Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Теоретико-методологические основы молодежной политики: социологический метаанализ 28
1.1. Эволюционистская модель молодежной политики: дилемма гармонии и конфликтности ... 31
1.2. Конфликтологические версии и проблема адресности молодежной политики 50
Глава II. Молодежь: альтернатива «субъектности-объектности» в политике 71
2.1. Социальный статус молодежи и субъектность молодежной политики 73
2.2. Модели интеграции молодежи и системность молодежной политики 93
2.3. Межгенерационное взаимодействие в системе молодежной политики 114
Глава III. Молодежная политика как фактор социальных изменений в обществе 133
3.1. Правовой аспект молодежной политики: модель «культуры правопорядка » 134
3.2. Социальные инновации молодежи и молодежная политика 166
Глава IV. Социальное управление в системе региональной молодежной политики 195
4.1. Антикризисная направленность молодежной политики на Северном Кавказе 197
4.2. Регионализация и локализация: определение целей и средств молодежной политики 225
4.3. Критерии эффективности региональной молодежной политики 249
Заключение 275
Литература 280
- Эволюционистская модель молодежной политики: дилемма гармонии и конфликтности
- Социальный статус молодежи и субъектность молодежной политики
- Правовой аспект молодежной политики: модель «культуры правопорядка
- Антикризисная направленность молодежной политики на Северном Кавказе
Введение к работе
Актуальность темы исследования. "Мы не знаем общества, в котором живем", - эти слова, произнесенные в предперестроечный период, могут быть с полным основанием отнесены и к самосознанию современного российского общества как на уровне обыденности, так, увы, и на уровне теоретико-политических и управленческих конструкций, предназначенных для регулирования социальных отношений.
Управление обществом в собственном смысле требует знания. Необходимо различать администрирование - процесс "творения" общества и социальных институтов сверху посредством внешнего давления - и управление, предполагающее обратные связи и использование способов "непрямого" воздействия, связанного с возможностью согласования социальных интересов. Управление невозможно без знания и понимания реального состояния общества, его слоев, социального самочувствия и настроений различных, в том числе и возрастных, групп.
Социальное управление реализуется средствами социальной политики. В формировании социальной политики как инструмента социального управления большое значение имеет принцип социальной дифференциации, реальный учет социальных, профессиональных, возрастных, этнокультурных различий. Состояние и цели политики - в том числе и молодежной политики - являются "лакмусовой бумажкой" дифференцированное социального управления, так как от того, относятся ли к молодежи как к презентативнои социальной группе с аутентичным социальным статусом, или ей приписывается роль "прилежного" ученика и адаптора, зависит и характер социального управления.
Именно этими соображениями определяется актуальность обращения к теме молодежной политики. Молодежная политика как одно из направлений социальной политики представляет собой инструмент социального управления. Причем ее важную специфическую черту составляет стратегический, перспективный характер ориентации. Ведь молодежь, ее отношение к жизни, социальная позиция во многом предопределяет будущее общества.
Переходный период в России знаменуется переменами во многих областях жизни в том числе меняется и отношение к молодежи, а следовательно, и характер молодежной политики. Признание молодежи на деле, а не на словах, субъектом социальной политики, означает и ее реальное соучастие в разработке и реализации молодежной политики. При ином подходе мы имеем дело с авторитарной моделью управления, для которой молодежь объектна и не способна к социально конструктивной деятельности. Главная цель молодежной политики -интеграция молодежи в общество посредством упорядочивания отношений между молодежью и нормативными стандартами. Российские социологи практически единодушно утверждают, что существует "разрыв" официально декларируемых социальных норм и социальной практики различных слоев российского общества. Свидетельством "нормативного" бессилия является "правовой" номотетизм, позиция доминирования правовых норм над социальными и моральными, когда выход из системного социального кризиса предлагается исключительно на основе совершенствования правового законодательства. Не учитывается, что второй важнейшей основой нормативных обязательств является так называемое "моральное обоснование" . Неэффективность правовой системы в России во многом определяется высокой степенью
недоверия населения к государственным институтам, что, впрочем, не является откровением для высших эшелонов власти.
Молодежная политика не сводится к правовой сфере, так как она богаче по содержанию и направлена на оптимизацию экономического, политического и социокультурного контекстов деятельности молодежи. Правовые нормы, взаимодействуя с социетальными санкциями поощрения и наказания, создают благоприятный или неблагоприятный уровень социальной лояльности, реализации творческого потенциала молодежи или отстранения ее от активной социальной жизни.
Если охарактеризовать критерии интеграции российской молодежи, можно сказать, что молодежная политика не институциализирована. Ей в большей степени присущи ведомственная, региональная раздробленность в условиях, когда необходима единая социокультурная и информативная матрица молодежной политики. В реализации целей превалирует "адаптивность", стремление "приглушить" или приспособить молодежные проблемы к факторам экономического и социального принуждения.
Молодежную политику нежелательно редуцировать к технологическому компоненту. Теоретик "социологии знания" К. Манхейм пишет, что "новой жизнью будет жить только молодое поколение" , очевидно, имея в виду, что социальные реформы, проводимые в обществе, становятся социальной практикой молодежи. Манхейму принадлежит утверждение о решающей роли социологии во взаимодействии общества и молодежи. Мы далеки от позиции гиперсоциологизма, иллюзии "рационализации" социального взаимодействия посредством социологического знания. Социологический
Американская социология. М., 1972. С. 367. ~ Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1999. С. 444.
анализ молодежной политики преследует скромную, но вполне достижимую цель - оптимизацию способов включения молодежи в современное российское общество на уровне актуализации конструктивных, созидательных характеристик молодежи, реализации ее интеллектуального и мобилизационного потенциала.
Степень научной разработанности проблемы. Молодежная политика многоаспектна и как научная проблема выходит на междисциплинарный уровень, являясь предметом исследовательского интереса культурологов, историков, представителей социально-философской и психологической мысли. Собственно социологический интерес к проблемам молодежи обнаруживается в работах классиков социологии Г. Спенсера, Э. Дюркгейма, М. Вебера. Так, Г. Спенсер обозначил роль разделения труда в социальной эволюции: дифференциацию социальных функций, в частности, передачу и изменение социальных функций он связывает с признанием автономности социальных позиций молодежи. Он рассматривает молодежную политику как направление содействия общественному прогрессу, поскольку молодежь является носителем тенденций "непохожести". Общество индустриального типа рисовалось Г. Спенсеру как децентрализованное саморегулирование различных социальных единиц, что происходит счет перераспределения власти.
Дюркгеймовское учение о разделении труда и социальной аномии изменило представление о молодежной политике: исходя из проблемы разрушения механической солидарности в условиях индустриализации и урбанизации Э. Дюркгейм впервые сформулировал обязательность профессионального обучения молодежи, дал ее социологическое обоснование. Дюркгейм приветствовал создание самостоятельных молодежных союзов с "гильдейской" направленностью, ибо считал, что
!
это способствует укреплению социального порядка "органической солидарности". Концепция социальной аномии "легитимировала" в социологической мысли проблему конфликта поколений в обществе: Дюркгейм обнаружил в современном ему французском обществе взаимозависимость "конфликтного" состояния социальных норм и аномии в молодежной среде.
М. Вебер не был склонен к поддержке "эволюционного" оптимизма Г. Спенсера и "идеи обретения органической солидарности" Э. Дюркгейма. Идеально-типическая конструкция М. Вебера стала масштабом для соотнесения каузальных связей молодежи с "субъективной мотивацией", в рамках которой можно обнаружить и исследовать отношение к другим слоям общества. М. Вебер указывал на наличие самостоятельных целей у молодежи, без понимания которых она так и останется "загадкой" для социологов, или они невольно будут приписывать ей понятные самим себе, но чуждые молодежи социальные мотивации.
Исходя из тенденции рационализации социальной деятельности
Вебер признает, что "группирование", объединение молодежи
необходимо для "легитимации", ориентации на молодежь общества. Если
молодежь не институционализирована, ее влияние на социальный
процесс близко к нулю, то есть ее не замечают в обществе. Веберовская
модель "четырех действий" (целерациональное, ценностно-рациональное,
аффективное, традиционное) подразумевает, что только
целерациональные и ценностнорациональные действия являются социальными. Нельзя молодежь замыкать в мире "аффективных состояний", а в традиционном обществе обычай требует от молодого поколения внутренней приверженности обычаям и традициям, что вызывает у молодежи аффективный протест.
Таким образом, в классической социологической мысли сформировались две различные модели понимания молодежи. Одна из них восходит к Г.Спенсеру и заключается в отношении к молодежи как к носителю "адаптивного поведения", вовлеченному в процесс социальной дифференциации и "запрограммированному" на цели прогресса и социального сотрудничества. М. Вебер со своей концепцией "целерациональности" предположил, что молодежь так или иначе должна преследовать собственные цели и интересы с ориентацией на другие слои общества. Эти смысловые расхождения в нюансах нашли отражение в принципах молодежной политики. Можно исходить, полагаясь на идеи Г. Спенсера, из задач эффективной адаптации молодежи. Следуя же веберовской методологии, молодежную политику следует понимать как инструмент формирования социальных позиций молодежи и ее участия в социальном взаимодействии как социальной группы с признанием таковой остальными участниками социального действия.
К. Манхейм, пожалуй, предельно ясно определяет двуаспектность молодежи в обществе. По его мнению, молодежь должна ориентируется на образование и обучение в контексте конкретного общества. Не менее важно, что общество должно сформулировать требования к молодежи как участнику социального взаимодействия. Манхейм поставил задачу формирования молодежной политики, основанной, в противоположность "заигрыванию с молодежью", на принципах передачи демократических традиций, социального обновления на базисе ценностей социальной справедливости, равноправного участия в социальной реконструкции.
"Молодежное" наследие К. Манхейма вновь стало актуальным в период социального и духовного кризиса шестидесятых годов, когда идеи "бесконфликтного" существования молодежи в "обществе потребления" подверглись серьезному испытанию разнообразными
проявлениями молодежного протеста (молодежная контркультура, анархистские, троцкистские, пацифистские организации).
Американская социологическая мысль оказалась вынуждена признать, что социология так и не дала ответа на "вызов" времени: структурно-функциональный анализ. ставший законодателем социологической моды, допускал "конфликтность" в пределах ценностно-нормативного консенсуса. Т. Парсонс, Р. Мертон, С. Липсетт, Э. Шилз, Г. Бидуэлл определяли молодежь как группу индивидов, стремящихся овладеть статусными позициями для интеграции в обществе с целью достижения определенного социального престижа. Г. Бидуэлл, в частности, подчеркивает, что молодежная политика - удел обществ, вставших на путь модернизации, так как в таких обществах происходит "замедление" социального взросления. Молодежь здесь становится аутсайдером или потребителем. Однако подобное объяснение конфликта поколений как спора "неэффективных" норм группового и семейного опыта и динамичных экспектаций относительно "самоопределения своей свободы" ограничилось только пожеланием реформы образования, что не привело к созданию "мультимодели" девиантного поведения молодежи и мобилизации ее инновационных ресурсов, о чем с оптимизмом писал перед Второй мировой войной К. Манхейм.
Функционализм предложил "эдукативную" молодежную политику, опираясь, как и К. Манхейм, на представление о рационализации и демократизации социальных ршститутов. Теоретические основы политики "образовательных возможностей" молодежи были настороженно и с изрядной долей пессимизма восприняты представителями "социологического реляционизма". П. Бурдье в классической работе "Престижный смысл" (1977) исходит из понятия габитуса как ансамбля интернализированных социальных отношений.
Молодежь в понимании П. Бурдье актуализирует собственные социальные практики: протестное поведение молодежи релевантно его стремлению занять "подобающее место" в социальных отношениях и отнюдь не задано "социальной престижностью". Молодые адаптируются к внешним социальным структурам под видом отклонения от существующих социальных норм или их коррекции, что невозможно понять, если учитывать, что поведение молодежи выходит за пределы габитуса, обеспечивающего упорядоченность социальных импровизаций молодежи. Проблема молодежной политики заключается в том, чтобы доставить участникам процесса социальной интеграции "ощущение свободы", то есть создать возможности молодежи антиципировать свое будущее исходя из собственных социальных траекторий.
Российская социологическая мысль в 60-е годы (В.Т. Лисовский, С.Г. Иконникова, Ю.Р. Филиппов, Б.Н. Ручкин) инициировала исследование молодежи как автономной социальной группы, тем самым подготовив почву для санкционирования молодежной политики как системы мер политической и профессиональной социализации молодежи в условиях социалистического общества.
Молодежная политика рассматривалась ими исключительно в социоадаптивном контексте; не ставился под сомнение статус коллективных социальных ценностей. Можно указать на нейтрализующий антикризисный характер предложений по молодежной политике, что было связано с возможностями проникновения в советскую молодежную среду идей инфантильного радикализма, нашедшего отражение в западной социальной критике: у Ж.П. Сартра, А. Камю, М. Фуко, Т. Роззака. Тем не менее в работах В. Чупрова, В. Шубкина, С. Иконниковой, В. Лисовского была реализована идея самостоятельной коррекции молодежных первичных социальных ценностей для
выполнения взрослых социальных ролей. Эта позиция помогла осмыслить молодежную политику как имеющую социально-возрастные и социокультурные отличия от политики в традиционной социальной сфере (здравоохранение, образование, пенсионное обеспечение).
Ф. Филипов, М. Руткевич, А. Колесников, Ю. Вишневский, Л. Рубина обосновали цели молодежной политики в реализации оптимального межгенерационного взаимодействия и осуществлении горизонтальной социальной мобильности, формировании единых ценностных позиций социального оптимизма и социальной справедливости. Актуальные исследования социальной мобильности молодежи, рабочего класса, студенчества позволили обозначить проблемы дистрибуции и освоения социальных ролей в советском обществе.
К сожалению, социологи - "инициативники" не могли актуализировать социологическое наследие Н. Кареева, П. Сорокина, М. Ковалевского. Н. Кареев опровергал фикцию "естественного человека" до общества и вые общества'. Важное значение для понимания молодежной политики имеет высказывание Н. Кареева о различении социальной и культурной групп. Как социальная группа молодежь подвержена влиянию интеграции; как культурная группа она может влиять на культуру старшего поколения. Хотя мотивация "обратного воздействия" применялась в работах П. Култыгина, Л. Когана, В. Харчевой, В. Добренькова, исследования в данном контексте не получили полного завершения.
П. Сорокин предложил социальную аналитику, которая соответствовала выдвижению социальной интеграции как основной проблемы молодежной политики: молодежь относится к наиболее
значимым социальным группам, испытывающим социальное давление. Задача молодежной политики - в переходе от простого коллективного долженствования молодежи к кумулятивному единству, которое стабильно связывает молодежь и общество. Интегративные исследовательские традиции развивали И. Кон, В. Ядов, В. Эффендиев, В. Луков.
М. Ковалевский исходил из закона пополнения "умственного и имущественного капитала" , что объясняло "аутсайдерство" молодежи затрудненным доступом молодых к социальным ресурсам. Формула "одинаковости" доступа к социальным благам отрицательно повлияла на раскрытие эвристических идей М. Ковалевского, хотя в работах М. Титмы, В. Еремеева, Г. Андреевой, В. Овсянникова содержался вывод о необходимости искать причины социального поведения молодежи во всей совокупности социальных отношений.
Преемственность в исследовании молодежной проблематики, как
мы видим, не прерывалась, хотя и подверглась определенным
деформациям. В стране сложились устойчивые центры социологии
молодежи (новосибирская, екатеринбургская, ленинградская), но
молодежная политика была задана идеологическими ориентирами
"бесконфликтности" и "идейно-политического единства".
Социологическая мысль переживала как бы расщепление на два уровня:
текущий, конъюнктурный и неформальный, обращенный
преимущественно к проблемам студенческой молодежи. В этом сказался и вынужденный аутизм "интеллигентского сознания", которое, исследуя феномен собственного группового существования, экстраполирует полученные выводы на состояние всего общества.
3 Введение в изучение социологии. СПб, 1897. С. 120.
Эпоха перестройки характеризовалась стремлением избавиться от комплекса "бесконфликтности", что привело к доминированию в социологическом анализе молодежных альтернатив (неформалы, рок-группы, тусовки) и к "десоциализации" молодежной политики. Из ее предметного поля выпала та часть молодежи, которая ориентировалась и социальную карьеру. В работах Л. Ионина, В. Шапко, Т. Кухтевич содержится ценный фактический материал, но изучение молодежной субкультуры как творчества неформальных молодежных объединений (В. Левичева, Е. Ливанов) является только стимулом к поиску наиболее эффективных способов взаимодействия молодежи и общества.
Социологическое обоснование системности, скоординированности, конкретности молодежной политики раскрывается в работах А.В. Дмитриева, Ю.Г. Волкова, В.И. Добренькова, Н.С. Слепцова, В.Н. Коновалова, Б.Н. Ручкина, О.Л. Карпухина, Г.П. Зинченко. Молодежная политика в своих стратегических приоритетах должна опираться на идеологию гуманизма, ценности самоопределения личности, творчества и социальной ответственности .
Последним фундаментальным исследованием в области социологии молодежи, суммирующим достижения социологической мысли, является работа В.И. Чупрова, Ю.А.Зубок и К.У. Уильяме «Молодежь в обществе риска». М., 2001.
Осознание проблем молодежи принимает интегративный характер, что с необходимостью предполагает анализ содержания и целостности социального взаимодействия молодежи и выявление теоретико-социологических основ молодежной политики в обществе периода модернизации.
Ковалевский М. Происхождение рода, собственности, государственности. М., 1914. С. 156.
Таким образом, в российской социологической традиции существуют функционалистское и интегралистское направления в осмыслении сущности молодежной политики. Оба направления объединяет стремление к выработке оптимальной модели молодежной политики, направленной на интеграцию и использование мобилизационного, интеллектуального и солидаристского потенциала молодежи. Различия между ними заключаются в определении текущих и стратегических целей молодежной политики, ее субъектности, соотношения вертикального и горизонтального способов реализации, то есть в понимании молодежной политики как системы социального управления.
Цель диссертационного исследования - социологический анализ молодежной политики на уровне социального управления в условиях трансформации социальных институтов и социальных отношений. Реализация поставленной цели требует решения следующих исследовательских задач:
1) проанализировать "эволюционную модель" молодежной
политики, построенную на принципах социального детерминизма, номологизма и абсолютного социального порядка;
2) охарактеризовать конфликтологические версии молодежной
политики, испытывающие влияние теоретических конструктов социальной иррелевантности;
3) определить коститутивные признаки молодежи как субъекта и
объекта молодежной политики;
4) рассмотреть типы социальной интеграции молодежи, их роль и
влияние на молодежную политику;
См. Волков Ю.Г. Манифест гуманизма. М.„ 2000.
5) рассмотреть проблемы межгенерационного общения в
контексте интегративных целей молодежной политики;
6) проанализировать правовой аспект молодежной политики в
связи с факторами "социального аутсайдерства" молодежи;
7) охарактеризовать социальные инновации в выборе
управленческих приоритетов молодежной политики;
8) исследовать специфику региональной молодежной политики на
материале Северокавказского региона;
9) проанализировать эффекты регионализации и локализации в
формировании и реализации целей молодежной политики;
10) разработать критерии эффективности молодежной политики
применительно к региональной социальной и
социокультурной ситуации. Гипотеза исследования. Молодежная политика понимается как деятельность государственных структур различного уровня, ориентированных на создание условий, поддержку социальных институтов и поиска ресурсов, обеспечивающих решение молодежных проблем. Повышение эффективности молодежной политики рассматривается как ключ к предупреждению социальных и политических рисков, переходу к этапу устойчивого социального развития. Молодежная политика относится к сфере социального управления, и взаимосогласованность, координация целей молодежной политики с другими уровнями и формами социального управления является условием социальной стабильности. Однако в российском контексте из молодежной политики "выпадает" молодежь как самостоятельный субъект и партнер в осуществлении политических целей и приоритетов. Превалирование государственного компонента приводит к "ведомственной разобщенности" и увлечению правовыми и
административными методами политики. В результате сформировалась "двухкомпонентная" конструкция, в которой присутствует федеральный уровень с акцентом на принятие и совершенствование политико-правовой базы, и региональный, основанный на "реактивности" и локализации молодежных проблем. Молодежь остается частично "отстраненным" участником молодежной политики и не потому ли решение молодежных проблем оставляет желать лучшего, поскольку под последним понимаются "образы" молодежи, вторичные от деятельности СМИ и лоббизма различных политических группировок. В молодежной политике не преодолена практика "пролонгированного" инфантилизма, а в социологическом анализе традиционный ювенологический подход.
Эффективность молодежной политики возрастает, если молодежь на условиях социального партнерства принимает участие в разработке и реализации управленческих мер. Молодежная политика связана с реформированием социальных отношений и изменением приоритетов социального управления, что требует актуализации социального капитана российского общества (корпоративизма, в первую очередь), с привлечением молодежных структур в качестве экспертов и соучастников молодежной политики.
Благодаря конвенциональному и дифференциальному подходам к молодежной политике происходит процесс координации федерального и регионального уровней, так как молодежь выступает посредником и заинтересованной стороной управленческих процедур. В молодежной политике "социологизация" означает, по словам К. Манхейма, "легитимацию" в обществе идеи активного и целенаправленного участия молодежи в процессе социальной реконструкции, социальных изменений. Российская молодежная политика традиционно является государственной доверие молодежи может быть достигнуто на основе признания
субъектами молодежной политики молодежи референтной социальной группой и ее права быть соинициатором социальных преобразований.
Объектом данного исследования является молодежная политика как социальное управление, процесс деятельности государственных и социальных институтов, обеспечивающих интеграцию, а иногда и дезинтеграцию молодежи в российском обществе.
Предметом исследования являются структурные, целевые, объектные и коммуникативные компоненты молодежной политики, взаимосвязи между федеральным, региональном и локальном уровнями молодежной политики.
Теоретико-методологическую основу исследования образует метод системного анализа. Диссертация опирается на "классическое" социологическое знание молодежной политики в работах Э. Дюркгейма, М. Вебера, К. Манхейма, П. Сорокина. На основе принципа комплементарности используются теории "социальной морфологии" М. Хальбвакса и "социального габитуса" П. Бурдье. Методологическое значение имеют работы российских исследователей А.В. Дмитриева, В.И. Чупрова, С.Н. Иконниковой, Н.И. Лапина, Н.С. Слепцова, Ю.Г. Волкова, В.Т. Лисовского, В.Г. Игнатова. В диссертации нашли отражение принципы теории социального управления (целеполагание, специализация, интеграция). Реализуемый интефативный подход позволил проанализировать константные и динамические компоненты молодежной проблематики, выявить текущие и стратегические приоритеты молодежной политики на основе выявления альтернатив в молодежной политике. Исследовательская программа также содержит методы аппликации (моделирование, сравнительно-компоративныи анализ, классификация, социальная статистика).
Эмпирическую основу исследования составили репрезентативные
социологические исследования лонгитюдного и разового характера, выполненные российскими социологами (ФОМ, ВЦИОМ, ИМ, НИИВШ СПб ГУ) в процессе массовых опросов молодежи различных регионов России в 1995-2000 годах.
В диссертационном исследовании содержится анализ материалов Комитета Российской Федерации по делам молодежи (1996-1997 гг.). Использованы законодательные акты в сфере молодежной политики Краснодарского края, Ростовской области, Ханты-Мансийского АО, Республики Беларусь, Ставропольского края.
Кроме того, использовались как опубликованные источники, так и результаты социологических исследований, участником которых был автор работы. Важной составной частью эмпирического материала являются статистические данные, полученные из официальных и независимых источников.
Научная новизна исследования состоит в разработке и обосновании авторского концептуального подхода к социологическому анализу моделей, субъектов и целей молодежной политики в условиях кризисной модернизации российского общества. В содержательном плане научная новизна исследования заключается в следующем:
на основе метаанализа классической социологической мысли, представленной Г. Спенсером, Т. Парсонсом, П. Сорокиным, выделены основные характеристики эволюционной модели молодежной политики, оперирующей номотетическими конструкциями и демонстрирующей "безукоризненный" социальный оптимизм;
рассмотрены конфликтологические версии молодежной политики, характеризующиеся «технологическим» подходом к молодежной политике, отказом от глобальных целей и опорой на ограниченную социальную рациональность;
определены социально-групповые и идентификационные качества молодежи, влияющие на специфику молодежной политики и связанные с ней социальные риски;
охарактеризованы типы социальной интеграции молодежи, в том числе адаптивно-эволюционный и социально-реактивный, исследована взаимосвязь типов социальной интеграции и направлений молодежной политики как социального управления;
выявлено влияние специфики межгенерационного общения в условиях принудительной интеграции молодежи на возрастание рисков социального управления и соответственно с этим определена социаіьно-диагностическая роль социологического знания для эффективной молодежной политики;
исследован правовой аспект молодежной политики в контексте "социальной интеграции" молодежи и преодоления социального аутсайдерства;
раскрыт механизм социальных инноваций в молодежной политике, их коррелируем ость с существующими моделями молодежной политики;
охарактеризованы основные направления молодежной политики в Северокавказском регионе, выявлены ее антикризисные, минимизирующие социальные риски компоненты;
проанализированы эффекты "локализации" и "регионализации" в молодежной политике, различие подходов, которые обусловливают "фрагментарность" и "взаимодополняемость" в интеграции молодежи в региональные сообщества;
дано обоснование критериев эффективности молодежной политики на основе моделирования региональной социальной и социокультурной ситуации.
Новизна постановки проблемы, ее концептуализация в рамках
системного социологического анализа молодежной политики как социального управления на современном этапе развития российского общества и полученное в результате приращение знания нашли отражение в основных тезисах диссертационного исследования. На защиту выносятся следующие положения:
Эволюционная модель молодежной политики базируется на восприятии молодежи преимущественно как социального резерва общества, объекта социализации. В силу этого основную специфическую черту эволюционной модели составляет ориентация на понимание межгенерационного взаимодействия как заимствования социального опыта старших поколений, на поддержание «зоны взрослых» в системе социальных статусных позиций.
Конфликтологические версии молодежной политики признают неискоренимую конфликтность процесса интеграции молодежи в обществе, поэтому в конфликтологической интерпретации основная цель молодежной политики состоит в предотвращении и разрешении конфликтов между молодежью и обществом. Допускается наличие у молодежи социальных позиций, могущих не совпадать с доминирующими в обществе социальными ценностями и поведенческими установками. В конфликтологически ориентированной молодежной политике практикуются дифференцированность и акцент на социальные технологии. Отказ от глобальных целей, в частности, "слияния" общества и молодежи, сопровождается выбором оптимальных, то есть наиболее возможных при данных социальных факторах, способов и методов регулирования молодежных проблем.
3. Субстанциональной характеристикой молодежи являются
социально-возрастные, профессиональные и дистрибутивные критерии. К
идентификационным характеристикам можно отнести аутореферентные и
когерентные признаки молодежи, которые образуют социальный статус молодежи, внутренние мотивационные структуры деятельности. Любая молодежная политика опирается на понимание молодежи как автономной социокультурной группы, которая демонстрирует определенную дистанцию по отношению к легитимным социальным нормам и ценностям. Необходимо учитывать, что молодежная политика представляет собой средство социального управления, направленного на актуализацию социальной самоорганизации молодежи и формирования адаптивных социальных качеств.
4. Адаптивно-эволюционный тип интеграции молодежи
предполагает создание условий для профессионального обучения
молодежи, обеспечение интрасоциального воздействия института
образования с целью повышения социальной мобильности, что
сопряжено с синхронизацией социального и биологического жизненных
циклов. Социально-реактивный тип молодежной политики
характеризуется отношением к ней как к социальной периферии,
предоставлением молодежи субдоминантных социальных ролей в
осуществлении социальной модернизации. Молодежная политика,
опирающаяся на адаптивно-эволюционную модель, не позволяет
полностью предусмотреть социальную реакцию молодежи, что требует
усиления "точечной" направленности социального регулирования и
использования методов поощрения достиженческого поведения
молодежи. Социально-реактивный тип отношения к молодежи
преодолевается в процессе придания молодежной политике
стратегического, адаптивно-опережающего характера.
5. В условиях кризисной модернизации, когда преобразования
сопровождаются высоким уровнем социальных рисков,
дисфункциональностью социальных институтов, влекущей за собой их
"?П
дальнейшую "дезинтеграцию" или реконструкцию, межгенерационное взаимодействие принимает характер инициируемой социальной амнезии, отвержения прошлого социального опыта для формирования иного социокультурного типа личности. Межгенерационное взаимодействие преимущественно перемещается на уровень малых социальных групп (семья), которые не справляются с задачами первичной социализации. Связь поколений, осуществление социальной трансмиссии является одним из направлений молодежной политики и реализуется на основе поиска принципов "ценностного консенсуса" в российском обществе. Молодежная политика как социальное управление наряду с проективной и программирующей функциями обладает функцией социальной диагностики, связанной с определением точек соприкосновения поколений.
Правовой аспект молодежной политики выражается в создании нормативной базы для реализации интеллектуального и мобилизационного потенциала молодежи. Не исключая возможности правового решения проблем социальной защищенности молодежи, снижения уровня преступности, алкоголизма и наркомании в молодежной среде, перспективной представляется разработка нормативных актов, связанных с социальной адаптацией молодежи, поощрением инициативы в сфере мелкого и среднего предпринимательства и оказания интеллектуальных услуг, противодействие пропоганде насилия, социальной агрессии, национальной и религиозной розни. Правовые меры эффективны в сочетании с развитием самореализации молодежи, укреплением культуры "правопорядка" в деятельности социально активной части молодежи.
Российская молодежь представляет собой социально и культурно неоднороднуЕО массу. Происходит социальная дифференциация и
культурная сегментация молодежи, что приводит к социально агрегатному состоянию. Вселяет тревогу тенденция снижения творческого потенциала молодежи. Мобилизационный потенциал реализуется в делинквентном поведении, организации антисистемных социальных объединений. Тем самым молодежная политика приравнивается к элитной, направленной на поддержание сохранившегося интеллектуального потенциала, что только "замораживает" социальную ситуацию или создает дополнительные риски в виде существования "фоновой маргинальности", групп молодых индивидов с доминантными потребительскими и депривационными установками. Оптимизация молодежной политики предполагает использование мобилизационного потенциала молодежи, социальных инноваций для включения механизма социальной самоадаптации и творческих способностей молодежи в процессе создания новых согласуемых статусов.
8. Молодежная политика в Северокавказском регионе является "многослойной", включающей традиционалистские установки (Ингушетия, Дагестан), социальный патернализм (Ставропольский край), предоставление возможности самоопределения молодежи (Ростовская область). Поэтому необоснованно заявлять о монолитности региональной молодежной политики. Скорее она является совокупностью субрегиональных подходов к молодежной проблематике. Тем не менее существует общерегиональный стандарт молодежной политики, связанный с реализацией программ социальной реабилитации (бывшие военнослужащие, вынужденные переселенцы), поддержки молодой семьи, профессионального обучения и обеспечения социальных вакансий. Региональная молодежная политика ориентирована на адаптивно-эволюционную модель, что приводит к снижению ее
эффективности в условиях конфликтогенного региона, где не налажены связи на уровне горизонтального взаимодействия субрегиональных подходов к молодежной политике. Региональная молодежная политика на Северном Кавказе основана на приоритете государственных институтов, хотя в Ростовской области и Краснодарском крае поддерживаются отношения "частичного согласования" с другими государственными субъектами, структурами, занятыми решением молодежных проблем. Антикризисная направленность молодежной политики выражается в попытке выработать меры социальной профилактики по предотвращению массовых социальных девиаций в молодежной среде посредством нейтрализации ретриатистских и национал-сепаратистских настроений молодежи.
9. Региональная специфика молодежной политики выражается в
стремлении дополнить федеральный уровень опорой на собственные,
часто недостаточные финансовые ресурсы и реализацию способов
"социального выживания", что ставит молодежную проблематику,
несмотря на декларируемую готовность решения, в число "больных", но
отодвигаемых на второй план вопросов. Существует тенденция
"локализации", дробления молодежной проблематики по принципу
"преуменьшения зла", то есть вывода проблемы на социальный
микроуровень (местного территориального сообщества, муниципального
образования, муниципальных правоохранительных органов).
"Локализация" в социальном контексте не релевантна регионализации, так как "зацикливает" молодежную проблематику на уровне социальных микропроблем, существенно понижая возможности программирования молодежной политики. Регионализация в условиях координирующей роли федерального центра связана с коррекцией молодежной политики на основе учета этнических, культурных, конфессиональных, ментальных
и экосоциальных модификаторов.
10. Региональная молодежная политика на Северном Кавказе в условиях депрессивной динамики социальной и социокультурной ситуации не может быть построена на критериях системной эффективности. Соотнесение уровня социальной депривации молодежи, тенденций, ведущих к накоплению критической массы социальных рисков в регионе, являются необходимыми приемами для реализации мер, связанных с актуализацией внутренних социальных ресурсов (казачье, горское самоуправление, нормы коллективной трудовой этики, семейные и "клановые" традиции). Эффективность молодежной политики связана с максимальным использованием возможности федеральных целевых программ для оптимального решения региональных молодежных проблем. Критериями эффективности выступают системность и социальная целесообразность предлагаемых и реализуемых управленческих мер, их максимальная адаптированность к социальному и социокультурному контексту Северокавказского региона при целевом использовании имеющихся финансовых и политико-правовых ресурсов. Специфика Северокавказского региона делает эффективным конвенционализм в молодежной политике, когда реализация мер государственного воздействия нуждается в легитимации и местными государственными институтами, и населением региона.
Практическая значимость исследования определяется тем, что полученные научные результаты направлены на изменение в молодежной политике путем внесения коррекции в адаптивно-эволюционную модель. Интегративный подход позволяет преодолеть "объектность" и импульсивность молодежной политики, создать условия для оптимального решения молодежных проблем в рамках единого политико-правового пространства. Материалы и выводы исследования
могут быть использованы в методологическом и практическом аспектах для подготовки и переподготовки в системе государственной службы, а также эффективно применены в современном учебном процессе для ведения курсов по социологии, политологии и теории управления, междисциплинарных спецкурсов по молодежной проблематике, включая требования к региональному компоненту государственных образовательных стандартов.
Апробация работы. Основные положения диссертации нашли отражение в 17 печатных работах общим объемом 37,9 п.л. По рассматриваемым вопросам автор выступал на научных конференциях в Ростове-на-Дону и Орле.
Работа обсуждена на кафедре социологии, политологии и права ИППК при Ростовском государственном университете.
Структура диссертации определяется логикой исследования и уровнем поставленных исследовательских задач. Диссертация состоит из введения, четырех глав, содержащих десять параграфов, заключения и списка литературы.
Эволюционистская модель молодежной политики: дилемма гармонии и конфликтности
Внешне дискуссии относительно характера, целей и способов молодежной политики ведутся на уровне "здравого смысла". Используются аргументы целесообразности, материального и финансового обеспечения, правовой адекватности, временного фактора. Теория ничем не проявляет себя, когда оппонирующие стороны подвергают взаимной критике взгляды и установки визави. Однако под поверхностными политическими схемами находится основание, которое прямо или опосредованно привязано к социологическому дискурсу. Эволюционисты политику воспринимают дистанцированно, как проявление закономерности развития. Молодежные проблемы разрешаются в процессе социальной модернизации и, в какой бы форме они не влияли на социальные отношения, их побочная роль очевидна.
Ю.Н. Давыдов отмечал, что "социологии, которую выстраивал Конт, предстояло сыграть решающую роль в преодолении кризисного сознания"9. Иными словами, социология призвана вносить в общественную жизнь знание природы социальной стабильности и путей ее достижения. Молодежная политика по определению направлена на стабильность взаимодействия молодежи и общества. Эволюционизм признает постепенность и неотвратимость изменений в социально-статусных позициях молодых и требует постановки проблем социальной адаптации.
Молодежи в эволюционистской модели отводится роль социального резерва общества, и эффективная социализация является основным вопросом молодежной политики. Естественно, такой подход ориентирован на занятие молодежью определенных социально-статусных позиций и предполагает более или менее безболезненный процесс "смены" поколений в социально-активной деятельности. Г. Спенсер, который, по его признанию, обратился к "истории вещей", интересовался молодежью как функциональной группой. Проблемы молодежи, по мнению теоретика эволюционной социологии, возникают, когда общество переходит к состоянию "относительной определенности".
Вероятно, спенсеровские представления, согласно которым социализация молодежи в общество сопровождается ростом дифференцирующих качеств и функций, лежит в основе политики поощрения прогрессизма молодежи. Примечательно, что апологетика в молодежной проблематике встречается не так и редко. В советском обществе (60-80-е годы) как раз с оживлением инноваторства молодежи сложилась ситуация недовольства закрепощением творческих потенций молодежи. Достижение равновесия социального организма с окружающей социальной средой знаменует прекращение социальных изменений. В отношении молодежной политики это означает, что период "преклонения" перед прогрессизмом молодежи уступает место требованиям принятия ее социальных функций, которые оформились, возникли в результате социальной дифференциации. Спенсеровская доктрина делает упор на социальное образование молодежи: прогресс является социальным качеством, которое выявляется в процессе изменений. Образование приучает молодежь к языку предшествующих поколении и процедуре согласования интересов, на которых и держится развивающаяся социальная система. Эволюционизм Спенсера содержит скрытое противоречие: молодежь в процессе социального образования подготавливается для выполнения новых социальных функций, но успехи молодежи на этом поприще зависят от благожелательного отношения общества к молодежи. Смешно уповать на непреодолимость тенденций социальной эволюции, на неизбежность в результате "естественного" отбора приспосабливаемое молодежи, у которой кроме социальной функциональности и нет иного выбора.
С этими взглядами в "постперестроечной" версии российское общество ознакомилось в начале 90-х годов, когда в обществе преобладала радикальная теория "запрета всякого государственного вмешательства" и возымел популярность идеал социального отбора.
Эволюционная модель "тормозила" развитие концепции молодежи, так как функциональность молодежи связана с ее институционализированностью в обществе без учета ее социальной автономии. Характерно, что видный теоретик социальной модернизации III. Эйзенштадт обращает внимание на важные символические проблемы, имеющие особое значение с точки зрения формирования осмысленного социального порядка. К таковым автор относит: "1) степень, в какой индивиды или группы воспринимают себя пассивными реципиентами в отношении таких порядков либо участниками; 2) осознание людьми способности контролировать свою судьбу и свою социальную и природную среду; 3) степень, в которой они могут воздействовать на свою судьбу и среду; 4) степень ответственности людей за существование таких порядков" .
Социальный статус молодежи и субъектность молодежной политики
В границах социального эволюционизма «знаковую» роль играет возраст: биогенетический подход легко операционализирует понятия «жизненного цикла» в корреляции с возрастными, ступенями в развитии социального индивида. Мы не будем вдаваться в подробный анализ моделей, предложенных К. Левиным, Э. Эриксоном, Ж. Пиаже, Ш. Бюлер и другими маститыми психологами. Менее цитируемый К. Лоренц, основатель этологии, оставил интересные заметки о роли молодежи. Он пишет, что «бунтующая молодежь стремится как можно дальше отойти от поколения родителей в своих обычаях и нравах, традиционное поведение старших не просто игнорируют, но замечают в мельчайших деталях и во многом поступают наоборот» . Лоренц выносит вердикт не в пользу рациональности, перерастающей в разрушительный нигилизм молодежи. Немецкий этолог справедливо отмечает неточность биогенетики в выявлении зависимости поведения молодежи от возрастных циклов. В том возрасте, когда молодежь должна «входить» в «мир взрослых», ее характеризует демонстрируемая агрессивность к традиционным нормам.
Классическая социология автоматически приспосабливает молодежь к существующему социальному порядку, расставляя проблемные акценты в сфере социализации молодежи, подготовки к исполнению взрослых социальных ролей. Молодежная политика, организованная таким образом, становится «заложницей» социально-экономической ситуации в обществе. Если в России молодежи не гарантируются государством «престижные» профессии и высокий уровень доходов, то можно с определенностью заявить, что молодежная политика бесполезна и не представляє! социальной ценности.
Нахождение в состоянии аномии, не связано, по Дюркгейму с социально-возрастными характеристиками: ограничение потребностей во избежание аномии практикуется для общества в целом и не представляет специальных социальных лимитов для молодежи. Молодежная политика, обращенная с проповедью «жертвенности» к молодежи, будет восприниматься ханжеской и антигуманной.
Общество может следовать рецепту «научения»: поступай, как старшие, добьешься социального успеха. Но как быть молодежи, которая всегда стремится превзойти старшее поколение в своей социальной карьере? Если анализировать причины угасания потенциала молодежи, то ей нужно определить цели, которые ориентируют на изменение существующего социального порядка и, следовательно, не связаны с безоговорочным изменением социального опыта старшего поколения. Таким образом, молодежная политика упирается в проблему самоопределения: является ли она политикой для молодежи или политикой молодежи, что, согласитесь, не одно и тоже. Иными словами, выступает ли молодежь объектом политики, или ей предлагается роль соучредителя и соисполнителя, ибо молодежная политика не может быть самоизолированной. Молодежь называется социальной группой, но здесь, как никогда, возникает проблема групповых критериев молодежи. Б.А. Ручкин признает: «сегодня очевидно, что в молодежной среде преобладает процесс дифференциации. Причем дифференцирующие факторы проявляются более зримо, чем интегрирующие»5 .
Может быть уместно говорить не о молодежи, а о молодежной среде, мире. Может, о молодежных сообществах, объединенных по «возрастной» шкале. Но в такой трактовке обессмысливается сама идея молодежной политики и представляется более удобным проводить политику, ориентированную на страты, к которым принадлежат молодежные сообщества. К интегрирующим факторам молодежи относят: а) возрастные границы и социально-психологические особенности; б) специфику социального статуса, ролевых функций, социокультурного поведения; в) процесс социализации как единство социальной адаптации молодежи и индивидуализации
И. Гофман, теоретик социодрамы, отмечает: «дилемма выбора заключается не только с точки зрения какой-то формальной организации или общества: индивиду как обладателю огромнейшего выбора знаковых средств не избежать проблемы неподходящего выбора» . Иными словами, как бы ни стремилась молодежная политика ориентироваться на интегрирующие факторы, практически невозможно осуществить контроль за выбором индивидов из молодежной среды и следует отбросить мечту о стопроцентном охвате государственными мероприятиями молодежной аудитории. Можно согласиться с В.Т. Лисовским, что ушел в историю миф «молодым везде у нас дорога» \ Однако нельзя однозначно и утверждать, что рыночная экономика жестока к слабой и незащищенной молодежи, такой взгляд создает «тупики» для осуществления значимой молодежной политики.
Социально-групповые интересы молодежи страдают из-за излишнего внимания к «возрастному» цензу, что при иллюзорности предоставления социальных льгот молодым сеет ветер недоверия среди как молодых людей, так и остальной части общества. В процессе социальной модернизации адекватное использование термина «социальный возраст» предполагает его соотношение с определенной статусной позицией и профессиональными знаниями. Мы можем воочию видеть, что молодежь более, чем другие использует новейшие коммерческие технологии и более восприимчива к современной деловой этике. Если в бизнесе много преуспевающих молодых людей, то это вовсе не говорит о том, что молодым созданы полноценные условия.
Молодежи нечего терять, и она более охотно вступает в сферу социального риска, каковым является современный российский бизнес. На этом пути существуют значительные социальные издержки, когда приходится выбирать между прибылью и высокой квалификацией. Молодежной политике необходимо разрешить профессиональную дилемму таким образом, чтобы молодежь действительно оценивалась по профессиональным знаниям, чтобы молодые выпускники вузов могли рассчитывать на себя как личности, а не с позиций «возрастных» цензов и предрассудков. Американский социолог Р. Бендикс, анализируя проблемы биологического и социального возраста, приходит к интересному выводу, что «достижение социальной зрелости путем достижения фигуральной зрелости с успехами социальной модернизации увеличивается»37. В условиях российской кризисной модернизации традиционное представление о том, что физическая зрелость свидетельствует о достижении статуса взрослого, устанавливается посредством инициированием отложенной взрослости. Общество не в состоянии предоставить социальные вакансии молодежи сообразно профессиональным и интеллектуальным способностям.
Правовой аспект молодежной политики: модель «культуры правопорядка
Молодежная политика институционализируется на уровне нормативного морфогенеза: переориентация и санкционирование норм кажется спонтанным процессом, который протекает в рамках социальной «заданности». Кризис молодежной политики обнаруживается в условиях отмирания привычных социальных практик. «Ролевые» модели, которые обещают социальный успех, могут резко дрейфовать в сторону прежнего обмана. Габитус молодежи, таким образом, спонтанно признает монолитные выражения, в которых она познает себя.
Социализация молодежи, в которой она постигает и скрывает свою суть, связывая себя с существующим социальным порядком - цель молодежной политики. В конечном счете, она способствует установлению «модальности» молодежи, которая может при определенных обстоятельствах подвергнуться законодательной дискриминации. Разве не часты призывы применять законодательные ограничения на "вечернее времяпровождение" или досуг молодежи. Сейчас компания против стиляг в советском обществе 60-х годов кажется тоталитарной, ущемляющей права и моральное достоинство человека. Однако общество всегда тяготеет к простым решениям: "табу" играли незаменимую роль в жизни традиционного общества, в условиях социальной модернизации играют роль индивидуального предписания. Социальные риски, связанные с молодежью, мотивируют культуру табу, систему предпочтения запретов. Молодежь не относится к пилотной социальной группе, ей отводится роль "помощника", а чтобы "помощник" не проявлял строптивость, к нему применяют запреты индивидуализации.
В правовых актах поддерживается укрепление правовых гарантий осуществления прав и свобод, неотделимости их от исполнения молодыми гражданами конституционных обязанностей. " Молодежь рассматривается субъектно, отмечена нормативно-ценностной парадигмой "социального резерва общества". Именно для молодежи предлагается "освоение" конституционных обязанностей в процессе использования своих прав. Права молодежи, если анализировать сферу взаимодействия с обществом, являются "притчей во языцех": официализация правовых норм частична, так как на ее пути существует барьер ролевой направленности. Молодежь взаимодействует с обществом на уровне личности, что затрудняет исполнение нескольких социальных ролей и дифференцированное приложение права. В социальном поведении молодежи "исполнение социальных ролей часто подменяется "ролевыми образами", то есть молодой человек требует не "защиты прав", связанных с определенным социальным статусом, а права добиться успеха. Такая позиция чревата конфликтом с обществом, так как претендует на социальное исключение.
В правовом наборе личности присутствует и подчиненность, и доминантность; необходимо учитывать, что в концепции "ролевого подражания молодежи" ее роль субдоминантна и основана преимущественно на обязанностях. Снижение уровня правовой лояльности молодежи, на наш взгляд, обусловлено восприятием правовых норм как ограничений "действия во имя успеха". Для некоторой части молодежи право является инструментом "укрощения желаний", а предлагаемые в его рамках способы достижения успеха выглядят нереальными, удлиненными, обрекающими на низкий социальный статус. Ролевое исполнение молодежи требует осмысления "ролевой дистанции": молодежная политика обнаруживает неэффективность в условиях предопределенного дискомфорта личности, которая менее всего склонна к следованию предписаниям правовых норм. Правовая девиантность молодежи обусловлена разрывом правовых норм "модернизационного" общества с традиционными социальными практиками.
Декларируемое желание обеспечить равные "стартовые" условия капитулирует перед неравенством в обладании социальным капиталом. Посредством молодежной девиантности происходят "коррекция" социального капитала; претензия на высокий социальный статус институционализируется в иерархию отклонений от официальных норм. Общество не готово к санкционированию принципов саморегулирования молодежной среды, и поэтому возникает разрыв между формально и неформально допускаемыми способами социального достижения.
Российские исследователи И. Модель, Б. Модель отмечают, что "для функционирования социального партнерства необходима отработанность механизмов и процедур социального диалога" ". Иными словами, молодежной политике еще предстоит определить поле социального пространства. В настоящем состоянии существует весьма ограниченное число направлений, по которым государство согласно работать с молодежью (организация досуга, помощь молодой семье, профессиональная переподготовка). В диалоге частично присутствует боязнь социально- возрастной дискриминации, и молодые люди не испытывают потребности в социальном партнерстве, так как "приучены" к агрессивной просительной позиции, не имеют представления о продуманной модели социального партнерства. "Маргинализация" молодежи, а это содержится в допущениях молодежной политики, не предусматривает применения японского или скандинавского опыта социальной консолидации молодежи с обществом.
Антикризисная направленность молодежной политики на Северном Кавказе
Так сложилось, что в российском общественном сознании произошло закрепление представления о Северокавказском регионе, как регионе обладающим повышенной конфликтностью. Исток социального кризиса видят в разногласиях и противоречиях выросших на национальной и конфессиональной почве. Регион с конца 80-х годов подвергся интенсивному миграционному притоку. Не лучшие времена переживает сектор реальной экономики (угольная, горнорудная, строительная, машиностроительная), сокращается производство сельскохозяйственной продукции.
В регионе существуют проблемы по обеспечению личной и социальной безопасности, потому что не завершена антитеррористическая операция в Чечне, угрозу представляет также процесс распространения ваххабизма - фундаменталистской и экстремистской идеологии. К социальным болезням добавляется этносоциальная. Молодежная политика в таких условиях, таким образом, становится частью процесса социальной и политической стабильности. Необходимо отметить, что последствия недостаточного внимания молодежной политике на Северном Кавазе почувствовали еще в начале 90-х годов, когда происходило дистанцирование центра от регионов и региональные власти остались наедине с проблемами молодежи. Тогда стало ясно, что молодежная политика может быть эффективной с поправкой на региональный аспект. Если в Тверской или Калужской областях безработица и вызывает эффект социальной депривации, то на Северном Кавказе она еще и усугубляется этносоциальной напряженностью. Безработица в республиках с повышенной рождаемостью населения (Дагестан, Ингушетия, Чечня) создает антиэтатистские настроения в молодежной среде, связанные с падением авторитета местных органов власти и рекрутированием молодежи в антигосударственные политические группировки.
Молодежная политика в Северокавказском регионе может быть только опережающей, играть на предупреждение или хотя бы нейтрализацию кризисных явлений. Особенность состоит в том, что традиционные социальные структуры способствуют инверсии молодежных запросов и предпочтений. Вместо цивилизованных норм и общечеловеческих ценностей в молодежную среду активно проникают конфессиональные нормы религиозного сепаратизма и социальной авторитарности. Молодежь постепенно превращается в группу "ретроспективного социального риска", так как велик соблазн заняться переделкой социальных отношений во имя конфессиональной или этнокультурной идентичности. Есть противоречия, принимающие и общерегиональный характер. Они развиваются в направлении этногрупповой конкуренции и хотя носят современный этнополитический характер, но своими корнями уходят в прошлое Северного Кавказа . Молодежь на Северном Кавказе очень чувствительна к этническим факторам, ряд проблем связан с исторической социальной памятью, затрудняющей проведение действенной молодежной политики. Не так просто преодолеть последствия активно внедряемой в умы молодежи так называемой "правды" о Кавказкой войне 1817-1864 гг., о возможности "полной суверенизации", помощи исламских стран. За годы реформ на Северном Кавказе выросло агрессивное молодое поколение с низкой культурой межнационального общения, проблематичной гражданской идентичностью, уязвимое для психологического воздействия деструктивных политических течений.
Молодежная политика одно время (1992-1995 гг.) сводилась к декларативности или, наоборот, локализовалась, приспосабливалась к интересам местного этнического сообщества. Молодые люди оказались в ситуации ложного выбора, когда им предлагалось вступить на путь активной социальной и этнической конкуренции или превратиться в маргинальную группу социальной периферии. Настроения молодежи были ориентированы на дистанцирование от общества способом "культурного исключения". То, что часть молодежи в Дагестане вступила в конфликт со старшим поколением, исповедующим традиционный ислам шафиитского толка заставляет задуматься, что конфликт поколений сможет протекать в скрытой форме: религиозная оболочка прикрывает борьбу за изменение социальных статусов. В традиционном обществе социальная карьера реализуется через использование аргументов "большей традиционности". Наиболее интенсивно процесс "замещения поколений" происходит в Чечне, где честолюбивые лидеры поднялись на волне сепаратистской борьбы за независимое войнахское государство и лелеяли амбициозные планы по созданию "Федерации народов Северного Кавказа". Историческая и социологическая мысль знает прецеденты "омоложения" власти с приходом "модернизаторов-традиционалистов". Ш. Эйзенштадт подчеркивает, что "таким образом политика, которую в равной степени проводили и традиционные, и современные центры России отличается, главным образом, регулирующим и принудительным характером" . Когда исчезла советская интернационалистская модель, образовавшийся идейный "вакуум" восполнила модель "религиозного" и "национального" интегризма.
По сравнению с другими регионами России (Московском), где возросла самоорганизация населения, вовлечение во вторичную занятость ", на Северном Кавказе преобладает "ростовщичество", "сходничество", огромный рост криминальной экономики (оружие, наркотики), таким образом напрашивается вывод о девиантной адаптации традиционных этнических обществ к изменениям "кризисной" модернизации. Молодежь "встраивается" в общество, актуализируя традиционные "затратные" социальные отношения, проводимая политика не препятствует ориентации молодежи на незаконную сферу "теневых рисков". Молодежь устремилась в виды деятельности, формируемые или пропагандируемые средствами массовой информации. К примеру, создаваемый СМИ "романтический" ореол ранее табуированных занятий криминального характера способствовал привлечению к ним молодых людей, заинтересованных приключениями и "легким" заработком.
В этой связи государственная молодежная политика как составная часть социальной политики государства, не должна быть жесткой схемой, но рабочим эскизом, постоянно подвергающимися коррекции как на основе отечественного опыта, так и опыта других стран . Главное состоит в том, что молодежная политика на региональном уровне определяется антикризисными целями. Так, в Ростовской области молодежные проблемы сконцентрировались в сфере социальной депрессии молодежи. Еще в перестроечные времена они оказались в плену противоречий высоких экспектаций в отношении рыночных институтов и их "нейтральности" к социальным проблемам. Многоаспектный социологический анализ настроений и позиций молодежи г. Новочеркасска показывает, что за годы реформ заметно уменьшилось число "рыночных романтиков" и выросли ряды "социальных депрессантов", тех, кому присущи фрустрационные настроения. Если в 1990 году 70% молодых людей мечтали завести "собственное дело" и напрочь отрицали работу на государственных предприятиях, то 1999 год ознаменовался обратным соотношением: только 20% считают достижимым "собственное дело".
