Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Идеосемантика как один из компонентов этимологического анализа 15
1.1. Методология диахронного исследования: традиция и современность 15
1.1.1. Семантическая реконструкция 18
1.2. Идеосемантика, смежные с ней лингвистические понятия и ее роль в этимологическом
анализе 25
1.3. Роль художественного текста в реэтимологизации и изучении идеосемантики 42
Выводы по первой главе 51
ГЛАВА 2. Представления о пустоте в науке, философии и мифологии 54
2.1. Представление о пустоте в европейской науке и философии с античных времен до XX в 54
2.2. Представление о пустоте в буддизме и индуизме 62
2.3. Представления о пустоте в мифологии и литературе 67
Выводы по второй главе 78
ГЛАВА 3. Сопоставительный этимологический анализ русск. пуст- и англ МРГ - 80
3.1. Этимологический анализ основы пуст- в русском языке 80
3.1.1. Особенности функционирования лексико-семантического поля со значением «пустота» в русском литературном языке и русских народных говорах 80
3.1.2. Парадигматические связи прилагательного пустой в русском языке 92
3.1.3. Исторические изменения в ЛСП «пустой» в ХІ-ХІХ вв. Семантические модели формирования представления о пустом / пустоте в истории русского языка 104
3.1.4. Рефлексы корня пус-/раи- в славянских и других индоевропейских языках 117
3.1.5. Сетка мотивов, связанных с корнем пус- /рай- на материале индоевропейских языков 134
3.2. Этимологический анализ основы empt- в английском языке 137
3.2.1 Особенности функционирования ЛСП со значением «пустота» в современном английском литературном языке и его диалектах 137
3.2.2 Изменения в словообразовательном гнезде с основой empt- в процессе эволюции английского языка и рефлексы корня md-: тэй- md-: тэй- в других индоевропейских языках
3.2.3. Сетка мотивов, выделенных на основании этимологического анализа основы empt в английском языке 150
Выводы по третьей главе 152
ГЛАВА 4. Сопоставительный анализ русск. пуст- и англ. empt- в романах в.о. пелевина «чапаев и пустота» И В. Вульф “ lighthouse”: типы реэтимологизации 157
4.1. Идеосемантическая актуализация мотивов в романе В.О. Пелевина «Чапаев и
Пустота» 157
4.1.1. Актуализация в романе мотивов, выделенных путем этимологического анализа 158
4.1.2. Дополнительные мотивы в романе 169
4.1.3. Актуализация в романе мотивов, выделенных на основании философских и мифологических представлений о пустоте 175
4.1.4 Буддийские мотивы в романе В.О. Пелевина «Чапаев и Пустота» 185
4.2. Идеосемантическая актуализация мотивов в романе В. Вульф “To the lighthouse” 189
4.2.1. Идеосемантическая актуализация в романе мотивов, выделенных на основе этимологического анализа 189
4.2.2. Дополнительные мотивы в романе 196
4.2.3. Философские и мифологические мотивы в романе 199
Выводы по четвертой главе 210
Список использованной литературы 223
- Роль художественного текста в реэтимологизации и изучении идеосемантики
- Представление о пустоте в буддизме и индуизме
- Парадигматические связи прилагательного пустой в русском языке
- Дополнительные мотивы в романе
Роль художественного текста в реэтимологизации и изучении идеосемантики
В современных лингвокультурологических исследованиях, в рамках семиотики и когнитивной лингвистики нередко большое внимание уделяется семантике слова, но при этом игнорируется его форма, что зачастую приводит к некорректным результатам. О.Н. Трубачев отмечает, что реконструкция слов предполагает одновременно реконструкцию значения. А поскольку методика восстановления значения слова не разработана полностью, «мы приходим к обескураживающему выводу, что реконструкция слова — акт не только сложный, но и редкий» [Трубачев 1988: 4]. Также исследователь отмечает необходимость параллельной формально-фонетической словообразовательно-лексической, языковой (праязыковой) реконструкции в целом т.к. эти процессы тесно связаны [Там же]. Однако на данный момент описаны лишь отдельные проблемы в отражении семантической эволюции слов или их групп.
Так, немаловажным вопросом является разграничение полисемии и омонимии. Полисемия – самый распространенный вид семантического изменения. При полисемии между значениями слова существует определенная семантическая связь, что и дает основание считать их значениями одного и того же слова. Развитие многозначности происходит на основе сходства или смежности обозначаемых данным словом предметов, явлений и действительности. Следует помнить о том, что понятия древних людей могли не совпадать со сходными понятиями наших современников. Существенным отличием сознания древнего человека был синкретизм, в котором происходило совпадение в едином образе слова (знака), понятия и предмета (вещи). Историк русского языка и культуры В. В. Колесов полагал, что в более ранние периоды развития русского языка синкретизм был свойственен каждому слов и отражал мифологическое сознание наших предков. Согласно определению В.В. Колесова, синкрета «есть сложное понятие, представленное как образ и воплощенное в символе (языковом знаке)» [Колесов 2004: 49].
Методика доказательства тождества значений двух формально тождественных морфем была предложена Э. Бенвенистом. Автор предполагает, что решением в данном случае мог бы стать анализ контекстов и поиск тех из них, где значения этих морфем перестали бы различаться. Автор приводит два примера – с английскими омонимами story – рассказ, история и story этаж, квартира и с французскими voler летать и voler красть По мнению автора, отождествить первые два слова сложно, не потому, что мы полагаем их несовместимыми, а потому, что сложно найти контекст, где значения были бы взаимозаменяемы. Следовательно, их надо считать разными словами. «Этимологическое доказательство будет здесь лишь дополнительным подтверждением: story «рассказ» ст.-франц. estoire (historia) и story ст.-франц. estore ( staurata)» [Бенвенист 2002: 332]. Автор приводит противоположный случай с французскими глаголами voler красть voler красть . У обоих глаголов есть общее дериват: vol «кража» и «полет». Глагол voler в значении «красть» имеет намного меньшее количество словообразовательных производных, чем омонимичный глагол в значении «лететь», что дает Э. Бенвенисту основание предполагать, что первый из глаголов восходит к специальному употреблению второго. «Условием этого явился бы такой контекст, где voler «летать» мог бы быть употреблен в переходной конструкции. Такой контекст действительно можно обнаружить в языке соколиной охоты: lе fаиcon vоlе lа pеrdriх «сокол преследует и ловит на ходу куропатку», букв. «сокол летит куропатку». При таком употреблении и возникает новое значение глагола voler [Там же].
В настоящее многие ученые также занимаются вопросами полисемии и омонимии, например, [Новиков 1960; Семереньи 1967 и др.]. О.Н. Трубачев признает данную проблему важнейшей в лексической семантике и эволюции, а этимологическое исследование – успешным только в том случае, если эта проблема решена. При подобном разграничении вопрос заключается в наличии связи между значениями при полисемии и отсутствии этой связи при омонимии. Речь должна идти именно о соотнесенности, а не о прямолинейной связи, которая обычно кладется в основу семантических дифференциальных признаков [Трубачев 1988: 18]. Было бы странно отрицать тот факт, что семантическое словообразование – это как раз и есть результат критического разрастания полисемии, хотя попытки такого отрицания встречаются. А.А. Залевская, напротив, отрицает полисемию, считая, что лексико-семантические варианты многозначных слов хранятся в лексиконе человека раздельно, как омонимичные слова [Залевская 1990: 150].
Представитель когнитивного направления в области семантической эволюции слов, голландский лингвист Д. Герартс обнаружил, что все значения, отмеченные у изучаемого им слова (голл. type – А. С.) разделяются на прототипические группы, основой для которых является наиболее общий семантический признак. Именно он определяет семантическое развитие слова [Geeraerts 1997]. Английский лингвист Ив Свитцер, подчеркивая необходимость комплексного синхронно-диахронного анализа, отмечает, что новые значения у слова не появляются случайно, но возникают на основе когнитивной перестройки и базируются на конкретной мотивационной основе [Sweetser 1990: 9].
С семантической реконструкцией связаны и другие проблемы. Несмотря на то, что с момента возникновения сравнительно-исторического языкознания в конце XVIII в. отечественными и зарубежными лингвистами ставился вопрос об эволюции значения отдельных слов и о закономерностях в семантике, (ср., например, [Покровский 2006]), в ходе развития лингвистики стало очевидно, что и изучение семантической типологии, и реконструкция значения слов представляют немалые трудности. Сложность семантической реконструкции отмечает, в том числе, Ж.Ж. Варбот [Варбот 1991]. Аналогичным образом достаточно сложно производить типологические исследования в области семантики – причины этого явления предположили В.А. Плунгян и Е.В. Рахлина: у лексических значений нет формальных показателей, из-за чего их сложнее обнаружить и описать. В результате возникает ощущение, что «слова индивидуальны и имеют каждое свою особую историю. Кроме того, встречаемость отдельного слова гораздо ниже, чем отдельной фонемы или морфемы, что также затрудняет семантический анализ. [Рахлина 2007: 9].
Тем не менее, выделен ряд принципов семантического анализа. В своей обзорной статье, посвященной семантическим универсалиям, С. Ульман перечисляет некоторые тенденции в типологии, которые могли бы претендовать на роль универсалий, по крайне мере, статистических. В качестве примеров можно привести такие процессы, как мотивированность, генерализация и специализация значения слова, звуковой символизм, синонимизация и полисемия, а также некоторые другие семантические процессы, распространенные во многих языках [Ульман 1970]. Сделаны типологические описания некоторых групп лексики, например, цветообозначений [Фрумкина 1984; Berlin 1969], терминов родства [Шафиков 2004] и др.
Представление о пустоте в буддизме и индуизме
В индуисткой и буддийской философии понятие «пустота» воспринимается несколько иначе, нежели в европейской, но в то же время отдельные идеи в обеих системах совпадают.
Мудрецы Древней Индии предполагали, что есть нечто единое, лежащее в основе всего, но это нечто нельзя ни обнаружить, ни познать, ни описать. (В подобном апофатическом понимании индийское понимание пустоты сближается с христианским Богом, но, в отличии от последнего, связано и с бытием, и с небытием – А. С.). В индийской философии существовало понятие «шунья», или «шуньята» – пустота. Буквально же это слово обозначало относительность, обусловленность . Исходные принципы идей шунья-вады, т. е. учения о пустоте, индийского философа Нагарджуны, можно выразить в форме тройственной истины: а) все вещи пусты, так как не имеют субстанциональной реальности; б) все вещи пусты, т. к. они временны; в) все вещи пусты, т. к. они причинно обусловлены [СФТ 2005: 679].
И буддизм, и адвайта веданта, развиваемая Шанкарой, представляют пространство как чистую пустоту. В буддистском освобождении от собственной личности ум человека и все предметы воспринимаются как пустота, в которой растворяется все остальное. Можно констатировать большое сходство феноменологических изысканий и метафизических откровений дзен-буддизма. При рассмотрении европейских философских концепций, связанных с пустотой мы упоминали Абсолют как одну из категорий, во многих своих качествах близких к пустоте. В буддизме мы наблюдаем схожие идеи: «В буддизме Махаяны появляется новая концепция Нирваны. Здесь подлинной реальностью провозглашается не безначальный поток дхарм..., а Абсолют (Татхата), безатрибутный и рационально не познаваемый», присутствующий в каждой личности и вездесущий [Там же: 360]. Идея пустоты или, по А.Н. Аверьянову, нейтральности того, что находится между противоположностями излагается, в том числе, в «Дао-дэ-дзинь». Дао, в представлении Лао Цзы – то, что не может быть выражено словами, «безымянное есть начало неба и земли, обладающее именем – мать всех вещей» [Цит. по: Аверьянов 2004: 30]. Дао – ничто, небытие, пустота, но нечто неисчерпаемое. Высказывая эту мысль, Лао предвосхищает идеи физиков, которые считают (на основании накопленных наукой фактов и теорий, что вакуум – первоначало всего сущего. Пустота между спицами, согласно Дао, образует колесо, а пустота в сосуде – делает сосуд, т. е. пустота значима и явственно влияет на человеческую жизнь, при этом она представляется активной и охранительной [Там же]. При этом взгляды даосских средневековых философов испытали влияние буддизма, в том числе, буддийских учений о пустоте. Само понятие Дао означает «унверсальный процесс», постоянное изменение, и он противоположен Великому Целому – постоянному и неизменному. Последнее отчасти соотвествует Абсолюту Западной философии [Степанянц 1998: 52].
В даосизме понятие «пустоты» связано с материнством и рождением, а с другой стороны – с отсутствием осязаемых свойств и в этом качестве она подобна Дао, источнику всего остального. Именно эту идею мы встречали в творчестве философов Возрождения, например, Л. Валла, полагавшего пустоту души необходимым условием познания мира. В греческом атомизме первоначалами мира выступают атомы (бытие) и пустота (небытие), единая, беспредельная, не имеющая плотности. Пустота и небытие мыслятся источниками всего сущего в мире. Подобной точки зрения придерживались Лао-Цзы, Ван Би и другие [Там же: 30].
В китайской философии существовала даже особая категория – «сюй» – пустота, пустое, нереальное, ложное . Эта категория является атрибутом Дао и ассоциируется с покоем и неизменностью; при этом она – нечто единое и неделимое, но давшее начало всему остальному. Позднее, в конфуцианстве эта категория становится одним из особых состояний ума и психики человека, позволяющим выйти за пределы обыденного и познать, таким образом, Дао [СФТ 2005: 570].
Ислам в своей канонической версии отказывается от таких античных идей, как «бытие», «идея» и т. п., и в своих представлениях о пустоте возвращается к мифологии – Бог создает мир из ничего, «ex nigilo», из небытия. Однако арабские ученые в своей трактовке небытия полностью следуют за философами античности – Парменидом, Платоном, Демокритом и Аристотелем в их принципе «Бытие есть, небытия нет». В арабской философской средневековой науке есть такое понятие как «маадум» – единая, нерасчлененная праматерия, в которой находится все сущее, однако абсолютной пустоты для них не существует [Степанаянц 1998: 39-40].
Из приведенного очерка можно видеть, что понятие «пустота» в философии понималась неоднозначно. С одной стороны, некоторыми, особенно античными философами, пустота воспринималась как чисто пространственная категория, промежуток между иными объектами. Ее могли представлять абсолютно пустой, не содержащей ничего и не имеющей никакого материального воплощения либо в качестве одной из стихий, чаще других – как воду или воздух. В последнем случае она не была совершенно пустой. Другие философы, отвлекаясь от пространственного взгляда на пустоту, понимали ее онтологически, как небытие, противопоставленное бытию. Отношение к ней также было различным – нечто нейтральное и совершенно бескачественное, либо амбивалентное, с одной стороны, и хаотичное, с другой. Она содержала зачатки будущего мира или прямо сама порождала его и в то же время представляла собой ничто, небытие, враждебное бытию и Богу. Пустота могла называться разными словами – ничто, небытие, Хаос, Абсолют, при более широком понимании – природа, Бог. Некоторые авторы, например, [Лейбниц 2013] отмечают также субъективность пустоты – не будучи наполнена значимыми для человека событиями или вещами, она словно перестает существовать.
Все сказанное справедливо, однако, для европейской философии. У приверженцев буддизма и индуизма пустота – начало и конец всего сущего, активная и расположенная человеку, поэтому она и воспринимается как нечто позитивное. Приближение к пустоте в различных ее пониманиях - опустошение и очищение сознания, выход в Нирвану как прекращение и остановка бытия являются целью и нормой для религий Индии, Японии и др.
Мотивы, связанные с пустотой и выделенные на основании очерка философских представлений о ней
Краткое рассмотрение философских воззрений на пустоту позволяет составить общий перечень мотивов, связанных с пустотой, которые не вытекают непосредственно из семантических линий, определяемых развитием интересующих нас этимологических гнезд, которые будут более подробно рассмотрены в следующей главе. Учитывая, что русская и английская культуры и порождаемые ими взгляды на то или иное явление имеют, по большей части, общие философские истоки - античную и европейскую философию, можно предположить, что и мотивы, актуализацию которых они вызывают, также должны быть одинаковыми или, по крайней мере, схожими. Множество терминов, применявшихся в философии разных эпох и народов для называния понятий, так или иначе соотносимых с пустотой, в результате обобщения дают следующие мотивы: 1) пустота - «ничто» (небытие, несуществующее); 2) пустота - «лишенное атрибутов» (бескачественное); 3) пустота - «свобода» (ср. идеи Л. Валла); 4) пустота «хаос» (дикая природа, бездна, вода, море); 5) пустота - «первоначало, источник всего сущего»; т.к. Абсолют (лат. безграничный, безусловный) тоже воспринимается как первоначало, мы рассматриваем эти мотивы вместе.
Буддистские и индуистские представления о пустоте в отдельных моментах схожи с западными - в обеих системах пустота воспринимается как порождающее начало, свобода, как Абсолют или Небытие. Однако есть одно принципиальное отличие – западная философия относится к пустоте по-разному, но чаще все же отрицательно. В Индии и Китае отношение к пустоте сугубо положительное.
Парадигматические связи прилагательного пустой в русском языке
Для ретроспективного рассмотрения истории гнезда обратимся к двум основным лексикографическим источникам – словарю В.И. Даля для XIX в. и Словарю Академии Российской для XVIII в.
В словаре В.И. Даля для прилагательного пустой зафиксированы следующие значения: полый внутри, не сплошной (пустая юла зовется волчком); порожний, ничем не занятый, простой, свободный , (пустое место). Еще два значения, имея разную референтность, выражают одно утилитарную оценку тщетный, бесполезный, напрасный, дармовой, неудачный (пустая трата, пустая надежда), другое – оценку, близкую к общеотрицательной – вздорный, ничтожный, ничего не значащий (пустые вести, пустая порода) [Даль, 1955: 903]. В. И. Даль не фиксирует еще одно переносное значение, известное современному языку – ничего не чувствующий (ср. пустая душа). В словаре не приводит также примеров употребления прилагательного пустой в предикативной функции: не стоит обращать внимание, пустяки . В остальном семантическая структура прилагательного пустой сейчас в сравнении с девятнадцатым веком не претерпела принципиальных изменений. Разница заключается, в основном, в количестве выделяемых значений, содержательно они близки.
Производные от основы пуст-, представленные в словаре В.И. Даля, многообразны. Наибольшее число их – это сложные слова, обозначающие болтливого человека: пустомаз, пустомеля, пустобай, пустобрёх, пустовраль и др. или глупого: путомозглый, пустоверхий. Как можно видеть, все эти слова реализуют переносное значение прилагательного бесполезный, напрасный . Другая группа связана с пространственным значением: пустополье, пустошь пустопорожнее место , пустыня необитаемое обширное место, простор, степь , пустушка, пустышка место, где ничего нет и ряд др. Кроме того, это слова, обозначающие животных или растения пустынных мест: пустора полевая мышь, пустошка удод , пустосел пустырник . Аналогичные примеры мы наблюдаем в современном русском языке, ср. пустельга (название птицы) или пустырник.
Слово пустолесье – плохой, малогодный лес и пусторосль дрянной кустарник , возможно, связаны с обеими семантическими линиями, т.к. плохой , в данном случае, скорее всего бедный, редкий, не густой . Как и в современном языке, у В.И. Даля отражено существительное пуща, которое означает не только непроходимый лес , но и отсутствие преград, воля, простор . Нужно отметить, что у слов пустыня и пуща в истории русского языка наблюдались достаточно сложные семантические отношения. В значении лес , напротив, иногда в более ранние периоды использовалось слово пустыня. Ср., например, контекст, приведенный в словаре Срезневского на слово пустыня: «Бяше бо пустыня зло, не б бо видти ни села, ни человка, токмо зври, лоси же и мдведи и прочая звря» Игн. Пут. (Пал.3) [Срезневский, 1902: 1734]. Интересен также комментарий, данный к понятию пустынножительство в словаре
В.Н. Добровольского: «Пустынножительство существовало и сейчас еще существует в Ельнинском уезде… Хотя от прежних «дремучих» дебрей остались теперь одни воспоминания, но и до сих пор здесь велики еще и представляют из себя едва проходимые трущобы огромные лесные имения…». «Пустынножительство в Рославльских лесах» И.И. Орловского [Добровольский 1914: 751]. Словарь Преображенского фиксирует оба эти значения: лесная заросль и пустое место [Преображенский 1914 II: 155]. Из приведенных контекстов следует, что под пустыней понимался лес, причем лес густой и непроходимый.
Слово пустыня, согласно словарю В.Н. Добровольского, обозначает также волка: «пустыня: 1. волк. Идет ко мне пустыня и зубами тяпаить. 2. Беспутный хулиган [Добровольский 1914: 751]. Учитывая возможное понимание слова пустыня как лес , нельзя сказать уверенно, явилось ли значение волк результатом метонимического развития слова пустыня дикое, пустое место , т.е. тот, кто живет в пустыне или же это тот, кто опустошает все вокруг , существительное со значением деятеля. Недостаток данных не позволяет однозначно ответить на этот вопрос.
В.И. Даль приводит также не вполне ясное слово – пущи подводные пни, карши . Доказать его принадлежность к анализируемому гнезду невозможно без привлечения дополнительных данных. Часть слов утратилась (например, пускняк, пущи), однако основная масса производных от основы пуст- сохранилась. Для слова пустыня не зафиксировано современное значение ( обширная засушливая область с небольшим количеством осадков и резкими колебаниями температуры ), которое, тем не менее, по-видимому, осознавалось носителями языка (вспомним хотя бы стихотворение А.С. Пушкина «Анчар»).
Основная масса современных производных от основы пуст- существовала и двести лет назад, причем чаще всего в близких к современным значениям. В Словаре Академии Российской, отражающем лексику XVIII в., прилагательное пустой реализует следующие значения: порожний, незанятый, ничего в себе не содержащий ; тщетный, бесполезный и неосновательный, не имеющий в себе ни смысла, ни разума . Однако в семантической структуре гнезда есть существенное различие: слово пустошь, кроме современного пространственного значения заброшенное место , имело еще и переносное, ср.: говорить пустошь, наполнять сочинения пустошью [САР, 2004: 248]. Тем не менее, можно сделать вывод, что состав рассматриваемого гнезда содержательно почти одинаков в отражении МАС, словаря В.И. Даля и Словаря Академии Российской.
Более ранние периоды функционирования словообразовательного гнезда могут быть отслежены по Словарю русского языка XI-XVII, по «Материалам для словаря древнерусского языка» И.И. Срезневского и по Старославянскому словарю, составленному по рукописям X-XI вв.
По данным словаря старославянского языка большинство слов с основой пуст- имело значения, близкие к современным. Есть, однако, некоторые важные отличия. Так, слово пустошь (Gпоустошь) означало пустословие , а также могло использоваться как наречие в значении напрасно . Прилагательное пустой (поустъ), имело, кроме привычных нам, значение покинутый, оставленный [Старославянский словарь 1994: 556].
Согласно словарю И.И. Срезневского, в древнерусском языке внутри словообразовательного гнезда с корнем пус- были некоторые отличия от современного русского языка. Существовали слова пуска, пущича, обозначавшие особый вид осадных орудий. Глагол пустить, кроме известных нам, имел также значения разрешить , выстрелить , опустошить ; а современные приставочные глаголы, образованные от пустить и пускать, не имели приставки, сохраняя то же самое значение, что и сейчас с приставкой (т.е. пустить, например, – отпустить , выпустить , напустить и т.д.). Для прилагательного пустой отмечено несколько дополнительных по сравнению с современной ситуацией значений: опустошенный , необрабатываемый , лишенный чего-л. покинутый, печальный и др. [Срезневский 1902: 1731], все эти значения отражены также в словаре русского языка XI-XVII вв. (см. ниже). В целом, семантическая структура словообразовательного гнезда с корнем пус- в современном русском языке и в древнерусском языке по данным словаря И.И. Срезневского отличается незначительно.
Словарь русского языка XI-XVII вв. отмечает ряд значений для слова пустой, относящихся к древнерусскому периоду. Это пустой как пустынный, безлюдный (Мст. ев., 102.XI-XII вв.), опустошенный, опустевший, обезлюдевший , покинутый, оставленный без помощи (Псалт. Чуд. 148.XI в.) и лишенный, не имеющий чего-л. (Псалт. Чуд., 24.XI в Остр. ев., 216. 1057 г.). Словарь не отражает современного основного прямого значения – ничем не заполненный для XI в. – оно впервые зафиксировано в XVI в. Прилагательное пустой в данный период прежде всего связывалось с отсутствием чего-то ожидаемого, в том числе людей. Другие значения – неиспользуемый и суетный, пустой, неосновательный, бесполезный, не приносящий дохода зафиксированы втекстах XII-XIII вв. [СРЯ XI – XVII вв. 1995: 53-54]. Следовательно, пустой выражало утилитарную оценку еще в этот период. Значения покинутый, оставленный без помощи впоследствии не сохранились, остальные близки к современным.
В значении лишенный чего-либо основа пуст- употребляется в памятниках XVI-XVII вв. как первая часть сложных слов и фактически является синонимом приставки без-. Ср. пустоплодный – бесплодный, пустобородый – безбородый и др. Во многих случаях этот компонент входит в состав слов, относящихся к человеку и его поступкам. Значения таких слов объединяются общей семой лишенный чего-либо и оценкой: бесполезный, бессодержательный , ср.: пустомыслие – легкомыслие , пустословие – пустая болтовня и др. (XIII в.). Имеющее аналогичную словообразовательную модель пустославие (ошиб. вм. пустословие) отмечено уже в XI в. В той же функции мог использоваться схожий компонент пустошно- (ср. пустошнословие, пустошномыслие). Существительное пустошь, от которого, видимо, образовано пустошный, означало не только заброшенный, незаселенный участок , как в современном языке, но также пустяки и суета, суетность , то есть имело вплоть до XIX в. переносное оценочное значение, которое впоследствии утратило.
Дополнительные мотивы в романе
Другой момент, о котором хотелось бы сказать – подчеркнутая неоднократно в данной работе, но лишь отчасти отраженная в словарях особенность пустого пространства – оно пусто исключительно в том смысле, что там не находится чего-то полезного либо ожидаемого. При анализе семантики прилагательного пустой и его производных в современном русском языке было отмечено, что это прилагательное редко применяется по отношению к полной пустоте, кроме случаев, когда речь идет о пустой емкости или сосуде (ср. пустой чемодан, пустая чашка). При описании более обширного пустого пространства чаще имеется в виду место, где находятся, возможно, даже в достаточно большом количестве, какие-то объекты, однако они не представляют никакой ценности. Подчеркнем еще раз, что этот нюанс кажется нам чрезвычайно важным, так как свидетельствует о субъективном, антропоцентричном понимании пустого места. Но это не означает, что в таком пространстве не находится совсем ничего. Если смотреть на пустоту с этой точки зрения, то иллюстрирующие данный мотив контексты (в которых пустой значит не заполненный чем-то нужным , но не просто пустой) мы во множестве находим и в романе В.О. Пелевина. Вот один из характерных отрывков: «Мария со сладким ужасом подумала, что где-нибудь здесь, быстро и немного неловко, и произойдет алхимический брак, - как вдруг проход вывел в пустое пространство (здесь и далее выделение наше – А. С.), со всех сторон окруженное жестяными стенами разного цвета и высоты. Впрочем, пространство было не совсем пустым. Под ногами, как и положено, валялись бутылки, еще была пара старых покрышек, мятая дверь от "Лады" и большое количество разного квазимеханического мусора, который всегда скапливается возле гаражей» [Пелевин 2007].
Приведенное только что понимание пустого места подразумевает также, что само место или вещи (предметы, объекты), находящиеся там, являются бесполезными. В результате анализа словообразовательного гнезда с корнем пус-мы выделили мотив «пустой – бесполезный», но, согласно словарям, прилагательное пустой в значении «бесполезный» используется по отношению к людям, их душевным качествам или результатам их деятельности. По отношению к пустому месту слово пустой в значении бессмысленный не используется, или, по крайней мере, нам неизвестны такие примеры. Однозначных контекстов, которые бы иллюстрировали этот мотив, нам в романе не встретилось.
В русских народных говорах у прилагательного пустой есть значение простой, обычный (обычно в смысле «непраздничный», но также применяется по отношению к тканям и т. п.). В романе В.О. Пелевина нам не встретились контексты, в которых можно было бы однозначно увидеть реализацию мотива «пустой – обычный». Однако в романе есть эпизод, который позволяют предположить этот мотив, хотя и допускает различные толкования. Он связан с одним из эпитетов, характеризующих пустоту в романе – серый: «Мне вдруг вспомнилось то место в "Балаганчике" Блока, когда прыгнувший в окно Арлекин прорывает бумагу с нарисованной на ней далью и в бумажном разрыве появляется серая пустота» [Пелевин 2007; Блок 2008]. Нужно отметить, что серый – эпитет, употребленный именно В.О. Пелевиным, а не А.А. Блоком, и его можно понимать по-разному. Одно из возможных пониманий приведенной цитаты обусловлено непосредственным значением слова серый в русском языке – ничем не примечательный, бедный содержанием [МАС 1987: 83]. Однако А. Белый предложил другое толкование символики серого цвета: «Кантовский ноумен, ограничивающий призрачную действительность, но и сам не-сущий. Мир является ненужной картиной, где все бегут с искаженными, позеленевшими лицами, занавешенные дымом фабричных труб … . Казалось бы, единственное бегство - в себя. Но «я» - это единственное спасение – оказывается только черной пропастью, куда вторично врываются пыльные вихри, слагаясь в безобразные, всем нам известные картины» [Белый 1994: 201]. Однако целью данной работы является не литературоведческий, а лингвистический анализ. Поэтому можно лишь предположить, что в приведенном отрывке серый выступает синонимом банального, скучного и, может быть, безысходного.
Также на основании анализа корня пус- было сделано предположение, что производные от этого корня могут обозначать неокультуренное место. Для прилагательного пустой в словарях не отмечено значение далекий . Но прилагательное пустой, как мы помним, имеет также значение нежилой, безлюдный . В этом случае пустое место автоматически не совпадает с местом, где живут люди, привычным и безопасным, и воспринимается как опасное и враждебное. Е.М. Мелетинский, описывая Мидгард (поселение внутри ограды, наш мир) и Утгард (пространство за оградой, где живут великаны) отмечает, что оппозиция между ними есть реализация противопоставления «свое» – «чужое», а также «упорядоченное» и «неупорядоченное» (в терминах К. Леви-Стросса это соответствует противопоставлению «культура» – «природа»), города и пустыни (аналогично: дом/лес), центра и периферии, близкого и далекого [Мелетинский 1975: 41]. Таким образом, признак удаленности не является для пустого места обязательным, однако следует отметить, что при описании пустых мест последние часто находятся далеко от некоторого локального центра или места, где герои живут или обычно находятся, места привычного и уютного. Аналогичную ситуацию мы наблюдаем и в романе В.О. Пелевина: «Остаток дороги мы молчали. Чапаев уводил меня все дальше; два или три раза мы подныривали под пустые мертвые поезда. (Выделение наше – А. С.) Было тихо, только издалека порой доносились исступленные зовы паровозов» [Пелевин 2007]. «Выйдя из штабного вагона, мы пошли в хвост поезда. Происходящее казалось мне все более странным. Несколько вагонов, по которым мы прошли, были темными и казались совершенно пустыми. Свет нигде не горел; из-за дверей не долетало ни единого звука» [Там же]. Штабной вагон в данном эпизоде, который описывается как уютное, приятное место – центр локального пространства, тогда хвост – как периферия, пустота, и он обладает соответственными признаками – темно, тихо, странно. В качестве примера эпизода романа, где наиболее отчетливо отражается градация «центр» - «периферия» (с негативной оценкой последней),