Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Рецепция и интерпретация творчества Л.Н. Толстого в системе эстетических концептов В.В. Набокова 16-41
Глава 2. Соотнесение Набокова с Толстым на уровне нравственно-философских проблем 42-103
1. Тема жизни и смерти в творчестве Л. Толстого и В. Набокова 42
2. Оппозиция жизни «природной» и жизни искаженной, «безнравственной» 68
3. Любовь и особенности ее художественной интерпретации в творчестве Л. Толстого и В. Набокова 87
Глава 3. Приемы художественной психологизации в произведениях В.В. Набокова и Л.Н. Толстого (сны и «поток сознания») 104-148
1. Сны. Их структурообразующая функция в творчестве Л. Толстого и В. Набокова 104
2. Особенности теоретической и художественной интерпретации Набоковым «потока сознания» у Толстого 129
Заключение 149-155
Библиография 156-175
- Тема жизни и смерти в творчестве Л. Толстого и В. Набокова
- Оппозиция жизни «природной» и жизни искаженной, «безнравственной»
- Сны. Их структурообразующая функция в творчестве Л. Толстого и В. Набокова
- Особенности теоретической и художественной интерпретации Набоковым «потока сознания» у Толстого
Введение к работе
Осмысление творчества В. Набокова в контексте литературной традиции -одна из кардинальных проблем набоковедения.
Она возникла сразу по выходе в свет первых его романов и не утратила своей актуальности в наши дни.
В 1920-30 гг. в эмигрантской среде дебатировался вопрос о значении творчества Сирина для русской литературы. В эти дебаты были вовлечены писатели и критики разных эстетических ориентации и поколений. Полярными оказались мнения по поводу преемственности творчества Набокова в отношении традиций отечественной классики. Г. Адамович, Б. Зайцев, М. Цетлин считали, что романы писателя «находятся вне большого русла русской литературы»1. Доминирующей стала позиция «отлучения» Сирина от русской литературы: «В чем почти вся критика сходилась в отношении Сирина, это именно в удивлении перед его «замечательным», «бесспорным», «оригинальным» писательским талантом, а также в признании его «нерусскости»2. Основным критерием «нерусскости» в набоковском дискурсе о Толстом служило для критиков набоковское «мастерство в пустоте», отсутствие гуманизма, идеологии: «...это проза холодная и опустошенная, но, по-своему, привлекательная. О жизни в ней и воспоминания нет, слабого следа от нее здесь не осталось, человек и душа его здесь и «не ночевали» <...> это наименее русский из всех русских писателей <.. .>» .
Противостояла этим высказываниям позиция В. Вейдле, В. Ходасевича, И. Андреева, считавших, что произведения Набокова - «дело подлинного таланта, росток от того корня, что дал нам Толстого, Достоевского и Гончарова»4.
Итог этой оценочной разноголосице подвел Г. Струве своим прогнозом относительно того, что «творчество Набокова-Сирина еще ждет своего
1 Цетлин М. О романе Набокова «Король, дама, валет» // Современные записки. Париж, 1928. Кн. 37. С. 536-
537.
2 Струве Г. Набоков-Сирин // Русская литература в изгнании. Paris: Ymca-press, 1984. С. 282.
3 Адамович Г. О романе Набокова «Подвиг»//Последние новости, 1931, №3725. С. 2.
" Краснов П. Роман В. Набокова «Защита Лужина» // Русский инвалид, 1932, № 35 (22 февраля). С. 3.
4 исследователя» . Как справедливо заметила еще в 30-е годы Н. Берберова, «Набоков не только пишет по-новому, но учит, как читать по-новому. В современной литературе (прозе, поэзии, драме) мы научились идентифицироваться не с героями, как делали наши предки, но с самим автором»2.
По справедливому заключению Л.Н. Целковой, «вся русская литература служила для критиков 20-30-х годов средством уничтожения творчества Набокова. Более всего изумляло современников необычайное стилистическое мастерство появившегося писателя, та самая, ни на что не похожая, новая форма, которая, по мнению Ю. Тынянова, и есть свидетельство развития литературного процесса. Изощренная виртуозность Набокова в построении сюжета и композиции также расценивалась как отказ от русских литературных традиций»3.
Для глубинного восприятия творческого феномена Набокова, тем более для научной его интерпретации, должны были созреть («научиться») не только читатели, но и критика и исследователи, учитывающие и опыт классической русской литературы, и эстетические искания «серебряного века», постсимволизма и постмодернизма.
Интенсивное развитие набоковедения в 80-90-е и последующие годы, включившее в свой состав и российских исследователей, естественно расширило круг тем и проблем научной интерпретации творчества Набокова. Однако и в современной набоковиане тема «Набоков и русская литература XIX и XX веков» остается одной из недостаточно исследованных. За последние двадцать лет эта проблема стала в большей степени интересовать исследователей (A. Field, В. Ерофеев, Н.А. Анастасьев, Н. Телетова,
1 Струве Г. Указ. соч. С. 282.
2 Берберова Н. Курсив мой. М,: Согласие, 1996. С. 372.
1 Целкова Л.Н. Традиции русской прозы XIX в. в романах Владимира Набокова 20-30 гг. и в романе «Лолита»: Автореф. дисс.... доктора филол. наук. М., 2001. С. 10. См. также: Шраер М.Д. Набоков: Темы и вариации. СПб.: Академический проект, 2000. С. 65.
A. Долинин, M. Медарич1 и многие другие).
Закономерно, что в связи с попытками осмысления творчества Набокова в контексте русской и мировой литературы выдвинулся ряд локальных проблем, требующих непосредственного соотнесения его с персоналиями русской классики. Появились работы А.А. Долинина, Л. Сараскиной, В.П. Старка, А.В. Злочевской, О. Сконечной2.
Об актуальности и перспективности именно такого направления в литературоведении свидетельствуют опубликованные в последние годы диссертационные исследования Б.В. Аверина, Л.Н. Целковой, А.Е. Горковенко, Л.В. Немцева, Н.И. Ивановой, В.П. Старка3.
Настоящая диссертация посвящена исследованию отдельного аспекта данной проблемы, а именно: восприятию и творческой интерпретации
B. Набоковым творчества Л.Н. Толстого. Проблема «Набоков и Толстой»
представляется менее разработанной по сравнению с темами «Набоков и
Пушкин», «Набоков и Гоголь», «Набоков и Достоевский», «Набоков и Чехов».
Необходимость разрабатывания проблемы «Набоков и Толстой: особенности эстетической и литературной рецепции» определили не только исследователи, так или иначе приближавшиеся к ней. Выход на эту проблему обусловливают высказывания самого Набокова, в системе иерархических
1 Field А. V. Nabokov; The life and art of Vladimir Nabokov. N.Y.: Crown Publish inc., 1986; Ерофеев В. Русская
проза Владимира Набокова II Набоков В, Собр. соч. В 4-х т. М.: Правда, 1990. Т. 1. С. 3-32; Анастасьев Н.А.
Феномен Набокова. М.: Сов. писатель, 1992; Телетова Н. Владимир Набоков и его предшественники //
В.В. Набоков: pro et contra. T.l. СПб.: Изд-во русск. христ. гуманит. инст., 1997. С. 783. (Далее ссылки на это
издание.); Долинин А.А. Три заметки о романе Владимира Набокова «Дар» // Там же. С. 697; Медарич M.
Владимир Набоков и роман XX столетия // Там же. С. 454.
2 Долинин А.А. Набоков, Достоевский и достоевщина // Лит. обозрение, 1999, № 2. С. 3846; Сараскина Л.
Набоков, который бранится // В.В. Набоков: pro et... Т. 1. С. 542; Старк В.П. Странное сближение - Набоков и
Есенин // Звезда, 1999, № 4. С. 190-194; Злочевская А. В. Набоков и Н.В. Гоголь // Вестник Мое. [гос.] ун-та.
Сер. 9. Филология, 1999, № 2. С. 30-46; Злочевская А. В. Набоков и А.С. Пушкин // А.С. Пушкин и мировая
культура: междунар. научн. конференция [М.; 24 февр.]: Материалы. М.: [Мое. гос. ун-т], 1999. С. 153-154;
Сконечная О. Черно-белый калейдоскоп. Андрей Белый в отражениях B.B. Набокова // В.В. Набоков: pro et...
Т. 1.С. 667.
3 Аверин Б.В. Романы В.В. Набокова в контексте русской автобиографической прозы и поззии: Автореф.
дисс.... докт. филол. наук. СПб.: Гос. ун-т, 1999; Целкова Л.Н. Указ. соч.; Горковенко А.Е. Достоевский в
художественном сознании Набокова: Автореф. дисс... канд. филол. наук. М.: Моск. пед. [гос.] ун-т, 1999;
Немцев Л.В. В.В. Набоков и КВ. Гоголь: создание образа автора в художественном произведении: Автореф.
дисс... канд. филол. наук. Самара: Гос. пед. ин-т, 1999; Иванова Н.И. H.B. Гоголь в восприятии и творческой
интерпретации В.В. Набокова. Автореф. дисс... канд. филол. наук. Псков: ПГПИ им. СМ. Кирова, 1999;
Старк В.П. А.С. Пушкин я творчество В,В. Набокова: Диссертация в форме научн. доклада... докт. филол.
наук. СПб., 2000.
ценностей которого Толстой неизменно занимал одно из первых или первое место. Это подтверждается его мемуаристикой, курсом лекций по русской и зарубежной литературе и художественным творчеством писателя. Об этом же свидетельствуют воспоминания слушателей лекционных курсов В. Набокова1.
О значимости Толстого в семье Набоковых и в жизни набоковских героев, которым в какой-то мере присущи автобиографические черты писателя, можно судить по его произведениям «Другие берега», «Дар», «Подвиг». В интервью из сборника «Strong Opinions» Набоков говорит, что «от десяти до пятнадцати лет, в Петербурге... прочитал больше беллетристики и поэзии... чем за любые другие пять лет <...>. В список особенно понравившихся имен вошли Чехов, Толстой, Блок»2. В кембриджский период жизни для Набокова, мечты англофильского детства которого осуществились, наступил период тоски по России и переоценки ценностей. Именно тогда Набоков определил место Толстого в контексте русской литературы: «Из моего английского камина заполыхали на меня все червленые щиты и синие молнии, которыми началась русская словесность. Пушкин и Толстой, Тютчев и Гоголь встали по четырем углам моего мира»3.
Следует отметить, что проблема «Набоков и Толстой» уже привлекла внимание русских и зарубежных исследователей. В частности, в некоторые работы общего плана, рассматривающие творчество Набокова и русскую классическую традицию, включается сопоставление произведений Л.Н. Толстого и В.В. Набокова. Зарубежные исследователи значительно раньше обратились к проблеме «Набоков и Толстой»: переклички на уровне некоторых тем, мотивов, структуры образов отмечали L.L. Lee, J. Grayson, A. Field, В. Boyd .
1 Бывшая студентка Набокова вспоминает, что студенты должны были «записать эту систему в тетради и
выучить наизусть. Толстой был обозначен «5 с плюсом», Пушкин и Чехов - «5», Тургенев - «5 с минусом»,
Гоголь - «4 с минусом». См.: ГриннХ. Мистер Набоков//В.В. Набоков: proet... Т. 1.С. 207.
2 Набоков В. Два интервью из сборника «Strong Opinions» II В.В, Набоков; pro et... Т. 1. С. 166.
3 Набоков В.В. Другие берега // Набоков В.В. Собр. соч. В 4-х т. Т. 4. М-: Правда, 1990. С. 277. (Далее
цитирование в тексте русскоязычных произведений писателя по этому изданию.)
4 Lee L.L. V. Nabokov. Boston, 1976. P. 41-43; Graison J. Nabokov translated. Oxford, 1977. P. 90-93; Field A.
V. Nabokov: The life and art... P. 38; Boyd Brian. Vladimir Nabokov: The Russian years. Princeton N.Y.: Princeton
University Press, 1990. (Здесь и далее перевод наш. - М.М.)
Например, А. Филд отметил сходство в тематике «Крейцеровой сонаты» Л. Толстого и рассказа В. Набокова «Музыка», указал на то, что «Набоков использовал толстовскую форму признания убийцы в "Отчаянии" и "Лолите"»1. Комментарии к более позднему англоязычному произведению Набокова, роману «Пнин», сделанные A. Barabtarlo, также свидетельствуют о наличии некоторых перекличек в творчестве Набокова с Толстым на уровне тем, образов и мотивов. Barabtarlo отмечает, что «включая [толстовский] эпизод в свое собственное повествование, Набоков дважды извлекает его из «реальности» <...>, литературная спираль делает еще один завиток»2. Автор выделяет эпизоды из произведений Толстого, использованные Набоковым, и разъясняет контекст, из которого они изъяты.
В эти же годы выходит в свет работа иного плана, которая носит справочно-обзорный характер по теме «Набоков и Толстой» (опубликована в набоковской энциклопедии). Ее автор, J. Foster, делает обзор наиболее важных публикаций американских исследователей. Как он сам определил, «более ограниченное исследование, предпринятое здесь, относится только к тем сноскам, которые порождают наиболее заметные связи с трудами Толстого»3.
В круг внимания исследователей, о которых пишет J. Foster, входят преимущественно англоязычные произведения Набокова: «Смех в темноте», «Пнин», «Память, говори». Продуктивные наблюдения самого автора статьи над произведениями Набокова носят, в основном, фрагментарный характер. Однако имплицитно Foster намечает важную концепционную линию связи творчества Набокова и Толстого на уровне морально-этическом.
J. Foster развивает несколько линий концепционной связи творчества Набокова и Толстого, которые дают возможность дальнейшего исследования на уровне философских проблем жизни и смерти, добра и зла. Ученый приходит к
1 Field А. Указ. соч. Р. 129: «Не wrote a short story called «Music» in 1932 which plays upon The Kreutzer Sonata as
a theme, but march more important than that, he from of the murderer's confession was used by Nabokov in Despair
and in Lolita».
2 Barabtarlo A. PHANTOM of fact. Ardis, Ann Arbor, 1989. P. 203: «By installing this episode into his own fiction
Nabokov made it twice removed from «reality» <.. > literary device grows another whorl».
3 Foster J. Nabokov and Tolstoy II The Garland Companion to Vladimir Nabokov. N.Y.: Garland, 1995. P. 519: «The
more limited treatment undertaken here covers only those references which, generate the most notable perspectives on
Tolstoy's work...»
8 выводу, что «исследования по связям Набокова с Толстым были немногочисленными... хотя имеются широкие возможности для исследования стилистических взаимосвязей, мимолетных намеков... Фактически, полный отчет о связи Набокова и Толстого может плодотворно расширить наш кругозор в его [Набокова] русском наследии»1.
В последние годы к изучению обозначенной проблемы обратились российские исследователи. Знаменательно, что наряду с работами, в которых отмечается отсутствие моральных проблем в произведениях Набокова, появляются исследования, где эта позиция пересматривается. Так, А.С. Мулярчик набоковское «продолжение и заострение конфликтов, разрабатывавшихся в русской литературе»2, рассматривает на примере соотнесения романа «Камера Обскура» с «Крейцеровой сонатой» Льва Толстого. В сравнительно небольшой, но интересной работе Т.Н. Беловой «О постмодернистском литературоведении»3 намечаются некоторые важные для дальнейшего исследования направления и проблемы. Автор отмечает, что для Набокова «как истинного гения, одинаково дорого и высокое, и низкое», но в анализе «произведений русской литературы Набоков обращает внимание на то, что... отвечает его собственному мировоззрению», в частности, это «размышления о существовании человеческой души... после смерти» и «важная для постмодерниста гуманистического типа тема дома, семьи». При этом автор работы опирается на материалы, представленные в «Лекциях» Набокова о романе Толстого «Анна Каренина»4.
Очевидный прорыв в литературоведении в связи с усилившейся тенденцией выявления концепций Набокова, связанных с морально-этическими проблемами, в контексте традиций русской классической литературы можно считать убедительным подтверждением необходимости разработки проблемы
1 Foster і. Указ. соч. Р. 519: «Research on Nabokov's connection with Tolstoy has been relatively... it is clear that
there are vast possibilities for stylistic echoes, passing allusions, or meaningful revisions. In fact, a full account of
Nabokov's Tolstoy connection might valuably enlarge our sense of his Russian heritage».
2 Мулярчик A.C. Русская проза Владимира Набокова. M.; Изд-во МГУ, 1997. С. 53.
3 Белова Т.Н. О постмодернистском литературоведении // Литературоведение на пороге XXI века: Материалы
международной научной конференции МГУ, май 1997. М.: Рандеву-АМ, 1998. С. 111-112.
4 Там же.
9 «Набоков и Толстой» и в дальнейшем. Примерами такого более глобального подхода к данной теме стали работы Б.В. Аверина, Л.Н. Целковой и А.В. Злочевской1.
В труде Б.В. Аверина предпринято исследование на уровне жанра автобиографической прозы. Автор рассматривает автобиографический пласт -тему детства в творчестве Набокова и в русской классической прозе. Включая «Другие берега» Набокова в сопоставительный ряд: С. Аксаков «Детские годы Багрова внука», Л. Толстой «Детство», «Отрочество», «Юность», М. Горький «Детство», «В людях», «Мои университеты», Андрей Белый «Котик Летаев», Вяч. Иванов «Младенчество», И. Бунин «Жизнь Арсеньева» и др., Аверин выявляет принципиальные отличия между Набоковым и указанными писателями. В частности, сопоставляя интерпретацию темы детства Толстым и Набоковым, Б. Аверин приходит к выводу, что «Толстой ставил своей задачей понять и описать законы становления личности и, разделив развитие человека на отдельные этапы (эпохи), точно сформулировать специфические особенности каждого из них»2, в то время как для Набокова «подчас более важен не добытый памятью факт, а путь памяти навстречу этому факту, не воплощенный и законченный результат воспоминаний, а извилистый, непоследовательный и пунктирный ход памяти»3.
В работе Л.Н. Целковой в центре внимания находится продолжение Набоковым традиций русской прозы в сфере поэтики и на мировоззренческом, нравственно-этическом уровне: «Русские романы Набокова демонстрируют преодоление художественных открытий XIX века достойным продолжателем <...>. Это открытое использование и продолжение традиций, разработанных предшественниками на уровне мировоззренческом, философском, идеологическом» .
1 Злочевская А.В. Художественный мир В. Набокова и русская литература XIX в.: генетические связи,
типологические параллели и оппозиции: Автореф. дисс....докт. филол. наук. М., 2002. В связи с тем, что с
данным авторефератом мы имели возможность ознакомиться, когда наше исследование было завершено, в
тексте диссертации ограниченно используется его материал.
2 Аверин Б.В. Романы В.В. Набокова в контексте... С. 9,
3 Там же.
4 Целкова Л.Н. Традиции русской прозы... С. 33,
Фундаментальное исследование Л.Н. Целковой творчества Набокова в контексте традиций русского романа содержит анализ отзывов современников и позднейших исследователей о писателе с точки зрения определения его места в русской литературе. Объектом внимания Л.Н. Целковой являются девять романов Набокова в их соотнесенности с традициями писателей-классиков: Тургеневым, Достоевским, Толстым, Чеховым и др. Наиболее важным из выводов исследовательницы в свете проблемы «Набоков и Толстой» является «обнаружение широких идейных перекличек»1 романов «Анна Каренина» и «Король, дама, валет», «Камера Обскура». Включение Набокова в решение нравственно-этических проблем, рассматриваемых Л.Н. Толстым, по наблюдению Л.Н. Целковой, происходит на уровне идейном: «...проявляется творчески тенденция Набокова - его настойчивое переосмысление классических образцов, желание принять участие в диалоге, заявить о своих взглядах на «темы», выдвигаемые корифеями русской прозы»2. Исследование Л.Н. Целковой открывает новые подходы для дальнейшего изучения проблемы «Набоков и Толстой».
Исследование А.В. Злочевской3 посвящено анализу генетико-типологических связей художественной прозы Набокова с русской литературой XIX века. Автор подробно рассматривает сложные отношения «следования — отталкивания» В. Набокова с творческим наследием Пушкина, Чехова, Достоевского, Чернышевского, Гоголя, Салтыкова-Щедрина. Положение, высказанное А.В. Злочевской о том, что «творческое влияние Л. Толстого [на Набокова] <...> при внимательном рассмотрении оказывается минимально» , кажется нам дискуссионным, что и отражено в настоящей диссертации.
Многомерность и «зашифрованность» творчества Набокова, о которых писали А. Долинин, В. Александров, П. Тамми5 и другие исследователи, во многом подготовлены эстетикой символизма, «токи» которого, по определению
1 Целкова Л.Н. Указ. соч. С. 22.
2 Там же.
3 Злочевская A.B. Указ. соч.
4 Там же. С. 43.
5 Долинин А.А. Три заметки о романе... С. 697-741; Александров В.Е. Набоков и потусторонность; метафизика,
этика, эстетика. СПб.: Алетеия, 1999; Тамми П. Заметки о полигенетичности... С. 514-529.
11 А. Арьева, воспринял писатель1. «Художественный мир Набокова, -резюмирует Л.Н. Рягузова, - определяется как мир переходных состояний. Кажется, что автор колеблется между классическим и неклассическим видением мира. Признание бытийного единства меры и гармонии в качестве высших ценностей сочетается у него с идеями дисгармонии, подвижности реальности и относительности всего и всея»2. Такая сложная эстетическая концепция Набокова обусловливает существующую в сегодняшнем набоковедении полемику в связи с интерпретацией творчества писателя. Еще не изжита трактовка, отказывающая творчеству Набокова в нравственно-этической значимости. В частности, И.В. Таркова в специальной работе выделяет ряд исследователей, для которых «проза Набокова лишена категории «правды - истины», «правды - справедливости» и целиком погружена в «вулканическую стихию языка»3. В эти же представления вписывается точка зрения Б. Парамонова, анализировавшего набоковские «Лекции по русской литературе»: «Никакой... концептуальной схемы в этих лекциях нет. Здесь принципиальный пункт Набокова, не видевшего и не желавшего видеть в литературе ничего, кроме эстетических достоинств; все выходящее за пределы этой характеристики для Набокова вообще литературой не было»4.
Актуальность темы диссертационного исследования, связанная с необходимостью дальнейшего выявления эстетико-художественных связей Набокова с Толстым, когда «в отдельном сегменте текста актуализируется не один только подтекст (или один литературный источник), а целое множество»5. Такой подход способствует пересмотру трактовок, упрощающих творчество
1 Арьев А. И сны, и явь... (О смыслах литературно-философской поэзии В.В. Набокова) //Звезда, 1999, № 4.
С. 204.
2 Рягузова Л.Н. Система эстетических и теоретико-литературных понятий В.В. Набокова. Краснодар:
Кубанский ун-т, 2001. С. 117.
3 Таркова И.В. Тема творчества, эстетическая позиция В. Набокова и ее художественная реализация в
произведениях русского цикла: Автореф. дисс... канд. фнлол. наук. Владивосток, 1999. С. 7-9. См. также:
Урнов Д.М. Приглашение на суд: О В. Набокове // Урнов Д.М. Пристрастия и принципы. М., 1991. С. 96-114;
Михайлов О. Король без королевства // Набоков В. Истребление тиранов. Минск: Мастац. літ., 1989. С. 3-16;
Кузнецов П. Утопия одиночества: Владимир Набоков и метафизика // Новый мир, 1992, Na 10. С. 243-250;
Есаулов И.А. Поэтика литературы русского зарубежья (Шмелев и Набоков: два типа завершения традиции) //
Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского ун-та, 1995.
С. 238-267.
4 Парамонов Б. Египтянин Набоков // Звезда, 1999, № 4. С. 214.
s Тамми П. Указ. соч. С. 514.
писателя. Представляется целесообразной работа по дальнейшему обнаружению рецептивного диалога Набокова с Толстым на уровне не только тем и мотивов, но и эстетических, морально-этических и художественных позиций, чему и посвящена настоящая диссертация.
Предметом исследования является эстетическое и художественное наследие Набокова в аспекте переосмысления в нем толстовской традиции. Все материалы, связанные с проблемой восприятия Набоковым толстовской поэтики, дают возможность проявить то, что важно и близко для Набокова-писателя. Поскольку реминисцентный «код» в произведениях Набокова играет роль ключа в изучении его текста, объектом исследования становятся различные типы преломления толстовской традиции в литературно-критических текстах Набокова. Набоков-исследователь изучает художественный метод Толстого. Определяя, что «тема обеспечивает основное действие романа, представляет собой каркас, скрепляет его»1, он выделяет у Толстого ряд тем и мотивов, из которых складывается ковровый «узор», «связующий узор в судьбе»2.
Набоков исследует, как клубок мотивов у Толстого образует внутренние леитмотивные линии произведения, которые скрепляют отдельные части повествования в единое целое. В то же время эти леитмотивные линии определяют «внутреннюю форму произведения», когда, по определению Н. Берберовой, внутренние связи, сцепления ведут к теме жизни и смерти, судьбы, рока3, из «глыбы» появляется «профиль» .
Толстой для Набокова - художник великой творческой мощи5, чьи философско-этические искания, которые проявляли себя через структуру текста, художественный аппарат, во многом были восприняты и интерпретированы Набоковым. В свои произведения он включает те важные
1 Набоков В. Лекции по зарубежной литераіуре. М.: Изд-во «Независимая газета», 1998. С. 141. (Далее
цитирование в тексте по этому изданию.)
: Набоков В. Другие берега // Собр. соч. Т. 4. С. 183.
3 Берберова Н. Набоков и его Лолита // В.В. Набоков: pro et... Т. 1. С. 302.
4 Там же. С. 292.
s Набоков В. Лекции по русской литературе. М.: Независимая газета, 1996. С. 222. (Далее цитирование в тексте по этому изданию.)
13 мотивы, которые связаны с основными коллизиями романов Толстого. Анализ толстовских рецепций создает объективные основания для рассмотрения интерпретации глубинных линий в теме «Набоков и Толстой». Это касается связей Набокова и Толстого в плане онтологических проблем (реализация оппозиций жизнь/смерть, рождение/смерть, жизнь «природнаяй/искаженная, «безнравственная», любовь/страсть) и в аспекте художественного метода (сны и «поток сознания»).
Обозначенные направления толстовской рецепции в творчестве Набокова на морально-этическом и поэтологическом уровне обусловливают степень научной новизны диссертационного исследования.
Целью работы является системное, разностороннее раскрытие характера взаимодействия Набокова с эстетико-художественным наследием Толстого.
Задачами данного исследования являются:
а) выявление и осмысление общих закономерностей восприятия
Набоковым творчества Толстого в контексте его эстетических представлений;
б) определение при помощи элементов интертекстового анализа1
наиболее характерных для творчества Набокова и Толстого комплекса общих
тем и мотивов;
в) рассмотрение отдельных элементов интертекстовых толстовских
присутствий в творчестве Набокова (реминисценций, цитат, аллюзий) как
проявление более широкого понятия - развития толстовской традиции.
Материалом нашего исследования является художественное творчество Набокова (русскоязычный период, 1926-1939 гг.), «Лекции по русской литературе» и «Лекции по зарубежной литературе», эссе, интервью и предисловия к переводам его произведений, художественное творчество Толстого.
Решение поставленных задач обеспечивают сравнительно-исторический и историко-типологическии методы в их связи с поэтико-структурным анализом текста.
1 Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог, роман // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1995. № 5. С. 97-99.
В выявлении толстовских рецепций в творчестве Набокова мы опираемся на теоретические штудии А.Н. Веселовского, Ю.Н. Тынянова, М.М. Бахтина, Б.В. Томашевского, Ю. Кристевой, А.А. Долинина, В.Е. Александрова, Л.Н. Рягузовой.
Понятие традиции мы рассматриваем, исходя из определения Ю. Тынянова: «Всякая литературная преемственность есть прежде всего борьба, разрушение старого целого и новая стройка старых элементов»1. В то же время при анализе диалога взаимодействия набоковского творчества с толстовским наследием установочным является тезис М. Бахтина о том, что «текст живет, только соприкасаясь с другим текстом (контекстом). Только в точке этого контакта текстов вспыхивает свет, освещающий и назад и вперед, приобщающий данный текст к диалогу»2.
Традиция, понимаемая в широком смысле, включает в себя понятие интертекстуальности. В современном литературоведении термин «интертекстуальность» обозначает широкую совокупность межтекстовых связей. В осмыслении нашей проблемы предпочтение отдаем этому термину, пос;;олЕ-.у он предполагает развитие заимствованных приемов (здесь мы обнаруживаем пересечение с термином «традиция»). По замечанию Л.Н. Целковой, «творчество Набокова, составляющее такой мощный пласт романного жанра, ч'іо с успехом могло принадлежать сразу нескольким создателям - прекрасный материал для исследования того, как происходит использование, развитие и трансформация устоявшихся поэтических форм»'.
Научно-практическое значение диссертации определяется возможностью использовать ее результаты в общих и специальных вузовских курсах по изучению истории литературы зарубежья в целом, и творчества ВВ. Набокова в частности.
Апробация работы. Принципиальные положения работы и ее отдельные аспекты обсуждались на заседаниях кафедры литературы Псковского
1 Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1970. С. 198. " Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М, 1979. С. 364. 3Целкова Л.Н. Традиции русской прозы... С. 9.
15 пединститута в 1999-2002 гг., а также представлены в докладах и выступлениях на международной научно-теоретической конференции «Реальность текста: метафизика Набокова» (Санкт-Петербург, 2000), на «Третьих Майминских чтениях» (Псков, 2000), на IV Набоковских чтениях «Набоков и русская литература» (Санкт-Петербург, 2002).
Основные положения исследования отражены в шести публикациях.
Тема жизни и смерти в творчестве Л. Толстого и В. Набокова
Тема жизни и смерти в творчестве Толстого оказалась в центре внимания исследователей в конце XIX - начале XX века. В значительной степени эта проблема привлекала особое внимание русской эмиграции. Об этом свидетельствуют работы Л. Шестова, И. Бердяева, о. Иоанна (Д. Шаховского), прот. Зеньковского, а также целого ряда писателей. И. Бунин заметил: «Люди совсем не одинаково чувствительны к смерти. Есть люди, что весь век живут под ее знаком, с младенчества имеют обостренное чувство смерти (чаще всего в силу столь же обостренного чувства жизни)»1. По мнению современника В. Набокова, М. Алданова, «если мыслимо создать философию смерти, то ее должен создать Л. Толстой» . Набоков в «Лекциях по русской литературе» писал, что «Толстого-мыслителя всегда занимали лишь две темы: «Жизнь и смерть».3
Подход Набокова к теме смерти в различные периоды его творчества трактовался неоднозначно. Для одних критиков попытка осмысления Набоковым этой проблемы была знаком русской традиции: «...дело подлинного таланта, росток от того корня, что дал нам Толстого, Достоевского и Гончарова»
Другие, в связи с именами русских классиков, воспринимали творчество Набокова и решение им темы смерти как знак разрыва с традицией: «Вопреки гению и мастерству, как все-таки все у него «мимо» почти ни к чему, почти впустую, - по сравнению с Пушкиным и Толстым». «Набоков все ближе и ближе подходит к вечной, вечно загадочной теме: к смерти... Подходит без возмущения, без содрогания, как у Толстого, без декоративно-сладостных безнадежных мечтаний, как у Тургенева в «Кларе Милич», а с невероятным и непонятным ощущением: «как рыба в воде». Тема смерти была темой многих великих и величайших поэтов, но были эти поэты великими только потому, что стремились к ее преодолению или хотя бы бились головой о стену, ища освобождения или выхода. У Набокова перед нами расстилается мертвый мир, где холод и безразличие проникли так глубоко, что оживление едва ли возможно» . В последующие годы начинает превалировать иная точка зрения. Например, В.Е. Александров пишет, что «поиск выхода из «двух черных щелей» есть нерв его жизни и творчества и центральная тема»2.
Поэтическое или художественное решение этой проблемы в творчестве Набокова эволюционировало. Писатель пытался найти собственный ответ на вечные вопросы бытия. Особенно значимым для Набокова было осмысление толстовского решения проблемы жизни и смерти. Об этом свидетельствует художественная трансформация идущих от Толстого основных тематических линий в решении этой проблемы и их теоретическая интерпретация в «Лекциях».
При анализе темы смерти у Толстого Набоков включается в существующую тенденцию приятия Толстого-художника который «разрешение загадки смерти все время ищет в разрешении загадки жизни»
Подтверждение правомерности именно такого подхода к рассмотрению темы жизни и смерти у Толстого содержится в его дневниковых размышлениях: «Надо так свести жизнь со смертью, чтобы жизнь имела часть торжественности и непонятности смерти, и смерть - часть ясности, простоты и непонятности жизни»
Выше упоминалось о том, что над этими «проклятыми вопросами» размышляли ученые и писатели на протяжении многих веков. Тайна, связанная с появлением человека из небытия и его уходом в небытие, осталась без ответа. И Толстой-художник хочет соединить эти начала, пройти хотя бы по краю. Набоков также сосредоточивает свое внимание на границах рождения и смерти: Его автобиографическое произведение «Другие берега», начальные главы которого создавались примерно в те же годы, что и «Лекции по русской литературе», начинается словами: «Колыбель качается над бездной, заглушая шепот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь - только щель слабого света между двумя идеальными черными вечностями...»]
Особым образом Набоков выделяет соединение темы рождения и смерти в романе Толстого «Анна Каренина»: «.. .рождение ребенка и рождение души (в смерти) одинаково сопряжено с тайной, ужасом и красотой. Роды Кити и смерть Анны сходятся в этой точке»2.
Автор «Лекций» подробно анализирует сцену рождения ребенка Кити, видит в детальном изображении этого эпизода новацию Толстого: «Затем начинается часть, оттеняющая красоту этого естественного явления ... . Совершенно невозможно представить, что Гомер в 9 веке до н. э. или Сервантес в 17 веке н. э. описывали в таких невероятных подробностях рождение ребенка ... (Вся глава насыщена великолепными образами. Все фигуры речи, которые встречаются в ней, незаметно переходят в повествование)»
Оппозиция жизни «природной» и жизни искаженной, «безнравственной»
Ребенок приходит в жизнь: «Как огонек над светильником колебалась жизнь человеческого существа...»1 И очень важно, какой он застанет жизнь. Оппозиция жизни и смерти включает в себя сложность жизни, выявленную в противостоянии жизни идеальной (какой она должна быть в представлении писателей) и жизни, искаженной антигуманными законами цивилизации, государства или общепринятыми аморальными условностями. Наиболее характерными свойствами последней являются, по определению Набокова, «...эгоизм, фальшь, лицемерие и... тупая заведенность жизни»2, которую Толстой называл безнравственной, противопоставляя ее «жизни живой» и в своем творчестве, и в дневниковых записях: «Блеск, свет, красота солнца, деревьев, травы, неба, даже вид человеческого тела без искусственных украшений, пенье птиц, запахи цветов, вкус простой пищи, осознание природных вещей не вызывают похоти. Ее вызывают электрическое освещение, убранство, наряды, музыка, духи, гастрономические блюда»3.
Оппозиция природной и искаженной жизни в различной степени ее смысловой активности присутствует во всех произведениях Толстого. Это и традиционное противопоставление представителя города («светского человека») и «детей природы» («Казаки»): «Казаки... - писал К. Мочульский, -первая стадия «возвращения к природе», по стопам обожаемого учителя Жан-Жака Руссо. Культура осуждена и отвергнута, но та «природа», с которой надо слиться, еще не найдена. Молодой писатель еще отравлен романтизмом; ему нужен пышный, экзотический пейзаж, живописный, воинственный народ»4. Это и как писательское кредо Толстого, проявляющее себя через изображение жизни общества, прежде всего дворянской элиты, изображение жизни искусственной, когда естественность человеческих отношений подменяется искаженными ценностями и представлениями. Возникает проблема выбора жизненного пути героями. Одни множат f собою ряд искаженной жизни, другие стремятся в своих исканиях преодолеть безнравственность жизни (Пьер Безухов, Андрей Болконский, Нехлюдов, Анна Каренина). Эта оппозиция обусловливает и фабулу, и развязку произведений.
В 60-70-е годы усиливается критическое отношение Толстого к близкой ему дворянской среде, живущей по принципам двойной морали. Во многом это 1 было связано с реакцией на происходящее в стране1. Толстой писал: «Все ... I переворотилось и только укладывается»2. Творчество Набокова приходится на период исторических потрясений XX века, когда все не «начинает укладываться», а было взорвано навсегда: «Целый огромный мир, в котором он родился и вырос, был безвозвратно уничтожен русской революцией в тот момент, когда Набоков едва вступил в самостоятельную жизнь. Все мы пленники времени, настойчиво напоминает Набоков, все мы - его жертвы, пока не найдем способа победить его с помощью искусства»3. В центре внимания Набокова при рассмотрении изображения жизни Толстым находится линия жизни мертвенной, искусственной. Набоков показывает, как Толстой, «будучи последовательным дуалистом, проводит грань между бескрылой, искусственной, фальшивой, в корне своей вульгарной и внешне изысканной городской жизнью [которую Набоков определяет как «мир пошлый»] и жизнью природы»4. Набоков, как и Толстой, ищет и находит ценностный мир, противостоящий «миру ложному». Для него это, прежде всего, мир детства, «потерянного рая», и мир творчества, которые дают возможность вырваться из заданности. Концепция «детства как потерянного рая» становится ключевой для творчества Набокова. В то же время основное внимание Набокова сосредоточивается на изображении уродливого мира, где нивелируются все ценности духовные, свойственные «жизни живой», природной. Усиливается сатирическое, гротесковое изображение, сама традиция которого восходит уже не только к Толстому, но и к Гоголю, Салтыкову-Щедрину, Диккенсу, А. Белому. Рецептивная перекличка с Толстым корректируется влиянием на і творчество Набокова других писателей. Многоаспектность интертекстовых ! 1% связей осложняет вычленение прямых влияний Толстого.
Знаменательно, что приблизительно в тот же период, когда создавались «Лекции», он пишет свою программную статью «Пошляки и пошлость». В ней синтезируется представление о том, что есть продукт жизни искусственной, «общепринятых интересов и низменных идеалов своего времени и своей среды»2. Он апеллирует к Толстому как к художнику, который «великолепно изобличал» пошлость3: «У русских есть... специальное название для самодовольного величественного мещанства - пошлость ... . Возможно, само слово так удачно найдено русскими оттого, что в России когда-то существовал культ простоты и хорошего вкуса ... . В прежние времена Гоголь, Толстой, Чехов в своих поисках простоты и истины великолепно изобличали вульгарность, так же как показное глубокомыслие»4.
В статье «Пошляки и пошлость» Набоков расшифровывает понятие буржуазности, отождествляет его с определением пошлости: «Понятие «буржуазность» я заимствую у Флобера, а не у Маркса. Буржуазность во флоберовском понимании свидетельствует скорее о складе ума, чем о содержимом кошелька. Буржуа - это самодовольный мещанин, величественный обыватель» .
Сны. Их структурообразующая функция в творчестве Л. Толстого и В. Набокова
Исследователи творчества Л. Толстого неоднократно отмечали своеобразие и многофункциональность сновидческой линии в структуре его произведений. Художественный метод Толстого стал предметом внимания Набокова значительно раньше, чем были созданы «Лекции по русской литературе». Вероятно, именно в 20-е годы многое в творчестве Толстого было воспринято Набоковым и подготовило будущую полигенетическую структуру его романов. Своеобразным резонансом, свидетельствующим об аналитическом внимании Набокова к творчеству писателя, является стихотворение 1928 года «Толстой»: Но есть одно, что мы никак вообразить не можем, хоть рыщем мы с блокнотами, подобно корреспондентам на пожаре, вкруг его души. До некой тайной дрожи, до главного добраться нам нельзя. Почти нечеловеческая тайна! Я говорю о тех ночах, когда Толстой творил, я говорю о чуде, об урагане образов, летящих по черным небесам в час созиданья, в час воплощенья...
Значительно позднее Набоков в «Лекциях по русской литературе» выделяет сновидческую линию романа Толстого «Анна Каренина» как объект особенно пристального изучения. Подтверждением этого является не только объем материала, проанализированного им в связи с обозначенным художественным приемом в «Лекциях», но и возвращение к снам в дополнительных комментариях к роману Толстого «Анна Каренина».
Материал комментариев, предназначенных для студентов американских колледжей, по-видимому, должен был способствовать прояснению специфики данного произведения. Однако пристальный анализ «творческой лаборатории» Толстого дает право предположить, что наблюдения Набокова не менее важны для него самого.
Масштаб осмысления сновидческой линии «Анны Карениной» Набоковым значительно шире материала, содержащегося в романе. Автор анализирует творчество писателя и включает собственный опыт наблюдения над структурой снов и их типологией. Об этом свидетельствует набоковская попытка классификации «многозначительных сновидений»2 как определяющих приемов трансформации эмпирической реальности в реальность художественную. Он выделяет «полусон», «сон во сне», «двойной сон», «сон-кошмар», «сон-смерть».3 Набоков не только рассматривает примеры обозначенных типов сновидений, но скрупулезно прослеживает, из какого, материала возникают и строятся эти сны у Толстого. Не случайно он называет толстовскую сновидческую линию «художественным методом» .
Для Набокова особо значимым представляется выявление разнообразных связей снов с другими структурными и смысловыми компонентами. Как отметила Л.Н. Рягузова, «по Набокову, сон ближе всего к художественному процессу «сдвига» значений, открытию необычности мира, новому сочетанию увиденных мелочей». Набоковская трактовка сна как «анаграммы дневной реальности», в которой сходятся все «складки жизни», иллюстрируется анализом снов в романе «Анна Каренина». Причем прослеживается их функциональное значение на всех уровнях текста. Набоков рассматривает сны как некий ключ к мировосприятию Толстого и как художественную интерпретацию этого мировосприятия (наличие двумирия, попытка заглянуть за грань эмпирического на уровне подсознания).
Мы остановимся более подробно на анализе провидческого сна Анны, выводящего на центральный мотив «железа и крови»1. С большей тщательностью Набоков рассматривает этот сон как лейтмотивную линию произведения - тайный рисунок в явной судьбе. Это вещий сон - предвестник различных коллизий, смерти.
К. Леонтьев о «схожих снах» Анны и Вронского писал, что «связь психическая между неизменным прошедшим, мгновенным настоящим и неизвестным будущим сохранена и видна чуть не до мельчайшей точности. И ... есть еще во всем этом и некоторый просвет на нечто таинственное, пророческое»2.
Для Набокова очень важно, что Толстой в деталях изображает создание линии судьбы как фатума: «Я проберусь с фонариком по темным закоулкам книги, где можно обнаружить три стадии двойного кошмара Анны и Вронского. Во-первых, доберусь до тех эпизодов внутренней жизни Анны и Вронского, из которых мог родиться этот кошмар. Во-вторых, я остановлюсь на самом сне... В-третьих, я покажу связь между кошмаром и самоубийством Анны»
Особенности теоретической и художественной интерпретации Набоковым «потока сознания» у Толстого
«Внутренний монолог» в произведениях Толстого является одним из важнейших объектов аналитического внимания Набокова.
Изображение такого внутреннего состояния героя как одно из открытий Толстого было отмечено уже Чернышевским. В статье 1856 г. он дает свое определение «внутреннего монолога» у Толстого, раскрывающего «таинственный процесс, посредством которого вырабатывается мысль и чувство»: «...Одни чувства и мысли развиваются из других ... чувство, непосредственно возникающее из данного положения или впечатления, подчиняясь влиянию воспоминаний и силе сочетаний, представляемых воображением, переходит в другие чувства, снова возвращается к прежней исходной точке и опять, опять странствует, изменяясь, по всей цепи воспоминаний; как мысль, рожденная первым ощущением, ведет к другим мыслям, увлекается дальше и дальше, сливает грезы с действительными ощущениями, мечты о будущем с рефлекциею о настоящем»1.
Сопоставим определение Чернышевского2 с набоковским. Следует заметить, что суждения Набокова в значительной своей части не расходятся с приведенным выше определением постоянного оппонента Набокова3.
Не используя термин Чернышевского «диалектика души», Набоков раскрывает у Толстого те же особенности передачи логики развития мысли, когда, по замечанию Л.Я. Гинзбург, «процесс душевной жизни развивается в "поток сознания"» .
Но Набоков рассматривает этот способ изображения в системе современного ему научного мышления. Не снимая понятия «внутренний монолог», он использует применяемый в психологии термин «поток сознания». Полемизируя с представлением о том, что изображение «потока сознания» изначально относится к творчеству Джойса и Пруста1, Набоков солидаризируется с исследователями, которые ведут от Толстого такой способ изображения «движения души»2: «Поток сознания, или Внутренний Монолог -способ изображения, изобретенный Толстым, русским писателем, задолго до Джеймса Джойса. Это естественный ход сознания, то натыкающийся на чувства и воспоминания, то уходящий под землю, то, как скрытый ключ, бьющий из-под земли и отражающий частицы внешнего мира, своего рода запись сознания действующего лица, текущего вперед и вперед, перескакивание с одного образа или идеи на другую без всякого авторского комментария или истолкования. У Толстого этот прием существует в зачатке, так как автор помогает читателю, у Джеймса Джойса он доведен до максимальной степени объективной записи»3.
Выдвигая тезис о необходимости вести отсчет от способа изображения Толстого, Набоков выявляет особенности его метода. Естественно, что в начальной стадии этот метод предстает не в том развернутом чистом виде, в каком мы находим его у художников XX века4. Следует особым образом выделить замечание Набокова, вносящее существенные коррективы в определение Чернышевского, касающееся акцентировки авторского присутствия в монологе. Набоковская формулировка «автор помогает читателю» способствует выявлению специфики «потока сознания» толстовского типа. В авторском комментарии содержится изображение процесса душевной жизни. Об этом же свидетельствует замечание М. Бахтина, который отметил, что при создании «потока сознания» проявилась такая черта
Толстого, как монолитность, когда «слово героя заключено в твердую оправу авторских слов о нем».
Наиболее убедительные примеры для анализа изображаемого Толстым психологического состояния героя Набоков берет из последних глав 7-й части (XXVIII, XXIX, XXX) романа «Анна Каренина». В «потоке сознания» увиденные реалии порождают риторические вопросы философского и нравственного характера, решение которых затруднительно для человека: «звонят колокола - «зачем церковь? Ложь», нищая с ребенком - «мы брошены, чтобы ненавидеть?». Эти риторические ряды снабжены авторским комментарием: «И она с отвращением подумала о том, что называла той любовью»2. Авторский комментарий Толстого помогает увидеть связь между внешними впечатлениями, входящими во внутренний монолог героя и выводами, к которым он приходит. Как справедливо отметил Э. Бабаев, рассматривая описанное Толстым психологическое состояние Анны Карениной, в «диалектике души» важны были не только «переходы» и «противоположности», но и целостная связь внутреннего мира. В этом смысле термин «диалектика души» относится к «истории души человеческой», которой посвящен роман»3. Используя замечание Л.Я. Гинзбург о том, что «творчество Толстого... явилось небывалым художественным познанием мотивов речевого высказывания»4, можно сказать, что в авторском комментарии Толстого в процессе «потока сознания» содержится мотивация того, почему именно об этом думает его герой. Таким образом, срабатывает механизм, о котором Набоков говорит: «автор помогает читателю».
Своеобразие «потока сознания» именно толстовского типа заключается также в наличии момента перехода, переключения мыслей героя в другое русло.
Сам прием «переключения» для Набокова является предметом особого внимания. Можно выделить как пример эпизод романа «Анна Каренина», содержащий в своей структуре потенцию развития в «поток сознания», но не являющийся им. В 8-й части (гл. VII) романа Толстого Набоков подробно анализирует эпизод, когда Левин размышляет над значением существования и замечает зеленую букашку. Предметом внимания Набокова становится прием переключения мыслей, примененный Толстым: «букашка, так изящно обозначившая поворот, изгиб, движение мысли» . По замечанию Дж. Фостера, «для Набокова этот разрыв в мыслях Левина важнее, чем его настоящие мысли»2. В эпизоде, который рассматривает Набоков, есть первоэлемент, используемый Толстым в «потоке сознания», - «разрыв в мыслях». Но внутренний монолог Левина не развивается в «потоке сознания», осложненный ассоциативными рядами. В большей степени прием переключения получает свое развитие, усложняется при изображении психологического состояния Анны Карениной в ее последний день.
