Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Истоки ориентального в художественном сознании И.А. Бунина
1.1. Ранняя лирическая проза с. 15
1.2. Путешествия на Восток. «Тень Птицы» и произведения о Цейлоне с. 23
1.3. Восприятие И.А. Буниным буддийской культуры. Образ Будды в прозе 1911-1937 гг. с. 47
1.4. И.А. Бунин и евразийство с. 55
Глава 2. Отражение в творчестве И.А. Бунина восточных религиозно- философских и художественных текстов.
2.1. Палийский канон (Сутта-Нипата) и «цейлонские» рассказы с. 72
2.2. Отражение в творчестве И.А. Бунина памятников культуры народов Древнего Востока с. 86
2.3. Поэзия И.А. Бунина и Коран с. 99
2.4. «Зейнаб»: поэтика Востока с. 117
Глава 3. Преломление в художественном сознании И.А. Бунина восточных религиозно- CLASS философских категорий и образов CLASS
3.1. Концепт судьбы в художественном сознании И.А. Бунина с. 122
3.2. Реинкарнация и «Цепь перевоплощений» с. 132
3.3. Образ воды в лирической прозе И.А. Бунина с. 138
3.4. Категория Всеединого и религиозно-философская проблематика бунинских произведений с. 148
Заключение с. 168
Примечания с. 172
Список использованной литературы с. 202
- Ранняя лирическая проза
- Путешествия на Восток. «Тень Птицы» и произведения о Цейлоне
- Палийский канон (Сутта-Нипата) и «цейлонские» рассказы
- Концепт судьбы в художественном сознании И.А. Бунина
Введение к работе
Художественное сознание - способ понимания и восприятия реальности, при котором сама личность автора, её внутренний закон, формирует и обусловливает конечный творческий результат, отражает потребность в преображении, изменении мира для себя и себя для мира. Благодаря внутренним, имманентным художественному сознанию законам оно само продуцирует духовную информацию, включающую элементы как обыденного, так и теоретического сознания. Им фиксируются, с одной стороны, чувственность, конкретность мира, с другой стороны - его обобщённые универсальные признаки. В художественном сознании талантливого писателя сопрягается его действительное существование и осуществление как деятельного субъекта Вечности, как творца, создающего образ гармоничной структуры мироздания.
В основе художественного сознания лежит представление автора о мире со всеми характеристиками этого мира с точки зрения его значимости для конкретного человека. В данном случае, человек и всё к нему относящееся (общество, созидательная деятельность и т.п.) являются психологически, социально и культурно изменчивой сферой, в то время как Земля, природа, закономерности материального мира составляют устойчивую сферу. Подобное представление сохраняется в искусстве вообще и в литературе, в частности, в каждую историческую эпоху и присутствует в них как образ мироустройства, как картина мира. Художественное сознание писателя непосредственно выражается в творческом процессе, объективируется в самих произведениях (тексты являются вербальной фиксацией этого типа сознания) и находится в сложных опосредованных отношениях с теми ощущениями, представлениями, переживаниями, которые характеризуют писателя как эмпирическую личность.
В современном литературоведении утверждается взгляд на историю мировой литературы как на смену типов художественного сознания: «мифопоэти-ческого», «традиционалистского», «индивидуально-авторского»1. Последний тяготеет к творческому эксперименту, резко увеличивает приток в литературу новых эстетических идей, художественных решений. У писателей с индивидуально-авторским типом художественного сознания единство произведения обеспечивается, прежде всего, авторским замыслом творческой концепции произведения, самобытностью стиля, гармоническим соответствием друг другу всех сторон и приёмов изображения.
В художественном сознании И.А. Бунина доминирует индивидуально-авторская установка. Безусловно, художественный мир этого русского писателя был сформирован русским народным творчеством, историей, классической литературой, которую он прекрасно знал и любил. И всё же его видение мира было связано с пристальным вниманием к культурам других народов. Находясь в мучительном поиске истины, желая утолить свою неиссякаемую жажду познания (всю жизнь писатель занимался самообразованием), И.А. Бунин свободно обращался к культурам других стран - и эти обращения оставили свой след в его произведениях, повлияли на создание образов, сюжетов. В художественном сознании И.А. Бунина неразрывно соединяются исконно национальное и инонациональное начало. В частности, особую роль в формировании миропонимания и эстетики писателя играл ориентализм (увлечение Востоком), который ещё A.M. Горький назвал «органическим, наследственным тяготением к Востоку»2.
Термин ориентализм, на наш взгляд, требует дополнительной расшифровки и уточнения. С одной стороны, существует понятие художественного ориентализма как орнаментального изображения мира преимущественно Ближнего Востока, мира, предстающего перед нами в виде чего-то неподвижного, пёстрого, яркого в своей красочности и чуждо-экзотичного. Именно подобный ориентализм в европейском искусстве XIX - XX вв. М.А. Волошин назвал «симптомом омертвления старых корней, связывавших Европу с мусульманским Востоком»3. С другой стороны, ориентализм понимается как «совокупность религиозно-философского, историко-художественного, эстетического и психологического аспектов мировоззрения писателя, сформированных под значительным влиянием Востока»4. Здесь имеется в виду как Ближний, так и Дальний Восток - культура стран буддизма, индуизма, даосизма, ислама. В работе будет присутствовать последнее, более широкое понятие.
Под словом Восток мы будем понимать географическое и культурологическое пространство. Противопоставление Востока Западу известно с древнейших времён, его можно найти ещё у Геродота. Под Востоком, как правило, понимается Азия, под Западом - Европа, - две части света, «два культурных мира»5. Однако само подобное разграничение довольно условно. Для Западной
Европы, например, Россия издавна казалась Востоком; мы же называем Востоком Индию, Китай, Японию, Иран и т.д. - то есть области, преимущественно лежащие южнее нашей страны. Отсюда вытекает и наше специфически «российское» определение востоковедения как совокупности наук о Передней, Южной и Восточной Азии.
Интерес И.А. Бунина к культуре как Ближнего, так и Дальнего Востока был довольно стойким, что связывалось, в первую очередь, не с данью моде6, не со стремлением к экзотике, а с нравственно-философским поиском истины, смысла своего существования, с желанием постичь тайны развития мировых цивилизаций, «познать тоску всех стран и всех времён» (I, 319). «Я стремился "обозреть лицо мира и оставить в нём чекан души своей", как сказал Саади, меня занимали вопросы философские, религиозные, нравственные, исторические» (IX, 268), - говорит он в письме к Боссару.
На пороге двадцатого столетия «особенно начала ощущаться историческая ограниченность модели мира, которую на протяжении долгих и неспокой-ных веков вырабатывало европейское мышление» . Базироваться на европоцентризме далее в начале XX века становилось невозможным, так как ни фанатическое отстаивание европоцентризма, ни дополнение его частностями не способствовали отражению реальной картины мира. В это время наступил период, когда Азия, по словам М.А. Волошина, «начала питать Европу через Тихий океан»: «Если ориентализм в европейском искусстве является симптомом омертвления старых корней, связывавших Европу с мусульманским Востоком, то импрессионизм говорит о корне, переброшенном на Дальний Восток»8. Действительно, в это время Европа пережила своеобразное открытие для себя даосского и индо-буддийского Востока, которое некоторые исследователи называют «потрясением», «культурным взрывом»9.
Увлечение Востоком охватило многих представителей русской творческой интеллигенции рубежа XIX - XX веков. В это время интенсивно переводились книги о философских взглядах народов Индии, Китая, об их религиях, культуре (научные труды Макса Мюллера, Германа Ольденберга, Жака де Hep-валя), публиковались отрывки из упанишад, Сутта-Нипата, изречения Будды и сказания о его жизни. Появилась целая плеяда русских буддологов: Ф.И. Щербатской, С.Ф. Ольденбург, О.О. Розенберг. В произведениях А. Белого, А.А. Блока, B.C. Соловьёва, Н.С. Гумилёва решался вопрос о судьбе России в
Блока, B.C. Соловьёва, Н.С. Гумилёва решался вопрос о судьбе России в зависимости от победы Востока или Запада, которые были нравственно-этическими категориями, имеющими символическое значение. На этом фоне И.А. Бунин не был исключением.
К причинам обращения И.А. Бунина к теме Востока, на наш взгляд, можно отнести детские впечатления художника, с самых ранних лет интересовавшегося жизнью других народов. Студент Н.О. Ромашков, готовивший будущего писателя к поступлению в гимназию, одним из первых пробудил в душе своего ученика интерес к культуре других стран. Н.О. Ромашков был выпускником Лазаревского института, владел несколькими восточными языками10. Не случайно маленький Алёша Арсеньев - автобиографический герой И.А. Бунина -не может оторваться от экзотических картинок из книги «Земля и люди»: «Помню особенно две: На одной - финиковая пальма, верблюд и египетская пирамида, на другой - пальма кокосовая... И, боже, сколько сухого зноя, сколько солнца не только видел, но и всем своим существом чувствовал я, глядя на эту синь и эту охру, замирая от какой-то истинной эдемской радости! В тамбовском поле, под тамбовским небом, с такой необыкновенной силой вспомнил я всё, что я видел, чем жил когда-то, в своих прежних, незапамятных существо-ваньях, что впоследствии в Египте, в Нубии, в тропиках мне оставалось только говорить себе: да, да, всё это именно так, как Я впервые "вспомнил" тридцать лет тому назад!» (VI, 37).
Определяющее значение для формирования взглядов писателя имели его многочисленные путешествия. В 1907 году И.А. Бунин совершает своеобразное «паломничество» в Святую землю: Египет, Сирия, Палестина, Греция. После путешествий 1903 и 1907 гг. художник создаёт цикл «путевых поэм» «Тень Птицы». Поездка на остров Цейлон в 1911 году также повлияла как на миропонимание И.А. Бунина, так и на дальнейшее его творчество. Не будь её, не были бы созданы такие произведения, как «Братья», «Соотечественник», «В стране пращуров», «Готами», «Ночь отречения», «Город Царя Царей», «Воды многие». Не последнюю роль здесь сыграло стремление И.А. Бунина понять прошлое, настоящее, будущее России через культуру других народов. Позднее, вдали от родины, он будет вспоминать Россию, мучительно страдая от разлуки с землёй своих предков. Тоска по родине и неотрывная принадлежность её культуре, народу, постоянно присутствовала в душе писателя.
Говоря о причинах, побудивших И.А. Бунина «обратиться к Востоку», нельзя не отметить увлечения молодого писателя толстовством и творчеством Л.Н.Толстого, воззрения которого, по мнению И.А. Бунина, были близки индийской философии. Герой рассказа «На даче», толстовец Каменский произносит слова: «Жизнь только в жизни духа, а не в жизни тела... Это повторяли все великие учители человечества, начиная с Будды» (II, 148). Через сорок лет в своём трактате «Освобождение Толстого» И.А. Бунин соотнесёт свои взгляды на бытие, жизнь, конец жизни с «буддийскими высказываниями» Л.Н. Толстого. Как и Л.Н. Толстой, И.А. Бунин в своих произведениях часто обращается к теме смерти. Чувство постоянного её присутствия сопровождало художника всегда: «Я всю жизнь живу под знаком смерти - и всё-таки чувствую, будто никогда не умру» (V, 301). Преодолеть смерть, найти примирение с нею в бессмертии, найти разрешение этой величайшей загадки человеческого бытия, которая ужасна, противоестественна по своей сути, но в то же время разрешает противоречия земной жизни, стремился И.А. Бунин. Это в какой-то мере роднит его с Л.Н. Толстым11.
Обращаясь к истории современного буниноведения, отметим, что отечественные исследователи 1950-60-х гг. (О. Михайлов, Т. Бонами, В. Афанасьев) часто проходили мимо глубинного, философского, содержания бунинской про-зы. Так, для А. Тарасенкова И.А. Бунин - «певец умирающего дворянства» , и не более, в то время как Т. Бонами наоборот как бы подтягивает художника до уровня революционных идей эпохи, выделяя исключительно социальный подтекст его творчества. Зарубежные учёные, напротив, изначально акцентировали внимание на нравственно-философском содержании, говорили о «пантеистиче-ски-таоистическом воззрении Бунина на жизнь и мир»13, проводили прямые параллели между идеями Шопенгауэра, экзистенциалистов и философскими взглядами писателя. Д. Ричарде, например, называет И.А. Бунина «оптимистическим фаталистом»14, настаивая на аполитичности писателя. Д. Ричарде и Б. Кирхнер отказывают художнику в каких бы то ни было социальных интересах и демократических симпатиях. Зарубежные учёные, в отличие от отечественных, почти не проявляя интереса к социальным аспектам творчества, концен трируют основное внимание на выявлении «вечных» тем в произведениях писателя. Мировосприятие художника интересует их лишь в философском аспекте, в плане постановки и решения общих проблем бытия, жизни и смерти. Подобное отношение к литературному наследию писателя абсолютизирует одни особенности его творчества и не учитывает другие.
Вопрос о религиозно-философской подоснове творчества И.А. Бунина в современном буниноведении решается по-разному, иногда основываясь на пристальном внимании к разным сторонам мировоззрения художника, а порой достаточно субъективно (на выделении и придании доминирующего значения тем аспектам, которые особенно близки миропониманию самого исследователя)15. Изучение тех сторон мировоззрения И.А. Бунина, которые были сформированы под определенным влиянием Востока, по-прежнему остаётся неполным, несмотря на уже предпринятые попытки литературоведов более или менее систе-матизированно исследовать вопрос, поставленный в 1969г. О.В. Сливицкой в работе «Бунин и Восток (к постановке вопроса)»16. На материале анализа таких прозаических произведений И.А. Бунина, как «Тень Птицы», «Господин из Сан-Франциско, «Сны Чанга», «Братья», О.В. Сливицкая сделала следующее, довольно любопытное, заключение: «Восток, не всегда отражаясь в произведениях И.А. Бунина тематически, постоянно присутствует в его сознании и как угол зрения на судьбу России, и как арсенал философских воззрений, очень близких его представлению о мире»17.
Необходимо отметить, что в работах отечественных литературоведов (П.И. Тартаковского, Л.В. Крутиковой, В.Я. Света, О.В. Солоухиной, Т.К. Лобановой, М. Мирзы-Авакяна, О.В. Сливицкой, Е.Б. Смольяниновой, Л.А. Иезуитов ой, И.П. Карпова, В.В. Крапивина), а также в трудах зарубежных учёных (Т. Марулло, Дж. В. Коннолли, Ким Кён Тэ, Мэн Сю-юнь) уделяется определённое внимание рассмотрению ориентального начала в творчестве И.А. Бунина. Однако, несмотря на наличие значительного числа исследований, так или иначе затрагивавших различные стороны мировоззрения И.А. Бунина, нельзя не увидеть, что среди них не так много специальных работ, посвященных изучению его религиозно-философских воззрений. Причиной этому вполне могла послужить как сама неопределенность бунинских религиозных взглядов, так и цензура недавнего периода истории России.
Из работ последних лет, связанных с изучением указанной проблемы, а также и непосредственно ориентализма в творчестве писателя, представляется особенно интересной диссертация Г.В. Килгановой - «Ориентализм в прозе И.А. Бунина» . Некоторые созвучные нам идеи по вопросу «И.А. Бунин и Восток» подробно рассмотрены в данном труде. В своей работе исследователь приходит к выводу, что Восток наложил существенный отпечаток на характер религиозно-философских взглядов И.А. Бунина; Восток был для художника своеобразным критерием его эстетики; стал определяющим моментом в историко-художественной концепции писателя, выраженной, например, в путевых очерках «Тень Птицы». Именно этими положениями мы будем руководствоваться в некоторых случаях при анализе прозаических и поэтических произведений И.А. Бунина.
В указанном выше исследовании впервые были рассмотрены в совокупности религиозно-философский, эстетический и психологический аспекты художественного сознания И.А. Бунина, был сделан также акцент на том, что все перечисленные аспекты являются «яркими проявлениями ориентализма». Однако эстетический и психологический мировоззренческие аспекты рассматриваются в диссертации Г.В. Килгановой только на материале прозаических произведений И.А. Бунина о любви. В данной работе производится попытка рассмотрения в этом ключе как прозы, так и поэзии, эссеистики И.А. Бунина, относящихся к различной тематике. Г.В. Килгановой сделано много интересных и глубоких замечаний, одно из которых относится к доминированию синкретизма в религиозно-философских воззрениях И.А. Бунина. Аналогичная мысль выражена в работе Г.Ю. Карпенко, также посвященной специальному изучению религиозно-философских взглядов И.А. Бунина19. Верно ориентируясь на подобный синкретизм, характерный для этого писателя, Г.Ю. Карпенко рассматривает его формирование в русле актуальных философских проблем начала XX века.
О влиянии Сутты-Нипаты на так называемые «цейлонские» рассказы И.А. Бунина в разное время упоминали О.В. Солоухина, Г.И. Карпенко, Е.Б. Смольянинова20. Пожалуй, лишь Т.К. Лобанова и В.В. Крапивин в своих статьях21 уделили некоторое внимание рассмотрению темы «Сутта-Нипата и проза И.А. Бунина». Однако до сих пор нет ни одного исследования, более или менее
подробно освещающего указанную тему. В настоящей работе мы попытаемся восполнить этот пробел.
История осмысления проблемы «И.А. Бунин и Восток» свидетельствует о не иссякающем интересе к изучению данного вопроса в буниноведении и возможности нахождения новых аспектов его изучения. Существующие исследования ориентальной прозы и поэзии И.А. Бунина, внеся неоспоримый вклад в освещение указанной проблемы, тем не менее, её не исчерпывают22.
Актуальность диссертационного исследования.
Возрастание интереса российских учёных к творчеству И.А. Бунина, наблюдающееся в последние годы, во многом связано с возвращением на родину литературного наследия писателя.
Значительный научный интерес вызывает, во-первых, неопределенность бунинских религиозно-философских взглядов, без понимания которых невозможно составить целостное представление о специфике художественного сознания, миропонимании писателя и его поэтике.
Сказанным определяется актуальность изучения поэзии и прозы И.А. Бунина в мировоззренческом аспекте; этот аспект представляется весьма значимым для современного литературоведения, разрабатывающего на рубеже XX — XXI веков мировоззренческое направление.
Во-вторых, требует осмысления факт присутствия в бунинском творчестве «ориентального» начала, без учёта которого понимание творчества, философии, исканий автора остается неполным. Поэтому актуальной задачей является выявление черт специфически «восточного» миропонимания; анализ эстетических, духовных, нравственных традиций Востока в художественном сознании писателя; изучение влияния восточных религиозно-философских канонических текстов (Коран, Сутта-Нипата и др.), а также культуры, истории, философии индуизма, буддизма, ислама на понимание писателем сути бытия.
Исследование указанных проблем позволит уточнить представление о феномене ориентализма как таковом, что также является актуальным на фоне имеющихся различий в понимании Востока и восточной традиции в искусстве.
Научная новизна работы состоит в том, что впервые художественный ориентализм прозы, поэзии, публицистики И.А. Бунина исследуется как самобытное литературное явление. На конкретном материале произведений писате ля проведено исследование связей эстетических, нравственно-философских исканий И.А. Бунина с культурным, историческим, религиозным наследием Ближнего и Дальнего Востока. Особое внимание уделяется изучению связей произведений писателя с каноническими текстами: Кораном, Суттой-Нипатой, гимнами Ригведы. Также впервые поднимается тема «И.А. Бунин и евразийство».
В диссертации ставится цель - исследовать специфику влияния Востока на художественное сознание И.А. Бунина.
Задачи работы.
1. Выявить истоки формирования ориентального начала в художественном сознании И.А.Бунина.
2. Осмыслить природу религиозно-философских исканий писателя как стремление найти адекватные формы отражения и воплощения внутреннего мира.
3. Исследовать способы бытования восточных религиозно-философских и художественных текстов в творчестве И.А. Бунина.
4. Определить место и роль восточных категорий, символов, образов в эстетике и поэтике писателя.
Для решения поставленных задач нами будет использован широкий круг произведений И.А. Бунина: от ранних (конец 1880-х -1890-е годы) до поздних, созданных в эмиграции (1930-е годы). Таким образом, можно сказать, что материал исследования составляют прозаические, поэтические тексты И.А. Бунина, публицистика, эссеистика, дневники писателя как доэмигрантского, так и эмигрантского периода, как вошедшие в отечественные издания, так и опубликованные за границей. Привлекаются по необходимости произведения других авторов рубежа веков, что позволяет рассмотреть своеобразие творчества исследуемого художника на широком литературном фоне.
Методы исследования.
В диссертации сочетаются исторический и структурный способы изучения художественного произведения. Можно говорить о стремлении к системно-целостному подходу, поскольку в рамках данной работы соединяются биографический, творческо-генетический, культурно-исторический, структурно-семантический методы.
Теоретической основой исследования стали труды по литературоведению (Ю.М. Лотман, Л.Я. Гинзбург, Н.С. Трубецкой, П.М. Бицилли, В. Эберман, В.В. Иванов, П.И. Тартаковский, В.А. Келдыш, Л.А. Смирнова, В.Н. Афанасьев и др.), философии (Ф.А. Степун, М. Гюйо, А.Г. Пырин, Е.Н. Трубецкой, П.Н. Савицкий, С.Я. Франк), религиоведению (Г. Ольденберг, А. Массэ, Ф.И. Щер-батской, P.P. Мавлютов, А.Н. Кочетов, А.Уотс, П. Милославский, Т.П. Григорьева, Т.Я. Елизаренкова), медицине и психологии (К.Г. Юнг, Л.С. Выготский, Д.И. Ковда).
Научное и практическое значение диссертационного исследования состоит в том, что его выводы способствуют пониманию природы инонационального в творчестве И.А. Бунина. Практическая ценность диссертации обусловлена возможностью использования её материалов в исследованиях творчества И.А. Бунина, изучения и анализа общих проблем истории русской литературы конца XIX - начала XX вв., а также в вузовском и школьном преподавании при подготовке факультативных занятий, курсов лекций, спецкурсов и спецсеминаров, посвященных русской прозе и поэзии Серебряного века.
Апробация работы. Основные положения диссертации докладывались на научных конференциях ИГУ (1997, 1999, 2001, 2003, 2004 гг.), международных конференциях ИГУ (2003 г.), БГУ (2003г.). Содержание работы отражено в восьми публикациях (тезисах научных докладов и статьях).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения и списка литературы.
В первой главе работы исследуются истоки появления ориентального в художественном сознании И.А. Бунина. К подобным истокам, на наш взгляд, можно отнести:
- стремление постичь тайну жизни и смерти, открыть для себя смысл человеческого существования, и как следствие этого — в поиске Истины выход за пределы западной, христианской традиции;
- собственные впечатления от путешествий на Восток (Турция, Палестина, Цейлон), прямое соприкосновение с буддийской культурой;
- сходный с евразийским взгляд на историю, культуру России, национальное своеобразие русского народа.
В ранней лирической прозе писателя (1898 - 1906 гг ) соединяются лирическое и эпическое начала. В этих произведениях, как правило, главную роль играет лирический герой, выражающий субъективное отношение к внешнему и внутреннему миру. Чувства лирического героя - главная движущая сила сю-жетно-композиционного построения. Уже на раннем этапе бунинского творчества появляются мотивы слияния с миром и обретения в этом счастья и покоя. Обретение покоя и счастья в слиянии со Всебытием мира характерно для восточного миропонимания (Атман, Брама, есть Всеединое, давшее жизнь множеству, то, что властвует всем существующим). Большую роль в формировании миропонимания и художественной эстетики И.А. Бунина сыграли его путешествия на Ближний Восток и на остров Цейлон, который был для художника Прародиной, колыбелью всех цивилизаций. Художник видит сходство с Россией в таких разных культурах, как культура Цейлона, Ближнего Востока (Турция, Палестина).
Во второй главе диссертации продолжается рассмотрение ориентальной прозы И.А. Бунина («Братья», «Сны Чанга» и др.) и поэзии (неоконченный цикл «Ислам»). Особое внимание уделяется изучению отражения в творчестве И.А. Бунина восточных религиозно-философских текстов (цитаты, реминисценции) и поэтики, формы Востока (на примере стихотворения «Зейнаб»), а также - ближневосточному колориту и воплощению в стихотворениях корани-ческой традиции поэзии, связанной с темой Востока. В процессе анализа ряда произведений И.А. Бунина выявляется степень влияния на художественное сознание и концепцию бытия писателя восточных религиозных канонических текстов (цитаты, реминисценции), в частности Сутты-Нипаты, Корана, Ригве-ды, Дао Дэ Цзин, а также сочинений Г. Ольденберга, Фа-Сяня.
Предметом исследования третьей главы стали наиболее философичные произведения И.А. Бунина («Ночь», «Жизнь Арсеньева», «Освобождение Толстого» и др.). Данная глава исследования посвящена непосредственно религиозно-философским исканиям И.А. Бунина. Исходя из представлений, близких его собственному мироощущению, выраженных в индуизме, «четырёх благородных истинах» Будды, даосских трактатах, Ригведе, И.А. Бунин размышляет о равенстве человеческих существ в их причастности к «колесу бытия», «Цепи перевоплощений». В своей основе бунинский концепт судьбы испытал на себе непосредственное влияние восточной религиозно-философской мысли (имеется в виду как ближневосточная, так и дальневосточная традиция).
Многое в раскрытии образов художника можно назвать восточным -«буддийским», «индуистским» - отсутствие у героев ощущения начала и конца жизни, «воспоминания» о бесчисленных перерождениях, ощущение единого потока бытия, обманчивость земных желаний, понимание Всеединого как Ат-мана, Мировой Души. Обращется особое внимание на мысли И.А. Бунина о карме, о предопределённости всего сущего Высшим началом, о том, что «нет никакой отдельной от нас природы, каждое малейшее движение воздуха есть движение нашей собственной жизни» (VI, 214), а также на противостояние двух полюсов: «сансары» и «нирваны» Для передачи сути категории Всеединого автор обращается к архетипическому образу воды.
В заключении подведены общие итоги исследования.
Ранняя лирическая проза
В ранних рассказах И.А. Бунина заложены образы и антиномии, которые будут развиты им впоследствии: День и Ночь, Духовное и Материальное и др. Нас, в частности, интересуют образы Непостижимого и Предвечной Тишины как прообразы будущего Всеединого (Bee-Единого), имеющего непосредственную связь с восточными понятиями Атмана, Брамы. На этом этапе мысли о жизни и смерти, о тайнах бытия - всё то, что мучает художника своей неразгаданностью, - носит еще общечеловеческий характер. Но постепенно поиски писателя расширяются, наполняются духом иной культуры, философии индо-буддийского Востока.
Сюжет бунинских рассказов 1898 - 1906 гг., сосредоточен, как правило, на образе героя-повествователя, близкого автору, и связан с раскрытием чувств и мыслей этого героя. Отметим, что как ранняя, так и поздняя проза И.А. Бунина, в большинстве своём, насквозь проникнута поэтическим отношением к действительности, или, если сказать несколько иначе, в ней автор поэтизирует действительность, пропускает её через своё сердце, через свою душу. В произведениях художника уже на раннем этапе неразрывно соединяются лирическое и эпическое начала.
В таких рассказах, как «Перевал», «Тишина», «Туман», «С высоты», «У истока дней» огромную роль играет лирический герой, которому и принадлежат высказываниия, переживания, выражения субъективного отношения к внешнему миру и миру своей души в бесконечности переходов двух этих миров друг в друга. Однако, как в любом эпическом произведении, здесь повествование (развёрнутое обозначение словами того, что произошло однажды и имело временную протяжённость, обозначение, включающее в себя описания и рассуждения) также является одним из организующих начал произведения. Не лишним будет отметить, что сам И.А. Бунин ценил свои стихи гораздо выше прозы, называл себя, прежде всего, поэтом и иногда даже обижался, когда его стихам не придавали должного значения.
Конфликт в лирической прозе - внутренний конфликт героя, чувства которого становятся движущей силой сюжетно-композиционного построения.
Чувства несут динамику, всё остальное в большинстве своём статично. Уже рассказ «Перевал» можно отнести к лирической прозе, где главное - раскрытие «состояний души» лирического героя-повествователя, своеобразного двойника автора.
В работе 1910г. А.А. Измайлов, назвал И.А. Бунина эгоцентристом, который может давать читателю «только этюды и эскизы о себе, совсем не заботясь о внешнем сюжете, о занимательности, о приключении... Вы читаете пять, десять рассказов И.А. Бунина и проникаете в секрет его творчества. Это - литературная станиславщина, игра на мелочах, филигранная работа, рисование тоненькой кисточкой, нежною акварелью. Да, здесь нет движения. Это какие-то лирические страницы из дневника, может быть, наброски прозою того, что по-том следовало перелить в стихи» . В «Перевале» отсутствует фабула, «но вы — пишет исследователь - видите ночь в горах, прислушиваетесь к бору,... к сви-стящему ветру, видите снежную мглу, мокрую озябшую лошадь» . Критик относит этот «эгоцентризм» к «недостаткам беллетристики Бунина»4.
Герой «Перевала» идёт по горным тропам: «Скоро перевал... Скоро я буду в затишье, за горами, в светлом, людном доме», - говорит он себе (II, 8). Но горный каменистый склон не кончается», «седая бегущая мгла слепит снегом» (II, 9). Отчаяние овладевает душой путника, но в то же время это отчаяние начинает укреплять его и превращается в «ту мрачную и стойкую покорность всему, что надо вынести» (II, 8). Герой доходит до перевала, который является символом «горестей, страданий, болезней, измен любимых и горьких обид дружбы, сколько их было» (II, 9). «Но, скрепивши сердце, опять брал я в руки свой страннический посох. А подъемы к новому счастью были высокими и трудными, ночь, туман и буря охватывали меня на высоте, жуткое одиночество на перевалах ... Но - идём, идём!» (II, 9) - продолжает повествователь. Позже героя охватывает страстная радость жизни. Она наступает днем: «День опять обрадует меня людьми и солнцем и опять надолго обманет меня...» (II, 9). Традиционное романтическое противопоставление дня ночи присутствует уже в этом раннем произведении художника. Духовный подъём и одиночество связаны с ночью, суета и обольщения мира - с днём.
В 1901 году писатель создает рассказы «Туман» и «Тишина». В первом произведении основу сюжетной динамики составляет противопоставление упрощённого, «обыденного» восприятия героем мира, природы, морской стихии, восприятию «вечному», отрешённому от повседневности. Художник рисует день и сказочную ночь в открытом море, корабль, окутанный туманом, пассажиров, испытывающих вполне естественный страх перед надвигающейся опасностью. Цветовая гамма серая, тёмная, чёрная (серый цвет сменяется мраком). Усиливается туман, нагнетается мрак: «густой туман закрыл горизонты, задымил мачты и медленно возрастал вокруг нас, сливаясь с серым морем и серым небом», «серые косматые космы тумана, как живые, медленно ползли по пароходу», «непроницаемая густота тумана наливалась уже настоящими сумерками, - тоскливой аспидной мутью, за которой в двух шагах чудился конец света, жуткая пустыня пространства» (II, 230-231). Ощущение тревоги нагнетается и сменой звуков: гремучие свистки, топот ног по палубе, беспорядочный говор, звон колокола, угрожающий рёв трубы. Герой необыкновенно ярко передаёт то состояние, которое испытывает полусонный, озябший, встревоженный пассажир, ранним, сумрачным утром вышедший на палубу. Одно определённо-личное предложение: «...неприятно дрогнешь от сырости и чувствуешь, как зеленеет лицо», - и читатель всей кожей ощущает холод морского воздуха, насыщенного предвесенними испарениями.
Лейтмотив сна, фантастичности всего происходящего проходит через всё произведение. В самом начале рассказа передаётся ощущение чего-то сказочного, нереального: люди напоминают друг другу призраков, двигающихся во мгле, стон сирены кажется не существующим, а созданным напряжённым слухом, которому «всегда чудится что-нибудь в таинственной безбрежности тумана», туман «окутывает, как сон, притупляет слух и зрение» (II, 231), пароход напоминает воздушный корабль.
Путешествия на Восток. «Тень Птицы» и произведения о Цейлоне
Огромную роль в формировании художественного ориентализма И.А. Бунина играли непосредственные впечатления писателя от его собственных путешествий.
«Иван Алексеевич полюбил порт, который его всегда возбуждал, - тянуло в дальние странствования; он иногда проводил там часы...», - рассказывает В.Н. Муромцева-Бунина о пребывании молодого писателя в Одессе1.
«Он говорил, что очень любит ходить к железной дороге, потому что это вызывает у него воспоминания о путешествиях, о юге, что он любит больше всего в жизни»2, - вспоминает племянник художника Н.А. Пушешников.
Журналист и писатель Андрей Седых, близко сошедшийся с И.А. Буниным в эмиграции, некоторое время бывший его секретарём, называл художника «человеком, беспокойным по натуре, в молодости всегда куда-то ехавшим, ино-гда без какой-либо видимой причины» . «Ничего на свете Бунин не любил так, как дорогу, эти спальные вагоны, мерный, укачивающий бег поезда вдаль...» — отмечает Седых в очерке о путешествии с И.А. Буниным в Стокгольм4.
«Это был человек, что называется "непоседа". Его всегда тянуло куда-нибудь уехать... Из года в год бродил он по свету и писал мне то из Константинополя, то из Парижа, из Палестины, с Капри, с острова Цейлона»5, - писал о И.А. Бунине довольно хорошо его знавший, Н.А. Телешов.
А сам поэт говорил о себе: Вся молодость моя - скитанья Да радость одиноких дум! (I, 69). Или: «Все мои самые заветные странствия там, в этих погибших царствах Востока и Юга, в области мёртвых, забытых стран, их руин и некрополей»(1Х, 365). 1903-й, 1907-й, 1911-й - годы путешествий И.А. Бунина в Святую землю, на Ближний и Дальний Восток, который с детства манил поэта своей созерцательной неподвижностью. Узнавание самого себя, встреча лицом к лицу с философией, к которой был предрасположен с детства, осознание её значения для своей жизни - вот одновременно и внутренний мотив, подвигнувший И.А. Бунина на эти путешествия и результат их.
«Путешествия играли в моей жизни огромную роль... Относительно странствий у меня сложилась... даже определённая философия... Я не знаю ничего лучшего...», - говорил И.А. Бунин6, а позднее писал, что подобно тому, как старым морякам снится по ночам море, так И мне в предсмертных снах моих Всё будет сниться сеть канатов смоляных Над бездной голубой, над зыбью океана... (I, 333).
В рассказе «Надежда» (1902) художник пишет о корабле, упльїваг іі т-т? Босфору, Средиземному морю: «Теперь она («Надежда» - О.Ч.) снова покидала нас... И всё, о чём мы так юношески мечтали в те дни, глядя в море, вечно что-то обещающее за своими зыбкими горизонтами, всё, чем оно волновало нас, -всё с необыкновенной силой охватило нас при виде далёкой "Надежды"» (II, 269). Не пройдёт и года, как мечта писателя сбудется: он посетит Константинополь, а позднее - Сирию, Палестину, Египет, Цейлон. Знакомство с чужими землями приведёт к прояснению взглядов на развитие человечества, даст ряд новых тем, повлияет на формирование миропонимания художника, во многом сходного с древней философией Востока и Юга.
Древние страны Востока, «некрополи мира» (IX, 365), для И.А. Бунина -область духа, мистическая прародина человечества, обладающая мощной силой притяжения. Пройдут годы, и в рассказе «Роза Иерихона» (время создания его неизвестно, но можно с уверенностью сказать, что он написан в эмиграции) И.А. Бунин напишет: «... утешаюсь я, воскрешая в себе те светоносные древние страны, где некогда ступала моя нога... В живую влагу сердца, в чистую воду любви, печали, нежности погружаю я корни и стебли моего прошлого» (V, 8) -и вот опять цветёт, казалось бы, засохшее растение Памяти. Память своей нитью будет связывать писателя на протяжении всей его долгой жизни с молодостью, с Россией, с теми странами, по которым он путешествовал до великого переворота - Октябрьской революции, ставшей причиной разлуки писателя с родиной.
В апреле 1903 года И.А. Бунин впервые побывал в Константинополе (всего в этом древнем городе писатель был тринадцать раз). С 1907 года «жажда странствовать и работать» овладевает писателем «с особенной силой» . И.А. Бунин и В.Н. Муромцева совершают своё «паломничество во Святую землю». Готовясь к поездке, И.А. Бунин изучал Библию, Коран, читал книги: «Святая земля» Олесницкого, «Историю Баальбека» Тишендорфа, «Древнюю историю народов Востока» Масперо. В 1910-1911 годах супруги побывали сначала в Алжире, Тунисе, Сахаре, а потом на пароходе «Владимир» совершили путешествие на Цейлон.
Вот слова самого И.А. Бунина: «Восток - царство Солнца. Востоку принадлежит будущее» (III, 484). Действительно, с Востоком художник знакомился не по сборникам французских поэтов. Стремление увидеть всё своими глазами, сказать о себе: «Я, путник, видел это» (I, 319) заставляло И.А. Бунина совершать многочисленные путешествия, «паломничества». В.Н. Муромцеву удивляло то, что русские люди мало путешествовали по Ближнему Востоку: «В Святой Земле бывали только паломники, духовные лица... Интеллигенция же не решалась на такое путешествие - только разве учёные, - не отдавая себе отчёта, до чего всё хорошо было организовано для плавания... Удивительное невежество и отсутствие интереса к тому, что выходило из рамок шаблона»8.
Из московских знакомых И.А. Бунина (1900-е гг.) А.П. Чехов был единственным, кто побывал в Константинополе. Во время одной из своих поездок по Греции И.А. Бунин замечал: «...Тысячи тысяч людей рисуют себе какой-то пошлый элизиум вместо каменистой, сухой страны, в которой всё просто, старо и прекрасно» (III, 336-337). Художник ненавидел штампы, как и любое проявление фальши, и, возможно, поэтому некоторые его высказывания могут показаться чересчур резкими.
Бунинский цикл «Тень Птицы» был создан под прямым впечатлением путешествий 1903 и 1907 годов. Он создавался долго. Жанровые особенности этих произведений вырабатывались постепенно, в результате кропотливой работы автора, который тщательно редактировал каждую «поэму». Учёные по-разному определяют жанр бунинских «путевых поэм»: их называли и «лирико-философскими миниатюрами, близкими стихотворениям в прозе», и «культурологическими хожениями», а также относили к совершенно особому жанру — «путевой поэме»9. В данной работе мы не ставим себе цели исследовать проблему жанра цикла «Тень Птицы» и будем использовать наиболее традиционное определение этих произведений (О.Н. Михайлов, В.А. Келдыш, А.Г. Берд-никова и др.) - путевые очерки. К жанру путевого очерка художник обращался неоднократно («Казацким ходом», «В стране пращуров», «Воды многие», «Город Царя Царей»).
Палийский канон (Сутта-Нипата) и «цейлонские» рассказы
Исследователи не раз говорили, что «увлечение буддийской философией у Бунина не мимолётная прихоть. Он неоднократно возвращается к разработке наиболее близких ему положений этого учения»1. Необходимо отметить следующее. Отдельные философские положения буддизма, безусловно, имели некоторое влияние на миропонимание художника. Однако непосредственно буддистом И.А. Бунин не был, как не был он и христианином в полном смысле этого слова. Согласимся с Т.К. Лобановой, предлагавшей, говоря о буддийских мотивах в творчестве И.А. Бунина, «иметь в виду весь тот многосторонний "культурный комплекс", который соединил в себе буддизм»2. Как вполне справедливо заметил Н.И. Конрад, «буддизм, - не только религия, не только философия, но литература и искусство, причём последнее - во всех своих отраслях...»3.
Уникальные восточные религиозно-философские литературные памятники (Сутта-Нипата, Ригведа, Коран и др.) притягивали художника не только разнообразными аспектами содержания, но и высокой художественностью своей формы. В подтверждение приведём слова Г.Н. Кузнецовой: «И.А. [И.А. Бунин -О.Ч.] читал мне переводы обращенья Будды к монахам, восхищаясь высокой прелестью и общим строем этой речи»4.
По цитатам, отголоскам в бунинских текстах можно определить, какой литературой пользовался писатель, создавая свои произведения. По свидетельству О.В. Солоухиной, с Суттой-Нипатой И.А. Бунин «не расставался»5. В.В. Крапивин называет Сутту-Нипату «одной из тех немногих книг, которые Бунин готов был перечитывать вновь и вновь»6. Книга Г. Ольденберга «Будда. Его жизнь, учение и община» также была одной из любимых книг И.А. Бунина о Востоке7.
После цейлонской поездки 19 Иго да И.А. Бунин начинает свободно, на память, цитировать высказывания Будды. Так, в 1912г. он подписывает свою фотографию словами буддийской сутты: «Да будут счастливы все существа! И слабыя, и сильныя, и видимыя и невидимыя, и родившияся и не рождённыя ещё!»8. Полностью сутта звучит так: «Все живые существа, которые есть на свете, и слабые и сильные, и длинные и короткие, и большие и средние, и великие и малые, видимые и невидимые, живущие близко и далеко, рождённые или только носимые в утробе - все они да будут счастливы!» (Сутта-Нипата, Кн. I Uragavagga, сутта ІЗ)9.
Необходимо отметить, что публикация в 1899 году перевода на русский язык указанной канонической книги, великолепного памятника древнеиндийской философии и литературы, явился значительным событием в востоковедении рубежа XIX - XX веков. Поэтому, по нашему мнению, нелишним будет в настоящей главе уделить некоторое внимание структуре и истории создания. Сутты-Нипаты.
Древнейшие предания буддистов удержались на Цейлоне (Шри-Ланка) и тщательно изучаются до сих пор монахами этого острова. Речь идёт (и это важно) о южной школе буддизма - хинаяне, или тхераваде (Therawada). В отличие от северной школы - махаяны, хинаяна (букв. «Узкая колесница Освобождения») утверждает аскетизм, суровую дисциплину членов буддийской общины (сангхи). В махаяне дисциплина мягче, миряне имеют свободный доступ к Освобождению, а идеалу архата («достигшего Просветления») противопоставляется идеал бодхисаттвы («того, чья сущность Просветление»)10.
Существует два списка буддийских священных текстов: Канон махаяны Трипитака, написанный на санскрите, и Палийский Канон хинаяны, процветающей на Цейлоне, в Бирме, Таиланде, созданный на языке пали - Типитака (Tipitaka). Сутта-Нипата, книга, которая была у И.А. Бунина, является частью Палийского Канона. Озаглавлена она так: «Сутта-Нипата. Сборник бесед и поучений, Буддийская каноническая книга, переведённая с языка пали доктором Фаусбеллем. Русский перевод и предисловие Н.И. Герасимова» - М.: Издание Товарищества А.А. Левинсона, 1899. - 197с.
Типитака (Tipitaka), или «Три корзины (сокровища)», может быть названа своего рода буддийским Евангелием. Сутта-Нипата (Suttanipata) - пятый отдел книги Suttapitakam (букв. «Корзина (сокровище) изречений»), если учесть, что палийское sutta приблизительно соответствует либо санскритскому sutra -«правило», или же «нить» (предельно краткое высказывание или свод таких высказываний, напоминающий нить с нанизанными на неё бусинами. Благодаря сутрам брахманы могли свободно воспроизводить по памяти большие тек сты), либо sukta - «хорошее изречение». Suttapitakam входит наряду с Vinayapiakam и Abhidhamma pitakam в свод Tipitaka и содержит в себе сутты-изречения, проповеди Будды. Каждая сутта заключает в себе какое-то цельное повествование, ряд стихов, изречений, касающихся одного предмета.
Большинство сутт Сутты-Нипаты носят дидактический характер и приводят речи Будды в стихах или в прозе. Отметим, что книга излагает учение основателя буддизма в форме притч и бесед, близкой в чем-то притчевой манере учительства. Это позволило некоторым исследователям говорить о сходстве Сутты-Нипаты с Новым Заветом и сблизить имена Будды и Иисуса Христа11. По мнению В.В. Крапивина, И.А. Бунин не мог оставить без внимания подобный факт: «Это не могло не заворожить Бунина, отвергавшего логический рационализм и тяготевшего к постижению глубины и тайны бытия через медитативно-экстатическое переживание целостной картины мира, явленной в образах, а не в формулах»12. Художник даже проводит параллель между учеником Будды Анандой и апостолом Петром. Об этом свидетельствуют такие произведения, как «Ночь отречения», «Освобождение Толстого»13.
Цитаты, реминисценции из Сутты-Нипаты можно встретить в таких произведениях И.А. Бунина, как «Братья», «Готами», «Ночь отречения», «В ночном море», «Город Царя Царей», «Ночь», «Освобождение Толстого». В «Городе Царя Царей» Махинда обращается к царю Тиссе: «Царь, не разрушай жизни!... Сбрось с себя покрывало греха и невежества. Я Махинда, сын Асоки Великого, зову тебя на кроткую стезю Того, кто научил Нирване и Закону» (V, 134). Слова о «покрывале греха и невежества» можно найти и в Сутте-Нипате: «Мудрый проник в суть всех вещей, сорвал покрывало с мира, благ он, милосерд и премудр» (сутта 17, KH.V)14.
Концепт судьбы в художественном сознании И.А. Бунина
1913-1916 годы - очень важный этап творческого пути И.А. Бунина. «В эти годы я чувствовал, как с каждым днём всё более крепнет моя рука, как горячо и уверенно требуют исхода накопившиеся во мне силы»1, - писал он об этом времени. Это период, когда окончательно оформляется то, что может быть названо бунинским художественным миром. Может показаться, что рассказах этого периода переплетаются мотивы, говорящие об изначальной трагичности человеческого бытия (истоки этой трагичности, вероятно, исходят из следующих «восточных» положений: кратковременность, призрачность жизни, случайность нашего появления на земле, непознаваемость людьми сил, управляющих их судьбами). Появляется здесь и своеобразное «недуманье» героев, которое исследователи связывали с роком, судьбой, фатальным отсутствием выбора вариантов поведения2.
В рассказе 1913 года «Копьё господне» (ранние его названия - «В Красном море», «Рана от копья»), во многом близком очеркам «Город Царя Царей», «В стране пращуров», циклу «Тень Птицы», И.А. Бунин не раз упоминает о роке: «Жесток к нему (ястребу - О.Ч.) господь, определивший ему быть вестником чёрного Копья своего (чумы - О.Ч.)!» (IV, 121). «Копьё господне вечно поднято!» (IV, 121). «Memento mori!» (IV, 122). Над жизнью человека вечно поднято «Копьё господне», и никто не может знать, кого оно поразит. В море, на корабле, посреди стихии, острее всего чувствует человек то, что существуют высшие силы, от которых зависит его судьба: «Вот опять среди тёмной равнины к востоку - медленно идущие огни встречного парохода. Мелькает и гаснет... огонёк на нём: беззвучно, этими слабыми и бедными знаками, которыми даёт весть крохотная человеческая жизнь другой такой же, окружённой морями, пустынями, безвестностью, смертью, ведём мы нашу морскую беседу...» (IV, 123).
Слишком мал и хрупок человек, а его жизнь постоянно висит на волоске. «Лёжа в темноте, слушая ровный плеск воды, бегущей назад, мимо, всё думаешь о том древнем, мистическом, чем отравляет нас Восток - тропики, Индия, Китай... а в этом мглистом море - Аравия. Какая загадочная, доныне неведомая нам, ветхозаветная страна эти пустыни... Что там, в гористой, вечно мреющей миражами глубине её?» (IV, 119). Восток «отравляет» западного человека своей тайной, мистикой, созерцательным оцепенением.
В отечественном литературоведении существует мнение3, что вера в предопределённость всего происходящего освобождала И.А. Бунина от социальной трактовки поступков героев. Как бы то ни было, можно с уверенностью сказать, что в произведениях 1913-1916 годов бунинские персонажи смутно ощущают ограничение свободы выбора (вариантов не много), они не испытывают сомнений, поэтому нам трудно понять их часто довольно странные порывы, а также -смысл многих поступков.
Почему герой совершает тот или иной поступок? Корень его мы не можем найти ни в характере персонажа, ни в каких-то внешних обстоятельствах. Трагический шаг часто необъясним (гораздо позже подобное будет присутствовать в сборнике «Тёмные аллеи»). Он говорит о присутствии какого-то высшего закона (может быть, закона кармы?), управляющего поступками людей. Кир Иорданский и Селихов имеют равные шансы, но выбран Селихов. Почему? Судьба.
Славянскую веру в судьбу A.M. Горький называл «азиатским наследием»4. Вера в то, что «Так на роду написано», «Чему бывать, того не миновать», была издавна свойственна человеку. В понимании славян, судьба влияет, в основном, на рождение, смерть, бракосочетание, продолжительность жизни. Это понятие касается, главным образом, общего течения жизни: сопутствует или нет человеку удача, «талан». Судьба «оторвана» от людей, они к её решениям отношения не имеют.
Такое понятие, как судьба, не могло появиться на Дальнем Востоке: «Идея судьбы не появилась на буддийском Востоке, ибо не было того, что породило эту идею в Греции, в частности не было представления об изначальном Хаосе, следствием которого явилась вера в непредсказуемость и неотвратимость рока с вытекающими отсюда последствиями (фатализм, детерминизм, стоическая жертвенность - трагическое мироощущение)» . Сначала возник Хаос (Бездна), затем из него родились Эреб и чёрная Ночь, а от Ночи и Эреба в свою очередь произошли Эфир и Денница. «Так всё и пошло, откуда что появляется, туда и возвращается. И Космос, организуемый Нусом [Разумом, Умом —О.Ч.], подвержен распаду, и время от времени оттесняется Хаосом... Всё обречено на самораздвоение - такова природа вещей, и вечный самодовлеющий Ум (Нус) подвластен инобытию, по закону необходимости становится страдающим и несчастным. Повинуясь "необходимости" и "случайности", полагает Аристотель, он впадает в бессознательное преступление, пока со временем не происходит "припоминание" прежнего блаженного состояния... Космос обречён на трагическое существование, на "вечное возвращение"», — пишет Т.П. Григорьева . Далее исследователь приводит высказывание Анаксимандра: «Из чего все вещи получают своё рождение, в то они и возвращаются, следуя необходимости», и слова о чередовании Любви и Ненависти Эмпедокла: «Сей беспрерывный обмен никак прекратиться не в силах. То Любовью влекомое, сходится всё воедино, То ненавистным Раздором вновь гонится врозь, друг от друга»7.
Поскольку всё обязательно повторяется, то появляется убеждение, что от человека зависит малое, незначительное, и преодоление Необходимости невозможно. Подобное убеждение надолго сохранилось в человеческом сознании: «Мы не можем изменить мировых отношений. Мы можем лишь одно: обрести высокое мужество, достойное добродетельного человека, и с его помощью стойко переносить всё, что приносит нам судьба, и отдаться воле законов природы» (Сенека)8.
Идеи Ницше об изначальной хаотичности бытия, его трагичности («Бог умер») во многом предопределили и сам тип культуры XX века, и его беды: «Этот исход был неизбежен, Запад выстроил свою Судьбу. Греческая модель мира принципиально дуальна, мир распался на "тот" и "этот", и процесс раздвоения всего на противоположные стороны оказался необратимым: субъект, отпавший от объекта, объективизировал все сущности, включая самого человека. .. Потому и страшит Рок, что не укладывается в логические понятия, алогичен по сути. Но иначе не развилось бы научное мышление, не с чем было бы оперировать, экспериментировать, подвергать анализу и синтезу, не было бы того, что алчущий греческий интеллект хотел осилить... Это обусловило взлёт греческой мысли настолько мощный, что он предопределил путь европейской цивилизации,- вызвав расцвет науки и техники, оплодотворил дух культуры, но какой ценой! Ценой утраты Целого.