Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретико-методологические подходы к исследованию реалий 12
1.1 Определение понятия «реалия» 12
1.2 Реалии и имена собственные 19
1.3 Классификация реалий 26
Выводы по первой главе 32
Глава 2. Особенности передачи реалий при переводе художественного текста 34
2.1 Специфика перевода художественного текста 34
2.2 Способы передачи реалий в художественном тексте 37
2.3 Перевод реалий в аспекте теории интертекстуальности 50
Выводы по второй главе 56
Глава 3. Лингвокультурологический аспект перевода исламских реалий в романах Х. Хоссейни 59
3.1 Антропонимы 59
3.2 Топонимы 84
3.3 Религиозная лексика 102
3.4 Глюттоническая лексика 116
3.5 Прочие категории реалий 130
Выводы по третьей главе 141
Заключение 146
Список литературы 152
Приложение A 168
Приложение Б 206
Приложение В 232
Приложение Г 252
Приложение Д 262
- Реалии и имена собственные
- Перевод реалий в аспекте теории интертекстуальности
- Топонимы
- Прочие категории реалий
Реалии и имена собственные
Значительной ветвью в изучении реалий является ономастика, т.е. наука об ИС. В силу того, что в романах, выбранных в настоящей диссертации в качестве материала исследования, большинство реалий относятся к классу ИС, попытаемся ответить на вопрос, являются ли последние реалиями или это отдельная языковая категория.
Сразу заметим, что мнения исследователей относительно характера взаимодействия реалий и имен собственных расходятся. Филологи, относящие ИС к категории реалий, обосновывают свою точку зрения тем, что ИС, указывая на национальную принадлежность референта, способствуют сохранению и передаче яркого специфического колорита.
Так, В.С. Виноградов полагает, что все имена собственные, являясь единственными и неповторимыми в своем роде, всегда реалии. Ученый пишет, что в каждом ИС «содержится информация о локальной и национальной принадлежности обозначаемого им объекта» [Виноградов, 2001, с. 150]. В.С. Виноградов не отрицает наличие смыслового компонента ИС, однако отмечает, что в повседневной жизни внутренняя форма ИС, как правило, не воспринимается. Именам не вменяют в речи «характеристические, оценочные функции, хотя потенциальная оценочность в таких словах всегда сохраняется» [Там же. C. 150].
Г.Д. Томахин выделяет ономастические реалии, к которым относит такие ИС, как топонимические объекты, наименования людей, сведения истории, названия художественных произведений, работы искусства и другие3. Ученый отмечает, что многие ИС занимают важное место в формировании фоновых знаний носителей культуры и языка [Томахин, 1988, с. 8]. Г.Д. Томахин указывает, что ономастические реалии часто используются в художественных произведениях для создания культурного, исторического, географического и других фонов [Томахин, 1988, с. 9].
Тем не менее некоторые ученые придерживаются противоположной точки зрения. Например, С. Влахов и С. Флорин хоть и указывают неоднократно, что «границы между некоторыми именами собственными и (некоторыми) реалиями зыбки» [Влахов, Флорин, 1980, с. 11], но не включают ИС в категорию реалий, а рассматривают их как самостоятельный класс. Ученые выделяют как «типичные» ИС, не обладающие дополнительным значением, так и «говорящие», «значащие» имена, которые отличаются наличием семантики [Влахов, Флорин, 1980, с. 11].
Мы полагаем, что в рассмотрении взаимосвязи между реалиями и ИС ключевым является вопрос, обладают ли последние семантическим значением 4.
Многие отечественные и зарубежные исследователи предпринимали попытку ответить на поставленный вопрос. Выделяются два основных лагеря исследователей: одни ученые считают, что ИС не обладают значением: Дж. С. Милл [Mill, 1872], Б. Рассел [Рассел, 1999], П. Кристоферсен [Christophersen, 1939], М. Бреаль [Breal, 1897], О. Есперсен [Есперсен, 1958], Е.М. Галкина-Федорук [Галкина-Федорук, 1956], О.С. Ахманова [Ахманова, 2007], Н.Д. Арутюнова [Арутюнова, 1999]; другие полагают, что ИС обладают дополнительным значением: Н.Г. Комлев [Комлев, 2006], В.А. Никонов [Никонов, 1974], А.В. Суперанская [Суперанская, 2009]. Проанализируем различные подходы к изучению ИС.
Особого внимания заслуживают идеи английского ученого, логика Дж. С. Милла, который доказывал, что ИС обозначают индивидуальный объект, но являются по своей сущности асемантичными. Ученый пишет: «имя собственное есть только бессмысленный знак, который в нашем сознании соединяется с представлениями об определенном объекте, и, встретив данный знак, мы сопоставляем его с индивидуальными признаками объекта» [Mill, 1872, p. 37]5. Другими словами, ИС представляет собой ничего не значащую форму, а коннотативная информация содержится в том объекте, который ИС обозначает.
Приверженцем теории Дж. С. Милла стал выдающийся английский исследователь Б. Рассел. Ученый принимал и развивал точку зрения Дж. С. Милла о том, что имя есть знак, который ассоциируется в сознании с рядом предметов или явлений. В труде «Философия логического атомизма» ученый писал, что ИС часто являются не именами, а дескрипторами, описывающими объект или определенную ситуацию [Рассел, 1999, c. 26]. Автор утверждал, что для имени характерна только номинативная функция, поэтому весьма трудно привести пример ИС: ««это» или «то» – единственные слова, используемые как имена в логическом смысле. Можно использовать слово «это» как имя, обозначающее индивид, с которым знакомятся в данный момент» [Там же. C. 26]. Таким образом, Б. Рассел ставил под сомнение необходимость ИС в лексическом составе языка, считая, что они только указывают на единичный объект, но не обладают значением.
Датский лингвист П. Кристоферсен также является последователем идей Дж. С. Милла. По мнению ученого, ИС не несут дополнительную информацию об объекте, их основная задача – называть и дифференцировать. ИС представляют собой прямое наименование вещи. Они конкретны и служат средством идентификации. Ученый не отвергал тот факт, что в момент присвоения имени его содержание может иметь значение. Однако со временем, как утверждал автор, коннотативные значения теряются [Christophersen, 1939, p. 60–61]. Такой же точки зрения придерживалась отечественный лингвист Е.М. Галкина-Федорчук, которая полагала, что в ИС нет «понятия, заключающего в себе обобщение основных, существенных признаков» [Галкина-Федорук, 1956, c. 53].
О.С. Ахманова также отмечала, что ИС не передает характерные признаки обозначаемого предмета. Она отрицала наличие соответствия «между свойствами обозначаемого предмета и тем значением (или значениями), которое имеет (или имело) данное слово или словосочетание» [Ахманова, 2007, c. 175]. В ее концепции ИС не рассматривается как носитель отдельных характерных признаков.
Другой отечественный лингвист Н.Д. Арутюнова также отвергает тот факт, что за ИС закреплена дополнительная информация. В соответствии с мнением ученого ИС представляет собой идентифицирующую единицу, обладающую свойством референции. В своем труде «Язык и мир человека» [Арутюнова, 1999] автор соглашается с мнением Дж. С. Милла и вслед за ним находит ИС «семантически ущербными» [Арутюнова, 1999, c. 2]. Исследователь подтверждает данное утверждение тем, что ИС не переводятся на иностранный язык и не могут быть перефразированы.
Исходя из приведенных положений, мы делаем вывод о том, что ИС являются произвольными знаками и их семантика немотивирована, следовательно, причислять их к реалиям нецелесообразно. Однако существуют и противоположные теории, согласно которым ИС обладают семантическим значением. Так, французский лингвист М. Бреаль представлял ИС как сигнификативный знак вторичной номинации. В работе «Учение о семантике» [Breal, 1897]6 автор утверждал, что этимология не имеет существенного значения. Чем дальше слово от своего источника, тем больше оно служит мысли. «Слово сопровождает названный объект через исторические периоды и служит ему своеобразной этикеткой» [Breal, 1897, p. 196–197]7. Бреаль поставил ИС на ступень выше имен нарицательных, так как считал: «отличие имен собственных от имен нарицательных носит интеллектуальный характер» [Там же. P. 197]. Автор подчеркивал, что, «имея индивидуальные, сигнификативные характеристики, именно имена собственные должны быть поставлены во главе» [Там же. P. 197]8.
Рассуждая о подлинном значении ИС, датский лингвист О. Есперсен подчеркивал необходимость анализировать их контекстуальное значение. В работе «Философия грамматики» лингвист критикует точку зрения логиков о том, что ИС лишены коннотации. Автор утверждал, что ИС в контексте приобретают наибольшее количество признаков, которые варьируются в зависимости от ситуации и окружения: «Если бы имена собственные не коннотировали большого количества признаков, было бы невозможно понять и истолковать обычный переход имени собственного в имя нарицательное» [Есперсен, 1958, с. 72].
Таким образом, О. Есперсен подчеркивал наличие у ИС семантического значения и необходимость анализа его контекстуальных особенностей. «Покажите мне контекст, и я скажу вам значение» [Есперсен, 1958, с. 71].
Теорию произвольности имен собственных связывают с именем Ф. де Соссюра, «хотя сам он собственными именами и не занимался» [Суперанская, 2009, с. 90]. Разграничение означающего и означаемого позволило ученому сделать вывод о произвольной связи между денотатом и его значением: «означающее немотивировано, то есть произвольно по отношению к данному означаемому, с которым у него нет в действительности никакой естественной связи» [Соссюр, 1999, с. 70]. Следует отметить, что сторонниками данной теории также были П. Кристоферсен и О. Есперсен.
Перевод реалий в аспекте теории интертекстуальности
Изучение справочно-методологической литературы позволяет утверждать, что на настоящий момент не существует единого подхода к изучению феномена интертекстуальности, и многие лингвистические законы и принципы остаются спорными.
Как упоминалось ранее, важной предпосылкой к созданию теории интертекстуальности явились концепции М.М. Бахтина. Ю. Кристева впоследствии расширяет трактовку диалогичности, хотя среди ученых существует точка зрения о том, что интертекстуальность – это вариант диалогизма.
Юлия Кристева различает такие понятия, как «интертекстуальность» и «интертекст». Интертекстуальность – это не воспроизведение уже существующего текста, а его транспозиция: перенос одной или нескольких знаковых систем в другую знаковую систему. Ю. Кристева представляет интертекстуальность как некий динамический процесс в тексте, беспрерывный переход одних знаковых систем в другие.
Динамику интертекстуальности Ю. Кристева противопоставляет интертексту, подобно тому «как принципиальная незавершенность текста, с его неопределенностью и многосмысленностью, противостоит завершенному произведению, смысл которого тверд и устойчив» [цит. по: Пьеге-Гро, 2008, с. 52]. Основная идея теории Ю. Кристевой сводится к неизбежной связности текстов, так как любой новый текст несет в себе опыт предыдущих. Однако в процессе изменения текст переосмысливается, трансформируется и видоизменяется, получает новые акценты, новые смыслы.
Работы М.М. Бахтина оказали влияние и на другого французского ученого Р. Барта, который определяет интертекстуальность следующим образом: «Каждый текст является интертекстом: другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры» [цит. по: Степанов, 2001, с. 36].
Необходимо отметить, что в работах Ю. Кристевой, Р. Барта, а также в трудах некоторых других ученых, например, Ю.М. Лотмана и Ж. Дерриды, интертекстуальность трактуется в широком смысле, т.е. любой текст, неся в себе накопленный опыт знаний, рассматривается как интертекст, а интертекстуальность представляет собой бесконечное явление. Данное понимание является широким, так как границы интертекстуальности диффузны, просматривается взаимосвязь внутритекстовых и экстралингвистических факторов. В качестве текста в данном понимании рассматривается любой знак как вербального, так и невербального характера.
Узкое понимание интертекстуальности, в свою очередь, принимает во внимание лишь взаимосвязь конкретных текстов с отсылками к предшествующим текстам. Узкой трактовки термина придерживается французский исследователь Ж. Женетт. Ученый вводит более широкий термин – транстекстуальность [Женетт, 1998, с. 12]. С его точки зрения транстекстуальность включает в себя пять видов связей:
1) интертекстуальность – явное присутствие в одном тексте двух или более различных текстов (цитата, плагиат, аллюзия);
2) паратекстуальность – отношение текста к своему заглавию, подзаголовкам, эпиграфам, примечаниям и т.п.;
3) метатекстуальность – ссылка текста на предтекст;
4) гипертекстуальность – связь одного текста с другим при помощи трансформации, пародии, имитации (осмеяние, пародирование);
5) архитекстуальность – стилевая или жанровая взаимосвязь различных текстов [Женетт, 1998, с. 18, 470].
Узкое понимание интертекстуальности также нашло отражение в работах В.Е. Чернявской. Лингвист определяет интертекстуальность как «незамкнутость» или «открытость» текста по отношению к другим текстам. При этом ученый выделяет несколько видов «открытости» текста: содержательно-смысловая, коммуникативно-прагматическая, психологическая, идейная, тематическая, типологическая, внутренняя, содержательная и т.д. [Чернявская, 2007, с. 12].
Находим важным подчеркнуть, что «открытый» характер текста предполагает у реципиента наличие интертекстуальной компетенции, и это является обязательным условием для реализации интертекстуальной функции.
Таким образом, значение интертекстуальности объясняется с различных позиций. Тем не менее большинство лингвистов [Барт, 1978; Бахтин, 2000; Деррида, 2000; Женетт, 1998; Кристева, 2000, 2004; Лотман, 1993; Пьеге-Гро, 2008; Фатеева, 1998, 2000; Чернявская, 2007 и др.], которые занимались и занимаются анализом текстов, признают, что связь между любыми различными текстами существует. Основополагающим критерием определения этих связей является наличие в тексте отсылок к другим текстам – интертекстуальных включений (далее ИВ). Интертекст представляет собой перенос прошлого опыта в настоящий, его переосмысление и развитие. Примечательно, что благодаря интертекстуальности литературная традиция «идет не из прошлого в настоящее, а из настоящего в прошлое» [Фатеева, 2000, с. 21].
Отметим, что в отдельных случаях наполнение понятия интертекстуальности зависит от цели исследователя, его «философских воззрений и установок» [Сескутова, 2012, с. 198]. Так, мы под интертекстуальностью понимаем «наличие маркированных или немаркированных форм включения текстов предшествующей и настоящей культуры в другой текст с целью его семантического и эмоционального обогащения» [Неровная, 2018, с. 152].
Средствами выражения интертекстуальных связей в художественном тексте являются цитаты, аллюзии, реминисценция, эпиграфы, пародия, парафраз, плагиат и некоторые другие.
Рассмотрим способы перевода ИВ в художественном тексте. Согласно И.С. Алексеевой даже при самом точном по отношению к ТИ переводе, ИВ «не смогут выполнять ту же коммуникативную функцию, которую они выполняют в исходной культуре [Алексеева, 2004, с. 175]. И.С. Алексеева подчеркивает, что в случае с ИВ существует только два возможных пути для переводчика:
1) полная или частичная потеря интертекстуальности при переводе;
2) замена ИВ на другой интертекст, присущий культуре языка ТП, но вызывающий аналогичные ассоциации с ИВ в ТИ [Алексеева, 2004, с. 180].
Заметим, что подобное утверждение позволяет усомниться в возможности передачи ИВ на другой язык. Несомненно, в случае с интертекстуальностью преодолеть культурные барьеры – весьма непростая задача, поэтому мы не настаиваем на абсолютной переводимости интертекстуальных элементов, тем не менее полагаем, что при правильно выбранном методе шанс передать ИВ с минимальными потерями значительно увеличивается.
Изучив результаты различных теоретических и практических исследований [Гусева, 2010; Игнатович, 2011; Малаховская, 2007; Москвин, 2015], а также проанализировав случаи употребления ИВ в романах Халеда Хоссейни, мы пришли к выводу, что процедура перевода ИВ в художественной литературе выглядит следующим образом: 1) Выявление ИВ. Мы уже указывали выше, что для верного перевода реалий переводчику необходимо обладать достаточной фоновой информацией. В случае с ИВ этот фактор становится особенно значимым, так как отсутствие необходимых знаний может стать причиной неверной интерпретации культурных кодов. Для расшифровки имплицитно выраженных интертекстуальных элементов переводчику необходимо постоянное «пополнение» багажа знаний как определенной культуры (например, исламской), так и мировой культуры (знание мифологии, произведений мировой литературы, литературы античных времен и т.п.). Если переводчик не идентифицирует ИВ в ТИ, то передача смыслов и образов окажется недостоверной. Таким образом, являясь неотъемлемой частью профессиональной компетенции переводчика, фоновые знания служат залогом успешного выявления ИВ. Отметим, что в качестве ИВ может выступать прецедентное имя, прецедентный текст, прецедентная ситуация или прецедентное высказывание [Захаренко, Изотова, Красных, 1997, с. 83]. Обращение автора ТИ к предтексту20 может быть как графически выделенным, так и неявным, выраженным имплицитно. Именно такие случаи особенно трудны в распознании.
Топонимы
В настоящем разделе диссертации рассмотрим смысловой потенциал топонимов и на примерах из романов Халеда Хоссейни, которые изобилуют исламскими географическими наименованиями, проанализируем способы их передачи на русский язык.
Прежде всего, отметим, что в изучаемых романах топонимы несут в себе ряд важнейший свойств. Во-первых, они реализуют фоновую функцию, т.е. расширяют и конкретизируют географическое пространство текста, давая возможность читателю понять местонахождение персонажей и «увидеть» их окружение. Вместе с тем частое присутствие топонимических реалий обеспечивает важную изобразительную функцию художественного текста. Описывая географические объекты, Халед Хоссейни передает красоту и уникальность природы, таким образом, отражает определённое эмоциональное настроение в своих произведениях. Важно отметить, что ряд топонимических реалий отличает культурно-исторический смысл. В этих случаях их использование способствует передаче социальной информации в художественном тексте. Например, топонимы могут устанавливать ассоциативные связи с известными событиями, людьми и историческими сражениями, они эмоционально обогащают текст, делая его более «натуральным», а в некоторых случаях и метафоричным.
На основе собранного материала (116 ЛЕ в 208 контекстах) для удобства проведения анализа предпринята попытка классификации топонимов.
Выявленные ЛЕ разделены в соответствии с их семантическим признаком на 19 ЛСП: 1) наименования населенных пунктов (50 %); 2) наименования гор и других возвышенностей (8,6 %); 3) наименования водоемов (5,2 %); 4) наименования улиц (5,2 %); 5) наименования королевств и стран (4,3 %); 6) наименования парков и садов (4,3 %); 7) наименования дворцов (2,6 %); 8) наименования мечетей (2,6 %); 9) наименования площадей (2,6 %); 10) наименования базаров (2,6 %); 11) наименования долин и ущелий (2,6 %); 12) наименования крепостей (1,7 %); 13) наименования гробниц (1,7 %); 14) наименования перевалов и станций (1,7 %); 15) наименования кладбищ (0,9 %); 16) наименования памятников, статуй (0,9 %); 17) наименования мостов (0,9 %); 18) наименования стадионов (0,9 %); 19) наименования тюрем (0,9 %) [Неровная, 2019, с. 177–178] [см. Приложение Б].
Итак, весьма объемным оказалось ЛСП «наименования населенных пунктов» (провинции, области, районы, города, села, деревни) [Неровная, 2019, с. 178]. В ходе анализа выявлены индивидуальные ЛЕ, фигурирующие в романах без классифицирующего слова (Bamiyan (Бамиан), Hazarajat (Хазараджат), Kandahar (Кандагар), Mashad (Мешхед) и др.).
Вместе с тем анализировались топонимы, интерпретацию которых облегчает нарицательный компонент (район Хаир-Хана (Khair khana district), город Газни (the city of Ghazni), город Исталиф (the town of Istalif), провинция Нангархар (the state of Nangarhar), деревня Гуль-Даман (the village of Gul Daman), район Вазир-Акбар-Хан (Wazir Akbar Khan district), район Карте-Чар (Karteh-Char district) и др.).
В ходе исследования обнаружены также наименования населенных пунктов, в русскоязычном переводе которых отсутствует нарицательный компонент, хотя в ТИ он используется. В качестве примера можно привести название района the Karteh-Seh district (Карте-Се) из романа “The Kite Runner” / «Бегущий за ветром». Отметим, что нарицательный элемент указывает на референтное значение географического объекта и выполняет функцию идентификации топонима, что, по нашему мнению, весьма важно для лучшего понимания и восприятия художественного текста, поэтому опускать его мы бы не рекомендовали.
Сноски, служащие пояснением или дополнением к топониму, тоже помогут снизить когнитивную нагрузку для читателя и обеспечат более полное понимание сюжетной канвы произведения. Так, в переводах романов Халеда Хоссейни ряд топонимов используется с подстрочными сносками: Мешхед – «город на севере Ирана, священный для шиитов» [Хоссейни, 2016, с. 192]; Гильменд, Забол и Кандагар – «южные провинции Афганистана» [Хоссейни, 2016, с. 307] и др.
Отметим, что в романе «Тысяча сияющих солнц» выявлено 12 подстрочных сносок, объясняющих значение топонимических реалий. В романах «Бегущий за ветром», «И эхо летит по горам» переводчики пошли другим путем и привели комментарии в конце книг: «Бегущий за ветром» – 7 примечаний, «И эхо летит по горам» – 12 примечаний.
Отметим, что, если речь идет о малоизвестных географических наименованиях, переводчику требуется добавить денотат в контексте. Сказанное может проиллюстрировать следующий фрагмент из романа “A Thousand Splendid Suns” / «Тысяча сияющих солнц»: “Laila tells him that she has been in Pakistan for the last year, that she is returning to Kabul. “Deh-Mazang”” [Hosseini, 2008, c. 421].
«Лейла говорит, что целый год прожила в Пакистане и теперь возвращается в Кабул, в свой родной район Дих-Мазанг» [Хоссейни, 2016, с. 391].
Ранее упоминалось, что Deh-Mazang – это район, где проживала главная героиня. Тем не менее переводчик использует прием добавления и напоминает читателю референт иноязычного топонима. Мы находим подобный метод весьма оправданным, так как географический элемент, тем более иноязычного происхождения, может быть воспринят реципиентом только в случае понимания, к какому объекту он относится. Приведенная выдержка – не единственный случай использования подобного добавления (“After the so-called blunder in Karam” [Hosseini, 2008, p. 412] / А «случайная бомбардировка» деревни Карам? [Хоссейни, 2016, с. 382]; “Two stores here in Kabul, in Taimani and Shar-e-Nau, though I just sold those” [Hosseini, 2008, p. 216] / «Две лавки здесь, в Кабуле, в районах Таймани и Шаринау, впрочем, я их уже продал» [Хоссейни, 2016, c. 212] и др.).
Таким образом, главным переводческим методом в работе с топонимическими реалиями является транскрипция/транслитерация.
Примечательно, что 62% топонимов переданы на русский язык с ориентацией на транскрипцию, 31% топонимов отвечают как графическому, так и звуковому воссозданию, 5 % топонимов представляют собой перевод с подбором русскоязычных эквивалентов, и наконец, 2 % топонимов отсутствуют в ТП.
Вместе с тем отметим, что в переводах романов просматривается ряд отклонений от ТИ, не всегда обоснованных. Так, в передаче топонима Deh-Mazang (Дих-Мазанг) из приведенного выше фрагмента переводчик производит замену фонемы е на и. Нам не удалось найти весомых аргументов в пользу такой трансформации. Кроме того, сам переводчик, сталкиваясь с аналогичным сочетанием букв в других наименованиях, сохраняет авторскую фонетическую подачу (Karteh-Seh (Карте-Се)).
Многие лингвисты справедливо полагают, что в переводе иноязычных ИС, которые фигурируют в англоязычном тексте, нельзя опираться на правила англорусской транскрипции. Например, Д.И. Ермолович пишет, что попытки передавать их, ориентируясь на англоязычное произношение, являются грубой ошибкой [Ермолович, 2001, c. 109].
Однако считаем важным добавить, что сам автор анализируемых произведений является носителем персидского языка (или языка дари – вариант, который используется в Афганистане). Поскольку Халед Хоссейни писал свои романы для англоговорящего реципиента, он старался точно, насколько это возможно посредством латинского алфавита, передать звучание исламских реалий. Именно поэтому мы находим возможным при переводе иноязычных топонимов в некоторых случаях ориентироваться на язык ТИ.
В связи с этим также необходимо подчеркнуть, что в случае с известными, широко употребляемыми наименованиями необходимо обращаться к уже устоявшимся соответствиям. Следующий фрагмент из романа “The Kite Runner” / «Бегущий за ветром» продемонстрирует сказанное на примере: “In 1970, Baba took a break from the construction of the orphanage and flew to Tehran for a month to watch the World Cup games on television, since at the time Afghanistan didn t have TVs yet” [Hosseini, 2007, p. 21].
«Когда в 1970 году проходил чемпионат мира, Баба приостановил строительные работы и на месяц укатил в Тегеран смотреть матчи по телевизору» [Хоссейни, 2016, с. 30].
В персидском языке название города Тегеран (столица Ирана) произносится как «техран» [Иванов, 2016, с. 39]. Именно такое произношение, как видно из примера, используется в ТИ. Тем не менее С. Соколов передает топоним с помощью уже устоявшегося русскоязычного варианта – Тегеран. Некоторые другие наименования, вошедшие в ЛСП «названия населенных пунктов», переводятся по такому же принципу (Jalalabad (Джелалабад), Damascus (Дамаск), Kandahar (Кандагар), Mashad (Мешхед), Baluchistan (Белуджистан) и др.).
Тем не менее переводчик не может знать наизусть названия всех населенных пунктов, поэтому для поиска уже существующих эквивалентов представляется необходимым обращаться к авторитетным источникам, например, к словарям географических названий или географическим атласам. Большую поддержку для переводчика также может оказать Интернет, хотя на этот счет мнения ученых разделились. Так, например, Д.И. Ермолович отмечает, что «вряд ли для подобных целей следует ориентироваться на данные из Интернета, – там циркулирует слишком много ошибочной информации» [Ермолович, 2001, c. 110].
Прочие категории реалий
В ходе изучения романов Халеда Хоссейни, помимо ранее проанализированных групп, выявлено 13 ЛСП: 1) описание характера и способностей людей (19,3%); 2) названия одежды (14%); 3) названия политических организаций (8,8%); 4) названия культурных и увеселительных учреждений, а также названия мест купания (8,8%); 5) названия больниц (7%); 6) названия учебных заведений (7%); 7) названия организаций вещания и средств массовой информации (7%); 8) названия игр (7%); 9) названия музыкальных инструментов (5,3%); 10) названия букв (5,3%); 11) названия машин и других средств передвижения (3,5%); 12) названия строф (3,5%); 13) названия гостиниц и типов жилья (3,5%) [см. Приложение Д].
Рассмотрим некоторые особенности перевода ЛС, вошедших в указанные группы реалий. Известно, что названия политических организаций обычно подлежат транскрипции/транслитерации. В русском языке подобные наименования заключаются в кавычки без родового понятия (Khalq branch (фракция «Хальк»), Wahdat faction (группировка «Вахдат» и др.)). В переведенных текстах иногда встречаются названия организаций с сохранением оригинального написания, т.е. на латинице (особенно такое явление прослеживается в деловой корреспонденции или прессе). Тем не менее вопрос о целесообразности сохранения неадаптированных названий в ТП остается спорным. Мы полагаем, что для предупреждения непонимания ТП читателем в художественной литературе такой метод неуместен.
Рассмотрим пример употребления и перевода политической организации в контексте из романа “A Thousand Splendid Suns” / «Тысяча сияющих солнц»:
“During those six months, a loya jirga would be held, a grand council of leaders and elders, who would form an interim government to hold power for two years, leading up to democratic elections” [Hosseini, 2008, p. 175].
«В течение этих шести месяцев будет созвана «лоя жирга» – совет вождей и старейшин, – который сформирует Временное правительство с двухлетними полномочиями» [Хоссейни, 2016, с. 176].
Обратим внимание, что в ТП «Лоя джирга» («большой совет») представляет собой высший орган представительной власти в Афганистане, собрание племен духовенства, а также надпарламентского органа [Коргун, 2004, с. 51, 89]. Собрание созывается для решения наиболее важных вопросов, связанных с национальными конфликтами, конституцией, войнами и т.п. В ТИ находим пояснение функциональной направленности собрания, что исключает трудности в интерпретации. В приведенном фрагменте переводчик калькирует как синтаксическую конструкцию предложения оригинала, так и написание ИС, однако добавляет кавычки. Вместе с тем переводчику необходимо помнить, что в английском языке классифицирующее слово следует после названия организации, в то время как в русском языке, наоборот, стоит перед ИС. Также не стоит забывать, что первое слово в названии обычно пишется с заглавной буквы.
Трудность перевода сложносоставных имен, как правило, связана с невозможностью однозначно определить их исходную форму. Примером сказанному могут послужить ЛЕ, вошедшие в ЛСП «названия учебных заведений». Например, мотивировка названия университета Kabul University просматривается без особых проблем. Представляя собой сочетание топонима и нарицательного элемента, ИС передает информацию о месте положения заведения и о его целях. Однако здесь встречаются и весьма сложные для интерпретации ИС. Так, в названиях школ Istiqlal Middle School, Mehri School референтами ИС могут выступать как топонимы, так и антропонимы, поэтому для того, чтобы определить природу их происхождения, неосведомленному переводчику необходимо навести соответствующие справки. В романах Халеда Хоссейни переводчики, вероятно, с целью устранения потенциальных несоответствий переводят подобные наименования при помощи практической транскрипции (Istiqlal Middle School (средняя школа «Истикляль»), Mehri School (школа «Мехри»)). Хотя в переводе некоторых реалий мы все же встретили антропонимы (Zarghoona High School (школа Заргуна). Заметим, что в ТИ антропоним стоит в начале наименования, но в русском языке личное имя обычно фигурирует в родительном падеже в конце.
Тем не менее в переводе некоторых наименований родительный падеж может отсутствовать. Примером сказанному служат ЛЕ, вошедшие в ЛСП «названия больниц». Рассмотрим фрагменты перевода из романов “A Thousand Splendid Suns” / «Тысяча сияющих солнц» и “And the Mountains Echoed” / «И эхо летит по горам» и проанализируем передачу реалий:
“They are standing at the end of a long, poorly lit hallway in the men s wing of Wazir Akbar Khan Hospital” [Hosseini, 2014, p. 145].
«Они стоят в конце длинного, плохо освещенного коридора в мужском крыле больницы «Вазир Акбар-хан»» [Хоссейни, 2016, с. 148].
“What about Ali Abad Hospital?” another man cried. The guard shook his head. “Wazir Akbar Khan?” “Men only,” he said” [Hosseini, 2008, p. 306].
«– А госпиталь «Али Абад»? – крикнул другой мужчина.
Охранник покачал головой.
– А «Вазир-Акбар-Хан»?
– Только для мужчин» [Хоссейни, 2016, p. 292].
Больница Wazir Akbar Khan расположена в городе Кабул в Афганистане. Проанализировав мотивировку ИС, мы пришли к выводу, что, с одной стороны, лечебное заведение может быть названо в честь жилого района, в котором оно расположено. С другой стороны, название топонима Wazir Akbar Khan, по всей вероятности, произошло от имени афганского генерала 19 в. эмира Вазир-Акбар-хана.
Обратим внимание на то, что в переводе названия больницы не присутствует родительный падеж, о котором мы писали выше, хотя, например, в наименованиях улиц переводчик его использует (по улицам Вазир-Акбар-Хана). Мы признаем, что такой вариант передачи допустим, хотя склонны полагать, что личное имя в родительном падеже звучит привычней для русскоязычного читателя.
Кроме того, в романе “A Thousand Splendid Suns” / «Тысяча сияющих солнц» переводчик сохраняет заглавную букву в названии титула, в то время как в романе “And the Mountains Echoed” / «И эхо летит по горам» используется строчная буква. В связи с этим напомним, что с точки зрения пунктуации второй вариант является более корректным, так как названия титулов в русском языке пишутся со строчной буквы31.
В ходе изучения романов Халеда Хоссейни наше внимание также привлекли ЛЕ, вошедшие в ЛСП «названия гостиниц и типов жилья». Рассмотрим реалию kolba (колба), которая встречается в романе “A Thousand Splendid Suns” / «Тысяча сияющих солнц». Для ее передачи переводчик использует различные приемы:
“It must have, because Mariam remembered that she had been restless and preoccupied that day, the way she was only on Thursdays, the day when Jalil visited her at the kolba” [Hosseini, 2008, p. 3].
«Судя по всему, случилось это в четверг. Уж очень не по себе ей было, она просто места себе не находила. Ведь по четвергам к ним приходил Джалиль» [Хоссейни, 2016, с. 11].
“Mariam did surmise, by the way Nana said the word, that it was an ugly, loathsome thing to be harami, like an insect, like the scurrying cockroaches Nana was always cursing and sweeping out of the kolba” [Hosseini, 2008, p. 4].
«Мариам только догадывалась, что это очень плохое слово и означает оно что-то гадкое, вот вроде тараканов, которых Нана с бранью выметала за порог» [Хоссейни, 2016, с. 12].
Итак, из приведенных примеров не ясно, что представляет собой колба, так как в начале романа переводчик игнорирует эту номинацию и не передает ее на русский язык, в первом случае применяя полное опущение реалии, во втором – используя обобщение «за порог». Впоследствии мы обнаружили еще несколько примеров нулевого перевода реалии. Отметим, что ЛЕ колба вводится в ТП только во второй главе с контекстуальным пояснением, которое мы находим весьма уместным:
“In the clearing, Jalil and two of his sons, Farhad and Muhsin, built the small kolba where Mariam would live the first fifteen years of her life” [Hosseini, 2008, p. 10].
«На поляне Джалиль с двумя сыновьями – Фархадом и Мухсином – построили небольшую саманную хижину с одним окном, именуемую колба, в которой Мариам прожила первые пятнадцать лет своей жизни» [Хоссейни, 2016, с. 19].