Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Теория номинации и языковая картина мира 11
1.1 Вторичная номинация в плане изучения картины мира 11
1.2 Зоонимическая репрезентация человека в даргинской, английской и арабской лингвистике 23
Выводы по первой главе 31
ГЛАВА II. Человек в зооморфной картине мира даргинского, английского и арабского языков 32
II.1 Зоонимическая характеристика человека в даргинском языке 35
11.1.1. Дикие животные 35
11.1.2. Домашние животные 50
Таблица 1 60
Основные параметры зоонимической репрезентации человека в даргинском языке 60
II.2. Человек в призме английской зоонимии 62
II.2.1. Дикие животные 62
II.2.2. Домашние животные 75
Таблица 2 92
Основные характеристики анималистической репрезентации человека в английском языке 92
II.3. Анималистическая репрезентация человека в арабском этническом сознании 94
11.3.1. Дикие животные 94
11.3.2. Домашние животные 116
Таблица 3 127
Прототипическая фауна арабского этноса в репрезентации человека 127
Выводы по второй главе 130
ГЛАВА III. Особенности зоонимической интерпретации человека в даргинском, английском и арабском языках 131
III.1. Специфика анималистической репрезентации личности в даргинской и английской культурах 131
III. 2. Особенности зоонимической характеристики человека в английском и арабском этническом сознании 137
111.3. Зоонимическая характеристика человека в даргинском и арабском языках 140
111.4. Параметры анималистической объективации человека в даргинском, английском и арабском языках 149
Таблица 4 167
Зоонимическая репрезентация человека в даргинском, английском и арабском языках 167
Заключение 175
- Зоонимическая репрезентация человека в даргинской, английской и арабской лингвистике
- Дикие животные
- Домашние животные
- Особенности зоонимической характеристики человека в английском и арабском этническом сознании
Введение к работе
Актуальность исследования связана с антропоцентрической направленностью современной лингвистики. В создавшихся условиях чрезвычайно актуальным является описание особенностей этнического мышления носителей разных языков. В рамках этой парадигмы выполнено и настоящее диссертационное исследование, посвященное фрагменту «человек» в зооними-ческой картине мира на материале даргинского, английского и арабского языков.
Объект исследования – зоонимическая лексика и фразеология, характеризующая человека.
Предмет исследования – зоонимическая репрезентация человека.
Цель диссертационной работы – определение интегральных и дифференциальных признаков в зоонимической характеристике человека в сопоставляемых языках.
Для достижения поставленной цели предполагалось решение следующих задач:
-
выборка зоонимической лексики и фразеологии, характеризующих человека в плане его физических, морально-этических и деловых качеств;
-
изучение и описание зоонимов, характеризующих человека;
-
выявление межъязыковых фразеологических и переводных эквивалентов;
-
описание способов вербализации и концептуализации характера человека в сопоставляемых языках через зоонимическую лексику и фразеологию;
-
сопоставление результатов описания и определение общего, частного и единичного в даргинском, английском и арабском языках.
Методологической базой исследования явились труды по общему, сопоставительному, кавказскому и арабскому языкознанию таких отечественных и зарубежных лингвистов в области системно-структурной и антропоцентрической парадигм языкознания, как: В.Г. Гак, Г.В. Колшанский,
Н.Д. Арутюнова, А. Вежбицкая, Г. Филлмор, В. фон Гумбольдт, Б. Уорф, А.Е. Кибрик, В.Д. Ушаков, Б.М. Гранде, А.Г. Белова, А.Г. Гюльмагомедов, С.Н. Абдуллаев, З.Г. Абдуллаев, М.-С.М. Мусаев, М.-Ш.А. Исаев, У.У. Гаса-нова и другие.
Поставленная цель и обусловленные ею задачи, а также материал исследования предопределили различные методы исследования. Наряду с описательным и сопоставительным методами мы использовали метод сложения смыслов, которое рождает новые смыслы, что сейчас именуется композиционной семантикой.
Материалом исследования послужила зоонимическая лексика и фразеология даргинского, английского и арабского языков, извлеченная из лексикографических источников [Исаев 1998; Магомедов 1997; Юсупов 2005; Кунин, Далгатов 2011; Аракин, Выгодская, Ильина 1992; Мюллер 1999; Фавзи, Шкляров 1989; Борисов 1981; Баранов 1994; JM J JJ\ Jti.1 Я^^ **j*JI2000; 1989 <^ Uf^I Jj*~< Ja>Jl ^ ;1972 <^M lU^I jjI].
К анализу также привлечен собранный автором полевой материал даргинского языка.
Научная новизна диссертационного исследования заключается в том, что впервые сопоставительному анализу подвергается зоонимический материал даргинского, английского и арабского языков. Кроме того, новизна работы состоит и в выявлении значений, не зафиксированных лексикографическими источниками, в привлечении малоизученного языкового материала для самостоятельного, углубленного исследования и описания зоонимов-инвективов, а также изучения степени инвектогенности зоонимов как одной из разновидностей бранной лексики.
Гипотеза исследования. Различная типология даргинского, английского и арабского языков, несходные культурно-исторические реалии, равно как разная среда обитания, предполагают: а) преимущественно различную характеристику человека зоонимическими средствами; б) незначительность эквивалентности внутренней формы фразеологизмов, характеризующих че-
ловека; в) наличие лакун в корпусе зоонимов, используемых при квалификации человека; г) возможность в равной степени или приблизительно одинаковой детерминации характеристики человека при вторичной номинации одними и теми же прототипическими денотатами.
Теоретическая значимость диссертации заключается в том, что в ней документируются некоторые особенности культурного и этнического мышления даргинцев в оппозиции к таковым особенностям англичан и арабов. С другой стороны, описание английских ментальных сущностей в сопоставлении с арабскими и даргинскими коррелятами позволяет более рельефно определить особенности их концептуализации в самих сопоставляемых языках. Помимо прочего, к анализу привлекается материал, который вносит определенный вклад в общую теорию языка, в решение проблемы этносе-мантического своеобразия лексики. Возможен перенос результатов анализа на материалы других языков, что будет способствовать усовершенствованию детерминации некоторых семантических универсалий.
Практическая значимость исследования заключается в возможности использования ее отдельных фрагментов при чтении лекций в языковых вузах и на семинарах по лингвокультурологии, межкультурной коммуникации, общему и частному языкознанию, при составлении ряда спецкурсов, посвященных семантической и лингвокультурологической проблематикам. Результаты работы могут быть также использованы в педагогической практике с целью преодоления языковой интерференции обучающихся и предупреждения коммуникативных неудач, связанных со спецификой исследуемого материла.
Основные положения диссертации, выносимые на защиту:
1. В даргинском и английском языках для метафорической характеристики используются зоонимы, которые не отмечены в арабском языке. В арабском языке, в отличие от английского и даргинского языков, имеются культурно маркированные зоонимы, которые не используются для характеристики человека в сопоставляемых языках.
-
Во всех трех языках релевантны зоонимические метафоры, имеющие основой сравнения одни и те же прототипические денотаты, и во всех трех исследуемых языках восприятие одних и тех же зоонимов существенно отличается.
-
В даргинском языке имеются зоонимы с положительной коннотацией, которые в английском и арабском языках являются метафорами с отрицательной характеристикой человека, и наоборот. А в арабском и английском языках имеются фразеологизмы с компонентами-зоонимами – саранча, попугай, слон, тигр, которые в даргинском языке не используются в качестве метафорической репрезентации человека.
-
Только в арабском языке, в отличие от английского и даргинского, культурно маркированы зоосемемы скорпион, гепард, клещ, страус. Только в английском языке при характеристике человека узуальны зоонимические метафоры слон, гусь, крыса, тигр, сорока. Только в даргинском языке, в отличие от арабского и английского, для метафорической характеристики человека используются зоонимы олень, лань, клоп, горный птенец, улитка.
Апробация работы. Результаты исследования обсуждались на заседаниях отдела грамматических исследований Института языка, литературы и искусства им. Г. Цадасы Дагестанского научного центра РАН.
Основные положения научного исследования докладывались: на международных научно-практических конференциях «Филология, искусствоведение и культурология» (г. Новосибирск, 2011, 2012); «Актуальные проблемы арабской филологии и методики преподавания арабского языка» (г. Грозный, 2015); «Вопросы кавказского языкознания» (г. Махачкала, 2013); «Кон-тенсивная типология естественных языков» (г. Махачкала, 2012); на всероссийских и региональных научно-практических конференциях «Актуальные проблемы и перспективы развития образования и науки в России» (г. Махачкала, 2013); «Проблема жанра в филологии Дагестана» (г. Махачкала, 2013); «Теория и практика антропоцентрической парадигмы в современной лингвистике» (г. Махачкала, 2015).
Основные положения диссертации изложены в 12 статьях, 3 из которых опубликованы в рецензируемых журналах, входящих в перечень ВАК РФ.
Структура и объем диссертации. Диссертационная работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы. Общий объем диссертации – 195 страниц.
Зоонимическая репрезентация человека в даргинской, английской и арабской лингвистике
В современных языках словарный состав пополняется в основном за счет вторичной номинации, т.е. использования уже существующего слова при номинации новой семантической единицы. Различают два типа вторичной номинации, автономную, при которой имеет место расширение смысловой структуры данного слова, например, для арабского слова yj первичным являются значение «делать знак, указывать на что-л.», вторичная номинация предполагает новое значение, производное от _ , - семему «обозначать». Неавтономная вторичная номинация предполагает присутствие опорного слова, определение которого развивает семантические потенции ведущей лексической единицы. К разряду неавтономной вторичной номинации относятся и фразеологические единицы.
В основе всех видов вторичной номинации лежит ассоциативный характер мышления, и он протекает в виде переносов по сходству или по смежности, причем метонимические переносы регулярны, а метафорические транспозиции имеют преимущественно нерегулярный характер [Апресян 1975: 190]. Е.А.Некрасова замечает, что между метафорой и метонимией нет непереходимой границы [Некрасова 1986: 114], однако метафора предпочтительна в экспрессивной функции языка.
В затронутом нами аспекте, особый интерес представляет специфика номинативной ценности «экспрессивно-синонимических» значений, которые «выражают свое значение не непосредственно, а через то семантически основное или опорное слово, которое является компонентом соответствующего синонимического ряда и номинативное значение которого направлено на действительность» [Виноградов 1960: 14]. Это убеждение перекликается с мнением Ш. Балли, который утверждает, что «мы понимаем слово и ощущаем эмоциональные окраски только благодаря тому, что бессознательно сопоставляем его с другими словами» [Балли 1961:39].
Метафора – универсальное орудие мышления и познания во всех сферах деятельности. И ее изучение в сопоставительно-типологическом аспекте позволяет проникнуть в общие закономерности человеческого мышления, выявить типические ассоциации и определить специфику каждого языка [Гак 1989: 13]. И, следовательно, определить этнокультурные и психологические особенности носителей языка. Понять метафору – значит понять, какие из свойств обозначаемого объекта выделяются в ней; эмотивно окрашенные метафоры, как известно, наиболее сложны по своему построению.
Ниже вкратце излагаются основные положения метафоризации в концепции В.Н. Телия: «Модель метафорического процесса состоит из сущностей и интеграции между ними как отношение, устанавливаемое субъектом метафоризации между сущностями, точнее их признаками и ассоциативными комплексами, и нацеленное на синтез релевантных для метафорической замены признаков и ассоциаций. В качестве сущностей, создающих «мосты» метафоры, выступают: замысел, цель, формирующаяся мысль о мире (предмете, явлении, свойстве, событии, факте), вспомогательное понятие – уже оязыковленная в форме «буквальное значение» некоторого выражения мысли о мире. Каждой из этих сущностей сопутствует ассоциативное комплекс-энциклопедическое, национально-культурное знание или собственно личностное представление, а также языковое чутье», т.е. осознание ассоциативного ареала значения (и звучания) [Телия 1996: 37]. В качестве процессов автор выделяет: 1) допущение подобия гетерогенных сущностей; 2) процесс фокусировки, т.е. сравнение признаков с ассоциацией в производном и исходном значениях; 3) процесс фильтрации, т.е. отбор тех признаков и ассоциаций, которые приводят к созданию новой ментальной сущности [Телия там же]. Животный мир находится на более низком уровне, и сравнение с животным чаще всего уже негативно репрезентирует отрицательный опыт. «Человеческое сознание и язык меняет отрицательный опыт более подробно и тщательно, чем положительный, который воспринимается как норма.
Однако эмоции рассматриваются в тесной связи с характеристиками, присущим или приписываемыми зоонимическому денотату, или ситуации – источнику, породившему эмоцию, т.е. мы изучаем языковые единицы в их «соотношении с мышлением и действительностью» [Гак 2007: 17]. Зооморфизмы, номинирующие одно и то же животное, в разных языках могут представляться его эталоном, как в одинаковых, так и различных качествах, метафорически репрезентирующих характеристики человека. Это свидетельствует о том, что в содержании зооморфизмов отражается национальная специфика культуры и мышления, которая может совпадать или отличаться у различных этносов. Источники [экстралингвистический феномен], порождающие значение едины для всех языков мира. Различия могут наблюдаться в наборах прототипических характеристик, составляющих значение языковой единицы в том или ином языке [Харитончик 1991: 109], т. е. в том какие стороны экстралингвистического феномена подвергаются концептуализации.
Как известно, одна и та же экстралингвистическая реальность по-разному отражается в разных языках и лучше всего заметна в зоохарактеристиках: зооморфизмы разных языков могут представлять один и тот же денотат эталоном различных качеств и свойств. Так, анализ значений «кошка и собака» в английском и русском языках свидетельствует о том, что само восприятие животных в двух сравниваемых культурах различается: собака в русских говорах – это, как правило, существо низкого порядка, к которому относятся с пренебрежением и насмешкой. В то же время в английской культуре собака часто заслуживает внимание, и даже уважение
Дикие животные
Однако лачин «сокол» является преимущественно метафорически красивым человеком: Лачингъуна сай (букв. он как сокол) «стройный и красивый человек»; лачинна дурхIягъуна (букв. как соколенок) «красивый ребенок» [Магомедов ДРФС: 119]. Социальная значимость фразеологизма-обращения заключается не в семантике самого фразеологизма, она определяется социальной оценкой и формально не выражена. Рассматриваемая единица не имеет социолингвистических ограничений в употреблении. В то же время лачин – это ветер, скорость: Гьавала лачинван арякьун (букв. как воздушный сокол прошел) «Как ветер прошел, быстро прошел» [Магомедов ДРФС: 48]. В образе чIака «орла» концептуализирована быстрота и ярость орла, перенесенные на особенности характера человека: чIакаван кавхъун (букв. напал как орел) «быстро и яростно бросился, напал с угрозами» [Магомедов ДРФС: 203]; чIакагъуна (букв. подобный орлу) «плохой», «мужественный» [www.dargo.ru].
Сама осанка чIака «орла» может восприниматься как свойство мужественности: цIудара чIакаван кайзурси (букв. выглядит как черный орел) «мужественно выглядит» [Магомедов ДРФС: 191].
Къяна «ворона» в даргинской ментальности – гипербализованно невоспитанный человек и это передается через приписывание вороне свойств, от природы ей не присущих – воронье молоко: къянала ниъличив халаваэс (букв. вырасти на молоке вороны) «получить плохое воспитание» [Магомедов ДРФС: 79]. Кроме того, «ворона» в даргинском языке ассоциируется с «ложью, враньем»: ишаб чяка, итаб къяна (букв. тут воробей, там ворона) «рассказывать небылицы»; къянала хабар хес (букв. принести рассказ вороны) «врать».
В даргинском общественном сознании булбул «соловей» – это возлюбленная красавица, ср.: берхIиличил башуси булбул арцан (букв. с солнцем прилетающая соловей-птица) «любимая девушка» [Магомедов ДРФС: 26].
Образ соловья (красивой возлюбленной) может быть дополнен красотой «удода»: дила булбул вадвади (букв. мой соловьиный удод) «моя любимая девушка» [Магомедов ДРФС: 72].
Известно, что соловей не красавец, но в даргинской ментальности красота голоса птицы по смежности переносится на внешность соловья и затем на внешность возлюбленной. С другой стороны, на соловья переносится красота удода. Этим можно объяснить сочетание дила булбул вадвади (букв. мой соловьиный удод) «моя любимая девушка», в котором единство красоты голоса (соловья) и красивой внешности удода создает единство красивой, возлюбленной девушки – «моя любимая девушка».
Однако булбул «соловей» воспринимается как «красивая возлюбленная» и вне сочетания с вадвади «удодом»: булбул арцан (букв. соловей птица) «красивая девушка – любимая девушка» [Магомедов ДРФС: 30]. Соловей является также олицетворением красивого пения: булбулван далайикIули (букв. поет как соловей) «красиво, хорошо поет» [Магомедов ДРФС: 90].
Орнитоним чатIа «ласточка» концептуализировался в двух аспектах. Характерная особенность ласточки к быстрому воспроизводству звуков явилось прототипической основой образа хорошей речи, ср.: чатIала дурхIялаван пасихIси лезми (букв. как у детеныша ласточки способный язык) «человек с ораторским искусством» [Магомедов ДРФС: 85].
Дубурла чатIа «горная ласточка», обращение к ребенку, обращение к девушке. Независимо от соотнесенности пола всегда имеет положительную коннотацию и концептуализирует нежность: чатIагъуна рурси (букв. девочка, подобная ласточке) «красивая девочка» [www.dargo.ru].
Наряду с эпитетом дубурла «горная» к ласточке применим и эпитет хIяжла «паломническая», имея ввиду прилет ласточек с юга: дила хIяжла чатIа (букв. моя паломническая ласточка) «моя красавица» [Магомедов ДРФС: 71].
У даргинцев внешний вид къямкъа «скворца» вызывает представление о худобе, ср.: къямкъяван кайзур (букв. скворцу уподобился) «сильно похудел» [Магомедов ДРФС: 115].
Рост «журавля, цапли» къанкъ вызывает образ долговязого человека: гIеркъа къанкъ (букв. длинный журавль) «высокий, долговязый человек» [Магомедов ДРФС: 57].
Если гегуг «кукушка» родом из Мекки, то она в представлении даргинцев оказывается красавицей, хотя этот денотат вовсе не обладает красотой, ср.: маккала гегуг (букв. кукушка из Мекки) «красавица из Мекки». Однако зооним гегуг «кукушка» вне сочетания с урбонимом Макка «Мекка» не ассоциируется с красотой женской особы. Более того, «кукушка» ассоциируется с многодетной матерью, которая не ухаживает за детьми: гегуг хьунул (букв. женщина-кукушка) «незаботливая мать». Бело-черный окрас вякълякъи «сороки» концептуализирует противоречивые моральные, духовные качества человека: вякълякъи чедибад хъула, адам – ухIнавад (букв. сорока сверху полосатая, а человек – изнутри) «непонятный человек, непредсказуемый» [Магомедов ДРФС: 42]. Черный окрас сороки ассоциируется с уродливостью: цIудара вякълякъи (букв. черная сорока) «уродливый человек».
Домашние животные
Когда англичанин скрывает свои намерения, он может сказать shoot at a pigeon and kill a crow «стрелять в голубя, а убить ворону» [pigeon 300].
Практика приманивания диких голубей подсадкой домашнего голубя послужила прецедентом для метафорического переноса «голубь» – «шпик, провокатор»: a stool pigeon «голубь для приманивания диких голубей», «шпик, провокатор»: The most universally despised women in the Alderson were the stool pigeons (E. Flynn, “The Alderson stories” ch. XXIV) «Больше всего в алдерсонской тюрьме ненавидели доносчиц (голубь для приманивания диких голубей)» [pigeon 300].
Таким образом, орнитоним pigeon «голубь» стал прототипическим денотатом для концептуализации отрицательно эмотированных ментальных сущностей не в силу своих онтологических особенностей, а в соответствии с практикой его использования в английском обществе. Единственно соотнесенной с природными данными голубя – его пугливости – послужил фразеологизм со значением «трусливый, робкий человек» pigeon hearted (имеющий голубиное сердце) [АнРС 568]. Rabbit «кролик» в переносном смысле отмечен значением «трусливый, слабый человек» [АнРС 616].
Эта особенность отразилась и в семантике фразеологизма as scared as a rabbit:… and says: He looked as scared as a rabbit (O. Eliot “Silas Marner” part I ch. XI) «… и я утверждаю, что он перепугался до смерти (как кролик)».
В морфологии второго фразеологизма отразилось представление носителей английского языка о плодовитости денотата, метафорически переносимого на человека: Think of their infantile rate! Breed like rabbits or vanish (R. Aldington “Death of a Hero” part III, ch. 2) «Ведь у этого племени ужасающая детская смертность! Если бы они не плодились как кролики, они исчезли бы с лица земли».
Более того, в образе «кролика» вербализовано понятия «тесное пространство»: as rabbits in a warren «скученно, в тесноте» [rabbit 3].
Зооним rat «крыса», как и само животное, вызывает в английской ментальности отрицательную коннотацию и ситуативно означает «предатель, штрейкбрехер» и разг. «шпион, доносчик» [АнСР 621].
Ситуация крысы, оказавшейся в ловушке, метафорически переносится на состояние человека, оказавшегося в трудном безвыходном положении cр.: I m like a rat in a trap. If only there were someway out. (A. Christie So many steps to Death ch. II) «… Я как крыса в мышеловке, неужели нет никакого выхода» [rat 60].
Денотат rat «крыса» отложился в языковой памяти английского языка как нечто, чего надо опасаться, не доверять: I smell a rat – a big filthy rat… I tell you there is evil in the air (W. Du “World s of Colour”, ch. XIV) «Тут пахнет подвохом (крысой) – большим, отвратительным, мерзким подвохом (крысой)… уверяю вас, тут дело не чисто» [rat 62].
В американском английском как устойчивый фразеологизм отмечен как give smb. rats (букв. дать кому-либо крыс) «причинить неприятности»: You may write a blistering article on the police – give the chief inspector rats (M. Twain, “Sketchers New and Old”) «Вы можете написать разгромную статью о полиции и причинить неприятности (дать крыс) главному инспектору» [rat 58].
Образ ant «муравья» в английском языке встречается редко и чаще репрезентирует беспокойство, волнение, дергание, мандраж: have ants in one s pants (букв. иметь муравьи в штанах) «нервничать, дергаться» [Махмудов 2016: 10]. Snake «змея» во вторичной номинации имеет денотатом snake2 «злобный, неблагодарный человек» [АнРС 712] В обыденной жизни змея всегда воспринималась как враг и метафорическая транспозиция «змея-враг» не требует специальных аргументаций, например, в нижеследующем тексте: He produced the Treaty of Versailles whose motto should have been: We have routed snake, not killed it (R. Aldington “Life for life sake” ch. 14) «Президент Вильсон был вдохновителем Версальского договора, девизом которого могла быть фраза «Враг (змея) разгромлен, но не уничтожен» [snake 801].
Враг в образе змеи может конкретизироваться в виде ментальной сущности, передаваемой сочетанием «змея подколодная, тайный враг» и это свидетельствует о сужении исходного значения: Lanny broke in: Oh, surely, Robby she isn t like that. She s so gentle and kind, she s like a saint. Robbie turned upon the mother. “You see that snake in the grass, imposing upon the credulity of a child! (U. Sinclair, “World End ”, ch.3) «Не может быть, Робби, – прервал Ленни – это на нее совсем не похоже. Она такая добрая и ласковая, она как святая. Робби повернулся к Бьюти: – Вот вам, пожалуйста! Змея, соблазняющая доверчивого ребенка!» [Snake 802].
В английском языке отмечены два фразеологических варианта to raise snake и to ware snake с одним и тем же значением «поднять скандал, затеять ссору» [АнРС 712]. В приведенных фразеологизмах языковая память зафиксировала ассоциативную связь ссоры, скандала со змеей. Ссора предстоит в образе змеи и «подняния змеи» метафорически концептуализирует ситуацию скандала. Второй фразеологический вариант отличается от первого глагольным компонентом wake «будить», что обусловливает иную внутреннюю форму.
Tiger «тигр» во втором ЛСВ отмечен переносным значением a person like a tiger in fierceness s courage etc. (букв. личность, подобная тигру в ярости) «жестокий человек и сильный противник» [log 1410]. В АнРС приводится третий ЛСВ в значении «задира, хулиган». Фразеологизмы не отмечены. Как следует из приведенных примеров, зооним tiger «тигр» в английском языке может иметь отрицательную, но, ситуативно, может быть носителем положительной коннотации tiger «сильный противник».
Для обозначения человека, изображающего из себя храбреца, используют сложное слово paper tiger «бумажный тигр» [log 976]. В этом случае имеем насмешливое отношение к личности.
Особенности зоонимической характеристики человека в английском и арабском этническом сознании
Как следует из словарной статьи основная идея ее семантики - это нежность, мягкость и оснований для того, чтобы приписывать такому хищнику как стервятник качество нежности (если не считать высиживание яиц) насколько нам известно, нет, хотя бы потому, что это стервятник.
Сказанное дает основание предполагать, что трехсогласный корень ь и корневая морфема в структуре слова " «стервятник» суть омонимы. И под влиянием системы смыслов, кодифицируемых корнем r-j, арабская ментальность стала приписывать стервятнику вышеуказанные 10 признаков разума, которые стали устойчивыми выражениями. Вместе с тем г «стервятник» может иметь и негативную коннотацию, о чем свидетельствует тот факт, что 4 D «стервятник», не стал подобно и «орлу» символом славы.
Таким образом, не только образ орнитонимов переносится на человека AJ -J J I «глупее стервятника», но и под давлением языка на образ прототипического денотата «стервятник» переносится качество виртуально желательные человеку. Фразеологизмы с компонентом у «боров» единичны и во мнении арабов это «нечто легкомысленное»: А Ъ . (легкомысленность от борова) «легкомысленнее борова» [80: $\Щ.
Слабого человека арабы могут сравнить: с щ «клопом, блохой»: \ ІІ «слабее клопа» [79: $\Щ; с «блохой», олицетворяющей умение скрываться: у% & у \ «схоронился лучше, чем блоха» [81: зМ]; с Цу «гнидой» - это метафорически представляет маленький размер: j \ «меньше гниды» [76: зМ]. Гипотетическое единение tMjxii j V-ЙД с% j «ящерицы» и «тунцы» в этническом сознании арабов отложилось как совмещение несовместимого: д\ =. pUiii - . «так говорят при совмещении несовместимого». «Ящерица» s ( ассоциируется с терпеливостью: ч СҐ J A «терпеливее ящерицы» [75:зМ], однако экспликация связи между ящерицей и ментальной сущностью терпение в исследованной литературе не отмечена; также с долголетием: \ Ь , «более живуч, чем ящерица» [47 : зЦіі] Метафорическая номинация человека зоонимом «гиена» обусловлена тем, что арабы воспринимают это животное как глупое существо, ср.: gti\ СУ (глупость от гиены) «глупее гиены» [47 :фЩ. Рассматриваемая метафора эмотивна и всегда отрицательно окрашена. J s «слон» ,видимо, на интернациональном уровне воспринимается как метафорическое наименование «силы, мощи», что присуще и носителям арабского языка: ллТ «мощнее слона» [71 \$\Щ. л 5 «ёж» олицетворяет две особенности в арабском этносе: I) ночной образ жизни ежа концептуализирован в морфологии фразеологизма: гЩ \ ь lili «ушли путем ежа», т.е. ушли ночью, объясняется это следующим образом: - У % ч ьУ ai V «их уход был ночью, как у ежа, который путешествует по ночам» [55 : оції], ср. также: лій ALL Ь (провел ночь как еж) «не спал всю ночь» [24 :зЦіі]; 2. острота слуха сравнивается с остротой слуха ежа, ср.: JJU і (острый слух от ежа) «более острый слух, чем у ежа» [67 :ЗЦІІ] Jjob «дикобраз» в арабском этносе является мерилом остроты слуха, равно как и его «меньший брат» - «еж»: Jili \ (острота слуха от дикобраза) «более острый слух, чем у дикобраза» [67 :фЩ. ь- «дрофа» и ее онтологические особенность концептуализированы в двух фразеологизмах. В морфологии устойчивого сочетания: OI I Ни- (дрофа тетушка кроншнепа), подчеркивается совместимость характера коммуникантов. Арабы объясняют смысл этого фразеологизма тем, что: - i iui j «так говорят о том, что подходит друг другу» [70 : зМ].
С другой стороны, CJJJ «дрофа», как и всякая мать привязана к дитю несмотря на свою глупость: &\J-\ & - 4? ч J «каждое существо любит свое дитя, даже дрофа». Такую особенность арабы объясняют тем, что: J . ( SJLP J jj-i (4i J41 ) ai Ji ajj u Jj ii i i JP «говорят, что, несмотря на свою глупость она [дрофа] любит своих птенцов и учит их летать» [95 :зЦ ].
В абсолютном большинстве случаев зоонимы, обозначающие дикую фауну представлены одним - двумя фразеологизмами, но они достаточно культуроносны и отражают особенности концептуализации арабами объективной реальности. Так, при ощущении голода арабы говорят: с ц «і? 5 «запели воробьи его живота» [73 \$\Щ. Вороватость концептуализирована в образе && «сороки»: && ГТ «воровитее сороки» [101 :314і], Ъ «мыши»: ф & tA «воровитее мышонка» [там же: з1 1], а слабость вызывает представления о & уч «комаре» _ IJ S\ «слабее комара» [179 :зМ].