Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Теоретические основы исследования фразеологических единиц с компонентом, обозначающим злой дух, в английском, турецком и русском языках 14
1.1. Религиозная картина мира во фразеологии английского, турецкого и русского языков 15
1.2. Фразеологическая языковая картина мира как система национального миропонимания и культурно-исторического опыта развития английского, турецкого и русского народов 19
1.3. Исследование понятия «злой дух» в трудах лингвистов 35
1.4. Лексикографическая трактовка и синонимические ряды, реализующие понятие «злой дух» 37
Выводы по первой главе 45
ГЛАВА 2. Семантическая характеристика фразеологических единиц с компонентом, обозначающим злой дух, в английском, турецком и русском языках 47
2.1. Аспекты рассмотрения термина «семантическое поле» в лингвистической литературе 47
2.2. Сопоставительный анализ фразеосемантического поля «злой дух» в исследуемых языках 55
2.3. Семантические особенности фразеологических единиц с компонентом, обозначающим злой дух, в английском, турецком и русском языках 70
Выводы по второй главе 96
ГЛАВА 3. Структурно-грамматическая организация фразеологических единиц с компонентом, обозначающим злой дух, в английском, турецком и русском языках 99
3.1. Субстантивные фразеологические единицы английского, турецкого и русского языков 104
3.1.1. Изафетные фразеологические единицы турецкого языка 105
3.1.2. Фразеологические единицы со структурой «N+N» 109
3.1.3. Фразеологические единицы со структурой «Adj+N» 117
3.2. Глагольные фразеологические единицы английского, турецкого и русского языков 122
3.2.1. Фразеологические единицы со структурой «V+N» 125
3.3. Адъективные фразеологические единицы английского, турецкого и русского языков 133
3.4. Сравнительный анализ фразеологических единиц со структурой предложения 136
Выводы по третьей главе 143
Заключение 146
Список литературы
- Исследование понятия «злой дух» в трудах лингвистов
- Сопоставительный анализ фразеосемантического поля «злой дух» в исследуемых языках
- Семантические особенности фразеологических единиц с компонентом, обозначающим злой дух, в английском, турецком и русском языках
- Фразеологические единицы со структурой «Adj+N»
Введение к работе
Актуальность темы исследования обусловлена следующими факторами:
необходимостью исследования ФЕ в сопоставительном аспекте продиктована основными тенденциями, имеющими место в современной лингвистике, что связано с процессами глобализации и активным взаимодействием различных национальных культур. В связи с этим анализ языковых картин мира носителей трех языков, национально-специфических черт языкового сознания различных народов приобретает особое значение;
привлечением к сопоставительному анализу фразеологических единиц английского, турецкого и русского языков, относящихся к различным языковым группам и имеющих структурно-системные отличия на уровне грамматического строя.
- превалированием в современном языкознании
лингвокультурологической парадигмы;
- недостаточной изученностью взаимодействия языка и культуры на
уровне фразеологии, в частности, сопоставительного изучения
фразеосемантического поля «злой дух» в таких разноструктурных языках,
как английский, турецкий и русский;
- значимостью изучения фразеологической системы с
сопоставительной позиции, позволяющей выявить разнообразные
структурно-грамматические возможности ФЕ в исследуемых языках.
Кунин, А.В. Курс современного английского языка. / А.В. Кунин. – Дубна: Феникс, 2005. – 488 с.
Объектом диссертационного исследования являются ФЕ с компонентом, обозначающим злой дух, в генетически и типологически неродственных языках: 1256 ФЕ (456 ФЕ - английского, 305 ФЕ - турецкого, 495 ФЕ - русского языков).
Предметом исследования выступают фразеосемантическое поле «злой дух», семантические и структурно-грамматические особенности ФЕ с компонентом злой дух, в английском, турецком и русском языках.
Научная новизна представленного исследования заключается в том, что впервые:
- реализован системный подход к изучению фразеосемантического
поля «злой дух» с учетом прототипа фразеологических единиц в
неродственных языках;
- осуществлен целостный анализ семантических свойств ФЕ с
компонентом, обозначающим злой дух, в разноструктурных языках, и
выделены основные фразеосемантические группы и подгруппы;
- проведен сопоставительный анализ ФЕ с компонентом,
репрезентирующим сему злой дух, в трех разносистемных языках
(английский, турецкий и русский), что позволило рассмотреть как
универсальные, так и национально-культурные черты в исследуемых языках;
- выявлены сходства и различия, а также характерные особенности ФЕ
с компонентом, обозначающим злой дух, на семантическом и структурно-
грамматическом уровнях в пределах сопоставляемых языков.
Теоретическая значимость диссертации заключается в определенном вкладе в разработку теоретических основ сопоставительной фразеологии с точки зрения исследования структурно-семантической организации ФЕ и определения этнокультурных особенностей фразеосистем генетически и типологически неродственных языков.
Практическая значимость работы заключается в возможности применения и использования результатов исследования при преподавании теоретических курсов по сопоставительной лексикологии и фразеологии; при разработке спецкурсов и спецсеминаров по английской, турецкой и русской фразеологии; при написании учебных пособий; при создании многоязычных фразеологических словарей.
Цель данного исследования состоит в комплексном сопоставительном анализе ФЕ с компонентом, выражающим злой дух, в английском, турецком и русском языках и установлении сходств и различий на семантическом и структурно-грамматическом уровнях.
Достижению цели способствует решение следующих задач:
- вычленить из фразеологического состава английского, турецкого и
русского языков ФЕ с компонентом, обозначающим злой дух;
- определить степень изученности понятия «фразеологическая
единица» в работах зарубежных и отечественных авторов;
представить лексикографическую трактовку понятия «злой дух» в анализируемых языках и выявить возможные синонимические ряды;
выделить специфику представлений о «злом духе» в протестантской, православной и исламской лингвокультурах и рассмотреть основные понятийные составляющие фразеосемантического поля «злой дух» в английском, турецком и русском языках;
- изучить семантические свойства ФЕ с компонентом,
репрезентирующим злой дух, в разноструктурных языках, и выделить
основные фразеосемантические группы и подгруппы;
- провести анализ основных структурных классов ФЕ с компонентом
злой дух, и определить сходства, расхождения и особенности
грамматической структуры исследуемых ФЕ в английском, турецком и
русском языках.
На защиту выносятся следующие положения:
-
Сопоставительное изучение ФЕ с компонентом, обозначающим злой дух, в разноструктурных языках, представляется важным, так как каждая культура имеет ряд особенностей и отличительных признаков, выражаемых в представлении понятия злого духа.
-
Понятие «злой дух» является сложной семантической структурой, поскольку включает в себя множество репрезентаций. Большую роль в выявлении специфики языкового выражения, в плане раскрытия содержания и определении места изучаемого субъекта ирреального мира в языковой картине мира играют лексикографические источники.
-
Необходимость изучения взаимосвязи языка и религии очевидна в аспекте лингвокультурологической направленности в лингвистике, поскольку познание связи языков и религии как двух форм общественного сознания способствует расширению знаний о национальном миропонимании и самосознании.
-
В основе построения фразеосемантического поля «злой дух» лежит значение прототипа исследуемых нами фразеологических единиц. Полевая структура имеет четко выраженное ядро и периферию. Выявление ядра и периферии фразеосемантического поля «злой дух» основано на определении интегральных и дифференциальных сем.
-
Специфика фразеологических единиц с компонентом, обозначающим злой дух, ярко проявляется в их значениях. Выделение языковых фразеосемантических групп и подгрупп свидетельствует о значительном сходстве их семантической структуры. Различия проявляются в количественной наполняемости данных групп и подгруппы, а также в выявлении отдельных групп и подгрупп, характерных только для одного сопоставляемого языка.
-
Анализ структурно-грамматической организации ФЕ с компонентом, обозначающим злой дух, осуществляется путем определения разнообразных
моделей в сопоставительном аспекте в разносистемных языках. В результате выявляются расхождения и соответствия в рассматриваемых моделях.
Методологическая основа исследования. Диссертационное
исследование в области сопоставительного изучения ФЕ опирается на
исследования: Н.Ф. Алефиренко, А.И. Алехиной, Н.Н. Амосовой,
Е.Ф. Арсентьевой, В.Л. Архангельского, Р.А. Аюповой, Г.А. Багаутдиновой,
Л.К. Байрамовой, В.В. Виноградова, В.Ф. Гумбольдта, Д.О. Добровольского,
Ю.А. Долгополова, В.П. Жукова, М.М. Копыленко, А.В. Кунина,
А.М. Мелерович, В.М. Мокиенко, А.Д. Райхштейна, А.Г. Садыковой, М.И. Солнышкиной, В.Н. Телии, А.М. Чепасовой, И.И. Чернышевой, Р.А. Юсупова, А.Е. Якимова и других учных.
Методами исследования являются: сопоставительный; описательный с использованием различных приемов: наблюдения, интерпретации, обобщения; метод анализа словарных дефиниций; компонентного анализа; методика сплошной выборки языкового материала.
В качестве материала исследования служит корпус фразеологических единиц, полученный путем сплошной выборки из английских, турецких и русских фразеологических, паремиологических, толковых, этимологических, синонимических словарей, как печатных, так и электронных. В целом фактический материал отобран из 118 словарей (75 - одноязычных; 39 -двуязычных; 5 - многоязычных).
Объем анализируемого корпуса составил 1256 ФЕ (456 ФЕ английского, 305 ФЕ турецкого, 495 ФЕ русского языков).
Апробация работы. Результаты исследования изложены в 35 публикациях, в том числе в коллективной монографии «Язык и культура» г. Новосибирск (2013); в 2 статьях в журнале, индексируемом в международной системе Scopus ); в 5 статьях в ведущих научных рецензируемых журналах, рекомендованных Высшей аттестационной комиссией: «В мире научных открытий» г. Красноярск (2013, 2014); «Казанская наука» г. Казань (2013); «Историческая и социально-образовательная мысль» (2014); «Европейский журнал социальных наук» г. Москва (2014). Результаты диссертационного исследования представлены в докладах на заседаниях кафедры филологии социально-гуманитарного отделения Набережночелнинского института (филиала) «К(П)ФУ» ежегодно; региональных, всероссийских и международных научно-практических конференциях: «Наука, технологии и коммуникации в современном обществе» г. Набережные Челны (2011-2014); «Научные исследования современности. Выпуск 1» г. Киев (2011); «Современная филология: теория и практика» г. Москва (2012); «Язык и культура» г. Новосибирск (2012); «Лингвистика в современном мире» г. Москва (2012); «Актуальные проблемы германистики, романистики и русистики» г. Екатеринбург (2012); «Славянские этносы, языки и культуры в современном мире» г. Уфа (2012); «Развитие института гражданского общества в субъектах Российской
Федерации: этнокультурный и межконфессиональный аспекты» г.
Набережные Челны (2012); «Германистика на рубеже тысячелетий» г.
Набережные Челны (2012); «Европейские прикладные науки: современные
подходы в научных исследованиях» Германия г. Штутгарт (2012);
«Когнитивный и коммуникативный аспекты дискурсивной деятельности» г.
Уфа (2012); «Development of scientific thought in the 21st century – problems
and perspectives» Латвия г. Рига (2013); «V Камские чтения» г. Набережные
Челны (2013); «Актуальные вопросы современной науки» г. Санкт-Петербург
(2013); «The Strategies of Modern Science Development» США г. Йелм (2013);
«Русский язык и духовная культура русского народа: сохранении и развитие
национального самосознания» г. Набережные Челны (2013);
«Межкультурная – интракультурная коммуникация: теория и практика
обучения» г. Уфа (2013); «Humanities and Social Sciences in Europe:
Achievements and Perspectives» Австрия, г. Вена (2014). В научных журналах
«Lingua Mobilis» г. Челябинск (2011), «Приволжский научный вестник» г.
Ижевск (2014), «V Камские чтения» г. Набережные Челны (2014); «Права
человека и гражданское общество в информационном пространстве
Российской Федерации: история существования и перспективы развития» г.
Набережные Челны (2014); «Социально-гуманитарный вестник Юга –
России» г. Краснодар (2014); «Наука и общество» Англия, г. Лондон (2014);
«Социально-экономические и технические системы: исследование,
проектирование, оптимизация» г. Набережные Челны (2015).
Структура работы определена целью и задачами исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав с последующими выводами, заключения и библиографического списка.
Исследование понятия «злой дух» в трудах лингвистов
Согласно современным представлениям, религия плотно вплетена в ткань социальных отношений и рассматривается в качестве одной из основных черт этнической общности. Исследователь Д.В. Пивоваров под религией понимает «духовно-практическую связь между людьми, основывающуюся на священном соотношении определенных ценностей» [Пивоваров 2000:105].
Особого внимания заслуживает вопрос о взаимоотношениях религии и языка. Язык и религия представляют собой исключительно различные формы общественного сознания, включающие в себя разное содержание и разное знание о мире. Согласно Н.Б. Мечковской, «язык хранит единогласие человечества в общеисторической и эпохиальной смене поколений и коллективных формаций несмотря на социальные барьеры, тем самым интегрируя общество в социальном и географическом пространстве, во времени» [Мечковская 2007:84].
Вместе с тем, язык и религия имеют отношение к древнейшим формам сознания. Изначально всем народам свойственна религиозная потребность духа, что подтверждает мысль о том, что нет народов, которым будет чужд религиозный опыт [Спиркин 2006]. Идея воздействия языка на внутреннее (духовное) становление человечества находилась в основе философии языка великого и яркого представителя германского классического языкознания Вильгельма фон Гумбольдта (1767-1835), который отмечал, что в каждом языке заложено самобытное миросозерцание.
В отечественной лингвистике развитие данных представлений можно найти в трудах филологов и философов А.Ф. Лосева (1893-1988), А.А. Потебни (1835-1891) и др. Так, между вышеуказанными формами общественного сознания прослеживается тесная связь, которая определяется взаимовлиянием и взаимопроникновением языка, объединяет в себе верования и действия и способствует решению «конечных» проблем, возникающих в окружающем мире.
С точки зрения Н.Б. Мечковской, влияние религии на язык и языковую ситуацию отражается в следующих лингво-коммуникатикативных процессах: - общераспространение двуязычия/многоязычия государственного и культового языков; - развитие семантических особенностей и возможностей языка; - усовершенствование системы жанров письменной связи коммуникации (развитие аллегорической, абстрактно-философской, экспрессивно-метафорической речи); - усиление рефлексии языка [Мечковская 2007]. Интерференция языка на религию проявляется: - в преобразовании учения, а не распространении при переводе; - в возможностях языка быть формой или предпосылкой представления общерелигиозных разногласий и противоречий [Мечковская 2007]. Вслед за Ю.Н. Михайловой, мы выделяем следующие пласты религиозных исследований: - работы, посвященные исследованию ментальной специфики концептов религиозного мира: СВ. Булавина (2003), И.М. Гольберг (2002); Ю.Т. Листрова-Правда (2001); В.И. Карасик (2004); И.П. Черкасова (2005); А.Д. Шмелев (1999) и др.; - работы этимологического и лексико-семантического характера, в которых изучается изменение и развитие лексического значения единиц религиозной области: С.С. Волков (1998); Р.И. Горюшина (2002); И.А. Королёва (2003); М.Е. Петухова (2003); Е.В. Сергеева (2000) и др.; - социо- и лингвокультурологическое направление, фиксирующее внимание на философском и идеологическом аспекте семантики единиц религиозной сферы: И.С. Куликова, Д.В. Салмина (2000); Н.А. Купина (1995); Ю.Н. Михайлова (2004) и др.; - стилистико-риторическое направление, поднимающее вопрос об основательности выделения в современном русском языке проповедческо-религиозного или религиозно-церковного функционального стиля: М. Войтак (1998); А.Н. Крылова (2005); Л.П. Крысин (1996); Л.М. Майданова (1999); Е.Н. Прибытько (2002); В.А. Прохватило (1999); В.С. Расторгуева (2005); В.В. Розанова (2003); И.Ю. Ярмульская (2006) и др.; - лексикографическое направление, в котором общерелигиозная лексика анализируется с точки зрения ее описания в словарях русского языка: Н.А. Купина (1995); П.Б. Михайлова (2004); Е.В. Сергеева (2007), Г.Н. Скляревская (2002); Т.А. Трипольская (2006); М.В. Слаутина (2006) и др.; Отдельно следует отметить работы по изучению библеизмов в русском языке: Е.Н. Бетехтина (1999); Г.А. Лилич (1995); С. Оноприенко (1997); Е.С. Семенова (2003); Е.А. Тарнопольская (2002); И.Б. Фоменко (2004); Е.Е. Чикина (2004) и др.; в том числе и работы о сопоставлении библеизмов русского языка с библеизмами других языков - Е.В. Каминская (2004); В.М. Мокиенко (1995); Ю.С. Степанова (1993); В.А. Мендельсон (2002); А.Н. Субочева (2007) и др. [Михайлова 2004]. Религиозная картина мира (далее РКМ) связана с многовековым нравственно-психологическим наследием и опытом массового сознания человечества. По мнению Н.Б. Мечковской, РКМ охватывает следующие области: 1) представление о Боге, о его требованиях; 3) учение о человеке, обществе и мире; 4) религиозно-этические и религиозно-правовые нормы; 5) представления о церковной организации [Мечковская 2007]. Как полагает О.Н. Стрельник, РКМ противоположна научной картине мира (философия базируется и основывается на объективные знания; применяет средства интеллекта). Верование вносит абсолютные традиции, ценности, нормы и идеалы [Стрельник 2013].
РКМ отличается у представителей различных конфессий. Существует большое количество вероисповеданий, между которыми имеются сходства и различия. В частности, по-разному понимаются образы «Бога» и «Злого Духа» в протестантской, православной и исламской лингвокультурах. Под образом «Бога» понимается творящее и законосозидающее начало, именуемое Отец, Иисус Христос. Фигура «злого духа» имеет несколько имен – сатана, лукавый, черт и т.д. Своеобразно и представление мусульман об Аллахе. Различие коранического учения об Аллахе от библейских описаний о Боге состоит в том, что Коран подчеркивает единственность, уникальность Аллаха [Крывелев 1968].
РКМ охватывает и включает в себя представления о сакральном, веру в сверхъестественное, что дает возможность отличить религиозную картину мира от всех остальных. Категории добра и зла остаются вечными нравственными вопросами. Данная проблема находится в центре внимания каждой РКМ, духовной жизни человека, его понятий и мира идей. И.А. Ильин утверждает, что «добро, по самой природе своей, религиозно, состоящее в неделимой верности и преданности божественному. Категория зла – противорелигиозна, отвержение от Бога и божественного» [Ильин 1993:15]. Осмысливая оппозицию «добро – зло»,
В.В. Колесов считает, что «зло в представлении человечества вовсе не внешность и даже не личность; под злом понимается действие, направленное против людей» [Колесов 2006:6].
Таким образом, РКМ служит ориентиром человеческой деятельности, который формирует тип отношения человека к вселенной. На протяжении целых веков религия и религиозные представления, богословские институты радикально влияли на общественное сознание. Несмотря на разнообразие в деталях РКМ, ее суть неизменна в зависимости от типа религии.
Религиозное содержание заключает в себя мораль и ценности, согласно которым человек пытается найти ответ на самые сложные вопросы бытия. Определенная часть фразеологического состава этноязыка помогает осмыслить религиозную картину определенной нации, оценить данную картину, сопоставить с РКМ родной нации. ФЕ передают факты духовной культуры общества. Проблемы духовной морали анализируются в ФЕ через убеждения внутреннего поведения человека.
Сопоставление трех культур в аспекте религиозного мировоззрения подтверждает мысль о том, что каждая культура своеобразна и неповторима. В исследуемых нами языках представлены фразеологические единицы с компонентом «злой дух».
Сопоставительный анализ фразеосемантического поля «злой дух» в исследуемых языках
Чешский языковед О. Духачек дальше развивает замыслы Й. Трира в дифференцировании понятийных и языковых полей. Определяя языковое поле как совокупность слов, которые, будучи связаны друг с другом определенными взаимоотношениями, образуют иерархическое структурное единство, исследователь делит все языковые поля на синтагматические (синтаксические), морфологические и ассоциативные. В синтаксическом поле слова классифицируются вокруг главного члена на основе формально-семантического тождества, в морфологическом поле паронимы и производные систематизируются вокруг ведущего слова, а в ассоциативном поле данная систематизация происходит на базе субъективных психологических ассоциаций, как в плане выражения, так и в плане содержания [цит. по: Шафиков 1999:31-32].
Работы российского исследователя Г.С. Щура, который полагает, что понятие «поле» возникло в языкознании как отраение структурно функционального подхода к явлениям языка, представляют значительный интерес. Ученый анализирует и сопоставляет взгляды зарубежных и российских исследователей на теорию «поля» в лингвистике, отмечая сходства и различия в интерпретации «поля» среди исследователей, проводя разделение терминов «поля» и «система», а также разграничивая понятия «синонимия» и «поля». Вслед за О. Духачеком, Г.С. Щур выделяет следующие типы лингвистических полей: синтаксические, парадигматические, грамматические, ассоциативные и функционально-семантические [Щур 1974].
В отечественной науке А.В. Бондарко на основе концепции О. Духачека разработал типологию функционально-семантических полей и установил четыре их типа, при этом каждый из полей репрезентирован обусловленным набором семантических полей: 1) с обстоятельственным ядром; 2) с предметным ядром, 3) с предикативным ядром; 4) с количественным ядром [Бондарко 1996]. Труды С.Г. Шафикова представляют собой весомый вклад в разработку теории семантических полей в отечественной лингвистике, поскольку ученый определил параметры семантического поля в типологическом исследовании. Он утверждал, что «семантическая система языка представляет собой систему семантических полей разных конфигураций, степеней абстракций и составов, в основе которых лежат интегральные семы, членение поля происходит за счет дифференциальных сем. Единицами семантических полей являются сема и семема (комбинация сем). В плане выражения семантическому полю соответствует лексическое поле, семеме лексема, а семе морф» [Шафиков 1999:35].
В исследовании, посвященном рассмотрению теоретических концепций современной лингвистической семантики, типологии лексических систем и лексико-семантических универсалий, С.Г. Шафиковым выделялось широкое и узкое понимание значения термина «семантическое поле». Как писал ученый, в широком смысле семантическое поле «есть любое языковое поле, экспоненты которого определяются как грамматическими, так и лексическими средствами языка, представляющими как синтагматические, так и парадигматические, а также смешанные структуры» [Шафиков 1999:41-42]. Семантическое поле в узком смысле представляет собой «парадигматическое поле, экспоненты которого передаются только единицами фразеологического, в том числе лексического уровня, (т.е. сложными и простыми и лексемами)» [Шафиков 1999:42]. Таким образом, согласно данному пониманию, семантическое поле в плане выражения в широком смысле может соответствовать лексическому или функционально- семантическому полю, а в узком понимании его экспонентом сможет быть только лексическое поле.
Полевой метод изучения языка позволяет представить лексический и фразеологический фонд языка как целостный комплекс, который следует структурировать, разбить на участки, установить его иерархию и выделить ядро и периферию. Согласно определению словаря, поле есть «совокупность языковых единиц (главным образом лексических), интегрированных целостностью содержания (иногда также целостностью формальных признаков) и выражающих функциональное, понятийное или предметное тождество отмечаемых явлений» [БЭС 2000:380].
Л.А. Новиков считает, что поле представляет собой «иерархически структурированное множество языковых единиц, обладающих общим инвариантным смыслом и отражающих в языке определенный понятийный круг» [Новиков 2003:3]. В другом определении под семантическим полем понимается «упорядоченное множество единиц с общим значением, которое группируется вокруг ядерной семемы» [Абрамов 2003:56].
Несмотря на разнообразие имеющихся трактовок, до сих пор не существует единой дефиниции семантического поля. На наш взгляд, наиболее широкое и универсальное определение дается Л.К. Байрамовой: «Поле – термин, используемый в языковедении для определения совокупности лексических (языковых) единиц, связанных общим семантическим свойством» [Байрамова 2004:80].
В настоящей работе фразеологизмы изучаются по фразе семантическим полям (далее ФСП), которые выделяются на основе семантической общности фразеологизмов, выявляемой с помощью анализа прототипов данных фразеологизмов. Объединение ФЕ в семантическое поле «злой дух» основано на общности денотата. Именно понятийное содержание позволяет выделить ядро поля и его периферию. Е.Ф. Арсентьева считает, что «вследствие неограниченности своего смысла или полемичности одна и та же ФЕ может вступать в две и, иногда, более группы и подгруппы, обладающие открытым характером. В ее (группы или подгруппы) пределах общность изъявляемого понятия может сопровождаться различной гаммой коннотативных элементов фразеологического значения. Индивидуальная семантика ФЕ выявляется через его противопоставление другим членам предоставленного объединения» [Арсентьева 1993:121].
Структура ФСП состоит из вариантов и инварианта. Под вариантом понимается периферия, объединяющая маргинальные подструктуры. Инвариант образует ядро, которое включает один или несколько центров. [Ябжанова 2010:54].
Семная структура фразео-семантического поля представляет собой обязательный набор сем, включающий интегральную сему/семы, на основании которой/которых происходит формирование той или иной фразеосемантической группы. Интегральные семы, таким образом, передают общую для всей группы фразеологизмов информацию, в то время, как дифференциальные семы выполняют различную функцию в пределах тех же ФСГ. Фразео-семантическое поле, таким образом, образуют иерархию уровней внутри себя.
Семантические особенности фразеологических единиц с компонентом, обозначающим злой дух, в английском, турецком и русском языках
ФЕ, характеризующие ФСГ «человек», представлены наиболее широко в каждом из анализируемых языков. Языковой образ человека вмещает в себя биологический, физический, химический, биологический, мифический образ живого мыслящего существа вследствие того, что все, что известно о человеке, в большей или меньшей степени обязано языку как орудию мышления. В настоящем исследовании семантические компоненты, конкретизирующие человека, актуализируются посредством лексем, обозначающих женщин, мужчин и детей. Данная группа включает в себя подгруппу «гендерность», которая характеризуется высокой продуктивностью ФЕ.
Понятие «гендерность», введенное в лингвистический обиход американскими филологами, нашло отражение и получило дальнейшую разработку в исследованиях американских и западноевропейских ученых, которым принадлежит прерогатива первенства в изучении проблемы «язык и пол»: О. Есперсен, У. Лабов, П. Треджилл, Р. Лакофф, Д. Тэннен; а также в работах отечественных лингвистов, среди которых: Е.М. Бакушева, Е.А. Бабенкова, Е.А. Земская, М.А. Китайгородская, Н.О. Магнес и другие [цит. по: Кирилина 2000: 98].
Термин «гендерность» означает характерные признаки полов (мужчин и женщин), что подразумевает различные психические и поведенческие свойства, ассоциирующиеся с маскулинностью и феминностью и предположительно отличающие мужчин от женщин [Кокоева 2007]. Фемининность и маскулинность зафиксированы еще в мифологии как центральная бинарная дихотомия, при помощи которой интерпретировался весь свет (славянские описания и представления о Небе-отце и Земле-матери, и древнекитайская концепция Инь и Янь) [Маслова 2001:121].
Понятие «мужское» и «женское» в культуре эволюционирует в соответствии с социальными, историческими изменениями. Целый ряд факторов участвуют в конструировании гендера: природная заданность, культурные и социальные нормы.
Как считает А.В. Кирилина, содержание гендера может быть раскрыто с помощью анализа структур языка, что ведет к необходимости изучения культурной репрезентации пола [Кирилина 2000]. А.В. Кирилина приводит следующие положения лингвитсических принципов анализа гендера: – гендер манифестируется в языке и представляет собой параметр переменной интенсивности, так называемый плавающий параметр, иными словами фактором, проявляющийся с неодинаковой интенсивностью вплоть до полного исчезновения в ряде коммуникативных ситуаций; – культурно-символический характер гендера обуславливает появление гендерной метафоры, которая «работает» как и любые другие метафоры; анализ языковых элементов как единиц языка должен предсшествовать изучению гендерного аспекта данных элементов; лингвистические методы должны применяться для изучения гендера в лингвистике [Кирилина 2000:117].
Гендерная принадлежность является интегральной составляющей языковой личности, представляет собой комплекс биологических и социокультурных характеристик и находит отражение в речи, преломляясь в зависимости от условий конкретной ситуации общения.
В ходе проведенного анализа выявлена подгруппа «гендерность». Английская, турецкая и русская фразеология выражают несвободный образ женщины, характер и деятельность которой жестко разграничены. Наблюдается низкая оценка ее деятельности и незначительность мнения: There is no devil so bad as a she-devil (букв. «Нет хуже дьявола, чем женщина дьявол); Баба бредит, да черт ей верит. Однако под влиянием эмансипации в современном обществе устоявшиеся патриархальные стереотипы претерпели трансформацию в исследуемых языках, когда женщине приписываются такие маскулининные качества, как смелость, мужественность: erede eytan baarsz olursa oraya kadn yollarlar (букв. Где сатана не сможет, туда бабу пошлет); Если дьявол беспомощен, пошлите ему женщину; Сатана в юбке; Куда идет женщина, туда за ней следует дьявол. Анализ языкового материала показал «типичные черты женского характера», которые, в основном, носят отрицательный характер: Women are the devil s nets (букв. Женщины - это сети дьявола); Women are the snares of Satan (букв. Женщины - это ловушки сатаны); Баба и черта перехитрит. Поэтому ФЕ с отрицательной коннотацией больше, чем ФЕ с положительной оценкой. Данные результаты можно объяснить тем фактом, что как в обществе, так и в культуре и языке исторически сложились стереотипы, согласно которым женщине присущи многие пороки.
Как показал анализ ФЕ, злой дух имеет слуг, которые помогают ему: Черт бессилен, да слуга его силен; Где сатана не сможет, туда бабу пошлет; Куда черт не поспеет, туда бабу пошлет. Данные примеры свидетельствуют о том, что нередко в «слуги» черт выбирает женщину (бабу). Предположительно, в ФЕ неслучайно употребляется вместо лексической единицы женщина лексическая единица баба, несущая в себе отрицательную оценочную коннотацию. Женская болтливость, любовь к сплетням, нахождение в услужении у черта делает существо женского рода образом отрицательным: Баба да бес один у (в) них вес; Вольна баба в языке, а черт в бабьем кадыке. В.В. Васюк, исследовавшая концепт «женщина», отмечает, что «сформировавшийся стереотип о женском уме как недостаточно развитом, примитивном, несоответствующем норме во многом повлиял на восприятие женщины как человека с низкими интеллектуальными способностями» [Васюк 2002:14].
Фразеологические единицы со структурой «Adj+N»
Отдельно необходимо выделить подгруппу английского языка «N s + N»: devil s colours в значении «цвета дьявола», devil s backbone -«хребет дьявола», devil s smile в значении «улыбка дьявола», devil s daughter в значении «строптивая девушка», devil s bolster - «диванная подушка дьявола».
Среди грамматических вариаций ФЕ английского языка встречается трансформирование конструкции «N s+N» в «N+оf+N»: eye of devil - «взгляд дьявола»; army of devil - «армия дьявола»; testament of devil - «завещание дьявола»; embrace of devil - «объятие дьявола»; canyon of devil - «каньон дьявола»; party of devil - «партия дьявола»; legacy of devil - «наследие дьявола»; money of devil - «деньги дьявола».
Стержневым фактором, влияющим на расхождение данных ФЕ, является аналитизм английского и синтетизм турецкого и русского языков: в английском языке средством выражения зависимости является морфема притяжательности - s или предлог «of», в русском языке - родительный падеж существительного: devil s books (букв. «книги дьявола») в значении «игральные карты»; помощник дьявола; черт войны, дьявол моря. В турецком языке данному типу соответствует третий тип изафета (притяжательный изафет), образующийся посредством аффикса принадлежности 3-го лица при определяемом и посредством аффикса родительного падежа при определении (N/n+N/i). Определяющий элемент в данных конструкциях характеризует предмет по его принадлежности: eytann dostluu (букв. «дружба с чертом»); eytann ii - «дьявольская работа». Вслед за Б.С. Авезовой, СФЕ можно разделить на две модели:
1. «Конкретное существительное» + «конкретное существительное» в английском и русском языках: devil s agents - «агенты / представители дьявола»; помощник дьявола.
2. «Конкретное существительное» + «абстрактное существительное» в английском, турецком и русском языках: devil s colours - «цвета дьявола»; eytann dostluu (букв. «дружба с чертом»); eytann ii - «дьявольская работа»; eytan ikencesi «дьявольская мука»; дьявольские мысли [Авезова 1995].
ФЕ с абстрактными и конкретными существительными отличаются стабильностью состава компонентов. Имя существительное в СФЕ выступает как стержень и подчиняет остальные части речи.
Неотъемлемой частью СФЕ с подчинительной связью компонентов являются предлоги. Как показал анализ, структурная конструкция «+Prep+» характерна для английского и русского языков. В английском языке в составе данной модели употребляются предлоги «of», «from», «for», «in», «with»: eye of devil - «взгляд дьявола»; money of devil - «деньги дьявола»; a devil from the barn - «дьявол из амбара»; a devil from storeroom -«дьявол из кладовой»; light for the devil - «свечка для дьявола», question for the devil - «вопрос для дьявола»; pact with the devil - «перемирие с дьяволом»; devil in heart - «дьявол на сердце». Е.Ю. Семушина указывает, что при использовании английского предлога «in» существительное, выступающее в качестве стержневого компонента, обозначает предмет, находящийся по отношению к зависимому компоненту в определительно-пространственных связях [Семушина 2004]. В русском языке характерно использование предлогов «с», «у», «под», «на», «от», «в», «за»: черт с рогом, удача у дьявола, черт под старость, черт на куличке, песня от сатаны, бес в ребро, черт за облаками. Модель со структурой, где предлог «between» «между» стоит в препозиции, свойственна как для английского, так и для русского языков: between the devil and the deep blue sea - «между дьяволом и глубоким синим морем». В английских фразеологических единицах атрибутивно-предложного типа с постпозицией и примыканием синтаксическая связь, действующая между компонентами, не выражена морфологически и реализуется с помощью простого порядка слов, носящего в данном случае закрепленный характер.
В турецком языке функцию предлогов осуществляют послелоги, которые сочетаются с именами существительными и указывают на синтаксические отношения «N +послелог+N »: eytan gibi kurnaz в значении «коварный, как дьявол».
Г.П. Александров отмечает то, что «в языке бытует грамматическая категория служебных слов, которая известна под названием послелогов, функционально равнозначных предлогам. Послелоги занимают в турецком языке значительное место. Без них никоим образом не может обойтись как письменный язык, так и разговорный. Пропуск послелога может разрушить предложение. Эквивалентам русских предлогов по своему значению, содержанию и синтаксическим функциям соответствуют в турецком языке послелоги, глагольные формы и наречия, выполняющие функции послелогов. Однако не все русские предложные конструкции передаются в турецком языке конструкциями послеложными. Число и конкретное значение послелогов турецкого языка не соответствует числу и конкретному значению русских предлогов. По сравнению с послелогами турецкого языка, в русском языке не только самих предлогов больше, но и употребительность их большая. Это объясняется тем, что значительная часть пространственных отношений выражается в турецком языке падежами (дательным, местным и исходным). Многие русские предлоги не имеют в турецком языке эквивалентных послелогов» [Александров 1956: 37-38].