Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Стереотипы и архетипы как явления языкового и этнокультурного пространства 30
1.1. История исследования языка в этнокультурологическом аспекте 30
1.2. Антропоцентрическая парадигма в современном языкознании 37
1.3. Связь языка с сознанием и бессознательным. Языковое сознание и языковая картина мира 54
1.4. Менталитет этноса и этническая культура 67
1.5. Стереотипы традиционного народного сознания и культурная коннотация языковых знаков 71
1.6. Этнокультурные архетипические представления, их символическая природа 83
Выводы по I главе .92
Глава II. Тематическая сфера «окружающий мир» в русской и в чувашской языковых картинах мира 95
2.1. Кластер «неживая природа» в русской и в чувашской языковых картинах мира 95
2.1.1. Комплексный сопоставительный анализ семантики названий природных стихий в русском и в чувашском языках 95
2.1.2. Лингвокультурологические аспекты cопоставительного исследования космонимов, астронимов и названий природных явлений и объектов в русском и в чувашском языках 113
2.1.3. Метеорологическая лексика в лингвокультурном пространстве русского и чувашского языков 131
2.2. Кластер «времена года» в русской и в чувашской языковых картинах мира 144
2.3. Этноспецифические особенности цветовой символики (русско чувашские параллели) 153 2.4. Кластер «живая природа» в русской и в чувашской языковых картинах
мира 167
2.4.1. Комплексный сопоставительный анализ фитонимических картин мира, репрезентированных в русском и в чувашском языках 167
2.4.2. Комплексный сопоставительный анализ семантики зоонимов в русском и в чувашском языках 185
Выводы по II главе 209
Глава III. Жизнь человека в контексте языковой картины мира 216
3.1. Кластер «человек» как центр русской и чувашской языковых картин мира 216
3.1.1. Сопоставительное лингвокультурологическое исследование русского и чувашского национальных эталонов внешней красоты человека 216
3.1.2. Сопоставительное лингвокультурологическое исследование русского и чувашского национальных идеалов человеческой личности 220
3.1.3. Гендерные стереотипы и архетипы в языковом сознании русских и чувашей 237
3.2. Кластер «семья» как один из значимых фрагментов русской и чувашской языковых картин мира 245
3.3. Пища как лингвокультурный код (русско-чувашские параллели).. 255
3.4. Лингвокультурное поле концептуального ряда «счастье – горе – жизнь и судьба» (русско-чувашские параллели) 274
3.5. Традиционные народные представления о добре и зле и их репрезентация в русском и в чувашском языках 298
3.6. Репрезентация религиозно-мифологической картины мира в русском и в чувашском языках 310
Выводы по III главе 345
Заключение 357
Литература
- Стереотипы традиционного народного сознания и культурная коннотация языковых знаков
- Лингвокультурологические аспекты cопоставительного исследования космонимов, астронимов и названий природных явлений и объектов в русском и в чувашском языках
- Сопоставительное лингвокультурологическое исследование русского и чувашского национальных идеалов человеческой личности
- Традиционные народные представления о добре и зле и их репрезентация в русском и в чувашском языках
Введение к работе
Актуальность исследования определяется факторами, связанными с интенсивными глобализационными процессами, которыми характеризуется развитие человечества на настоящем этапе. Для эффективного построения взаимоотношений в современном полиэтническом, поликультурном мире
Дыбо А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков. Лексический фонд. Пратюркский период / А.В. Дыбо. - М.: Восточная литература, 2007. - 223 с.
жизненно важным становится умение понимать представителей различных наций и народностей, а необходимым условием для этого является учёт особенностей менталитета участников межкультурной коммуникации, поэтому в современной лингвистике продолжает оставаться актуальным разрабатываемое в данной работе направление, в котором язык исследуется как культурный код нации. Лингвистика XXI века характеризуется устойчивым интересом к вопросам осознания и сохранения национально-культурной идентичности в условиях доминирующей глобализации. По словам академика Ю.Д. Апресяна, реконструкция цельной картины мира (“образа мира по данным языка”) является сверхзадачей современной теоретической семантики и лексикографии1. Насколько нам известно, целостная языковая картина мира на сегодняшний день не реконструирована ни для одного языка мира. Написано большое количество работ, нацеленных на описание отдельных фрагментов языковой картины мира того или иного этноса или на сопоставительный анализ языковых явлений в двух или более лингвокультурах, в то же время приходится констатировать определенный недостаток фундаментальных работ обобщающего характера. В настоящее время назрела насущная необходимость переориентации исследований с анализа отдельно взятых изолированных концептов на реконструкцию целостной языковой картины мира с целью комплексного изучения национальных языков в пространстве этнической культуры в тесной связи с изучением этнической психологии. На выполнение этих требований и нацелена настоящая диссертация. Разработка обозначенной научной проблемы чрезвычайно важна в условиях современного многонационального, поликультурного мира, поскольку игнорирование особенностей менталитета ведёт не только к затруднению общения, но зачастую приводит к межэтническим конфликтам, порою кровопролитным. Чтобы правильно понять представителя другой культуры, важно учитывать, что
1 Апресян Ю.Д. Отечественная теоретическая семантика в конце XX столетия / Ю.Д. Апресян // Известия АН. Сер. Лит. и яз. - № 4. – С. 52
несмотря на наличие у каждого человека своего индивидуально-личностного видения мира, оно в той или иной мере этнически обусловлено, поскольку представления людей о мире зависят от того, в какой этнической культуре они родились и воспитывались. Настоящее исследование призвано обеспечить широкий круг лиц надёжным и крайне необходимым в условиях современного мира теоретическим и практическим материалом.
Степень научной разработанности темы. Идея глубокого и всестороннего исследования языка в тесной связи с этнической культурой и духовной деятельностью народа восходит к К.В. Гумбольдту, чей научный подход получил развитие в трудах Ф. Боаса, И.А. Бодуэна де Куртенэ, Л. Вейсгербера, А.А. Потебни, Э. Сепира, Н.И. Толстого и других учёных. Лингвокультурологические исследования в современном языкознании связаны с именами Н.Ф. Алефиренко, Ю.Д. Апресяна, Н.Д. Арутюновой, Т.В. Булыгиной, А. Вежбицкой, С.Г. Воркачёва, Анны А. Зализняк, Р.Р. Замалетдинова, В.И. Карасика, В.В. Колесова, И.Б. Левонтиной, О.А. Леонтович, В.А. Масловой, В.А. Плунгян, В.И. Постоваловой, Ю.С. Степанова, В.Н. Телия, С.Г. Тер-Минасовой, В.Н. Топорова, Е.В. Урысон, А.Т. Хроленко, А.Д. Шмелёва, Е.С. Яковлевой и других учёных.
Исследование национально-культурных архетипов представлено в трудах
А.Ю. Большаковой, Е.Ю. Зарубко, А.Д. Тлеужа, Е.В. Урысон, Н.Ф. Уфимцевой
и других языковедов. К исследованию стереотипов обращались
Н.Ф. Алефиренко, Е. Бартминский, М.К. Голованивская, К.О. Касьянова,
И.М. Кобозева, В.В. Красных, В.Г. Крысько, С.В. Лурье, В.А. Плунгян,
А.П. Садохин, Э.А. Саракуев, Ю.А. Сорокин, Н.И. Сукаленко, Н.В. Уфимцева и
другие учёные. Изучением стереотипов традиционно занимаются
представители Московской школы этнолингвистики: О.В. Белова,
Е.Л. Березович, Е.В. Вельмезова, С.М. Толстая, Т.Б. Щепанская и другие. Гендерные стереотипы изучают И.Е. Герасименко, Ж.Б. Жалсанова,
Е.Н. Калугина, Э.С. Хузина, Т.С. Чехоева и другие. Стереотип во взаимосвязи с языковой картиной мира проанализирован Г.И. Исиной. Стереотипам речевого общения посвящен труд Р.В. Бухаевой.
Наибольшее количество исследований в аспекте языковой картины мира в новейшем российском языкознании проводится на материале русского языка (С.Г. Букаренко, К.С. Верхотурова, И.Л. Гарбар, С.Г. Дрыга, Н.А. Красс, А.К. Погребняк, Н.Н. Семененко, Ю.Л. Форофонтова и другие). В последние годы в отечественном языкознании появилось значительное количество работ, посвящённых сравнению отдельных фрагментов русской языковой картины мира и картин мира народов германо-романского ареала. В количественном отношении доминируют сравнительные исследования, выполненные на материале русского и английского языков (Е.Е. Демидова, Г.М. Ермоленко, Е.В. Красильникова, И.В. Несветайлова, И.Б. Савчишкина и другие). На материале русского и немецкого языков выполнены сравнительные исследования Н.А. Красавского, Е.В. Бабаевой, О.В. Бутериной, О.В. Кривалёвой, Д.В. Овчинникова, В.А. Савченко. Сравнительный анализ на материале русского и французского языков проведён М.К. Голованивской, М.А. Богдановой, О.Н. Георгиевой. Отдельные исследования выполнены на материале трёх языков: 1) русского, английского и французского (О.В. Евсеева, О.В. Елисеева, И.А. Пахолкова, О.Б. Смирнова, П.А. Щербо); 2) русского, английского и немецкого (И.Э. Федюнина, П.Н. Яшин). Сравнительный анализ фрагментов русской и испанской языковых картин мира предпринят М.В. Кутьевой, Н.С. Макеевой, И.В. Рус-Брюшиной. Материал русского и итальянского языков проанализирован в работах Л.Г. Пановой, Л.Ф. Пуцилевой. Немногочисленны исследования неиндоевропейских языков в аспекте языковой картины мира. Отдельные работы выполнены с привлечением арабского (Э.А. Кечина, Т.А. Шайхуллин), казахского (Г.М. Алимжанова, Н.М. Жанпеисова), китайского (Гэн Цзе и некоторые другие), турецкого
(Л.В. Базарова, З.А. Биктагирова, Д.Ф. Санлыер), узбекского (З.У. Абдуалиева), японского (Н.Н. Изотова) языков. Что касается изучения языковых картин мира народов, населяющих многонациональную Российскую Федерацию (за исключением русской языковой картины мира), приходится констатировать явную недостаточность научных работ.
В этой связи следует подчеркнуть, что солидные научные школы по изучению своих национальных языков в аспекте языковой картины мира сложились в таких регионах Российской Федерации, как Адыгея, Башкортостан, Кабардино-Балкария, Татарстан и некоторых других. Одним из лидеров в этом направлении языковедческих исследований заслуженно выступает татарская школа лингвокультурологии, в организации которой неоспоримы заслуги Р.Р. Замалетдинова1. Значительное количество серьёзных научных работ выполнено на материале или с привлечением материала татарского языка (А.А. Аминова, Г.А. Багаутдинова, Л.В. Базарова, Л.К. Байрамова, З.А. Биктагирова, Р.Р. Замалетдинов, З.А. Мотыгуллина, Л.Р. Мухарлямова, Д.Ф. Санлыер, Ф.Х. Тарасова, Н.Н. Фаттахова, Д.Х. Хуснутдинов, Л.Х. Шаяхметова и другие). На материале башкирского языка фундаментальные исследования выполнены Л.М. Зайнуллиной, Л.Х. Самситовой, Р.Х. Хайруллиной, З.З. Чанышевой, А.Г. Шайхуловым и другими языковедами. Весомый вклад в изучение этнокультурной специфики языковой картины мира вносят исследования К.В. Абазовой, Ж.И. Апековой, А.И. Геляевой, Ж.Х. Геркоготовой, Ф.Н. Гукетловой, А.Т. Додуевой, Э.Р. Хутовой, А.И. Яндиевой, выполненные на материале кабардино-черкесского и карачаево-балкарского языков. Изучению национально-культурной специфики адыгской языковой картины мира посвящены исследования З.Х. Бижевой, С.А. Кушу, А.А. Хатхе, Б.А. Чич, Н.Ш. Ягумовой и некоторых других. Различные фрагменты лезгинской языковой картины мира проанализированы в
1 Замалетдинов Р.Р. Теоретические и прикладные аспекты татарской лингвокультурологии / Р.Р. Замалетдинов. – Казань: Магариф, 2009. – 351 с.
исследованиях Т.М. Алиевой, Д.Н. Алхасовой, З.Т. Гайдаровой, Н.А. Магомедовой, Л.А. Мурсаловой и других языковедов.
Что касается изучения языковых картин мира остальных народов, населяющих многонациональную Российскую Федерацию, следует отметить недостаточность научных работ. Единичные исследования имеются по аварскому (С.И. Магомедова), алтайскому (С.И. Драчева), бурятскому (Р.В. Бухаева, Ж.Б. Жалсанова), марийскому (М.В. Смоленцева), даргинскому (С.Д. Мирзаханова, П.М. Омарова), калмыцкому (Д.Д. Лагаева), кумыкскому (Л.Ю. Султанова, Б.Г. Шахманова), табасаринскому (Т.А. Мирзаева), удмуртскому (А.В. Егоров), хакасскому (Н.В. Торокова), эвенкийскому (Е.К. Мерекина, Т.М. Никаева), якутскому (Л.И. Габышева) языкам.
В организацию чувашской лингвокультурологии весомый вклад внесли работы Н.И. Егорова. Чувашский язык в аспекте языковой картины мира изучен недостаточно, на уровне единичных исследований отдельных фрагментов языковой картины мира: 1) языковой репрезентации чувашских дохристианских верований (Н.И. Егоров, Г.М. Матвеев, В.Г. Родионов, В.И. Сергеев, В.П. Станьял), 2) чувашских «эмотивных антропосемизмов» (Ю.Н. Исаев), 3) фитонимической лексики (Ю.Н. Исаев, В.И. Сергеев), 4) отдельных наименований пищи и напитков (В.И. Сергеев, П.И. Михайлов), 5) чувашского речевого этикета (А.В. Кузнецов), 6) терминологии похоронной и поминальной обрядности чувашей (Л.А. Афанасьева). Комплексное исследование чувашской языковой картины мира в сопоставлении с русской проводится автором реферируемой диссертации.
Научная новизна исследования детерминирована следующими факторами: 1) в представленной работе впервые системно введён в научный оборот в свете антропоцентрической парадигмы и комплексно исследован в аспекте языковой картины мира обширный материал чувашского языка; 2) данная работа является первым комплексным сопоставительным
исследованием русской и чувашской языковых картин мира; 3) реферируемая работа является первым опытом выявления и изучения репрезентированных в национальных языковых картинах мира этнокультурных архетипических представлений и стереотипов традиционного народного сознания русских и чувашей.
Объектом исследования являются русская и чувашская языковые картины мира. Предметом исследования выступают репрезентированные в языковых картинах мира этнокультурные архетипические представления и стереотипы традиционного народного сознания носителей русской и чувашской лингвокультур. Материалом исследования послужила самостоятельно составленная диссертантом картотека, насчитывающая свыше 6000 единиц, представляющих собой: 1) словарные статьи, отобранные по тематическому принципу из толковых, двуязычных, этимологических, диалектных, фразеологических словарей (свыше 1500 единиц); 2) фрагменты, извлеченные из русских и чувашских фольклорных и художественных текстов, указанных в списке источников (около 4000 единиц); 3) данные энциклопедий и трудов, посвященных изучению жизни, быта, истории и культуры русского и чувашского народов (свыше 500 единиц). Перевод всех чувашских примеров на русский язык выполнен диссертантом.
Цель диссертационной работы состоит в исследовании национально-культурной специфики языковой категоризации мира.
Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:
1) определить основные подходы к изучению этнокультурных особенностей языковой категоризации мира в отечественных и зарубежных лингвистических исследованиях, систематизировать базовые теоретические положения о сущности понятий «стереотип», «архетип», «языковая картина мира», «концептуальная картина мира», «культурный код» и некоторых других;
2) реконструировать фрагменты русской и чувашской языковых картин
мира в рамках основополагающих тематических сфер: «окружающий мир»
(включая кластеры «неживая природа», «живая природа», «времена года»,
«цвет») и «человек» (включая кластеры «эталон внешнего и внутреннего
облика человека», «мужчина и женщина», «семья», «пища и напитки»,
«счастье, горе, жизнь и судьба», «добро и зло», «религиозно-мифологическое
сознание»);
-
проанализировать в семантическом аспекте языковой материал, отобранный в рамках исследуемых тематических сфер, обратив внимание на ассоциативные связи и коннотативную составляющую, а также проследить развитие лексической семантики языковых единиц от первичного денотативного значения к метафоре и символу;
-
на основе проведённого анализа выявить русские и чувашские этнокультурные архетипические представления и стереотипы традиционного народного сознания, репрезентированные в реконструированных фрагментах языковых картин мира;
-
выполнить комплексное сопоставительное исследование выявленных стереотипов и архетипических представлений, раскрыв универсальное и уникальное, проанализировать типы их отношений (эквивалентность / безэквивалентность); выявить, осмыслить и охарактеризовать общие свойства и специфические особенности, обусловленные своеобразием менталитета русского и чувашского этносов;
-
проанализировать механизм семиотического взаимодействия языка, этноса и культуры, выработав оптимальную методику сопоставительного исследования национальных языков в пространстве этнической культуры.
Цель и задачи предопределили выбор методов исследования. В представленной работе применяется комплексный подход к исследованию, включающий следующие методы: анализ словарных дефиниций,
концептуальный анализ, контекстный анализ, анализ семантического поля, кластерный анализ, метод системных оппозиций, метод аналитических толкований, а также сопоставительный, дескриптивный, классификационный, статистический методы исследования.
Методологической основой исследования является концепция интегрального описания языка и системной лексикографии Московской семантической школы, возглавляемой Ю.Д. Апресяном, в сочетании с комплексным подходом к анализу проблемы взаимосвязи языка, этноса и культуры, реализуемым в рамках Московской и Люблинской школ этнолингвистики. Весьма близки автору теоретико-методологические позиции татарской школы лингвокультурологии, возглавляемой Р.Р. Замалетдиновым. Методологическую основу работы составляют также базовые положения, представленные в трудах: 1) классиков отечественной и зарубежной филологии — И.А. Бодуэна де Куртенэ, В. фон Гумбольдта, Д.С. Лихачёва, Ю.М. Лотмана, А.А. Потебни, Э. Сепира, Ю.С. Степанова, В.Н. Топорова; 2) современных российских и зарубежных лингвистов, занимающихся исследованием языковой картины мира — Н.Ф. Алефиренко, Н.Д. Арутюновой, А. Вежбицкой, Анны А. Зализняк, В.И. Карасика, В.В. Колесова, В.В. Красных, Е.С. Кубряковой, В.А. Масловой, В.Н. Телия, Е.В. Урысон, Н.Ф. Уфимцевой, А.Т. Хроленко, А.Д. Шмелёва; 3) этнологов, психологов и философов, изучающих этногенез, этническую психологию, этническую культуру — Н.А. Бердяева, Л.Н. Гумилёва, С.В. Лурье, А.П. Садохина, З. Фрейда, Г.Г. Шпета, К.Г. Юнга.
Гипотеза исследования предполагает, что изучение механизма языковой категоризации мира, проводящееся на основе сопоставительного семантического исследования двух и более национальных языков, позволяет выявить своеобразие восприятия и познания мира разными народами и характер его отражения в этнокультурных особенностях семантики языкового
знака. Семантическое пространство каждого языка детерминировано наличием универсальных и этноспецифических концептуальных структур, формирующих облик национальной культуры и выступающих в роли энокультурного идентификатора. Одними из основных концептуальных структур, регулирующих семиотический механизм взаимодействия языка, этноса и культуры, являются стереотипы традиционного народного сознания и этнокультурные архетипические представления1, которые имеют двойственную природу: функционируют в виде концептов, являясь составляющими концептуальной картины мира, и репрезентируются в языке, являясь составляющими языковой картины мира.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Стереотипы традиционного народного сознания — это
концептуальные структуры, воплощающие: 1) устоявшееся в той или иной
этнической культуре определенное коллективное отношение к различным
объектам и явлениям, выработанное на основе сравнения их с внутренними
идеалами; 2) систему общепринятых ассоциаций, разделяющихся всеми
представителями данной этнической общности и устойчиво связанных с
определенными языковыми знаками. Стереотипы традиционного народного
сознания репрезентируются в языковой картине мира через культурную
коннотацию языковых знаков, реализуются посредством развития переносных
значений слова, а также устойчивых сравнений и метафор.
2. Этнокультурные архетипические представления — это тесно
связанные с ценностной ориентацией этноса, имеющие символическую
природу архаические первообразы, сохраняющиеся в пространстве
современной этнической культуры и определяющие особенности менталитета
этноса. В языковой картине мира архетипические представления
Оба термина предложены автором диссертационного исследования.
репрезентируются посредством традиционных народных символов, хранилищами которых являются фольклор и мифология.
3. Репрезентированные в языковой картине мира стереотипы
традиционного народного сознания и этнокультурные архетипические
представления отражают внешнюю деятельность человека и его внутренний
мир, а также восприятие человеком окружающей его живой и неживой
природы. Стереотипы традиционного народного сознания и этнокультурные
архетипические представления, реализуясь в языке посредством развития
лексической полисемии, устойчивых сравнений, метафор и традиционных
народных символов, являясь основой культурной коннотации языковых единиц,
отражают особенности коллективного сознания народов, способствуют
выявлению универсальных и национально-специфических особенностей
мировидения и мировосприятия того или иного этноса.
-
Комплексный сопоставительный анализ репрезентированных в русской и в чувашской языковых картинах мира стереотипов традиционного народного сознания и этнокультурных архетипических представлений позволяет выявить четыре типа отношений: 1) эквивалентность (полное совпадение); 2) пересечение (наличие как совпадающих признаков, так и этноспецифических); 3) расхождение, в случае которого один и тот же образ актуализирует совершенно разные представления в сопоставляемых языках; 4) лакунарность, при которой у того или иного ключевого образа возникает определенное ассоциативное наполнение лишь в одном из языков. Проведенное исследование даёт основания утверждать, что в проанализированных фрагментах русской и чувашской языковых картин мира представлены все четыре типа отношений, но преобладающим является второй тип (пересечение).
-
Сходства и совпадения в области выявленных в русской и в чувашской языковых картинах мира стереотипов традиционного народного сознания и этнокультурных архетипических представлений свидетельствуют о частичной
общности образного фонда сравниваемых культур, обусловленной в том числе и экстралингвистическими факторами, в частности, длительным мирным проживанием на территории одного государства. Явления расхождения и лакунарности, обнаруженные в процессе исследования, обусловлены несхожестью экстралингвистических факторов (менталитета, истории, культуры, религиозных верований), что подтверждает определенную долю независимости в развитии каждой из сопоставляемых культур.
6. Разработанная в данной диссертации методика сопоставительного исследования национально-культурного компонента семантики языковых знаков требует комплексного междисциплинарного подхода, рассмотрения языкового знака в контексте других знаковых систем, выведения исследования на стык нескольких наук и научных дисциплин – лингвистики, культурологии, этнологии, этнической психологии, социологии и других. Фактологическая база исследования требует существенного расширения круга источников: кроме фактов литературного языка следует привлекать диалектный материал, весь доступный для изучения корпус фольклорных текстов, произведений классической художественной литературы, а также этнографический, этнопсихологический, исторический, культурологический и мифологический материал. Необходимо исследовать и описывать собранный материал по единой унифицированной схеме с целью получения сопоставимых данных; наиболее перспективной при этом представляется схема, в основу которой положен тематический принцип.
Теоретическая значимость диссертации заключается в том, что в ней на примере двух типологически разноструктурных, генетически неродственных языков проанализирован семиотический механизм взаимодействия трёх фундаментальных феноменов – этноса, языка и культуры, разработана авторская концепция исследования национально-культурной специфики языковой категоризации мира и характера её отражения в этнокультурных
особенностях семантики языкового знака. Данная работа способствует развитию антропоцентрической парадигмы в языкознании. В представленной диссертации впервые широко введён в научный оборот и системно исследован в аспекте языковой картины мира материал чувашского языка. Представленный в диссертации материал и научные выводы призваны способствовать дальнейшему сопоставительному изучению национальных языков в пространстве этнической культуры. Разработанная автором методика исследования, основывающаяся на комплексном междисциплинарном подходе, может быть применена к анализу других лексико-грамматических и семантических классов и положена в основу аналогичных исследований на материале других языков.
Практическая значимость работы заключается в том, что исследование в целом пригодно для использования в лексикографической практике при составлении лингвокультурологических и этнолингвистических словарей. Материал и результаты проведённого исследования могут быть использованы при разработке таких курсов, как «общее языкознание», «этнолингвистика», «лингвокультурология», «языковая картина мира», «межкультурная коммуникация», «прагмалингвистика», «семиотика фольклора» и в процессе преподавания лексикологии и семасиологии современного русского и современного чувашского языков. Материал и результаты исследования могут быть использованы в практике перевода, а также при составлении рекомендаций по эффективному осуществлению межкультурной коммуникации. Результаты исследования могут быть полезны не только для филологов, но и для этнологов, культурологов, социологов, психологов и представителей других гуманитарных наук.
Реферируемая диссертация соответствует паспорту научной специальности 10.02.20 – сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание по следующим указанным в паспорте
определениям: «изучение структурных и функциональных свойств языков независимо от характера генетических отношений между ними», «исследование и описание языков через их системное сравнение и сопоставление с целью пояснения их специфичности».
Апробация работы. Основные результаты исследования нашли отражение в 58 печатных публикациях, в числе которых 20 статей в ведущих рецензируемых журналах, определенных Высшей аттестационной комиссией РФ, двухтомная монография «Язык как миропостижение», учебное пособие «Этические концепты в языковой картине мира», «Лингвокультурологический словарь чувашского языка», одна статья, опубликованная в международном научном журнале «Алтаистика и тюркология», остальные работы опубликованы в материалах международных, региональных и всероссийских научных конференций в период с 1997 по 2015 гг.
Материалы исследования внедрены в учебный процесс факультета русской и чувашской филологии и журналистики ФГБОУ ВПО «Чувашский государственный университет имени И.Н. Ульянова» при изучении дисциплин «теория коммуникации», «межкультурная коммуникация», «прикладная филология», «основы филологии».
Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения, списка использованной литературы, совмещённого списка источников и условных сокращений и четырёх приложений. Объём работы – 465 страниц. Список использованной литературы включает 681 наименование, из них 47 — литература на иностранных языках. Список источников включает 205 наименований, из них 62 — литература на чувашском языке. Приложение 1 содержит информацию о наличии / отсутствии культурной коннотации у фитонимов в русском и в чувашском языках. Приложение 2 отражает наличие / отсутствие культурной коннотации у зоонимов в русском и в чувашском языках. Приложение 3 представляет информацию о стереотипах традиционного
народного сознания русских и чувашей, ассоциативно связывающих определённые качества человеческого характера с различными животными. Приложение 4 посвящено разветвлённой системе чувашских терминов родства и свойства.
Стереотипы традиционного народного сознания и культурная коннотация языковых знаков
Исследования польского учёного Е. Бартминского и лингвистов, принадлежащих к его научной школе, направлены на создание словаря языковых стереотипов польской народной культуры [Slownik stereotypow i symboli ludowych 1996: 9]. Изучением стереотипов традиционно занимаются представители Московской школы этнолингвистики, основанной Н.И. Толстым, и учёные, работающие в рамках бликих ей направлений исследования: О.В. Белова [Белова 2005, 2006], Е.Л. Березович [Березович 2009], Е.В. Вельмезова [Вельмезова 2004], С.М. Толстая [Толстая 2006, 2008], Т.Б. Щепанская [Щепанская 2003] и другие. К исследованию стереотипов обращаются и учёные, работающие в рамках этнопсихолингвистики. Культурные стереотипы являются объектом исследования Н.В. Уфимцевой [Уфимцева 1995, 1996, 1998]. Изучению стереотипа как штампа и клише посвящены работы Ю.А. Сорокина [Сорокин 1995]. Природу ментальных стереотипов и их взаимосвязь с языковым сознанием исследует В.В. Красных, которая делит стереотипы на два вида: стереотипы-представления (пчела — труженица) и стереотипы-ситуации (аист — капуста) [Красных 2002, 2003].
Гендерные стереотипы исследуют Е.Н. Калугина [Калугина 2008], Ж.Б. Жалсанова [Жалсанова 2008], И.Е. Герасименко [Герасименко 2009], Т.С. Чехоева [Чехоева 2009], Э.С. Хузина [Хузина 2012] и другие. Стереотип во взаимосвязи с языковой картиной мира проанализирован Г.И. Исиной [Исина 2008]. К проблеме национально-культурной специфики стереотипа обращается в своем исследовании, выполненном на материале немецкого языка, О.Н. Фролова [Фролова 2009]. Природу языковых стереотипов анализируют Н.Ф. Алефиренко [Алефиренко 2010], М.В. Долгова [Долгова 2010]. Изучению стереотипов речевого общения посвящено исследование Р.В. Бухаевой [Бухаева 2014].
В последние годы в российском языкознании появилось большое количество работ, посвященных исследованию различных аспектов языковой и концептуальной картин мира. Значительное количество исследований в аспекте языковой картины мира в новейшем российском языкознании традиционно проводится на материале русского языка. Отметим в этой связи монографии Е.М. Верещагина и В.Г. Костомарова [Верещагин 2002], О.А. Корнилова [Корнилов 2003], Е.В. Урысон [Урысон 2003], Анны А. Зализняк, И.Б. Левонтиной и А.Д. Шмелёва [Зализняк 2005], Е.Л. Березович [Березович 2007], Ю.Н. Караулова и Ю.Н. Филипповича [Караулов 2009]. Различным аспектам русской языковой картины мира посвящены исследования С.Г. Букаренко [Букаренко 2009], И.Е. Герасименко [Герасименко 2009], И.И. Чеснокова [Чесноков 2009], Н.Н. Семененко [Семененко 2011].
В последние годы в отечественном языкознании появилось значительное количество работ (преимущественно диссертаций), посвященных сравнению отдельных фрагментов русской языковой картины мира и фрагментов наивных картин мира народов германо-романского ареала. В количественном отношении доминируют сравнительные исследования отдельных концептов, репрезентированных в русской и в английской языковых картинах мира [Гулканян 2010; Демидова 2010; Калугина 2008; Клинцова 2007; Лепихина 2009; Несветайлова 2010; Окунева 2009; Перфильева 2008; Сидоров 2010; Храмова 2010 и другие]. Отдельные исследования выполнены на материале трёх языков: 1) русского, английского и французского [Абаева 2007; Евсеева 2008; Елисеева 2008; Пахолкова 2010; Смирнова 2009; Щербо 2008]; 2) русского, английского и немецкого [Федюнина 2009; Яшин 2009].
Немногочисленны исследования неиндоевропейских языков в аспекте языковой картины мира. Отдельные работы выполнены с привлечением арабского [Кечина 2012; Шайхуллин 2012], казахского [Жанпеисова 2004; Алимжанова 2010], турецкого [Биктагирова 2007; Санлыер 2009; Базарова 2011], узбекского [Абдуалиева 2010], китайского [Гэн Цзе 2014 и некоторые другие], японского [Изотова 2012] языков.
Что касается изучения языковых картин мира народов, населяющих многонациональную Российскую Федерацию (за исключением русской языковой картины мира), приходится констатировать явную недостаточность научных исследований. В этой связи отрадно подчеркнуть, что солидные научные школы по изучению своих национальных языков в аспекте языковой картины мира сложились в таких регионах Российской Федерации, как Адыгея, Башкортостан, Кабардино-Балкария, Татарстан.
Одним из лидеров в этом направлении языковедческих исследований заслуженно выступает татарская школа лингвокультурологии, в организации которой неоспоримы заслуги Р.Р. Замалетдинова, справедливо отмечающего, что «анализ наивной картины мира является надёжным средством исследования национально-культурных особенностей языкового сознания носителей тех или иных языков и культур» [Замалетдинов 2009: 3]. Значительное количество серьёзных научных работ выполнено на материале или с привлечением материала татарского языка [Аминова 1999, 2004, 2009; Багаутдинова 2007; Байрамова 2004; Замалетдинов 2004, 2009; Санлыер 2009; Тарасова 2012; Фаттахова 2002 и другие]. Большое количество диссертационных исследований посвящено анализу отдельных концептов: Бог [Базарова 2011], вода [Закиров 2009; Хайруллина 2009], время [Мухарлямова 2010], гостеприимство [Гарифуллина 2008; Юнусова 2009], земля [Хуснутдинов 2009], мужчина и женщина [Хузина 2012], огонь [Хайруллина 2009; Шаяхметова 2007], семья [Биктагирова 2007], судьба [Мотыгуллина 2007], тоска [Василова 2006] и некоторых других.
На материале башкирского языка фундаментальные исследования выполнены Л.Х. Самситовой [Самситова 2014], Р.Х. Хайруллиной [Хайруллина 2000, 2005], З.З. Чанышевой [Чанышева 2004], А.Г. Шайхуловым [Шайхулов 2000]. Раличные аспекты башкирской языковой картины мира проанализированы Р.М. Валиевой [Валиева 2003], Л.М. Зайнуллиной [Зайнуллина 2003], Р.А. Латыповой [Латыпова 2003], Р.Т. Муратовой [Муратова 2009], Р.Н. Хадыевой [Хадыева 2003] и другими языковедами.
Лингвокультурологические аспекты cопоставительного исследования космонимов, астронимов и названий природных явлений и объектов в русском и в чувашском языках
Ветер (чув.: дил) и в русских, и в чувашских народных представлениях наделяется свойствами демонического существа. Е.Е. Левкиевская отмечает: «Появление ветра часто связывается с общеславянскими представлениями о ветре как местонахождении душ и демонов. Считалось также, что тихий ветер возникает от дуновения ангелов, а бурный результат действия дьявольских сил» [СМ: 92]. Согласно религиозным воззрениям древних чувашей, сильный (ураганный) ветер сопутствует передвижению злых духов. Сравните чувашскую поговорку: Хаяр дилпе усал ведет «С сильным ветром летит злой дух» [ВС]. Одним из лексических значений слова усал «злой дух // зло» является приведенное в «Словаре чувашского языка», составленном Н.И. Ашмариным, с пометой «устаревшее» значение «пурга, буран, вьюга». Сравните: Усал тухса каймасан «Если не случится пурги» [СЧЯ-1]. В традиционном мировосприятии и русского, и чувашского народов, отраженном в семантике слов и фразеологизмов, а также в продуктах устного народного творчества, с ветром связаны следующие ассоциации и образы: 1) вездесущность (Ветру пути не заказаны; Шухаш дил пек, magma та дитет «(посл.) Мысль, как ветер, вездесущна»; 2) быстрота, неуловимость, неудержимость (В поле ветра не переймешь; ( илён чаракё дук «(погов.) Ветер неудержим (необуздан)»); 3) разрушительное могущество, правда, не безграничное (-Да могу, могу я, ветер, / Да все леса приломати, / Да круты горы раскатати, / Да сине море взволновати, / Да корабли приломати, / Да весь народ потопити, / Да не могу я, ветер, / Да вдову развеселити! [ОПП]; Qm те вайла та, унтан вайли mama пур «(погов.) Ветер силён, но есть и посильнее его» [ВС]; 4) сплетни, наговоры, обман (Пока ветры не обвеяли, да собака не облаяла, отдавай дочь замуж [ПРН-2]; Надувательство; Надуть в уши «(прост) наговорить, насплетничать»; ш вёрнипех ан дшлен «(погов.) Не обижайся из-за того, что всего лишь подул ветер (т.е. надули в уши, насплетничали)» [ВС].
Относительно отличий представляется необходимым отметить, что в русском языковом сознании с ветром более ассоциируются изменения, перемены, изменчивые внешние обстоятельства (Ветер перемен; Какой ветер занес; Держать нос по ветру), ненадежность (С огнём не шути, с водой не дружись, ветру не верь) и бесполезность (Кто ветром служит, тому дымом платят; Бросать слова на ветер; Пустить по ветру), а в чувашском - опасность, разрушительное могущество (Вут пек ваши сук, дил пек усалли дук «(погов.) Нет ничего сильнее огня и злее ветра»; Тусем, чулсем дилпе дёмёрлет теддё «(погов.) Ветер разрушает и горы, и камни») и беспокойство, горе, беда (Ача-пача ури айёнчен дш вёрет «(посл.) Из-под детских ног дует ветер» [ВС]). Кроме того, в русской языковой картине мира с ветром ассоциируются такие человеческие качества, как легкомысленность, непостоянство, ненадежность (ветер в голове, подбитый ветром «о легкомысленном, несерьезном, безответственном человеке»), а в чувашской -непостоянство (авак «порывистый, шквалистый, переменчивый (о ветре)» -авак камал «увлекающаяся натура») и вспыльчивость (ср.: авак дын «вспыльчивый человек»). Последнее качество в русском языковом сознании ассоциируется со стихией огня (ср.: пыл «сильный жар, пламя», пылать -вспыльчивый, вспылить). Что касается коннотативной составляющей анализируемого концепта, то следует отметить, что и в русской, и в чувашской языковых картинах мира концепт «ветер» характеризуется преимущественно отрицательной коннотацией.
Ураган - ветер необычайно разрушительной силы - в традиционном русском мировосприятии стал основой для возникновения следующих ассоциаций: 1) быстрота, стремительность (Ворваться ураганом); 2) стремительное развитие чего-либо (Ураган событий); 3) чрезвычайно сильное проявление чего-либо (Ураган негодования); 4) массированная стрельба (Ураган снарядов). Такие же ассоциации связаны в русском языковом сознании со шквалом (внезапным резким порывом сильного ветра) и вихрем (стремительным круговым движением сильного ветра). Сравните: 1) шквал аплодиментов; 2) вихрь мыслей. Е.Е. Левкиевская отмечает: «Вихрь осмысляется [в славянской традиции] только как злое, враждебное начало. В вихре крутятся черти, ведьмы. Появление вихря связывается с неестественной смертью, в частности с самоубийством. Считается, что вихрь гонит душу самоубийцы. Встреча с вихрем считалась опасной для человека. Последствиями встречи являются болезни и увечья (паралич, немота, психические заболевания). Считалось, что вихрь и человек, в него попавший, приносят неудачу и несчастья» [СМ: 92]. Слово «вихрь» в русском языке употребляется в составе проклятий (Вихрем тя подыми, гром тя убей!)
Связь вихря (чув.: давра дил, дил кусарка) с нечистью, злыми духами подчеркивается и в чувашском фольклоре. Сравните поговорку Qaepa дил-шуйттан урапи «Вихрь - колесница чёрта». С вихрем (чув.: давра дил, дил кусарка) и ураганом (чув.: дил-тавал, тавал, кара дил) в традиционном чувашском народном сознании связаны также следующие ассоциации: 1) горе, беда (Кадал давра дил, килес дул кара дил «(посл.) Нынче горе (букв.: вихрь), в следующем году - беда (букв.: ураган)»; Сын инкекё дил пек, хавна лексен тавал пек «(посл.) Чужая беда подобна ветерку, своя беда подобна урагану»); 2) переживания (Сын пудёнчи давра дил дынна палармастъ «(погов.) Переживания одних людей другим не видны (букв.: Вихрь над головой одного человека другому не заметен)»); 3) негодование, проклятие (Хёрарам дилли давра дил «(погов.) Негодование женщины - вихрь»; Халах ылханё тавалтан карарах «(посл.) Негодование и проклятие народа ужаснее урагана»); 4) ссоры, скандалы (Тулти дил-тавал килти дил-тавалран лайах «(посл.) Уличный ураган лучше урагана домашнего»).
Сопоставительное лингвокультурологическое исследование русского и чувашского национальных идеалов человеческой личности
Чуваши одними из наиболее почитаемых качеств человеческого характера считали скромность и сдержанность. Эта особенность чувашского менталитета нашла отражение в лексике национального языка. В семантике многозначных слов сдержанность и скромность соотнесены с такими понятиями, как воспитанность, вежливость, красота, ум. Сравните: Сапайла «1) скромный, сдержанный; 2) воспитанный, тактичный, вежливый; 3) аккуратный, опрятный; 4) красивый, изящный, привлекательный» [ЧРС: 94]. Почитание скромности зафиксировано и в чувашских пословицах: QUHHCI сапайлах нар курет «Скромность украшает человека»; Сапайлах хисеп курет «Скромность вызывает уважение» [ВС]. Резкое осуждение чувашами различных проявлений несдержанности в поведении человека нашло отражение в семантике многозначных слов, характеризующихся ярко выраженной отрицательной коннотацией. Сравните: Йунсёр «1) непристойный, неприличный; 2) несдержанный, вспыльчивый; 3) капризный, упрямый, взбалмошный; 4) бестолковый» [ЧРС: 32]. Неумение владеть собой, держать себя в руках осуждается и во многих чувашских пословицах: Кёске турталла пулни никама та килёшмест «Раздражительный (вспыльчивый, капризный) характер никому не к лицу» [ВС].
Такие проявления несдержанности, как чрезмерная разговорчивость, болтливость ставились в один ряд с неряшливостью и глупостью. Сравните: Лапарти «1) неряха, грязнуля; 2) болтун, пустослов»; Сутёк «1) болтун, пустослов; 2) бестолочь, тупица; 3) ветреник». Соотнесение болтливости с глупостью зафиксировано и в чувашских пословицах: Асла дыннан ёд нумай, ухмахан самах нумай «У умного человека много дел, у глупого много слов» [П-94-95-1].
Следует отметить, что, с точки зрения чувашского менталитета, культура речевого поведения является достаточно важной характеристикой человеческой личности и красноречие, а также умение разговаривать ласково, приветливо, мягко, вежливо ценились очень высоко. Сравните: Ала ёдчен пултар, чёлхе япшар пултар «(посл.) Руки да будут трудолюбивыми, язык да будет ласков»; Пуклак чёлхе тислёк хырма тет «(посл.) Человек неумелый, не находчивый в речи, годится только выгребать навоз» [ЧХС-5]. В то же время паремиологический фонд чувашского языка зафиксировал резкое неприятие чувашским менталитетом хвастовства и кичливости: Айван дын хайне мухтатъ «(посл.) Сам себя хвалит глупец»; Каппайланса дурекен капкан дине пусна тет «(посл.) Кичливый человек угодил в капкан» [ВС]. Осуждение несдержанности в нарядах, чрезмерной заботы о своем внешнем виде отразилось в неодобрительных словах дедтех «щеголь, форсун», какрашка «1) франт, щеголь; 2) зазнайка, спесивец». Эта же мысль прослеживается в чувашской пословице: Капар пулас тесе ан шухашла, асла пулас тесе шухашла «Не стремись быть нарядным, стремись стать умным» [ВС].
В манере поведения осуждалась чрезмерная веселость, которая соотнесена в семантике многозначных слов с цинизмом, жеманством, ленью (сравните положительно коннотируемые русские слова весельчак, шутник). Примеры: Ейкеленчёк «1) зубоскал, насмешник; 2) циник; 3) кривляка»; Шаймак «1) зубоскал, насмешник; 2) озорник, проказник; 3) лодырь, лоботряс» [ЧРС]. Сравните также: Шалйёрен ухмахпа тан «(посл.) Зубоскал — тот же глупец». О том, что веселье хорошо только в очень незначительных дозах, говорится в пословице Хушаран шут туни те илемлё «Изредка и шутки хороши» [ВС].
Резкое неприятие со стороны традиционного чувашского мировоззрения вызывают также легкомыслие, ветреность. Сравните: Кирек адта пырсан та, ытла шуха ан дуре «(посл.) Куда бы ты не пришел (пришла), не веди себя легкомысленно (ветренно)» [ВС]. Такое проявление несдержанности, как озорство, объединяется в семантике многозначных слов с распутством и развратом. Сравните: Алхасулла «1) игривый; 2) шаловливый; 3) неистовый (о стихиях); 4) распутный; Иртёху «1) баловство; 2) распущенность» [ЧРС]. Отношение к половой распущенности резко отрицательно. Сравните: Аскан-тёскён «1) отребье, подонки общества; 2) распутники»; Асканчак дын «1) невменяемый человек, сумасшедший; 2) распутник» [ЧРС: 44].
Нельзя не отметить, что очень высоко чуваши ценили чувство меры. В одной из чувашских свадебных песен есть весьма примечательные строки: Олкаялта виде хер, / Виддёшён те види дук. / Пирён кинён види nypj Qaeanna илсе каятпар «В этой деревне три девушки, / У всех троих нет чувства меры. / У нашей невестки оно есть, / Поэтому мы её увозим» [П-92]. Не менее высоко ценится чувашами бережливость. Чуваши, достаточно высоко ценя бережливость, считали это качество свойственным чувашскому менталитету. В подтверждение можно привести чувашскую пословицу Чаваш пикенупе перекете пула пуранатъ «Чуваш живет за счёт усердия и бережливости».
Сдержанность, согласно мировоззрению чувашей, требовалась и в проявлении храбрости. Семы «удаль», «лихость», «смелость» в русском языке входят в состав положительно коннотированных слов, а в чувашском языке соотносятся в семантике многозначных слов с наглостью, дерзостью и характеризуются отрицательной коннотацией. Сравните: Чарсар «1) лихой, удалой; 2) наглый, дерзкий»; Пахматтай «1) невежа, грубиян; 2) смельчак, удалец»; Теветкеллё «1) отчаянный, безрассудно смелый; 2) вызывающий, дерзкий» [ЧРС]. Чувашская пословица гласит: Чарсар часах таканатъ «Отчаянная голова быстро споткнется». Следует отметить, что семы «удаль», «лихость», «смелость» в чувашском языке входят и в состав лексического значения положительно коннотированных многозначных слов, но главными в семантике этих слов являются семы «трудолюбие», «усердие». Сравните: Хастарлах 1) трудолюбие, усердие; 2) энергичность; 3) храбрость, отвага; 4) лихость, удальство; 5) энтузиазм; Харсар 1) трудолюбивый; 2) смелый; 3) дерзкий, решительный; 4) задорный [ЧРС]. Можно предположить, что проявление удали, лихости чуваши считали уместным прежде всего в труде. Это предположение находит подтверждение в произведениях устного народного творчества чувашей
Традиционные народные представления о добре и зле и их репрезентация в русском и в чувашском языках
Амбивалентными по выполняемым функциям в восточнославянской мифологии являются персонажи, связанные с определенными сезонными циклами и календарными обрядами ярила, авсень, купала, кострома, мороз, коляда, карачун, масленица. Ярила / Ярило персонаж, связанный с идеей плодородия, прежде всего весеннего, сексуальной мощи. Имя Ярила производится от корня яр-, с которым соотносятся представления о яри как высшем проявлении производительных сил, обеспечивающем максимум плодородия. По словам В.В. Иванова и В.Н. Топорова, многое говорит в пользу исконного божественного статуса Ярилы. Возможно, это имя служило эпитетом, определявшим громовержца Перуна, который сочетал в себе функции бога плодородия с воинскими функциями [МС: 632]. В.В. Иванов и В.Н. Топоров считают, что правомерно сравнение Ярилы с Яровитом богом войны и плодородия балтийских славян, отождествлявшимся в средневековых источниках с Марсом. Балтийские славяне посвящали Яровиту весенний праздник плодородия [МС: 632].
Персонажем восточнославянской мифологии, связанным с началом весеннего солнечного цикла и плодородием, является Авсень / Овсень / Баусень / Таусень / Усень, который иногда в народных песнях представляется антропоморфным. Атрибуты Авсеня кони. В.В. Иванов и В.Н. Топоров предполагают генетические связи Авсеня с балтийским Усиньшем и древнеиндийской Ушас [МС: 16]. Воплощением весны и плодородия в восточнославянской мифологии является и Кострома. В русских обрядах “проводов весны” (“проводов Костромы”) Кострома молодая женщина, закутанная в белые простыни, с дубовой веткой в руках, идущая в сопровождении хоровода. При ритуальных похоронах Костромы её воплощает соломенное чучело женщины или мужчины. Чучело хоронят (сжигают, разрывают на части) с обрядовым оплакиванием и смехом, но Кострома воскресает. Ритуал призван был обеспечить плодородие. Название «кострома» связывают с русскими словами «костерь», «костра» и другими обозначениями коры растений [ЭСРЯ-3: 348].
Главным персонажем праздника летнего солнцестояния у славян является Купала (Иван Купала народное прозвище Иоанна Крестителя). Купалой называли куклу или чучело (женщины или мужчины). Во время праздника Купалу топят в воде; разжигаются священные костры, через которые прыгают участники обряда: ритуал призван обеспечить плодородие (от высоты прыжка или пламени костра зависит высота хлебов и т.п.). В.В. Иванов и В.Н. Топоров отмечают: «Как сами обряды, так и название «Купала» (от глагола купать / кипеть, родственного латинскому cupido «стремление», к которому восходит название Купидон; ср. индоевр. корень kup- «кипеть, вскипать, страстно желать») указывает на соотнесение купальских ритуалов с огнем и водой, которые выступают в купальских мифах как брат и сестра» [МС: 298].
Во всех славянских традициях отражен культ Мороза. У восточных славян представлен сказочный образ Мороза богатыря, кузнеца, который сковывает воду, а также старика с длинной седой бородой и длинным посохом, удар которым вызывает трескучие морозы. У восточных славян был распространен ритуал кормления Мороза накануне Рождества и на Пасху. В каждой семье старший должен был выйти на порог и предложить Морозу ложку киселя со словами: «Мороз, Мороз! Приходи кисель есть. Не бей наш овес, рожь и т.д. (следовало перечисление растений)» [Афанасьев 2005: 108]. Интересно также созвучие терминов Дед-Мороз и деды (духи предков). Воплощением новогоднего цикла и мифологическим существом, сходным с
Авсенем, в славянской мифологии является Коляда / Коледа (от лат. Calendae). Коляда упоминалась в величальных рождественских песнях колядках, исполнявшихся ходившей по дворам молодежью и содержавших магические заклятия (пожелания благополучия дому и семье при одаривании и предрекание разорения скупым). Иногда сами подарки (обрядовое печенье и т.п.) также назывались колядой. Названием зимнего солнцеворота и связанного с ним праздника (древнерусское корочун), а также названием злого духа (рус. карачун «смерть», «гибель», «злой дух») в славянской мифологии является Карачун / Корочун. Этимология слова считается неясной, воможно, это слово тюркского происхождения и восходит к двум словам: кара / хура «чёрный» и чун «дух, душа».
Широко распространенным персонажем славянской мифологии является Масленица, воплощающая зиму и смерть и вместе с тем плодородие. Название русского календарного праздника проводов зимы и встречи весны Масленица было перенесено на антропоморфный персонаж, который встречали с величальными песнями в начале праздника на горках. Масленицей называли также чучело из соломы, обряженное в женское тряпье, иногда с блином или сковородой в руках. Это чучело было атрибутом веселья в течение масленичной недели, а затем его сжигали на костре, разводившемся на возвышенности. Похороны Масленицы сопровождались карнавальными процессиями, ряженьем, ритуальным смехом, призывами весны и поношением Масленицы в специальных песнях. Похороны масленицы должны были обеспечить плодородие.