Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Фонетико-графическая организация текста как аспект изучения идиолекта писателя 15
1. О соотношении дефиниций идиолект/идиостиль 15
2. Из истории изучения идиолекта А. Платонова 27
3. Идиолект А. Платонова как составляющая его идиостиля на этапе создания повести «Котлован» 37
4. Основные единицы фонетико-графической организации прозы и способы ее исследования 50
Выводы 60
Глава 2. Анаграмма 63
1. Из истории изучения анаграмм 63
1.1. История изучения анаграмм 63
1.2. Типология анаграмм 67
2. Принципы исследования анаграммы в художественном
тексте 72
2.1. Общие принципы исследования анаграмм 72
2.2. Обоснование появления анаграмм в тексте повести А. Платонова «Котлован» 74
3. Функции анаграммы в структуре текста повести «Котлован» 79
3.1. Общие функции анаграмм в структуре произведения 79
3.2. Особенности функционирования анаграмм в тексте повести А. Платонова Котлован» 91
3.3. Структурно-функциональная классификация анаграмм в идиолекте повести «Котлован» 106
4. Анаграмма и интерпретация текста 111
Выводы 118
Глава 3. Анафорические звукобуквенные повторы 123
1. Принципы изучения анафорического звукобуквенного повтора в прозаическом тексте 123
2. Типы начал и их структурно-функциональная классификация 127
3. Интерпретационные возможности анафорических звукобуквенных повторов, паронимическая аттракция 136
4. Взаимосвязь и взаимодействие различных типов звукобуквенных повторов в идиолекте повести «Котлован» 146
Выводы 149
Заключение 152
Библиография 161
- О соотношении дефиниций идиолект/идиостиль
- История изучения анаграмм
- Принципы изучения анафорического звукобуквенного повтора в прозаическом тексте
Введение к работе
Своеобразный, необычный язык произведений А. Платонова привлекает внимание лингвистов до сих пор, несмотря на видимую «изученность» данного феномена, на огромное количество лингвистических и филологических работ платоноведов, появившихся в наше время. Отчасти объяснение этого явления, на наш взгляд, можно найти в рассуждениях P.O. Якобсона о специфике поэтического языка: «Форма существует для нас лишь до тех пор, пока нам трудно ее воспринять, пока мы ощущаем сопротивляемость материала, пока мы колеблемся: что это проза -или стихи, пока у нас «скулы болят», как болели скулы у генерала Ермолова, по свидетельству Пушкина, при чтении стихов Грибоедова» (Якобсон 1999, с.4) В отношении творчества А. Платонова, эти слова ученого остаются актуальным и по сегодняшний день, несмотря на «давность лет» написания его произведений. И, вопреки возражениям Г.О. Винокура, назвавшим эти рассуждения о форме слова в поэтическом тексте Р.Якобсона «критерием «физиологическим», мы, спустя столетие, убеждаемся в их объективности и актуальности. Оценка «прошлого под углом зрения настоящего», предупреждал исследователь, неизбежно ведет к «окаменеванию» художественного произведения, к неосознанному приятию его в качестве «объекта культа». Поэтому, говоря о «косноязычии» А. Платонова как об отличительном признаке его творчества, исследователь прежде должен обратиться ко времени создания изучаемых произведений, к фактам социальным (Р. Якобсон). И в этом случае окажется, что «косноязычие» писателей начала XX века действительно общее явление для данного периода в развитии русской литературы. Так, А. Белый постоянно упоминает о своем косноязычии (не как о реальных свойствах Б.Бугаева, но как о
самосознании А.Белого): «Косноязычный, немой, перепуганный, выглядывал «Боренька» из «ребенка» и «паиньки», -«неправильным» выглядят и «самовитое слово» Хлебникова, и языковые эксперименты Чуковского и т.д. и т.п. В мифологии различных народов существует представление: пророки косноязычны, и потому непонятны. О библейском Моисее говорится следующее: «И сказал Моисей Господу: о, Господи! человек я не речистый, и таков был и вчера и третьего дня, и когда Ты начал говорить с рабом Твоим: я тяжело говорю и косноязычен. Господь сказал: кто дал уста человеку? кто делает немым, или глухим, или зрячим, или слепым? не Я ли Господь Бог? Итак пойди; и Я буду при устах твоих» (Исход, 4, 10-12). Так и удивительно «косноязычный» А. Платонов, слово которого, подобно «непонятному» слову библейского мудреца, заставляет нас вновь и вновь обращаться к себе, вычитывая новые, иные смыслы. И точно так же, видимо, слово это никогда не будет познано до конца. Возможно, появление такого языка - следствие «пророческого дара» А. Платонова, а возможно, и закономерность, обусловленная временем, временем «перелома эпох», временем, когда «старая» форма, по мнению творца, не способна передать «новое» содержание. Отсюда обращение к форме, ее суперсегментным единицам как выражению и раскрытию этого нового смысла. Таким образом отчасти решается одна из основных проблем философии и литературы начала XX века - проблема взаимопонимания, ибо зачастую смысловое обогащение идет за счет "просвечивание" значений через значения других, близкозвучных слов, за счет их ассоциативного восприятия рецепиентом.
Итак, появление своеобразного («мычащего») языка произведений А. Платонова обусловлено временем, таким периодом в развитии филологической науки и литературы, когда проблема выражения мысли и отображения внеязыковой действительности в слове приобретает особую значимость. Это время, когда Ф. де Соссюр, работая над анаграммами, пытается определить связь звучания и значения в поэтическом языке, а Флоренский в письме к Андрею Белому, датированном 18 июня 1904 г., напишет: «Символизирующее и символизируемое не случайно связывается между собой. Можно исторически доказать параллельность символики разных народов и разных времен». «В слове дано первородное творчество; слово связывает бессловесный незримый мир, который роится в подсознательной глубине моего личного сознания с бессловесным, бессмысленным миром, который роится вне моей личности. Слово создает новый, третий мир - мир звуковых символов, посредством которого освещаются тайны вне меня положенного мира, как и тайны мира, внутри меня заключенные...» (А. Белый). Подобное определение слова как триединства внешней ("мир звуковых символов") и двойственной внутренней (индивидуальной и надындивидуальной) соответствует принятому в семиотике определению языкового знака, как единства денотата, сигнификата и звуковой оболочки (или означаемого, обозначаемого и означающего). Подобные мысли практически одновременно встречаются в работах Ф. де Соссюра, П.А.Флоренского ("символизируемое" и "символизированное"), позднее, в 20-е гг., будут развиваться в эстетических трудах М.М.Бахтина. Однако, в отличие от филологов, творцы в первую очередь обратят внимание именно на форму этого знака в поэтическом языке, его материальную оболочку, несущую в себе
новые (истинные) смыслы: «Но всякое слово есть прежде всего звук<...> В звуке воссоздается новый мир, в пределах которого я чувствую себя творцом действительности; ...называя устрашающий меня звук грома "громом ", я создаю звук, который подражает грому (гррр); создавая такой звук, я как бы начинаю воссоздавать гром; процесс воссоздания и есть познание... Соединение слов, последовательность звуков во времени уже всегда - причинность» (А. Белый). Не столь однозначно и системно, но данные мысли высказывались и раньше в работах лингвистов (М. Ломоносов, В. Тредиаковский), однако, на наш взгляд, только сейчас в связи с активно развивающемся семантическим методом исследования языковых единиц в лингвистике текста наблюдается действительно сбалансированное внимание исследователей одновременно и к формальной, и к содержательной стороне текста (Н.Д. Арутюнов, B.C. Баевский, В.П. Григорьев, Т.М. Николаева, В.Н. Топоров), значительно расширяется область лингвистического исследования текста за счет включения в нее языковых уровней, которые до сих пор исследователями прозы как смыслообразующие не рассматривались (например, фонетического и морфемного). Изучение материальной стороны слова в художественном тексте в органической взаимосвязи с его значением привело исследователей к идее текста как некоего семантического пространства (см., например Николаева Т.М., Топоров В.Н.), в котором слово в его цельнооформленности перестает быть единственным носителем смысла. Таким образом, область значений безмерно усложняется: с одной стороны, семантика выходит за пределы отдельного слова -она "распыляется" по всему тексту (текст делается большим словом, в котором отдельные слова - лишь элементы, сложно взаимодействующие в интегрированном семантическом единстве
текста); с другой - слово распадается на элементы и смыслы передаются единицами низших уровней: морфемами и фонемами ("гррр - гром"). В таком случае появляется насущная необходимость изучения фонетико-графической организации текста, которая вследствие своей билатеральной природы является, с одной стороны, средством связности семантического пространства, с другой - способом порождения неочевидных смыслов текста. Это тем более оказывается очевидным с точки зрения «диалектологии литературы», вследствие «социального среза» (Якобсон) конца 19 -начала 20 вв., отличительной чертой которого, как мы уже говорили выше, и является пристальное внимание к форме, способной порождать новые смыслы, не выраженные семантикой слов. Поэтому исследования анаграммы, паронимической аттракции, анафорических звукобуквенных повторов (В.Н. Топорова, О.Г. Ревзиной, Н.А. Кожевниковой, Т.М. Николаевой и др.) до сих пор успешно проводимые на стихотворном тексте и воспринимаемые в большей степени как явление его архитектоники, в меньшей — как приемы языковой игры, порождающие новые смыслы, сегодня распространяются на материалы, в которых звукобуквенные повторы не изучались, т.к. предполагалось, что разнообразные повторы для них либо вовсе не присущи, либо малозначимы (загадки, сказки). Результаты же названных выше исследований, с одной стороны, позволяют говорить о насущной необходимости их проведения, с другой - о недостаточной на сегодняшний момент системности в их методологии. Так, например, оказывается невозможным прямое переложение методологического аппарата фонетического анализа стихотворного текста на анализ прозы, с одной стороны, из-за специфики восприятия последней, с другой - вследствие ее объема, это в первую очередь затрудняет
трансляцию буквенного текста в фонематический (B.C. Баевский) или фонетический, что всегда являлось первым этапом в фонетическом анализе стихотворного текста. Вследствие этих масштабных причин возникает ряд вопросов не менее значимых для исследователя прозы, которые на сегодняшний день решены лишь частично. Это вопрос установления единицы фонетико-графической организации прозаического текста, выделения типов звукобуквенных повторов и определения их функций в таком тексте, вопрос способов и приемов их выявления и интерпретации и, в конечном счете, вопрос о материале подобного исследования. Активно развивающийся сегодня метод «челночного» исследования текста (В.Н. Топоров, Т.М. Николаева и др.), при котором анализ произведения имеет спиралеобразную композицию - от первично устанавливаемого содержания (от того, о чем говорится в произведении) к анализу формы (как говорится) с выявлением ее смыслообразующих возможностей (снова - о чем говорится), а следовательно, и к новым, невыраженным явно смыслам, представляется наиболее отвечающим задачам и целям обновленного семантического метода лингвистики художественного текста.
Итак, как отмечают последователи челночного метода, изучение фонетико-графической организации текста обусловлено как самой двойственной природой языкового знака, так и специфическими особенностями художественного текста, представляющего собой авторский вариант языка (Ю.Казарин), или идиолект, в котором семантически значимым являются все уровни системы. Фонические (или, если говорить о прозе, звукобуквенные) структуры этой системы обладают сложным взаимодействием: их значение состоит
в создании звуковой изобразительности и выразительности на основе звукобуквенных ассоциативных связей. При этом изобразительная сторона звукобуквенной организации (звукобуквенные повторы и их композиционное распределение: анафора, эпифора, медиана, фоническая цепь и т.д.) выявляется достаточно легко. В свою очередь, их интерпретация, т.е. выразительная сторона (эмоциональная, оценочная, образная: анаграмма, паронимическая аттракция, звукоподражание и т.д. и т.п.), потенциально заложенная в них, предполагает умение устанавливать разнообразные звукосмысловые связи и приемы актуализации этих связей. При этом фонетико-графическая организация, с одной стороны присущая любому тексту и коррелирующая с приемами и способами этой организации в произведениях определенного литературного направления определенной эпохи, с другой - имеет индивидуальный характер «оформленности содержания» (В.В. Виноградов), т.е. сугубо авторскую частоту и употребимость отдельных типов звукобуквенных повторов, соответствующую идиостилю писателя. Объектом нашего исследования является фонетико-графический уровень идиолекта А. Платонова, т.е. структурно-семантические типы звукобуквенных повторов как элементы структуры художественного произведения и способы создания и передачи подтекстовой информации.
Исследования такого рода, проводимые обычно на малых жанрах литературы (причем поэтических!), предполагает выявление и интерпретацию звукобуквенных повторов в художественном тексте, поэтому материалом для исследования была выбрана только одна повесть А. Платонова «Котлован» (декабрь 1929 - апрель 1930 г.).
Во-первых, это произведение, как отмечают платоноведы, представляет особый интерес с точки зрения формирования «феноменального» (Н.В. Корниенко) платоновского идиолекта и выработки особого «мировоззренческого стиля» на данном этапе творчества писателя. Во-вторых, повесть входит в цикл произведений («Чевенгур» (1927-1930), «Впрок» (1929-1930), «Ювенильное море» (1934), «Джан» (1933-1935), объединенных как временем их создания, так и идейно-тематически ( в них «распутывается» клубок тем, образов и мотивов, образовавшихся в «Чевенгуре» (М. Геллер): «Его [Платонова- Т.П.] способность создавать гротескно-абсурдную атмосферу здесь оказалась особенно впечатляющей... Сатира Платонова облекается в форму фантасмагории, даже какого-то театра абсурда с марионеточными персонажами - идеями» (С. Семенова). Однако в отличие от остальных произведений, входящих в этот цикл, «Котлован» не только значительно меньше по объему, чем роман «Чевенгур» (что (пока) является существенным для проводимого нами анализа), но и входит в обязательную программу по русской литературе для средней и высшей (специальной) школы (исследование данного текста, таким образом, имеет особую практическую значимость).
Актуальность диссертации определяется необходимостью исследования фонетико-графической организации текста, в соответствии со спецификой «челночного» метода семантического анализа текста, активно развивающегося в современном языкознании. Анализ такого рода непосредственным образом связан с освоением новых способов описания языка художественной прозы и с рассмотрением таких проблем, как интегрированность уровней
(цельность) текстового пространства, текстообразующие и смыслообразующие возможности звукобуквенного знака. Однако, несмотря на все возрастающий интерес лингвистической науки к исследованию функциональной и семантической значимости материальной стороны языкового знака, т.е. звука (Николаева Т.М.), фонемы (Баевский B.C.) или текстографемы (Козырев Ю., Лукин В.Н.), подобный анализ прозаического текста до сих пор практически не осуществлялось. Вопреки традиционным представлениям о дифференциации поэзии и прозы по признаку текстсь и смыслообразующих возможностей звукоповторов, сегодня появляются лингвистические исследования и звуковой организации прозы, но сводятся они лишь к очень редким упоминаниям о возможности подобного явления в прозаическом тексте (Лукин В.Н.) или наблюдениям над прозой писателей, публично заявляющих о применении тех или иных типов звукобуквенных повторов в своих произведениях (о В. Набокове).
Научная новизна нашей работы состоит в попытке дать последовательный анализ фонетико-графической организации прозаического текста, в связи с чем будут подробно рассмотрены различные структурно-семантические типы звукобуквенных повторов в прозаическом произведении, определена их структурная и семантическая значимость для реализации идиостиля писателя, выявлены их интерпретационные возможности.
Теоретическая значимость данного исследования, таким образом, заключается в выделении и описании способов фонетико-графической организации прозаического произведения, а также выработке методов ее анализа.
Практическая ценность работы определяется возможностью использования полученных в результате анализа данных в практике преподавания в вузе и школе (на лекциях и практических занятиях по стилистике и лингвистике текста, а также в курсе современной русской литературы; введенных дополнительных спецкурсах и спецсеминарах), при изучении идиолекта А. Платонова.
Целью нашего исследования является определение функциональных особенностей фонетико-графической организации идиолекта А. Платонова на этапе создания повести «Котлован». Для достижения данной цели представляется необходимым решение следующих основных задач:
Выявить особенности соотношения лингвостилистических дефиниций «идиостиль»/«идиолект» и основные конституенты (доминанты) последнего.
Определить особенности идиолекта и идиостиля А. Платонова на этапе создания повести «Котлован».
Проанализировать разные типы звукобуквенных повторов с точки зрения их текстовой значимости.
Выявить и проанализировать используемые в данном идиолекте приемы звукобуквенной семантизации.
Определить роль разных приемов звукобуквенной семантизации в выражении основных идиостилевых понятий и их значимость в интерпретации текста.
Дать классификацию структурно-семантических типов звукобуквенной семантизации с точки зрения их структурной и интерпретационной возможностей.
При решении поставленных задач использовались следующие общие методы и приемы исследования:
метод лингвистического наблюдения и описания разных типов звукобуквенных повторов и приемов звукобуквенной семантизации, используемых в данном идиолекте;
статистический анализ, метод количественного подсчета звукобуквенных повторов в анализируемых фрагментах текста и в сопоставляемых с ним текстах других авторов для подтверждения их существования в тексте повести «Котлован»
компонентный анализ и анализ словарных дефиниций, приводимых в словарях, значения языковых единиц текста, необходимый для выяснения и описания значения ключевых слов и контекстуально-цельных словосочетаний, выражающих основные понятия идиостиля А. Платонова;
прием сплошной выборки (подбор примеров для анализа и иллюстрации теоретических положений);
контекстуальный анализ, т.е. анализ контекста, в котором отмечались звукобуквенные повторы, с целью выявления обусловленности их появления всей архитектоникой повести.
Как уже отмечалось выше, материалом исследования была выбрана повесть А. Платонова «Котлован», помимо этого при анализе интерпретационных возможностей различных приемов звукобуквенной семантизации в качестве анализируемого материала привлекались записные книжки писателя и фрагменты чернового материала автографа повести. Для получения более объективных результатов при статистическом анализе звукобуквенных повторов для сопоставления с идиолектом «Котлована» использовались произведения других авторов (А. Толстой «Петр Первый» -
произведение, написанное в то же время, что и анализируемая нами повесть, но относящаяся к другому литературному направлению; а также фрагмент нехудожественного текста, взятый наугад из компьютерной базы данных).
Структура работы. Последовательность решения основных задач нашей диссертации отражена в композиции работы, которая состоит из введения, трех основных частей и заключения: глава 1 (теоретическая) - «Фонетико-графическая организация текста как аспект изучения идиолекта писателя», в которой определяется обусловленность использования приемов фонетико-графической семантизации текста идиостилем писателя и обосновывается выбор определенных структурных типов звукобуквенных повторов для анализа прозаического текста; глава 2 - «Анаграмма» посвящена исследованию основного для данного идиолекта структурно-семантического типа звукобуквенного повтора и интерпретации повести с учетом ее фонетико-графической организации; в главе 3 - «Анафорический звукобуквенный повтор» рассматриваются основные способы образования доминант данного идиолекта, его ключевых слов, выражающих важнейшие идиостилевые понятия. В заключении подводятся основные итоги исследования.
О соотношении дефиниций идиолект/идиостиль
Термин "идиолект", давно известный лингвистической науке в значении "индивидуальной особенности языка" (СЛТ 1966, с. 165), или в значении "совокупность формальных и стилистических особенностей, свойственных речи отдельного носителя данного языка [курсив мой - П.Т]" (ЛЭС 1987, с.171), активно используется в современной лингвопоэтике. Для лингвиста, занимающегося анализом художественного произведения, данный термин обладает рядом явных достоинств. Во-первых, в самой дефиниции достаточно четко определен круг проблем лингвостилистики - сопоставление общих и индивидуальных характеристик речи (стиля), указание на возможную системность изучаемого материала и т.д. Во-вторых, слово "идиолект", образованное от греческих слов idios - «свой, своеобразный, особый» - и (диа)лект - «наречие, говор», обладает большей конкретностью значения, чем частично соотносимые с ним понятия идиостиль (или индивидуальный стиль), грамматика стиля, поэтический язык, поэтика индивидуального стиля и т.п. Многозначность слова стиль, являющегося важным компонентом всех этих терминов, функционирование данного понятия как в области общего языкознания, стилистики, так и в области теории литературы, пересечение и взаимодействие этих областей науки (особенно в процессе исследования художественного произведения) и вместе с тем отсутствие соответствующей дифференцированной терминологии приводят к произвольному нарушению и разрушению различных методологических установок, смешению сфер научного исследования. Перед нами один из многочисленных примеров, иллюстрирующих развитие современной научной мысли в сторону объединения, интегрирования различных отраслей науки. В кругу филологических исследований стиля "сочетаются, скрещиваются и смешиваются задачи и методы историко-филологические с философско-эстетическими, литературоведческие с лингвистическими, структурно-лингвистические с математическими и статистическими" (Виноградов 1963, с.З). Таким образом, с введением в стилистику художественной речи термина "идиолект" как термина сугубо лингвистического хотя бы частично снимается ряд серьезных вопросов и недоразумений, связанных с употреблением ранее существующих терминов. И в первую очередь обоснованно раздвигаются этические границы лингвостилистики, за которыми начинался "грамматический произвол" или "лингвистический нормативизм", часто порождавший недопонимание между писателями и филологами. К традиционным и очень важным задачам стилистики до сих пор относили анализ языка отдельного произведения или определенного писателя с целью выявления авторской манеры {стиля) письма, сопоставления с другими произведениями того же автора или с произведениями других писателей с целью выявления концепции искусства, авторского мировосприятия и, дальше, этической или нравственной концепции данного направления, автора и т.д. и т.п. Так, лингвистический анализ текста ограничивается изучением "функциональных возможностей языка" или лингвистическими комментариями, при этом, как правило, не ставится важная задача исследования языкотворческих возможностей художественной речи, взаимодействия и взаимосвязи языка "исторического" и языка "поэтического". Между тем именно эта проблема представляется одной из самых перспективных для исследователя современной литературы: "Язык попадает сперва в руки певцов и учителей народа... Кроме этих двух деятелей, образующих и оживляющих язык своим участием, впоследствии являются грамматики и довершают образование его организма. Им не принадлежит собственно творчество...
История изучения анаграмм
Анаграмма (от греч. ш а «над» и урсщ/ла «начертание, знак», т. е. «над-знак», «сверх-знак») - способ формально-семантической организации текста, при котором повторы звуков и слогов (букв и их комбинаций) воспроизводят центральное в смысловом отношении слово данного текста. Как показывают исследования, использованию анаграммам больше двух тысяч лет (самая древняя анаграмма из известных истории литературы принадлежит греческому поэту Ликофрону). Однако начало теоретически обоснованному изучению анаграммы было положено сравнительно недавно (для лингвистической науки и науки вообще) работами известного языковеда Фердинанда де Соссюра, который рассмотрел анаграмму как один из принципов построения древних индоевропейских текстов. Из всех звуковых цепей именно за анаграммой в большей степени закрепилась неразрывность плана выражения с планом содержания. С первых шагов ее исследования Ф. де Соссюр отметил особый смысл, заключенный в комплексе повторяемых звуков анаграммы. Непосредственная связь определенного звукового набора, который встречается в разных словах при анаграммировании, со значением ключевого слова, с одной стороны, позволяет еще раз акцентировать внимание читателя на основной мысли текста, отражением которой и является данное ключевое слово, с другой - зашифровать часть наиболее важной с точки зрения автора информации, особенно если это слово в тексте не названо. Анаграмма, таким образом, становится одним из ведущих способов передачи содержания посредством формы.
Проблеме соотношения означаемого и означающего в начале XX века уделялось первостепенное внимание. Это время, когда лингвистика, развивающаяся стремительно, врывается в сферы философии, когда философия, по словам Бахтина, развивается «под знаком слова». Так, основной проблемой философии языка в этот период становится проблема "реальной данности языковых явлений" (М.М. Бахтин), вокруг этого, как вокруг оси, вращаются все главнейшие вопросы философско-лингвистической мысли нашего времени: проблема становления языка, проблема речевого взаимодействия, проблема понимания, проблема значения. "...Повседневный язык - часть человеческого устройства, и он не менее сложен, чем это устройство. Люди не в состоянии непосредственно извлечь из него логику языка. Язык переодевает мысли. Причем настолько, что внешняя форма одежды не позволяет судить о форме облаченной в нее мысли; дело в том, что внешняя форма одежды создавалась с совершенно иными целями, отнюдь не для того, чтобы судить по ней о форме тела. .. . наши формы выражения всячески мешают видеть, что происходят обычные вещи, отправляя нас в погоню за химерами" (Витгенштейн 1994а, с.112) В этих словах философа выражена основная проблема начала XX века, имеющая двусторонний характер: во-первых, проблема непонимания, связанная с процессом объективации, с невозможностью полного выражения мысли (имеющей идеальную природу) словом (имеющим природу материальную), проблема, воспринимаемая человеком трагически, иначе определяемая Бердяевым как "трагедия творчества"; во-вторых, проблема кризиса формы и содержания, катастрофического недоверия к слову как таковому, разрушающая языковую систему изнутри и связанная со сложностью языкового знака, накопившего за тысячелетия своего существования слишком много значений, абстрактных, по-разному толкуемых и понимаемых. Поэтому разрабатываемая в это время Ф. де Соссюром теория анаграммы, с одной стороны, и многочисленные рефлексивные работы литературоведческо-лингвистического содержания символистов, футуристов, позднее обэриутов и тому подобных теоретиков от литературы - с другой, по сути имели одну цель - создание текста, наделенного максимально глубоким смыслом при оптимальном понимании оного, и обращением при этом к языку новому, очищенному от вековых смысловых наслоений.
Принципы изучения анафорического звукобуквенного повтора в прозаическом тексте
Анафорический повтор (или начала (инициали), как называет его Т.М. Николаева) - один из часто употребляемых А. Платоновым способов графико-фонетической организации текста. Под началами, или анафорами, понимается повторение тождественных элементов в начале нескольких отрезков речи. При этом синтаксические и -шире - речевые границы поиска этих совпадений в прозаическом тексте, как правило, неопределенны. Т.М. Николаева отмечает, что служащие для непосредственного объединения слов в тексте начала имеют самую разнообразную структуру: к анафорическому повтору можно отнести повтор четырех, трех и даже одного звука. Звуковые повторы могут обнаруживаться как в контактно, так и в дистантно расположенных лексических единицах; могут сближать слова, связанные непосредственной смысловой и грамматической подчиненностью, и слова в узуальном употреблении такой подчиненности не имеющие. В соответствии с этим Т.М. Николаевой выделяется четыре типа начал:
1) контактные и связанные непосредственной смысловой подчиненностью,
2) связанные смысловой подчиненностью, но дистантные,
3) контактные, но не входящие в одно синтаксическое «дерево»,
4) дистантные и непосредственно грамматически не связанные.
Подобная классификация анафор прозаического текста нам представляется вполне соответствующей самой природе данного типа звукоповтора, первоначально обнаруженного в поэтических текстах и исследуемого исключительно на материале поэзии, где анафора, как отмечают исследователи, маркируя начало слова, может оказаться композиционно неанафорической по отношению к другим сегментам текста. Ср.: «Анафора... представляет собой такое положение звукоповторов, которое маркирует условное начало смысловой, синтаксической или метро-ритмической единицы поэтической речи: слова, синтагмы, полустишия, стиха, ряда стихотворных строк» (Любимова и др. 1996, с. 13). Таким образом, при определении границ поиска анафорических повторений следует опираться прежде всего на анализ смысла и синтаксической организации текста: с одной стороны, «анафора маркирует не просто сегменты текста, но тематически единый фрагмент» (Любимова др. 1996, с. 14), с другой - (и это в большей степени актуально именно для прозаического текста) дистантное расположение анафорических повторов требует дополнительной (лексической, структурной) поддержки. В таком случае только начала в синтаксически ограниченном пространстве (в рамках словосочетания или предложения) можно рассматривать как собственно анафорические звукобуквенные повторы в чистом виде. Поиск же самих словосочетаний-анафор - сочетаний слов, связанных повторяющимися начальными звукобуквенными комплексами, - происходит в соответствии с основным принципом исследования фонетико-графической организации текстов: особое внимание уделяется так называемым идиолектным доминантам, местам любых отклонений от норм кодифицированного языка (лексических и синтаксических).
Таким образом, основные принципы исследования данного типа звукобуквенного повтора во многом соответствуют принципам исследования фонетико-графической организации текста вообще: анафорический повтор появляется в идиолекте в момент «перенапряжения» грамматических и лексических связей, следовательно, поиск его ведется именно в местах подобных нарушений; анафорический повтор, как любой звукобуквенный повтор, обусловлен идиостилем писателя, и поэтому необходимым оказывается проведение анализа не только структурных, но и интерпретационных возможностей данного типа повтора, установление взаимосвязи различных способов звукобуквенных повторов в данном идиолекте. Частный же, касающийся лишь исследования собственно анафорического повтора в прозаическом тексте, принцип можно определить следующим образом: рассматриваются анафорически построенные словосочетания и предложения, при этом в расчет не принимаются более крупные синтаксические единицы, повторяющийся начальный звукокомплекс которых будет осложнен либо лексическим повтором, либо синтаксическим параллелизмом (без этой «поддержки» наблюдать в прозаическом масштабном тексте начальные звукобуквенные соответствия слов, расположенных на столь большом расстоянии друг от друга, было бы вообще невозможно).
