Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Комментарий как способ компенсации культурных и языковых лакун в художественном тексте при межкультурной коммуникации 22
1.1. Понятие межкультурной коммуникации 22
1.2. Безэквивалентная лексика и варианты её представления в переводном тексте 25
1.3. Комментарий: понимание термина 32
1.4. Комментарии переводчика как объект исследования 35
1.5. История изучения комментариев в Китае и России 42
1.6. Варианты классификаций комментариев 46
1.7. Выводы по главе 1 49
Глава 2. Представление материала исследования 51
2.1. Публикация переводов повести «Капитанская дочка» в Китае 52
2.2. Аспекты исследования повести «Капитанская дочка» в Китае 55
2.3. Материал исследования. Характеристика изданий 60
2.3.1. Перевод 1956 г. (Сунь Юн) 60
2.3.2. Перевод 1995 г. (Хуан Цзянянь) 62
2.3.3. Перевод 1995 г. (Фэн Чун, Чжан Хуэй) 62
2.3.4. Перевод 1997 г. (Цзан Чуаньчжэнь и Шао Мин) 63
2.3.5. Перевод 2000 г. (Ли Ган) 64
2.3.6. Перевод 2013 г. (Ван Чжилян) 65
2.3.7. Перевод 2013 г. (Лю Вэньфэй) 67
2.4. Отдельные результаты сопоставительного исследования переводов «Капитанской дочки» 68
2.4.1. Особенности перевода атрибутивных конструкций 69
2.4.2. Общее и различия в переводе фразеологических единиц 81
2.5. Классификация комментариев в китайских переводах повести «Капитанская дочка» 92
2.6. Выводы по главе 2 101
Глава 3. Исследование комментариев к антропонимам и прецедентным текстам 103
3.1. Теоретические аспекты перевода и комментария имен собственных 103
3.2. Количественные характеристики материала исследования 105
3.3. Признаки ИС в китайских изданиях «Капитанской дочки» 107
3.4. Аспекты комментирования антропонимов 113
3.4.1. Комментирование ИС исторических персонажей 113
3.4.2. Комментирование ИС русских поэтов XVIII века 119
3.4.3. Перевод и комментирование ИС Пугачев 121
3.4.4. Перевод и комментарии к прецедентным ИС 130
3.4.5. Комментирование ИС вымышленных персонажей 132
3.5. Закономерности соотношения перевода и комментария ИС 134
3.6. Комментирование прецедентных текстов 143
3.6.1. Комментирование ПТ – эпиграфов к главам 143
3.6.2. Комментарии к ПТ в тексте рассказчика 148
3.7. Комментирование фразеологических единиц 150
3.7.1. Количественная характеристика комментариев к ФЕ 150
3.7.2. Анализ отдельных переводов ФЕ с комментариями переводчиков 152
3.7.2.1. Анализ переводов и комментариев ФЕ, отмеченных в словарях 152
3.7.2.2. Анализ переводов и комментариев ФЕ, не отмеченных в словарях 156
3.8. Выводы по главе 3 160
Глава 4. Исследование комментариев к нарицательной лексике 164
4.1. Количественная характеристика предмета исследования 164
4.2. Словарные источники 168
4.3. Исследование лексического материала 171
4.3.1. Подгруппа «Человек» 171
4.3.2. Подгруппа «Постройки, дом, место жительства» 193
4.3.3. Подгруппа «Одежда» 201
4.3.4. Подгруппа «Напитки» 206
4.3.5. Подгруппа «Религиозная жизнь» 209
4.3.6. Подгруппа «Единицы меры» 212
4.3.7. Подгруппа «Документы» 216
4.3.8. Подгруппа «Быт» 221
4.4. Обобщение результатов исследования 227
4.5. Выводы по главе 233
Заключение 235
Список литературы 244
Список примечаний 281
Приложения 306
- Безэквивалентная лексика и варианты её представления в переводном тексте
- Особенности перевода атрибутивных конструкций
- Анализ переводов и комментариев ФЕ, не отмеченных в словарях
- Обобщение результатов исследования
Безэквивалентная лексика и варианты её представления в переводном тексте
Одна из трудностей перевода определяется тем, что существуют понятия, явления, находящие своё отражение в языке оригинала, но в языке перевода, в зависимости от степени его близости лингвокультуре языка оригинала, для них может быть трудно найти эквивалентный перевод. Об этом явлении размышляет С.Г. Тер-Минасова, ссылающаяся на положение, сформулированное «отцами лингвострановедения в России» Е.М. Верещагиным и В.Г. Костомаровым в книге «Язык и культура»: «Совокупности совпадающих (интернациональных) и расходящихся (национальных) единиц для каждой пары сопоставляемых культур будут различными...». Следствием этого становится необходимость, например, в ситуации обучения иностранному языку усваивать и план выражения некоторого языкового явления, и план его содержания, то есть необходимость «вырабатывать в сознании обучающихся понятия о новых предметах и явлениях, не находящих аналогии ни в их родной культуре, ни в их родном языке» [Тер-Минасова 2000: 30]. Подобные слова, закрепленные за элементами различных культур, в современном художественном переводоведении предлагается именовать, например, cultural words, cultureme, культуронимы [Разумовская 2016: 112].
С. Влахов и С. Флорин в книге «Непереводимое в переводе» дают обзор терминов, которые российские лингвисты используют при изучении такой ситуации: безэквивалентная лексика (Е.М. Верещагин, В.Г. Костомаров), варваризм (А.А. Реформатский), экзотическая лексика (А.Е. Супрун), локализм, этнографизм (А.М. Финкель), алиенизм (В.П. Берков), фоновые слова, коннотативные слова, пробел (И.И. Ревзин и В.Ю. Розенцвейг), лакуны и т.д. Как отмечают С. Влахов и С. Флорин, которые используют термин реалия, общим для названных понятий является «определенная – национальная, историческая, местная, бытовая – окраска, отсутствие соответствий (эквивалентов) в ПЯ» (языке перевода) [Влахов 1980: 36]. По мнению авторов, реалия как «особая категория средств выражения» – это «слова (и словосочетания), называющие объекты, характерные для жизни (быта, культуры, социального и исторического развития) одного народа и чуждые другому; будучи носителями национального и/или исторического колорита, они, как правило, не имеют точных соответствий (эквивалентов) в других языках, а следовательно, не поддаются переводу “на общих основаниях”, требуя особого подхода» [Там же: 47]. Авторы предваряют классификацию реалий замечанием о том, что многие реалии могут быть включены в разные классификации, и проводят их деление по коннотативным значениям: в зависимости от местного (национального, регионального) и временного (исторического) колорита; от языка, степени освоенности (знакомости), распространенности, формы, приёмов перевода и способа их выбора [Там же: 48, 50].
Приёмы передачи реалий в переводном художественном тексте у С. Влахова и С. Флорина получают следующий вид: 1) транскрипция; 2) перевод (замены), в том числе неологизмом, приблизительным переводом и контекстуальным переводом. Однако авторы обращают внимание на то, что, выбирая из перечня возможностей, необходимо поставить вопрос о том, какой путь приводит к лучшему результату в каждом конкретном случае. Ответ, т.е. выбор пути, зависит от многих причин: 1) от характера текста, 2) от значимости реалии в контексте, 3) от характера самой реалии и её места в лексических системах двух языков – исходного и переводного, 4) словообразовательных возможностей языков, литературной традиции, 5) от «среднего» читателя перевода [Там же: 93, 94].
Е.М. Верещагин и В.Г. Костомаров называют подобные слова безэквивалентными: у таких слов план содержания невозможно точно сопоставить с каким-либо иноязычным понятием, отраженным в лексике языка перевода. Иначе говоря, безэквивалентные слова являются непереводимыми, поэтому их приходится при переводе передавать описательными выражениями или с помощью пояснений [Верещагин 2005: 67]5. В концепции С. Влахова и С. Флорина реалии, как «самостоятельный круг слов», входят в рамки безэквивалентной лексики; важно, что список реалий данного языка более-менее постоянный и не зависит от переводного языка; словарь безэквивалентной лексики оказывается различным для разных пар языков [Влахов 1980: 43]. Авторы замечают, что слов, относящихся к безэквивалентной лексике, немного: «Она отражает самое существенное в национальной культуре и показывает глубокие корни отечественной истории и общественной жизни» [Верещагин 2005: 80-94].
В.С. Виноградов в категорию реалий включает также лексику, называющую ономастические единицы. Автор называет пять распространенных способов перевода слов-реалий: 1) транскрипция (транслитерация); 2) гипо-гиперонимический перевод; 3) уподобление; 4) перифрастический (описательный, дескриптивный, экспликативный) перевод; 5) калькирование [Виноградов 2001: 117-119].
Л.С. Бархударов в работе «Язык и перевод» также рассматривает безэквивалентную лексику, ставя вопрос об отсутствии полных и частичных эквивалентов среди лексических единиц другого языка, проводя её классификацию и представляя способы её передачи [Бархударов 1975: 94]. Исследователь выделяет три группы слов: 1) имена собственные, географические наименования и др., не содержащие постоянных соответствий в лексиконе другого языка (отметим, что, например, С. Влахов и С. Флорин считают дискуссионным рассмотрение в этом аспекте имен собственных [Влахов 1980: 48]); 2) реалии и 3) случайные лакуны [Там же: 94-95]. Таким образом, реалии, наряду с именами собственными, в этой классификации оказываются понятием более узким, чем безэквивалетная лексика. В качестве способов передачи на другой язык безэквивалентной лексики Л.С. Бархударов предлагает: 1) переводческую транслитерацию и транскрипцию, 2) калькирование, 3) описательный перевод, 4) приближенный перевод, 5) трансформационный перевод [Там же: 97-102].
Стоит обратить внимание на следующее: чтобы читатели в большей степени узнали другую лингвокультурную картину, перевод безэквивалентной лексики часто сопровождается комментарием. Л.В. Бармина пишет, что безэквивалентная лексика, фразеология, метафоры и пр. являются предметом комментирования в художественных текстах, в том числе посредством затекстовых комментариев: «Комментарий является инструментом лингвокультурологического освещения художественного текста, что важно как для соотечественников автора, так и для инофонов, стремящихся через текст понять чужую культуру» [Бармина 2011: 155].
В отношении комментирования в переводных художественных текстах мы считаем важной ссылку С. Влахова и С. Флорина на слова И. Левого: «Пояснения уместны там, где для читателя перевода пропадает нечто легко уловимое читателем подлинника». Авторы пишут: «В сущности говоря, это самое важное! Зная описываемую действительность, умея взглянуть на неё глазами читателя подлинника, с одной стороны, а с другой, зная своего читателя и представляя себе, как он примет ту ли иную реалию … , переводчик должен неизменно поддерживать равновесие между ними» [Влахов 1980: 103].
Особенности перевода атрибутивных конструкций
Атрибутивными называются синтаксические отношения, при которых «признак мыслится не отвлеченно, а в единстве со своим носителем» [Кручинина 1998: 348]. Грамматический атрибут (определение) либо выделяет предмет из ряда однородных, например: старый дом, желтая лента (по-китайски [0 Ш ""? » Ж Ш. Ш или [0 6tl Ш ""? » Ж Ё1 Ш. Ш . Следовательно, в китайском варианте этих словосочетаний использование tfy факультативно); либо дает предмету «дополнительную, часто оценочную, характеристику» [Там же: 349]: дорогой брат, милый друг (в переводе на китайский язык нельзя употребить без б І: ШШ.ШЩЩ» ШШ. іШЖ). В.И. Горелов называет основной, первичной функцией определения в китайском языке выражение качественного или относительного признака предмета (субстанции); кроме того, может быть выражено указательное или притяжательное значение [Горелов 1989: 139]. Эти функции сопоставимы с функциями русского определения как члена предложения.
Для художественного текста, в структуре которого имеется много описаний, наличие определений, атрибутивных конструкций - типичное явление, служащее для характеристики человека, изображения природы, предметов вещного мира. Атрибутивная конструкция может выразить настроение автора, добавить эмоциональные нюансы в текст - и на китайском языке, и на русском языке, несмотря на их различия. Поэтому для правильного и хорошего перевода может быть полезно изучить типы атрибутивных конструкций в каждом из языков и способы их передачи с одного языка на другой.
В структуре русской атрибутивной конструкции значимы морфологические средства выражения грамматического значения: использование прилагательного, местоимения-прилагательного, одиночного причастия и причастия в составе причастного оборота, родительного падежа существительного и др. В китайском языке для выражения атрибутивных отношений активно употребляется служебное слово Ш (дэ, в некоторых источниках – ды)36. В.А. Курдюмов рассматривает положение компонента в учениях китайских исследователей XX века в пределах разных «категорий и границ классов»: 1) в классе вспомогательных (служебных) слов («сюйцы») это частица для выражения структурных или модальных отношений (работы 1924-1962 гг.); 2) частица, суффикс, союз (работы 1951-1953 гг.); 3) в классе постпозитивов и интерпозитивов (1978 г.); 4) суффикс (1982 г.) [Курдюмов 2005: 494-510]. Таким образом, грамматический статус компонента остается дискуссионным для китайской синологии.
В российской китаистике принято дифференцировать три функции :
1) атрибутивная ( между определением, которое может иметь различную морфологическую и синтаксическую природу: слово любой части речи, словосочетание, предложение, – и определяемым); 2) относительная (присоединение к подлежащему или именной части сказуемого в конструкции ... ...); 3) модальная функция, в том числе использование в экспрессивных выражениях [Коротков и др. 1961: 95-96].
Многофункциональность «письменного знака» признается и в современной российской лингвистической литературе [Софронов 2007; Фролова и др. 2014]. Для нашего исследования индивидуальной манеры переводчика важно иметь в виду тезис об обязательности или факультативности в предложении «письменного знака» в зависимости от различных лексико-грамматических причин [Фролова и др. 2014: 464, 484].
Рассмотрим употребительность в переводах первой главы «Капитанской дочки» для проверки этого тезиса (таблица 1).
Сопоставление данных таблицы 1 позволяет сделать вывод о том, что на протяжении некоторого времени уменьшается частотность использования в параллельных переводах одного и того же произведения (перевод и Вана, и Лю, т.е. переводы новейшего времени, ограничивают и меняют эту тенденцию), и это позволяет поставить вопрос о существании некоторой общей закономерности в развитии китайского языка и/или о проявлении индивидуальности переводчиков при осмыслении ими русского оригинала и, следовательно, о вариативности в выборе языковых средств для перевода. Исследуемый нами материал позволяет выделить четыре группы конструкций [Трофимова, Полухина, Тун 2017б].
В первой группе (русские атрибутивные конструкции, переводимые китайскими атрибутивными конструкциями с частицей ) насчитывается 9 подгрупп:
1) русское прилагательное (далее - прил.) + существительное (далее -сущ.) = китайское признаковое слово (чаще отсубстантивное прил., образованное с участием 6tl) + предмет (чаще конкретное сущ.): глубокая горесть = Щ Щ (глубокий) 1$ (дэ) № % (горесть). Иероглиф Щ здесь - показатель атрибутивных отношений, «встроенный» между признаковым словом и словом-предметом. Эта модель представлена в переводах, которые различаются выбором существительных, по своему значению наиболее близких и понятных, по мнению переводчика, китайскому читателю. Четвертую группу составляют русские конструкции неатрибутивного характера, в переводе на китайский имеющие в своем составе ffi. Материал «Капитанской дочки» позволил включить в группу две ситуации: а) конструкция тк ... 6tJ 49; б) в китайском языке есть сочетания («синтаксические комплексы»), являющиеся единым синтаксическим целым и выступающие в роли отдельного члена предложения. Чаще всего грамматически они оформляются с помощью служебного слова 6tl или " [Горелов 1957: 65], которое превращает предикативные словосочетания в словосочетания непредикативные, и их можно использовать в функции подлежащего, дополнения, именной части составного сказуемого [Там же:66]50.
В результате сопоставления русских атрибутивных конструкций из первой главы повести «Капитанская дочка» и их китайских переводов мы можем выделить общее и различное и, следовательно, поставить вопрос об индивидуальных переводческих решениях. В табличном варианте (таблица 2) обобщены варианты переводов 25 конструкций, выступавших выше иллюстративным материалом (в том числе в затекстовых сносках).
Материалы таблицы позволяют обнаружить некоторые закономерности, в частности:
1) все анализируемые русские конструкции, переведенные на китайский язык с участием компонента , имеют варианты перевода – от двух до семи;
2) грамматические характеристики переводимых языковых единиц могут влиять на количество вариантов. Так, минимальную вариативность при переводе на китайский язык обнаруживают русские атрибутивные субстантивные конструкции с согласованным притяжательным местоимением (то есть пункт 1.2. в таблице);
3) при согласовании прилагательного с существительным вариативность переводов может быть зависима от принадлежности главного компонента конструкции к конкретным (меньшее количество вариантов) или абстрактным (большее) существительным (то есть 1.1.), при этом независимо от порядка слов в русском оригинале. Вероятно, стоит принять во внимание тот факт, что многие прилагательные (как лексико-грамматический класс слов) имеют много синонимов, в том числе с учетом употребления прилагательного в переносном значении, поэтому разные переводчики могут предложить свой вариант перевода;
4) в случае неравноправия грамматического статуса русской и китайской конструкции («выход» за пределы словосочетания в предикативные и полупредикативные конструкции с обособленными одиночными определениями, придаточными определительными или причастными оборотами) количество вариантов переводов увеличивается в нашем материале до семи, т.е. каждый переводчик имеет возможность предложить читателю свой вариант прочтения оригинала;
5) как правило, переводческие решения Суня 1956 г. достаточно отличаются от переводов 1995–2013 гг., в которых можно обнаружить повторяющиеся варианты. Иначе говоря, есть основания для противопоставления языка издания середины XX в. (который считается устаревающим по отношению к современному китайскому языку) языку смены тысячелетий;
6) переводчик Сунь стоит первым в рейтинге индивидуальности с индексом 0,76. Далее следуют (по убывающей) Хуан (0,64) – Ван, Лю (0,56) – Цзан, Ли (0,4) – Фэн (0,36).
Таким образом, мы приходим к следующим обобщающим выводам.
Общее. При переводе на китайский язык становится «трансформатором», посредством которого преобразуются определительные отношения, выражаемые в русском языке различными подчинительными словосочетаниями и придаточными предложениями, в единую структуру: определение (прил., личное мест., сущ., глагол, наречие/местоименное наречие типа там, здесь) + + сущ. Следовательно, вариативность пушкинского синтаксиса оказывается невозможным передать на китайский по следующим причинам:
1) русские инверсии, выражающие экспрессивные и стилистические оттенки значения, невозможны в китайском синтаксисе с его строгим порядком слов. Различные типы русских определений (препозитивные и постпозитивные, согласованные и несогласованные) при переводе оказываются представленными более однообразными китайскими конструкциями. Вследствие этого в переводном тексте, по объективной причине, а именно в связи с особенностями грамматического строя китайского языка, снимается синтаксическое богатство, характерное для русского оригинала;
2) динамику русского текста, связанную с его глагольностью, трудно перевести на китайский язык с его атрибутивностью и объектностью.
Анализ переводов и комментариев ФЕ, не отмеченных в словарях
Такие фразеологизмы, как лошади чужие, хомут не свой, погоняй не стой; в огород летал, конопли клевал; швырнула бабушка камушком – да мимо; поп в гостях, черти на погосте и т.д., сложно обнаружить во фразеологических словарях русского языка. Переносные значения этих ФЕ проявляются в контексте. Рассмотрим на нескольких примерах, как переводчики решают эту трудную для них задачу.
«Зашел к куме, да засел в тюрьме». Это фрагмент предложения из второй главы «Капитанской дочки». Из первой главы известно, что Савельич с утра отправился по лавкам и, вероятно, мог отсутствовать в трактире целый день. Оставшийся без присмотра Савельича Гринев крепко выпил и проиграл 100 рублей. Из горестных переживаний Савельича во второй главе читатель узнает, что Савельич «вздумал забрести к дьячихе, повидаться с кумою». Затем в тексте следует фрагмент, из первой части которого читатель может понять то, что задуманное Савельичем свершилось (вздумал… повидаться с кумою – зашел к куме), следовательно, читатель может и вторую часть предложения да засел в тюрьме понять буквально. В анализируемых изданиях мы находим следующие варианты перевода пушкинского предложения (в буквальном переводе):
- Как прибыл к крёстным родителям, так вошел в тюрьму [Сунь: 17]174;
- Как только увидел сватью, будто оказался в тюрьме [Хуан: ІЗ]175;
- Пошел навестить крёстных, как если бы сел в тюрьму, и сидел там вечно [Цзан: И]176;
- Пошел навестить крёстных, но попал в тюрьму [Фэн: 227]177;
- Пошел навестить крёстную, да сел в тюрьму [Ли: И]178;
- Как только увидел сватью, будто сел в тюрьму [Ван: 10]179;
- Пошел повидать крёстных, а оказался у двери в тюрьму [Лю: 170]180.
В трёх переводах мы находим показатели сравнения ІШ (Ш) , Ш... — Щ- (Ц и з ), и внимательный читатель этих изданий может понять, что Савельича в тюрьму не сажали. Читатели прочих переводов могут представить, что с Савельичем случилось что-то неприятное и что его заключили в тюрьму (поэтому он не смог выполнить наказ родителей Петруши). В китайской картине мира «посещать крёстных» обычно считается хорошим делом, в отличие от «сесть в тюрьму», поэтому китайский читатель может и не понять смысловые отношения двух частей этого русского предложения.
Слова Савельича «зашел к куме, да засел в тюрьме», которые объясняют его проступок, русские читатели могут прокомментировать следующим образом: «так говорят про ситуацию, когда ни за что попал в тюрьму или трудное положение» [dslov.ru]. В словаре В.М. Мокиенко находим вариант «Зашел к куме, да засел что в тюрьме» [РФИЭС 2007: 462]. В его составе есть сравнительный союз что, который служит для русских сигналом переносного употребления слова тюрьма. Следовательно, во фразе сравниваются как похожие две ситуации. Читатели русского оригинала, вероятнее всего, поймут, что Савельич просто засиделся в гостях. Таким образом, мы констатируем наличие переносного значения у выражения, которое по классификации Н.М. Шанского можно включить в состав фразеологических выражений коммуникативного характера [Шанский 1985: 63]. Китайский читатель затруднится понять, о чем идет речь, так как даже комментарий «Пословица, общий смысл которой – обозначение непредвиденного бедствия» [Сунь: 17] не вполне восполняет неточность перевода. Обратившись к двуязычному китайско-русскому словарю «Цяньи», мы видим, что фразеологизм зашел к куме, да засел в тюрьме толкуется так: «Чрезмерная радость влечёт за собой печаль» [Цяньи], – что может приблизить понимание ФЕ к адекватному восприятию пушкинского сюжета. Таким образом, в издании 1956 г. дан буквальный перевод с комментарием, что является хорошим способом передачи смысла оригинального текста. Но неточный комментарий затрудняет понимание романа читателем.
… Поп в гостях, черти на погосте. … заткни топор за спину: лесничий ходит. В китайских изданиях эти реплики диалога на постоялом дворе прокомментированы только в изданиях переводов Суня и Цзана:
«Сначала собирались было поднять восстание, просто нет шансов»; «Смысл этого выражения: шанс пока не удобный, надо повышать бдительность» [Сунь: 24, 25]181; «Общий смысл этого жаргонного выражения: сначала собирались было поднять восстание, просто нет шансов»; «Общий смысл этого намёка: шанса еще не предоставилось, следует осторожно приняться за работу» [Цзан: 16]182; прочие переводчики предоставили читателям разбираться самим в ситуации (хотя даже не каждый русский читатель правильно поймет этот диалог183).
Обобщение результатов исследования
Проанализировав переводы нарицательных слов с русского на китайский язык в семи китайских изданиях, мы приходим к выводу о том, что при переводе разных нарицательных русских слов с национально-культурной семантикой переводчики проявляют индивидуальность в различной степени. Без вариантов перевода, в соответствии с рекомендацией русско-китайского словаря, фиксируем слово стремянный; максимальная индивидуальность (разные переводы) проявилась при переводе устойчивых сочетаний посаженый отец и семи пядень во лбу; близка к максимальной индивидуальность при переводе словоформы в кружок, сочетания китайчатый халат и лексемы веник. Индекс индивидуальности, проявленный при переводе 29 нарицательных слов и словосочетаний, мы получаем из материалов таблицы 17 (см. Приложение 4).
Таблица показывает максимальную неповторимость переводческих решений, предложенных Сунем (14) в первом из сопоставляемых изданий (1956 г.). На втором месте (13) – переводчик Лю, самое последнее из изданий (2013 г.), на третьем – Ли (12), год издания – 2000 г. Прочие переводчики имеют индекс от 9 (Цзан) до 6 (Фэн).
Объединяя результаты, полученные по таблицам 2, 3, 7, 9, 11 и 17, мы видим, что издание 1956 г. резко отличается от более поздних изданий индексом индивидуальности (60), что может свидетельствовать о некоторой общей тенденции в изменении китайского словника, используемого для перевода русских текстов, – изменении, которые произошло на рубеже веков. На этом общем фоне выделяются как более индивидуальные переводы Фэна (37), Лю (36) и Ли (32); чаще заимствуют у коллег переводческие решения Цзан (24), Хуан (23) и Ван (22).
Из общего количества в 49 нарицательных слов и словосочетаний, которые сопровождаются комментариями, в издании перевода Суня комментируется 38 слов, это самый большой показатель. Далее следуют издания переводов Вана (21 слово), Хуана (15 слов), при этом 15 объектов комментирования в изданиях Хуана и Вана совпадают, в том числе и в содержании комментария.
Китайские переводчики обращают больше внимание на комментирование слов из подгруппы «Человек». Мы отмечаем, что количество вариантов перевода слов, обозначающих нацию, ранг, занятие, относительно меньшее (обычно от одного до трех вариантов), так как в большинстве случаев вариант перевода слова, обозначающего нацию, ранг, занятие, в сфере китайского переводоведения уже оформился и вошел в словари.
Вариантов перевода слов подгруппы «Постройки, дом, место жительства» и подгруппы «Религиозная жизнь» относительно больше, что может быть связано с индивидуально-авторским пониманием текста. Кроме того, в связи с тем, что китайский язык – это идеографический язык, разные иероглифы можно свободно составлять для выражения одинаковых значений. Поэтому при переводе ФЕ, свободного словосочетания или отдельного слова, используя описательный прием перевода с русского на китайский язык, мы можем получить несколько вариантов перевода, что наблюдается в сопоставляемых изданиях при переводе выражений в кружок, посаженый отец, отеческое наказание и т.д.
Сравнение с вариантами переводов, представленных в Большом русско-китайском словаре 2001 г. издания (в нем словарные статьи нередко имеют историко-культурные комментарии), свидетельствует, что рекомендации словаря (если предположить, например, что все переводчики могли бы воспользоваться этим словарем) по-разному учтены в исследуемых переводах. Сопоставление проанализированных нами комментариев с толкованиями слова в двуязычном БРКС приводит к выводу о возможности в дальнейшем создания классификации комментариев по отношению к этому словарю. Содержание части комментариев больше, чем в словаре (например, для слов передняя, цирюльник или же меньше (например, для слова грош, дядька), но контекстуально обусловлено (например, для слов жид, сени, дядюшка).
Сравнение с материалами двуязычных словарей показывает, что переводчики учитывают их в разной степени. Переводы совпадают с рекомендациями электронного и/или бумажного словаря: у Суня – 12, у Хуана – 20, у Фэна – 20, у Цзана – 22, у Ли – 27, у Вана – 21, у Лю – 24. Можно сделать вывод, что у Суня язык имеет более индивидуальный (и, вероятно, в определенной степени устаревающий по отношению к современным словарям) характер.
Подсчеты показывают, что к индивидуальным переводам относятся:
- у Суня: грош, обедня, сени, атаман, калмык, посаженый отец, ребята, обстричь в кружок, обстричь в кружок, китайчатый халат, настойка, квас, верста, вершок, возмутительный лист, веник (в 8-й главе), киргиз-кайсацкая степь, яицкий, София, monsieur, камрад, якши (всего 22);
- у Хуана: батька, дядька, лавка, бастион, семи пядень во лбу, колодка, киргиз-кайсацкая степь (всего 7);
- у Фэна: обедня, сени, недоросль, обстричь в кружок, обстричь в кружок, китайчатый халат, семи пядень во лбу, веник (в 8-й главе), яицкий (всего 9);
- у Цзана: обстричь в кружок, обстричь в кружок, забор, китайчатый халат, семи пядень во лбу, якши (всего 6);
- у Ли: ваше благородие, сени, дядька, кума, недоросль, обстричь в кружок, обстричь в кружок, лавка, китайчатый халат, семи пядень во лбу (всего 10);
- у Вана: батька, полати, семи пядень во лбу, возмутительный лист, киргиз-кайсацкая степь, на лобном месте (всего 6);
- у Лю: ваше благородие, батька, капрал, обстричь в кружок, обстричь в кружок, деревня, полати, пунш, возмутительный лист, веник(в 8 главе), киргиз-кайсацкая степь, якши (всего 12).