Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Теоретические вопросы исследования: языковая личность-словообразовательная модель- индивидуально-авторское новообразование 12
1.1 Словотворчество как лингвистическая составляющая сильной языковой личности 12
1.2. Языковая словообразовательная модель 18
І.З.Язьїковая словообразовательная модель и индивидуально-авторское новообразование 23
1.3.1. Понятие «индивидуально-авторское новообразование» 23
1.3.2. Критерии индивидуально-авторского новообразования 24
1.3.3. Вопрос о статусе индивидуально-авторских новообразований по отношению к языковой системе 33
Некоторые итоги 39
Глава II. Словотворчество К. Бальмонта в контексте ею нормативных вкусов 41
2.1. Основные модели новообразований К. Бальмонта 41
2.2. Основные модели узуальных производных, используемых К. Бальмонтом 45
1 Іекоторьіе и гоги 50
Глава Ш. Словотворчесіво И. Северянина в контексге его норма тивных вкусов 55
3.1. Основные модели новообразований И. Северянина 55
3.2. Основные модели узуальных производных, используемых И. Северяниным 62
І Іекоторьіе итоги
Глава IV. Индивидуальное словотворчество К. Бальмонта и И. Северянина на экране словообразовательного узуса 80
4.1. Новообразования, созданные по узуальным словообразовательным правилам («потенциальные» слова) 80
4.1.1. Потенциальные слова в текстах К. Бальмонта 80
4.1.2. Потенциальные слова в текстах И. Северянина 85
Некоторые итоги 99
4.2. Новообразования, частично воспроизводящие правила словообразовательного узуса («около-потенциальные» слова) 100
4.2.1. «Около-потенциальные» слова в текстах К. Бальмонта 100
4.2.2. «Около-потенциальные» слова в текстах И. Северянина 101
Некоторые игоги 107
4.3. Новообразования, не опирающиеся на словообразовательный узус («окказиональные» слова) 108
4.3.1. Окказиональные слова в текстах К. Бальмонта 108
4.3.2. Окказиональные слова в текстах И. Северянина 108
Некоторые игоги 115
Заключение 116
Основные выводы 116
Перспективы исследования 119
Библиография 124
- Словотворчество как лингвистическая составляющая сильной языковой личности
- Основные модели новообразований К. Бальмонта
- Основные модели новообразований И. Северянина
Введение к работе
В одной из своих работ известный ученый-филолог Ю.М. Лотман пишет о задачах науки, подчеркивая, в частности, что «наука и не представляет собой инструмента для получения готовых ответов» [Лотман 1972: 4]. Мы обращаемся сейчас к этим словам потому, что заинтересовавшие нас вопросы, несмотря на большое количество серьезных исследовательских работ, число которых в последние годы только возрастает, все еще далек от окончательного решения. Речь идет о вопросах, составляющих проблему сложных взаимоотношений Языка и Личности.
В работе эта проблема сужена: мы остановимся только на одном из ее вопросов, обозначенном как индивидуально-авторское словотворчество в его отношении к языковым словообразовательным стандартам, или, иными словами, системно-языковое и индивидуально-авторское в словотворчестве.
Объектом исследования являются индивидуально-авторские новообразования «морфологического типа» (в дальнейшем ИАН), созданные К. Бальмонтом и И. Северяниным.
Предмет исследования - это взаимодействие между языком и личностью, показанные на материале индивидуально-авторского словотворчества - волевого процесса создания автором новых слов.
Актуальность исследования заключается самой постановке вопроса, не ставшего еще традиционным: вопросе о степени зависимости личности от языкового словообразовательного стандарта.
Цели исследования - проследить взаимосвязи между языком и личностью на материале индивидуально-авторских новообразований. Такая постановка вопроса позволит не просто исследовать индивидуальную языковую способность личности, но и, что для нас более существенно, глубже понять системно-языковые законы словопроизводства и степень их «строгости» по отношению к творчеству личности.
Методы исследования использовались нами в следующем комплексе.
Сравнительно-сопоставительный метод: сопоставление творческого
( «почерка» двух личностей, сопоставление предпочтений творца слова и
«употребителя» узуальных слов (совмещенных в одном лице), сопоставление использованных К. Бальмонтом и И. Северяниным моделей с моделями, действующими в словообразовательном узусе.
Лингвистическое описание с лементами словообразовательного анализа - основной метод изложения материала.
Использование статистического метода связано с выяснением количественных отношений между ИАН, созданными по разным моделям.
Метод сплошной выборки использовался при отборе фактического материала. В идеале, следует рассматривать словотворчество любого автора в полном объеме, однако ввиду недоступности некоторых произведений (таких, например, как воспоминания «Уснувшие вёсны» И. Северянина, которые печатались только в отрывках) это оказалось невозможным. Тем не менее, в работе был предпринят возможно максимальный охват фактического материала.
Источником фактического материала явилось творчество И. Северянина и К. Бальмонта. Основную часть составляют, разумеется, поэтические тексты К. Бальмонта и И. Северянина, однако материал был взят и из их прозаических произведений, что, кстати, позволило сделать некоторые наблюдения, касающиеся зависимости индивидуальных вкусов творца слова от жанра произведения.
Исследование вопроса, поставленного в работе, невозможно без сравнения и сопоставления индивидуального словопроизводства нескольких (хотя бы двух) языковых личностей.
Для исследования выбраны языковые личности К. Бальмонта и И. Северянина. Выбор этот отнюдь не случаен: тому есть несколько причин.
1. Творчество К. Бальмонта (1867--1942) и И. Северянина (1887--1941) приходится на один и тот же период развития русской литературы -
серебряный век русской поэзии. Этот период имеет множество особенно-
7 стей, но в данном случае нас будет интересовать то, что серебряный век ха-
( рактеризуется ломкой традиций, литературных канонов, поиском новых
форм. Поэты серебряного века работали над словом, искали новые средства для выражения смыслов и тончайших оттенков переживаний, и словотворчество для многих из них явилось возможностью вновь попытаться «выразить невыразимое». Оба автора - и К. Бальмонт, и И. Северянин - могут быть охарактеризованы нами как активные творцы слова, поскольку в работе над текстом они нередко обращались к потенциальным возможностям словообразовательных ресурсов языка.
К. Бальмонт и И. Северянин реализовали себя в большей степени как поэты: несмотря на то, что первый известен как автор большого количества литературных статей и переводов, а перу второго автора, помимо статей, принадлежит труд «Теория версификации» и книга воспоминаний «Уснувшие вёсны», чаще всего К.Бальмонт и И. Северянин обращались к лири-ко-поэтическим жанрам и, таким образом, не могли не ставить перед собой сходных творческих задач.
В творческом «почерке» И. Северянина и К. Бальмонта есть нечто, что сближает их творчество. Это «нечто» - склонность к словесной игре.
Мы назвали три общие черты, объединяющие творчество К. Бальмонта и И. Северянина. Все вместе они складываются в важный для исследования интегрирующий надличностный фон.
Здесь, на наш взгляд, будет уместным постараться предвосхитить те вопросы, которые могут возникнуть по поводу выбора в качестве объекта исследования индивидуально-авторского словотворчества И. Северянина. Не секрет, что многие считают (и вполне справедливо) созданные им новые слова далеко не всегда удачным. Бытует мнение о том, что творчество Северянина характеризуется, в числе прочих черт, обилием индивидуально-авторских новообразований, которые с точки зрения эстетической совершенно неуместны. Так, например, В.Н. Виноградова пишет, что в целом авторские окказионализмы И. Северянина не совсем удачны. Свое мнение ав-
8 тор мотивирует тем, что «...не оправдывает себя введение поэтического окказионализма, если за формальным словотворчеством не стоит изменение, приращение смысла или же синтаксическая либо стилистическая модификация». Индивидуально-авторские новообразования Северянина для В.Н. Виноградовой - это своеобразный «отрицательный урок» [Виноградова 2000: 70]. Во многом разделяя мнение исследователя, мы, однако, скажем, что изучаем не литературно-эстетические вопросы, а законы словообразовательной грамматики: то что с позиций эстетики кажется неправильным, с точки зрения словообразовательной грамматики может оказаться вполне грамотным. Кстати, сама В.Н. Виноградова признает, что, несмотря на некоторые словотворческие неудачи, «существуют, как это ни парадоксально звучит по отношению к предельно индивидуализированной, самобытной поэтической речи, обязательные для всех функциональных подсистем объективные нормы словообразования, на которых основана культура словотворчества» [Виноградова 2000: 70].
Научная новизна работы заключается в самой ее теме. Существует немало работ, посвященных словотворчеству различных писателей и поэтов, в том числе и К. Бальмонту и И. Северянину. Особой популярностью в этом смысле пользуется творчество И. Северянина, который, как известно, вообще стремился создавать, по его собственным словам, «осмысленные неологизмы». Словотворчество выбранных нами поэтов интересует таких исследователей, как Т.Н. Коршунова [Коршунова 1999], В.В. Никульцева [Ни-кульцева 2002]. Кроме того, словотворчество К. Бальмонта и И. Северянина нередко используется в качестве иллюстраций к общим теоретическим сведениям об индивидуально-авторских новообразованиях. Тем не менее, наше исследование ни в коем случае не дублирует названные работы, поскольку мы по большому счету не останавливаемся на исследовании словотворчества как такового: мы стремимся показать словотворчество на фоне языковых словообразовательных стандартов и увидеть в нем связь между системно-языковым и индивидуально-авторским. Мы не просто фиксируем ИАН ана-
9 лизируемых словотворцев и распределяем их по способам словообразова-
* ния, а стараемся понять, находится ли при создании ИАН автор «в плену»
языковой системы, и если это так, то в какой степени? Таким образом, нас интересуют не только особенности поэтического мастерства К. Бальмонта и И. Северянина (хотя, безусловно, и это тоже), но и связи созданных ими новых слов с языковой системой.
Теоретическое значение состоит в попытке внести вклад в концепцию соотношения системно-языкового и индивидуально-авторского в словотворчестве. Традиционно в науке уже складывались взгляды об ИАН как «нарушителях» языковой системы, «преодолевающих» языковую норму, однако стоит ли отрицать тот факт, что языковые словообразовательные модели не просто находятся в нашем сознании - они укоренены в нем чуть ли не на рефлекторном уровне? Конечно, нельзя рефлексы речеобразования сравнивать с безусловными рефлексами человеческого организма, но все же чем иначе, если не своеобразным инстинктом, объяснить наличие детского словотворчества? Дети дошкольного и младшего школьного возраста, еще не изучавшие морфемику в школе и только начинающие «набирать» свой лексикон, тем не менее, вполне грамотно образуют свои новые слова, например, дрелить «сверлить дрелью», миксерить «взбивать миксером» (ср. с общеупотребительными словами пилить, сверлить)1.
Это говорят дети. Взрослые же словотворцы в той или иной степени (или подсознательно, или благодаря пристальному изучению языка) владеют нормами языка. Если для детей словотворчество - это попытка выразить словесно то, что они не могут еще сказать общеязыковыми средствами ввиду их небольшого лексикона, то что такое словотворчество для взрослого носителя языка, тем более писателя, поэта? Может быть, то же инстинктивное создание своих слов там, где не хватает узуальных слов, а может, и вполне осмысленная, сознательная попытка преодолеть языковую норму, сделать все по-своему, создать новое, свежее, ИАН «в противовес» тому, что
1 Примеры взяты из речи пятилетнего сына автора работы
10 есть в языке? Вопрос состоит в том, насколько «словотворцу» удается это
у сделать? И удается ли вообще?
Отметим, что содержание данной работы связано с целым рядом теоретических проблемных вопросов, осветить которые, учитывая тему исследования, очень важно. Это такие понятия, как языковая словообразовательная модель, языковая личность, индивидуально-авторское новообразование и, наконец, традиционные понятия потенциальных и окказиональных слов, которые в нашем восприятии составляют самую приблизительную градацию в рамках понятия индивидуально-авторское новообразование.
Практическая значимость работы заключается:
в возможности применения ее материалов в учебной практике на занятиях, посвященных морфемике, словообразованию, лексике. Также материалы исследования могут использоваться при анализе художественного текста хотя бы потому, что ИАН - это в первую очередь стилистические, выразительные средства текста. Исследования ИАН - это важный штрих к портрету языковой личности их автора;
в составлении словаря языка поэтов (отдельные словари подобного типа активно создаются в настоящее время, так как для решения многих вопросов, связанных со словотворчеством, необходимо сопоставление и обобщение процессов индивидуально-авторского словообразования). Словари языка И. Северянина и К. Бальмонта (словообразовательные, по крайней мере) еще не созданы.
Апробация работы. Основные положения и результаты исследования были изложены в докладах и сообщениях на конференциях «Предложение и слово» в Педагогическом институте Саратовского государственного университета (1999, 2000, 2005 гг), ежегодных конференциях «Филология и журналистика начала XXI века», проходящих в Саратовском государственном университете (2003,2006 гг), а также на конференциях «Язык образования и образование языка» (Великий Новгород, 2000г) и 61-ой научной конференции молодых ученых и студентов Саратовского государственного медицин-
ского университета в 2000 г. Основные положения исследования изложены в шести публикациях.
На защиту выдвигаются следующие положения.
Языковой словообразовательный стандарт довлеет над сознанием личности. Все индивидуально-авторские новообразования, включая те, которые созданы по так называемым «окказиональным» моделям, в той или иной степени системны.
В сознании каждого «творца слова» существует некий «предел допустимого в словотворчестве»: «черта», которую он не переходит, создавая новые слова.
3. Автор избирательно подходит к словообразовательным моделям, по
которым создает новые слова: некоторые из них входят в круг предпочтений
автора, тогда как другие остаются невостребованными.
4. В основном, словотворчество языковой личности идет в русле
предпочитаемых им узуальных слов как носителей определенных словооб
разовательных моделей, но не всегда.
5. Не все стандартные модели языковой системы в равной степени во
влекаются в процессы индивидуального словотворчества.
Словотворчество как лингвистическая составляющая сильной языковой личности
Многие вопросы изучения взаимоотношений понятий «язык» и «личность» на сегодняшний день остаются открытыми, несмотря на то, что в лингвистической литературе последних десятилетий ведется активное их изучение. Отметим, что на сегодняшний день в целом сформирована теоретическая база этой проблематики: любой исследователь, занимающийся исследованием аспектов проблемы «Язык - Личность» свободно оперирует понятиями языковая личность, идиостиль, индивидуальная языковая способность и т.д. Сформированность понятийно-терминологического аппарата является одним из свидетельств пристального внимания к лингвистической проблеме. И, тем не менее, проблему эту нельзя навать полностью изученной: в ней пока остается много белых пятен.
Основное понятие, без которого невозможно изучение вопросов, связанных с взаимоотношением языка и личности - это языковая личность. В осмыслении того, что стоит за этим понятием, за основу мы берем определение, данное Ю.Н. Карауловым. Языковая личность - это «...углубление, развитие, насыщение дополнительным смыслом понятия личности вообще» [Караулов 1987: 38]. «Под языковой личностью, пишет Ю.Н. Караулов, -- я
понимаю совокупность способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов), которые различаются а) степенью структурно-языковой сложности, б) глубиной и точностью отражения действительности, в) определенной целевой устремленностью. В этом определении соединены способности человека с особенностью порождаемых им текстов» [Караулов 1989: 3].
Несколько слов о направлениях исследования языковой личности.
1. Исследователями языка делаются попытки создания своеобразных «портретов» отдельных языковых личностей [см.: Жаткин 2000; Карташова 2000; Шилина 2000], хотя, на наш взгляд, можно поспорить о том, насколько удачны некоторые из них. Так, например, вряд ли стоит делать выводы о том, что сильной языковой личностью является Иоанн Грозный, выстраивая доказательство этого утверждения на основе употребляющихся им многочисленных бранных выражений [Шилина 2000]. И все-таки в целом лингвистические исследования, основанные на том, что каждая личность (и языковая личность как одно из ее проявлений) несет в себе как индивидуальные черты, так и черты того социума, к которому она относится, не могут не заинтересовать языковедов.
Интерес этот в первую очередь проявляется в том, что в таких работах рисуются обобщающие портреты языковой личности или, по крайней мере, существенные штрихи к таким портретам, например: обобщающий языковой портрет женщины-калмычки [Есенова 2000], программистов [Иванова 2000], штрихи к портрету современного бизнесмена [Милёхина 2000] и т.д. Подобные штрихи и целые портреты в сумме своей подводят к осознанию понятий «речевая культура» и, как высшая ее форма, «элитарная речевая культура», что активно изучается в настоящее время [см., например: Верше-ня 2000, Инфантова 2000].
Интерес к языковой личности проявляется и в том, что через ее теорию исследователи преломляют и ставшие уже традиционными вопросы лингвистики, преломленные через теорию языковой личности. Это касается, например проблемы «Язык и Речь» [см.: Красных 1998].
И все же, несмотря на пристальное внимание исследователей к кругу вопросов, связанных с языковой личностью, нельзя сказать, что это явление изучено полностью. И один из главных сложных вопросов ее изучения заключается в трудностях отграничения фадиционного (того, что идет от языка, от его системы) от индивидуального (того, что идет от личности, что создано ей). Какой бы вопрос, связанный с языковой личностью, не подвергался изучению, мы обязательно столкнемся с этой трудностью. Это неоднократно отмечается исследователями языковой личности. Например, Г.Г. Инфантова, говоря о портретах языковых личностей, «нарисованных» лингвистами, отмечает, что «...пока еще нет возможности отграничить в этих портретах то, что является индивидуальным, свойственным данной языковой личности, от того, что является характерным для всех носителей элитарной речевой культуры» [Инфантова 1999: 272]. Заметим, что ведущим признаком последней является именно характер взаимоотношения личности с языковой системой.
В первую очередь трудности познания проблемы «Язык - Личность» связаны с объемом самих понятий язык и личность, которые далеко не элементарны. Каждое из них можно рассматривать в целом ряде аспектов. Так, например, язык мы изучаем как общественное явление, как организованную структуру, работающую по своим внутренним законам, как систему знаков, как явление исторически сложившееся и постоянно развивающееся. Личность по сути своей также неэлементарна. Сославшись на иссле дование Ю. Н. Караулова, мы повторим вслед за ним, что «...личность есть средоточие и результат социальных законов», что «...она есть продукт исто рического развития этноса», что личность «...по причине принадлежности ее мотивационных предрасположений, возникающих из взаимодействия био логических побуждений с социальными и физическими условиями...» тесно 1 связана со сферой психического. И, наконец, «...личность есть создатель и пользователь знаковых, то есть системно-структурных по своей природе образований». [Караулов 1987: 22]. И это еще далеко не все. Мы говорим о Личности как таковой, не забывая, однако, о том, что за ней стоит множество конкретных личностей, многообразных в своих проявлениях.
Изучая языковую личность как одно из проявлений личности вообще, мы снова сталкиваемся со сложностью понятия.
Так, некоторые исследователи склонны различать несколько аспектов «человека говорящеі о» (имеется в виду личность, одним из видов деятельности которой является речь). Например, В.В. Красных различает языковую личность, под которой понимается «...личность, проявляющая себя в речевой деятельности, обладающая определенной совокупностью знаний и представлений...», речевую личность, то есть личность, проявляющую себя в коммуникации путем выбора и использования определенного набора как собственно языковых, так и внеязыковых средств, и коммуникативную личность, под которой имеется в виду «...конкретный участник конкретного коммуникативного акта, реально действующий в реальной коммуникации». [Красных 1998].
По мере изучения языковой личности возникают все новые и новые вопросы относительно самого объема понятия «языковая личность». Что такое языковая личность? То, как проявляет себя в речи конкретная личность? Безусловно, да, но это еще далеко не все. Можно говорить о языковой личности и как о собирательном «портрете» целой коалиции личностей, и это тоже будет верно. На наш взгляд, правомерно говорить, например, о языковой личности поэта-символиста, так как литературное течение с его законами и нормами в достаточно большой степени диктует особенности творчества отдельного автора. Так же правомерно говорить, допустим, о «собирательной» языковой личности школьника, программиста, врача. Наконец, применительно к художественным текстам, можно говорить, например, о языковой личности героя произведения хотя бы потому, что автор зачастую наделяет его индивидуальными, яркими особенностями построения фраз, словоупотребления, использования грамматических форм. Но в то же время каждая языковая личность героя произведения - это проявление языковой личности автора.
Для нашего исследования одним из важных вопросов, связанных с понятием языковая личность, является вопрос о словотворчестве как лингвистической составляющей языковой личности.
В научной литературе последних лет (см., например материалы конференции «Язык образования или образование языка») фигурирует такое понятие как сильная языковая личность. Возникает вопрос: правомерно ли такое уточнение понятия языковая личность? Вопрос далеко не праздный: если наукой принимается понятие сильная языковая личность, значит, приходится признать, что существует и понятие слабая языковая личность? Возможно ли измерить «силу» или «слабость» языковой личности? Что (или, точнее, кого) можно назвать «сильной» языковой личностью, а что (и кого) -«слабой»?
Вопрос этот интересен не только сам по себе, но и с позиций данного исследования: можно ли назвать словотворчество своеобразной «лингвисш-ческой составляющей» сильной языковой личности?
Понятие сильная языковая личность в науке возникло не случайно. Определение Ю.Н. Караулова, которое было приведено выше, акцентирует наше внимание на связи индивидуальных способностей человека с текстами, которые он создает (при этом текст следует понимать широко: как речевое произведение вообще, а не только письменное). Естественно, что языковые способности человека индивидуальны. В связи с этим можно выделить два уровня взаимодействия личности с системой языка.
1. Человек является потребителем языковой системы: он создает тексты, «черпая» средства из ресурсов языковой системы и используя их «в готовом виде».
2. Человек является преобразователем языковой системы: на базе ресурсов языка он создает нечто новое (например, новое слово, непривычное словоупотребление) и, тем самым, из потребителя языковой системы он превращается в творца.
Оба эти уровня объективно существуют: сам факт существования словотворчества доказывает это. Можно предположить, что стремление выйти за рамки языковой системы, попытка преобразовать ее хотя бы на уровне языковой игры характеризует именно сильную языковую личность. В этом смысле можно сказать, что словотворчество - это лингвистическая составляющая сильной языковой личности, хотя она и не является обязательной (немало известнейших писателей и поэтов вообще не использовали словотворчество как средство для создания новых оттенков смыслов и эмоций в своих произведениях). На это есть свои основания: словотворчество - это зачастую не просто создание нового слова по готовой модели, но порой сознательная попытка «сломать» языковой словообразовательный стандарт.
Какими чертами может быть охарактеризовано словотворчество как лингвистическая составляющая языковой личности? Видимо, оценивать его нужно со следующих позиций:
1) большая / меньшая степень активности в создании индивидуально-авторских новообразований;
2) широкий / узкий диапазон словообразовательных моделей, использующихся для создания новых слов;
3) большая / меньшая зависимость сознания автора (языковой личности) от словообразовательного стандарта.
Из этого напрашивается вывод о том, что чем больше активность личности, тем она «сильнее». Однако реально все не так просто: порой «сила» языковой личности оборачивается и ее «слабостью»: наличие большого количества индивидуально-авторских новообразований в текстах того или иного автора может характеризовать его как словотворца, а не просто потребителя языковой системы. Это объективно. Но также объективно и то, что активное словотворчество - это, возможно, и свидетельство «слабости» автора, который не может найти для выражения мысли, причем часто по субъективным причинам, необходимую языковую единицу, а то и создающего новые слова с прагматичными целями, такими, например, как поиск рифмы.
В исследовании нами будет использоваться термин «сильная языковая личность», поскольку, думается, следует разграничивать языковую личность, пользующуюся ресурсами системы языка, и языковую личность, вносящую новое в уже устоявшееся в языке. Однако мы сознаем всю относительность этого понятия: говоря «сильная языковая личность», мы имеем в виду ее способность к активному созданию новых лексических единиц, что, однако, не исключает ее слабости в других проявлениях.
Основные модели новообразований К. Бальмонта
При исследовании индивидуально-авторского словотворчества К. Бальмонта можно увидеть, что одним языковым словообразовательным моделям он отдает явное предпочтение, тогда как другие он использует реже или не использует совсем. Очертим круг моделей, использующихся автором для создания новых слов.
Среди моделей существительных Бальмонт наиболее активно использует высокопродуктивную модель абстрактные существительные с суфф. -остьАесть, мотивированные прилагательными. Количество зафиксированных нами слов, созданных по этой модели, составляет 21 новообразование. Среди них глубинность («...в глубинности вод»), звездность («...В блестящих звездностях есть бешенство страданья...»), бездонность («Когда бездонностями дикими/Над нами властвует Луна...») и др.
Такой выбор не случаен, поскольку, на наш взгляд, напрямую связано с творческими задачами автора. Вспомним то литературное течение, к которому принадлежит творчество К. Бальмонта. Картина мира в символистическом произведении рисуется, в основном, как нечто бесплотное, абстрактное, колеблющееся. Вот почему автор для своей творческой палитры берет именно абстрактные существительные, причем, можно сказать, «самые абстрактные», поскольку к другим суффиксам отвлеченных существительных, -от(а), -изн(а), -0, как правило, примешиваются другие значения (собирательности, вещественности). Суффикс же -остьЛесть придает существительному абстрактное значение, так сказать, в чистом виде [см. Бакина 1975, 137].
Создается впечатление что Бальмонт, не ограничиваясь «арсеналом» общеязыковых абстрактных существительных, которые, как мы увидим, также зафиксированы в его текстах, делает попытку расширить их круг посредством словотворчества. Следует отметить малые «словообразовательные усилия», затрачивающиеся на создание таких ИАН: суфф. -ость потенциально способен без труда присоединяться к большому кругу основ. Эта модель является продуктивной в словотворчестве К. Бальмонта: никаких иных предпочтений среди моделей имен существительных мы не выявили, хотя есть единичные случаи создания иных суффиксальных существитель 43 ных (утонченник от утонченный), а также префиксальных существительных (переплеск от плеск).
Среди моделей прилагательных, использующихся для создания новых слов, в словотворчестве К. Бальмонта на первом месте, безусловно, стоят сложные прилагательные (71 ИАН), представляющие собой конденсированные словосочетания. Чаще всего Бальмонт создает сложные прилагательные с сочинительным соотношением основ. Выбор основ достаточно прихотлив. Порой автор использует основы со сходным по теме значением. Так, например, общим значением «цвет» объединены основы в ИАН лило-вато-желто-розовый, злато-алый. Однако нередко Бальмонт сталкивает в одном сложном прилагательном разнородные понятия (смутно-великий, недвижно-золотой, светло-пушистый) и даже противоположные смыслы (кроваво-жалкий, отдаленно-приближенный, разорванно-слитный). Довольно часто Бальмонт стремится объединить в одно сложное прилагательное похожие по звучанию основы так, как, например, в ИЛИ оіселанно-желательный (основы однокоренных слов), сладко-онемелый (в основах преобладают сонорные согласные).
Некоторые основы являются наиболее часто употребимыми у К. Бальмонта. Так, например, из 71 ИАН шесть сложных прилагательных объединены общей первой основой вечно- (вечно-новый, вечно-свежий), два -общей первой основой глубоко- (глубоко-мучительный), два - общей первой основой светло- (светло-холодный), два - общей первой основой сладко-(сладко-медлительный).
Опорный компонент сложных прилагательных равен самостоятельному слову: индивидуально-авторские новообразования со связанным опорным компонентом нами не зафиксированы.
В целом, можно сказать, что создание сложных прилагательных Бальмонтом продиктовано не только продуктивностью модели, хотя, конечно, и это играет большую роль: он стремится сконденсировать в одном слове сложные значения, передающие тонкие оттенки смыслов, ассоциации. Это в полной мере отвечает авторской задаче изобразить зыбкий, изменчивый мир. «Его влекут... нежные, зыбкие состояния в природе - чары лунного света, мление сонного воздуха... Он рисует дымку, колорит, игру света и тени» [Барковская 1993: 56].
На втором месте среди ИАН-прилагательных в словотворчестве Бальмонта стоят сложно-суффиксальные прилагательные (12 ИАН). Из них 9 ИАН - прилагательные с опорной основой существительного (косодушный, многозвенный) и 3 - сложные прилагательные с глагольной опорной основой (многопевный).
В целом, словотворчество Бальмонта в сфере прилагательных, в основном, ограничивается двумя моделями, хотя нами зафиксированы единичные случаи префиксальных (неподводный) и суффиксальных (плеядный) прилагательных.
Создание новообразований-глаголов не характерно для словотворчества Бальмонта. Нами, правда, зафиксированы отдельные случаи таких новообразований (озверить), однако ясно ощущается, что автор не испытывает особой нужды в том, чтобы расширять в текстах круг глаї олов за счет словотворчества. Поскольку в языке действуют продуктивные глагольные модели, почти полное отсутствие ИАН-глаголов в словотворчестве Бальмонта, думается, связано со вкусами автора и с его творческими задачами: поэту-символисту не свойственно создавать динамичный мир.
Новообразования-наречия, в основном, создаются автором по двум моделям, одна из которых квалифицируется как окказиональная в академических грамматиках.
Наречия с суффиксом -о, мотивированные прилагательными, зафиксированы в количестве 13 единиц. Среди них такие ИАН, как безбрежно, кругозорно («И море ширилось безбрежно, кругозорно...), сновиденно («Есть сновиденно нам родные лица...») Модель эта является тем более продуктивной в языке, что не требуется много «словообразовательных действий» для создания таких наречий. Однако наиболее распространенной для словотворчества Бальмонта является модель сложные наречия, по которой автор создал 31 И АН. Среди них страшно-светло («Колдунья взглянула так страшно-светло...»), сладко-исключительно («Ты манишь сладко-исключительно...») и другие. Мотивы создания сложных наречий, видимо, заключаются в том же, что и в случае со сложными прилагательными: простота модели, возможность «оконтурить» в виде автономного «сгустка смысла» словосочетание (чаще сочинительное), возможность построить этот сгусток смысла на столкновении однородных или разнородных понятий, что пробуждает работу ассоциативного мышления у читателя - все это, на наш взгляд, объясняет привлекательность данной модели в глазах автора. Видя популярность этой модели в словотворчестве К. Бальмонта мы, однако, не можем включить ее в список предпочтений автора, поскольку рассматриваем их в рамках нормативных вкусов, так как модель сложные наречия не достигла общеязыкового статуса.
Итак, «эксперименты» по созданию новых слов у Бальмонта, в основном, распределяются по четырем моделям: «абстрактные сущ. с суфф. -ость, мотивированные прилагательными», «сложные прилагательные», «сложно-суффиксальные прилагательные», «наречия с суффиксом -о, мотивированные прилагательным со значением качественного признака действия». К этому добавляется еще и модель сложные наречия, хотя, строго говоря, ее нельзя назвать языковой, по крайней мере, исходя из типологии, предложенной академическими грамматиками.
Основные модели новообразований И. Северянина
Исследуя словотворчество И. Северянина, мы можем вполне четко проследить его вкусы: одним моделям автор отдает явное предпочтение, тогда как другие либо почти оставлены им без внимания, либо вообще не входят в «набор», использующийся им для создания новых слов.
Среди моделей существительных на первом месте стоят те, которые созданы по модели «абстрактные существительные с суффиксом -ость, мотивированные прилагательными», а также «абстрактные существительные с нулевым суффиксом, мотивированные прилагательными» Их количество соответственно равно 24 и 21 ИАН. Как видим, обе модели используются автором практически одинаково активно. В основном, такие существительные создаются автором с эмотивно-оценочной целью. Стоит отметить, что существительные созданы по продуктивным в языке моделям.
И еще одно замечание. Как нам кажется, создание Северяниным существительных с нулевым суффиксом связано также с таким свойством его поэзии, как музыкальность: многие из зафиксированных нами существительных с нулевым суффиксом оканчиваются на сонорный согласный и звучат плавно, округло (воль, лунь, эоль).
Остальные суффиксальные модели существительных не служат базой для создания автором большого количества ИАН, однако хотелось бы отметить, что разнообразие используемых в словотворчестве моделей суффиксальных существительных велико. Так, например, для создания ИАН со значением лица мужского пола характерному признаку или роду занятия, Северянин использует следующие модели: «сущ с суфф. -ор, мотивированные глаголами, со значением лица мужского пола по занятию, названному мотивирующим глаголом» (гарцор — гарцевать), «сущ. с суффиксом -ник со значением лица по признаку, названному мотивирующим прилагатель-ныы» (эчежник — эчежный) , «сущ. с суфф. -ец со значением лица мужского попа, по признаку, названному мотивирующим прил.» (угрюмец угрюмый)
Для создания ИАН-существительного со значением лица женского пола автор использует следующие модели: «сущ. с суфф. -есс(а), мотивированные сущ. м.р.» (адъютантесса — адъютант), «сущ с суфф. -ш(а), мотивированные сущ. мр» (властелинша — властелин), «сущ с суфф. -иц(а), мотивированные прил.» (бесчестница — бесчестный), «сущ. с суфф к(а), мотивированные прил.» (увечка — увечный).
Префиксальные существительные создаются Северяниным нерегулярно и не так часто, как суффиксальные. В общей сложности нами было зафиксировано всего восемь ИАН, причем семь из них созданы путем присоединения к производящей основе префиксоида полу- (полурыдван — рыдван) и, следовательно, представляют собой переходный случай между префиксальными и сложными существительными.
Сложные существительные - весьма распространенная модель для словотворчества И. Северянина. Нами зафиксировано 53 ИАН, созданных по этой модели. Соотношение основ в таких существительных в подавляющем большинстве случаев является подчинительным. Первый компонент, как правило, основа прилагательного, а опорный компонент - существительное, хотя в этой закономерности есть исключения и спорные случаи (так, например, ИАН лесофея и морефея можно вывести из словосочетаний как фея леса, фея моря, так и лесная фея, морская фея).
\ 2 ИАН нежный зафиксировано нами в текстах И Северянина Он отемнил мою печаль -Открытки Вашей тон нежный («Письмо на юг») Задача И. Северянина - сознательно или подсознательно представить обозначаемое индивидуально-авторским новообразованием как единую автономную сущность. Лесофвя — это не просто «лесная фея» так же как и лиробасня не просто «лирическая басня». Нет: будучи конденсированными в одном сложном существительном, эти и подобные им новообразования обозначают автономные понятия. Это то, что касается вкусов автора. Говоря же о сугубо лингвистических причинах, можно сказать, что модель продуктивна в языке и не требует больших усилий для создания на ее базе новых слов.
Рассматривая новообразования-прилагательные, созданные Северяниным, мы можем видеть, что практически все из них распределяются по двум основным группам. К первой из них принадлежат прилагательные, образованные суффиксальным способом, ко второй - прилагательные, в образовании которых участвует сложение основ или слов (с суффиксацией или без нее).
Среди суффиксальных прилагательных наиболее распространены прилагательные с суффиксом -н(ый), мотивированные существительными. Мы зафиксировали 46 таких единиц. В ходе исследования мы заметили, что создание Северяниным ИАН по этой модели там, где в языке пустует «клетка», которую потенциально можно «заполнить» таким прилагательным, не является единственным направлением, в котором он работает с языковой моделью: очень часто Северянин создает ИАН-прилагательное с суффиксом -н(ый) там, где в языке место «занято» прилагательным с другим суффиксом. Поясним примером. ИАН блондный (от блонды) не зафиксировано в толковых словарях. Видимо, в языке пустует «клетка», которую могло бы занять прилагательное с суффиксом -н(ый), образованное от существительного блонды. Однако Северянин, сознательно ли, невольно ли, «заполняет» ее с помощью ИАН бчондный. То же самое можно сказать и об ИАН типа грезныи (от греза), коростельныи (от коростель), трясинный (от трясина), софный (от софа). Однако нередки случаи, когда Северянин не «заполняет» пустую клетку, а «вычеркивает» из нее то, что есть в языке, подставляя на освободившееся место ИАН. Так, например, ИАН прилагательными с суффиксом -н(ый) Северянин активно замещает прилагательные с суффиксом -ск(ий)/-еск(ий)/-ическ(ий)/-овск(ий): в текстах автора мы фиксируем мартный вместо общеупотребительного мартовский, экстазный вместо экстатический, героичный вместо героический, космич-ный вместо космический, сомнамбульный вместо сомнамбулический, элеж-ный вместо элегический. Нередко ИАН прилагательным с суффиксом -н(ый) Северянин замещает общеупотребительное притяжательное прилагательное с суффиксом -ий, -ин(ый), -ов: научный вместо общеупотребительного паучий, змеиный вместо змеиный, рачный вместо рачий, стрекозный вместо стрекозиный. На наш взгляд, такая закономерность может свидетельствовать о том, что автор стремится - затрудняемся с ответом на вопрос, насколько осознанно это происходит - расширить круг прилагательных с качественным значением. Насколько мы знаем, суффикс -н(ый) часто используется при образовании именно таких прилагательных - это один аргумент в пользу данной точки зрения. Кстати, качественное значение полученных прилагательных автор нередко подчеркивает тем, что ставит их в краткую форму, что происходит, например, с прилагательными сомнамбульный («...сомнамбулен ликий опал...»), поэзный, прозный («Полно «да», а «нет» — оно так прозно!»), коростельный («Что ж, что поля ржаны и коро-стельны?»), а также образует от них наречия с суффиксом -о, что, как известно, является одним из признаков качественных прилагательных. В текстах Северянина мы зафиксировали наречие улыбно («Но к часу вечернему солнце/улыбно уходит домой»), образованное от ИАН улыбный, наречие блестко («Благостью катастрофы/ Блёстко запел я строфы»), образованное от ИАН-прилагательного блесткий, наречие элежно («...как жизнь ее проита элежно...»), образованное от ИАН-прилагательного эчежный.
Второй же аргумент состоит в том, что, создавая ИАН-прилагательные с суффиксом -н(ый), автор избегает использовать их общеязыковые «эквиваленты». Слово элежный, например, присутствует в двух текстах стихотворений Северянина и даже, как уже было сказано, служит производящим словом для ИАН-наречия элежно, тогда как слово эчегиче-ский не было нами зафиксировано. Слово экстазный также зафиксировано нами в двух текстах стихотворений Северянина, однако, несмотря на то, что экстаз - один из концептов его творчества, общеупотребительная лексическая единица экстатический не была нами зафиксирована.
В чем причины такой «экспансии» прилагательных с суффиксом -н(ый)? Во-первых, причины связаны с творческими задачами автора. Для него важно создавать именно качественные прилагательные, которые зачастую содержат в себе метафору. Во-вторых, есть и сугубо лингвистические причины. В очередной раз мы отмечаем относительную простоту «техники» создания прилагательных по данной модели.
Видимо, с теми же целями, что и ИАН-прилагательные с суффиксом -н(ый), Северяниным создаются и прилагательные с суффиксом -ов(ый)/ -ев(ый), мотивированные существительными (маревый — море, гре-зовый — греза, мессалиновый —Мессалина). Такие ИАН зафиксированы нами в количестве 26 единиц. В академических грамматиках отмечено, что суффикс -ов(ый) может использоваться для создания как качественных, так и относительных прилагательных. Закономерности бытования в текстах Северянина таких прилагательных, в общих чертах, те же, что и прилагательных с суффиксом -н(ый): некоторые ИАН-прилагательные с суффиксом -ов(ый)/-ев(ый) Северянин использует в качестве производящих слов для ИАН-наречий с суффиксом -о: морево («...по аллее олуненной/ Вы проходите морево...») образовано от ИАН-прилагательного с суффиксом -ов(ый) моревый, наречие грезово («...смотрела в очи ласково, смотрела в очи грё-зово) - от ИАН прилагательного грезовый.
Среди других моделей суффиксальных прилагательных следует отметить прилагательные с суффиксом -чат(ый) со значением свойства или сходства предмета с мотивирующим существительным (типа лильчатый, звончатый, мафусаильчитый), которые были зафиксированы в количестве 13 единиц, а также притяжательные прилагательные с суффиксом -ий, мотивированные существительными (типа отелий, березий, алхимии), составляющие группу из 9 ИАН.
Сложные прилагательные составляют, пожалуй, самую обширную группу ИАН-прилагательных в словотворчестве Северянина: мы зафиксировали 116 таких единиц. Как правило, автор создает сложные прилагательные на базе сочинительных словосочетаний, «конденсируя» в одном сложном слове значения производящих слов: весело-бодрый (веселый + бодрый), весеннее-соловьиный (весенний + соловьиный), влажно-певчий (влажный + певчий). Так же, как и Бальмонт, в одном и том же ИАН-сложном прилагательном Северянин способен соединять как однородные (как, например, из-розо-телесный, бледновато-фиалковый с общей семой «цвет»), так и разнородные понятия (ало-желчный, ало-встречный, влажно-певчий).
Модели суффиксально-сложных прилагательных также распространены в словотворчестве Северянина. В основном, это сложные прилагательные с суффиксом -н(ый) (быстро-темпный, благоматный) и сложные прилагательные с нулевым суффиксом (снегоскалый, стоустый). Опорным компонентом таких прилагательных, как правило, является основа существительного. Прилагательные, созданные по этим моделям, зафиксированы нами, соответственно, в количестве 24 и 19 единиц. Помимо технической простоты созданий таких прилагательных (модели эти продуктивны в языке), хотелось бы отметить цели автора: такие прилагательные призваны в конденсированной форме обозначать оттенки цветов, настроений, эмоций.
Рассмотренными здесь моделями создание Северяниным ИАН-прилагательных не ограничивается, но предпочтение автор отдает именно им. Нами зафиксированы отдельные случаи создания прилагательных с нулевым суффиксом (ликий — лик), прилагательных с префиксом без-/бес- и суффиксом -н(ый) (безвыкрутасный — без выкрутас + -н(ый)), однако эти модели не столь популярны в словотворчестве Северянина, чем рассмотренные нами. Новообразования-глаголы, в целом, характерны для словотворчества Северянина. Модели, по которым автор создает окказиональные глаголы, разнообразны, однако предпочтения отданы лишь некоторым из них.
Основная часть суффиксальных глаголов создана но следующим моделям.
Глаголы с суффиксом -е(тъ) со значением процесса или состояния, мотивированные существительными (снежеть — снег, королеть — король, зареть — заря). Нами зафиксировано 14 таких ИАН.
Глаголы с суффиксом -и(ть), мотивированные существительными или прилагательными, со значением активного действия или действия, направленного на объект (азартить — азарт, виочончелить — виолончель, бравурить — бравурный). Мы зафиксировали 55 ИАН такого типа.
Обе словообразовательные модели, являясь продуктивными в языке, не требуют больших усилий для создания по ним новых слов. Видимо, именно поэтому Северянин обращается к названным моделям.
Встречаются отдельные случаи создания глаголов с другими суффиксами (например, пикниковать), однако они не являются характерными для словотворчества Северянина.
Префиксальные глаголы, являясь весьма распространенными в языке, нехарактерны для словотворчества Северянина. Куда охотнее он создает префиксально-суффиксальные глаголы. В целом, спектр моделей, использующихся для создания автором префиксально-суффиксальных глаголов, обширен, однако предпочтение Северянин отдает одной модели. Это глаголы с префиксом о-/об- и суффиксом -и(ть) со значением «окружить со всех стороны или наполнить тем, что названо мотивирующим существительным или прилагательным». Нами зафиксировано 68 таких новообразований (оба-нанасить — ананас, оволжить — Волга, оглупить — глупый). Следует отметить, что с суффиксом -и(ть) в глагольном словотворчестве Северянина соединяются и другие префиксы, например, про- (пропочидоритъ — помидор), обез-/обес- (обесцелить — цель), пере- (перереестрить — реестр), про- (пробаритопитъ — баритон), однако они не пользуются у Северянина большой популярностью.
Новообразования-наречия в словотворчестве Северянина представлены, в основном, двумя моделями.
Наречия с суффиксом -о со значением качественного признака глагола, мотивированные прилагательными (48 единиц).
Сложные наречия (23 единицы).
Первая из моделей продуктивна в языке и не требуют больших усилий для создания по ней новых слов, поэтому обращение к ним автора вполне закономерно. Вторая модель не имеет статуса языковой, но авторы академических грамматик отмечают, что в художественных произведениях новообразования, созданные по ней, весьма распространены.
Зафиксированы единичные случаи создания наречий по другим моделям, такие, например, как повсеградно, повсесердпо по аналогии с общеупотребительным словом повсеместно, однако автор не стремится к тому, чтобы создать большее количество слов по этой модели. Из этого можно сделать вывод о несоответствии модели вкусам автора и о некоторых техническим неудобствах создания по ней новых слов.
