Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. От набоковедения к переводоведению 11
1.1. Основные подходы в набоковедении 11
1.1.1. Традиции и тенденции 11
1.1.2. Лингвистический подход 14
1.2. Программа Набокова в переводоведческой литературе 16
Выводы по главе 1 22
ГЛАВА 2. Теоретические взгляды набокова на проблемы перевода 24
2.0. Вводные терминологические замечания 24
2.1. Работы Набокова о переводе 28
2.1.1. «Искусство перевода» 28
2.1.2. Предисловие к «Герою нашего времени» 30
2.1.3. «Проблемы перевода» 31
2.1.4. Комментарии к «Евгению Онегину» 32
2.1.5. Общие теоретические принципы 35
2.2. Концепция Набокова в контексте переводческого буквализма 36
2.2.1. Понятие «буквализма» в теории перевода 37
2.2.2. Попытки философского и научного обоснования буквализма. 42
2.2.3. Дословный перевод, буквализм и два типа буквального перевода 45
2.2.4. Буквализм Набокова 48
Выводы по главе 2 52
ГЛАВА 3. Анализ практики 56
3.1. Общий обзор переводческой практики Набокова 56
3.1.1. Ранние переводы 56
3.1.2. Автопереводы 61
3.1.3. Академические переводы 63
3.2. Выработка критериев оценки 67
3.2.1. Критерий передачи стилистического рисунка 69
3.2.2. Критерий передачи смысловой доминанты 71
3.3. Перевод «Героя нашего времени» М.Ю. Лермонтова 73
3.3.1. Набоковская интерпретация романа 73
3.3.2. Проверка перевода на соответствие заданной программе 76
3.3.3. Анализ перевода с точки зрения передачи стилистического рисунка 80
3.4. Автоперевод романа «Лолита» 84
3.4.1. Феномен автоперевода 84
3.4.2. Перевод как процесс и перевод как результат 87
3.4.3. «Лолита» как двуязычный текст 91
3.4.4. Общие выводы из сравнения романа и авторского перевода 93
3.4.5. Анализ перевода с точки зрения передачи смысловой доминанты 97
Выводы по главе 3 103
Заключение 108
Список использованной литературы 112
- Программа Набокова в переводоведческой литературе
- «Искусство перевода»
- Выработка критериев оценки
- Автоперевод романа «Лолита»
Программа Набокова в переводоведческой литературе
По причине того, что в данной работе мы пытаемся рассмотреть творчество Набокова с позиций истории и теории художественного перевода, нам представляется необходимым сделать обзор переводоведческой литературы, в которой упоминается Набоков-переводчик. Для этого мы проанализировали работы зарубежных переводоведов. Ни в одной хрестоматийной отечественной работе по теории перевода или учебном пособии, насколько нам известно, переводческой концепции Набокова места пока не нашлось.
В зарубежном переводоведении программа Набокова занимает свою нишу. Она упоминается в целом ряде зарубежных пособий и работ по истории и теории перевода. В данном разделе мы проанализируем несколько различных взглядов на переводческую программу Набокова, пока не касаясь вопроса ее реализации на практике.
Одним из первых критиков теоретических взглядов Набокова на перевод стал его многолетний товарищ, американский писатель и литературовед Эдмунд Уилсон. Его заметка [Wilson, 1965], посвященная набоковскому переводу «Евгения Онегина» и комментариям к нему, положила начало большой полемике с Набоковым, в которой были затронуты вопросы теории и практики перевода.
Уилсон пишет, что Набоков «переусердствовал» с комментариями. Воздав должное их объему, а также мастерству Набокова-литературоведа, он отмечает, что проделанной работе не хватает «здравого смысла», отсутствие которого «является серьезным недостатком для научного исследования». Упрекам Уилсона подвергается использование Набоковым в комментариях приема транслитерации при объяснении своих переводческих решений – транслитерацию русских слов он называет «сбивающей с толку и бесполезной операцией» [там же]. Уилсон также отмечает, что Набоков как составитель тяжеловесных комментариев и создатель метода художественного перевода сильно отличается от блестящего Набокова-писателя, в некоторой степени являясь его противоположностью [там же].
Полемика с Уилсоном не привела к пересмотру Набоковым своих теоретических взглядов – он был готов ответить (и отвечал) всем критикам своего метода. Однако переводческая программа Набокова вызвала интерес не только у его современников. Его подход был и продолжает оставаться в поле зрения теоретиков поэтического и, шире, художественного перевода.
В 1987 году в авторитетном переводоведческом издании «Babel» выходит статья, автор которой пытается встроить фигуру Набокова в контекст теории перевода [Giblett, 1987]. В частности, он указывает на то, что Набокова необходимо считать не только переводчиком, но и теоретиком перевода [Giblett, 1987: 157]. В статье приводится ряд цитат Набокова из комментариев к переводу «Евгения Онегина». Однако главная идея автора – показать, что само творчество Набокова ставит ряд вопросов о границах перевода в целом. Анализируя роман «Ада», автор статьи показывает, как художественный текст может бросать вызов устоявшимся в науке принципам. Поскольку роман в той или иной степени написан сразу на трех языках, он «отчасти является переводом самого себя» [там же: 160]. Автор делает вывод, что все творчество Набокова (как оригинальное, так и переводное) расширяет понятие перевода, выводя его за рамки «национальных ограничений симметричности и эквивалентности языков… сводящих все языки к фундаментальному единообразию» [там же].
В крупной переводоведческой хрестоматии [Translation – Theory and Practice. A Historical Reader, 2006] Набокову посвящен отдельный параграф. Его автор – переводчица с русского и редактор Дж. Коутс называет Набокова «противоречивым переводчиком», а его подход – «неоднозначным», основанным на «двойных стандартах» [там же: 376]. Причем эта «двойственность» касается как его переводов в разные периоды творчества, так и выбора подхода в зависимости от типа оригинального текста источника. В частности, автор отмечает: «Переводя свое собственное произведение искусно и мастерски, в отношение других он избирает буквалистский подход» [там же]. Также вполне справедливо обращается внимание на разные, а порой и полностью противоположные стратегии, избранные Набоковым для перевода разных произведений в разные периоды его жизни.
Несколько абзацев уделено Набокову и его переводу «Евгения Онегина» в работе Э. Гроссман [Grossman, 2010]. Набоковский подход назван «буквалистским», а сам перевод – «неудобочитаемым» [там же: 31]. В отличие от предыдущего упомянутого нами автора Гроссман судит о переводческой программе Набокова только по переводу «Онегина» и комментариям к нему. Стоит отметить, что такая сознательно или бессознательно суженная перспектива является довольно частым подходом к набоковской переводческой программе. Возможно, это связано с «громким» именем Пушкина или с тем полемическим накалом, которого достигла дискуссия Набокова с критиками его перевода «Онегина».
По мнению Гроссман, Набоков попал в традиционную «ловушку буквализма» [там же: 32]. Под этим она подразумевает неспособность переводчика понять, что слова сами по себе ничего не означают. «Переводчики переводят контекст», – пишет Гроссман [там же].
«Искусство перевода»
Исследователи традиционно выделяют лингвистические и психологические предпосылки буквального перевода. К первым относится семантико-структурный параллелизм языков, ко вторым – принцип «экономии труда» [Чиронова, 2001]. На наш взгляд, можно выделить также внешние и внутренние предпосылки. К первым, помимо прочего, может относиться наличие экстрапереводческой сверхзадачи. Выполняя переводы русской классики на английский язык, Набоков ставил перед собой задачу ознакомления студентов с шедеврами русской литературы. Поэтому его переводы, по крайней мере частично, могут быть приравнены к так называемым филологическим переводам:
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ПЕРЕВОД – перевод исходного текста с тщательным подбором в языке перевода лексических единиц, синтаксических структур, элементов стилистического и прагматического уровней, максимально соответствующих особенностям оригинала для сохранения стилистики повествования и недопущения смысловых сдвигов… Целевая аудитория воспринимает переведенный текст не как естественный продукт коммуникативной деятельности, а как перевод текста, созданного в другом времени и культурном контексте… При таком виде перевода переводчик сосредоточен на исходном тексте, а не на специфике целевой аудитории текста перевода… Следствием такой переводческой установки нередко оказывается перенасыщенность текста перевода чуждыми реалиями, непривычными образами, определенными нарушениями узуальных конвенций языка перевода…
В качестве отличительных признаков филологического перевода по сравнению с буквальным и пословным переводами исследователи называют следующие: 1) порядок слов соответствует правилам языка перевода; 2) несвойственные языку перевода грамматические конструкции передаются описательным способом; 3) одно и то же слово исходного текста может передаваться различными лексическими единицами языка перевода; 4) филологический перевод часто сопровождается сносками, содержащими объяснения и комментарии для целевой публики. [ХП: 294-295] В.Н. Комиссаров писал, что филологический перевод подразумевает стремление «воспроизвести в переводе формальные особенности языка оригинала, даже если тем самым он нарушает норму или узус языка перевода» [Комиссаров, 2011: 145].
Однако Набоков нигде в своих комментариях не оговаривает того специфического контекста и тех задач, которые предполагает филологический перевод. Если бы Набоков оговорил в предисловии к переводу, что выполняет его исключительно для академического использования, то его перевод не вызвал бы такого резонанса в профессиональных кругах. Набоков же представляет свой метод как универсальный.
Внутренней предпосылкой набоковского буквализма мы предлагаем считать его особое отношение к языку. Набоков не воспринимал язык как некий инструмент, уже готовый для адекватного отображения реальности (как внешней, так и внутренней). Для него он был тем орудием, которое в руках творца должно постоянно совершенствоваться. Творчество для
Набокова, как отмечают исследователи, это «постоянное самосовершенствование, поиск путей к идеальному языку, который бы отражал не только самые глубинные “семантические грани” (Ю.М. Лотман), но содержал бы в себе “бездну смысла” (“Дар”) и способов выражения разнообразных значений» [Черкунова, 2009: 30]. Так, М.М. Бахтин писал, что «задача художника» состоит в «преодолении языка» через его «имманентное усовершенствование в определенном, нужном направлении» [Бахтин, 1986: 178].
В монографии М. Шульмана отмечается, что приоритетом Набокова является «точность» слова в противовес его «чистоте»:
Важно здесь отметить, что точность, к которой стремится набоковское слово, не соответствует разболтанной колее «мастерства слова», под которой понимается обыкновенно некое расписывание палехских шкатулок...
Все же хочу подчеркнуть различие между точностью (честностью) и чистотой (традиционностью) слова. Пресловутое «уважение к слову» у Набокова весьма условно.
Русский перевод «Лолиты», к примеру, написан необыкновенно скорой рукой, когда автор не особенно задумывался над каждым словом, а брал любое попавшееся, как итальянский каменщик, слишком хорошо знающий идею брусчатки, чтобы раздумывать над каждым булыжником. Внимание Набокова к изяществу выражения не доказывается ничем, кроме общей убедительности его текстов, – но ведь словесное мастерство еще не обязано из нее истекать. Набоковские характеристики часто нарочито приблизительны, эпитеты намеренно грубы – и понимаешь, что только эта нарочитость не дает с неприязнью задуматься о разболтанности стиля… Небрежностью объяснить некоторые смысловые пустые квадратики вместо слов (какие чертит на доске языковед, иллюстрируя синтаксис) в набоковской фразе нельзя. Заполняя эту лакуну любым словом, Набокову важнее показать, что здесь должна существовать такая лакуна, другое дело что неизвестно чем заполняемая; «мастер слова» отказался бы от такой приблизительности, помня о том, что не следует пытаться выразить невыразимое…
За чистотой же своего языка Набоков следил, кажется, столь же мало, как Пушкин, за неимением русского слова и любовью к точности мысли портивший отношения с Шишковым: иноязычные слова и обороты, словно маскарадные пираты в ярких лохмотьях и с ситцевой повязкой на глазу, бродят по страницам его романов… Но особенно бережно к русскому языку Набоков и не относился, так как пользовался им «для нужд сочинительства», то есть рассматривал его лишь как способ передачи мысли, протекающей на до-языковом уровне, а не воскуривал ему жертвенный фимиам. [Шульман, 1997: 33-34]
Мы позволили себе привести столь пространную цитату для того, чтобы четче показать внутреннюю предпосылку набоковского буквализма. Эстетической позицией автора, безусловно, невозможно объяснить все языковые особенности идиостиля. Однако ее необходимо учитывать при анализе произведений, чтобы у исследователя не возникало искушения чрезмерно упрощенно истолковать ту или иную особенность творчества автора.
Выработка критериев оценки
Явление автоперевода (или авторского перевода) является одним из самых неоднозначных и малоизученных. Специализированная справочная литература предлагает несколько вариантов определения автоперевода: Авторский перевод: Особый вид перевода. С абстрактной точки зрения – это идеальный путь воссоздания оригинала на другом языке, ибо лучше автора никто оригинал не знает. В то же время в автопереводе возможны значительные трансформации исходного текста, недопустимые при переводе подлинника другим переводчиком. Поэтому критерии точности и вольности в приложении к авторскому переводу также видоизменяются. [Нелюбин, 2009: 12] AUTORANSLATION/SELFRANSLATION (авторский перевод, авторизированный перевод) – перевод автором своего собственного произведения (текста) или перевод, получивший одобрение автора оригинального текста… В случае авторского перевода писатель-переводчик принимает для себя ряд важных решений, связанных с проблемой адаптации своего текста к принимающей культуре… С другой стороны, в случае авторского перевода, видимо, корректнее говорить не об оригинале и переводе и их различиях, а о двух «версиях» («вариантах») произведения, имеющих равный статус. [АП: 16-17] В обоих определениях подчеркивается особый статус автоперевода, отличия от традиционного двуязычного перевода в критериях описания и оценки.
Как мы видим, проблема автоперевода действительно оказывается крайне специфической, однако во всем уже немалом корпусе переводоведческой литературы работ о феномене автоперевода существует совсем немного – чаще всего это небольшие статьи или параграфы в учебных пособиях. Исключением является недавно изданная монография «Двуязычный текст: история и теория художественного автоперевода» [Hokenson, Munson, 2007]. Авторы этой работы традиционному понятию автоперевода (selfranslation) предпочитают термин «двуязычный текст» (bilingual text), т.е. текст существующий как бы «в двух ипостасях» (ср. со вторым словарным определением выше). В начале этой работы справедливо отмечается, что «современные теории перевода либо избегают проблемы автоперевода, либо попросту не способны за нее взяться» [там же, с. 9]. Авторы находят два вида причин, по которым явление автоперевода оказалось за рамками специальных исследований: внешние (геополитические процессы образования национальных государств с их жесткой языковой политикой) и внутренние (неспособность литературоведения и теории текста адекватно описать двуязычный текст) [там же, с. 1-2]. Далее в работе отмечается необходимость анализировать автопереводы на более глубоком уровне, чем собственно переводы – ссылаясь на переводоведа Э. Пима, авторы работы утверждают, что переводчик существует не в некоем абстрактном зазоре между языками и культурами, а в особом межкультурном пространстве [там же]. Из работ отечественных авторов необходимо отметить статью А.М. Финкеля «Об автопереводе», которая представляет собой чуть ли не единственную в отечественном переводоведении попытку осмыслить феномен автоперевода с теоретических позиций. Финкель отмечает возможность значительных преобразований оригинала при автопереводе: «…изменения, которые автор-переводчик вносит в перевод, могут привести к значительным расхождениям его с оригиналом» [Финкель, 1962: 105]. В статье ставится под вопрос распространенное убеждение, согласно которому переводчик должен создать такой текст, какой бы создал сам автор на данном языке: «Вильгельм Гумбольдт был, очевидно, прав, считая ошибочным и даже бессмысленным требование, чтобы переводчик писал так, как писал бы сам автор на языке перевода» [там же: 125]. Размышляя о статусе автоперевода, автор сравнивает значительные преобразования автором собственного текста с принципами перевода эпохи классицизма: «В авторском переводе границы между переводом и переделкой размываются… Возрождается в своеобразной форме давно отринутая переводческая поэтика классицизма… Но не выходит ли это за границы перевода?» [там же: 125]. Таким образом, автор справедливо отмечает, что само понимание границ между переводом и переложением (переделкой) – понятие историческое. В монографии «Двуязычный текст: история и теория художественного автоперевода» также ставится под вопрос отнесение автопереводов к переводам вообще – ведь к ним неприменимы такие традиционные понятия переводоведения как эквивалентность, текст оригинала/текст перевода, одомашнивание и экзотизация [Hokenson, Munson, 2007: 3].
Обзор немногочисленных исследований вопроса подводит нас к выводу о том, что в первую очередь «необходимо ответить на вопрос, в каком отношении автопереводы как тексты состоят с “нормальными” переводами» [Routledge Encyclopedia…, 2008: 258].
Автоперевод романа «Лолита»
На передаче аллитерации хотелось бы остановиться отдельно. Действительно, в выбранных нами примерах аллитерация за одним исключением не передается. Однако в одном исследовании [см.: Шаталов, 2004] разобрано достаточное количество примеров из автоперевода «Лолиты», в которых Набоков аллитерацию передает. Тем не менее, как в свое время справедливо отметил В.К. Ланчиков, степень осознаваемости, а значит и действенности, стилистического приема аллитерации в русском и английском языке различны [Ланчиков, 2005]. Набоковед Дж. Розенгрант указывает на случаи компенсации приема аллитерации в других местах текста, а также отмечает, что «хотя Набоков и пользуется аллитерацией в русском тексте, ее эффект в целом менее заметен, чем в английском» [Розенгрант, 2002: 954].
Итак, анализ вышеприведенных примеров подводит нас к ряду выводов: 1. Несмотря на то, что какая-либо «ориентация на читателя» во всех теоретических работах Набокова не признается, в русском варианте Лолиты многие изначально «скрытые» смыслы намеренно эксплицируются. Другими словами, имеет место прагматическая адаптация, учитывающая новую (в данном случае русскоязычную) аудиторию романа. Однако, учитывая принципиальное неприятие этой стратегии Набоковым (о чем мы писали подробно в главе 1), подобные случаи также можно объяснить универсальной тенденцией к «разъяснению». 2. Стилистические приемы фонетического уровня (в частности, аллитерация) при переводе зачастую не передаются или компенсируются. 3. Стертые и узуальные языковые средства оригинального текста зачастую передаются стилистически маркированными (окказиональными или экспрессивными). В некоторых случаях это происходит из-за их буквальной передачи (другими словами, некоторые автоматизированные средства оригинала при переводе актуализируются).
В качестве примера анализа по данному критерию было необходимо выбрать целостный и завершенный отрезок текста, в связи с чем нами была взята двадцать пятая глава из второй части романа. В ней может быть выделена надлинейная семантическая цепочка (НСЦ) «Психология и психоанализ». Известно, что Набоков крайне критично относился к классическому психоанализу. Свою позицию он наиболее ярко выразил в эссе «Что всякий должен знать?» [Набоков, 1931]. Подобное отношение придает дополнительную нагрузку использованию Набоковым в своих произведениях психологических и психоаналитических профессионализмов. Скептическое отношение Набокова к психоанализу попытался объяснить А.М. Пятигорский: «[Набоков] полностью отвергал один из важнейших элементов [модернистского] восприятия – фрейдизм… Откуда такая стойкая неприязнь и даже презрение к психоанализу…? Ответ прост и ясен, как Божий день: герой набоковской “Лолиты” Хамберт Хамберт сам знает, что с ним происходит. Ему для этого не нужен ни Фрейд, ни Юнг, ни Лакан, ни Маркс с Энгельсом, ни черт в ступе» [Пятигорский, 1996: 232].
Итак, к психоанализу Набоков относился с насмешкой и определенной долей высокомерия. Именно поэтому любое использование характерных элементов концептуальной базы этой, а также других направлений психологии приобретает особую экспрессивную нагрузку. Нами были выделены все элементы, так или иначе отсылающие к психоаналитической и, шире, околопсихологической тематике. there would be little sense in analyzing the three empty years that followed подробное описание последних трёх пустых лет, от начала июля 1949 до середины ноября 1952, не имело бы смысла
Глагол to analyze – не сам по себе, а как часть НСЦ в рамках целой главы – явно отсылает к его техническому психоаналитическому значению. Герой романа Гумберт Гумберт занимается самоанализом, постоянно пытается понять, что происходит у него в голове, внутри него. Он достаточно проницателен, чтобы заниматься этим самостоятельно, без посторонней помощи. В переводе мы видим вариант «подробное описание», который, безусловно не противоречит смыслу, являясь примером так называемого смыслового развития. Однако с точки зрения сохранения смысловой доминанты такой вариант оказывается неточным.