Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ И ИСТОРИЧЕСКИЕ КОРНИ ЯПОНСКОГО ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОГО МЕНТАЛИТЕТА 26
1.1. Внешнеполитический менталитет и его социологические характеристики 26
1.2. Формирование идентичности в эпоху Мэйдзи и социально-политический дискурс последней трети XIX в 59
1.3. «Вторая интернационализация»: внешнеполитический менталитет послевоенного периода (1945-52 г.) 96
ГЛАВА 2. «ТРЕТЬЯ ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗАЦИЯ»: ИДЕНТИЧНОСТЬ ЯПОНИИ НА РУБЕЖЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ 120
2.1. Япония—США: деформированное взаимовосприятие 120
2.2. Имиджи Китая и южной Кореи в японском внешнеполитическом менталитете 139
2.3. Современный Азиатизм и японская идентичность 163
ГЛАВА 3. РОССИЯ И ЯПОНИЯ: СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ДИНАМИКА СЛОЖНЫХ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ 185
3.1. Российские и японские социокультурные параллели 185
3.2. Взаимодействие социально-политических процессов в России Ияпонии 205
3.3. Формирование японского общественного мнения в отношении России 223
ГЛАВА 4. ОСОБЕННОСТИ СОВРЕМЕННОГО ЯПОНСКОГО ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОГО МЕНТАЛИТЕТА И ПОВЕДЕНИЯ 247
4.1. Сочетание традиционализма и модернизма в современном японском политическом мышлении 248
4.2. Японская социально-политическая мысль о глобализации в условиях информационного общества 276
4.3. Механизмы влияния информационных процессов на аксиологическую трансформацию Японии в период «третьей интернационализации» 301
4.4. Японский менталитет и формирование внешнеполитических приоритетов 320
4.5. Отношение японцев к политике 347
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 383
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 393
ПРИЛОЖЕНИЕ 439
- Внешнеполитический менталитет и его социологические характеристики
- Япония—США: деформированное взаимовосприятие
- Российские и японские социокультурные параллели
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В социологии пока крайне мало исследований того, к каким явным и особенно непреднамеренным последствиям для ментальносте народа приводят столкновения культур. И практически нет работ, посвященных тому, как интернационализация культурных систем влияет на политическую составляющую менталитета. Вопрос актуален, однако, не только в теоретическом отношении. Он прямо влияет на характер принимаемых внешнеполитических решений, на отношения между народами. Он имеет весьма важный эвристический эффект при анализе причин зарождения этнических конфликтов, а также для обсуждения специфики восприятия окружающего мира и понимания преемственности этнонационального менталитета.
Япония предоставляет собой практически идеальный научный «полигон» для исследования динамики внешнеполитического менталитета, учитывая гомогенность общества и беспрецедентную продвинутость в постмодернизационном развитии. Мы исходим из очень точного замечания в книге видного исследователя постмодернизационных процессов В.Г. Федотовой о том, что «пока еще нет ни одного, вошедшего в постсовременность, общества. Япония наиболее близкий пример, но многие в Японии хотели бы решить некоторые задачи модернизации уже, так сказать, после модернизации. Если они этого не сделают, Япония будет удаляться от современности, если сделают - приближаться к ней»1.
В различные периоды своей истории японцы, по меньшей мере, трижды оказывались перед необходимостью приблизиться к современности и в связи с этим уточнять особенности своей самоидентификации . И каждый раз это происходило в
1 Федотова ВТ. Модернизация «другой» Европы / В.Г. Федотова. - М.: ИФ РАН, 1997. - С. 72.
(<>).
2 См.: В.Молодяков. Три интернационализации Японии / В. Молодя ков // Япония и глобальные
проблемы современности. - М.: Изд-во «Восточная литература», 1998. Д.п.н. В.Э. Молодяков был первым из
периоды интернационализации, которые сопровождались давлением «чужих» ценностных систем на традиционные нормативные системы японцев, побуждая их определять, кто «Мы», а кто - «Они». Каждая из трех интернационализации Японии сопровождалась мощной информационно-ценностной волной. И все же в массовом сознании японцев сохранились базовые смысложизненные установки, имеющие глубокие социокультурные и архетипные корни, которые в совокупности формируют идеальный тип японца, обладающего автономностью мышления, незаурядными адаптационными способностями к культурным интервенциям и поворотам судьбы, сохраняя при этом преимущественно «неэкономический» характер социального взаимодействия. Поэтому изучение японского менталитета вообще и внешнеполитического менталитета в особенности - это крайне важный и актуальный вопрос понимания развития Японии.
«Первая интернационализация» в виде реформ Мэйдзи пришлась на
последнюю треть XIX в. и кардинально преобразила политический ландшафт
японского общества. Прошла корректировка в форме вестернизации
институциональной системы, причем японцам удалось сохранить свои традиционные самоидентификации.
Перед вызовами "второй интернационализации" страна оказалась сразу же после Второй мировой войны. Продолжавшаяся вплоть до 1952 г. американская оккупация, имела своим логическим продолжением процессы, увенчавшиеся феноменом "японского экономического чуда" начала 70-х годов. Этот период - яркий пример навязывания институциональной структуры обществу, которое все же проявило фантастическую способность "переварить" инновации.
Проходящая на наших глазах "третья интернационализация" Японии стартовала в конце минувшего века. Ее особенностью является то, что страна оказалась одновременно в ситуации экономического кризиса и перед необходимостью противостоять вызовам глобализации, к которым она была не
российских исследователей, который использовал в статье анализ политических аспектов «трех интернационализации» Японии. Эта идея встречалась и в работах японских специалистов в области МО.
готова. В очередной раз перед японцами встала проблема приспособления к проникновению западных ценностей и сохранения своей самоидентификации.
Мы выбрали три наиболее показательных периода в японской истории, когда контакты с внешним миром обретали наиболее интенсивный характер. Однако мы подробно исследуем «третью интернационализацию», ограничившись лишь двумя краткими очерками предыдущих интернационализации (1868-1912 и 1945-1952 гг.), без чего трудно анализировать преемственность и существенные черты сегодняшних процессов. Таким образом, хронологические рамки работы в широком смысле охватывают полтора столетия, а в узком - практически совпадают с современной стадией глобализации - периодом с 1990 г. (интронизация нынешнего императора Акихито и начало затяжного кризиса) вплоть до нынешнего времени.
Подчеркнем, что весьма актуально исследовать японское общество в переходные периоды, когда меняются институты и их функции, ценности, нормы и, конечно, сами люди, что подчас сопровождается кризисом их идентификаций, особенно в период постмодернизации. Раскрыть характер менталитета в период трансформаций - значит, уяснить стержень изменений, что позволит прогнозировать и будущее этой страны, перспективы наших отношений с ней.
Степень научной разработанности проблемы. Менталитет - весьма сложное, многогранное проявление психической деятельности социальных индивидов изоморфизского толка, включающей как сознательное, так и бессознательное, специфическое соотношение между рациональным и эмоциональным в совершении их действий, а также между особенностью мышления национально-этнической группы по отношению к общности в целом, между стремлениями к инновациям и сохранению культурного потенциала прошлого. Естественно, что такое комплексное явление потребовало длительного изучения и ныне представлено широким спектром научных исследований, которые были проанализированы и использованы нами прежде всего под углом зрения их методологической значимости, которая, разумеется, имеет и исторический контекст (что-то выдержало испытание временем, а что-то и нет).
В работах классиков социологии конца XIX - начала XX вв., таких как Э. Дюркгейм, К. Маркс, М. Вебер, проблематика сознания рассматривается в контексте вычленения его социокультурной обусловленности, раскрытия различных уровней - в частности, были выделены индивидуальное, групповое, классовое сознание3. Особо отметим их стремление определить такие формы, как теоретическое, обыденное, протестное, ложное, иллюзорное сознание4. Социологи-феноменологи, представители социологии знания и Франкфуртской школы подвергли критическому анализу утверждения, согласно которым социальные факты, общественное бытие всецело определяют характер сознание. А. Шютц (Шюц), Г. Маркузе, показали активную роль сознания, которое далеко не всегда, как ранее полагали, отстает от общественного бытия5. П. Бергер и Т. Лукман прямо обосновали теорию, согласно которой сознание конструирует социальную реальность6. Ее методологические принципы позволили нам изучать релятивистское понимание множественности мира, его различные восприятия конкретными социальными и этническими группами. Мы учли и современные социологические интерпретации сознания, многообразие подходов к его исследованию, содержащееся в работах российских ученых .
3 См.: Дюркгейм Э. О разделении общественного труда / Э. О. Дюркгейм. - М: Канон, 1996; Его же.
Социология. Её предмет, метод, предназначение / Э. Дюркгейм. - М.: Канон, 1995; Вебер М. Избранное. Образ
общества / М. Вебер. - М.: Юристь, 1994; Его же. Избранные произведения / М. Вебер. - М.-. Прогресс, 1990.
4 См.: Вебер М. "Объективность" социально-научного и социально-политического познания / М. Вебер.
- <>; Его же. Критические исследования в области логики наук о культуре
/ М. Вебер. - <>; Его же. Наука как призвание и профессия / М. Вебер. -
<>; Его же. Смысл "свободы от оценки" в социологической и
экономической науке / М. Вебер. - <>; Маркс К. Восемнадцатое брюмера
Луи Бонапарта / К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., 2 изд. - Т. 8; Маркс К. Социология: Сборник / К. Маркс. - М.:
КАНОН-пресс-Ц, Кучково поле, 2000.
5 См.: Шютц А. Смысловая структура повседневного мира / А. Шюц. - М.: Институт Фонда
«Общественное мнение», 2003; Шюц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом / А. Шюц. - М.: РОССПЭН,
2004; Шютц А. Возвращающийся домой / А. Шюц // СоцИс: Социологические исследования. - 1995. - №2; Его
же. Формирование понятия и теории в общественных науках / А. Шюц // Американская социологическая
мысль. - М.: МГУ, 1994; Маркузе Г. Одномерный человек: исследование идеологии развитого индустриального
общества / Г. Маркузе. - М.: PEFL-book, 1994; Его же. Разум и революция / Г. Маркузе. - СПб.: Владимир
Даль, 2000.
6 См.: Бергер П. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания/П. Бергер, Т.
Лукман. - М.: Издательство «Медум», 1995; Его же. Приглашение в социологию. Гуманистическая
перспектива / П. Л. Бергер. - М.: Аспект Пресс, 1996.
7 См.: Грушин Б.А. Массовое сознание / Б.А. Грушин. - М.: Наука, 1987; Михайлов Ф.Г. Общественное
сознание и самосознание индивида. - М., 1990; Степин B.C. Теоретическое знание / B.C. Степин. - М., 2000.
Естественно, нас прежде всего интересовало политическое сознание, являющееся одной из важнейших форм сознания общественного. Одним из первых его глубоко и всесторонне исследовал К. Манхейм, который, в частности, показал, что посредством политического сознания индивиды определяют свои самоидентификации, политические интересы в сообществе, к которому они
принадлежат . Проблематика политического сознания получила мощный стимул для последующих исследований, как российских, так и зарубежных исследователей9. Особо отметим, что проблемы общественной и национальной психологии, их влияние на демократию блестяще раскрыты в работах видного российского социолога Г.Г. Дилигенского10. Среди работ по глобализации, особенно по ее влиянию на общественное и политическое сознание выделяются труды и коллективные монографии под редакцией Н.В. Загладина и К.Г. Холодковского11.
Вместе с тем, ученые все больше обращали внимание на то, что общественное сознание существует в неразрывной связи с коллективным бессознательным, что в реальных действиях людей всегда есть определенное соотношение между интеллектуальным и эмоциональным уровнями. Одними из первых проблему бессознательного специально исследовали Г. Лебон12 и 3. Фрейд13. В России данной
См.: Манхейм Карл. Диагноз нашего времени / К. Манхейм. - М.: Юрист, 1994.
9 См.: Иванов В. Политическое сознание // Политическая социология / В.Н. Иванов, Г. Ю. Семигин-
М., 2000; Ольшанский Д. В. Политическое сознание Д.В. Ольшанский // Основы политической психологии.- М.,
2001; Кола Д. Политическая социология / Д. Кола. - М.: Изд-во «Весь мир», ИНФРА-М, 2001; Contemporary
Political Ideologies / Ed. by Roger Eatwell.- N.Y., L.: Continuum, 1999; Heywood A. Political Ideologies. An
Introduction / A. Heywood. - N.Y.: Palgrave, 2002.
10 См.: Дшигенский Г. Глобализация: перспективы демократии // Полития. - 1999. - N 3; Его же.
Реформы и общественная психология / Г. Дилигенский // Власть. - 1998. - N 5.
11 См.: Загладим Н.В. (отв. ред.). Тенденции социальных и политических перемен в развитых странах в
условиях перехода к информационному обществу / Рос. акад. наук. Ин-т мир. эк. и межд. отн. / Отв. ред. Н.В.
Загладин. - М.: ИМЭМО РАН, 2004; Глобализация и Россия. Проблемы демократического развития / ИМЭМО
РАН: Отв. ред. Н.В. Загладин и К.Г. Холодковский. - М: Русское слово, 2004.
12 См.: Лебон Г. Психология народных масс / Г. Лебон. - СПб, 1995;
13 См.: Фрейд 3. "Я" и "Оно". Книги 1-2 / 3. Фрейд. - Тбилиси, Мерани, 1991; Его же. Введение в
психоанализ: Лекции / 3. Фрейд. - М.: Наука, 1995; Его же. Остроумие и его отношение к бессознательному / 3.
Фрейд. - СПб.: Азбука-классика, 2005; Его же. Психоаналитические этюды / 3. Фрейд. - Минск: ООО
«Попурри», 1997.
проблематикой занимался Н.К. Михайловский, создавший теорию социального подражания14.
Подчеркнем, еще не появился сам термин «менталитет», а исследования взаимообусловленности глубинных проявлений коллективного сознательного и бессознательного стали набирать обороты. В России научным изучением этой проблемы активно занимались такие ученые, как Н. Лосский15, В. Ключевский16, И. Ильин17, Н. Бердяев18. Особо отметим вклад в данную проблематику П.А. Сорокина, пытавшегося проследить влияние социальной и культурной динамики на типы мышления и поведения людей в разных культурах19.
Сталинизм и фашизм, выразившиеся в массовом проявлении деструктивности, вызвали к жизни новое направление исследований ментальности, которые было инициировано представителями Франкфуртской школы. Э. Фромм изучал не только особенности социальных и национальных характеров, но и пытался проследить их воздействие на здоровье/болезнь общества20. Т. Адорно и его коллеги вскрыли механизмы манипулятивного воздействия на сознание людей. Как известно, данное
См.: Михайловский Н.К. Герои и толпа // Н.К. Михайловский. Избранные труды по социологии в двух томах. Т,2 / Отв. ред. В.В. Козловский. - СПб, Алетейя, 1998.
15 См.: Лосский Н.О. Ценность и Бытие: Бог и Царство Божие как основа ценностей / Н.О. Лосский. -
Харьков: ФОЛИО; М.: ACT, 2000; Его же. Характер русского народа / Н.О. Лосский. - Кн. 1,2. - М.: Наука,
1990.
16 См.: Ключевский В.О. Сочинения в десяти томах / В.О. Ключевский / Под ред. В.Л. Янина. - Т. 1:
Курс русской истории. - М.: Мысль, 1987.
17 См.: Ильин И. Сочинения в двух томах / И. Ильин. - М.: Медиум, 1994; Его же. О грядущей России /
И. Ильин. - М.: Воениздат, 1993; Его же. Избранные статьи. О русской идее / И. Ильин // Наш современник. -
1993.- №4.
18 См.: Бердяев Н. Самопознание / Н. Бердяев. - М.: ЭКСМО-Пресс; Харьков: Фолио, 2001; Его же.
Судьба России / Н. Бердяев. - М.: Советский писатель, 1990; Его же. Душа России / Н. Бердяев. - Л.:
Предприятие «Сказ», 1990; Его же. Русская идея / Н. Бердяев. - М.: ACT, 1999.
19 См.: Сорокин П.А. Социальная и культурная динамика: Исследование изменений в больших системах
искусства, истины, этики, права и общественных отношений / П.А. Сорокин. - СПб.: ЗХГИ, 2000; Сорокин П.А.
Главные тенденции нашего времени / П.А. Сорокин. - М.: Институт социологии РАН 1993; Сорокин П. Общие
черты и различия между Россией и США / П.А. Сорокин // СоЦис: Социологические исследования. -1993. - №
8; Сорокин П. Современное состояние России / П. Сорокин // Новый мир. - 1992. - № 4, 5.
20 См.: Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности / Э. Фромм. - М.: ООО «АСТ-ЛТД», 1998;
Фромм Э. Здоровое общество / Э. Фромм // Психоанализ и культура. Избранные труды Карен Хорни и Эриха
Фромма. - М.: Юристь, 1995; Фроми Э. Кризис психоанализа: очерки о Фрейде, Марксе и социальной
психологии / Э. Фромм / Пер с англ. - СПб.: Акад. Проект, 2000.
исследование касалось и анализа проникновения в сферы бессознательного, попыток управления людьми посредством манипулятивных технологий21.
В советское время исследования менталитета были под запретом, ибо входили в противоречие с идеологическими догматами о всесилии человеческого разума. По существу, возможность изучения менталитета появилась лишь с конца 80-х годов прошлого века, когда страна стала открытой для реального международного сотрудничества ученых, что сделало возможным исследование и сферы бессознательного. Прежде всего отметим работы А.С. Ахиезера22, А.П. Бутенко, Ю.В. Колесниченко , Л.Г. Ионина , М.О. Мнацаканяна , И.В. Мостовой и А.П. Скорик26, А.С. Панарина27, Е.Я. Таршис28, В.Г. Федотовой29, в которых обосновываются принципиальные теоретико-методологические подходы к исследованию менталитета.
Явные и латентные функции менталитета проявляются прежде всего в характере коммуникаций людей. Разумеется, сами коммуникации, приобретающие
21 См.: Адорно Т. В. Исследование авторитарной личности / Т. Адорно. - М.: Академия исследований
культуры, 2001.
22 См.: Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта: Социокультурный словарь / А.С. Ахиезер. -
М.: Изд-во Философского общества СССР, 1991; Его же. Специфика исторического пути России / А.С. Ахиезер
//Россия/Russia. - 1993.-№ 8.
23 См.: Бутенко А.П. Менталитет россиян и евразийство: их сущность и общественно-политический
смысл А.П. Бутенко, Ю.В. Колесниченко // СоЦис: Социологические исследования. - 1996. - № 5.
24 См.: Ионин Л.Г. Социология культуры / Л.Г. Ионин. - М.: Логос, 1998; Его же. Культура и
социальная структура / Л.Г. Ионин // СоЦис: Социологические исследования. - 1996. - № 3.
25 См.: Мнацаканян М.О. Нации. Этносы. Культура. Размышления об истоках и природе национальных
общностейДШ. Мнацаканян. - М.: МГИМО- Университет, 2005.
26 См.: Мостовая И.В Архетипы и ориентиры российской ментальности / И.В. Мостовая, А.П. Скорик //
Полис- 1995.- №4.
27 См.: Панарин А.С. Глобальное политическое прогнозирование / А.С. Панарин. - М.: Алгоритм, 2002;
Его же. Русская культура перед вызовом постмодернизма / А.С. Панарин. - М.: Ин-т философии РАН, 2005;
Его же. Россия в цивилизационном процессе: между атлантизмом и евразийством / А.С. Панарин. - М.: Ин-т
философии РАН, 1995.
28 См.: Таршис Е.Я. Ментальность человека: подходы к концепции и постановка задач исследования /
Е.Я. Таршис. - М.: Институт социологии РАН, 1999.
29 См.: Федотова В.Г. Модернизация «другой» Европы / В.Г. Федотова. - М.: Институт философии
РАН, 1997.
принципиально новое качество по мере становления гиперреальности и вхождения общества в состояние постмодерна, существенно влияют на менталитет. Это обстоятельство вызвало наш особый интерес. В данном контексте особо следует отметить труды Р. Барта30, 3. Баумана31, Ж. Бодрийяра32, Дж. Ритцера33, Ю. Хабермаса34. Из отечественных исследователей отметим работы Г. Гачева35, А.В. Сергеевой36, П.С. Южалиной37, а также интересное коллективное исследование в виде материалов научной конференции . На данную тему защищен ряд диссертаций, такими учеными как Д.А. Пьяных39, М.Ю. Шевяков40.
См.: Барт Р. Избранные работы: Семиотика, Поэтика / Р.Барт. - М.: Издательская группа «Прогресс», «Универс», 1994; Его же. Мифологии / Р.Барт. - М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000; Его же. Общество, воображение, реклама / Р.Барт // Система моды. Статьи по семиотике культуры. - М.: Изд-во им. Сабашниковых. 2004.
31 См.: Бауман 3. Глобализация. Последствия для человека и общества / 3. Бауман. - М.: Изд-во «Весь
Мир», 2004; Бауман 3. Индивидуализированное общество / 3. Бауман. - М.: Логос, 2002; Бауман 3. Мыслить
социологически / 3. Бауман. - М.: Аспект Пресс, 1996.
32 См.: Бодрийяр Ж. Америка / Ж. Бодрийяр. - М.: Изд-во «Владимир Даль», 2000; Бодрийяр Ж. В тени
молчаливого большинства, или конец социального / Ж. Бодрийяр. - Екатеринбург: Изд-во Уральского
университета, 2000; Бодрийяр Ж. Система вещей / Ж. Бодрийяр. - М.: Рудомино, 1995.
33 См.: Ritzer G. Enchanting a Disenchanted World: Revolutionizing the Means of Consumption IG. Ritzer. -
Pine Forge Press, 1999; Ritzer G. Explorations in Social Theory. From Metatheorizing to Rationalization / G. Ritzer. -
L., Thousand Oaks, New Delhi: SAGE Publications, 2001; Ritzer G. Modern sociological theory IG. Ritzer. - N.Y.:
McGraw Higher Education, 2000; Ritzer G. Modern Sociological Theory I G. Ritzer. - N. Y.: McGraw-Hill Higher
Education, 2000; Ritzer G. Postmodern Social Theory / G.Ritzer. - N.Y.: The McGraw-Hill Companies, 1997; Ritzer
G. The Globalization of Nothing / G. Ritzer. - A Pine Forge Press Publication, 2003; Ritzer G. The Mcdonaldization of
Society IG. Ritzer. - Pine Forge Press, 2000.
34 См.: Хабермас Ю. Демократия, разум, нравственность / Ю. Хабермас. - М.: KAMI, 1995; Его же.
Отношения между системой и жизненным миром в условиях позднего капитализма / Ю. Хабермас // THESIS.
Весна 1993. - Т. 1. - Вып. 2; Его же. Будущее человеческой природы / Пер. с нем. М.: Весь мир, 2002; Его же.
Модерн— незавершенный проект/ Ю. Хабермас // Вопросы философии. 1992 г. № 4; Его же. Понятие
индивидуальности/ Ю. Хабермас // Вопросы философии. 1989 г. № 2; Его же. Философский дискурс о
модерне/ Ю. Хабермас / Пер с нем. Беляева М.М., Костина К.В. Петренко Е.Л. и др. - М.: Изд-во «Весь мир»,
2003; Habermas J. The Theory of Communication Action I J. Habermas / Vol. 1. - Reasons and Rationalization of
Society. - Boston: Beacon Press, 1984.
35 См.: Гачев Г. Ментальное народов мира / ГТачев. - М.: Алгоритм, 2003.
36 См.: Сергеева А.В. Русские: Стереотипы поведения, традиции, ментальность / А.В. Сергеева. - М.:
Наука, 2004.
37 См.: Южалина П.С. Менталитет, сущность и структура явления / П.С. Южалина. Челябинск,
Издательство ЮУрГУ, 2002.
См.: Российская ментальность: теоретические проблемы. - М., 2003.
Среди содержательных иностранных работ по социальной психологии СМИ к теме информационных аспектов идентичности ближе всего работы Д. Дэвиса, а также К. Хараоки41.
Основу специального блока исследований составляют труды японоведов, затрагивающие проблемы национальной идентичности. Наибольший вклад в изучение проблемы внесли работы С.А. Арутюнова, В.Н. Бунина, Т.П. Григорьевой, А.Е. Жукова, Л.Б. Кареловой, Е.Л. Катасоновой, А.А. Кириченко, Г.Е. Комаровского, Н.И. Конрада, Г. Ф. Кунадзе, В.П. Мазурика, Е.В. Маевского, А.Н. Мещерякова, СБ. Маркарьян, В.Э. Молодякова, Э.В. Молодяковой, Г.Б. Навлицкой, М.Г. Носова, В. Н. Павлятенко, В.Н. Панова, Д.В. Петрова, В.Б. Рамзеса, М.В. Шарко, К.Е. Черевко и др42. Из востоковедческих работ выделяется книга такого японоведа, как Д.В. Стрельцов, посвященная проблематике систем управления Японии4, а также монография под редакцией члена-корреспондента РАН Г.И. Чуфрина44.
Особенности функционирования нелинейной модели японского менталитета раскрыты коллективом японских социологов в монографии «Японские системы. Одна
См.: Пьяных ДА. Тенденции влияния средств массовой информации на ментальность российского общества: социологический анализ. Автореф.дис. канд.социол.наук. - М., 2003.
40 См.: Шевяков М.Ю. Менталитет: сущность и особенности функционирования: Автореф. канд. филос.
наук / ВГУ. - Волгоград, 1994.
41 См.: Davis Dennis. Media and Modernity: The Future of Journalism in a Post Cold War and Postmodern
World I D. Dennis II Research in Political Sociology. - Vol. 7, 1995 (Mass Media and Politics); Хараока Кадзума.
Нингэн то коммуникэсён (Люди и коммуникация) / К. Хараока. - Токио: Наканисия сюппан, 1995.
42 См.: Жуков А.Е. Япония: обретение места в мировом порядке. / А.Е. Жуков // Японский опыт для
реформ. Выпуск второй. - М.: Центр японских исследований Института востоковедения РАН, Ассоциация
японоведов, 2001; Катасонова Е.Л. Японские военнопленные в СССР: большая игра великих держав / Е.Л.
Катасонова. - М.: Институт востоковедения РАН - «Крафт+», 2003; Кунадзе Г. Япония и Китай: Бремя «особых
отношений» / Г. Кунадзе // Японский калейдоскоп. - М.: «Восточная литература», 2006; Молодяков В.Э.
Консервативная революция в Японии: политика и идеология. Автореф. дис. докт. полит, наук / МГУ, Филос. Ф-
т. - М.: 2004; Молодякова Э.В. О национальном самосознании японцев / Э.В. Молодякова // Японский опыт для
российских реформ. - М.: 2002, вып. 2; Павлятенко В.Н. Российский Дальний Восток в системе отношений в
Северо-Восточной Азии // Проблемы Дальнего Востока. 1995. N 4; Панов А.Н. Японская дипломатическая
служба / А.Н. Панов. - М.: Наука, 1988; Петров Д.В. Мир и Япония: стереотипы восприятия / Д.В. Петров //
Знакомьтесь—Япония. - 1994. - N 5; Рамзес В.Б. Хет-трик Дзюнъитиро Коидзуми / В.Б Рамзес // Японский
калейдоскоп. - М.: «Восточная литература», 2006. Черевко К.Е. Серп и молот против самурайского меча / К.Е.
Черевко. - М.: Вече, 2003.
43 См.: Стрельцов Д. Система государственного управления Японии в послевоенный период / Д.
Стрельцов. - М.: МАКС Пресс, 2002.
44 См.: Восточная Азия: Между регионализмом и глобализмом / Рос. акад. наук. Ин-т мировой
экономики и международных отношений: Отв. ред. Г.И. Чуфрин. - М.: Наука, 2004.
из альтернативных цивилизаций», а специфика медийной деятельности в области внутри- и внешнеполитической информации детально проанализированы в книге американского социолога О. Фелдмана «Политика и СМИ в Японии»45.
Взаимосвязям внешней политики, менталитета и социокультурной самоидентификации посвящены работы японских ученых М. Ёкибэ, С. Ёкотэ, Т. Иногути, Ё. Сакамото, X. Сато, Я. Ясинобу (в их трудах есть и лакуны, которые относятся к изучению новых, эмерджентных феноменов в японском менталитете, возникающих в результате глобализации). Взаимовосприятие Японии и России раскрыто в трудах таких крупных экспертов, как X. Вада, X. Кимура, Н. Симотомаи, С. Хакамада. Из публикаций следует также отметить монографию профессора Гарвардского университета А. Ириэ по дипломатической истории, дающей широкую панораму анализ японского внешнеполитического мышления46. Большой интерес для изучающих национальную психологию японского социума представляет книга социопсихолога К. Абэ «Заблудившийся национализм. Ориентализм. Япония. Глобализация»47, в которой, на наш взгляд, несколько переоценена роль социокультурной традиции.
Предмет, цель и задачи исследования. Объектом исследования являются изменения социокультурной идентичности японской нации, выражающей глубинные пласты коллективного сознательного и бессознательного, происходившие в указанные выше периоды радикальных трансформаций общества.
Предметом исследования является динамика воздействия японской социокультурной традиции на внешнеполитический менталитет, выступающий в роли важного элемента идентификационной матрицы японской нации.
45 См.: Нихон гата сисутэму. Дзинруй буммэй-но хитоцу-но (Японские системы. Одна из
альтернативных цивилизаций). Токио: Сэкотакка кабусики кайся, 1992; Feldman Ofer. Politics and the News
Media in Japan / O. Feldman. - Ann Arbor, The University of Michigan Press, 1993.
46 См.: Iriye Akira. Japan and the Wider World. From Mid-Nineteenth Century to the Present I A. Iriye. - L.:
Longman, 1997.
47 См.: Абэ Киёси. Сонаэру насёнаридзуму. Ориэнтаридзуму. Дзяпан. Гуробаридзэсён (Заблудившийся
национализм. Ориентализм. Япония. Глобализация) / К. Абэ. - Токио: Сэкай сисося, 2001.
Основная цель исследования: выявление специфики формирования и эволюции японского внешнеполитического менталитета, специфику его функционирования в переходные периоды, особенно в эпоху глобализации информационных процессов под влиянием социокультурных традиций, как локального долгоживущего фактора стабильности самоидентификаций.
Из предмета и цели исследования вытекают основные задачи, которые мы ставили перед собой:
обосновать целесообразность ввода в научный оборот категории «внешнеполитический менталитет» как инструмента когнитивного анализа восприятия этносами (в данном случае японцами) мирового развития и внешнеполитического окружения;
обозначить основные этапы интернационализации Японии и проследить связь этих изменений с внешнеполитическим менталитетом и национальной идентичностью;
исследовать специфику внешнеполитического менталитета японцев по отношению к важнейшим странам из ее окружения, используя методы социологического анализа, например, опросы населения и контент-анализ прессы;
дать семантический и когнитивный анализ коммуникативного стиля ведения переговоров японцами;
проанализировать основные факторы взаимодействия внешнеполитического менталитета японцев с информационными потоками и коммуникативными контекстами;
изучить специфику японской идентичности, позволившей хорошо адаптироваться к тенденциям постиндустриальной цивилизации и метаморфозам внешнеполитического окружения.
Теоретико-методологическая основа. Выбор теоретико-методологического инструментария был обусловлен тремя обстоятельствами: 1) сложной природой менталитета, сочетающей в себе коллективное сознательное и бессознательное; 2)
особым интересом к политическому мировосприятию, в концентрированном виде выраженному во внешнеполитическом менталитете; 3) необходимостью проанализировать взаимообусловленность внешнеполитического менталитета японцев и характера их коммуникаций. Соответственно, нами использовались следующие концепции и подходы:
социальный и гуманистический психоанализ 3. Фрейда, Э. Фромма, К.Г. Юнга, К. Хорни, Н.Д. Смелсера и др., признающий значимость как коллективного сознательного, так и коллективного бессознательного в мировосприятии и поведении людей;
исследования представителей Франкфуртской школы Т. Адорно, М. Хоркхаймера, Г. Маркузе и др., сделавших акцент на выявлении корреляций между особым мировосприятием и характерными политическими действиями; их методологический инструментарий получил качественное развитие в работах таких российских и зарубежных ученых, как Р.Ф. Додельцев, В.Д. Попов, Е.Б. Шестопал, Д. Кола и др.;
теория коммуникативного действия Ю. Хабермаса, позволяющая исследовать особенности современных коммуникаций, развитой впоследствии российскими учеными В. Жабским, М.М. Назаровым, Г.Г. Почепцовым, В.П. Териным, Ф.И. Шерковиным;
теории, относящиеся к транзитологии и цивилизационному подходу (основоположник С. Хантингтон), позволяющие исследовать динамику самоидентификаций людей в обществах переходного, трансформационного типа (неоценима работа в течение нескольких месяцев ассистентом профессора С. Хантингтона в Гарвардском центре международных отношений (CFIA). Весомый вклад в эти теории, на которые мы опирались в диссертационном исследовании, внесли российские ученые А.Г. Арбатов, В.Г. Барановский, А.Д. Богатуров, А.Ю. Мельвиль, А.В. Торкунов, A.M. Салмин, М.А. Хрусталев и др.;
нами использовался теоретико-методологический инструментарий, позволяющий исследовать этническую составляющую менталитета, который обоснован в трудах таких российских социологов, как Ю.В. Арутюнян, М.Н. Губогло, Л.М. Дробижева, Б.С. Ерасов, В.Н. Иванов, М.О. Мнацаканян, Г.В. Осипов, Т.В. Полякова, В.А. Тишков, М.Ф. Черныш, Г.П. Щедровицкий и др. Наработки подобного типа есть и у японских ученых - Ц. Акаха, Т. Дои, К. Ёсино, С. Мацумото, X. Минами, Ц. Хасэгава и др.48;
важную методологическую роль в анализе изломов менталитета, парадоксов сознания и культурных травм сыграли труды М.К. Горшкова, БА. Грушина, Ю.Н. Давыдова, Т.И. Заславской, С.А. Кравченко, Ж.Т. Тощенко, П. Штомпки49, В.А. Ядова, Р.Г. Яновского;
в выборе методологических подходов неоценимую помощь оказали работы М.К. Горшкова и Ф.Э. Шереги, Г.Г. Татаровой, В.Э. Шляпентоха, В.А. Ядова50.
Например, Акаха Цунэо. Нихон мицу-но као (Три лица Японии) // 21 сэйки-но Нихон, Адзиа, сэкай (Япония, Азия, мир в XXI веке) / Ц. Акаха / Под ред. Нихон кокусай сэйдзигаккай. - Токио: Кокусай сёин, 1998; Doi : A key concept for understanding Japanese personality structure I T. Doi II Japanese Culture and Behavior I Ed. by N.S. Lebra and W.P. Lebra - Honolulu: The University Press of Hawaii, 1974; Ёсино Кэйсаку. Бунка насёнаридзуму сякайгаку (Социология культурного национализма) / К. Ёсино. - Нагоя: Нагоя дайгаку сюппинкай, 1997; Мацумото Санносукэ. Мэйдзи сисо-ни окэру дэнто то киндай (Традиции национального сознания эпохи Мэйдзи и современность) / С. Matsumoto. - Токио: Токио дайгаку сэппанкай, 1996; Минами Хироси. Нихондзинрон-кара мита "нихондзин" («Японцы» с точки зрения теории японизма) / X. Минами // Бунгэй сюндзю. - 1972 (т,50). - N 10; Russia and Japan. An Unresolved Dilemma Between Distant Neighbors I Ed. by Ts. Hasegawa, J. Huslam and A. Kuchins. - Berkeley: University of California at Berkeley, 1993. - Research Series. - N 87.
49 См.: Тощенко Ж.Т. Парадоксальный человек: феномен общественного сознания и исторической
практики / Ж.Т. Тощенко // Время и человек в зеркале гуманитарных исследований. - Курск, 2003. - Т. 1; Его
же: Кентавр-проблема в познавательной и преобразующей деятельности человенка / Ж.Т. Тощенко // СоцИс:
Социологические исследования. - 2005. - № 6; Штомпка П. Социология социальных изменений / П. Штомпка.
- М., Аспект Пресс, 1996.
50 См.: Горшков М.К. Прикладная социология: Учебное пособие для вузов / М.К. Горшков, Ф.Э.
Шереги. - М., 2003. Татарова Г.Г. Методология анализа данных в социологии / Г.Г. Татарова. - М., 1993;
Шляпентох В.Э. Проблемы качества социологической информации: достоверность, репрезентативность,
прогностический потенциал / В.Э. Шляпентох. - М.: ЦСП, 2006; Ядов В.А. Стратегия социологического
исследования. Описание, объяснение, понимание социальной реальности / В.А. Ядов. - М.: Добросвет, 1998;
Ядов В.А. Современная теоретическая социология как концептуальная база исследования российских
трансформаций / В.А. Ядов. - СПб.: ИнтерСоцИс, 2006.
Основными методами исследования являются классификация научных данных, их типологизация, общефилософский, культурно-компаративистский и историко-проблемный анализ. Также в качестве экспликативных приемов социологического исследования мы опирались на анализ динамики результатов опросов общественного мнения за различные годы, подготовленных Информационным бюро при канцелярии премьер-министра Японии, статистической службой газеты «Асахи» и телерадиокорпорации NHK. Мы использовали собранные самостоятельно ежедневные публикации по российской тематике газеты «Асахи» и провели их количественное исследование, применяя метод контент-анализа. Также использован метод глубинных интервью с японскими бизнесменами и экспертами. Весьма важным является и метод личного наблюдения за ходом российско-японских переговоров.
Научная новизна исследования.
A) Категория «внешнеполитический менталитет», вынесенная на обсуждение
социологического сообщества, еще никогда не использовалась в социологических
работах в качестве инструмента исследования. По существу, она предполагает
обоснование нового подхода к исследованию общего склада политического сознания
японцев и его динамики в переходные периоды трансформаций. Мы не
абсолютизируем ее эвристические возможности и не противопоставляет другим
категориям.
Б) При наличии большого количества теоретических трудов по менталитету и конкретных исследований менталитетов различных этносов, в японоведческой литературе практически нет ни одной солидной работы, посвященной осмыслению политических реалий в форме коллективного сознательного, а также роли архетипов, стереотипов, мифов, которые ориентированы на «Они»-группы.
B) Мы рассматриваем в совокупности компоненты внешнеполитического
менталитета и коммуникации, относящиеся к внешнеполитическому поведению.
Количество подобных работ в мировой и отечественной науке крайне ограничено.
Картина характера внешнеполитических коммуникаций становится гораздо богаче
смысловыми оттенками, если в анализ включен фактор менталитета.
Г) Исследователь формулирует тезис о том, что Япония, имеющая имидж «закрытой страны», на протяжении своей истории прошла три периода трансформации, оказавшись под влиянием трех волн информационного проникновения западных ценностей, которые существенно изменили японский национальный менталитет.
Д) Впервые в отечественной научной литературе дан социологический анализ и применены социологические процедуры, в частности, обработка результатов опросов общественного мнения и контент-анализ материалов японской прессы. До сих пор социология и японистика развивались параллельно, пересекаясь лишь в отдельных разрозненных публикациях, порой талантливо написанных, но с позиций общетеоретической социологии. Впервые проанализированные коммуникации в контексте того, кем японцы себя ощущают, как повлияли на них радикальные трансформации, приходившие извне, дадут новый импульс ученым разного профиля для изучения глоболокальных преобразований на Востоке и в мире в целом.
Положения, выносимые на защиту:
Обосновывается информационная составляющая природы менталитета, влияющая на характер его коммуникационной функции. Давление информационных потоков на систему ценностей той или иной нации или этнической группы, а также социальных и культурных разрывов в виде интернационализации «чужих» ценностных систем воздействует и изменяет менталитет, обладающий существенной ригидностью в сравнении с общественным сознанием.
Введен в научный оборот термин «внешнеполитический менталитет» в качестве операциональной категории для социологического анализа этнических процессов. Внешнеполитический менталитет - это та часть глубинного коллективного самосознания и самоощущения членов общества, включающая в себя свойственное им коллективное бессознательное в виде специфических архетипов, врожденных образов, которая выражается в особом политическом мировосприятии, основанном на долгоживущих, устойчивых самоидентификациях по отношению к иным социокультурным и национально-этническим группам; это часть самосознания
и самоощущения общества, которая относится к проблематике международных отношений и, в частности, к политической самоидентификации по отношению к окружающему миру. При этом раскрыт изоморфический характер менталитета как специфического соотношения между рациональным и эмоциональным в совершении политических действий, стремлениями к инновациям и сохранению культурно-политического потенциала прошлого.
3. Установлено, что самоидентификация наций и национально-этнических
групп прямо коррелирует с изменениями во внешнеполитическом менталитете, что
конкретно выражается в различном позиционировании себя по отношению к
окружающим странам, внутри региона, в мире и, соответственно, в эволюции
дипломатических практик. В случае Японии, например, нарастающая азиатская
самоидентификация приводит появлению стратегической линии «Возвращение в
Азию, отдаление от Запада», то есть к отказу от доминировавшей односторонней
ориентации на США в пользу многосторонней дипломатии.
4. Исследование переломных периодов культурно-политических
трансформаций Японии, привнесших важные штрихи в самоидентификацию японцев,
позволило выявить амбивалентные тенденции ее развития. С одной стороны, они
приблизили страну к канонам западной политической культуры, а с другой -
масштабное заимствование западных ценностей каждый раз вызывало «отбойную
волну», запуская защитные механизмы консервации фундаментальных моральных
норм и духовных ценностей и, главное, стиля мышления. В результате, переделке
подвергался «фасад» японского общества, тогда как глубинные слои национального
менталитета, в частности, менталитета внешнеполитического, оказывались
затронутыми в гораздо меньшей степени.
5. Высокий потенциал долготерпения, жертвенности, сопричастности к
этнической общности, привязанности к иерархическим структурам в японском
менталитете обеспечивает возможность довольно гармонично переживать смены
идентичности, возникающие в результате ослабления функций социокультурной
традиции под влиянием извне. В результате, как правило, не наступает деструкция
ценностно-смыслового ядра менталитета, способная дать толчок цепной реакции в
виде аномии, ценностно-нормативного вакуума, разрыва в преемственности социальных и культурных норм и роста ретритизма. Проведенный компаративный анализ трех периодов развития японского общества на протяжении полутора веков позволил выявить ряд долгоживущих социокультурных констант и каузальной зависимости между экзогенными факторами и адаптивной реакцией на их воздействие. Если выполняется одно и то же условие - появление угрозы военной, экономической или информационной безопасности общества, то вне зависимости от других многообразных взаимодействий экономических, политических, социальных, культурных факторов воспроизводится один и тот же паттерн внутри- и внешнеполитических реакций: включаются защитные механизмы, охраняющие фундаментальные ценности группизма, патернализма, преклонения перед авторитетом власти, склонности к подчинению и повиновению, адаптации к внешним влияниям в целях гармонизации отношений, обособления в мире и абсолютизации своей национальной специфики.
6. Анализ имиджей стран, находящихся на первых местах среди приоритетов японской внешней политики (личные идентификации в японском менталитете находятся на втором плане), выявил амбивалентность в их восприятии.
а) После Войны на Тихом океане США имплантировали в японское общество демократические институты и принципы и фактически взяли на себя функции обеспечения обороны и жизнедеятельности Японии в целом. Благодаря сохранению архетипа патернализма, запретов отцовского типа в японском менталитете, Америка стала рассматриваться большинством жителей страны как «отец, оберегающий Японию». Этот социально-психологический стереотип базируется на очень мощных пластах коллективного бессознательного, в частности, на психологической установке, имеющей глубокие корни в японской истории - «не противиться, а приспосабливаться к табу», а также на многовековых традициях патернализма. Америка стала своего рода «отцом, старшим братом», но в этом же скрывается причина определенного раздражения по отношению к ней, поскольку уподобление Америке, да и восприятие западных ценностей как «универсальных» является вызовом для сохранения японских национальных ценностей и самобытности.
б) Проведенные обработка и анализ опросов общественного мнения позволили выявить аномально крутой взлет отрицательных оценок японским населением отношений с Китаем в 2004-2005 гг., сопровождавшийся столь же стремительным падением положительных оценок. Существует корреляция между выходом японских учебников, дающих искаженную интерпретацию некоторых эпизодов военной истории, и всплесками антипатии между японцами и их азиатскими соседями, пострадавшими во время войн.
На рубеже тысячелетий произошла глубинная эволюция курса Токио. Если ранее наиболее приоритетной целью было формирование более позитивного отношения к себе со стороны США, то в годы правления Коидзуми, по нашему заключению, страна стала стремиться к новому позиционированию себя в Азии и стал набирать силу «азиатский бум» - интерес к Азии и ее социокультурным ценностям в широком смысле. После зигзагообразного метания Японии между западными и восточными ценностями в японском внешнеполитическом менталитете сформировалась новая доминанта - своего рода стремление к синтезу культур.
Обосновано, что одной из важнейших причин отсутствия России среди стран, занимающих приоритетные места в системе координат японской внешней политики, является исторически сложившийся негативный имидж России, который не компенсирован ничем весомым для Японии. В этом одна из главных причин негативного восприятия японским обществом российской позиции в территориальном вопросе. Эмпирические данные свидетельствуют, что проблема "северных территорий" носит как бы ритуальный характер, в которой явно присутствуют элементы играизационных практик, которые в последнее время приходят и во внешнюю политику, и в дипломатию51.
Выявлены наиболее яркие конативные черты японского менталитета, которые обнаруживаются в процедурах принятия решений в сфере дипломатической практики:
См.: Кравченко С.А. Нелинейная социокультурная динамика: играизационный подход / С.А. Кравченко. - М.: МГИМО-Университет, 2006.
а) функционирование социально-политической системы в Японии оставляет
несколько размытой зону субъектов ответственности, поскольку существуют
параллелизм функций. В гораздо большей степени, чем на Западе, типичные
контексты как бы согласованы уже заранее, стереотипизированы, канонизированы и
выступают в качестве конвенциональной нормы, некоего изначального стандарта для
членов дипломатической сети. При анализе японского политического дискурса
заметна высокая степень ритуальности, наглядно обнаруживаемая во время
переговоров дипломатов или бизнесменов;
б) исторически сложились процедуры принятия решений, довольно
существенно отличающиеся от западных. Несказанное и квазисказанное имеет
важные функции амбивалентного характера. Умолчания во время подготовительной
стадии служат символическими сигналами, указывающими на продвижение к
консенсусу или на невозможность его достигнуть. Принятые таким образом решения,
как правило, не являются юридически обязывающими, далеко не всегда они
облекаются в форму политических директив, они ближе к социальным императивам;
в) если в российской и многих западных системах функционирование
государственного аппарата и социальных структур контролируется преимущественно
сверху вниз, то в японских традиционных системах этот контроль скорее
осуществляется снизу вверх. Японская модель принятия решений опирается на
согласованность субъективных оценок членов группы. Такого рода контроль требует
усилий и времени для принятия решения, но если оно принято, система срабатывает
достаточно эффективно;
г) Всевозможные тотемы и табу, составляющие архетипическую конструкцию,
являются важным компонентом управления и принятия политических решений.
9. Процессы глобализации объективно подталкивают Японию к открытости по отношению окружающему миру. Однако не искорененные симптомы социокультурной обособленности, заложенные в долгоживущих ригидных архетипах японской ментальносте, являются одной из важнейших причин пассивности и реактивности японской внешней политики. Так, державно-коллективистский
стереотип этнической группы («мы, японцы») в известном смысле противопоставляет японцев всему остальному миру.
Анализ истории и современных опросов общественного мнения, позволил сделать вывод, что в силу стремления к построению «комфортного» социального государства, японское общественное сознание ориентируется преимущественно на решение внутриполитических проблем. Главная причина тому - характер эволюции японского менталитета, в силу чего японцы все более активно интересуются проблемой пенсий и роста благосостояния, уровнем деловой активности, образовательной и почтовой реформами, чем внешней политикой; они становятся все более «социальной нацией», склонной к прагматическому интересу. В этом заключается еще одна важная причина отсутствия активного внешнеполитического курса страны.
Научно-практическое значение работы. Полученные в ходе диссертационного исследования результаты и выводы использовались для информирования МИД России, других органов российской власти, осуществляющих внешнеполитическую деятельность страны. Они использовались во время встреч с японскими официальными представителями, видными членами бизнес-сообщества и журналистами, что способствовало утверждению толерантности и взаимопонимания, минимизировало противоречия, обусловленные социокультурными факторами. Кроме того, материалы исследований были доведены до широкой научной общественности, как в России, так и в Японии, что способствовало приращению знаний о национальном характере японского народа.
Представленные в диссертации материалы исследований использовались в подготовке различных учебных курсов в МГИМО-Университете, а также для чтения лекций и научных выступлений за рубежом.
Апробация работы. Обсуждение диссертации состоялось на заседании кафедры Социологии МГИМО (У) МИД России 12 октября 2006 г. (протокол N 13). Диссертация была рекомендована к защите. Основные положения диссертации
отражены в 2-монографиях, 2-х брошюрах и 60-ти публикациях, общим объемом более 95 п.л.
Основные положения исследования также нашли отражение в лекциях, прочитанных нами в МГИМО (У) в соответствующих разделах курсов «История зарубежной печати», «Психология массовой коммуникации», в выступлениях на конференциях, симпозиумах, международных семинарах в Японии (ун-т Хосэй, Славянский центр ун-та Хоккайдо), США (Гарвардский ун-т и др.), Великобритании (Оксфордский ун-т, Лондонская школа экономики и др.) и во время множества научно-практических мероприятий в России, в частности, на семинарах, проведенных японским посольством в России. В 2005-2006 гг. мы сделали доклады по последним результатам исследования на международном симпозиуме по гражданскому обществу в компаративной перспективе (21-22 ноября 2005 г., Ун-т Кэйо, Токио) и международной конференции по трансформациям и стабильности в северной части Тихого океана (17-19 октября 2006 г., Ун-т Саппоро). Результаты исследования отражены в наших публикациях в России, Японии, США, Германии и Южной Корее (см. прилагаемый ниже список).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, 4-х глав, заключения и библиографии. При выборе структуры мы руководствовались необходимостью первоначального описания наиболее общих характеристик избранного для изучения объекта - внешнеполитического менталитета, а также его социокультурных корней -с тем, чтобы перейти к динамическим конкретным характеристикам. В конце исследования помещен список Интернет-ресурсов, а также Приложение.
* * *
Следует подчеркнуть, что, следуя традиции, установившейся среди советских и российских японоведов в серьезных академических исследованиях, мы упоминаем сначала фамилии, а затем имена японцев. Неяпонские имена и фамилии приводятся в традиционном европейском порядке - сначала имя или инициал, а затем фамилия (кроме списка источников и литературы, а также ссылок). Японские фамилии,
географические и иные названия приводятся в принятой в русских научных изданиях транскрипции Е.Д. Поливанова (за исключением закрепившегося написания Токио, Киото и Иокогама вместо Токе, Кёто и Ёкохама) и склоняются, когда это разрешают правила русского языка, не вызывая искажения смысла.
Внешнеполитический менталитет и его социологические характеристики
Степень и интенсивность глобализации современного мира несомненны; многие нации склоняются к заимствованию стандартных норм и унификации ценностей. Исследователь цивилизационных процессов А. Неклесса, например, отмечает, что в социальном универсуме под влиянием массовой культуры и прочей феноменологии массового общества «модель поведения большей части человечества заметно унифицируется, уполощается и подчиняется стереотипам, объединяя субъекта с исполняемой им социальной функцией (ролью)» .
Но вместе с тем в качестве реакции на глобализацию нарастают разнообразие и фрагментированность современного мира . «Проблемное пространство современного общества определяется стремительным возрастанием сложности, открытости и неустойчивости социума, что и предопределяет принципиально новый характер динамизма взаимоотношений социальных индивидов и общностей»54, -подчеркивает исследователь социальной динамики С.А. Кравченко. Инновационный тип развития в условиях глобализации требует максимального раскрытия специфического творческого потенциала индивида и нации. В то же время в современном мире излишне воинственная политика отторжения чужих ценностей, стремление отгородиться от «иностранного влияния» создает реальную опасность самоизоляции.
Мы предлагаем типологию «внешнеполитических менталитетов», исходя из принципа адаптивности к инокультурному влиянию. Мы выделяем нации, 1) исповедующие непреклонность в борьбе с «засильем инородных ценностей» (например, Иран); 2) безо всякого сопротивления, всецело позаимствовавшие чужие аксиологические системы (речь не идет о чисто внешних атрибутах) и теряющие свою сущностную ценностную систему (Пуэрто-Рико, территория, ассоциированная с США); и 3) органично впитывающие все полезное из зарубежного опыта, но вместе с тем, сохраняющие наиболее глубинные черты своей идентичности. (К последней категории, по нашему убеждению, принадлежит Япония).
Чтобы с максимальной полнотой охарактеризовать упомянутые тенденции, по нашему мнению, следует рассмотреть возможность использования термина «внешнеполитический менталитет» в качестве операциональной, то есть рабочей, категории для анализа. Мы не ставим перед собой столь амбициозной цели, как конституирование нового термина, хотя убежден, что понятие «внешнеполитический менталитет» весьма полезно для анализа причин зарождения этнических разногласий и конфликтов, а также для отражения специфики восприятия окружающего мира в рамках конкретной эпохи и понимания преемственности эпох в данном контексте. Если использование термина окажется продуктивным в других исследованиях, не исключено, что он постепенно завоюет себе место в терминологическом аппарате социологии. В нашу задачу в этом параграфе входит также доказательство того, что устоявшийся в этнологии, антропологии, истории термин «менталитет» занимает прочное место в категорийной системе социологической науки, а также характеристика основных черт понятия «менталитет» в приложении к разделу социологии, изучающего этнические конфликты. В настоящее время, начиная с 90-х годов, термин «менталитет» стал одним из наиболее часто употребляемых в современной социологии, культурологии и политологии. «Действительно, понятие «менталитет» заполнило существенную лакуну в русском языке, - пишет культуролог Н.С. Южанина. - Новая категория позволила обратиться к целостному образу Человека, раскрывающемуся в мире интенций, ценностных установок, моделей понимания, оценок и переживаний»56.
Термин «менталитет» еще окончательно не прижился в российской науке, хотя он получил обоснование в сотнях научных работ по социологии, философии, психологии, культурологии.
Менталитет как социологическая категория
Главная сложность состоит в том, что понятие «менталитет» входит в инструментарий сразу нескольких отраслей знания57. Среди них следующие:
Этнопсихология, в которой «менталитет» конституирован, пожалуй, прочнее всего, анализирует психологические черты наций и этносов. Специфика национального мышления представляет собой инструмент этнической компаративистики.
Этнолингвистика проводит исследования взаимоотношений этнической культуры и языка.
История, в частности, рассматривает нации в историческом контексте.
Этносоциология проводит сравнительный анализ социальных институтов, а так же социальных проблем жизнедеятельности этносов.
Социальный историк видит в менталитете обобщенный способ восприятия мира, манеру чувствовать, характерную для людей определенной эпохи. Социальный психолог считает менталитетом взаимосвязанные психологические реакции, представления и качества, несущие в себе остатки опыта предыдущих поколений, «самопонимание групп» (Ю. Митке) как синтез сознания и коллективного бессознательного.
Для исследователя, изучающего влияние СМИ на массовое сознание, особенно важно отношение социолингвистики к предмету исследования.
Социолингвист определяет менталитет как семантическую матрицу, предопределяющую смысловые реакции культурных субъектов58. Совокупность концептов языка образуют языковую картину мира, а совокупность прототипов этих концептов образуют национальный образ мира. Это соответствует теории о двукодовом характере репрезентации реальности в человеческом сознании. По мнению культуролога О.А. Корнилова, вектор детерминированности национального менталитета определяется следующим образом: на этапе складывания этноса и его языка внешняя среда обитания (климат, рельеф, растительность и др. факторы) формирует генотип народа, включающего существенные черты национального характера и национального менталитета. Эти черты запечатлеваются в матрицах национального языка (прежде всего в лексике). На более поздних этапах развития социума роль внешней среды уменьшается или сходит на нет, язык превращается в основной фактор преемственности национальных особенностей характера и менталитете, играя роль «когнитивно-этнической вакцины», с помощью которой более поздним поколениям «прививаются» сформированные ранее национально-специфические черты ментальносте и характера.
Япония—США: деформированное взаимовосприятие
Восприятие США занимает беспрецедентное место среди социально-политических факторов, формирующих внешнеполитический менталитет японцев. Без анализа особенностей японо-американского взаимовосприятия совершенно невозможно понять и оценить алгоритм внешнеполитического курса Токио.
Возвращаясь в данном контексте в первые послевоенные годы, отметим, что имидж Америки испытал кардинальные изменения в кратчайшие сроки - буквально за несколько лет. В ходе войны на Тихом океане в японском массовом сознании почти безраздельно господствовал стереотип «американо-британские варвары» (китику бэйэй), который не разделялся лишь немногочисленными интеллектуалами. Интенсивность отторжения достигла своего апогея сразу после атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, но, в то же самое время, этот момент стал переломом - казалось, что японская нация потеряла волю к сопротивлению перед лицом непреодолимой «дьявольской силы». Это один из достаточно редких в истории и самых убедительных примеров перемены оценочного знака восприятия с однозначно отрицательного на положительный (с некоторыми оговорками). Возможно, включился психологический механизм самосохранения, диктовавший подчиниться неизбежности. Собственно говоря, у японцев не было иного выбора в условиях оккупационного периода.
В ходе оккупации, как рассматривалось в 1-й главе, были подвергнуты жесткой ломке многие важнейшие узлы японской государственной и социальной системы. Переустройство системы сверху произвело эмерджентный эффект на сознание японцев, который едва ли мог быть произведен снизу, без жесточайшего контроля. Действительно, судьбы Японии и США переплелись настолько тесно, что в контексте взаимоотношений между двумя странами можно говорить об американизации Японии и, по мнению некоторых экспертов, о японизации Соединенных Штатов245.
Исследователи проблемы японо-американских отношений часто подмечают, что Япония стремится к самоотождествлению с США. Япония, желающая отождествления с Америкой, чтобы утвердить свое «Я», нуждается, чтобы Америка признала равенство Японии - свободной, демократической, модернизированной. Но действует двойная система координат: одно дело - отождествление с «другим», а совсем иное - признание этого отождествления «другим». Причем проблема это не новая: ее параметры были заданы в периоды бакумацу (поздних сегунов) и Мэйдзи.
У Соединенных Штатов же превалировало патерналистское отношение к Японии. Генерал Макартур повторял, что Япония - это 12-летний ребенок, а Америка для нее - «учитель», «отец» или «старший брат». Такое положение было нестерпимо для Японии. Самое тяжелое для Японии - согласиться со статусом «вечного ребенка» (эйэн кодомо).
Для американского массового сознания крайне трудно признать Японию западной страной и преодолеть образ азиатской, восточной страны, несмотря на ее присутствие в первой тройке по величине ВВП. Для Америки более существенно, что Япония имеет восточные корни, отличные от западных начал. Японский социолог Абэ Киёси дал образное название подобному феномену - «недосмотренный сон». До тех пор пока Америка будет воспринимать Японию как восточную страну, японская мечта о признании ее западной идентичности будет недостижимой.
В результате противоречивого зигзагообразного развития отношений в японском внешнеполитическом менталитете сложился совершенно иной образ Америки. Кардинальным образом изменению стереотипов восприятия способствовала роль США в военной области. Несколько особняком следует рассматривать влияние Соединенных Штатов в сфере демократических преобразований и в экономической области.
Так, в военной области беспрецеденпгую роль в формировании нового имиджа США сыграли демилитаризация Японии (население страны, действительно, было изнурено многолетней «казарменной психологией» и бесконечными жертвами), а также заключение «договора безопасности», согласно которому Америка фактически взяла на себя функции обеспечения обороны Японии, а та оказалась избавленной от непомерных расходов на вооружения. Фактическая передача оборонительных функций другой державе, недавнему непримиримому сопернику, прошла не так болезненно, будучи обусловленной другой психологической установкой, имеющей глубокие корни в японской истории - «не противиться, а приспосабливаться к табу». Благодаря этому Америка стала рассматриваться большинством жителей страны как «отец, оберегающий Японию». Этот стереотип базируется на очень мощном пласте коллективного бессознательного, таком как запреты отцовского типа и многовековые традиции патернализма.
Во внутриполитической области США стали восприниматься как «старший брат», который привнес принципы гражданских свобод, ставших одной из основ японского процветания. Закрепился сильный социокультурный стереотип -«свободная страна Америка», «страна мечты» (юмэ-но куни). Тем не менее, права человека в американской интерпретации, согласно многочисленным свидетельствам, у многих японцев вызывали и вызывают несколько двойственные эмоции. Традиции общества, опирающегося на буддистские и конфуцианские устои, не отрицают западное толкование прав человека, но в то же время не ставят их на ведущее место в системе ценностей. Выполнение долга, например, традиционно ценится выше прав личности (хотя и эта традиция постепенно размывается и уступает место более рационалистическому и прагматическому подходу).
В экономической области издавна превалировало двойственное восприятие США как «партнера и соперника». Важная составляющая этого имиджа - это Америка как гарант свободного рынка (хотя, между прочим, отметим, что отношение японцев к именно американскому варианту либерализации всегда было несколько противоречивым). Однако внедренная американцами либерализация находилась в центре конкретной программы, которая стала давать эффект восстановления разрушенной экономической и финансовой системы Японии в кратчайшие сроки, и многие японцы почувствовали себя гражданами возрождающейся страны. Социокультурные детерминанты, переданные Америкой, в специфической японской социокультурной среде не только обеспечили конструктивные сдвиги в бизнесе, но и способствовали формированию новых мотивационных установок.
Российские и японские социокультурные параллели
В данном параграфе содержится анализ некоторых совпадений (пересечений, параллелей) в историческом пути, особенностях восприятия внешнего мира и социокультурных феноменах России и Японии. Точка отчета здесь — не какие-либо случайные совпадения вообще, а схожесть отношения к западным ценностям и факторов, способствующих модернизации.
Отношение российского общества к Западу, к базовым ценностям западной (или «атлантической») цивилизации, к общественному устройству стран западной демократии - структурный компонент национального самосознания, один из важнейших факторов исторического развития России. Оно неразрывно связано с традиционной для нашей страны проблемой «выбора пути», неоднократно возникавшей в прошлом и очень актуально вставшей перед ней в начале XXI в. От сближения или конфликта России с Западом в некоторой степени зависит облик мира в новом веке. Российский феномен уникален лишь частично, если сравнить его с историческим развитием Японии. Осмысление социологами японского опыта самоидентификации может помочь сформулировать некоторые ориентиры для России.
Отношение россиян и японцев к Западу, разумеется, складывается под влиянием потребностей и их собственных проблем, явлений и событий международной жизни, от того, какое отражение находят все эти проблемы, явления и события в доступном им информационном поле. Однако это отношение нельзя интерпретировать только как продукт современных социально-политических и информационных процессов. Оно является социокультурным феноменом и в этом качестве отражает не только нынешний, но и прошлый опыт.
Прежде всего, перед любым исследователем, который приступает к изучению этого предмета, неизбежно встают два симметричных и парадоксальных вопроса
- является ли Россия западной или восточной страной?
- является ли Япония западной или восточной страной?
Едва ли кто из ученых готов однозначно ответить на эти вечные вопросы, хотя их парадоксальность несколько спадает, если для начала разделить географический и социокультурный подходы.
Естественно, с географической точки зрения, Россия представляет собой евроазиатскую страну.
С точки зрения социально-политической культуры, несмотря на то, что азиатская часть по площади явно доминирует, Россия, на наш взгляд, принадлежит к европейской семье. А различия в социально-политической культуре (например, в электоральном поведении, ценностных приоритетах и т.д.) населения Смоленска и Владивостока, конечно, существуют, но они настолько незначительны и специфичны, что в межстрановом анализе ими можно пренебречь. В контексте социально-политической культуры Россия — западная страна. Специфику российского исторического пути, несомненно, невозможно игнорировать, но говорить о совершенно «особом пути России» — значит вставать на путь политического мифотворчества. Пожалуй, следует говорить не об «особом пути», а особой траектории постепенного возвращения России в европейскую семью.
С Японией дело обстоит тоже просто в географическом смысле. Это — азиатская, то есть восточная страна — в привычной терминологии.
С точки зрения социально-политической культуры, в японской историографии последние полвека идет дискуссия о цивилизационной принадлежности страны351. Позаимствовав на Западе основные элементы современной демократической институциональной системы, Япония в немалой мере сохранила некоторые базовые традиционные черты национального мышления. В этом ракурсе, можно назвать обе страны глобализирующимися обществами с сильными элементами традиционализма. Традиционализм, как известно, является фактором, способствующим изоляционизму и сдерживающим процессы интернационализации и глобализации.
Япония и Россия в своей истории прошли периоды полной и частичной изоляции от внешнего мира, отставая от «осевого времени» (хотя и здесь есть существенные различия). Страна восходящего солнца находилась почти в полной самоизоляции на протяжении почти трех веков — в период до 50-х годов позапрошлого века.
Россия же развивалась по более сложной траектории. После татаро-монгольского нашествия Русь оставалась в изоляции примерно такое же время. Ощущение конфессионально-культурной близости с Европой и поиски собственного пути породили проблему самоидентификации. То Россия демонстрировала обиду на то, что Запад отгораживался от нее и капризно меняла коалиционные симпатии, то пыталась доказать, что она «более европейская держава», чем сами страны Западной Европы, например, беря на себя роль «жандарма Европы» и организатора Священного союза (1815 г.). Россия, как правило, опаздывала: после Великой французской революции и наполеоновских войн европейское сознание радикально изменилось, а российская элита мыслила еще категориями предыдущего века. После 1917 г. Россия оказалась уже в полной изоляции, и в последующем продемонстрировала различные модификации изоляционизма, последствия которого чувствуются и по сей день.
Так или иначе, обе страны обладают своеобразным «изоляционистским комплексом». Если абстрагироваться от средневековых модернизаций типа петровских преобразований в России и реформ Тайка в Японии, по сути дела, в Новое время они трижды оказывались перед лицом интернационализации.
