Личные и притяжательные местоимения в русских переводных текстах англоязычной прозы Туринова Ольга Олеговна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Системы личных и притяжательных местоимений в рассматриваемых языках 14

1.1. Местоимения как особый лексико-грамматический класс 14

1.2. Личные и притяжательные местоимения как важнейшие разряды местоимений: к истории в сопоставляемых языках 20

1.3. Некоторые особые социокультурные аспекты ЛМ и ПМ в речи и художественной литературе 32

Выводы по главе 1 48

Глава 2. Факторы, обуславливающие расхождения в употреблении личных и притяжательных местоимений в АЯ и РЯ и имеющие значение при переводе 49

2.1. Типологические и характерологические факторы 49

2.2. Факторы, связанные с процессом перевода 60

2.3. Методы анализа и материалы исследования 72

Выводы по главе 2 79

Глава 3. Модели употребления местоимений в АЯ и РЯ 81

3.1. Дистрибуция ЛМ и ПМ 82

3.2. Языковые факторы, влияющие на распределение и употребление ЛМ и ПМ в рассматриваемых языках 87

3.2.1. Фактор распространенности / нераспространенности предложения 87

3.2.2. Фактор одушевленности / неодушевленности 90

3.2.3. Фактор кореферентности 93

3.2.4. Фактор общеязыкового и авторского 99

3.3. Основные модели функционирования ЛМ и ПМ в английском и русском языках 102

3.3.1. Модели на уровне простого предложения 104

3.3.2. Модели на уровне сложного предложения 173

3.3.3. Модели на уровне сверхфразового единства и текста 185

3.3.4. Специфические переводческие трансформации при передаче конструкций с ЛМ и ПМ 212

Выводы по главе 3 221

Глава 4. Расхождения в частотности английских и русских ЛМ и ПМ 226

Выводы по главе 4 244

Заключение 245

Библиография 248

• Личные и притяжательные местоимения как важнейшие разряды местоимений: к истории в сопоставляемых языках
• Дистрибуция ЛМ и ПМ
• Модели на уровне сложного предложения
• Расхождения в частотности английских и русских ЛМ и ПМ

Введение к работе

Актуальность темы исследования обусловлена недостаточной

изученностью употребления местоимений в рамках лингвистического

переводоведения и частной теории перевода английского и русского языков (АЯ и РЯ). Особенно остро стоит вопрос о способах передачи ЛМ и ПМ при переводе художественной литературы, так как соответствующие ошибки и нарушения общеязыковой и стилистической нормы языка перевода (переводящего языка, ПЯ) заметно снижают качество переводного текста. Возникает необходимость выработки рекомендаций для переводчиков с учетом структурно-типологических различий английского и русского языков, данных о частотности употребления ЛМ И ПМ, и на основе анализа релевантного оригинального и переводного материала.

Опираясь на высказывание Р.О. Якобсона о том, что «языки различаются между собой главным образом в том, что в них не может не быть выражено, а не в том, что в них может быть выражено» [Якобсон 1978, с. 18], мы предлагаем изучать характерные действующие модели языка в сопоставительном аспекте. Определяющей стороной реферируемого исследования является установление соотносительных функциональных синтаксических моделей, отражающих основные тенденции употребления ЛМ и ПМ в рассматриваемых языках. При этом особое внимание уделено грамматически возможным, формально синтаксически тождественным, но стилистически и узуально неэквивалентным местоименным конструкциям, использование которых в ПЯ зачастую создает искаженное представление об оригинале и нарушает норму ПЯ.

Объектом исследования являются английские и русские личные и притяжательные местоимения.

Предметом исследования являются частотные и функциональные различия в данной местоименной подсистеме, находящие отражение в переводе художественной литературы.

Цель исследования – изучить ЛМ и ПМ как структурно и

функционально значимые единицы; установить модели их

функционирования в английском и русском языках, а также выработать

рекомендации, которые помогли бы переводчикам преодолеть влияние

исходного языка (ИЯ) и избежать обеднения переводного текста по причине неиспользования специфических возможностей ПЯ.

Достижение данной цели определяет постановку и решение следующих задач:

1. Очертить общеязыковую значимость ЛМ и ПМ как универсальных дейктических и референциальных единиц, обеспечивающих логическую и структурную связность на уровне предложения и текста, показать историческую и современную специфику парадигм ЛМ и ПМ в рассматриваемых языках.

2. Описать с позиций современной науки о языке и переводе факторы, влияющие на качество русского литературного переводного текста с английского языка, в частности в том, что касается соответствия употребления ЛМ и ПМ норме и узусу РЯ.

3. Провести анализ языкового материала (оригинальная и переводная художественная литература XX в.) с целью выявления закономерностей в употреблении ЛМ и ПМ в английском и русских языках и установления наборов функциональных синтаксических моделей, присущих каждому из двух языков и образующих систему синтаксических эквиваленций для конструкций, содержащих ЛМ и ПМ.

4. Рассмотреть удачные и неудачные, с точки зрения употребления местоимений, переводческие решения и сформулировать соответствующие рекомендации для переводчиков.

5. Провести сопоставительный квантитативный (статистический) анализ материалов исследования с целью подтверждения или опровержения гипотезы о большей частотности ЛМ и ПМ в английском языке.

Научная новизна исследования определяется тем, что впервые предпринимается попытка сопоставительного анализа типологически обусловленных синтаксических функций ЛМ и ПМ, нацеленная на учет полученных результатов при переводе с английского языка на русский.

Научная новизна исследования также состоит в:

постановке проблемы специфики функционирования личных и притяжательных местоимений в АЯ и РЯ;

систематизации существенных межъязыковых различий АЯ и РЯ с точки зрения употребления ЛМ и ПМ в художественной литературе XX в.;

установлении, посредством описания синтаксических моделей, системы закономерных соответствий, касающейся употребления ЛМ И ПМ в АЯ и РЯ в художественной литературе и переводах литературных произведений;

комплексности подхода, включающего, наряду с традиционной лингвистической методологией, элементы дистрибутивного и статистического анализа.

Теоретическая значимость исследования заключается в:

1. изучении функционально-типологических расхождений в тождественных классах слов в языковой паре;

2. рассмотрении важнейших разрядов местоимений - личных и притяжательных - с точки зрения современного лингвистического переводоведения, соединяющего дескриптивность и прескриптивность подхода;

3. дальнейшей разработке теории закономерных соответствий (ТЗС) и теории «языковых спектров» в области синтаксиса;

4. установлении системы эквивалентных синтаксических моделей употребления данных разрядов местоимений в английском и русском языках;

5. проведении статистического анализа, подтверждающего, что общая частотность ЛМ и ПМ в английском языке выше, чем в русском;

6. возможности проведения аналогичных научных исследований других языковых категорий в других языковых парах с точки зрения лингвистического переводоведения на основе примененных в работе принципов.

Практическая значимость работы заключается в следующем:

7. Выработаны практические рекомендации для переводчиков с целью избежать нарушения стилистической нормы и «языкового спектра» ПЯ. Эти рекомендации могут представлять интерес для начинающих и опытных переводчиков, работающих в области литературного перевода с английского языка на русский и с русского языка на английский.

8. Результаты исследования могут применяться как при составлении теоретических курсов (частная теория перевода), так и на практических занятиях по письменному переводу.

9. Описанные модели употребления местоимений в АЯ и РЯ и следование в переводе системе синтаксических эквиваленций структур, содержащих ЛМ и ПМ, могут использоваться как один из критериев оценки качества перевода, а также, возможно, для совершенствования существующих систем машинного перевода.

Степень научной разработанности темы исследования.

В существующих языковедческих исследованиях представлены
различные взгляды на сущностные свойства местоимений как лексико-
грамматического класса. В некоторых работах (нормативные и
дескриптивные грамматики, труды А.А. Шахматова, А.А. Реформатского,
В.В. Виноградова, А.А. Леонтьева, А.А. Потебни, R. Quirk, S. Greenbaum)
местоимения описываются лишь как часть общей грамматической системы
языка. Другие работы специально посвящены изучению русских и
английских местоимений, их историческому развитию, изменению значений
и функций (В.А.Бондарь, З.З. Толгурова, К.Е. Майтинская, Р.Д. Урунова,
О.П. Миллионщикова). Третья группа трудов сосредоточивает внимание на
описании отдельных разрядов местоимений (ЛМ и ПМ) или даже единичных
местоимений (английское it [Шварцберг 1955], русское «я» [Сапронов 2008])
в рассматриваемом языке с присущими им характеристиками и
особенностями употребления. Существуют также сопоставительные работы,

в которых исследуются ЛМ и ПМ в различных языковых парах: русский–

узбекский (С.С. Рузиева [Рузиева 1992]), русский–грузинский (Н.Г. Микадзе [Микадзе 1962]), русский–английский (З.З. Толгурова [Толгурова 1997]) – в том числе, уделено внимание «типичным» ошибкам иностранцев под воздействием «интерферирующего влияния родного языка» [Рузиева 1992, с. 12]. Тем не менее, пока не существует исследования, сопоставляющего данные местоименные разряды в АЯ и РЯ с точки зрения лингвистического переводоведения, на материале переводной и оригинальной художественной литературы.

Следует упомянуть, что предложенная нами сопоставительная система
местоименных моделей и вытекающая из нее система практических
рекомендаций по переводу методологически перекликается с известной
теорией закономерных соответствий (ТЗС) Я.И. Рецкера, и встраивается в нее
как часть, касающаяся поиска синтаксических эквивалентов и

контекстуальных вариантов применительно к системе местоимений. Кроме
того, в языковедческих работах, посвященных местоимениям, а также в
трудах по теории и практике перевода, исследователи уже упоминали
некоторые синтаксические особенности употребления ЛМ и ПМ в АЯ и РЯ
(например, [Левицкая, Фитерман 1963, с. 37, 53-54]), описываемые нами в
виде моделей. Однако эти авторы, чьи наблюдения обладают большой
ценностью и, возможно, являются прецедентными, не ставили перед собой
задачи комплексного лингвистического и переводоведческого исследования
картины употребления местоимений, с соответствующими практическими
рекомендациями для переводчиков. Мы же, отдавая дань предшественникам,
стремимся именно к такому комплексному, практико-ориентированному
исследованию; обосновываем синтаксические модели употребления

местоимений как научную данность, обладающую возможностью

практического приложения в переводе, и систематизируем межъязыковые соответствия между моделями.

Теоретическую основу исследования составляют два основных блока работ. Прежде всего, в ходе исследования мы опирались на отечественные и зарубежные языковедческие труды, определяющие качественную природу местоимений как класса слов в системе языка (В.В. Виноградов, А.А. Реформатский, А.А. Потебня, З.З. Толгурова, Р.Д. Урунова, К.Е. Майтинская, M.A. Halliday, J.W. Pennebaker, K. Brugmann, B. Delbrck, V. Mathesius), и функциональные грамматики русского и английского языков (А.А. Шахматов, М.А. Шелякин, Н.Ю. Шведова, Г.А. Золотова, R. Quirk, S. Greenbaum).

Второй блок составляют работы по теории перевода и

сопоставительной лингвистике (И.А. Кашкин, Я.И. Рецкер, Л.С. Бархударов, А.Д. Швейцер, М.Д. Литвинова, В.К. Ланчиков, О.Н. Исаева, Д.М. Бузаджи, M.Baker, G. Toury).

В работе используются следующие методы исследования:

Поскольку отличительной чертой современного языкознания является

усиление интереса к точным методам анализа, наряду с традиционной

лингвистической методологией (сопоставительный анализ теоретических

работ, историко-сопоставительный анализ, контекстуальный анализ,

сравнительно-сопоставительный анализ перевода и оригинала; метод

лингвистического моделирования) в работе использовались квантитативный

(статистический) анализ и элементы дистрибутивного анализа.

Наличие определенного количества стилистически неудачных

переводов художественной литературы, а также необходимость разработки

универсальных переводческих рекомендаций на материале данного

функционального стиля определяют выбор практических материалов

исследования. В ходе исследования были рассмотрены фрагменты из 22

произведений классиков британской (Д.Г. Лоуренс, Дж. Фаулз, У. Голдинг,

А. Мердок, У. Бойд и др.) и американской (Дж. Лондон, Ф.С. Фитцджеральд,

У. Фолкнер, Г. Миллер и др.) литературы XX в.; их переводов, выполненных

выдающимися мастерами художественного перевода (М.Ф. Лорие,

Е.Д. Калашникова, Н.Я. Галь, М.Д. Литвинова, О.П. Сорока,

Б.Н. Кузьминский, и др.); отрывки из 22 произведений русской литературы (А.И Куприн, А.П. Платонов, А.Н. Толстой, М.А. Булгаков, В.В. Набоков, А.И. Солженицын, А.Г. Битов, С.М. Гандлевский и др.); переводов одиннадцати из этих произведений на английский язык, а также выдержки из 22 стилистически не вполне удачных, на наш взгляд, переводов англоязычной литературы и их оригиналов.

Для исследования отбирались отрывки по 15 000 знаков для каждого из указанных произведений. Таким образом, общая выборка анализируемых текстов составляет 1 815 000 знаков.

В исследовании также использованы примеры из учебных письменных переводов студентов лингвистической специальности.

Апробация работы. Основные положения работы были представлены

на Международных конференциях молодых филологов (Эстония,

университет г. Тарту, апрель 2015 и 2017 гг.), на Шестой международной

научной конференции «Проблемы теории, практики и дидактики перевода»

(Нижний Новгород, НГЛУ им. Н.А. Добролюбова, май 2017 г.); на

университетской научной конференции Collegium Linguisticum 2017 (Москва,

МГЛУ, март 2017 г.), а также на IV Международном семинаре «Дискурс.

Интерпретация. Перевод» (Кашкинские чтения) (Воронежский

государственный университет, ноябрь 2017 г.). Кроме того, основные

положения работы были представлены в обсуждениях на заседаниях кафедры

переводоведения и практики перевода английского языка переводческого

факультета Московского государственного лингвистического университета в

2014-2018 гг., а также нашли отражение в ряде опубликованных статей.

Достоверность результатов проведенного исследования определяется

значительным объемом рассмотренной литературы по истории языка и

теории перевода, а также репрезентативностью практического материала.

Основные положения, выносимые на защиту, заключаются в

следующем:

10. При переводе художественной литературы необходимо учитывать общечастотные, узуальные и стилистические расхождения в употреблении ЛМ и ПМ, обусловленные структурно-типологическими различиями и особенностями исторического развития АЯ и РЯ, современным состоянием литературной нормы и литературного узуса в этих языках. В противном случае, действие законов интерференции и стандартизации может привести к ухудшению качества переводного текста.

11. В сопоставляемых языках существуют определенные типичные, высокочастотные модели функционирования ЛМ и ПМ на уровне простого предложения, сложного предложения и сверхфразового единства.

12. Осмысление системы межъязыковых синтаксических соответствий (эквиваленций) этих моделей дает надежную основу для улучшения качества переводного текста в том, что касается употребления ЛМ и ПМ в переводе в данной языковой паре.

13. При передаче функций местоимений в ходе перевода с английского языка на русский необходимо применять переводческие преобразования, отвечающие типологическим особенностям и норме ПЯ, а также различать норму литературного языка и авторский идиостиль (общеязыковое и авторское), учитывать спектр частотности ПЯ.

14. ЛМ и ПМ в английском языке в целом употребляются чаще, чем в русском, поэтому в переводах англоязычных художественных произведений указанных местоимений должно быть меньше, чем в оригиналах (что коррелирует с нормами употребления ЛМ и ПМ в оригинальной русскоязычной литературе). Одним из признаков недостаточно высокого качества перевода следует признать повышенную частотность ЛМ и ПМ в переводном тексте, не обусловленную особыми стилистическими задачами.

15. Осознанное или неосознанное отклонение от системы

установленных синтаксических закономерных соответствий также ведет к

снижению качества перевода в данной языковой паре.

Структура диссертации определяется ее целями, поставленными задачами и логикой исследования. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографии. В качестве иллюстративного материала используются таблицы.

Личные и притяжательные местоимения как важнейшие разряды местоимений: к истории в сопоставляемых языках

В данном исследовании под личными местоимениями мы будем понимать местоимения, представленные в виде трехчленной системы, распределяющей лица по их участию в коммуникативном акта: 1-е лицо — говорящий, 2-е — слушающий, 3-е лицо — лица за пределами коммуникативного акта, о которых идет речь. Таким образом, ЛМ являются так называемыми «шифтерами», так как их денотаты меняются в зависимости от ситуации. С грамматической точки зрения, согласно известной классификации А.А. Шахматова, ЛМ относятся к местоимениям-существительным и обладают категориями, присущими именам (род, число, падеж).

Притяжательные местоимения, подобно притяжательным прилагательным, выражают значение посессивности, или принадлежности, как в узком, так и в широком смысле, и соотносятся при этом с личными местоимениями (и замещаемыми ЛМ существительными). А.А. Шахматов причисляет ПМ к местоимениям-прилагательным.

Поскольку современные местоимения сформировались в результате исторической эволюции, разница в путях развития и в грамматическом строе языков ведет и к расхождениям в функционировании ЛМ и ПМ. Следовательно, понять суть данных расхождений и оценить их значение в контексте переводоведения невозможно без базового представления о ЛМ и ПМ в индоевропейском праязыке и в более современных языках-предшественниках, т. е., древнерусском и древнеанглийском.

Многие ученые (В. Таули, Д. Ашхамаф) отмечают, что местоимения выделились в языке раньше других таких знаменательных классов слов, как существительные и глаголы (цит. по [Майтинская 1969, с. 28]) – это правомерно, если учесть, что одной из базовых категорий человеческого сознания, которая нашла отражение и в языке, является дейксис.

На начальных этапах формирования человеческого языка в качестве исходного класса местоимений выступала группа персонально пространственных маркеров дейктических значений, которые в процессе языковой эволюции и под влиянием своего окружения переходили в другие разряды и не обладали функцией номинации [Урунова 2007, с. 5].

Универсальность и древность, собственно, личных и притяжательных местоимений не подлежит сомнению. ЛМ и ПМ как отдельный подкласс, в отличие от других разрядов (возвратные, усилительные, относительные, неопределенно-личные местоимения) выделяются во всех языках. Уже в ранних языках, как и в некоторых языках сегодня, все единицы, входящие в класс местоимений, по форме первоначально разделялись на личные и неличные (во вторую группу входили все, не основанные на понятии лица). Например, А. Дебруннер разделял древнеиндийские местоимения на личные и родовые [Wackernagel, Debrunner 1930, s.448]. К. Бругман в своем очерке «Основы сравнительной грамматики индоевропейских языков» изначально разделяет местоимения на две основные группы: к первой из них относились указательные и вопросительные местоимения, к которым примыкали относительные и неопределенные, а ко второй – интересующие нас личные и притяжательные [Brugmann, Delbrck 1886—1900, s.302]. Только дейктическую функцию по сей день выполняют личные местоимения 1-го и 2-го лица, местоимениям же 3-го лица присуща анафорическая функция, поскольку они чаще всего отсылают к объектам уже известным из предшествующего лингвистического или экстралингвистического (ситуативного) контекста.

Благодаря устойчивости местоимений как класса в языках индоевропейской семьи, исследователям удалось с относительной достоверностью восстановить местоименные парадигмы в гипотетическом праязыке. Так, согласно результатам реконструкции, древние местоимения также имели супплетивные основы и изменялись по падежам (точный состав многопадежной парадигмы уже в праязыке или ее позднего развития из прямого и косвенного падежей не установлены) [Beekes 2011, p. 225].

Из разряда ЛМ в праиндоевропейском языке древнейшими по праву можно считать местоимения 1-го лица, что обусловлено тем, что древний человек видит единство индивида через место говорящего «в эпицентре коммуникативного акта» [Урунова 2007, с. 17]. Древние ЛМ 1-го и 2-го лица, как и современные английские и русские ЛМ, не имели рода.

Предположительно, были местоимения, по значению и функциям аналогичные современному «я» с косвенным падежом/падежами, образованными супплетивным путем, «ты», «мы» с супплетивной парадигмой или же два разных местоимения с эксклюзивным («мы без вас») и инклюзивным («мы с вами») значениями, «вы», а также «мы» и «вы» двойственного числа, так как в архаичном сознании была развита оппозиция «пара – множество». Различение форм единственного и множественного числа сначала произошло именно в сфере 1-го лица, затем распространилось на ЛМ 2-го, потом 3-го лица, а после – на имена, названия одушевленных и неодушевленных предметов и явлений.

Вместо личных местоимений 3-го лица использовались указательные, из которых ЛМ 3-го лица впоследствии и развиваются как самостоятельные формы. Это коррелирует с положением К. Бюлера о дейксисе как одной из базовых и древнейших категорий человеческого сознания: для ЛМ, как и для указательных местоимений, характерно указание с ориентацией на говорящего, а оба разряда вместе представляют собой наиболее полную систему типов указания на степень удаленности от говорящего.

Притяжательные местоимения «мой», «твой», «наш» и «ваш» были образованы от личных. Так же, как и современном РЯ, было ПМ «свой».

В связи с супплетивизмом интересно отметить, что буквально все местоименные парадигмы считаются аномальными относительно других частей речи, так как каждое местоимение имеет свою особую парадигму [Милославский 1981, с. 183].

В более поздние времена в языках-потомках происходит дальнейшее падежное разветвление, в некоторых наблюдается выравнивание исконного супплетивизма в местоименных формах множественного числа. Кроме того, согласно исследованиям Ф. Боппа, местоимения в праиндоевропейском языке служили строительным материалом для образования синтаксически более устойчивых глагольных форм (цит. по [Будагов 2003, с. 330]). Это подтверждается и наблюдениями В.В. Виноградова, назвавшего местоимения «фундаментом сказуемости» [Виноградов 2001, с. 394] русских глаголов.

Изменилась также и функциональная природа ЛМ и ПМ: из дейктических маркеров, призванных, прежде всего, актуализировать явления действительности, они превратились в структурно связующие элементы, ослабили сему пространственного обозначения и приобрели более абстрактный характер.

Одним из «потомков» праиндоевропейского языка стал древнерусский. Стоит упомянуть, что традиционно под древнерусским понимают язык живого общения и бытового письма. Помимо него существовал язык богослужения и церковной литературы – старославянский (из которого впоследствии развился церковнославянский). Тем не менее, в данной работе мы не делаем глубокого разграничения между устным и письменным языком в разные периоды их соотношения, так как данный вопрос достаточно сложен и не относится к основному предмету нашего исследования.

По своей типологии древнерусский относился к синтетическим языкам и имел развитую морфологию. Синтаксические конструкции первых письменных памятников восточных славян не отличались организованностью и имели несколько грамматических центров, однако уже тогда класс местоимений представлял собой полноценную многоэлементную систему, выполнявшую важнейшие структурирующие функции в текстах. Структурируя текст за счет внутрисистемных связей и идентифицируя участников коммуникации, местоимения часто дублировали информацию, в чем, как отмечает А.А. Потебня, проявлялась «плеонастичность» их употребления [Потебня 1985, с. 241].

Морфология древнерусских личных местоимений была, в целом, не менее богата, чем в современном русском языке. Уже в древний период оформились основные ЛМ с сильным дейктическим значением и функционально семантическими компонентами «говорящий-слушающий». Также, противопоставляя непосредственных участников и не-участников коммуникации, они служили грамматическим ориентиром их пространственного расположения (близость и удаленность лиц от коммуникативного эпицентра).

Так, в самых ранних памятниках восточнославянской письменности можно восстановить местоимения азъ (говорящий - причем только в текстах определенной жанровой стилистики), ты и вы (слушающий, слушающие), мы (совокупность связанных с говорящим). Из отличительных черт древнерусских ЛМ можно назвать наличие четырехпадежной парадигмы (и.п., д.п., в.п. и п.п.), двойственного числа (в для 1-го лица, ва - для 2-го) и полных и кратких (энклитических, то есть не несущих самостоятельного ударения) словоформ д.п. и в.п. {меня - ма, тобя - та), последние из которых исчезли за исключением некоторых российских говоров. В родственных славянских языках по сей день употребляются древние формы р.п. мене, тебе, трансформировавшиеся в РЯ в привычные меня, тебя.

Дистрибуция ЛМ и ПМ

Свое начало классический дистрибутивный метод берет в середине прошлого века в русле дескриптивной лингвистики. Тогда понятие «дистрибуция» (позиционное «распределение», или «совокупность всех окружений, в которых встречается [элемент]» [Амирова 2000, с. 264]) применялось в области фонологии для выявления и описания минимальных произносительных единиц в речи.

Дистрибутивный анализ на более высоких уровнях, чем фонология, имеет больше ограничений (в частности, это связано с бльшим количеством анализируемых элементов и возможностью их перестановки, в связи с чем непосредственно связанные элементы могут вообще не контактировать друг с другом в линейном плане). Именно поэтому дистрибуция сегодня трактуется более широко – как «множество всех окружений (контекстов), в которых встречается некоторый элемент» [Большая советская энциклопедия, 1969— 1978]. Отличие от традиционного понимания контекста здесь состоит в том, что понятие дистрибуции включает «ограничения, накладываемые на появление рассматриваемой единицы в том или ином контексте» [Лайонз 1978, с. 105], в котором она может употребляться, а также возможность систематизации таких контекстов. Иными словами, во внимание принимаются такие факторы, как возможность совместного или взаимоисключающего употребления единиц в одном окружении, употребление одной единицы в разных окружениях и т.д.9

Предполагается, что дистрибуция слова играет важнейшую роль при выявлении его семантики, однако, говоря о лексико-грамматической дистрибуции местоимений (в отличие от других элементарных лексических единиц, они представляют собой одновременно лексему и граммему), мы сосредоточимся не столько на оттенках смысла, сколько на возможности употребления английских и русских ЛМ и ПМ в одинаковых позициях, с учетом сопоставительных синтаксических и функционально-коммуникативных характеристик соответствующих высказываний АЯ и РЯ. При этом в поле зрения неизбежно окажутся и некоторые характерологические аспекты употребления ЛМ и ПМ, обусловленные, по выражению В. Матезиуса, «взаимно благоприятными» разноуровневыми чертами каждого из языков.

Личные и притяжательные местоимения, как отмечалось в первой главе, не являются самостоятельными единицами текста в линейном, или синтагматическом плане. Согласно мнению Р.Д. Уруновой, ЛМ и ПМ связывают окружающие их компоненты в единый «логико-конструктивный блок», который включает субститут, то есть замещаемую в данном тексте лексическую единицу, референт (соотносимый с местоимением объект реальности), а также пре- и постпозиционные текстовые элементы, дополнительно раскрывающие смысл местоимения [Урунова 2007, с. 15]. Говоря же о непосредственном текстовом окружении, логично предположить, что сочетаемость ЛМ с другими лексическими единицами будет такая же, как у имен существительных, которые ЛМ формально замещают. То же можно сказать о ПМ и притяжательных прилагательных.

Пользуясь понятиями синтаксической проекции (то есть «предопределения со стороны данной словесной формы функционально-синтаксических позиций для других словесных форм» [Распопов 2009, с. 35]) и синтаксической ориентации («предназначение данной словесной формы для замещения тех или иных позиций» [Там же]), можно сделать вывод о следующем.

Валентные возможности имен существительных шире, чем у ЛМ. В отличие от имен существительных, ЛМ не проецируют позиций, отмеченных функциями «какой» и «чей», поэтому дистрибуция ЛМ нормативно не включает атрибутивных прилагательных и ПМ в функции определений (ср. красивая девочка/pretty girl и красивая она/pretty she; моя машина и моя она). Подобного рода препозитивное употребление прилагательных с ЛМ встречается только как черта авторского идиостиля (это своего рода окказиональная грамматическая модель – прежние мы, настоящая я). ЛМ могут сочетаться, как указывает А.А. Шахматов, с определительными местоимениями (я сам, я весь, не такие мы, не таковский я, один ты и др.) [Шахматов 2014, с. 495]. Также возможна сочетаемость ЛМ c прилагательными и причастиями в виде полупредикативных (Измученная, она упала на кушетку. Tired with all this, for restful death I cry.) и предикативных форм (Бедные мы, бедные! Poor us!). Сами же ЛМ отмечены, как правило, функцией «кто», «что», поэтому их синтаксической ориентацией будут языковые единицы, выражающие действие, признак или состояние. Таким образом, ЛМ могут выступать в роли подлежащего, прямого или косвенного дополнения, иногда в сочетании с предлогом могут выступать в функции обстоятельства («где»), и сочетаются, как правило с глаголами, полными и краткими прилагательными, причастиями, а также ПМ в предикативной функции (Она красива(я); Она написана моим дедом; Она моя. // It is delicious; It was wished for; It s yours) и, в отличие от указательных местоимений, «почти не соприкасаются с наречиями» [Майтинская 1969, с. 145]. Интересен также характер глаголов, к которым присоединяются ЛМ: согласно исследованию И.П. и З.Н. Липко, посвященному дистрибуции глаголов различных семантических классов, в АЯ с глаголами 1-го и 2-го лица (которые указывают на прямое отношение говорящего к действию) чаще встречаются глаголы, выражающие мыслительные процессы (to think, to decide, to forget). С местоимениями же 3-го лица, свидетельствующими о невключенности говорящего в действие и косвенной манере передачи информации, сочетаются глаголы информации и речи (to say, to speak, to answer). Для художественной литературы особенно характерно употребление одушевленных местоимений 3-го лица с глаголами передвижения и перемещения в пространстве (to go, to walk, to carry, to bring), так как такие местоимения, как правило, типичны для повествования и центральны для описываемых в нем действий. Исключением является только неодушевленное местоимение it, которое в силу своего грамматического содержания сочетается с глаголами перемещения реже [Липко, Липко 2007, с. 148-153]. Таким образом, из сказанного можно заключить, что на дистрибуцию местоимений в прозаическом тексте влияют не только их грамматические свойства, но и содержательный характер текста или валентной лексемы10.

ПМ не обнаруживают постоянных проективных свойств, однако характеризуются довольно жесткой синтаксической ориентаций на функцию «чей» и чаще всего реализуют себя в качестве определения, или детерминатива, при стержневом существительном. Также ПМ (в АЯ – их номинативная форма) могут служить частью составного сказуемого (Она моя. She s mine).

Иными словами, ЛМ и имена существительные, также как ПМ и имена прилагательные, находятся между собой в отношениях контрастной дистрибуции [Белошапкова, Брызгунова, Земская 1989, с. 604], то есть имеют общую сочетаемость, а также характеризуются контекстами, в которых употребляется только местоимение или только имя. В одной синтаксической роли в одном контексте ЛМ и имя существительное исключают друг друга (например, подлежащее не может быть выражено одновременно и тем, и другим, поэтому вместе они не встречаются).

Сопоставляя соответствующие элементы английских и русских местоименных парадигм, в первом приближении можно сказать, что их общая позиционная дистрибуция эквивалентна. Так, местоимение I встречается в тех же позициях, что и «я», you - «ты» и «вы», our - «наш», и т.д. Пожалуй, особые случаи представляют собой «безаналоговые» местоимения it/its и «свой» - о них речь подробнее пойдет позже.

Однако, помимо грамматической дистрибуции и грамматической сочетаемости, не менее важно тщательно проанализировать узуальный аспект употребления ЛМ И ПМ в рассматриваемых языках. Для этого следует обратить внимание на факторы, влияющие на распределение и употребление ЛМ и ПМ и в конечном счете обусловливающие смысловую, стилистическо-смысловую и соответственно переводческую неэквивалентность, возникающую при прямом переносе многих моделей в ПЯ.

Модели на уровне сложного предложения

Практически все модели, описанные в параграфе 3.3.2., могут входить в состав сложных предложений, что было продемонстрировано при помощи примеров из литературы. В этом параграфе приведем несколько моделей, характеризующих исключительно сложные предложения.

Сложное предложение принято считать самостоятельной синтаксической единицей более высокого уровня, в состав которой входит две или более структурные части, объединенные определенными отношениями: сочинительными или подчинительными [Шелякин 2001, с. 248]. Модели с одним субъектом в обеих частях сложного предложения Часто в переводах сложноподчиненных предложений избыточные ЛМ возникают, если в главной и придаточной частях речь идет об одном и том же лице. В АЯ наличие субъекта структурно необходимо в обеих частях: (VIII) S + P + O + (conj. + S + P + O). You ll do it, if you want. Be careful when you cross the street.

В РЯ, в силу развитой морфологии глагола, упоминаемое в главной части ЛМ может опускаться в придаточном предложении.

(24) С + П + (союз + С + П). Ты сможешь, если ты захочешь.

They came in closed cars, and they felt the dry Посредники являлись в закрытых машинах, earth with their fingers, and sometimes they они перетирали пальцами щепотки сухой drove big earth augers into the ground for soil земли, а иногда __ загоняли в почву tests. земляной бур и брали пробу. (J. Steinbeck, Grapes of Wrath) («Гроздья гнева», пер. Н. Волжиной)

Еще во времена Петра Первого дьячок из Троицкой церкви, что и сейчас стоит близ Троицкого моста, спускаясь с колокольни, впотьмах, увидел кикимору – худую бабу и простоволосую, - сильно испугался и затем кричал в кабаке: "Петербургу, мол, быть пусту", - за что __ был схвачен, пытан в Тайной канцелярии и бит кнутом нещадно (Толстой, «Хождение по мукам»).

Отец-покойник посмотрел бы, ничего бы особенного не заметил, разве что __спросил бы, чего это завод не дымит, забастовка, что ли? – My father, rest his soul, could look at it and not notice anything out of place at all. Except maybe he d ask why the plant s smokestack was still. Was there a strike or something? (Стругацкие, «Пикник на обочине»)

Тем не менее, переводчики иногда слишком формально следуют за поверхностной структурой оригинала, перенося избыточные ЛМ в перевод.

I don t know where she got her ideas, but I do Я не знаю, откуда она почерпнула свои know she was a prisoner of them. привычки, но зато я знаю, что она была их (S. King, Dolores Claiborne) рабой. («Долорес Клейборн», пер. И. Гуровой)

She heard him cough, then heard him adjust Она слышала, как отец откашливается, the water. затем, как он закрывает воду. (R.L. Stine, Stay Out of the Basement) («Нечто из подвала», пер. Л. Калабуховой) She had promised Melly she d take care of him Она пообещала Мелани, что она and of Beau, their child. позаботится о нем и о их ребенке. (A. Ripley, Scarlett) («Скарлетт», Терра, 1992)

Приведем несколько примеров из студенческих работ: Стивен Тоберн заявил, что он продолжит отпускать покупателям товар в той системе мер, которая им будет удобна, т.е, в килограммах или фунтах.

Судья заявил, что он был вынужден признать Тоберна виновным.

Тем не менее, судья Морган назвал Тоберна «хорошим человеком и порядочным гражданином, который… верил в правильность того, как он поступает». – …который верил, что поступает правильно/что не делает ничего дурного.

Кроме того, узуально менее частотные в РЯ, чем в АЯ, придаточные времени, часто замещаются деепричастными и причастными оборотами. Таким образом, сложноподчиненному предложению с придаточным времени, условия или образа действия по своей функциональной нагрузке соответствует простое предложение с оборотом с полупредикативной функцией.

(25) Об. + С + П. Переходя улицу, будьте осторожны.

Такая же функциональная замена возможна для сложносочиненных предложений с единым субъектом.

As she walked she hiked her Mother Hubbard up to her knees, and she bleated her shrill terrible war cry… (J. Steinbeck, Grapes of Wrath)

He had become obsessed by it, he said, and he wanted my advice about what he should do. (P. Auster, The New-York Trilogy)

And how he arrived with his young wife, descending from the train in a state of excitement already …telling them with a kind of glee of the letters he had written and the worrying he had done and the influence he had used in order to be called here. (W. Faulkner, Light in August)

The pine wood crackled and sparked and then the fire roared in the stove and the second time Mrs. Guttingen came into the room she brought big chunks of wood for the fire and a pitcher of hot water. (E. Hemingway, A Farewell to arms)

We went to bed in the dark in the big bedroom and when I was undressed I opened the windows and saw the night and the cold stars and the pine trees below the window and then got into bed as fast as I could. (E. Hemingway, A Farewell to arms)

When Candy said that she wanted to see the Fred Astaire movie, Homer had no objections.

Подобрав до колен широкое платье, бабка шла и повторяла пронзительно блеющим голосом свой боевой клич… («Гроздья гнева», пер. Н. Волжиной)

Признавшись, что вся эта история не идет у него из головы, он обратился ко мне за советом, как ему быть. («Нью-йоркская трилогия», пер. А. Ливерганта, С. Таска) И как он прибыл с молодой женой и вышел из вагона уже в возбужденном состоянии …рассказывая с каким-то ликованием о том, как __писал письма, как надоедал людям, как __использовал все связи, чтобы его послали сюда. («Свет в августе», пер. В. Голышева)

Сосновые дрова трещали и разгорались, и огонь в печке начинал гудеть, и madame Гуттинген во второй раз входила в комнату, неся толстые поленья для печки и кувшин с горячей водой. («Прощай, оружие», пер. Е. Калашниковой)

Мы ложились спать в нашей большой спальне, не зажигая огня, и, раздевшись, я открывал окна, и смотрел в ночь, и на холодные звезды, и на сосны под окнами, и потом как можно быстрее ложился в постель. («Прощай, оружие», пер. Е. Калашниковой) Кенди сказала, что __ хочет посмотреть фильм с Фредом Астером.

Расхождения в частотности английских и русских ЛМ и ПМ

В третьей главе были рассмотрены и сопоставлены качественные характеристики функционирования ЛМ и ПМ. Еще один этап анализа – статистический – призван рассмотреть проблему с количественной стороны.

Приведенные выше примеры из оригинальной литературы и переводов показывают, что в русскоязычных отрывках ЛМ и ПМ, как правило, меньше, чем в англоязычных. Было также отмечено, что после редакции не вполне удачных переводных вариантов число ЛМ и ПМ сокращается. Это позволяет предположить, что их общая частотность в РЯ ниже, чем в АЯ. Чтобы обосновать такое предположение статистическими данными и увидеть, коррелирует ли частотность с установленными в третьей главе моделями, представим частотный анализ ЛМ и ПМ в англо- и русскоязычной литературе.

Не стоит забывать, что полностью статистические распределения, применимые в естественных науках, к тексту применить невозможно. Тем не менее, именно комплексный подход, который предлагает дистрибутивно-статистический метод, позволяет оценить и качественные, и количественные характеристики исследуемых единиц. «Если применение количественного метода направлено на учет и регистрацию частоты наблюдаемых фактов, пишет Б.А. Плотников, то с помощью статистического метода факты исследуются в их массовых проявлениях и вскрываются закономерности появления этих фактов, а также особенности их распределения в том или ином рассматриваемом отрезке действительности» [Плотников 1979, с. 5]. Таким образом, на втором этапе анализа попытаемся исследовать, являются ли обнаруженные в моделях частотные закономерности общеязыковыми или случайными.

В первой главе исследования мы отмечали, что местоимение, в силу своих семантических и структурных свойств, является высокоупотребительной частью речи. Интересно, что в АЯ на местоимения приходится всего 0.06% разговорного словаря человека, однако от общего количества используемых слов они составляют уже 14.9% [Pennebaker 2011, p. 29]. Как отмечает З.З. Толгурова, «частотность ЛМ оставляет позади частотность всех остальных частей речи, и сравнить ее можно только с частотностью употребления предлогов и союзов», при этом последние являются лишь связками, а ЛМ, как уже было отмечено, стоит считать «полноправными членами значимых частей речи» [Толгурова 1997, с. 5]. То же можно сказать и о ПМ, принимая во внимание их близость к ЛМ и важное значение категории посессивности.

Данный тезис подтверждается и составителями частотных словарей. Так, на основе исследований А.Я. Шайкевича [Шайкевич, Андрющенко, Ребецкая 2013], анализировавшего русскую прозу 1815–1904 гг. по данным корпуса объемом 25 млн. словоупотреблений, можно сделать выводы о высокой употребительности ЛМ и ПМ у русских классиков. Для удобства, данные корпуса мы свели в таблицу 1, приведя в скобках место каждой леммы в списке частотности всех словоупотреблений корпуса.

Составитель «Частотного словаря современного русского литературного языка» Э. Штейнфельдт [Steinfeldt 1965] не ограничивается временными рамками XIX в. В ее выборку входят 350 текстов примерно одинаковой длины, включающие записи радиопередач, прозу советских писателей и журнальные статьи (всего 400 000 слов). С оговоркой, что в данном словаре нет разделения на разряды по омонимии («ее» как ПМ и форма родительного падежа ЛМ «она»), на 5-ю позицию среди наиболее частотных лемм в корпусе выходит ЛМ «он», затем «я» (6-я), «они» (13-я), «она» (14-я), «мы (16-я), «ты» (19-я), «вы» (23-я), затем с большим отрывом идут ПМ «свой», «наш», «мой». Именно на местоимения приходится наибольшее количество употреблений среди всех служебных частей (47 020 лемм).

Наконец, в «Частотном словаре современного русского языка» О.Н. Ляшевской и С.А. Шарова [Ляшевская, Шаров 2015] приведены подсчеты частотности леммы на 1 млн употреблений в подкорпусах Национального корпуса русского языка [Национальный корпус русского языка]. В интересующем нас подкорпусе художественной литературы следование по частотности следующее: «я», «он» (с небольшим отрывом), «она» (с большим отрывом), «ты», «они», «мы», «вы», «свой», «его» и др.

Таким образом, можно прийти к следующим выводам: ядром ЛМ и ПМ по частотности употребления являются местоимения «я», «он» и «она»; ПМ в целом употребляются гораздо реже, чем ЛМ; наконец, ЛМ «оно» на фоне общей частотности ЛМ и даже ПМ характеризуется относительно низкой употребительностью (в сравнении с английским it ).

Частотно-статистическая, или квантитативная, часть исследования без строгого учета непосредственного окружения местоименных единиц строится вокруг статистического анализа, который по методу обработки полученных данных схож с методом составления частотных словарей, однако преследуемая нами цель более конкретна, чем составление списков слов. Объективные количественные данные об исследуемых единицах (ЛМ и ПМ) позволяют нам сопоставить общую частотность их употребления в текстах на рассматриваемых языках, а также выявить связь между их особенностями в англоязычных художественных текстах и их переводах.

Итак, дадим более четкую формулировку нашей рабочей гипотезе. В проанализированных нами переводах англоязычных текстов на РЯ, требующих редактирования, как правило, заметна избыточность ЛМ и ПМ, обусловленная законом интерференции. Таким образом, справедливо предположить, что в спектре литературного АЯ частотность местоимений указанных классов в целом выше, чем в РЯ, что свидетельствует о действии выявленных нами эквивалентных моделей.

Частотно-сравнительный анализ мы проводим на материале, представленном в главе 2 (общая выборка объемом 110 произведений = 1650 000 знаков = 302 000 словоупотреблений). На первой стадии анализа рассматриваются отрывки из англоязычной литературы XX в. с переводами высокого качества. При подсчете мы учитывали разговорные и диалектные формы местоимений в обоих языках (ихний, евойный, маво, im, em, ye), но не включали местоимения, входящие в состав междометий (ах ты, вот те на) и, по возможности, фразеологизмов (вот тебе, бабушка, и Юрьев день). Изначально планировалось учитывать и такие характеристики, как год создания произведения и лицо, от которого в нем ведется повествование. Однако, как показали результаты анализа, данные факторы не имеют явного влияния на частотность употребления ЛМ и ПМ, поэтому принимать их во внимание мы не станем.

Результаты подсчетов на первой стадии статистического анализа сведены в таблицы 4 и 5. Для наглядности в скобках подсчитан процент, который ЛМ и ПМ у каждого автора составляют от общего объема исследуемого текста. Жирным шрифтом в левой колонке для полноты представления исследуемого материала обозначены лицо, от которого ведется повествование, тип речи и время повествования (пр. вр. – прошедшее, наст. вр. – настоящее).