Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. "ФИЛОЛОГИЧЕСКАЯ МЕТАФОРА" 6
1.0. Общие замечания 6
1.1. "Филологическая метафора": история 8
1.2. "Филологическая метафора": теория 15
ГЛАВА 2. ИОСИФ БРОДСКИЙ — ОСОБЕННОСТИ ИДИОСТИЛЯ 22
2.0. Общие замечания 22
2.1. Взгляд на язык: теория 23
2.2. Взгляд на язык: практика '. 34
2.3. Взгляд на язык: некоторые итоги 52
2.4. Идиостиль бродского: "Ряд описаний" 57
2.5. Идиостиль бродского: "Сумма своих частей" 66
ГЛАВА 3. "ФИЛОЛОГИЧЕСКАЯ МЕТАФОРА" ИОСИФА БРОДСКОГО 78
3.1. "Фонетика" и "графика" 78
3.2. "Полиграфия": образы фиксации текста на бумаге 106
3.3. «Грамматика» 139
3.4. Слова и вещи: «горбунов и горчаков» 147
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 152
БИБЛИОГРАФИЯ 154
Введение к работе
Предметом настоящего диссертационного исследования является структурное отображение (mapping) исходной "филологической метафоры", т.е. структурной метафоры "мир — это текст", в поэзии И. Бродского. При этом структурная метафора и ее отображение трактуются с позиций когнитивной лингвистики и прежде всего с учетом работ Дж. Лакоффа и ученых его круга (Лакофф, 1987; Лакофф, Тернер, 1989; Лакофф, Джонсон, 1990), посвященных исследованию метафоры.
Актуальность исследования определяется отсутствием на данный момент лингвистических работ, написанных на материале русского языка и посвященных описанию отображения структурной метафоры в отдельно взятом идиолекте (поэтическом языке), очень небольшим количеством работ, посвященных собственно описанию процесса метафорического отображения, а также общей невыработанностью русской лингвистической терминологии для таких исследований.
Правда, нельзя сказать, что работы по изучению структурных метафор, организованных по тому же принципу, что и филологическая, но базирующихся на отображении других семантических полей, не ведутся — в последнее время такие метафоры начинают описываться и на материале русского языка. Центральным мотивом при этом остается категоризация, а прагматически большинство работ такого плана нацелено на создание тезауруса. Современные исследователи пишут: «Категоризация метафорической модели (даже естественная, "наивная") отражает способы познания и категоризации человеком действительности
1 См. далее, с. 15
как общие (отношение человека к окружающему миру), так и частно научные» (Алексеева, Мишланова, 1998: 129).
Лингвистические и общефилологические термины, за счет использования которых и строится «филологическая метафора», также оказываются в центре внимания ряда исследователей. Так, М. Н. Славятинская пишет о древнегреческой "филологической лексике" (Славятинская, 2000: 115) — термин, который определенным образом коррелирует с предлагаемым в данной работе определением "филологическая метафора". Н. Д. Арутюнова анализирует обыденное употребление общесемиотических слов — таких, как значение, эмблема, символ, знак, сигнал и т.п. (Арутюнова, 1998: 313 и ел.)
Однако, несмотря на начавшуюся интенсивную разработку указанной темы, зачастую дает себя знать общая неразработанность терминологии и методологии таких исследований. В диссертации, помимо прочего, сделана попытка решить некоторые частные вопросы, связанные с этой проблемой.
В частности, в работе вводится новый перевод для широко используемого когнитивными лингвистами школы Лакоффа термина mapping, для которого, на наш взгляд, до сих пор не существовало адекватного варианта в русской лингвистической терминологии.
Целью диссертации является системное описание отображения исходной «филологической метафоры» в поэтических текстах Бродского и изучение связи этого процесса со взглядами поэта на язык, его «популярной лингвистикой» (folk linguistics). Для достижения этой цели решаются следующие задачи:
1) описать систему взглядов Бродского на язык, продемонстрировать их соотношение с определенными лингвистическими учениями и выявить возможные источники этих взглядов;
показать корреляцию этих взглядов с поэтической практикой Бродского;
продемонстрировать отображение «филологической метафоры» на различных уровнях текста;
4) охарактеризовать значение «филологической метафоры» для
понимания и анализа текстов Бродского.
Научная новизна и теоретическая значимость работы определяется, с одной стороны, привлечением широкой эмпирической базы, а с другой — применением данных современной лингвистической теории.
Практическая значимость диссертации заключается в том, что ее результаты могут быть использованы при разработке курсов лингвостилистики и поэтики, а также при создании научных комментариев к полному собранию сочинений Бродского.
Материал и источники исследования: в диссертации собраны, систематизированы и проанализированы метафоры и сравнения Бродского, которые представляют собой структурное отображение исходной «филологической метафоры». Общий объем текста, на котором проводился отбор лексики, составляет свыше 40.000 стихотворных строк (все прижизненно опубликованные поэтические тексты Бродского), рассмотрено свыше 5000 метафорических употреблений, сравнений и других тропов. В качестве базового издания, на основе которого проводилась выборка, мы использовали первое издание собрания сочинений Бродского (Бродский, 1992) как более полное по сравнению со вторым изданием (из которого были исключены несколько стихотворений). В дополнение к этому методом частичной выборки были обследованы прозаические произведения Бродского (частично в авторизованных переводах с английского языка, частично — на английском языке) и около 1000 стихотворных строк из произведений на
- 4 - / I ' ' /
показать корреляцию этих взглядов с поэтической практикой Бродского;
продемонстрировать отображение «филологической метафоры» на различных уровнях текста;
4) охарактеризовать значение «филологической метафоры» для
понимания и анализа текстов Бродского.
Научная новизна и теоретическая значимость работы определяется, с одной стороны, привлечением широкой эмпирической базы, а с другой — применением данных современной лингвистической теории.
Практическая значимость диссертации заключается в том, что ее результаты могут быть использованы при разработке курсов лингвостилистики и поэтики, а также при создании научных комментариев к полному собранию сочинений Бродского.
Материал и источники исследования: в диссертации собраны, систематизированы и проанализированы метафоры и сравнения Бродского, которые представляют собой структурное отображение исходной «филологической метафоры». Общий объем текста, на котором проводился отбор лексики, составляет свыше 40.000 стихотворных строк (все прижизненно опубликованные поэтические тексты Бродского), рассмотрено свыше 5000 метафорических употреблений, сравнений и других тропов. В качестве базового издания, на основе которого проводилась выборка, мы использовали первое издание собрания сочинений Бродского (Бродский, 1992) как более полное по сравнению со вторым изданием (из которого были исключены несколько стихотворений). В дополнение к этому методом частичной выборки были обследованы прозаические произведения Бродского (частично в авторизованных переводах с английского языка, частично — на английском языке) и около 1000 стихотворных строк из произведений на
английском языке (Бродский 1998; Бродский, 1998а; Бродский, 1999). Этот дополнительный материал применялся для сопоставительного анализа.
Исследование проводилось на основе следующих методов: гипотетико-дедуктивный метод, лингвостилистический анализ, контекстуально-семантический анализ, анализ структурных метафор.
Основные положения работы прошли апробацию в докладах, прочитанных на XXV, XXVI и XXVII Межвузовских научно методических конференциях преподавателей и аспирантов (СПбГУ, 1996-1998 г.); на международной конференции молодых филологов (Тарту, 1997) и летней школе молодых филологов (Калининград, 2000); на Международной научной конференции, посвященной 60-летию Иосифа Бродского (Санкт-Петербург, 2000); на VIII международной научно-тематической конференции «Марина Цветаева и современники» (Москва, 2000). По теме диссертации опубликовано 5 статей в России и за рубежом.
Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списков литературы и источников.
Общие замечания
В последние десятилетия внимание исследователей все чаще привлекает совокупность взглядов того или иного автора художественных произведений на язык — будь то отдельные замечания по вопросам поэтического языка или целая концепция, которая может быть описана как некая "воображаемая филология". В качестве примера можно привести ряд работ В. П. Григорьева, посвященных поэтике Велимира Хлебникова и вошедших в недавно изданную большую книгу "Будетлянин" (Григорьев, 2000) или же, в несколько другом плане, работу Л. В. Зубовой о "поэтической филологии" Л.Лосева (Зубова, 1997). Также следует упомянуть две статьи А. Н. Чернякова об "альтернативных теориях поэтического языка" (Черняков, 1997, 2000). С другой стороны, внимание исследователей привлекает отражение в поэтических текстах различных авторов лингвистических представлений, связанных с той или иной областью науки о языке, — чрезвычайно важной работой с этой точки зрения является книга Л. В. Зубовой "Современная русская поэзия в контексте истории языка" (Зубова, 2000), где анализируется поэтическая рефлексия над фактами истории языка.
Исследование этого круга явлений оказывается интересным и плодотворным с двух точек зрения. Во-первых, это многое дает для понимания текстов исследуемого автора. Во-вторых, такой подход оказывается продуктивным и для изучения "наивной картины языка" вообще, т. е. взгляда носителя языка на устройство и специфику этого языка. В этом случае речь может идти о феномене, который в работах последних десятилетий описывается как folk linguistics. (Термин введен в 1964 г. Г. М. Хёнигсвальдом2, из недавних отечественных работ см.: Булыгина, Шмелев, 1999 и др.) или же как мнимая лингвистика (Цивьян, 2001).
Характеризуя возможные пути изучения того, что он предложил называть folk linguistics, Г. М. Хёнигсвальд писал: «There is actually no point, at any stage, in avoiding a confrontation of elicited cant with the real and therefore concealed facts. For this reason we shall assume, ideally, that the investigator has either made, or has left room for, a study of the latter facts. This would include a synchronic grammar and a dictionary. It would further include a statement of typological and genealogical (that is, historical) position of the language. It would further include a description of the structure of the speech community, not only in general anthropological terms, involving the structure of the group that happens to speak the language, but particularly with regard to speech differences, be they social or geographic. Furthermore there will have to be information on linguistic contacts with outside groups, matters of intelligibility, multilingualism etc. It will also be of particular value to know as much as can be known about quasi-linguistic behavior manifested in gestures, overlaid voice qualities, and the like» (Хёнигсвальд, 1966: 17). Практически по всем пунктам намеченной программы можно найти материал в высказываниях Бродского о языке и его поэтических текстах.
Проблема, о которой идет речь, часто разрабатывается в современной науке на материале произведений поэтов, так или иначе принадлежащих к авангардному направлению, — прежде всего Хлебникова, но также и ряда других (см.: Костецкий, 1975; Григорьев, 1983, 2000; Черняков, 1997, 2000; Иванов, 2000).
Общие замечания
В последнее время в поле зрения науки о языке все чаще оказывается упоминавшийся выше феномен, который может быть обозначен как folk linguistics, т.е. «высказывания, выражающие личные наблюдения или воззрения рядовых и далеко не рядовых носителей языка» (Булыгина, Шмелев, 1999: 148).15 По количеству встречающихся в его произведениях и интервью высказываний о языке Бродский, пожалуй, превосходит любого другого русского поэта двадцатого века, поэтому представляется особенно интересным проследить за метаязыковыми суждениями, возникающими в его текстах, и выявить связь этих суждений с определенными лингвистическими идеями.
Бродский неоднократно повторял, что основная тема его творчества — время и то, что оно делает с человеком (Амурский, 1990: 113; Биркертс, 1997: 81 и др.). Эта тема в его стихотворениях и статьях всегда тесно связана с языком, что, возможно, отражает когда-то поразившие поэта строки У. X. Одена: Time ... Worships language and forgives / Everyone by whom it lives (Оден, 1997: 186-188).16 Таким образом, основной конфликт поэзии Бродского может быть представлен как конфликт времени, которое разрушает мир, с языком, который этот мир создает. Образ языка в творчестве Бродского не раз анализировался исследователями с разных точек зрения (ср., например: Библер, 1993: 174— 182; Полухина, 1989: 60-66, 169-181; Пярли, 1996; см. также обзор некоторых работ в разделе 2.4), однако с точки зрения лингвистики этот образ практически не рассматривался.
Размышления о роли языка в жизни человека, его творчестве, восприятии мира являются неотъемлемой частью как многих поэтических текстов Бродского, так и большинства его статей и эссе. Они складываются в довольно стройную и определенную концепцию, которую можно попытаться рассмотреть как своеобразную лингвистическую теорию и сопоставить с тематически близкими ей направлениями языкознания. Естественно, что речь в большинстве случаев идет не о сознательном следовании тем или иным концепциям, а скорее об их опосредованном восприятии. Лев Лосев, профессиональный филолог и друг поэта, в своем интервью, данном В. Полухиной, говорит: «Бродский немножечко ошеломлен лингвистикой. Может быть, тут даже сказывается пробел в образовании. Это нужно понять правильно, потому что Бродский совершенно феноменально образованный человек, пообразованней меня. Но мы всегда что-то выигрываем и что-то теряем. И вот отсутствие формального образования, в частности, лингвистического, может быть, привело к тому, что Бродский сделал из языка идол" (Полухина, 1997: 126). В то же время отдельные высказывания Бродского демонстрируют знакомство поэта как с фактами из истории лингвистики, так и с некоторыми научными направлениями и конкретными исследованиями и их терминологией.
Отметим, к примеру, строку из стихотворения "Два часа в резервуаре": Он знал арабский, но не знал санскрита (1965, 1: 434). Доктор Фауст, о котором идет речь в данном стихотворении, у Бродского оказывается, как это видно из текста, корреспондентом, а стало быть современником Френсиса Бекона (1561-1626) и таким образом действительно не может знать санскрита, с которым европейские ученые познакомились только во второй половине XVIII века18.
Что касается более современных теорий, то в одном из своих эссе, говоря о метафоре, Бродский замечает: «Метафора обычно образуется из двух составных частей: из объекта описания ("содержания", как называет это И. А. Ричарде) и объекта, к которому первый привязан путем воображения или просто грамматики ("носитель")» ("Песнь маятника", 1975, 4:167). Бродский цитирует здесь известную книгу Айвора А. Ричардса «The Philosophy of Rhetoric»: «Первым нашим шагом будет введение двух рабочих терминов для различения тех компонентов ..., которые выделимы даже в самой простой метафоре. Один из них я хотел бы назвать «содержанием» (tenor), а другой — «оболочкой» (vehicle)» (Ричарде, 1990, 48). Там же Бродский говорит об "общественных метафорах", цитируя Э. Кили, исследователя и биографа Кавафиса, который говорит о них как о "метафорах, основанных на политическом символизме" ("Песнь маятника", 1975, 5: 51).
"Фонетика" и "графика"
В процессе отображения исходной "филологической метафоры" Бродский регулярно прибегает в своих сравнениях и метафорах к уподоблению объектов и их свойств звукам и буквам66. Современный исследователь языка поэта пишет, что звук у Бродского почти всегда связан с пространством, а буква — со временем (Шунейко, 1994: 19). Связь эта достаточно очевидна, поэтому естественно, учитывая преобладание темы времени в поэтике Бродского — ср.: время больше пространства ("Колыбельная Трескового мыса", 1975, 2: 361), — что "буквенные" сравнения преобладают над "звуковыми", хотя из дальнейших примеров будет видно, что не всегда подобное разделение можно провести. Перейдем к анализу конкретных примеров.
В первых "Венецианских строфах" читаем: Подъезды, чьё нёбо воспалено ангиной / лампочки, произносят "а" (1982, 3: 52). Здесь наиболее открытый в русском языке гласный звук "а" выступает как метафора широко распахнутых дверей подъездов,67 точнее, в данном случае именно как реализация метафоры "нёбо подъездов", (мотивированная также словом "ангина", отсылающим к просьбе врача "скажите "а" " при осмотре горла), основанием для которой является артикуляторное движение при произнесении звука . Учитывая этот пример, можно интерпретировать метафору в «Цветах», тексте 1993 года: Цветы [...] с воспаленным «А», выглядящим то гортанней, / то шепелявей.. (1993, 3: 264). Здесь одной из мотивировок может быть звук а в английском слове flowers ( цветы ), характеризующийся как воспаленный аналогично предыдущему примеру. Еще один «фонетический» троп находим в стихотворении "Лагуна": стопа [...] не оставляет следов глубоких на площадях, как "прощай" широких, в улицах узких, как звук "люблю". (1973, 2: 320).
Здесь, помимо уже указанных особенностей гласного "а", актуализирована лабиализованность "у", что также поддерживается, во-первых, повторением этого звука во всех сильных позициях стиха, во-вторых, иконически, обликом соответствующей графемы. Для сравнения: Улица вдалеке сужается в букву "у", / как лицо к подбородку ("Всегда остаётся возможность выйти из дому на...", 1976, 2: 412).69
Г. А. Левинтон, также обративший внимание на эти строки, пишет: «Как обычно бывает в таких случаях, метатермины описывают не только фонетику тех слов, которые они должны описывать согласно прямому смыслу контекста (прощай, люблю), но и фонетику всего лексического окружения этих слов, в данном случае — целого стиха, в котором находится каждое из описываемых слов, первый построен на ударных а, самой широкой гласной, второй на ударных — а также безударных, но начальных — у, узость которого (помимо анафорической связи с самим прилагательным узкий) усугубляется губной артикуляцией, дополнительно "сужающей" звук» (Левинтон, 1998: 283).
Можно привести в качестве аналогии ситуацию в "Кладбище" Н. М. Карамзина — противопоставление ветры здесь воют / ветры здесь веют, которое Г. 3. Каганов рассматривает как столкновение пространственных образов, выраженных фонетически: "Само положение губ, неба, языка при произнесении "о" в "воют" непроизвольно вызывает чисто пространственный образ чего-то глубокого, огромного, гулкого и пустого... Положение звуковых органов при произнесении "е" в "веют", наоборот, вызывает пространственный образ чего-то небольшого, невысокого, неглубокого, почти тесного" (Каганов, 1995: 50).