Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Теоретические основы исследования философско-педагогического содержания публицистики В.В.Розанова 12
1. Особенности организации научного подхода к творческому наследию В.В.Розанова в современном розановедении 15
2. Методология изучения философски-педагогического компонента публицистики В.В.Розанова : 31
3. Философско-педагогические идеи В.В.Розанова в историко-культурном контексте конца XIX - начала XX вв 49
Глава II. Семья и семейное воспитание в публицистике В.В.Розанова 70
1. Генезис семейной темы: проблема соотношения творчества и биографии 74
2. Теоретические поиски начала 1890-х годов: социально-педагогический взгляд на семью 99
3. Публицистика второй половины 1890-х - начала 1900-х годов; философско-педагогическое обоснование "семейного вопроса" 130
Заключение.
Литература..
- Особенности организации научного подхода к творческому наследию В.В.Розанова в современном розановедении
- Философско-педагогические идеи В.В.Розанова в историко-культурном контексте конца XIX - начала XX вв
- Генезис семейной темы: проблема соотношения творчества и биографии
- Публицистика второй половины 1890-х - начала 1900-х годов; философско-педагогическое обоснование "семейного вопроса"
Введение к работе
Актуальность исследования определяется значимостью изучения духовного наследия отечественных мыслителей для целостного осмысления проблем современности. Конструктивный диалог с прошлым позволяет увидеть историческую глубину многих сегодняшних проблем и, тем самым, по-другому оценить перспективы их решения.
Одна из таких проблем - характерная для последних лет "дисфункция семьи как воспитательного института"( 29,28 ), первопричину которой специалисты в области теории семьи усматривают в том, что в понятие человеческого благополучия сегодня не входит понятие семьи и детей (88). Следовательно, трудности реализации воспитательного потенциала современной семьи нельзя объяснить только социально-экономическими условиями - нужен более общий подход к семье. Об этом свидетельствуют, в частности, тенденции к объединению усилий представителей разных наук в рамках специально обобщающей знания о семье дисциплины - фамилистики, нуждающейся, по мнению большинства ученых, прежде всего в разработке собственной методологии (экспертный опрос проводился в 1996г. Государственным НИИ семьи и воспитания (45)).
Представляется, что в поисках такой методологии способно помочь обращение к русской религиозно-философской традиции второй половины XIX - начала XX веков, когда, в размышлениях Ф.М.Достоевского, Л.Н.Толстого, В.С.Соловьева, Н.Ф.Федорова, П.Л.Флоренского и др., проблемы семьи связывались не только с социокультурным контекстом, но и с фундаментальными вопросами бытия и познания. К этому периоду и к этим традициям относится и творчество В.В.Розанова (1856-1918 гг.) писателя, философа и педагога, чье наследие одухотворяет своеоб-
разная "поэзия семьи" (М.М.Пришвин) и буквально пронизывает идея "защиты" семьи как нравственной основы общества (В.В.Зеньковский).
Благодаря появившимся в последнее десятилетие исследованиям, где предпринимались попытки целостного осмысления жизни, личности и творчества В.В.Розанова (А.Н.Николюкин, 1998г.; С.Н.Носов, 1993г.; В.К. и СВ. Пишун, 1994г.; В.Г.Сукач, 1992г.; В.А.Фатеев, 1991г.), известны его заслуги в деле реализации этой идеи на практике - именно В.В.Розанов был одним из инициаторов изменения семейного законодательства Российской Империи и отмены статуса "незаконнорожденных детей" в начале 1900-х гг. Добился этого В.В.Розанов прежде всего своей литературной деятельностью, в которой законченному проекту религиозно-правового регулирования семейных отношений (книга "Семейный вопрос в России», 1903г.) предшествовали философские размышления о семье в литературной и педагогической публицистике 1890-х гг. (работы о Ф.М.Достоевском и Л.Н.Толстом, сборник "Сумерки просвещения»).
Не случайно в посвященной В.В.Розанову литературе достаточно давно утвердилось мнение о "семейной теме" как одной из центральных в его творчестве (А.С.Глинка-Волжский, 1904г.; А.Белый, 1910г.; Д.С.Мережковский, 1913г.; Н.А.Бердяев, 1914г.; В.Б.Шкловский, 1921г.). Некоторые современные авторы вообще считают именно вопросы семьи главными для В.В.Розанова: с одной стороны, определяющими идейную направленность и проблемное "поле" его работ, с другой -опосредующими розановский подход к любым темам и потому придающими этому подходу неповторимый колорит (Е. В. Барабанов, ""А.Н.Николюкин).
Однако и в прижизненных В.В.Розанову комментариях, и в более поздних работах (судя по в высокой степени репрезентативной антологии "В.В.Розанов: pro et contra", 1995г.), а также в розановедении 1990-х
годах, семейная проблематика его творчества рассматривается главным
образом в контексте особенностей его судьбы и идейных исканий (во
просы брака/пола в религиозном аспекте на грани антихристианства), но
задача выяснения философско-педагогического значения семейной темы
специально не ставится. В то же время исследователи достаточно опре
деленно указывают на наследие В.В.Розанова как яркий пример свойст
венного русской культуре рубежа XIX-XX вв. философско-
педагогического подхода, подчеркивая, тто именно В.В.Розанову при
надлежит приоритет постановки вопроса о необходимости философско
го осмысления событий и явлений повседневной образовательной и вос
питательной практики (А.В.Барабанщиков, Е.П.Белозерцев,
С.А.Золотцев, С.В.Пишун, В.Н.Щербаков). Подтверждают этот тезис и
недавние кандидатские диссертации, позволяющие судить об особенно
стях образовательной концепции В.В.Розанова (А.Е.Крикунов, 1999г.) и
связи его философии семьи с традициями христианского воспитания
(Е.Ю.Санкевич, 1999г.). Последняя работа, однако, философско-
педагогический аспект семейной темы творчества В,В.Розанова далеко
не исчерпывает, поскольку рассматривает 1,розановскую концепцию се
мьи и личности" как результат, не останавливаясь на логике философ
ско-педагогического поиска В.В.Розанова.
Очевидное препятствие к выяснению этой логики - публицистический характер большинства работ В.В.Розанова, где он выступает не как ученый-теоретик (философ или педагог), а как литератор, внешне не очень заботящийся о доказательности и аргументации собственных идей (С.Н.Трубецкой, В.В.Бибихин). Поэтому судить о том, какова действительная научно-теоретическая (филocoq>cкo-пeдaгoгичecкaя) ценность размышлений В.В.Розанова о семье и семейном воспитание, в изобилии представленных в его публицистике, без специального анализа невозможно.
Перспективы организации такого анализа во многом определяются традициями гуманитарного научно-исследовательского направления, сложившегося в Елецком государственном педагогическом институте , в частности, опытом изучения наследия В.В.Розанова в историко-педагогическом (Е.П.Белозерцев, А,Е.Крикунов) и литературно-краеведческом (П.В.Борисова, А.А.Дякина, Г.П.Климова, С.В.Краснова, В.Ш.Кривонос, А.М.Стрельцов) аспектах, а также философско-методологическими разработками (Н.А.Белканов, В.И.Коротких).
С учетом изложенного была сформулирована проблема исследования : является ли семейная тема творчества В.В.Розанова отражением оригинальной философско-педагогической идеи?
Решение данной проблемы составило цель исследования.
Объектом исследования выступает философско-педагогическое наследие В.В,Розанова, а предметом - семейная тема в публицистике В.В.Розанова.
В соответствии с проблемой, целью, объектом и предметом исследования поставлены следующие задачи:
- доказать возможность трактовки публицистики В.В,Розанова как
философско-педагогического источника;
обосновать закономерность присутствия в публицистике В.В.Розанова семейной темы в философско-педагогическом выражении;
- раскрыть особенности эволюции философско-педагогической
идеи семьи в публицистике В.В.Розанова.
Методологической основой исследования служат: культурно-исторический подход к изучению персоналий, представленный в работах Л,С.Выготского, Ю.М.Лотмана, МХМамардашвили, позволяющий, перенося акцент с хронологии на типологию исторически отдаленного объекта исследования, уверенно различать общее и особенное в творче-
ском наследии В.В,Розанова; положение о генетической связи философии и педагогики, которая в отечественной духовной традиции выражается своеобразным синтезом науки - религии - творчества как трех форм познания мира (в работах Е.П.Белозерцева, В.Н.Ганичева, В.Г.Распутина, Ю.И.Селиверстова); трактовка семьи как объекта комплексного исследования, требующего, для адекватного описания воспитательного потенциала, интеграционных усилий специалистов самого широкого спектра человековедческих дисциплин ( А.И.Антонов, И.В.Бестужев-Лада).
Основными методами исследования являются: сравнительно-исторический, ретроспективный и прогностический анализ источников, характеризующих процесс становления и развития философско-педагогических взглядов В.В.Розанова; формальная, содержательная и конструктивно-диалогическая критика посвященной В.В.Розанову историографии; системный анализ билософско-педагогической идеологии В.В.Розанова.
Источники исследования: педагогическая, литературная и религиозная публицистика В.В,Розанова, его философские работы, книги "Опавшие листья'1, "Уединенное", "Смертное", "Апокалипсис нашего времени", прижизненные В.В.Розанову отклики, рецензии и комментарии к его творчеству; мемуарная литература; публикации эпистолярного жанра; обобщающие жизненный путь, личностное становление и творческую проблематику В.В.Розанова работы Э.Голлербаха, В.Б.Шкловского, З.Н.Гиппиус, В.В.Зеньковского, Ю.П.Иваска, А.Д.Синявского, Е.В.Барабанова, А,В.Гулыги, В.В.Ерофеева, В.А.Фатеева. А.Н.Николюкина, В.Г.Сукача, ВХ. и С.В.Пишунов, С.Н.Носова и других авторов; материалы из дневников ММПришвина; труды классиков отечественной семейной педагогики Л.Н.Толстого,
П.Ф.Лесгафта, П.Ф.Каптерева, А.С.Макаренко; публикации по философ-ско-педагогической и семейной проблематике.
Организации исследования. Исследование состоялось в несколько этапов.
Первый этап (1994-1997 гг.) - поисковый: знакомство с творческим наследием В.В.Розанова, возникновение замысла исследования философско-псдагогической идеологии В.В.Розанова.
Второй этап (1997-1999 гг.) -теоретический: определение теоретико-методологических оснований исследования, изучение, анализ и систематизация историографии.
Третий этап (1999-2000 гг.) - обобщающий: апробация и уточнение концептуальных подходов, публикация отдельных полученных результатов, литературное оформление диссертации.
На защиту выносятся следующие положения;
* Научный подход к публицистике В.В.Розанова как объекту исто-
рико-педагогического анализа требует обязательного обращения к тра
дициям розановедения - отдельного исследовательского направления
на стыке философии, литературоведения, культурологии, педагогики,
психологии, религиоведения. Это позволяет организовать условный
диалог "внутри"исследовательской традиции, служащий средством ин
терпретации публицистики В.В,Розанова как научно-значимой в фило-
софско-педагогическом смысле.
* Философско-педагогическая идея семьи в творчестве
В.В.Розанова в своей эволюции в основном соответствует динамике его
духовных поисков от "философии понимания" к "философии жизни" и
от последней к мифологии "Уединенного" и "Опавших листьев". Специ
фическим, в развитии розановского взгляда на семью, является соедине
ние социологии и метафизики, что выразилось в первой половине 1890-х
годах, в трактовке семьи как социального института, опирающегося на мистические основания. Литературную критику и педагогическую публицистику В.В.Розанова 1891-95 гг. можно представить как последовательное выяснение недостаточности социально-педагогического подхода к семье, служащего фактически оправданием подчинения семьи государственным интересам. Понимание государством и обществом семьи как только социального института, наряду со школой и церковью, неизбежно, согласно трактовке Розанова, ведет к тому, что семья утрачивает воспитательные функции, поскольку любовь (внутренняя, мистическая тайна семьи) подменяется общественным долгом репродукции. Выход из положения В.В.Розанов усматривает в изменении образовательной политики, должной учитывать особое место семьи в социальной структуре, ее естественное стремление к автономии.
* Во второй половине 1890-х начале 1900-х гг. социально-
педагогический подход Розанова к семье сменяется религиозно-
философским поиском в области мистических оснований семьи, что
приводит в итоге к концепции "семейной метафизики». В публицистике
этого периода семейный вопрос выступает у В.В.Розанова как синоним
вопроса женского, от этого особое значение для философско-
ледагогической идеи семьи приобретает проблематика брака и пола. В
розановских декларациях "семьи как религии», "семьи как ступеньки
поднятия к Богу", социальная сторона семьи откровенно игнорируется,
репродуктивная функция квалифицируется как воспитательная, мистика
семьи оказывается первичной по отношению к мистике церкви.
* Философско-педагогический поиск В.В.Розанова в области семьи
и семейного воспитания привел его в итоге к идее семьи как краеуголь
ного камня мироздания, универсальной формы, где 11окультуривается
пол,т и, тем самым, оказывается возможным первичное религиозное
нравственное воспитание человека. Оригинальность этой идеи, по срав-
нению с характерными для конца XIX в. естественнонаучными и религиозно-философскими (в духе христианской антропологии) концепциями, обусловливается тем, что в публицистике В.В.Розанова семья рассматривалась, во-первых, как с точки зрения проблем воспитания, так и с позиций проблематики брака/пола, во-вторых, как частное дело, автономная самодостаточная и саморазвивающаяся воспитывающая система, первичная культурно-образовательная среда.
* Философско-педагогическая идея семьи в публицистике В.В.Розанова выступает как идеал родственных отношений, которые держатся мистикой тайны любви и потребностью общего созидательного труда. Культ любви и долг труда, ''организуя'1 семью как внутренне мистическую и внешне социальную форму человеческой жизнедеятельности, одновременно являются главными факторами религиозно-нравственного воспитания и социализации ребенка. Естественным союзником семьи в деле воспитания детей В.В.Розанов считал церковь, а обязательное условие такого союза, гарантирующего в семье гармонию любви и долга, видел в необходимости "освящения" семьи и легализации "семейственности11 в церкви.
Научная новизна и теоретическая значимость работы: показана возможность отношения к публицистике В.В,Розанова как философско-педагогическому источнику; выявлены особенности (Ьилософско-педагогической идеологии В.В.Розанова в историко-культурном контексте второй половины XIX - начала XX вв.; прослежена эволюция в творчестве В.В,Розанова философско-педагогической идеи семьи в связи с тематикой его литературной и педагогической публицистики, а также впервые проведен анализ традиций розановедения для выяснения особенностей методологии изучения наследия В.В.Розанова.
Практическая значимость исследования видится в возможности использовать полученные результаты в преподавании философии и истории образования, истории философии, истории русской литературы, истории религии, истории педагогики, в организации ориентированных на изучение отечественного культурно-философского опыта курсов по выбору, в создании учебно-методических пособий краеведческого характера, а также в перспективе актуализации описанной в работе методологии научного поиска В.В.Розанова в сфере проблем семьи для выработки теоретических основ современной семейной политики.
Достоверность результатов исследования обеспечивается аргументацией и доказательностью избранной методологии, широким кругом включенных в анализ текстов самого В.В.Розанова и источников историографического характера, использованием взаимодополняющих методов исследования, адекватных его предмету и задачам.
Апробация и внедрение результатов исследования. Замысел, теоретические основания и главные положения исследования обсуждались на заседаниях кафедры дошкольной педагогики и психологии и кафедры педагогики ЕГПИ, в работе аспирантского семинара, а также на "круглом столе" по философии и истории образования. Внедрение результатов исследования осуществлялось путем их публикации, а также использованием в лекционных курсах "История педагогики», "Философия и история образования", в курсах по выбору "Философско-педагогические идеи в русской культуре XIX - начала XX вв/\ "Проблемы семейной педагогики в общественной мысли России XIX - начала XX вв/'.
Особенности организации научного подхода к творческому наследию В.В.Розанова в современном розановедении
Специальный интерес к вопросам организации научного подхода к наследию Розанова в первую очередь связан с распространенной в роза-новедснии последнего десятилетия трактовкой его творчества как уникального, неповторимого, не имеющего аналогов. Современные авторы высказывают это мнение как по отношению к жизни, творчеству и личности Розанова в целом (Галковскии Д.К, НиколюкинА.К, НосовС.Н., СукачВ.Г., ФатеевВ.Л.К так и в опенках его философских (Барабанов Е.В., Гулыга А.В., Крюков П.М., Налепин А.Л.), литературно-критических (Бочаров СМ ,, Ло\шна;ие СГЗ. Сарнов к. Федякин СР,)? эстетических (Вик. ЕросЬсев), педагогических (Золотев С., Щербаков В.Н.) взглядов.
Справедливость такой оценки (без различия, творчество Розанова или его личность имеется в виду) в общем не вьпывает сомнений. Однако, учитывая другую характерную оценку романовского наследия как плохо поддающегося аналитическому описанию ( Кузнецов Ю.В., Нико-люкин АЛ., В.К- и СВ. Пишун и др.),ближайшим гипотетическим следствием из постулата о творчестве Розанова как "Феномене" (Галковскии Д.Е., Сукач В.Г.) является невозможность ориентироваться на традиции исследования персоналий вообще, поскольку уникальность объекта предполагает и уникальность его описания. Такая установка действительно присутствует в "ро-зановедении", однако она скорее декларируется (Золотцев С, Суриков В.), чем выполняется. Судя по публикациям 1980-90-х гг., в подходах к Розанову в основном преобладает обычная для персоналий модель, когда те пли иные взгляды главного героя объясняются особенностями биографии, "этапами личностного становления, социально-историческими обстоятельствами эпохи и т.д. В этом ракурсе феноменальность розановского творчества, как правило, усматривается в необычайной степени детерминированности его текстов индивидуально-личностной характеристикой их автора (Барабанов Е.В., Кривонос В.Ш., Крикунов Л.Е, Налепин ATI., Николкжин А.НМ Фатеев В.А. и др.). Достаточно широко, например, распространено мнение о наличии некоторой дистанции между тем, к чему Розанов был способен как мыслитель и тем, что он в итоге написал (Неволин СБ., Носов СН.), будучи обязан "ради поддержания материального существования" заниматься профессиональной журналистикой, которая "искривила его творческие линии и подчинила первоначальные замыслы своим грубым законам" [192, № 10, 136]. Закономерной в этой связи выглядит и точка зрения на работы Розанова как крайне неудобные для формально-логического комментария (Санкевич Е.Ю. Суриков В., Фатеев В.А), даже на уровне выяснения их "фактологии11 (Дарк О., Николкжин А.Н.). Кроме того, часто отмечается отсутствие в наследии Розанова работ (за исключением "О понимании../ти нескольких "примыкающих4 к этой книге статей), отвечающих традиционным нормам "научности" и "теоретичности", что затрудняет отношение к его творчеству как к научному источнику (Пишу н В.К., Пишун СВ., Фатеев В.А.).
Таким образом, максимальный субъективизм Розанова (им самим постоянно подчеркиваемый вплоть до самолюбования [185, 84] и потому для всех очевидно-априорный) вместе со спецификой публицистики как профессионального занятия оказываются некоторым объективным (в силу имманентности самой "розановской" теме в общем) препятствием к цельному восприятию его творчества, формально-логическому подходу к нему. Эти же мсубъективизм+публицистика", однако, в другом ракурсе, выступают и как своеобразный универсальный аргумент, потенциально пригодный для объяснения любого связанного с Розановым сюжета. На наш взгляд, именно эта парадоксальнная двойственность утилитарного значения одних и тех же обстоятельств обусловливает ирису-щую некоторым авторам осторожность в отношении перспектив роза-новского творчества как объекта научного исследования.
Так, В.Ерофеев, один из самых оригинальных современных ком-ментаторов Розанова, в статье, посвященной эстетическим взглядам последнего, отмечал, что \.. розановское письмо - ... зона высокой прово-кативной активности и вход в нее должен быть сопровожден известными мерами интеллектуальной предосторожности..." [54, 16]. Подтверждают такое отношение и другие современные авторы: В.Суриков: "Розанова нельзя понимать буквально...", [194, 10], В.Ю.Кузнецов: "Писать о Розанове в отстраненной академической манере значит не понимать его, писать же о нем иначе - означает или стать его эпигоном или вступить с ним в творческое соревнование../ , [170, 7]. Показательно также мнение Е.Иваницкой, которая в совокупной характеристике Розанова и Шестова говорит об их "напряженно-провокативной мысли", объясняя эту оценку ссылкой на В,Ф.Асмуса, считавшего принципиальной чертой философии Шестова ее ие-выраженность, нахождение "в замысле"[63, 174-177].
Приведенные цитаты относятся к 1990-м гг., но аналогичные высказывания встречаются и в материалах гораздо более ранних, вплоть до прижизненных Розанову (Газданов Г.П., Голлсрбах Э.Ф., Зеньковский В.В, Спасовский М.М., Иваск Ю.П,7 Ховин В.). Сопоставление этого обстоятельства с обилием розановедческои литературы, изданной в последнее десятилетие (по нашим не претендующим на полноту подсчетам, количество публикаций мо Розанове" за эти годы уже перевалило вторую сотню в примерно равном соотношении переизданий написанного ранее и оригинальных работ) вызывает законный вопрос о том, как современные авторы, особенно ставящие исследовательские задачи, решают проблему научно-обоснованной (или, по крайней мере, претендующей на доказательность) трактовки розановского творчества. Ведь если уже общий обзор посвященной Розанову литературы обнаруживает определенную проблематичность ориентации на какой-то стандарт в подходе к его наследию, то необходимо, по-видимому, критически отнестись не столько к результатам современных исследований, сколько к их методологии. Последняя пока не стала объектом целенаправленной рефлексии, что кажется вполне объяснимым спецификой исследовательской ситуации "вокруг" Розанова. Его "второе открытие4 отечественной гуманитарной наукой в конце 1980-х - начале 90-х гг\ естественно стимулировало появление публикаций, где факт дефицита информации о Розанове у широкой аудитории выступал определяющим в выборе ракурса описания.
Со статьями о Розанове (как правило, сопровождающими публикацию его работ), выступил тогда целый ряд авторов, видевших свою задачу главным образом в своеобразной "презентации" его личности и творчества (!989 г. - Барабанов Е.В,, Кувакин В.А.. Померанская Т.В., Синявский А.Д., Сукач A.R, Фатеев В.А., Чудакова М.А.; 1990 г. - Бочаров С.Г., Ерофеев В.В., Налепин А.Л., Николюкин А.Н., Щербаков В.Н.). Доминировал поэтому "биографический" подход, предполагающий приоритет в описании жизненных обстоятельств и личностных особенностей по сравнению с анализом произведений. Обильная цитация розановских текстов обычно призвана была подтвердить своеобразие идей и взглядов, носителем которых Розанов фактически объявлялся заранее.
Философско-педагогические идеи В.В.Розанова в историко-культурном контексте конца XIX - начала XX вв
Обозначенные в предыдущем параграфе в общих чертах особенности русской философской традиции рубежа XIX-XX вв., в целом подтверждают оправданность отнесения к ней творчества Розанова не только хронологически, но по самому способу философствования, далеком от академического теоретизирования. Это дает основания для компара тивистского подхода, когда наследие Розанова может рассматриваться как объект законных аналогий и сравнений. Пространство сравнения -русская культура конца XIX - начала XX вв. как универсальный контекст, позволяющий, с одной стороны, уверенно различать, а с другой -непротиворечиво координировать в исследуемом объекте его типологию и специфику. Реализация так понимаемой компаративистской модели требует прежде всего определенной степени детерминированности объ екта, поскольку, с методологической точки зрения, "чаще всего особая значимость феномена заключается как раз в контексте" [55 27]. Следовательно, для выяснения философско-педагогических взглядов Розанова необходимо разобраться, насколько вообще философско-педагогический компонент свойственен русской культуре его времени.
Не претендуя здесь на детальный анализ, можно предположить, что присущая практике русской философии "литературность" уже свидетельствует об определенных, опосредующих такой способ философствования, педагогических мотивах, если в качестве последних рассматривать своеобразную "миссионерскую установку" [112, 127, 187]. Имманентная русской культуре, в силу приоритета в ней нравственного начала (46; 216, 599), наиболее рельефно эта установка выразилась в явлении так называемого "русского мессианизма", ставшего характерным направлением в философских исканиях второй половины XIX в. (14, 193; 66, I, 11-12). По мнению ряда исследователей, соответствующая мотивация, была в частности, свойственна Ф.М,Достоевскому и Л.Н.Толстому, своим авторитетом во многом способствовавших формированию в массовом культурном сознании восприятия писательского труда как просветительно-педагогического (33; 66; 98; 112; 125; 129; 145; 153). Поэтому приметой [ого времени было даже не столько осознание писателем самого себя как просветителя, призванного помочь человеку измениться к лучшему (это - классическая установка эпохи Просвещения, общая для XIX в. в целом), сколько появление в конце XIX в. уже вполне просвещенной аудитории, ожидающей и готовой "вычитывать урок" (112, 127).
Такое понимание "педагогических мотивов1 , конечно, достаточно широко - в ракурсе просветительских задач, характерных для принятой в педагогике XIX в. "нормативной идеи" культуры (5, 58-59; б, 396-397). В акценте тогдашней педагогической мысли на "нормативности" культуры (что свойственно, например, Л.Н.Толстому (34, 44-46)), привычная педагогике конкретика отношений "взрослый - ребенок" как бы уходит на второй план, но отнюдь не исчезает совсем. Показательно, что для описания культурной специфики рубежа веков М.К.Мамардашвили использовал именно эти образы ("взрослый - ребенок") в педагогическом контексте: писатель "служит не "слову", а "народу", т.е. поучает его, сообщает некую истину о нем самом, которую тот сам осознать якобы не может по малости своей, - выступая в роли опекаемого ребенка4. А писатель "становится тогда в положение отца, взрослого попечителя - ты за ребенка думаешь и болеешь, за него совестлив и разумен" [112, 127].
Возможно, такая координация взаимных представлений писателя и читателя исторически восходит к 30-40-м годам XIX века, когда "под влиянием успехов естественных наук в ориентированной на реализм литературе развилось представление о писателе как разновидности естествоиспытателя, объективного наблюдателя социальных условий и психолога-экспериментатора" (ПО, 815). Ближе к концу XIX в. появляются тенденции к расширительному толкованию философии, что закономерно привело к "размыванию границ между собственно философской рефлексией и литературой, к отождествлению "философского содержания 1... романа или поэтического произведения (по отношению к которым говорится об их "философской глубине", "философском" проникновении или "философском обобщении") с философской работой как таковой" (9, 103).
Представляется, что главной движущей силой этих культурных процессов была литературная критика (186, ИЗ, 169) как жанр, в котором сформировался в итоге устойчивый синонимический ряд: "Писатель"- "Просветитель"- "Философ", где роли писателя и философа своеобразно оправдывались и обретали общественное значение в обобщающем их амплуа педагога-просветителя- Другим, не менее значимым результатом, было приобретение подобного статуса самой литературной критикой, как бы вынужденной к философско-педагогической мотивации в силу априорности наличия таковой у предмета своего интереса. Само занятие "литературой11 (в широком смысле, будь то беллетристика или критика, романы или публицистика), в восприятии потенциальной аудитории рубежа XIX-XX веков должно было непременно ассоциироваться с деятельностью просветителя, призванного воспитывать и образовывать 216, 597-599).
В этой связи, возвращаясь к Розанову, кажется симптоматичным, что его прижизненная репутация как философа изначально опиралась в основном на соответствующую оценку его литературно-критических текстов: о Достоевском, Гоголе, Толстом, Лермонтове, Пушкине, о течениях и тенденциях в русской литературе и т.д. (120, 172-173; 125, 20-21), То, "начальное розаиоведение" (термин С.В.Пишуна), за редкими исключениями, не апеллировало в аргументации философского статуса Розанова ни к его специальным философским работам ("О понимании..."плюс несколько статей конца 80-х - начала 90-х годов), ни к его соавторству в переводе "Метафизики" Аристотеля, ни к факту его сотрудничества с единственным тогда в России специализированным философским журналом "Вопросы философии и психологии". Эти обстоятельства были хорошо известны (хотя бы потому, что сам Розанов о них неоднократно упоминал) , но, по-видимому, не воспринимались большинством критиков как сколько-нибудь значимые в плане подтверждения философского реноме.
Генезис семейной темы: проблема соотношения творчества и биографии
Специфику исследовательского восприятия "семейной темы" в наследии Розанова определяют, главным образом, розаповская самооценка (он неоднократно "выводил" все свое творчество из собственной "семейной истории", истории "с другом"), а также хорошо известное всем когда-либо сталкивавшимся с работами Розанова, его пристрастие к включению различных "семейных сюжетов" в рассуждения о чем угодно (127, 34), от революции 1905г. (сборник "Когда начальство ушло") до путевых зарисовок (сборник "Итальянские впечатления")- Андрей Белый писал по этому поводу: "... начнет углубляїь непонятные тексты "Апокалипсиса", а кончит тончайшими психологическими черточками, характеризующими быт супружеских отношений" [25, II, 78].
Такая связанность, вплоть до синтеза, главных для Розанова проблем Истории, Литературы, Церкви и Семьи, действительно "родовая" черта его творчества. I !о даже самый общий взгляд непосредственно на "семейный вопрос" в контексте ргаановедения обнаруживает существенное различие в оценке сделанного Розановым здесь по сравнению с другими темами. Во-первых, вес сколько-нибудь законченные попытки квалифицировать творчество Розанова в целом (посредством специального термина - "религия жизни", "витализм", "новая мифология", или без такового) непременно предусматривают ссылку именно на тему "семьи" как наиболее характерную для Розанова, его своеобразный "фирменный знак"; во-вторых, как раз в области семейного вопроса Розанов имеет устойчивую репутацию последовательного теоретика ("импрессиони-стичность", "антипомичность", прямые противоречия, как правило, усматриваются в розаповскик взглядах на другие предметы), создателя целостной "метафизики семьи" (151, 89-103) .
Приведенное коммюнике" в сжатом виді1 отражает одну из характерных тенденций рочанонения, где единодушие нарушается либо позитивным / негативным отношением к позиции Розанова {но даже критики не отрицают ее теоретической определенности), либо разницей в оиенке степени оригинальности романовских построении. Этими расхождениями, однако, реальная проблематика описания семейной темы творчества Розанова далеко не исчерпывается и то, что сам круг подобных проблем до сих пор в розановеденнн не обозначен объясняется, скорее всего, отсутствием соответствующих специальных исследований. Исходным в данном случае кажется вопрос особенностей развития темы семьи в ро-зановском творчестве, оі причин и обстоятельств обращения к ней Розанова до оформления его взглядов в определенную теоретическую конструкцию, т.е. вопрос генезиса,
"Генезис" в исследовательской терминологии обычно понимается, согласно "Философскому энциклопедическому словарю" (М.э 1983, сЛ07), в "широком смысле", т.е. как "зарождение и последующий процесс развития, приведшие к определенному состоянию, виду, предмету, явлению". Такая трактовка предполагает возможность ретроспективного взгляда, когда результат развития известен и все ему предшествующее
Для розановедения характерно употребление герм і шов "пол", "семья", "брак" как синонимов, указывающих ма общую проблем; пюрчества Розанова. оценивается с точки зрения соответствия этому результату. Поэтому о генезисе как процессе развития Розановым теории семьи и семейного воспитания, приведшим к некой условной "метафизике семьи", нам кажется правильным сулить по итогам исследования в целом. Здесь же более уместен вопрос не итога, а хода исследования - о том, с чего начинается розановская "семейная теория", т.е. генезис в данном случае понимается скорее буквально, как происхождение (по-гречески, genesis) семейной темы в творчестве Розанова.
Однако с формально-логической точки зрения "вопрос генезиса" может показаться риторическим, поскольку в рамках современного ро-зановедения причины обращения Розанова к семейной теме выглядят совершенно очевидными в силу наличия здесь безусловной связи между "биографией" и теорией. Сопутствующие т.н. "биографическому" подходу методологические противоречия и фактическая невозможность их, претендующего на объективность, разрешения, в общих чертах уже разобраны (К 1). В данном же конкретном случае стоит заметить, что следование логике детерминированности теории фактами личной жизни вполне способно привести к такой трактовке романовского творчества, когда присущая вообще последнему философско-педагогическая мотивация (I, 3) легко зислоняечея либо подменяется мотивацией исключительно субъективно-нсихологичеекчж, требующей для описания условно-психологического инструментария. Отсюда, в свою очередь, следует, что и семейная тема литературно-критической публицистики Розанова должна рассматриваться как прямое свидетельство его размышлений о собственной судьбе, а соответствующие теоретические взгляды - как предопределенные особенностями этой судьбы.
Действительно, наиболее распространенное объяснение сводится к ссылке на широко известную ту самую "семейную историю", благодаря которой, согласно формуле Розанова, "личное перелилось в универсальное" [ 165, 341 [. Сама по себе тт история не является чем-то необычным: его первый брак с Л.П.Сусловой (вошла в историю литературы как "роковая женщина" Достоевского, прототип Полины из "Игрока" -77, ПО; 121,72-73), на которой ом женился, будучи еще студентом Московского университета, через чеіьірс і ода закончился неожиданным уходом жены. Все попытки вернуть ее. либо полупи к развод оканчивались ожесточенным отказом (подробности описаны самим Розановым в письмах к митрополиту Антонию и А.СГлипка-Нолжскому - 191.Л1?1,1 І2-116, в воспомина-ниях о Розанове З.Н.Гиппиус п С.П.Дурылипа - 25, I, 154-157, 238-245, работах В,Л.Фатеева, !99]г. п Л.П.! [иколкжппа, 1998 г.).
Публицистика второй половины 1890-х - начала 1900-х годов; философско-педагогическое обоснование "семейного вопроса"
Период конца 90-х начала 900-х годов, когда Розанов, оставив службу в Контроле, стал штатным сотрудником популярного "Нового времени", считается одним из самых продуктивных в его творчестве (172, 113-114). Договор с Сувориным (издатель "Нового времени"} предусматривал, в частности, "особенные" обязательства Розанова по "внимательному слежению за ходом событий в сферах образования, семейного положения, окраин..." [23, 254-255]. Понятно, что такой подбор тем не был случайностью - Розанову предлагалось писать о "сферах11, относительно которых он уже зарекомендовал себя как автор. Таким образом, его интерес к проблемам семьи получил своего рода официальный статус, "подтверждение" которого вылилось в целый массив соответствующей публицистики.
В работах Розанова первой половины 90-х годов сложилась достаточно оригинальная философско-педагогическая идея семьи как социального института, имеющего мистическую сущность. На логике подобного соединения социального и мистического, по-видимому, сказалось влияние романтической философии (в 1916-1918 гг., в письмах Голлер-баху, Розанов именно Шеллинга называет образцом правильного чтения для своего молодого друга -146, 101, 117), так и своеобразной христианской метафизики славянофилов (77, 109-117). Возможно, проявился и "глубоко реалистический характер русского мистицизма" [25, II, 480], хотя определенную двойственность розановской философии можно заметить уже в "О понимании", как это делает В.Зеньковский в оценке этой работы: т Насквозь пронизанная рационализмом, уверенностью в "рациональной предустановленности" бытия, она в то же время представляет очень своеобразную мистическую интерпретацию рационализма" [25, II, 367]. Кроме того, в розановском "социально-метафизическом" подходе к семье нельзя не заметить близкую опыту Вл.Соловьева рецепцию национальной традиции синтеза эмпиризма и рационализма, когда эти два типа знания дополняет знание мистическое - "непосредственное созерцание сущности, отличной от нашей сущности" (! 08, 131).
Поэтому кажется закономерным, что в рассуждениях Розанова о "семье и школе" (1893-1894 гг.) функции координации между внутренним и внешним в семье отводятся церкви (тоже внешне-социальна, внутри-мистична), хотя о том, как эта координация должна происходить, по-видимому, точного ответа у Розанова еще не было. Наверное, проблема для него была тогда в выборе, поиске того в семье, с чем должна соотноситься мистика религии, т.е. вера. Церковь как социальная единица координирует с семьей как тоже социальной единицей, следовательно, и религия, выражение исходной мистики церкви, тоже должна с чем-то в семье координировать, но с чем?
Понятие "рода" в качестве ответа тогдашнего Розанова, кажется, не устраивало - судя, например, по работе "Красота в природе" (1895 г.), род воспринимается им как хотя и позитивная, созидательная, но все же обезличенная, нади иди ви дуальная сила. И если славянофилы, взгляды которых он тогда в общем разделял (53, 153; 202, 18-22), за это как раз "род" возвеличивали, то Розанов, жаждущий "образов" в истории [164, 95], предполагал, что тайна личности не может быть общей (характерна его статья 1894 г,, посвященная Достоевскому, где Розанов противопоставляет "родовое" и "индивидуальное" в пользу последнего - 163, 171). Отсюда, рассуждая формально, не выглядит удивительным появление, в качестве центральной, такой категории, как "пол" в провозглашенной Розановым в конце 90-х гг. "семье как религии4 (по названию его статьи 1899 г.). На самом же деле исследовательская логика здесь вполне может зайти в тупик - вопрос о соотношении между категориями "пола" и "семьи" ключевой для объяснения сути философе ко-педаго гических взглядов Розанова.
Действительно, задача, которую Розанов декларировал для той своей публицистике, что наиболее подходит под определение "философ-ско-педагогическая" (в сборнике "В мире неясного и нерешенного") -"Дать почувствовать семью как ступень поднятия к Богу" [167, 8] -внешне достаточно резко контрастирует с его трактовкой семьи в начале 90-х гг. Следовательно, логика подобной эволюции предполагает какое-то изменение розановского взгляда на семью и обстоятельства этой гипотетической трансформации нуждаются в исследовании уже потому, что обычно именно по работам рубежа Х1Х-ХХ вв. принято судить о взглядах Розанова на семью (127, 318-347; 130, 70-82; 151, 89-103; 180). В этом случае, однако, сами взгляды Розанова оказываются лишенными их действительной теоретической и, тем более, философе ко-педагогической предыстории. Вопрос о какой-либо длительности последней даже не ставится, заслоняясь известным сюжетом увлечения Розанова в середине 90-х гг, проблематикой брака/пола в связи с личными семейными трудностями.
Справедливости ради следует заметить, что популярность данного сюжета в розановедении можно объяснить не только кажущейся очевидностью личностно-психологической мотивации Розанова. Существует, в частности, целый ряд непосредственно розановских высказываний (например, в письмах Голлербаху, Грифцову и др.), где 1895-97 гг. характеризуются как время решительного поворота к теме тайны пола в связи с обнаружением ее (тайны) разгадки в "Египте", дохристианских культах и т.д. (169, 81-84). Отсюда вполне логично следует утверждение, что в 1896 г. Розанов "открывает основную тему своего творчества - религия и пол", во многом предопределившую его дальнейший идейный поиск (54, 10), Подобная точка зрения типична для розановедения. Так, А.Гулыга, хотя и объясняет характерный для Розанова "культ семьи и деторождения" проблематикой "родового бессмертия" в "Легенде. .", подчеркивает, что "пол как основа семьи - вот главное, но Розанову" и прежде "такой постановки вопроса в русской философии и литературе не было" [41, №5, 1461 133
Такая причинно-следственная зависимость вполне убедительна, но явно ретроспективна по сути, поскольку, так или иначе, приводит к заранее известному результату - розановскому труду 1911 г, "Метафизика христианства 1, в котором действительно тема "религия и пол" достигает своего апогея и решается Розановым, по его собственным словам, раз и навсегда (147, 58-59). Иначе говоря, в розановедении семейная тема традиционно рассматривается как бы в промежутке между "открытием4 и "закрытием" Розановым темы "пол-религия", что влечет целый ряд последствий для гипотетического анализа собственно "семьи".
