Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Итальянские образы и мотивы в лирике Ф.И. Тютчева 13
Параграф 1. Рим в поэзии Ф.И. Тютчева 22
Параграф 2 Мотив любви в контексте темы Италии (Юга) 50
Глава 2. Тема Италии в поэзии А.Н. Майкова 105
Параграф 1 Образ Рима в поэзии А.Н. Майкова 112
Параграф 2 Образ Неаполя в лирических циклах поэта 161
3аключение 191
Библиография 195
- Рим в поэзии Ф.И. Тютчева
- Мотив любви в контексте темы Италии (Юга)
- Образ Рима в поэзии А.Н. Майкова
- Образ Неаполя в лирических циклах поэта
Введение к работе
Возникновение итальянской темы в русской литературе связано с расширением поэтической «географии» художественного творчества и стремлением русских писателей осмыслить «место» своего отечества в общеевропейском культурном пространстве. Исследование этого литературного явления (имеющее давнюю традицию) приобретает сегодня новый смысл - в контексте тех процессов, которые происходят в духовной, социальной, политической жизни современного общества. Российские ученые рассматривают - как одну из наиболее актуальных проблем конца XX - начала XXI века - проблему взаимовлияния России и Европы, ибо в последнее время споры о том, насколько Россия принадлежит Европе и «что означает для России проблема европейской культурной идентичности»1, напоминают дискуссии XIX и начала XX веков. Вновь поднимаются вопросы
0 славянофильстве и западничестве, взаимопритяжении и
взаимоотталкивании культур России и Запада, о сущности и роли русского
европейца , поскольку именно в контексте этих проблем, в конечном счете,
будет разрешаться культурная и политическая судьба России в XXI веке.
История взаимоотношений России и Италии в этой связи является одной из наиболее важных, ибо культура Европы в целом была основана на античном фундаменте, древней Греции и древнего Рима. И, как считают исследователи, именно Италия, «возросшая на развалинах Рима, около эпохи Возрождения»4, сыграла особую роль в духовной жизни Европы. Россия (Русь) оказалась вовлеченной в судьбу европейской цивилизации в связи с принятием христианства в X веке. Усвоив и переосмыслив наследие Византии, славянских стран и Запада, русское государство, в свою очередь,
1 Чубарьян А.О. К читателям // Россия и Италия. М., 1993. С. 3.
2 См. об этом: Щукин В. Русское западничество. Генезис - сущность - историческая роль. Ibidem. L6dz.,
2001.
3 См. об этом: Кантор В.К. Русский европеец как явление культуры (философско-исторический анализ). М.,
2001.
4 Леонтьев К.Н. Византизм и славянство //Леонтьев К.Н. Цветущая сложность: Избр. ст. М., 1992. С. 82.
4 создало свои духовные ценности и этим повлияло на сложный процесс складывания европейской общности. В связи с этим в конце XX - начале XXI века исследователи русско-итальянских культурных связей пытаются вновь проанализировать прошлое, чтобы на новом витке истории рассмотреть основные этапы и аспекты взаимодействия двух великих культур Европы, выявить малоизвестные или вовсе не известные прежде факты, творчески переосмыслить проблему взаимовлияния России и Италии.
Связь России и Италии прослеживается ими на самых разных культурных уровнях. Так, например, в русской иконографии утвердился «светлый» римский (итальянский) стиль взамен древнерусского темного. Русская архитектура оказалась глубоко проникнутой итальянским влиянием. Оно стало особенно очевидным в конце XV - начале XVI в.в. при Иване III, женатом на Софье Палеолог (племяннице последнего Византийского императора), прибывшей в Россию из Рима. В Москву для строительства Кремля пригласили именно итальянских архитекторов Марио Руффо и Пьетро, которые создали Грановитую палату, напоминающую внешней отделкой итальянские палаццо. Зубчатые стены московского Кремля и его постройки отчасти повторяют замок династии герцогов Сфорца в Милане, построенный во второй половине XV века. Аристотель Фиораванти, следуя желанию заказчика, выполнил Успенский собор в Кремле в древнерусской традиции с учетом итальянской архитектуры. Неслучайно поэт серебряного века О. Мандельштам скажет об этом соборе: «Успенье нежное - Флоренция в Москве». Ю.П. Анненков, вспоминая об одном из разговоров с Пастернаком, приводит его слова: «Италия не только в Италии. Италия - и в наших сердцах. Вот взгляните: Боровицкая башня. Кто построил эту русейшую башню? Итальянский зодчий Солари! А вот, перед нашим носом -Беклемишевская башня. Кто создал ее? Итальянский зодчий Руффо! А там -видите - купола русейшего, нашего, нашенского знаменитейшего национального Успенского собора. Кто взрастил его? Итальянский зодчий
5
Фиораванти! Да что там толковать! «Грановитая палата», которую во всех
«Борисах Годуновых» и прочих оперных спектаклях на древнерусские темы
воспроизводят на сценах всего мира, как «русский стиль», - кто создал, кто
декорировал этот московский шедевр? Те же итальянцы: Солари и Руффо в
1490 году! Для меня Италия и Россия связаны знаком равенства... Не звучит
ли «равенство» как Равенна? И, в конце концов, не писал ли Гоголь
«Мертвые души», величайшее русское, в Риме, на via Sistina? «Доктор
Живаго» вышел впервые в Италии. Совпадение?».1 Со второй половины XVII
1*-" века и - особенно - в эпоху Петра I и Екатерины II процесс освоения Россией
достижений итальянской культуры приобретает поистине масштабный характер - в строительстве Санкт-Петербурга (города Святого Петра) и царских дворцов участвует не одно поколение итальянских архитекторов: Трезини, Растрелли, Росси, Ринальди и др. Россия знакомится с итальянскими живописью, скульптурой, музыкой, литературой. На протяжении всего XVIII века театральный репертуар, лирика и проза были
fL насыщены римскими сюжетами и образами. Расцвет итальянского
Ренессанса в России, как считают исследователи, приходится на первую треть XIX века - пушкинскую эпоху, когда произведениями итальянской живописи и скульптуры украшают не только царские палаты, но и дворянские усадьбы.
Особую страницу взаимоотношений России и Италии представляет литературный пласт культуры. В XIX веке в Италии становятся известными и
йф получают признание произведения Пушкина, Гоголя, Достоевского и
Толстого, а в России изучается итальянская литература (прежде всего переводится Данте). Италия сыграла свою особую роль в жизни многих русских писателей, о чем они не раз упоминали в письмах современникам. Так, например, Гоголь писал Жуковскому из Рима от 30 октября 1837 года: «Если бы вы знали, с какой радостью я <.. .> полетел в мою душеньку, в мою
1 Цит. по: Анненков Ю.П. Дневник моих встреч. М., 2001. С. 393.
красавицу Италию. Она моя! Никто в мире ее не отнимет у меня. Я родился здесь. - Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр - все это мне снилось. Я проснулся опять на родине <...>. Как будто с целью всемогущая рука промысла бросила меня под сверкающее небо Италии, чтобы я забыл о горе, о людях, о всем и весь впился в ее роскошные красы. Он заменила мне все. Гляжу, как исступленный, на все и не нагляжусь до сих пор. ))1. Именно в XIX веке образы Рима и Италии прочно войдут в русскую литературу (К.Н. Батюшков, А.С. Пушкин, К.Ф. Рылеев, Е.А. Баратынский, СП. Шевырев, Ф.Н. Глинка, К.А. Бахтурин, А.Н. Майков, Ф.И. Тютчев, А.А. Фет, Н.А. Некрасов и др.). Необходимо подчеркнуть, что тема Италии в сознании русских поэтов XIX века была обусловлена в первую очередь пристальным вниманием эпохи к античной культуре. Вот как объяснял этот феномен в 40-годах XIX века В.Г. Белинский: «Почти все народы древности разрабатывали своею жизнью ниву развития человеческого духа, -разумеется, один больше, другой меньше, и потому история, поэзия и цивилизация каждого из них имеет свою относительную важность; но все они как бы уничтожаются перед Грециею и Римом» . Искусство того периода, по мнению современных исследователей, «будучи основанием (метафизическим) и колыбелью (исторической) европейской культуры, в силу этого своего базисного, прагматического характера <...> создала образцы для всей последующей культуры»3. Помимо объяснения интереса к итальянской теме русской литературы ее вниманием к античности - как колыбели европейской культуры, в литературоведении XX века сформировалась еще одна концепция, согласно которой в искусстве XIX века, начиная со второй половины, тема древнего Рима актуализируется потребностями современности. «В романтизме этого времени,- пишет В.Н. Касаткина, - римская тема приобретает характер исторической
1 Гоголь Н.В. Собрание сочинений в 8 томах. Т. 8. М., 1984. С. 129.
2 Белинский В.Г. Римские элегии // Белинский В.Г. Собрание сочинений. В 9т. Т. 4. М., 1979. С. 97.
3 Левин Ю. И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М., 1998. С. 76.
7 художественной темы. Превращение римской темы в русской литературе в проблему мировой истории было связано с событиями общественно-политической жизни Европы. Разгром декабризма <...>, победа царизма, революционное движение в странах Западной Европы, реставрация Бурбонов, а затем Орлеанов <...>. Возникла потребность рассмотреть события современности в процессе исторического развития стран Европы с древнейших времен, или даже в свете мирового исторического процесса, чтобы определить надвигающееся будущее. <.. .> Проблема Рима в русской литературе имела политический смысл»1.
Эту проблему - соотношения современного и древнего Рима -литературоведение конца XX века рассматривает не только в традиционном историко-литературном аспекте, но и с позиций риторики. Приведем характерное в этом смысле суждение Т.Е. Автухович: «Парадигмальный концепт бытия в поэзии первого десятилетия XIX века выявлялся в описании эмблемы Рима как парадигмы мировой истории, Рим в 10-20-е годы предстает как аллегория современности, в результате чего сквозь эмблему начинает «просвечивать» иной, современный смысловой план. В 30-40-е годы в связи с формированием историзма, как определяющего качества нового типа художественного сознания, Рим осознается как этап мировой истории, обладающей самоценной значимостью, и это приводит к образованию двух параллельных тенденций: с одной стороны, тенденции «натуралистического «вживания» в «римскую» историю, и, с другой стороны, тенденция символического ее осмысления; каждая из тенденций способствовала формированию индивидуального поэтического образа, в котором предметный план пронизан многочисленными ассоциативными токами» . Обратим внимание, что в середине XIX века предметом интереса литературы (и искусства в целом) выступает не вся античность, а именно ее
Касаткина В.Н. Поэтическое мировоззрение Ф.И. Тютчева. Саратов, 1969. С.71-73. 2 Автухович Т.Е. Рим в русской поэзии первой половины XIX века: эмблема - аллегория - символ - образ // Образ Рима в русской литературе: Межд. сб. науч. работ: Рим - Самара, 2001. С.75.
8 римская составляющая, указывающая «на финал базовой для европейцев эпохи греко-римской цивилизации»1. В литературоведении предпринимались попытки даже жесткого хронологического обозначения этого периода. «Строго говоря, - пишет П.П. Муратов, - в истории русской культуры только и была одна эпоха, одно десятилетие от 1838 до 1848 года, когда Италия стала кровной и дорогой темой русских писателей. И не Италия даже, а только Рим. За это время в России не было ни одного чуткого сердца, ни одного ясного ума, которые бы прошли равнодушно мимо этой темы»2.
Объяснение этому факту ученые видят в том, что в середине века «открытие смысла античности Россией происходит через осознание ее конца, сопровождаемое личным переживанием заката Рима»3, тогда как, по наблюдению исследовательницы Е.К.Созиной, увлечение греческим периодом античности Россия пережила в 1800-1810-х годах (Пушкин, Батюшков, Дельвиг и др.). Следовательно, в 1830-е годы «пришел черед увлечения ею не как идеалом и образцом, не как завершенным в себе мифом, а как завершенным периодом мировой истории»4.
В качестве важной методологической трактовки этой проблемы необходимо учесть следующую идею Г.Д. Гачева: «Поскольку национальный образ мира мыслится как диктат местной природы, а она малоизменна исторически, то Рим и Италия, несмотря на свою историческую и этническую разность, трактуются как единый тип»5.
Этот «единый тип» станет одной из важнейших составляющих художественного мира двух русских поэтов середины XIX века - Ф.И. Тютчева и А.Н. Майкова.
Предметом нашего исследования и является итальянская тема в поэзии Ф.И. Тютчева и А.Н. Майкова. Учитывая многозначность трактовок термина
1 Созина Е.К. Римская тема в русской литературе // Созина Е.К. Сознание и письмо в русской литературе.
Екатеринбург, 2001. С. 89.
2 Муратов П.П. Образы Италии. М., 1994. С. 6.
3 Созина Е.К. Римская тема в русской литературе // Созина Е.К. Сознание и письмо в русской литературе.
Екатеринбург, 2001 .С. 89.
4 Там же. С. 89.
5 Гачев Г.Д. Национальные образы мира. M., 1988. С. 433.
9 «тема», мы в качестве рабочего понятия будем использовать следующее: в теме предстает «жизненное содержание произведения в его общей, отвлеченной форме, дается представление о предмете рассказа в его характерном для писателя повороте»1. В качестве основного объекта анализа рассматриваются стихотворения Ф.И. Тютчева и А.Н. Майкова, в которых возникает тема Италии. Историки литературы, которые занимались творчеством этих поэтов, эпизодически обращались к данной проблеме. Однако важное, даже судьбоносное, значение Италии в творчестве и биографии Ф.И. Тютчева и А.Н. Майкова, требует специального исследования итальянской темы в их поэзии. Обращение к этой теме с учетом всех текстов, где она возникает, обуславливает новизну нашей работы.
Вообще история изучения русско-итальянских культурных связей началась относительно недавно - в конце прошлого (XX) века. Исследованием этих связей занимаются как русские, так и итальянские ученые: русист Этторе Ло Гато в книге «Русские в Риме» (Рим, 1971) собрал свидетельства о жизни русских художников и писателей, для которых Италия и Рим с XVII века до современности стали пристанищем и даже духовной родиной2; в Милане в 1995 году под редакцией русиста Витторио Страды вышла книга «Русские и Италия»3 ив этом же году в честь итальянского исследователя Пьеро Кацоллы был издан сборник статей «Восточная Европа и Италия. Образы и культурные связи»4. В России в 10-х годах XX века этой же проблемой занимался П.П. Муратов, а затем, в конце столетия, продолжили Н.А. Паклин и А.А. Кара-Мурза. В книге Н.А. Паклина «Русские в Италии»5, посвященной взаимосвязи русской и итальянской культур, собраны сведения о жизни в южной стране многих представителей
1 Масловский В.И. Тема // Краткая литературная энциклопедия в 9т. М., 1972. T.7. С. 460.
2 См. об этом: Немцев В.И. Рим в русской культуре // Образ Рима в русской литературе: Межд. сб. науч.
работ: Рим - Самара, 2001. С. 14.
См. об этом: Комолова Н.П. Предисловие // Италия и русская культура XV-XX веков. М., 2000. С. 3.
4 См. об этом: Там же. С. 3.
5 См. об этом: Паклин Н.А. Русские в Италии. М., 1990.
10 российской интеллигенции: Н.В. Гоголя, М. А. Горького, Ф.И. Шаляпина, Н.А. Бенуа, Г.И. Шилтяна, а также внучки Л.Н. Толстого - Т.М. Альбертини. Автор монографий по истории русской общественной мысли А.А. Кара-Мурза написал серию книг1, посвященных пребыванию в итальянских городах и впечатлениям от них известных русских писателей, художников, общественных деятелей, ученых XIX - начала XX века: А. Григорьева, Ф.Достоевского, П. Чайковского, Ф. Бердяева, М. Кузмина, И. Бродского, И. Стравинского и др. (примечательно, что в этих работах биографического характера не упоминается о Ф.И. Тютчеве и А.Н. Майкове).
Этапными в истории изучения общекультурных и литературных связей России и Италии можно считать международный сборник научных работ, опубликованный при участии русских и итальянских филологов, - «Образ Рима в русской литературе» (2001); двухчастный сборник «Италия и русская культура XV - XX веков» (2000), где собраны работы, посвященные анализу русско-итальянского влияния в живописи, музыке, науке и литературе, в том числе2; пять выпусков альманаха «Россия и Италия», где рассматривается диалог культур двух стран. В отдельных статьях, помещенных в этих сборниках, есть обращения к поэзии Ф.И. Тютчева и А.Н. Майкова. Так, в статье Т.Е. Автухович «Рим в русской литературе первой половины XIX века: эмблема - аллегория - символ - образ»3 высказаны соображения по поводу стихотворений Ф.И. Тютчева «Цицерон» и «Рим, ночью», а в статье Н.А. Буранок «"Римские сцены" А.Н. Майкова»4 анализируется поэма Майкова «Олинфь и Эсфирь». В работе И.А. Энгельгардта «Отголоски Италии в душе русского» в числе русских поэтов XIX века, увлеченных
1 См. об этом: Кара-Мурза А.А. Знаменитые русские о Риме. М., 2000; он же. Знаменитые русские о
Флоренции. М. 2001; он же. Знаменитые русские о Венеции. М., 2001; он же. Знаменитые русские о
Неаполе. М., 2002.
2 Например: Ваулина Е.Н. Образы Италии в поэзии Николая Гумилева // Италия и русская культура XV-XX
веков. М..2000.С. 101-118.
3 См. об этом: Автухович Т.Е. Образ Рима в русской литературе первой половины XIX века: эмблема -
аллегория - символ - образ // Образ Рима в русской литературе: Межд. сб. науч. работ. Рим - Самара, 2001.
С. 53-75. и
4 См. об этом: Буранок Н.А. «Римские сцены» А.Н. Майкова // Образ Рима в русской литературе: Межд. сб.
науч. работ. Рим - Самара, 2001. С. 76-82.
Италией, если не влюбленных в нее, упоминается А. Майков.1 М.И. Ковальская в своей статье «Италия эпохи Рисорджименто в творчестве Ф.И. Тютчева и Ф.М. Достоевского» анализирует публицистические работы Ф.И. Тютчева. В работе Р.И. Хлодовского «Amore, Roma е morte. Тютчев, Пушкин, Данте» поэзия Ф.И. Тютчева сопоставляется с поэзией А. С. Пушкина и Данте. В статье Г.С. Кнабе, опубликованной в «Тютчевском сборнике» (1990), «Римская тема в русской культуре и творчестве Тютчева» исследователь рассматривает многие стихотворения Тютчева, связанные с образом города Рима.
Сразу же оговорим, что все работы ученых, в которых содержатся замечания по поводу итальянской темы в поэзии Ф.И. Тютчева и А.Н. Майкова, мы рассмотрим в главах, посвященных этим поэтам.
Актуальность исследования объясняется необходимостью рассмотрения - как целостного явления - одной из константных и ключевых тем творчества Ф.И. Тютчева и А.Н. Майкова - темы Италии. Изучение этой темы сегодня приобретает дополнительную смысловую нагрузку благодаря возобновившимся в начале нового тысячелетия исследованиям культурно-исторических связей России и Италии. В контексте этого явления русская поэзия XIX века воспринимается и как неповторимый эстетический феномен, и как звено в развитии духовной культуры русского общества, органически впитавшей ценности европейской культуры.
Спецификой изучаемого материала продиктован выбор методов и методологии исследования: сочетание историко-литературного (с привлечением биографического и культурного контекстов) и сравнительно-исторического методов. При анализе отдельных поэтических текстов использовался структурно-семантический метод.
1 См. об этом: Энгельгардт И.А. Отголоски Италии в душе русского // Италия и русская культура XV-XX
веков. М.( 4.2.2000. С.115. '
2 Ковальская М. И. Италия эпохи Рисорджименто в творчестве Ф.И. Тютчева и Ф.М. Достоевского // Россия
и Италия. М., 1993. С. 118-149.
3 Хлодовский Р.И. Amore, Roma е morte. Тютчев, Пушкин, Данте // Россия и Италия. Вып. 4. Встреча
культур. М., 2000. С.97-108.
12 Цель диссертационного исследования: определить содержание и специфику итальянской темы в поэзии Ф.И. Тютчева и А.Н. Майкова, тот целостный образ мира, который с ней связан. Для достижения этой цели мы ставим перед собой следующие задачи:
- выявить составляющие итальянской темы в поэзии Тютчева и
Майкова,
выделить систему образов и мотивов, связанных с этой темой в творчестве обоих поэтов,
определить пространственно-временные координаты (итальянский хронотоп Тютчева и Майкова),
- рассмотреть жанровые структуры, используемые обоими поэтами при
обращении к итальянской теме.
Решению данных задач подчинена структура работы: диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии. В заключении содержатся основные выводы исследования. Библиография включает в себя 250 источников.
Апробация и внедрение в практику результатов исследования: основные положения диссертации нашли свое отражение в статьях и докладах на научных конференциях: Вторая научно-практическая конференция «Синтез в русской и мировой художественной культуре», посвященная памяти А.Ф. Лосева (Москва, 2001); «Традиции в контексте русской культуры» (Череповец, 2003, 2004); Межвузовская конференция молодых ученых (Череповец, 2003). !
Рим в поэзии Ф.И. Тютчева
Ф.И. Тютчева. Образ Рима является доминантной составляющей темы Италии в поэзии Ф.И. Тютчева. Хронологически первым обращением поэта непосредственно к римской теме (если не учитывать подражания латинской поэзии, как, например, «На новый 1816 год», «Послание Горация к меценату, в котором приглашает его к сельскому обеду», «Урания» и др., которые с темой Рима и уж тем более интересующей нас темой Италии связаны весьма опосредованно) считается знаменитое стихотворение «Цицерон», написанное в Мюнхене в 1830 году. Исследовательница Т.Е. Автухович, рассуждая о поэзии Ф. Тютчева в контексте темы Рима и Италии, называет стихотворение Тютчева «Цицерон» «высшим достижением философской тенденции в осмыслении темы Рима в русской поэзии первой половины XIX века»1. В то же время она называет его этапным произведением, которое, будучи тесно связанным с традициями предшествующего поэтического мышления, открывает новые пути философской лирики. Стихотворение состоит из двух строф и, как отмечают исследователи, построено по принципу поэтического силлогизма (этот текст является одним из примеров микроскопической оды по теории Ю.Н. Тынянова2). Тютчева привлекает не столько период расцвета Рима, сколько период кризиса столь великой цивилизации. В первой строфе стихотворения высказыванию знаменитого римского оратора о конце Великой Римской империи противостоит утверждение лирического субъекта о том, что жизнь удалась, если человек являлся современником пусть даже заката великого государства: Оратор римский говорил Средь бурь гражданских и тревоги: «Я поздно встал - и на дороге Застигнут ночью Рима был!» Выбор Тютчевым такого сюжета из истории древнего города вполне закономерен, ибо это один из редуцированных вариантов главного архисюжета тютчевской поэтической системы. Кроме того, само обращение Тютчева к античности тоже есть способ показать мир «иной», в работе Ю.И. Левина условно обозначенного символом Р: «Р всегда - «должное», «благое», место (состояние), для которого человек (или, скорее, его душа) как бы предназначен, и при этом противопоставленное Т»3 - «земному» миру. При этом античность в левинской концепции является одной из конкретных манифестаций Р. Для лирического субъекта в контексте данного стихотворения другой мир, в котором возможны гармония и блаженство, это расцвет римской республики, о котором он, безусловно, знает и тоскует и который он уже не успевает застигнуть: «Я поздно встал...». Однако, может быть, именно потому, что речь идет об античности, которая сама по себе у автора ассоциируется с миром гармонии, состояние героя стихотворения в мире «этом» не пассивно (что традиционно для состояния героя (субъекта) в «земном» мире), а активно (что встречается гораздо реже), ибо это состояние борьбы, страсти: «средь бурь гражданских и тревоги», «закат звезды ее кровавый», «минуты роковые». Слова тютчевского Цицерона - это перефразировка слов античного Цицерона «...мне горько, что на дорогу жизни вышел я слишком поздно и что ночь республики наступила прежде, чем я успел завершить свой путь...». Следует заметить, что сама метафора «ночь республики» принадлежит собственно «античному» Цицерону. Автор же, размышляя над этой мыслью Цицерона, поэтически развивает ее следующим образом: Так!.. Но, прощаясь с римской славой, С Капитолийской высоты Во всем величье видел ты Закат звезды ее кровавый!...(I, С. 122.) Образ ночи (как и связанные с ним образ дня и оппозиция «День -Ночь») является одним из ключевых в поэтической системе Тютчева, однако в этом тексте автору оказывается интересной не столько сама ночь, сколько пограничное состояние между днем и ночью - «закат звезды ее кровавый». Метафора «закат звезды ее кровавый» (увиденный «С Капитолийской высоты во всем величье...») влечет за собой сложный комплекс зрительных и культурных ассоциаций; и автор, рассматривая героя, расширяет тем самым его пространственный угол зрения, помещая его на самой главной возвышенности Рима, как и подобает оратору, - на Капитолийский холм. Известно, что Капитолийская высота - главный из семи холмов, на которых расположен-Рим, - здесь находилась цитадель города и центр его политической жизни. Кроме того, метафора «закат звезды ее кровавый» намекает на гибель потопленной в крови гражданской войны 48-45 г.г. до нашей эры римской аристократической республики, идеологом которой был Цицерон. (Результатом этой войны было установление диктатуры Юлия Цезаря.) Самого же автора привлекает не столько период расцвета Рима: гармонии, красоты и согласия, - сколько период кризиса великой цивилизации. В истории человечества, подобно тому, как в жизни природы и человеческих отношениях, поэта-философа интересуют переломные моменты, даже катастрофические состояния, в которых особенно отчетливо открывается глубинный смысл бытия: Счастлив, кто посетил сей мир В его минуты роковые! Его призвали всеблагие Как собеседника на пир. Он их высоких зрелищ зритель, Он в их совет допущен был - И, заживо, как небожитель, Из чаши их бессмертье пил! (I, С. 122.)
Мотив любви в контексте темы Италии (Юга)
Италия в ряде стихотворений Ф.И. Тютчева ассоциируется с югом, причем, сам топос юга включает в себя ряд константных мотивов. Доминирующим среди них является мотив любви: «1-е декабря 1837», «Итальянская villa», «Давно ль, давно ль, о Юг блаженный», «Вновь твои я вижу очи», «Глядел я, стоя над Невой», «О, этот Юг, о эта Ницца» и др. В некотором смысле «итальянские» тексты Тютчева запечатлели самые сокровенные и трагические эпизоды истории сердца поэта; иными словами, образ южной страны неразрывно связан с историей любви великого художника. Как подчеркивает В. Кожинов, любовь - «это стихия, занявшая в бытии и сознании Тютчева совершенно исключительное место. Трудно найти человека, которого любовь захватывала и потрясала в такой же степени, как Тютчева; он отдавался ей всей полнотой своего существа»1. Сам поэт, размышляя том, сколько всего подарил ему в его жизни дар любить, называл его «ужасным свойством, не имеющим названия»2, о чем, уже будучи в возрасте далеко за шестьдесят лет, примерно через месяц после смерти Елены Денисьевой, поэт писал из Женевы своей дочери Дарье (которая так и не вышла замуж и которая в это время сама была далеко уже не юной): « .. . Я говорил сам себе, я даже сказал это Анне, что если б что и могло меня подбодрить, создать мне, по. крайней мере, видимость жизни, так это сберечь себя для тебя, посвятить себя тебе, мое бедное, милое дитя - тебе, столь любящей и столь одинокой, внешне столь мало рассудительной и столь глубоко искренней, - тебе, кому я, быть может, передал по наследству это ужасное свойство, не имеющее названия, нарушающее всякое равновесие в жизни, эту жажду любви, которая у тебя, мое бедное дитя, осталась неутоленной».
Стихотворения Тютчева о любви Ю. И. Левин, например, выделяет в особую группу в художественной системе поэта, ибо в них мотив состояния героя в мире благодати «является если и не единственным, то, во всяком случае, доминирующим»1, но при этом блаженство всегда связано со страданием.
Вспомним, что в мае 1837 года Тютчев, получив четырехмесячный отпуск, отправился со своей семьей в Россию с явным намерением не возвращаться больше в Мюнхен. В России, 3 августа 1837 года, состоялось назначение поэта на пост секретаря русской миссии в Турине, куда он прибыл в начале октября. Несмотря на живописность итальянской природы, столица Сардинского королевства показалась Тютчеву «одним из самых грустных и угрюмых городов»2, и это впечатление от Турина останется практически неизменным на протяжении всей дипломатической службы. По истечение четырехмесячного пребывания в Турине Тютчев писал своим родителям: « ... Говоря вам про себя, я очень хотел бы иметь возможность сказать вам, что мне начинает нравиться в Турине, но это было бы слишком большой ложью. Нет, поистине мне здесь совсем не нравится и только безусловная необходимость заставляет меня мириться с подобным существованием. Оно лишено всякого рода занимательности и представляется мне плохим спектаклем, тем более тошным, когда он нагоняет скуку, что единственным его достоинством было бы забавлять. Таково точно и существование в Турине. Оно ничтожно в отношении дела и еще ничтожнее в отношении развлечений. Вернувшись в начале этого месяца из Генуи, где мне чрезвычайно понравилось, я сделал несколько попыток расширить немного круг моих здешних знакомых. Среди тех, которые я завел за последнее время, есть, бесспорно, несколько любезных женщин, чье общество во всякой бы другой стране было бы большим подспорьем. Но здесь все это разбивается о преграду негостеприимных и необщительных привычек. ... Как я уже говорил вам, здесь есть несколько очень любезных женщин, и я думаю, что те, кто имеет честь состоять их любовниками, чувствуют себя весьма приятно в их обществе. Но необходимо быть таковым в настоящем, или в прошлом, или домогаться этого для того, чтобы быть у них принятым. Это столь справедливо, что мужчина, коего вы реже всего можете встретить в доме, и есть хозяин этого дома. Вообще, по ту сторону Альп и не представляют себе, какова распущенность нравов в этой стране. Но беспорядки подобного рода столь повсеместны, столь однообразны, что приняли всю видимость порядка, и нужно время, чтобы их приметить. Правда, все это уже было мне известно. И все же надо столкнуться с этим лицом к лицу, чтобы вполне понять то впечатление, какое оно производит. Сюда следовало бы присылать всех людей, одаренных романическим воображением. Ничто так не способствовало бы их извлечению, как зрелище того, что здесь происходит. Ибо то, что во всяком другом месте является предметом романа, следствием некоей страсти, потрясающей существование и в конце концов губящее его, - здесь становится результатом полюбовного соглашения и влияет на обычный распорядок жизни не более, нежели завтрак или обед... Я не слышал здесь разговоров ни об одной падшей женщине, но я не встретил ни одной женщины, любовника или любовников коей мне не указывали бы совсем открыто и без малейшего намека на злословие, точно так же, как сказали бы мне про карету, едущую по улице: это карета госпожи такой-то... Все, что я вам описываю в изложении на бумаге представляется чем-то избитым, но, наблюдаемое на деле и вблизи, оно не лишено некоторой остроты. То же можно сказать и о другом обстоятельстве, свойственном этой стране.
Образ Рима в поэзии А.Н. Майкова
Само слово «Рим» для поэта А. Майкова всегда значило гораздо больше, чем просто название всемирно известного итальянского города: Рим для него был воплощением молодых надежд, неслучайно о Риме он помнил даже во время рыбной ловли, в Рим вели все жизненные и литературные дороги поэта. Возможно поэтому, став студентом юридического факультета Петербургского университета, Майков особенно увлеченно изучал отнюдь не главный для будущего юриста предмет - искусство античности, и самостоятельно выучил латинский язык, чтобы читать в подлинниках древнеримских писателей. Отметим, что Майков как поэт начинает с антологической лирики1. Важно, что античность в его поэзии ассоциировалась, прежде всего, с древнеримской, а не греческой культурой. В.А. Гольцев в статье «Майков как поэт», напечатанной в первом номере журнала «Русская мысль» за 1898 год (и прочитанной на вечере «Общества Любителей Российской Словесности», посвященном памяти Аполлона Николаевича), размышляя об антологической поэзии Майкова, делает вывод, что этот молодой певец античности скорее не эллин, а «прежде и больше всего эллинизированный римлянин» . Эту же мысль подчеркивает и Ю.Анхенвальд: «Прежде всего, Майков не грек, а римлянин»3. Именно Рим для тогда еще юного поэта воплощал искусство античности. Чтобы постичь поэтическую систему Майкова, необходимо, считает Ю.Айхенвальд, «принять и признать эту его любовь к Риму (о котором он будет вспоминать затем почти во всякий интересный момент жизни) и художественное воспроизведение поэтом римской красоты». Своего рода «прологом» итальянской темы в творчестве А. Майкова можно считать стихотворение «Италия» (написанное в 1841 году), подтверждающее восприятие Италии поэтом в первую очередь как страны античной культуры: Повита миртами густыми, Страна искусств, страна руин, Под звучным говором пучин, . Ты, убаюканная ими, Как в колыбели, мирно спишь... Твой кончен век!.. Как старец хилый, Ты погреблась в свои могилы...1 Текст организован по принципу двухчастной композиции, и в первой части автор рассуждает о великом историческом прошлом Италии, которую он воспринимает, прежде всего, как страну-памятник античного искусства, страну-музей, страну-гробницу «прежней» славы. Этот своего рода итальянский архетип будет затем постоянно актуализироваться в поэзии Майкова. Так, например, появившиеся в этом стихотворении предметные характеристики Италии, впоследствии станут ее постоянными приметами: мирт, плющ, руины-обломки, олива, Альпы, виноград. Здесь явно слышится авторское сожаление об ушедшей великой культуре, отсюда - обилие слов с семантикой сна и смерти: «руины», «спишь», «погреблась», «могилы», «гробы», «забвенье», «тленье», «гробницы». И в то же время поражает мощь античности, ибо даже «погребенная», она создает вокруг себя атмосферу «торжественной тиши». Обращаясь к историческому прошлому Италии, Майков вспоминает об австрийском господстве в Италии (после Венского конгресса в 1814-1815гг): Страна величья! Мрамор твой Давно попрал пришлец чужой.. .(II, С.284) Вспоминает завоевательные походы одного из самых великих императоров: Где Цезарь? Кто их кликнет в бой На за-альпийские языцы? (С. 284) Напоминает автор и о силе ватиканского католицизма и роли папы римского, используя сравнение «старик, как лунь седой» и любимую форму обращений и посланий папы: «городу и миру», то есть всем, при этом предложения организованы в форме риторических вопросов с отрицательной частицей «не»: Зачем не выше всех корон Его духовная корона? Зачем, когда выходит он И с ватиканского балкона Благословляет мир и град, Народы в страхе не дрожат Его анафемы громовой?... (С. 284). Следующая часть стихотворения отделена от предыдущей пробелом, что маркирует противопоставление частей, ибо здесь автор рассуждает о настоящем Италии и размышляет над вопросом о том, что осталось от великого прошлого в современности. Лучшее в ней, по мнению поэта, это - великое античное искусство, которое привлекает и вызывает интерес у всех последующих поколений: Но не срывать твой персик сочный, Не ждать верховного суда Текут к брегам твоим суда И с Альп народы полуночны: Недвижный мраморный народ На поклоненье их зовет - Немые памятники славы.(С. 284)
Образ Неаполя в лирических циклах поэта
В 1858 году А. Майков принял участие в морской экспедиции, направленной в Грецию на корвете «Баян». Отправляясь в путешествие, поэт специально изучил современный греческий язык. В этой поездке А. Майков вторично посетил Италию. Результатом этих впечатлений является цикл «Неаполитанский альбом». Авторская датировка цикла - 1858-1859 г.г., -приуроченная ко времени пребывания за границей, была условной: часть стихотворений, вошедших в «Неаполитанский альбом», создавалась уже по возращении в Россию, в 1860 г. Первую публикацию поэт сопроводил следующем примечанием: «Все стихотворения этого альбома относятся к Неаполю 1859 года. С тех пор там многое изменилось, но я уверен, что общий фон картины и теперь тот же: море и воздух Неаполя не изменятся с переменою правительств и не перестанут производить веселое и светлое расположение духа в человеке, туземце или заезжем; Сан-Дженнаро еще долго будет делать свое чудо, а Везувий... вот, один только Везувий вдруг всему может положить конец»1.
Впервые этот цикл Майкова был опубликован в 12-м номере «Отечественных записок» за 1862 год под заглавием «Неаполитанский альбом»; затем он был включен в состав сборника «Новые стихотворения А. Майкова» (СПб, 1864); позже, под новым заглавием «Мисс Мери» -печатался во всех переизданиях поэзии Майкова. В последнем прижизненном собрании сочинений поэта 1893 года, цикл получил окончательное название «Неаполитанский альбом (Мисс Мери. 1858-1859)».
Состав цикла практически не менялся, за исключением изъятого после публикации в сборнике 1864 года стихотворения «Здесь весна, как художник уж славный...» и стихотворения «Все ты бредишь англичанкой...», которое, будучи из сборника 1872 года, было возвращено в цикл в 1884 году. «Для Майкова, постоянно переделывающего, перекраивающего свои стихотворения и циклы от издания к изданию, - отмечает Л.Е. Ляпина - это свидетельствует о целостности и непоколебимости раз воплотившегося замысла».
Внешне «Неаполитанский альбом» оформлен как лирический цикл. Однако исследователи считают этот цикл Майкова совершенно особым жанровым образованием, которое соединяет в себе одновременно признаки лирики и эпоса и выпадает из традиционных жанровых классификаций XIX века. Так, например, Л.М. Лотман пишет: «В «Неаполитанском альбоме» организующим началом является не лирический, а повествовательный элемент. Это не отдельные стихотворения, связанные единством настроения и поэтическим образом прекрасной страны, а своеобразная повесть в стихах с совершенно объективированными, отделенными от автора героями (красавица Нина, старый Чьеко, дон-Пеппино, Лоренцино, мисс Мери, мистер Джон), в жизни которых - автор чужой и сторонний наблюдатель» .
Л.Е. Ляпина, сопоставляя лирический цикл Майкова «Неаполитанский альбом» с его прозаическим циклом «Встречи и рассказы» (включающем в себя рассказы «Прогулка по Риму» и «Пикник во Флоренции»), приходит к выводу, что несомненное сходство этих циклов «проявляется по всем принципиальным параметрам, которыми можно охарактеризовать литературное произведение»3, вследствие чего ««Неаполитанский альбом» выглядит стихотворной повестью, составленной из отдельных лирических стихотворений»4. Исследовательница выделила несколько признаков сходства прозаического и лирического циклов Майкова - общий предмет внимания: Италия, стремление живописать конкретную ситуацию: ввод «в повествование»,4 собственно поэтика: «отчетливая сюжетность, на которой концентрируется читательский интерес - в начале, и оборванность, невнятность сюжетных линий к концу»1, прямое взаимодействие прозы и поэзии в обоих циклах: включение в ткань эпического прозаического повествования стихотворных поэтических кусков.
Исследователи обычно обращают внимание на жанрово-стилистическую пестроту составляющих цикл стихотворений; причем эта особенность «Неаполитанского альбома» с некоторым недоумением воспринятая современниками поэта, и сегодня характеризуется часто лишь как «тяготение Майкова к техническому экспериментаторству»2. Между тем, согласимся с Л.Е. Ляпиной: «смешение разнородных и разножанровых принципов и закономерностей было в этом цикле не просто предусмотренным, но и структурно значимым, содержательным фактором».
Рассмотрим варианты заглавия этого цикла. В черновиках оно звучит как «Неаполитанский дневник»: однако дневник предполагает наличие рассказчика и описание событий его жизни, а этого в цикле нет. Следующий вариант заглавия - «Мисс Мери» - обозначал центральный персонаж цикла, но он не сводился к рассказу только о мисс Мери. Итогом поисков явилось заглавие «Неаполитанский альбом (Мисс Мери. 1858-1859)», которое включало в себя стремление к документальности (появились даты), вместе с тем оно соотносилось с автором (альбом всегда чей-то) и обозначало центральный персонаж цикла.
