Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Состав соматической лексики в поэзии М. Цветаевой 18
1. Типы, количество, частотность соматизмов 18
2. Динамика употребления соматизмов 21
3. Разнообразие значений соматизмов 25
3.1. Тело 30
3.2. Плоть 33
3.3. Голова 34
3.4. Грудь 36
3.5. Рука 40
3.6. Сердце 43
3.7. Кость 45
3.8. Мозг 47
3.9. Кровь 48
4. Стилистически маркированные соматизмы: общая характеристика 51
4.1. Соматизмы-славянизмы 56
4.2. Соматизмы-деминутивы 60
4.3. Соматизмы-окказионализмы 64
5. Синонимические ряды соматизмов 68
5.1. Тело-плоть 69
5.2. Спина - горб - хребет 71
5.3. Горло - глотка - гортань 73
5.4. Живот-брюхо-чрево- утроба- нутро-лоно 74
5.5. Грудь-перси-бюст 78
5.6. Рот-губы-уста 79
5.7. Кровь - руда - пурпур 80
Выводы по главе 1 83
Глава II. Контекстуальные связи соматической лексики в поэзии М.Цветаевой 84
1. Соматизмы в звуковых повторах 84
1.1. Рифма 85
1.2. Паронимическая аттракция 88
2. Соматизмы в синтагматических сближениях 96
2.1. Глаза-очи 97
2.2. Рот-губы-уста 101
3. Соматизмы в составе фразеологических оборотов 103
4. Соматизмы в парных сочетаниях 105
5. Соматизмы в сочинительных рядах 115
6. Соматизмы в предложно-падежных конструкциях 118
Выводы по главе II 124
Глава III. Образное употребление соматической лексики в поэзии М. Цветаевой 125
1. Понятие о тропах и фигурах 125
2. Соматизмы в тропах и фигурах 127
2.1. Соматизмы в сравнении 127
2.2. Соматизмы в метафоре 142
2.3. Соматизмы в олицетворении 146
2.4. Эпитеты при соматизмах 150
2.5. Перифразы при соматизмах 155
2.6. Соматизмы в гиперболе и литоте 159
2.7. Соматизмы в параллелизме 162
2.8. Соматизмы в антитезе 164
2.9. Соматизмы в хиазме 165
3. Парадигмы образов с участием соматизмов 166
3.1. Соматизмы как объекты образного употребления 170
3.2. Соматизмы как субъекты образного употребления 174
3.3. Общая характеристика парадигм образов с участием соматизмов 191
Выводы по главе III 194
Глава IV. Соматическая лексика в поэзии М. Цветаевой в контексте традиций 195
1. Традиции и новаторство: общая характеристика 195
2. Язык поэзии М. Цветаевой: новаторство в традиции 198
3. Соматизмы на фоне русской поэтической традиции 200
4. Соматизмы на фоне традиций мировой культуры 221
5. Соматизмы в словесном портрете 226
Выводы по главе IV 239
Заключение 240
Список использованной литературы 243
- Разнообразие значений соматизмов
- Соматизмы в парных сочетаниях
- Эпитеты при соматизмах
- Традиции и новаторство: общая характеристика
Введение к работе
Реферируемая диссертационная работа представляет собой исследование в области лингвистической поэтики и посвящена анализу соматической лексики в поэзии М.И. Цветаевой.
Отечественная лингвистика имеет давние и богатые традиции изучения поэтического языка. XIX век представлен классическими трудами А.Н. Веселовского и А.А. Потебни. В XX веке (1920-е – 1-я половина 1970-х годов) язык поэзии рассматривается в фундаментальных работах М.М. Бахтина, В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, В.М. Жирмунского, Б.А. Ларина, Ю.М. Лотмана, Б.Б. Томашевского, Ю.Н. Тынянова, Л.В. Щербы, Е.Г. Эткинда, Р.О. Якобсона.
Современные учёные (конец 1970-х годов – 2000-е годы) подходят к языку поэзии с разных точек зрения. Внимание привлекают и особенности поэтического языка того или иного периода [например, Григорьева, Иванова 1981, 1985; Некрасова 1982; Соколова 1980 и др.] и язык отдельных поэтов как определённое звено в истории русской поэзии [например, Грек 2004; Зубова 1989, 1999; Ковтунова 2003; Панова 2003 и др.]. Изучается специфика поэтического словоупотребления [например, Иванова 1992; Кожевникова 1986 и др.], выразительно-изобразительные средства языка поэзии [например, Ахмадеева 2006; Винарская 1989; Григорьев 1979; Ревзина 1989 и др.] и их связь с поэтической традицией [например, Бакина, Некрасова 1986; Иванова 1997; Ранчин 2001; Шульская 1986 и др.]. Плодотворно исследуется функционирование в поэтическом языке фонетических, лексических, морфологических и синтаксических категорий [например, Зубова 2000; Гин 1996; Ильинская 1970; Ионова 1988; Ковтунова 1986 и др.]. Среди различных аспектов изучения языка поэзии в настоящее время остро стоит вопрос его лексикографического описания [например, Григорьев 1979; Иванова 1990; Павлович 1995; Поцепня 1997; Шестакова 2003 и др.]. Немаловажным является изучение отдельных тематических групп лексики, позволяющих увидеть связь между языком поэта и его мировоззрением [например, Белякова 2002; Панова 2003; Поцепня 1997; Таран 2005; Эпштейн 1990 и др.].
Актуальность настоящего исследования определяется неисчерпаемой смысловой глубиной поэтического слова в произведениях М. Цветаевой. Учёные единодушно отмечают богатые интерпретационные возможности лирики одного из крупнейших поэтов XX века [Болотнова 2001, 7], а значит «продолжение лингвистического исследования её произведений долго ещё будет актуальным и необходимым в попытках понять этого уникального поэта» [Зубова 1999, 7]. Кроме того, актуальность избранной темы работы обусловлена антропоцентрической направленностью современной лингвистики, которая стремится изучить, как в языке отразился человек во всём своём многообразии [см. работы Апресяна 1995; Бахваловой 1996; Крейдлина 2002; Масловой 2001; Пименовой 1999; Урысон 2003; Шмелёва 2002 и др.]. Именно поэтому «проблема соматизмов стала актуальной для современной теории познания…» [Хроленко 2000, 12].
Объектом исследования является соматическая лексика в поэзии М. Цветаевой. Предметом анализа выступают лексико-семантические и стилистические особенности поэтического словоупотребления, а также образная семантика соматической лексики.
Под соматической лексикой в работе понимается совокупность слов, обозначающих человека как живой организм [Клопотова 2002; Козырев 1983; Ракин 1996]. К соматизмам относятся слова, обозначающие части тела и лица (например, грудь, щека), органы (например, сердце), элементы систем (например, кровь), кожный и волосяной покровы (например, кожа, волос). Соматическая лексика определена в работе как тематическая группа, то есть группа слов одной части речи, объединённых по принципу их предметной отнесённости [Кузнецова 1989; Шмелёв 1973].
Избрание в качестве объекта исследования соматической лексики мотивируется следующими её языковыми особенностями:
-
Соматизмы отражают знания и представления человека о самом себе в противопоставлении животному миру (ср., например, рука – лапа – крыло; рот – пасть – клюв; нос – хобот; волосы – шерсть).
-
История развития словарного состава русского языка свидетельствует о том, что группа соматизмов является динамичной системой, что позволило этим словам стать ярким художественным средством (ср., например, уста – губы, очи – глаза, ланиты – щёки).
-
Широкий ассоциативный диапазон соматизмов даёт им возможность образовывать сложную систему переносных значений. Они отражают, с одной стороны, внутренний мир человека (например, жить сердцем, волнение в груди), с другой – предметный мир (например, голова поезда, сердце города).
-
Являясь одним из древнейших пластов лексики, соматизмы относятся к традиционным образным средствам языка (например, розы уст, звёзды очей, водопад волос).
В лингвистике накоплен немалый опыт изучения соматической лексики. Условно можно выделить два направления: 1) исследования, посвящённые изучению соматизмов как средству номинации [см., например, Гак 1998; Дагурова 2000; Урысон 2003; Шмелёв 2002 и др.], 2) исследования, рассматривающие соматическую лексику в эстетической функции [см., например, Жданова 2001; Киндеркнехт 2003; Климас 2000; Шульская 1986 и др.].
Фрагментарный анализ соматической лексики в поэзии М. Цветаевой содержится во многих исследованиях. Однако эти работы затрагивают функционирование либо отдельных соматизмов [например, Чекалина 1996], либо соматизмы изучаются в сопоставительном плане [например, Явинская 1999], или, что чаще всего, при рассмотрении других лингвистических тем [например, Бабенко 2001; Белякова 2002]. Известно, что на семинаре по поэтическому языку М. Цветаевой на филологическом факультете МГУ под руководством О.Г. Ревзиной разрабатывались такие темы, как поэтическая семантика слова сердце и тематической группы, включающей названия частей тела [см. об этом: Ревзина 1996].
Учитывая то, что соматическая лексика в поэзии М. Цветаевой не подвергалась основательному научному изучению, а также неисчерпаемую смысловую глубину поэтического слова в её произведениях, определим цели и задачи работы.
Цель диссертационного исследования заключается в комплексном анализе соматической лексики, употребляемой в поэзии М. Цветаевой. Для достижения этой цели ставится и решается ряд задач:
-
установить состав соматизмов и охарактеризовать их с точки зрения семантико-стилистических особенностей;
-
проследить динамику употребления соматизмов;
-
описать контекстуальные связи соматизмов;
-
определить особенности образного употребления соматизмов;
-
составить и описать основные парадигмы образов (термин Н.В. Павлович 2004), в формировании которых участвует соматическая лексика;
-
соотнести образное употребление соматизмов Цветаевой с поэтической традицией;
-
рассмотреть участие соматизмов в словесных портретах в поэзии Цветаевой.
Материалом исследования послужили все поэтические тексты М. Цветаевой, опубликованные в Собрании сочинений: В 7 т. Т.1 – 3 /Сост., подгот. текста и коммент. А.А. Саакянц и Л.А. Мнухина. – М.: Эллис Лак, 1994 – 1995.
В наблюдениях над поэтическим языком Цветаевой использовались следующие словари: Словарь поэтического языка М. Цветаевой: В 4-х т./ Сост. И.Ю. Белякова, И.П. Оловянникова, О.Г. Ревзина (М., 1996 – 2004), Большой толковый словарь русского языка / Гл. ред. С.А. Кузнецов (СПб., 2001), Словарь синонимов русского языка: В 2-х т. / Гл. ред. А.П. Евгеньева (Л., 1970 – 1971), Горбачевич К.С. Словарь эпитетов русского литературного языка (СПб., 2000), Иванова Н.Н. Словарь языка поэзии (образный арсенал русской лирики конца XVIII – начала XX в.) (М., 2004), Павлович Н.В. Словарь поэтических образов: В 2-х т. (М., 1999).
Методы исследования. Характер работы предполагает использование комплексной методики, ориентированной на лингвопоэтический анализ лексики. В качестве основных методов в диссертации применяются: описательный и функционально-стилистический. В ряде случаев применялись приёмы этимологического анализа слова. Кроме того, был использован приём подсчётов при определении количества и частотности употребления соматизмов. Необходимо также учесть, что лингвопоэтический анализ лексики связан с субъективностью восприятия поэтического текста, что предполагает обращение к методу интерпретации.
Следование в работе традиционным методам изучения поэтического языка, представленным в трудах классиков лингвистической поэтики – В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, Б.А. Ларина, Ю.М. Лотмана, Б.Б. Томашевского, Ю.Н. Тынянова, Л.В. Щербы, Е.Г. Эткинда и др., сочетается с обращением к кругу новых идей и подходов, связанных с работами В.П. Григорьева, Л.В. Зубовой, Н.А. Кожевниковой, Н.В. Павлович, Л.Г. Пановой, Д.М. Поцепни, О.Г. Ревзиной и др., а также с серией коллективных монографий учёных РАН «Очерки истории языка русской поэзии XX в.» (1990, 1993, 1994, 1995).
Научная новизна работы состоит в том, что, во-первых, диссертационное исследование посвящено малоизученному пласту поэтического языка М. Цветаевой. Во-вторых, изучаемый фактический материал анализируется комплексно, с учётом многих свойств слова: рассматривается не только поэтическая семантика соматизмов, но и их фонетический образ, грамматическая форма и стилистические свойства. Новым шагом в исследовании является составление и описание парадигм образов в группе соматизмов, а также рассмотрение соматизмов в контексте поэтической традиции.
Теоретическая значимость исследования определяется тем, что оно входит в круг работ по изучению языка в его эстетической функции и способствует познанию картины мира одного из крупнейших поэтов XX века. Исследование затрагивает аспекты, которые находятся в центре внимания современных филологов: семантическая осложнённость слова, образная реализация слова, авторская лексикография и соотношение традиции и новаторства поэтического словоупотребления.
Практическая значимость работы связана с возможностями использования её результатов при изучении истории русского поэтического языка, при лексикографическом описании образных средств языка поэзии как М. Цветаевой, так и в целом лирики начала XX века, а также при разработке вузовских курсов по стилистике русского языка, теории литературы, филологическому анализу текста, специальных курсов, посвящённых языку поэзии начала XX века и поэтическому языку М. Цветаевой.
Апробация результатов исследования. Основные положения работы обсуждались на заседании кафедры русского языка филологического факультета СПбГУ и на аспирантских семинарах по лексикологии и стилистике под руководством проф. Д.М. Поцепни и по грамматике под руководством проф. Г.Н. Акимовой (2000 – 2003 гг.).
Отдельные фрагменты диссертации излагались в докладах, прочитанных на межвузовской конференции «Век и Вечность: Марина Цветаева и поэты XX века» в июне 2001 г. в г. Череповце; на международной научно-практической конференции «Современная русистика: проблемы, пути решения» в феврале 2002 г. в г. Санкт-Петербурге; на XXXI межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов СПбГУ в марте 2002 г.; на X Международной научно-тематической конференции «М. Цветаева в русской культуре XX века» в октябре 2002 г. в г. Москве; на Всероссийской научно-практической конференции «Актуальные проблемы современного гуманитарного образования» в апреле 2003 г. в г. Санкт-Петербурге; на XI Международной научно-тематической конференции «Эмигрантский период жизни и творчества М. Цветаевой» в октябре 2003 г. в г. Москве.
На защиту выносятся следующие положения, представляющие собой основные итоги исследования:
-
Соматическая лексика в поэзии М. Цветаевой является активной лексической группой. Динамика употребления этой лексики соответствует особенностям эволюции поэтического языка Цветаевой. Стилистическая и семантическая дифференциация соматической лексики имеет жанровую обусловленность, соотносится с разными функциями соматизмов и отражает поэтические задачи автора. Разнообразие значений соматизмов в поэзии М. Цветаевой говорит о том, что автор использует традиционную древнейшую форму представления человека в тексте – метонимическую, которая создаёт не только телесный образ лирического «я», но и соотносится с его духовным миром, с чувствами и эмоциями.
-
Богатый семантический и словообразовательный потенциал, выразительная внутренняя форма и стилистическое разнообразие позволяют соматизмам активно взаимодействовать с другими словами контекста на фонетическом, лексическом и грамматическом уровнях поэтического языка. Это приводит к смысловой осложнённости многих соматизмов в поэзии М. Цветаевой. В употреблении соматической лексики находит выражение диалектическая позиция поэта: духовные явления познаются через внимание к телу, а телесные образы одухотворяются.
-
Соматическая лексика в поэзии М. Цветаевой активно вовлечена в тропеический процесс начала XX века. Соматизмы являются как субъектами, так и объектами образного употребления. Парадигмы образов в этой лексической группе свидетельствуют о взаимопроникновении мира и человека: не только тело и его части соотносятся с окружающим миром, но и мир осмысляется в соматических образах. Неслучайно в системе образных средств в группе соматизмов особое место занимают компаративные тропы (метафора, олицетворение, перифраза, гипербола, а также сравнение и эпитет) и стилистические фигуры, основанные на отождествлении или сопоставлении (параллелизм, антитеза и хиазм).
-
Образное употребление соматизмов в поэзии М. Цветаевой обнаруживает несомненные связи с русской поэтической традицией XVIII – начала XX века, истоки которой восходят к мифологическим представлениям, античным учениям и сакральным текстам. Оригинальность авторской обработки соматических образов заключается, прежде всего, в расширении их круга, соматизмы включаются в новые по тематике контексты, происходят трансформации традиционных тропеических конструкций. Сочетание в поэзии М. Цветаевой традиций мировой культуры и собственных творческих представлений ярко проявляется в созданных ею словесных портретах. Соматизмы в поэзии Цветаевой являются основным средством описания внешности человека. Поэт создаёт целую галерею, в которой представлены портреты, созданные в стилистике разных художественных традиций – от иконописной и романтической до модернистской в разных её проявлениях.
Структура работы определена поставленными задачами. Диссертация состоит из введения, четырёх глав, заключения и списка использованной литературы.
Разнообразие значений соматизмов
Особенностью многих соматизмов русского языка является разнообразие их значений, как в словаре, так и в тексте. Это отмечают все, кто исследует соматическую лексику [например, Аркадьев 2002; Бирих 1995; Гак 1998 и др.]. По наблюдениям исследователей, для названий частей тела при возникновении новых значений характерны, как правило, метонимические переносы [см. об этом: Апресян 1974, 201; Бирих 1995,42 - 51].
А.К. Бирих выделяет три типа ассоциаций, в рамках которых могут происходить метонимические переносы: партитивные (синекдоха), причинно-следственные и пространственные [Бирих 1995, 42]. Наиболее распространённой моделью синекдохи является соотношение «часть тела — человек». Эта модель отмечена, например, у слов голова и рука. Менее употребительна модель «орган —+ часть органа», отмеченная у слов рука и тело. Исследование А.К. Бириха показало, что причинно-следственные ассоциации обнаруживаются у метонимических переносов, образованных по типу «часть тела — его функция», что характерно, например, для слов голова и мозг. И, наконец, пространственная метонимия основана на актуализации в первичном значении сем вместилище и поверхность .
Сема вместилище отмечается у значений, связанных метонимической моделью «часть тела — органы, там локализованные». Эту модель мы находим, например, у слова грудь. Сема поверхность обнаруживается у модели «часть тела — сторона туловища, где она находится». Эта модель встречается, например, у слова сердце.
Общепризнанным является тезис Г.О. Винокура о том, что «поэтический язык не существует без прочных корней в языке реальной действительности» [Винокур 1959, 247]. Вместе с тем, «если сравнивать значение слова с айсбергом, плывущим в океане-текста, то можно сказать, что в толковых словарях представлена лишь вершина айсберга, а его подводная часть может быть познана только при функционировании слова в тексте, где оно приобретает и историческую «память», и культурный ореол, и социальные смыслы, и различные коннотации» [Маслова 1999, 62]. Исходя из этих положений, мы попытаемся на фоне словарных значений соматизмов выявить, какие прямые и переносные значения соматизмов представлены в поэтическом языке М. Цветаевой.
Трудности определения критериев для разграничения значений многозначного слова привели к формированию разных подходов к тому, что рассматривать в тексте - слово во всей совокупности прямых и переносных значений или выделять конкретно значение, реализуемое в том или ином контексте. Богатый опыт интерпретации значений поэтического слова накоплен писательской лексикографией.
В писательской лексикографии известны сторонники первого подхода - то есть того, что слово в поэзии представлено всеми своими значениями одновременно, и с точностью установить, какое конкретное реализовано значение или значения в данном контексте, невозможно. Такое понимание поэтического слова отражено, например, в «Словаре языка русской поэзии XX века» (М., 2001). Сторонники второго подхода - то есть того, что в поэтическом контексте можно установить семантический объём слова, составители «Словаря языка Пушкина» (М., 1956 -1961), «Словаря автобиографической трилогии Горького» (Л., 1974 - 1990) и «Словаря языка Достоевского» (М, 2001). Очевидно, выбор того или иного способа толкования слова связан, прежде всего, с отбором материала для словаря. Так, в «Словаре языка русской поэзии XX века» представлены стихотворные контексты С. Есенина, В. Маяковского, Б. Пастернака, В. Хлебникова, М. Цветаевой и др., «поэтов с обострённым восприятием слова и тяготением к усложнённой языковой форме» [Поцепня 1997, 20]9.
Необходимо отметить принципиальную разницу в толковании значений слова в «Словаре языка Пушкина»10 и «Словаре автобиографической трилогии Горького» . Составители «Словаря языка Пушкина» руководствовались ограничительным характером толкования слова, ориентируясь на факты общенационального литературного языка первой трети XIX века и часто не регистрируя смысловых осложнений и оттенков, которые получает слово в композиции художественного целого [см. об этом: СлЯП I, 9].
Автор концепции «Словаря автобиографической трилогии Горького» Б.А. Ларин писал о том, что «в исследовании художественной речи орфографическими словами и общими значениями ни на какой стадии работы обойтись нельзя. Здесь нельзя упускать из виду эстетический объект, то есть помимо реального и логического содержания речи - весь её психический эффект и главным образом именно обертоны смысла» [Ларин 1974, 35]. Составители «Словаря автобиографической трилогии Горького» - ученики и единомышленники Б.А. Ларина - со всей полнотой исследуют текстуальные употребления слов в произведениях Горького, выделяя не только словарные значения и их оттенки, но и разграничивают образные и переносные употребления слов, отмечают их совмещённое употребление, а также рассматривают эстетическое значение слова, в котором проявляется авторское видение мира [САТГ I, 11 - 39].
Третий подход в толковании значения слова, а точнее в представлении слова в словаре, намечен в «Словаре поэтического языка М. Цветаевой» (М, 1996-2004). «Словарные значения, предназначенные для представления языка как замкнутой знаковой системы, - пишет О.Г. Ревзина, - не годятся для дискурсного поэтического слова, с которым мы имеем дело в словаре. Требование понятности побудило обращаться к минимальным разъяснениям лишь в тех случаях, когда это необходимо для активной диалогической деятельности пользователя и словаря» [Ревзина 1996, 7].
Более подробно о критериях разграничения значений слов в разных типах авторских словарей см. в следующих работах: Белякова 2002, 4-7; Панова 2003, 46 - 47; Поцепня 1997,14-26.
Мы считаем, что у многозначного слова можно выделить конкретное значение, реализуемое в том или ином поэтическом контексте. Однако это не означает, что мы не признаём возможности совмещения в тексте в одном словоупотреблении нескольких значений. Тем более, что это характерно для языка М. Цветаевой [см. об этом, например: Зубова 1989; Черных 2003].
Безусловно, в языке поэзии происходит расширение семантического потенциала слова. Разрабатывая теорию эстетического значения слова в художественной речи и программу изучения авторского словоупотребления на основе лексикографического метода, Б. А. Ларин рассуждал следующим образом: «Я попытаюсь обнаружить семантические обертоны, то есть те смысловые элементы, которые нами воспринимаются, но не имеют своих знаков в речи, а образуются из взаимодейственной совокупности слов. ... ... в языке сочетание слов даёт смысл больший, чем простая сумма «значений» отдельных слов» [Ларин 1974, 36]. Д.С. Лихачёв выделял прибавочный элемент в слове поэтической речи, который «имеет ту особенность, что оказывается чем-то общим для целой группы слов. Он разрушает обособленность, изолированность слова, сливается с «прибавочными элементами» всей группы слов, вырастает в контексте поэтической речи и над её контекстом... создаёт «сверхзначение», объединяющее всю поэтическую речь, составляющее её художественное единство» [Лихачёв 1979, 113]. Е.Г. Эткинд говорил о синтетическом значении слова, носителем которого становится единство поэтического текста: «Слово в поэзии многомерно: система стиха ставит на службу поэтическому содержанию все элементы, его образующие. Значение слова, складывающееся из главного и вторичных смыслов, активизируется; в тенденции эта совокупность смыслов проявляется одновременно, различные семантические опенки взаимодействуют, усиливая и укрепляя друг друга, образуя новое значение -синтетическое» [Эткинд 1998, 185]. В то же время Ю.Н. Тынянов, поставивший вопрос о колеблющемся значении слова в стихе, придавал большое значение основному значению слова [см. об этом: Тынянов 1965].
Мы согласны с Л.Г. Пановой, которая замечает, что «если в поэтическом слове актуализируется несколько значений, ... в большинстве случаев можно установить совпавшие общеязыковые значения» [Панова 2003, 47]. По словам авторов «Словаря языка Достоевского», «...уровень значения является наиболее выразительным показателем самобытных черт языка писателя: полноты использования им полисемантического потенциала слова общелитературного языка, статистической и жанрово обусловленной предпочтительности тех или иных значении, наконец, употребления слова в новых, не известных литературному языку значениях» [Словарь языка Достоевского 2001, 12]. Именно художественный текст наглядно демонстрирует как прямое конкретное значение слова, так и все его переносные значения. Как верно замечает Л.В. Зубова, «поэтическая речь благодаря множественности контекстуальных связей оказывается организованной моделью языка с характерными для него системными отношениями» [Зубова 1989, 62].
Соматизмы в парных сочетаниях
Парные сочетания интересны не только сами по себе - как сложные по генезису и сути образования, - но и как сильное средство поэтической выразительности. В языке художественной литературы парные слова -важный элемент стиля Н.А. Некрасова, А.В. Кольцова, Л.Т. Твардовского и других поэтов, сознательно ориентирующихся на народный язык4 . По словам JI.B. Зубовой, «причина внимания писателей к этому средству состоит, видимо, в том, что парные слова до сих пор сохраняют свою первобытную образность, выражая её в кратчайшей форме» [Зубова 1989, 79].
Модель парных сочетаний является продуктивной и в творчестве М. Цветаевой, язык которой отличается предельной афористичностью и формулыюстыо. Источником подобных сочетаний исследователи справедливо считают ориентацию поэта на фольклорную стилистику, на знание французского и немецкого языков с традиционной для них моделью словосложения, а также с установкой М. Цветаевой на «поэтический эксперимент» [Зубова 1989, 79; Гарбуз 2001,326].
В поэтическом языке М. Цветаевой представлено около 50 парных сочетаний либо с компонентом соматизмом типа щёчки-зарева, лоб-бог, либосостоящих только из соматизмов типа глаза-волосы, рёбра-кости. Парные сочетания подобного рода встречаются в произведениях разных жанров - лирических стихотворениях, стилизованных под фольклор, драматических произведениях, однако большинство таких сочетаний приходится на поэмы-сказки «Царь-Девица», «Переулочки», «Молодец» и «Егорушка». Чаще всего парные сочетания используются для наглядного или эмоционально-оценочного изображения явлений природы: Ветр с кудрями-грудью (3, 198), А волна-то, глянь, - кровь-кровыо\ (3,207), животного мира: Скорый бог, / Шпоры в бок-бог\ (2, 56), и особенно человека: Ох, знак на правом па плече /Родимый, щёчки-зарева! (3, 690), Аукала, агукала, /На жар-груди баюкала... (3,215).
Как правило, М. Цветаева использует не столько устойчивые сочетания народного характера, сколько саму модель этих сочетаний. В структурном отношении среди парных сочетаний можно выделить два типа сочетаний: 1) сочетания, состоящие из двух слов-компонентов (именно двучленная структура является наиболее типичной для подобных сочетаний); 2) сочетания, состоящие из трёх и более слов-компонентов.
К сочетаниям, состоящим из трёх и более слов-компонентов, относятся сложения, сохраняющие бинарную структуру: Куполок-золотой-головка (3, 725), Губы-губы-уста (3, 684). Внутри них одно слово (головка, уста) аппозитивно сочетанию двух других (Куполок-золотой, Губы-губы). К таким сочетаниям примыкают конструкции, которые имеют вставки, чаще всего глагольные формы и местоимения: Эх кровь-твоя-кровца! (2, 274), Где рот-его-рана, / Очей синеватый свинец! (2, 297), Лоб-гладя-чело (3, 215), Ресницы-нежит-стрелы (3, 260), Лик-наклоняет-солнце (3, 260), Грудь-разломила-сталь (3, 261), Голова-моя-держава (3, 322), Голова-моя-завалы (3, 322), Голова-моя-пропажа (3,322).
Отдельно необходимо выделить парные сочетания, которые невозможно интерпретировать как бинарные, так как они представляют собой разомкнутые ряды. Как правило, открытый ряд с одинаковыми отношениями элементов образуется в том случае, когда эти отношения либо синонимичны: Вся-то глотка-пересохла-гортанъ! (3, 239), либо ассоциативного характера: Лоб-ему-грудь-плеча / Крестит на сон ночной (3, 261), Крылышек промеэ/сду /Грудку-взял-ей-стан (3, 255), Как грудку-мне-стан (3,237).
Семантические отношения между компонентами парных сочетаний в языке М. Цветаевой чаще всего строятся по фольклорным моделям, в соотношении с которыми можно выделить сочетания: 1) синонимического характера типа путь-дорога, 2) ассоциативного (равноправного) характера типа хлеб-соль, 3) тавтологического xapaicrepa типа синий-синий; 4) определительного характера типа земля-матушка, 5) смешанного характера типа дым-туман. Первые три модели характерны для парных сочетаний, в которых грамматические отношения компонентов не выражены. К сочетаниям, в которых грамматические отношения компонентов выражены частично, относятся сочетания определительного и смешанного характера.
К сочетаниям синонимического характера относятся сочетания кровь-руда (1, 576), губы-губы-уста (3, 684), лоб-гладя-чело (3,215). Как правило, компоненты этих сочетаний представляют слова семантически близкие, но стилистически различные: кровь, губы, лоб - нейтральные, руда - областное слово, уста, чело -устаревшие. Однако эти сочетания не являются простой тавтологией, повторением слов с одинаковым значением. Второе слово определяет, уточняет первое. Например, в сочетании Лоб-гладя-чело соматизмы лоб и чело стилистически противопоставлены как нейтральное и высокое. Архаизм чело употребляется с эпитетами высокое, благородное, в которых актуализируются интеллектуальные, душевные, внутренние качества человека, а слово лоб чаще сочетается с прилагательными, характеризующими физический облик человека {покатистый, широкий). Объединяя архаическое значение слова с современным значением, М. Цветаева нейтрализует семантико-стилистические различия между синонимами, превращая разные слова в одно слово широкого значения.
С одной стороны, синонимы взаимообогащаются собственными различительными признаками, с другой - различительные признаки синонимов -стилистические, коннотационные, градационные - определяют их лексическую противопоставленность. Так, в драме «Федра» эпизод признания кормилицей своей вины построен на ассонансе гласного звука [у], который повторяется на протяжении практически всего монолога кормилицы и создаёт эффект плача: Зубы выпали, блюды пребыли: / Зубы выпали, блюды пребыли: / Губы-губы-уста, сласть любая! / Зубы выпали -слюнки убыли! (3,684). Сочетание Губы-губы-уста представляет собой звукоподражательный градационный ряд синонимов, в котором компоненты, сливаясь в одно целое на фонетическом уровне, усиливают эмоциональный настрой всего контекста. И в тоже время, сочетание представляет восходящую градацию соматизмов, в результате которой губы теряют признак телесности, превращаясь в свою противоположность уста.
Сочетания, состоящие из двух равноправных элементов глаза-волосы (3, 285), десницей-шуей (3, 708), руки-ноги (3, 197), перст-ладонь (2, 56), образуются на основе ассоциативной связи между его элементами, которая с одной стороны, обусловлена семантическими отношениями в лексике, с другой - зависит от ситуации речевого общения. Так, в анализируемых сочетаниях слова-компоненты объединяются на основе общего для них в языке семантического признака «части тела». Суммарная семантика, возникающая при сближении разных по значению соматизмов, контекстуально обусловлена. Например, члены сочетания глаза-волосы объединяются по признаку цвета: Глаза-волосы как смоль! (3, 285); руки-ноги но признаку проявления силы или слабости: Руки-ноги слабые, / Как есть - лапша! (3, 197). В первом случае трансформируется устойчивое сочетание волосы как смоль, т.е. очень чёрные. О глазах обычно говорят чёрные, как уголь. Парное сочетание руки-ноги часто встречается в языке фольклора. Оно создано по способу называния частных и конкретных понятий руки, ноги для обозначения общего понятия «конечности». Оба соматизма могут сочетаться с прилагательным слабый.
Парные сочетания, в которых отношения слов носят ассоциативный характер, могут допускать вставку союза «и» между словами без нарушения смысловой и грамматической структуры сочетания. Например, в следующем контексте сочетание руки-ноги употребляется в значении «конечности»: Руки-ноги слабые, / Как есть - лапша! (3,197). Наряду с этим в том же самом значении употребляется это сочетание с союзом «и»: Не доверяй перинам: / С сугробами в родстве! / Занежат, - лести женской / Пух, рук и ног захват (3,245).
В первом стихотворении из цикла «Ханский полон» (1921) соматизмы перст и ладонь образуют парное сочетание ассоциативного характера: Конь мой земли не тронь, /Лоб мой звезды не тронь, /Вздох мой губы не тронь, /Всадник-конь, перст-ладонь (2, 56). Семантическая связь слов перст и ладонь основана не только на близости их прямых номинативных значений, где перст - «палец руки», а ладонь -«внутренняя сторона кисти руки». В данной конструкции необходимо обратить внимание и на архаичную форму первой части синтагмы, именно с ней связано переносное значение как самого слова перст, так и всего парного сочетания - о чём-либо таинственном, необъяснимом, предопределяющем судьбу [БТС, 826]. Это значение встречается в выражениях перст провидения, перст свыше. А слово ладонь является ключевым во фразеологическом выражении как на ладони, происхождение которого связано с гаданием по руке, когда по характеру линий и бугорков на ладони определяют ход жизни и внутренний мир человека, а также предсказывают его будущее». Если учесть структурное расположение сочетания перст-ладонь в контексте, а именно синтаксический параллелизм, на котором основан данный стих, а также семантику рифмы конца строки не тронь - ладонь, то можно сделать вывод, что сочетание перст-ладонь связано с гаданием по руке как сакральным действием.
Эпитеты при соматизмах
Под эпитетом (от греч. epitheton - приложение ) в работе понимается основанное на переносе значения образное, экспрессивное, стилистически значимое слово в синтаксической функции определения [Москвин 2004, 226; Никитина 1996, 154]. Эпитет как традиционный троп занимает прочное место в различных исследованиях художественной речи. И всё же законченной и общепринятой теории эпитета пока не существует. Термин эпитет употребляется в разных смыслах [см. об этом: Москвин 2004, 226 - 230]. Одна из первых классификаций эпитетов принадлежит А.Н. Веселовскому, который выделил тавтологические, пояснительные, метафорические и синкретические эпитеты [Веселовский 1940]. Учёный писал о том, что «история эпитета есть история поэтического стиля в соращённом издании» [Веселовский 1940, 73]. По словам В.П. Григорьева, «эпитет - чрезвычайно представительный для истории поэтического языка и отдельных его стилей троп» [Григорьев 1979, 162]. Как замечает Б.В. Томашевский, «задача эпитета - выделить характерную черту, сосредоточить внимание на отдельном признаке, выдвинув его на первый план» [Томашевский 1983, 198].
Соматическая лексика, употребляемая в художественной речи, отличается обилием и разнообразием встречающихся при ней эпитетов. В «Словаре эпитетов русского литературного языка»50 К.С. Горбачевича (СПб., 2000) представлены следующие соматизмы: брови, волосы, глаза, голова, голос, грудь, губы, живот, затылок, зубы, кровь, ладонь, лицо, лоб, нервы, ноги, нос, очи, пальцы, плечи, подбородок, ресницы, рот, руки, румянец, сердце, стан, тело, уста, усы, уши, шея, щёки. При этих соматизмах употребляются общеязыковые, народно-поэтические и индивидуально-авторские эпитеты [см. более подробно: Горбачевич 2000, 6 - 8]. Эпитеты, характеризуя соматизмы, указывают, как правило, на их величину, размер, форму, цвет, черты характера человека, его состояние, настроение и способности. Эпитеты при соматизмах в поэзии Цветаевой будем рассматривать с опорой на СлЭ К.С. Горбачевича.
У М. Цветаевой эпитеты при соматизмах отчётливо делятся на две группы: метафорические и метонимические [см. более подробно об этих эпитетах: Москвин 2004,118,226-230; Сиротина 1980]. Метафорический эпитет основан на переносе по сходству, а метонимический на переносе по смежности понятий.
С точки зрения семантической системы эпитетов, реализующей субъективно-психологические параметры восприятия действительности, можно выделить следующие группы метафорических эпитетов при соматизмах:
- визуальные эпитеты, основанные на видеообразе, состоящие из цветовых и световых эпитетов: О, мраморный лоб! О, тайна/ За этим огромным лбом! (1, 214) (СлЭ, 94), Не гляди, что подгибаются коленки, / Что тускнеет её лик солнцеподобиый (2, 8), После глаз твоих алмазных, / Под ладонью льющихся... (3, 48), Где глаза лазурные? (3, 197) (СлЭ, 42), О, жемчужные зубки! (3, 522) (СлЭ, 78), Глаз в пищу не дам /Агатовых (3, 672) (СлЭ, 42). Сюда же необходимо отнести эпитеты, характеризующие физическое состояние человека через его глаза, говорящие о характере взгляда: А был красив гортанный голос! /А были пламенны глаза! (1,56) (СлЭ, 42), Зеркальные! Ни зыби в них, ни лона, /Вселенная в них правит ход (2, 50) (СлЭ, 42);
- эпитеты формы: И в праведнических ладонях лоб твой / Я знаю - в кипарисовых ладонях / Зажатый и склоненный - дабы легче / Переложить в мои (1, 572), Снищу ли прощенья за / Слезы в твоих глазах / Оленьих. (1, 249) (СлЭ, 42), В руки, вот в эти ладони, в обе, Раковинные (2, 214), Выстрадавшая раздастся грудь / Раковинная (2,215);
- эпитеты субъективного качества: Где впервые глазами волчьими I Ты нацелился мне в лицо (1,240) (СлЭ, 42), Но дремучие очи сомкнув, / Но уста полураскрыв - спит себе (1,259), За моей спиной крылатой / Вырастающий ключарь, / Еженощный соглядатай, / Ежеутренний звонарь (1,412), Долг плясуна -не дрогнуть вдоль каната, / Долг плясуна - забыть, что знал когда - то / Иное вещество, / Чем воздух - под ногой своей крылатой! / Оставь его. Он - как и ты -глашатай/Господа своего (1, 529), Голоса с их игрой сулящей, /Взгляды яростной черноты, / Опаленные и палящие / Роковые рты (1,235), Четвертый год. / Глаза, как лед, / Брови уже роковые, / Сегодня впервые / С кремлевских высот / Наблюдаешь ты /Ледоход( 1, 264), Стальная выправка хребта / И вороненой стали волос (2,24), Будет грудь моя стальная /Колыбелочкой тебе (3,211);
- слуховые эпитеты, основанные на аудиообразе: Соловьиное горло своё сберечь / На на тот на свет - соловьем пришла! (1, 449) (СлЭ, 46), Выого-Богослова / Гудыо - точно грудью /Певчей (3, 142).
Соматизмы в метафорических эпитетах характеризуются, чаще всего, при помощи сравнения с животными, птицами, огнём, драгоценными камнями и абстрактными понятиями.
Среди метонимических эпитетов можно выделить следующие группы:
- эпитеты возраста: Все, что встарь случалося на свете, / Ты узнаешь из столетних уст (1,41), И мне дороже старческие очи / Открытых небу юных глаз (1,166);
- эпитеты характера: Овеяли тонкое личико пышно / Пушистых кудрей беспокойные пряди. /В ней были движенья таинственно-хрупки. (1, 55), От дум, что вовеки не скажешь словами, /Печально дрожали капризные губки. (1, 55) (СлЭ, 50), Юная бабушка! Кто целовал /Ваши надменные губы? (1,215) (СлЭ, 50), И, умиляясь на биенье век /Ина ревнивые твои ресницы (1, 320), А пока твои глаза/ Черные - ревнивы, / А пока на образа / Молишься лениво - / Надо, мальчик, целовать /В губы - без разбору (1, 353) (СлЭ, 43), Прозвенел кремнистый путь / Под усердною ногою, / И один к нему на грудь / Пал курчавой головою (1, 358), Стойкие души, стойкие ребра, - / Где вы, о люди минувших дней?! (1, 392), И ребра - стойкие / На мытарства: /Дабы на койке нам / Помнить - Царство! (1,428), Я лживую кровь свою / Пою - в вероломных жилах. / За всех вероломных милых / Грядущих своих - я пью! (1,461), Над снежным валом иль над трубной сажей / Дугой согбен, всё ж -гордая спина! (1,552);
- эпитеты настроения: К его задумчивым губам / Они прильнули обе... обе... (1, 57), В моих глазах тоской о чуде / Такая ненависть зажглась, / Что этих слишком гневных глаз, / Не вынося, боялись люди (1,71) (СлЭ, 43), Да здравствует комедьянт! / Да здравствует красный бант / В моих волосах веселых! / Да здравствуют дети в школах, / Что вырастут - пуще нас! (1, 462);
- эпитеты состояния и качества: Всё видит, всё знает твой мудрый зрачок, / Сердца тебе ясны, как травы (1,70), Торжествует синева /Каждой благородной веной. / Жест і\аревича и льва / Повторяют кружева / Белой пеной (1, 184), Длинной рукою незрячей / Гладя раскиданный стан, / Что на груди твоей плачет / Твой молодой Иоанн. (1, 358), Белый памятник надгробный /На моей груди живой (1,412), Дело Царского Сына - / Быть великим и добрым / / Чтить голодные ребра (1,440), Когда ж к твоим пророческим кудрям / Сама Любовь приникнет красным углем (1,463), Когда-то сверстнику (о медь / Волос моих! Живая жила!) (2,367).
Соматизмы в метонимических эпитетах чаще всего характеризуются при помощи сравнения с абстрактными понятиями.
В поэзии М. Цветаевой эпитеты употребляются чаще всего при характеристике частей тела и лица. Среди внутренних органов и систем, при которых встречаются эпитеты, особо необходимо выделить кровь. По словам Е. Фарыно, кровь у М. Цветаевой - «сублимированная стихия жизни, стихия стиха, стихия ночи, стихия страсти, т.е. стихия духовного и чувственного, средоточие жизни страстей...» [Фарыно 1985, 15]. Соответственно и круг эпитетов к соматизму кровь исключительно широк.
Эпитеты при соматизме кровь можно разбить на следующие семантические группы:
- темперамент, жизненная активность: А за плечом - товарищ мой крылатый / Опять шепнёт: - Терпение, сестра! -/Когда сверкнут серебряные латы / Сосновой кровью моего костра. (1,379), И за горячую кровь, / И за холодную воду. / Благодарю за любовь. /Благодарю за погоду. (1, 441) (СлЭ, 88), Я лживую кровь свою / Пою — в вероломных жилах. / За всех вероломных милых / Грядущих своих - я пью! (1, 461), От крови моей богатой, / Той, что в уши бьет набатом, Молотом в висках кует, /Очи застит красной тучей, / От крови сильно-могучей / Пленного богатыря. (1, 563), Продольное сердце, от корня до краю / Стремящее Рост и Любовь. /Древесная-чистая, - вся ключевая, /Древесная, - сильная кровь. (2, 17).
Традиции и новаторство: общая характеристика
Одна из интереснейших задач лингвистической поэтики - выяснение причин, по которым в литературе вырабатывались определенные поэтические формулы, образы, метафоры и пр. В лекции «О методе и задачах истории литературы как науки» (1870) А.Н. Веселовский писал: «... не ограничено ли поэтическое творчество известными определенными формулами, устойчивыми мотивами, которые одно поколение приняло от предыдущего, а это от третьего, которых первообразы мы неизбежно встретим в эпической старине и далее, на степени мифа, в конкретных определениях первобытного слова? Каждая новая поэтическая эпоха не работает ли над исстари завещанными образами, обязательно вращаясь в их границах, позволяя себе лишь новые комбинации старых и только наполняя их тем новым пониманием жизни, которое собственно и составляет ее прогресс перед прошлым?» [ Веселовский 1940,51].
В истории словесного искусства взгляды на проблему традиции и новаторства часто претерпевали изменения. Наиболее канонизирована эта проблема была в литературе классицизма, провозглашавшего подражание греко-римским образцам и учение о трёх стилях. Однако в России это направление довольно быстро уступило место романтизму, где главным был принцип свободы творчества. Для реализма, главенствующего метода русской литературы XIX века, было характерно как бережное отношение к традиции, так и её развитие [см. об этом: Бореев 2003, 481 -482].
Вопрос о традиции и новаторстве резко обострился в России в начале XX века. Для ряда поэтических направлений этого периода характерна недооценка значения традиции в развитии литературы. Наиболее открыто противопоставили себя классике футуристы, провозгласив новыми принципами искусства абсолютную свободу поэтического слова, резкое неприятие всей предшествующей культуры: «Только мы -лицо нашего Времени. ... Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее иероглифов. Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода Современности» [манифест футуристов «Пощёчина общественному вкусу», М., 1912 г.; цит. по: Соколов 1982, 347 - 348]. Однако попытки нарушить диалектическую связь традиции и новаторства оказались нежизнеспособными даже для В. Маяковского и В. Хлебникова [см. об этом: Панченко, Смирнов 1971]. Раскрывая механизм развития традиций внутри литературного процесса, В.В. Мусатов пишет: "Традиция есть необходимое условие бытия искусства, механизм её универсален, и в развитии литературы нет ни отхода от традиций, ни приближения к ним. Есть опора на разные традиции, есть их неожиданный выбор и неожиданное осмысление [Мусатов 1980, 6].
В изучении проблемы преемственности существует немало трудностей. Во-первых, оно осложнено внутрилитературной борьбой того или иного исторического периода, субъективными симпатиями и антипатиями. Известно, например, что М. Горькому поэзия М. Цветаевой была чужда: «... Талант её мне кажется крикливым, даже - истеричным, словом она владеет плохо... Она слабо знает русский язык и обращается с ним бесчеловечно, всячески искажая его...» [цит. но ССЦ: 7, 196]. Другая сложность состоит в том, что историко-литературное значение традиции в творчестве писателя не всегда совпадает с его собственным восприятием этих традиций. Так, например, на попытки критика и историка литературы 10.11. Иваска определить влияние на поэзию М. Цветаевой современников, в частности В.Иванова, М. Цветаева отреагировала так: «Я никогда не была в русле культуры. Ищите меня дальше и раньше» (7, 383). В-третьих, трудно бывает показать точки соприкосновения различных писателей. Как справедливо отмечает П.С. Выходцев: "Если бы проблема традиций состояла в использовании идей, тем, образцов, даже общего направления творчества художника, то всё бы решалось гораздо проще. По писатель воспринимает традицию через призму собственного видения и понимания реальной жизни. Поэтому у него "некрасовское" или "пушкинское" становится и похожим и непохожим на некрасовское и пушкинское" [Выходцев 1973,159].
Тем не менее, проблема традиции и новаторства в русской поэзии начала XX века глубоко и перспективно рассматривается в работах П.А. Афанасьевой [Афанасьева 2004], Золотарёвой [Золотарёва 1987], Н.А. Кожевниковой [Кожевникова 1986], Л.Г. Пановой [Панова 2003], Н.К. Соколовой [Соколова 1980] и рядом других исследователей.
