Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Факторы институционализации меньшинств 24
1.1. Иммигрантский вопрос и поиски «чужого» 24
1.2. Движение аболиционистов и панафриканизм 42
1.3. Актуализация женского «меньшинства» 60
1.4. Гомосексуалы в политической ретроспективе 79
Глава 2. Институционализация меньшинств в контексте политических трансформаций второй половины XX — начала XXI вв. 102
2.1. Легитимация меньшинств: наднациональное измерение 102
2.2. Влияние эмансипаторских течений на дифференциацию общественно-политического дискурса меньшинств 125
Заключение 146
Библиография 150
- Иммигрантский вопрос и поиски «чужого»
- Движение аболиционистов и панафриканизм
- Гомосексуалы в политической ретроспективе
- Влияние эмансипаторских течений на дифференциацию общественно-политического дискурса меньшинств
Введение к работе
Актуальность темы
В мировой практике институционализация меньшинств в сфере политического на протяжении всей эволюции социальной организации представляет собой противоречивый и неоднозначный процесс, порождающий многочисленные стереотипы и конфликтогенные ситуации. Вплоть до XIX в. меньшинства репрезентировались в политическом дискурсе (дискурсе большинства) исключительно в логике чужеродных, враждебных, асоциальных, девиантных явлений, которых официальные институции, обрекали на позиции аутсайдеров и подчиненных объектов, отказывая, тем самым, в праве на самобытность и гражданскую самоидентификацию. Как правило, демонизация меньшинств власть предержащими сопровождалась использованием широкого спектра дискриминационных механизмов – от психологического воздействия до физического насилия – инквизиция, сексизм, расизм, андроцентризм и т.п. Однако, в середине девятнадцатого столетия в пространстве западных политий наблюдается активизация меньшинств, заявивших о стремлении к автономизации от большинства и отстаиванию своих прав в фарватере разворачивающегося эмансипаторского движения, выступающего одновременно и инструментом, и актором институционализации. В качестве основной стратегии миноритарными группами был избран курс на формирование позитивной идентичности и снятие с себя негативных ярлыков – «чужак», «враг», «перверс», «маргинал», «недочеловек» и т.п., с помощью общественно-политической борьбы при многообразии тактических моделей – от мирных манифестаций до неконвенциональных форм протеста. Стремление меньшинств к участию в поле публичной политики ведет их к легитимации своего опыта и возможности артикуляции групповых интересов, наряду с большинством.
Особый размах «расколдовывание» (пользуясь терминологией М. Вебера) или демифологизация меньшинств приобретает в XX в. – в период расцвета наций-государств, масштабной борьбы за деколонизацию, демократизации патриархатных укладов, трансформации авторитарных политических режимов в Латинской Америке, Южной и Восточной Европе. В условиях глобализирующегося мира, по инициативе ведущих западных держав, центральное место в публичной политике начинают занимать гуманистические ценности, акцентирующие внимание на индивиде как высшей социальной единице, обладающей неотчуждаемыми гражданскими правами и независимой от государства приватной сферой. В этом контексте популярным трендом является утверждение принципа толерантности по отношению к меньшинствам, конструируемого наднациональными организациями, благоприятствующими институционализации опыта «иных» социальных групп, консолидированных по признаку языка, расы, вероисповедания, гендера или сексуальной ориентации.
Актуализация меньшинств во фреймах политической сферы также опосредована обеспокоенностью международного сообщества новым витком эскалации в ряде государств дискриминационных практик – расизма, ксенофобии, виктимизации женщин, эйджизма, гетеросексизма, подрывающих демократические устои и граничащих с угрозой человеческой жизни.
В свою очередь, диверсификация политического пространства, обусловленная оформлением неоинституциональных практик меньшинств, альтернативных официальному курсу, стимулирует академическую рефлексию, отводя науке роль одного из акторов институционализации наряду с конституэнтами нормативно-правового порядка.
В широком смысле, заявленная проблематика охватывает многие группы, подпадающие под определение «меньшинства», в зависимости от исторического и политического контекста – классовые, сословные, религиозные, языковые, национальные, гендерные, возрастные, сексуальные и т.п. Существует обширный пласт научной литературы, посвященный социокультурному опыту перечисленных сообществ, где приводятся многочисленные определения меньшинств. Для проведения анализа институционализации меньшинств в поле публичной политики, автор предлагает собственную дефиницию, акцентирующую внимание на качественных характеристиках и верифицированную в ходе диссертационного исследования: Меньшинство - группа людей, консолидированная на базе отличных от разделяемых большинством населения культурных, ментальных и ценностных установок, определяющих коллективную самоидентификацию, одновременно вызывающих дискриминацию со стороны большинства, которую меньшинство стремится преодолеть, добиваясь своей легитимации (нормативно-правовой, гражданской, политической и т.п.). Выбор исследовательских кейсов, сфокусирован на трех категориях меньшинств – этнических, гендерных и сексуальных. Выборка достаточно репрезентативна. Такой подход позволяет взглянуть на заявленную проблему комплексно, избегая акцентуации на какой-либо одной детерминанте (будь то раса, язык, конфессиональная принадлежность и т.п.). Следует уточнить, что женщины, с точки зрения данной дефиниции, подпадают под маркировку меньшинства, хотя объективно пребывают в количественном большинстве, а также гомосексуалы, занимающие маргинальное положение не только в политической сфере, но и в академическом дискурсе и традиционно ассоциируемые с меньшинством. Интерпретация этнических групп в логике меньшинства также неоднозначна и зависит от конкретной политической ситуации.
Операционализация понятий
Используя категорию публичной политики, автор придерживается подходов, развиваемых отечественными политологами – С.П. Перегудовым и Н.А. Шматко.
С.П. Перегудов определяет публичную политику как «поле взаимодействия государства и других субъектов политических отношений (партий, групп интересов, общественных движений и др.), характеризующееся той или иной степенью открытости и «прозрачности».
Н. А. Шматко отмечает, что «публичная политика» есть симбиоз политического действия, научной рефлексии и акта масс-медийной коммуникации. По большому счету, она осуществляется в порядке интервенции в сферу политики экспертов, аналитиков, специалистов в области социальных наук, «интеллектуалов», публицистов и журналистов. …Задача публичной политики - достижение консенсуса, т.е. общественного согласия по фиксированным проблемам».
Степень научной разработанности проблемы
Большинство исследований, представленных в академическом дискурсе, как правило, посвящено отдельным группам меньшинств – национальным, этническим, в значительно меньшей степени – сексуальным и гендерным. При этом данные работы зачастую находятся на стыке социологии, культурологи, психологии, юриспруденции, реже – политологии (исключением является этнополитология). Классификация литературы по заданной проблематике – сложная задача. Учитывая междисциплинарный характер объекта диссертационной работы и фиксирование внимания на процессе институционализации как политической практике, автор считает целесообразным разделить библиографическую часть на два блока.
Во-первых, труды, посвященные изучению проблем маргинальности и инаковости тех или иных групп людей (или отдельных индивидов) по отношению к социальной доминанте. Подобные исследования очерчивают круг вопросов, связанных с исключением, вытеснением, продуцированием стереотипов, дискриминацией, идентификацией меньшинств в общественно-политической сфере. Многие исследователи, апеллирующие к меньшинствам, ссылаются на теорию политического конфликта Карла Шмитта, мыслящего в системе бинарных оппозиций «друг»/«враг», порождающей дихотомию «мы»/«они». Источники возникновения образа «врага» и «чужака» и их политической эволюции в различных социальных общностях исследуются в работах Г. Зиммеля, Р. Штихве, Р. Мертона, А. Шютца, а также в трудах российских исследователей - Б. Поршнева, С. Баньковской, С. Гурина, С. Савельева, О. Белохвостовой и др. Анализ процесса маргинализации и его влияния на развитие общественных отношений, формирование предпосылок дискриминации и негативных коннотаций в маркировке «маргинал», представлен в «Философии и зеркале природы» Р. Рорти, работах И. Гофмана, Э. Стоунквиста, а также – в обзоре Онзимбо Ленюнго Ж.Б., посвященном чикагской социологической школе во главе с Р. Парком, Л. Виртом, Э. Берджесом. Особое внимание уделяется механизмам культивирования стереотипов в отношении меньшинств и возможных вариантов их проекции на социокультурное и политическое развитие общества в целом, отображенных в трудах Э. Гидденса, Н. Смэлзера, М. Хайдеггера и др.
Во-вторых, это работы, сконцентрированные на изучении отдельных групп меньшинств. Сообразно избранным кейсам, данный блок можно разделить на три основные компоненты:
1) этнические и национальные меньшинства
а) труды, освещающие различные аспекты этничности в контексте трансформации национальных государств, дискуссий на уровне международных организаций, угрозы распространения расизма - О. Бауэр, К. Шмитт, Ф. Капоторти, Г. Фрунда, Дж. Ковел, Ж. Шальян, А. Фене, И. Танасе, Ф. Хэкманн и др.;
б) работы, характеризующие положение национальных меньшинств внутри отдельных государств. Например, США - В. Согрин, Л. Маганья, И. Геевский и С.Червонная и т.п.; Великобритании – А. Громыко и др.; Франции – М. Боргулев и др.; Германии – Л. Элле и др.; странах Центрально-Восточной Европы – Ш. Эттингер, И. Молодикова и др.; африканского континента – А. Давидсон и т.п.
2) женские сообщества как меньшинство в рамках доминирующей андроцентричной системы организации общественных отношений:
а) если исходить из данного в работе определения «меньшинств», то этим проблемам посвящены разнообразные исследования, - дифференцированные идеологически, - сфокусированные на угнетении, дискриминации, эксплуатации женщин в семейной, профессиональной и общественной сфере – П. Ж. Прудона, Ф. Энгельса, И. Блоха, Ч. Ломброзо, Р. Тэннэхилла, А. Бебеля и др.;
б) собственно труды, посвященные проблеме идентификации женщин, поиску путей высвобождения из-под пресса маскулинизированной картины мира – С. Л. Бем, Л. Иригарэ, В. Успенской, И. Чикаловой, Н. Пушкаревой, Е. Ярской-Смирновой и др.
3) гомосексуалы:
- исследования, в рамках которых, так или иначе, представлен ретроспективный анализ положения сексуальных меньшинств в социально-политических системах – от античного мира до Новейшего времени, отображающие трансформацию образа гомосексуала в общественно-политическом дискурсе. Это работы Г. Лихта, Ж. ле Гоффа, Х.-А. Льоренте, Ф. Мондимора, Б. Адама, Р. Нортона, Д. Хили, Э. Хайнце, А. Джагоз и др. Стоит особо выделить работы российского историка, сексолога И. Кона, одним из первых приоткрывшего «железный занавес» в отношении феномена гомосексуальности в постсоветской России.
Проблема институционализации меньшинств недостаточно исследована в политической науке, тогда как опыт меньшинств охватывает такие сферы, как политическая история, политическое участие, политическое поведение, политическая культура, идеология и т.п.
Объект диссертационного исследования - меньшинства в поле публичной политики.
Предмет исследования – институционализация этнических, гендерных и сексуальных меньшинств в пространстве политического.
Цель исследования – выявить предпосылки и тенденции институционализации меньшинств в сфере публичной политики.
Для достижения поставленной цели были выдвинуты следующие задачи:
-
Обобщить и дать анализ факторов, способствующих институционализации меньшинств в общественно-политическом дискурсе;
-
выявить специфику эволюции механизмов и способов репрезентации меньшинств с точки зрения официальных институций;
-
охарактеризовать акторов институционализации меньшинств;
-
определить роль науки в качестве агента институционализации меньшинств;
-
охарактеризовать инструментарный спектр политической самоидентификации меньшинств в контексте институционализации;
-
предложить собственную дефиницию «меньшинства» и использовать ее в качестве инструментария исследования.
Для анализа меньшинств сквозь призму политических практик необходимо сформировать модель исследования, на которую мы будем опираться. Конкретизируя исследовательский вопрос, сформулированный в цели диссертационной работы, можно условно разбить его на три составляющие:
а) В каких ситуациях, под воздействием каких факторов, происходит идентификация меньшинства? Кто/что выступает агентом конструирования представлений о том, что есть «меньшинство», а что – «большинство»? Каким образом это находит выражение в общественно-политическом дискурсе и какую роль играет наука в процессе институционализации? Вследствие чего (влияние внешних/внутренних факторов) происходит формирование групповой идентичности меньшинств, осознание себя «отличными» от других (и что собой представляют «другие»)? В чем это выражается? Каким образом это проявляется в поле публичной политики?
б) Какие требования предъявляют меньшинства, и в каких формах (путем открытой конфронтации, «подпольной» борьбы, манифестаций, митингов, участия в процессе принятия политических решений и т.п.)? Какова реакция на подобные проявления большинства и властных институций?
в) Насколько монолитно/дифференцировано меньшинство? На какие типы подразделяется и каковы параметры внутренней стратификации?
В качестве критериев анализа меньшинств были избраны следующие единицы:
1) численный состав;
2) положение в иерархии социума (субординативное – угнетаемое / недоминирующее / равное с остальными членами / супеординативное - доминирующее);
3) восприятие обществом, в том числе, властными институтами (интолернатность – неприятие / игнорирование / компромисс / защита);
4) наличие особых (аутентичных) характеристик, ценностно-ментальных установок и ориентаций, исторического и политического опыта - самоосознание себя как отличных от «других» в логике дихотомии «мы-они»; и акторов, способствующих конструированию групповой идентичности;
5) политическое поведение – степень вовлеченности в генеральный дискурс, уровень политического участия, наличие/отсутствие определенной политической стратегии, выраженной, например, в достижении гражданских прав, социокультурных и иных преференций и т.п.
Географически исследование охватывает широкий спектр стран (как в ретроспективе, так и в сравнительной перспективе) Северной Америки, Европы, Латинской Америки, африканского континента, азиатского и евроазиатского (прежде всего, России) регионов. Апелляция к западным демократиям (в США, Канаде, Европе) объясняется, прежде всего, историческими условиями, благоприятствовавшими зарождению дискурса меньшинств (эмансипаторские течения, антиколониальное движение, увеличение иммигрантских потоков, послевоенные переделы Европы, трансформации политических режимов и т.п.). Включение в поле зрения стран африканского и азиатского регионов обусловлено сохраняющимися дискриминационными практиками в отношении меньшинств, вызывающими обеспокоенность мирового сообщества и являющимися одной из ключевых гуманистических проблем современности. Более того, экстерриториальность поля исследования свидетельствует о необходимости скрупулезного анализа с выделением общих и отличительных особенностей во избежание односторонней унификации и сведения к единому знаменателю множественных вариаций сообществ меньшинств, а также схем их взаимоотношения с большинством, опосредованных типом политической ситуации (в том числе, политическим режимом).
Хронологические рамки исследования охватывают XIX – нач. XXI вв. Однако анализ институционализации меньшинств невозможен без обращения к исторической ретроспективе, когда происходит накопление опыта, связанного с гедонистическими репрезентациями древних цивилизаций, дискриминативными практиками средневековой Европы, революционными коллизиями во Франции и т.п., так или иначе стимулирующими развитие общественных дебатов по линии «мы» и «другие» («инаковые», непохожие на нас). В целом же, исследование можно разделить на две темпоральные компоненты:
1 этап: первая треть XIX – первая половина XX вв. - период, ознаменовавший складывание публичного пространства меньшинств вследствие зарождения эмансипаторских течений и усиления динамики иммигрантских потоков в развитые страны, геополитической перекройкой карты мира после Первой мировой войны и, как следствие, образования новых государств, а также рефлективного осмысления обозначенных феноменов научными кругами - социологами, культурологами, историками, философами и др.
2 этап: со II половины XX в. – до настоящего времени – дифференциация публичного поля меньшинств, детерминированная общественно-политическими течениями либертарианского толка, политическими трансформациями в Латинской Америке, Африке, Европе, России и др., разворачиванием широкоформатных дискуссий по вопросам расизма, ксенофобии, интолерантности, дискриминации на макроуровне (ООН, ЕС, НАТО, Совет Европы, Международная Амнистия и т. д.).
Методологическую основу исследования составляет совокупность теоретических подходов. В контексте анализа институционализации меньшинств основной парадигмой выступает неоинституционализм, суть которого заключается в выявлении влияния институтов на поведение индивидов, тех или иных групп людей. При этом один из теоретиков данного методологического подхода - Дуглас Норт, обращает внимание на бинарный характер институтов, разделяемых им на формальные (правила, придуманные людьми) и неформальные (общепринятые условности и кодексы поведения) практики. При исследовании меньшинств важно учитывать как соотносятся формальные и неформальные институты, какова степень их взаимовлияния в процессе институционализации. Приоритетными являются неформальные институты, имеющие три формы:
а) как продолжение, развитие и модификация формальных правил;
б) как социально санкционированные нормы поведения;
в) как внутренне обязательные для человека стандарты поведения.
В фарватере неоинституционализма, научно-методологическому преломлению меньшинства как социальной группы способствует и концепция интеракционизма (Д. Мида), объясняющая взаимодействие посредством определения того, как индивиды согласовывают интересы между собой. Более того, феномен меньшинств одновременно возможно рассматривать с позиций «ролевого подхода»: общество есть сеть взаимосвязанных позиций и статусов, в которой индивиды играют свои роли, заданные извне; и «конструктивного интеракционизма»: анализ сообществ людей через когнитивные схемы типизации – символы и знаки, объясняющие происходящее (Бергман, Лукман).
Особое значение при исследовании процессов институционализации меньшинств в политической сфере приобретает дискурс-анализ в поструктуралистской интерпретации, одновременно выступающий в качестве методологии и метода. Следуя логике основателей направления Э. Лакло и Ш. Муфф, понятие дискурса можно интерпретировать как «совокупность фиксированных значений в пределах специфической области», «борьба за то, как определить общество и личность». При этом в обществе могут существовать одновременно несколько дискурсов, отличающихся друг от друга по своей структуре, ментальным проявлениям, культурным кодам, идентичностям - позиции субъекта, предлагаемым тем или иным дискурсом. Между этими дискурсами протекает перманентная борьба за «выживание», конкуренция за придание окружающей действительности семиотических коннотаций. В то же время существует некая «узловая точка» - привилегированный знак, доминирующий дискурс (например, официальная позиция руководства страны), вокруг которого концентрируются и приобретают значения другие знаки, оказывающиеся в подчиненном положении. Особый интерес для нас, в контексте меньшинств, представляет постулат Лакло и Муфф об «области дискурсивности», куда попадают все исключенные из генерального дискурса знаки – «элементы». «Элемент – знак, значение которого еще не было зафиксировано», и он имеет многочисленные потенциальные определения, т.е. он – полисимичен - многогранен, дифференцирован. Следуя исследовательской задаче данной работы, в качестве таких элементов могут выступать этнические, сексуальные и иные меньшинства. Дискурс, постулируют поструктуралисты, есть результат артикуляции, любое действие, устанавливающее отношение среди элементов; это есть структура, открытая для изменений, многовариативный спектр артикуляций. Немаловажно, что артикуляция, в понимании Лакло и Муфф – центральное измерение «политики», «политический момент» как прерогатива в структурировании общества. При этом ведущую роль играет «идентификация», приобретаемая субъектом посредством структурирования социального мира и осуществления процедур позиционирования внутри дискурса. Субъект или группы индивидов могут иметь разные идентичности, у них всегда есть выбор. Лакло и Муфф также вводят принципиально важную для нас единицу – «другие», как результат дискурсивных практик: «Те социальные группы, которые потенциально являются носителями иных возможностей идентификации, в доминирующей идентификации подпадают под понятие «другие». В результате этого в социуме складывается система антагонизмов, преодолеть которую можно с помощью «гегемонии». Термин заимствован поструктуралистами у Антонио Грамши, который полагал: «Каждая культура проходит через свой спекулятивный или религиозный момент, который совпадает с периодом полной гегемонии социальной группы, выражающей данную культуру, и, может быть, даже с тем именно периодом, когда реальная гегемония разлагается снизу путем молекулярного процесса, тогда как система идей именно поэтому (именно для противодействия этому разложению) совершенствуется догматическим путем, становится трансцендентальной «верой». В интерпретации же Лакло и Муфф, гегемония есть не что иное как переартикуляция антагонистических дискурсивных практик. Фактически, это означает отказ элементам области дискурсивности в самобытности путем их интегрирования в общий контекст развития (возможно, путем ассимиляции, аккультурации и др.).
При анализе отдельных фрагментов диссертационного исследования использовались следующие методы:
1) сравнительно-исторический, кросс-темпоральный и кросс-национальный анализ, позволяющие проследить актуализацию вопроса меньшинств в различных культурах на том или ином временном отрезке, при экстраполяции аутентичного опыта на общемировой политический контекст;
2) метод параллельных демонстраций, с помощью которого осуществляется выявление характерных особенностей в процессе развития той или иной группы меньшинств, и, в то же время, происходит агрегация неких общих идентификационных черт;
3) мониторинг нормативно-правовой базы международных организаций и национальных государств, регламентирующих положение меньшинств в социуме;
4) мониторинг и контент-анализ материалов СМИ и интернет-ресурсов, позволяющих выявить специфические маркировки тех или иных групп меньшинств в публичном дискурсе.
Эмпирическую базу исследования составляют несколько групп источников.
Во-первых, философские, исторические, религиозные, психологические, политические тексты, определяющие ментально-ценностные фронтиры той или иной эпохи и формирующие специфические представления и стереотипы о местоположении меньшинств в социально-политической системе координат или же – вне ее. К таковым относятся диалоги Платона, исповедальные рукописи Августина Блаженного, «Суммы» Фомы Аквинского, Коран, монография французского идеолога расизма Ж. А. де Гобино, философа, настаивающего на интеллектуальной неполноценности женщины Ж. П. Прудона, психопаталогическая деградационная теория гомосексуальности (конца XIX в.) Р. Крафта-Эбинга и обзор уголовно-процессуальных инцидентов в отношении сексуальных меньшинств польского криминолога З. Старовича, а также идеологизированная программа нацизма, выраженная А. Гитлером в «Main Kampf» и т.п.
Во-вторых, труды, отражающие поиски по конструированию «иной» (позитивной) идентичности, призванные раздвинуть когнитивные рамки посредством разрушения мифов и стереотипов в отношении той или иной группы меньшинств, предлагающие различные схемы аргументаций, указывающие на угнетенное положение, специфические ценностные черты, особый путь интеграции в общественно-политический контекст т.п. Этот блок источников представлен трудами:
а) предтеч женской эмансипации и теоретиков women, gender studies – К. Пизанской, О. де Гуж, С. Де Бовуар, М. Уоллстоункрафт, К. Панкхерст, Б. Фридан, б. хукс, Г. Рубин, М. Виттиг и др. К этой плеяде можно отнести и коллективный манифест, заложивший первый камень в фундамент политизированного феминистского движения – «Декларацию чувств» (1848);
б) апологетов «особого пути развития» негроидной расы – историка, общественного деятеля У. Дюбуа, президента Ливии М. Аль-Каддафи, духовного лидера афроамериканских «революционеров» 1960-х гг. М.Л. Кинга и др.;
в) сторонников декриминализации гомосексуализма, предвестников и основателей аутентичной парадигмы квир-субъектности – К. Ульрихса, М. Фуко, С. И. Кософски, Л. Аусландер, М. Виттиг и др.
В-третьих, нормативно-правовые акты и политические документы, отражающие институционализацию меньшинств в официальном дискурсе, а также регламентирующие юридическое положение различных сообществ. Данную группу источников необходимо разбить на две составляющие:
а) документы международных организаций – пакты, конвенции, декларации, резолюции, рекомендации ООН, ЕС, Совета Европы, Международной Амнистии и др.;
б) внутреннее законодательство национальных государств – Конституции (в данном диссертационном исследовании было проанализировано 42 единицы) и поправки к ним, федеральные акты, прокламации, приказы и т.п.
В-четвертых, справочные издания, содержащие трактовки дефиниций – «меньшинства», «дискриминация», «гомосексуализм», «афроцентризм», «негритюд» и т.п.
Основные положения, выносимые на защиту
1. Институционализация меньшинств происходит под влиянием внешних по отношению к меньшинствам политических факторов, детерминированных многочисленными трансформациями – нормативно-правовыми, политико-культурными, социально-психологическими, экономическими и т.п.
2. Акторами институционализации меньшинств выступают как сами группы меньшинств, интегрированные в процесс артикуляции интересов в пространстве публичной политики, так и официальные институции (государство, международные организации и др.).
3. Политические реалии и стратегия формальных институтов, обусловленные идеологическими, культурными, религиозными, геополитическими, конъюнктурными особенностями эпохи, предопределяют модель взаимоотношений между меньшинством и большинством, и, соответственно, процесс распределения иерархических ролей.
4. Отправной точкой в актуализации меньшинств является фактор дискриминации, проявляющийся в различных политических модификациях - сексизм, андроцентризм, виктимизация, семитизм, расизм, ксенофобия, гетеросексизм, апартеид, инквизиция, рабство, холокост и т.п. Дискриминация, помимо прямого угнетения и стигматизирования, предполагает также и субординацию, т.е. подчиненность меньшинств большинству, проявляющуюся в механизме политической эксклюзии, когда меньшинства исключаются из сферы публичной политики
5. Наличие критического дискриминационного потенциала побуждает меньшинства к политической мобилизации, выражающейся в проникновении в общественно-политическое поле (первоначально – в ранге неформальной практики), конструировании собственной – позитивной – идентичности, свободной от господствующих предрассудков и нацеленной на сохранение аутентичного статус-кво, выработкой требований по искоренению насильственных механизмов и признанию гражданских, культурных, политических прав наравне с доминирующей частью общества, или же, в ряде случаев, требование автономизации от большинства (сецессионистские, сепаратистские устремления).
6. Легитимация меньшинств на глобальном уровне происходит во второй половине XX в. под влиянием геополитических процессов, связанных с послевоенной перекройкой карты мира; трансформацией авторитарных политических режимов; подъемом антиколониалистского и эмансипаторских движений; усилением иммигрантских потоков и т.п. Происходит включение вопроса меньшинств в повестку дня, когда он широко дебатируется на официальном уровне – либо на базе международных организаций (ООН, ЕС, Международная Амнистия и т.п.), либо в пространстве внутренней политии, а также отражается в создании специальных академических штудий (этнических, женских, гендерных, квир и др.).
7. В отдельных случаях легитимация меньшинств сопровождается легализацией - юридическим признанием, нормативным закреплением статуса и особых прав меньшинств. Оно может быть – относительно полным, когда за представителями меньшинств закрепляется весь перечень гражданских прав, присущий большинству и законодательно пресекаются любые попытки дискриминации, или – частичным, когда за меньшинствами формально закрепляются отдельные права (например, декриминализация гомосексуалов в России), но им по-прежнему отказывают в равноправии с большинством.
8. Предложенная автором дефиниция «меньшинств» основана на подходах к определению, разработанных представителями ООН (Ф. Капоторти и др.), европейского научного сообщества (Ф. Хекманни др.), а также на эмпирическом опыте институционализации этнических, гендерных и сексуальных меньшинств. Определение акцентирует внимание на субъектном потенциале той или иной группы меньшинств, т.е. наличие равных с большинством политических и гражданских возможностей при отстаивании групповых интересов и интеграции в поле публичной политики с целью участия в процессе выработки и принятия решений.
Научная новизна исследования
В современной научной традиции (как мировой, так и отечественной) меньшинства рассматриваются в узком ключе, концентрирующем внимание на одном измерении: например, женщины в феминистских исследованиях, представители иной расы в этнополитологических лабораториях или гомосексуалы в квир-штудиях. Новаторство данного диссертационного исследования заключается в комплексном анализе меньшинств и фокусировании внимания на институционализации отдельных сообществ, включающим концептуализацию дефиниции «меньшинства» с учетом политического опыта отдельных групп.
Теоретическая и практическая значимость работы
Результаты исследования могут быть использованы для дальнейшей разработки и более детальной конкретизации теоретических вопросов, связанных с политическим участием, политической социализацией и адаптацией меньшинств и т.д. Материалы исследования также могут быть востребованы на уровне деятельности международных и локальных организаций (в том числе, правозащитных ассоциаций), национальных правительств при интеграции аутентичного опыта меньшинств в общий социально-политический контекст развития, выработки стратегических решений и рекомендаций (в частности, на уровне законодательства) по нивелированию конфликтных ситуаций, вызванных интенсификацией дискриминационных настроений. Вариант реконцепции определения «меньшинства», предлагаемый в заключительной части данной диссертационной работы, может быть включен в современные справочные издания политологического характера. Кроме того, материалы и выводы исследования могут быть задействованы при разработке учебных курсов «Политическая социология», «Политическая психология», «Политическая конфликтология», «Гендерная политология», а также для введения в учебный процесс тематических спецкурсов или спецсеминаров по квир-идентичности (способствующих повышению уровня терпимости и адекватного восприятия «иной» сексуальности).
Апробация работы
Отдельные фрагменты диссертационного исследования изложены автором в докладах и выступлениях на научно-практических конференциях.
Иммигрантский вопрос и поиски «чужого»
Концепт дискурса, в особенности, в поструктуралистской интерпретации, вскрывает один из значимых механизмов исследования меньшинств, а именно - процесс конструирования идентичности, порождающий социальные антагонизмы. Лакло и Муфф апеллируют к категории «других», противопоставляя ее превалирующему дискурсу. В результате этого появляется система бинарных оппозиций «свой» - «чужой», «друг» - «враг», «мы» - «они» (модель, активно используемая во второй половине прошлого столетия для репрезентации интеракций по линии «большинство» - «меньшинство»). Достаточно красноречиво и метафорично подобная дихотомия проиллюстрирована Р. Киплингом в одном из стихотворений:
Папа, мама и я,
Сестренка и тетя знаем:
Люди, такие как мы, это Мы,
А все остальные - Они.
Они далеко-далеко,
А мы - это те, кто рядом,
Но, только представьте себе, ведь Они
до
Считают: Они - это Мы.
Исследователи подчеркивают, что конструирование образа «врага», «чужака» является неотъемлемым атрибутом существования любой социально-политической организации. Наличие оппозиции «друг - враг», следуя логике Карла Шмитта, опосредует конституирование политического (в том числе, государства) и его производных.
Французская философ-экзистенциалист Симона де Бовуар в преамбуле к своему трактату «Второй пол» заявляет, что «Другое» есть фундаментальная категория человеческой мысли: «Ни один коллектив никогда не определит себя как Нечто, сразу же не поставив перед собой Другого»99. Другой - человек, отличный от меня, он выступает как граница моего бытия1 . С этим постулатом вполне соотносятся умозаключения биолога Конрада Лоренца, настаивающего на том, что система градации на «своих» и «чужих», априорно присущая всем живым организмам, продуцирует формирование стереотипов, без которых невозможно существование. Еще древнегреческий философ Гераклит отмечал, что согласие с собой зависит от наличия враждебного. В случае же утраты представлений о «чужом», анализируя трансформацию образа «врага» замечает Андрей Савельев, в обществе наступает период «жертвенного кризиса»101, при котором все члены общины становятся врагами, и «истребляют» друг друга. В этом русле и рассуждения французского философа, антрополога Рене Жирара, который в трактате «Насилие и священное»102 приходит к выводу, что замкнутость общества, непроницаемость его границ для «чужих» провоцирует инкубационное вынашивание суррогата «врага» из числа «своих», так как любая человеческая организация неспособна к саморазвитию без «ритуала очистительного жертвоприношения», без апелляции к насилию ради самосовершенствования.
Обособление инородных элементов в отдельную касту восходит к родоплеменной политической организации общества, где достаточно распространен традиционный архетип врага — «хомо хостилис»: человек враждебный, «козел отпущения», агрессор, безликая опасность, богоненавистник, варвар, преступник, садист, воплощение зла, смерть, еретик. Такого рода враждебность находится в жесткой связке с дескрипцией чужеродности, глубоко укоренной в любом человеке на уровне инстинкта, призванной безошибочно разграничивать «свою» и «иную стаю», проводить ватерлинию между знакомым и загадочным, неизвестным и «опасным». Под воздействием архаичной логики складываются характерные антитезы: «племя - враг племени», «хозяин - гость», «свой - чужой». Для того, чтобы появился субъект «мы» (то есть, сформировалась групповая идентичность), отмечает советский антрополог и историк Борис Поршнев , обязательно требуется дистанцирование от какого-либо «они», как правило, в примитивном дискурсе это «враждебные духи, творящие зло». При этом образ «мы» цементируется с помощью механизмов подражания и заражения людей, находящихся в ведении вождей, шаманов, элитарных прослоек, а «они» путем отказа от этих механизмов. Особую роль в конструировании «врага» играл мистицизм, культовые отправления, вера в трансцендентальные силы. Например, этнографы, занимавшиеся изучением древних австралийских племен, отмечали, что среди них было распространено обостренное чувство страха, неприязни друг к другу: «всякую боль, смерть и другие беды австралийцы приписывали колдовству людей чужого племени, общины. Чаще всего подозрение падало не на какое-то лицо, а вообще на чужую группу» . В то же время, уже в рамках первобытнообщинного строя, проявляется дуализм отношения «своих» к «чужим», при котором доминируют негативные интенции. С другой же стороны, «чужак» может быть полезен при обмене какими-либо товарами, которых нет у «своих», поэтому возможно налаживание определенных экономических контактов, не ведущих, тем не менее, к снятию ярлыков «чужеродности». «Когда я говорю, что можно доверять чужаку [в случае взаимовыгодного сотрудничества — курсив мой - А.Г.], это не значит, что он мне нравится или что мне интересна его судьба. Все это нужно мне, чтобы иметь с ним дело...»105, - апеллируя к меркантильным соображениям, отмечает Пол Сибрайт.
Впрочем, пионерами в формировании эпистемологии социальных антагонизмов выступали отнюдь не этнографы. Впервые к теоретико-эмпирическим изысканиям касательно проблемы «другого» обращаются социологи, этносоциологи и культурные антропологи в начале XX в., явившихся предтечами институционализации меньшинств в общественно-научном дискурсе. В этом контексте эпитет «другой» тождественен понятию «инаковость», которое можно определить как свойство, отличающее индивидов/отдельных групп от доминирующей части социального организма - «большинства» (генерального дискурса, постулирующего «инаковость»). При этом различия могут базироваться не столько на физиологических, сколько на социокультурных, экономических, тендерных признаках.
Одним из побудительных мотивов к изучению феномена «инаковости» послужили усилившиеся миграционные потоки из стран Европы - Англии, Ирландии, Германии, Скандинавии, Польши, Италии; стран Балканского полуострова и Латинской Америки (преимущественно, Мексики) в Соединенные Штаты. Согласно статистическим данным, приводимым Брауном и Русеки, в период с 1820 по 1936 гг., численность белых иммигрантов с европейского континента достигла 38 млн человек.106 Здесь стоит отметить, что представители европейского иммигрантского консорциума довольно быстро адаптировались к образу жизни американцев, так как их ментальные ценности незначительно отличались от доминирующей англосаксонской культуры. Наивысшие миграционные показатели зафиксированы в 1870-1920 гг., когда наряду с европейцами страну наводнили мексиканцы, - 26 млн чел.107
Движение аболиционистов и панафриканизм
Серьезным импульсом и фактором институционализации меньшинств, обусловленной «иной» социально-политической практикой, в XIX - нач. XX вв. послужило зарождение эмансипаторских течений (т.н. «первой волны») — движение против сегрегации афроамериканцев, антиколониальное, феминистское движения, и неустойчивое, одновекторное движение сексуальных меньшинств в Германии и Англии. Их появление пошатнуло консервативные устои, обнаружив, что общество не есть монолитный каркас, а представляет собой дифференцированное пространство, состоящее из групп, обладающих чертами самости, выражающимися в групповой идентичности. Во главу угла ставилась «инаковость» / «друговость» (правда, в отличие от официальных институций, наделяющих данный термин негативными коннотациями, некоторые группы меньшинств - гомосексуалы, женщины, этнические группы — использовали его в качестве базисного элемента самоидентификации) - непохожесть данных общностей на доминирующий дискурс (будь то «маскулинный», или «белый»), и стремление отстоять свое право на равное существование, включая участие в гражданских институтах. Но, при этом, данные группы старательно избегают интерпретации собственного опыта с позиций меньшинства. Консолидирующим мотивом, негласно объединившим эмансипаторские течения, явился фактор дискриминации как политической практики физического, психологического и морального притеснения миноритарных сообществ: впрочем, этот атрибут стигматизированных групп, идентифицируемых как меньшинства, будет широко признан лишь в 1940-50-е гг. Немаловажно, что зарождавшиеся освободительные движения афроамериканцев, антиколониалистов, женщин и гомосексуалов привнесли в общественно-политическую и политико-культурную среду альтернативное видение проблемы социальных антагонизмов сквозь призму собственного опыта, самоощущения и ментальных ценностей. С активизацией эмансипаторских течений реализуется тот самый принцип концепции Карла Шмитта, определявшего в качестве причины конфликтов между «друзьями» и «врагами» политическую противоположность как самую крайнюю и интенсивную форму противоречий, протекающих «в экстремальных условиях» .
Форпостом эмансипации в XIX в. становятся Соединенные Штаты, где на повестку дня выносится «негритянский вопрос». В США процесс укрепления новообразованного государства, - первой в своем роде «чистой» демократии, - сопровождался экстенсивным развитием системы рабства. Крупные плантаторы Юга, занимавшиеся хлопковым производством, в целях экономии средств, вместо машинного труда активно использовали дешевую рабочую силу афроамериканцев. На конвейер также было поставлено «разведение» рабов для последующей продажи соотечественникам. Количественно афроамериканцы явно уступали белому большинству, однако их доля в общем разрезе населения США, по сравнению с иными этносами, выглядит достаточно убедительно. За полтора века рабства в США было ввезено порядка 1А млн африканцев. В 1770 г. количество черных рабов - 459, 8 тыс., а к 1790 г. их доля возросла практически вдвое, составив 0,8 млн человек из 39 млн от общего населения Америки (или 19,3%)140. К 1860 г. в США насчитывалось более 4 млн негров141 (или 14,1% от общего числа населения), тогда как к 1900 г. этот показатель практически достиг 9 млн (или 11,6%).
Система рабства, популяризируемая представителями сельскохозяйственной аристократии южных штатов Америки, открыто пропагандировала всевозможные формы дискриминации по отношению к афроамериканцам, легитимированные центральным правительственным курсом, относящим рабов к социальным перверсиям. Первые упоминания об образе «чернокожего» как девиации относятся к 1670-м гг., когда в штате Вирджиния было принято законодательство, закреплявшее рабский труд за африканцами. В первой же половине девятнадцатого столетия, в целях оправдания эксплуатации темнокожего населения, в элитарной прослойке американцев вызревают утилитаристские идеологемы. Так, седьмой вице-президент США Д. Кэлхун (член Демократической партии, или «партии нуллификаторов»), придерживаясь тезиса о «естественном неравенстве», доказывал, что рабовладение - не что иное как «всеобщее благо», поскольку только рабство может превратить «черных варваров» в человеческие существа. При этом г-н Кэлхун проводил параллели между «американскими неграми» и африканскими, настаивая что первые в несколько раз превосходят вторых и интеллектуально, и физически, и морально142. Правда, в конце XIX - начале XX вв. (уже после ликвидации рабства) рядом исследователей приводятся контраргументы, доказывающие, что эксплуатация негров наложила серьезный отпечаток на психологическое и физиологическое состояние черных жителей США, отчуждаемых от сородичей, обитающих на африканском материке, фактически стирая в порошок априорные генетические черты. «В Африке негры - мужественны и воинственны; в Америке и Вест-Индии они до некоторой степени обессилены, психологически подавлены годами насильственного труда и рабства», 43 - замечает эзотерик, ученица известного спиритуалиста Е. Блаватской Алиса А. Бейли. В то же время, теософ убеждена, что «негр» -как абстрактная этническая единица — «одарен от природы», обладая мощным творческим потенциалом и способностью достигать высших ступеней ментального развития. Но при одном условии — «если его обучать и тренировать» (безусловно, эту миссию на себя должно возложить «цивилизованное большинство»), и отсюда следует феноменальный эпикриз - именно тогда «негр» станет «совсем как белый человек».
Так или иначе, но, с легкой руки официальных властей, происходит постепенное дистанцирование белого населения от представителей «низшей расы» рабов, причисляемой к бесправному «грязному» меньшинству, служащему инструментом хозяйствования. В качестве стигмы, клеймившей афроамериканцев и обрекающей последних на долю угнетенных, занимающих подчиненное/недоминирующее положение, становится черный цвет кожи - основной аргумент, побуждавший к проявлению расистских тенденций, и укоренению клишированных схем в сознании белых американцев (отголоски коих наблюдаются и по сей день). В этом ключе наиболее востребованной становится постулат об «иерархии рас» французского дипломата, писателя Жозефа Артура де Гобино (основной труд - «Опыт о неравенстве человеческих рас»), увидевший свет в I половине XIX в. Согласно умозаключениям графа, человечество состоит из 3 основных рас: белой (венца творения, идеала, наделенной высшими духовными и умственными качествами, априори обладающей монополией на ум и красоту), черной (близка к животному миру, эмоционально неустойчива, нечистоплотна и низкоморальна) и желтой (проникнута утилитаризмом, и ей не свойственны героические порывы)144. Тезисы де Гобино были успешно имплантированы в американскую социальную организацию, дав, тем самым, пищу для культивирования белого дискурса — непримиримого антагониста чернокожего раба, представляемого как грязное, лишенное интеллектуальных способностей, животное. По мнению Дж. Ковела, чернокожие воспринимались американцами как зло: «невыносимо грязные, отвратительные ... , таящие смертельную опасность; гибельное, разрушающее, зловещее... несущее клеймо позора, непристойного греха»145. В противовес им - «белые американцы» - «аристократы кожи»146, интеллектуалы, представители «благородных» профессий. Многим позже, известный борец за гражданские права африканцев, историк Уильям Дюбуа подтвердит «популярность» и «универсальность» постулатов де Гобино, отмечая: «Негр» ассоциировался у белых с деградацией, рабским положением, лживостью, трусостью, неспособный на «прекрасные поступки», тогда как «все подлинные успехи в развитии культуры принадлежали белым. ... Первая печатная книга, порох, способ выплавки железа, основа социальной организации общества, не говоря уже об основах политической жизни и демократии — все эти открытия без тени смущения приписывались исключительно белой расе и нордической Европе».147 Более того, эффективным проводником негативного образа темнокожего населения (без градации на мулатов, метисов и др.) в XIX - нач. XX вв., как отражение реальности, выступает и художественная литература, почитаемая в аристократических кругах, кишащая предрассудками и уничижительными эпитетами.
Гомосексуалы в политической ретроспективе
К спектру факторов, оказавших влияние на институционализацию меньшинств на стыке XIX и XX вв., помимо аболиционизма и феминизма, относится и политический опыт такой категории, как гомосексуалы. С одной стороны, речь идет о непосредственной инклюзии сексуальных меньшинств в «политический конфликт» (по Шмитту), когда они выступают акторами, способствующих институционализации, обретая признаки социокультурной общности (как в Германии, например). С другой же, публичный «каминг-аут» гомосексуалов (официальное раскрытие сексуальной ориентации) - суть не простая констелляция, а результат продолжительной перманентной дискриминации, в большей степени, обусловленной экспансией христианской догматики, а впоследствии, юриспруденции и медицины (в особенности, психиатрии). Правда, об ужасах «темных веков» в отношении «содомитов» мировая общественность узнала лишь в контексте препарирования нацистского и советского тоталитарных режимов. Как и практика сегрегации афроамериканцев в США или результаты расовых войн в Африке дискриминация гомосексуалов в полной мере раскрывает действие механизмов исключения «чужаков» - «не таких, как мы», а, следовательно, «врагов», с которыми необходимо бороться. Более того, в современной интерпретации, дефиниция «меньшинства», чаще всего, ассоциируется именно с категорией меньшинств в сексуальной сфере.
До установления доминирующей роли церкви в раннем Средневековье, во многих культурах «содомию» не отождествляли со «смертным», «грязным», «противоестественным» грехом, а воспринимали как обычное формализованное явление. Так, философы Древней Греции поэтизировали связь взрослых мужчин (erastes) с допубертатными мальчиками (eromenos), возводя ее в ранг неформальных, но не запрещенных, практик, которые были широко распространены, как в среде высшей знати, так и среди горожан и даже среди обитателей Олимпийского пантеона: Аполлон и Зефир, к примеру, добивались внимания сына спартанского царя Амикла Гиацинта; Зевс увлекся Ганимедом; Гермес - Персеем; Эрот считался покровителем не только гетеросексуальной, но и гомосексуальной любви; возлюбленным непобедимого воина Ахиллеса, согласно изложению Гомера и Лукиана, был Патрокл. Секс был чем-то, что кто-то делал с другим, и анатомический императив диктовал, чтобы этот кто-то был мужчиной...196 В античной истории зафиксировано немало случаев политических убийств, совершенных мальчиками - возлюбленными власть предержащих: Архелай из Македонии, Гиппарх из Афин, Александр из Фив. Рэй Теннэхилл замечает, что «мотивы могли быть различны, но, поскольку убитыми оказывались тираны, педерастия приобрела политический оттенок, репутацию любви к свободе, которая возвышала ее в глазах афинян». Корни греческой идеализации и политизации однополой любви историки обнаруживают в милитаристской Спарте, где существовала половая сегрегация, а педерастия рассматривалась как один из признаков доблести, пребывая в ассоциативной взаимосвязи с военными успехами (помимо Спарты, аналогичные воззрения преобладали на греческом острове Эвбея и блотийском городе Фивы). Об этом повествует Платон в своей оде однополой любви «Пир»: « ... сражаясь вместе, такие люди даже и в малом числе побеждали бы, ... , любого противника: ведь покинуть строй или бросить оружие влюбленному легче при ком угодно, чем при любимом, и нередко он предпочитает смерть такому позору; а уж бросить возлюбленного на произвол судьбы или не помочь ему, когда он в опасности, — да разве найдется на свете такой трус, в которого сам Эрот не вдохнул бы доблесть, уподобив его прирожденному храбрецу? И если Гомер говорит, что некоторым героям отвагу внушает бог, то любящим дает ее не кто иной, как Эрот». В Фивах, отмечает Ксенофант, даже существовал особый «священный отряд», состоящий из трехсот мужчин, образующих любовные тандемы.
Как правило, педерастия не регламентировалась институционально, пребывая на вольных хлебах, без интервенции государства в частную жизнь. Правда, в начале VI в. до н.э. правитель Солон (также не чуравшийся мальчиков-эроменос) решился на лимитирование сексуальности греков, издав специальный закон. Прежде всего, он касался рабов, не имевших право вступать в связь со свободными юношами, и тех, кто побуждал мальчиков к проституции, а также, пишет немецкий историк Ганс Лихт, взрослых мужчин, проникших в «гимнасии» (где обучались подростки) без специального разрешения199. В последнем случае, высшей мерой наказания была смертная казнь. Но эти законы распространялись лишь на афинских граждан, в то время как руки иностранцев (эмигрантов) были развязаны. Инициативы Солона были нацелены, скорее, на искоренение педофилии, а не педерастии как устойчивой социально-политической практики, постепенно приобретшей черты традиции, ментальной и культурной ценности. Таким образом, мы видим, что гомосексуалы античности, окруженные благодатной почвой для существования, в том числе, и в стенах государственных учреждений, не чувствовали себя «иными», и, тем паче, не являлись меньшинством. Во фреймах нашего исследования также целесообразно упомянуть о том, что античный гомосексуализм отнюдь не монолитен, а многогранен: помимо erastes/eromenos на сексуальном фланге фигурировали андрогины («двуполые» - прародители всех живых существ, согласно сказанию Платона), трансвеститы (облачавшиеся в одежды противоположного пола, нередко в целях отправления религиозных культов) и др.
Гомосексуальность как интегративная культурная компонента процветала в племенах Северной и Южной Америки. Среди аборигенов Новой Гвинеи и Меланезии был популярен обряд инициации, включавший в себя процедуру осеменения. Подразумевалось, что мальчик сможет стать настоящим мужчиной только в том случае, если будет осеменён взрослым соплеменником, передающим лучшие черты: мужественность, храбрость, отвагу. Схожий ритуал имел место у племён Бразилии (яноамо, бороро), Аргентины, Чили (арауианы) и Амазонии. Среди народностей Сибири и Дальнего Востока (чукчи, алеуты) укоренился институт бердачества (от исп. bardajo - «мальчик на содержании»). Бер дачи носили женскую одежду и исполняли функции женщин, ведя домашнее хозяйство. Аналогичные примеры можно обнаружить и у североамериканских племен, исходя из заметок путешественников XVIII в. У японцев, считавшихся до XIX в. самым терпимым народом, наличествовала эстетизация мужского тела, а самурайская гомоэротическая дружба являлась политическим феодальным институтом .
Влияние эмансипаторских течений на дифференциацию общественно-политического дискурса меньшинств
Как уже отмечалось выше, дискриминация как негативная практика, неприемлемая в условиях становления принципиально новой мировой политической системы, была осуждена Уставом ООН и ЕЭС. Но эти документы носили рекомендательный характер, тогда как, де-факто, ущемление индивидов на основе расовой, этнической, половой или сексуальной идентификации сохранялось. Яркое подтверждение тому -США, руководство которых инициировало создание ООН, но внутри страны по-прежнему оперировало механизмами сегрегации афроамериканцев (чего только стоят суды Линча301), коренного индейского населения, виктимизации и дискриминации женщин в общественной и профессиональной сфере, а также многочисленными законами о нравственности (таких, как Комстокский акт 1873 г., разработанный активистом антипорнографического движения и основателя Нью-Йоркского общества подавления пороков Энтони Комстоком302), в частности, эксплуатирующими негативный образ «содомитов» («сексуальные преступники», «педофилы», «маньяки», «извращенцы»), подвергавшимся арестам, избиениям полицией, а в 1940-50-е гг., наряду с коммунистами, - «охоте на ведьм» сенатора Маккарти. Предрассудки в отношении меньшинств культивировались и в Англии, переживающей кризисные тенденции, вызванные коллапсом колониализма. В 1947 г. из Содружества вышла Индия — «жемчужина в короне Британской империи», в 1960 г. - независимость провозгласили 17 африканских государств , что вызвало приток иммигрантов. Национальные сообщества, в особенности, негроидного происхождения, воспринимались англичанами как бельмо на глазу, варварское меньшинство, о чем красноречиво свидетельствуют отчеты психиатрических учреждений, в которых иммигранты вынуждены были проходить унизительную процедуру обследования: « ... в системе охраны психического здоровья этнические меньшинства продолжали рассматриваться как «девианты», в том или ином отношении отклоняющиеся от белой нормы ... » , - отмечает С. Сашидхаран.
Печать деколонизации оставила свой след и на облике Франции, где расистские буллы летели в адрес выходцев из Северной Африки (экс-доминиона) в большем количестве, нежели в сторону иммигрантов из Тропической Африки и Азии. «Принадлежность к исламу и соблюдение исламских традиций еще в большей мере заставляло представителей коренного населения видеть в выходцах из Северной Африки чужаков»,305 -подчеркивает аналитик российской исследовательской группы РА Мирон Боргулев.
Поддержание духа ксенофобии внутри национальных государств никак не увязывалось с прокламацией этими же государствами гуманистических ценностей на мировой трибуне. Дискриминативные сентенции выглядели архаичными пережитками, тормозящими воплощение в жизнь принципа эгалитаризма, столь полюбившегося Западу. С другой стороны, реконструкция политических систем поствоенной эпохи, так или иначе, нарушила привычный социальный баланс (беспрекословный мажоритарный гегемонизм), открыв лазейки для инициирования меньшинствами позитивной «инаковости» на уровне публичной политики. Более того, геополитические рокировки пошатнули традиционные устои консервативного Запада, вызвав болезненную для властных институций ресоциализацию, сопровождавшуюся идеологическими поисками — ослаб институт пуританской семьи, ортодоксальная религия теряла консолидирующую функцию, новая генерация молодежи не признавала авторитеты, осуждая милитаризм ведущих держав. Подобное брожение умов неизбежно вело к социальному взрыву, «революции ценностей», вылившихся в мощное эмансипаторское течение меньшинств (превосходящее по масштабам течения XIX - нач. XX вв.), обусловленное отчасти экспансией идеологии «новых левых», среди вдохновителей которого выделяют -Франца Фанона (участника национально-освободительного движения Алжира, ратовавшего за открытую борьбу) и представителя франкфуртской школы Герберта Маркузе. В 1968 г. Маркузе с трибуны заявлял о необходимости серьезной борьбы: «...в условиях псевдодемократии мы противопоставлены консервативному большинству, которое опирается на само себя и самовоспроизводится, обладая иммунитетом ко всяким радикальным изменениям... Цель, к которой мы должны стремиться, это не большое централизированное и организованное движение, но направленные против определенных нарушений локальные политические действия -беспорядки, восстания в гетто и т.п. ... среди вас есть также люди — мужчины и женщины, белые и черные, которые настолько свободны от агрессивных и подавляющих негуманных потребностей и ориентиров эксплуатационного общества, что способны работать во благо общества без угнетения» .
Одними из первых на рельсы эмансипации (как и в XIX в.) встало чернокожее население США, открыто объявившее о конфронтации с официальной «белой» властью. Афроамериканское меньшинство включается в политический процесс, добиваясь гражданских прав, и, пытаясь отстоять свою идентичность и культурную аутентичность. Их выступления обернулись прелюдией к возрождению эмансипаторских движений. Лейтмотивом борьбы афроамериканцев становится противопоставление образа «черного раба» - эксплуатируемого, угнетаемого и бесправного представителя меньшинства дискурсу «белого человека» - узловой точке (следуя теории Лакло и Муфф), ретранслирующей положение коренных американцев как хозяев, господ, регалийным атрибутом которых служит цвет кожи. Импульсом к серии массовых протестов стал инцидент, произошедший в 1955 г. на юге США в г. Монтгомери, когда сорокадвухлетнюю афроамериканку Розу Парке арестовали за отказ уступить место в автобусе белому пассажиру. Последовал многодневный бойкот системы общественного транспорта, что повлекло потерю средств местным бюджетом. В акции протеста особо отличился молодой пастор-баптист Мартин Лютер Кинг, в дальнейшем провозглашенный духовным и идейным вдохновителем движения афроамериканцев. Кинг, как и некогда Дюбуа, призывал к тактике ненасильственных действий - несанкционированным акциям протеста, демонстрациям, забастовкам. В своей книге «Куда мы пойдем отсюда: хаос или сообщество?» Мартин Лютер предостерегал, что общество не может двигаться вперед по пути прогресса, кардинально не пересмотрев прежние ценности «вещизма, стремления к наживе, расизма» и т.д.
Апофеозом затяжного протеста черного меньшинства стал марш гражданских прав на Вашингтон в 1963 году (нередко события 1950-60-х гг. называют «революцией гражданских прав»), когда Мартин Лютер Кинг произнес культовую речь «I have a dream», моментально преобразованную в манифест всего движения: «...Настало время выйти из темной долины сегрегации и вступить на залитый солнцем путь расовой справедливости. Настало время открыть двери возможностей всем Божьим детям. .. . у меня есть мечта, что настанет день, когда четверо моих детей будут жить в стране, где о них будут судить не по цвету их кожи, а по тому, что они собой представляют» (в полной мере, «мечта» Кинга осуществилась в январе 2009 г., когда Белый Дом - беспрецедентный случай - занял представитель чернокожего этнического меньшинства - Барак Хусейн Обама). Под давлением темнокожих активистов, в 1963 г. президент Джон Кеннеди дважды обращался к Конгрессу, подчеркивая, что расовая дискриминация не только задерживает развитие экономики страны, но и затрудняет «осуществление Соединенными Штатами руководства в мире, показывает, что то, к чему мы призываем за границей не осуществляется нами у себя дома».309 В итоге, в 1964 г. Конгресс США ратифицировал Закон «О гражданских правах», упразднивший сегрегацию в общественных местах и дискриминацию при приеме на работу. «Для работодателя считается противозаконной практикой найма ... ограничивать, сегрегировать или классифицировать работников или лиц, подающих заявление о приеме на работу, каким-либо образом, который лишает, или может лишить, какое-либо лицо возможностей трудоустройства ... на основании расы, цвета кожи, вероисповедания, пола или национальной принадлежности»310.
