Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I
Сочинения Н.Макиавелли в Англии в царствование Елизаветы I Тюдор С. 17
ГЛАВА 2
Первые «макиавеллисты» публичного елизаветинского театра (Т. Кид «Испанская трагедия», К. Марло «Мальтийский еврей» и «Парижская резня») С, 48
ГЛАВА 3
Уильям Шекспир и «школа» Макиавелли С- 80
ГЛАВА 4
«Король Джон»: оппозиции и императивы («Странная» хроника) С. 121
ГЛАВА 5
Государи с «холодной кровью» и «каменными сердцами» (вторая тетралогия) С. 140
ГЛАВА 6
Какую книгу читает Гамлет? (к вопросу об интерпретации трагедии) С 169
ГЛАВА 7
«В нас герцог ныне» (о значении проблематики трактата «Государь» в комедии «Мера за меру») С 210
ГЛАВА 8
«Доблесть? Смоковница!» (о «честных дураках» и «мудрых» мерзавцах) С 229
ГЛАВА 9
«И нет человека, который умел бы к этому приспособиться...» С 252
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Театр-коммуникатор, или кое-что о способности «смотреть ушами» С 291
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ С 311
ПРИЛОЖЕНИЕ С. 320
- Сочинения Н.Макиавелли в Англии в царствование Елизаветы I Тюдор
- Первые «макиавеллисты» публичного елизаветинского театра (Т. Кид «Испанская трагедия», К. Марло «Мальтийский еврей» и «Парижская резня»)
- Уильям Шекспир и «школа» Макиавелли
Введение к работе
Постановка проблемы и несколько замечаний к истории вопроса.
Формы «присутствия» и особенности восприятия идей Н.Макиавелли в Англии в эпоху Елизаветы I Тюдор и Якова I Стюарта исследуются в диссертации на материале творчества великого художника эпохи - Уильяма Шекспира. Почему и с какими идеями Макиавелли спорил драматург У.Шекспир и английский театр его времени? Каким содержанием наполнен образ «Макиавелли» в английской литературе и театре рубежа XVI - XVII вв. и как это связано с борьбой идей на пороге Нового времени? Прояснить эти вопросы необходимо, потому что политическая доктрина Макиавелли и шире - его философия практического действия - в современном мире продолжают играть отнюдь не последнюю и крайне неоднозначную по своим последствиям роль.
В XIX веке под пером ученых-позитивистов (Т.Б.Макопей, Э.Майер) утверждается теория «искажений», предполагающая, что Макиавелли был «не прочитан», «не вполне понят» или «искажен» порицавшими его современниками. Вместе с тем, множество фактов свидетельствуют об обратном и заставляют внимательно изучить то содержание, которое увидели в сочинениях Н. Макиавелли многие мыслители и художники XVI в. и которое они с завидным единодушием не захотели принять. Католическая церковь практически немедленно после публикации трактата «Государь» осудила доктрину Макиавелли, вскоре его сочинения были внесены в индекс запрещенных книг. Несколько полемических трактатов «Анти-Макиавелли» были написаны в европейских странах уже в XVI веке. Понятия «макиавеллизм» и «макиавеллист», несущие сугубо негативную семантику, появились уже к середине XVI века. И в Англии века Шекспира полемика, вероятно, шла не с мифологическим «Макиавелли», а с рполне конкретными идеями, прописанными в его сочинениях. Какими именно? И почему? Вот главные вопросы, ответ на которые мы будем искать В этой работе.
Какие бы тенденции ни преобладали в национальном развитии тех или иных стран Европы XVI века, общее состояние и общая тенденция знакомого европейцам мира осознается многими мыслителями и художниками эпохи как глобальная перемена, утрата старого порядка и «инновация» с неясными до поры последствиями.
Что нового на свете? каков ход вещей? какие новости? какие перемены? как идет наш мир? - общие и конкретные вопросы, задаваемые в начале века Макиавелли (преимущественно в переписке), а в конце его заполняющие пьесы Шекспира - представляют собой уже не риторическое «общее место», а такое «общее место», которое являет собой идею «в воздухе». Она имеет отношение не к речевому декоруму, а к реальной жизни человека. «За последние годы... на наших глазах происходят перемены (variazione grande delle cose) столь внезапные...», - вынужден констатировать Макиавелли. «Время вывихнуло сустав», «распалась связь времен» - спустя почти столетие скажет шекспировский Гамлет. Эти признания рождаются из общих оснований, но ведут ли они к одинаковым следствиям и выводам о сути происходящего? Едва ли.
Проблема доступности иноязычных текстов в другой национальной культуре - всегда серьезная проблема, создающая затруднения на пути исследований в области взаимодействия культур. Особенно остро эта проблема встает в XVI веке, когда существенно возрастает количество сочинений на национальных языках и латынь постепенно теряет позиции в качестве языка-посредника, языка межнационального общения. В случае с сочинениями Н.Макиавелли, однако, эта проблема теряет свою актуальность. В первой главе работы мы постараемся показать реальный масштаб доступности сочинений итальянского писателя в тюдоровской Англии и поистине впечатляющее количество откликов на его «доктрину».
В нашей работе мы будем исходить из того, что всё в европейском мире (и его культуре) было еще связано со всем, хотя пути этих связей в XVI веке зачастую были необычайно извилисты, как далекие от столбовых дороги европейских государств в эпоху, в которой отсутствовали телевидение и интернет. Их с успехом заменяли в то время Книга, Театр, летучий Листок, рукописный Список и, естественно, ее величество Молва, вносившая в общую информационную картину мира извечную долю непредсказуемости и случайности.
Современникам Шекспира были хорошо понятны все ' смыслы, заключенные в словах Гамлета, сколь бы «безумными» и «темными» ни представлялись нам подчас его речи. Человек XVI века всецело принадлежал к эпохе «имеющих уши», он внимательно вслушивался и вчитывался в Слово и хорошо ориентировался в своем культурном контексте, частью и сопричастником которого себя ощущал. Это был, точнее, именно социокультурный контекст, а не одно без другого. В социокультурном универсуме тюдоровской Англии еще царила, вероятно, одна Книга (Библия), но уживались и сосуществовали (далеко не всегда мирно) труды новых философов, богословов и политиков, ученых и мореплавателей и сочинения мифологические, легендарные, античное и эллинистическое знание. Уживались, не разрушая пока еще (да и может ли книга разрушить?) основ привычной картины мира, уходящего средневекового мира.1 И хотя в монолите сознания человека
1 В коммуникативном плане культуру этого мира следовало бы уподобить не современной «глобальной деревне», функционирующей в отсутствие своего «Замка», а величественному вселенскому собору, чьи горизонтали скрепляет (насколько прочно в
шекспировского времени появилось уже немало брешей, политическая мысль тюдоровской Англии продолжала еще развиваться в сугубо традиционном русле средневековых доктрин «божественного порядка» и «божественного права», органически вписанных в концепцию Великого Порядка мира, понимаемого как серия подобий.2
Вопрос о степени, качестве и формах «присутствия» Макиавелли в шекспировском театре в эпоху кризиса традиционалистского мировоззрения, в преддверии английской буржуазной революции, на пороге Нового времени заслуживает пристального внимания, прежде всего, по причинам, связанным с историей борьбы идей. Хорошо известно, что театр (публичный общедоступный театр), согласно замечанию С.Мокульского, «выполнял в елизаветинскую эпоху функции, выпадающие в развитом буржуазном обществе на долю газет и журналов»? Уточним лишь, что театр выполнял, в том числе, и указанные функции. То есть шекспировский театр являлся, не в последнюю очередь, влиятельной средой и средством коммуникации своего времени.
Театр этот создавали и ему служили особенные люди, которые сумели добиться (пусть на непродолжительное время) того, что профессия презираемая обрела свое достоинство, они заставили общество себя слышать и уважать. Это были люди, которых ближайшие потомки назовут "grave and sober men, living in reputation" (Historia Histrionica, 1699). Такими они и были - Уильям Шекспир и его товарищи по театральному цеху. Все, что произносилось с подмостков елизаветинского театра - в какие бы дали во времени и пространстве это не было отнесено, - имело непосредственное отношение к дню сегодняшнему. Потому в нашей работе мы постараемся также использовать метод, на котором настаивал шекспировский Лир - мы постараемся по возможности «смотреть ушами».
В доме Уильяма Шекспира в Стрэтфорде-на-Эйвоне рядом с хрониками Холиншеда, Плутархом и «Опытами» Монтеня не нашлось места самой спорной книге Н. Макиавелли - трактату «Государь». И на то есть, очевидно, веские причины. Вместе с тем, следует признать, что с осмыслением идей этого сочинения и полемикой с ними были связаны многие образы, темы и ситуации драмы Шекспира и его современников, товарищей по профессии. Мы никоим образом не стремимся абсолютизировать значение полемики с Макиавелли в творчестве Шекспира. Однако ее наличие - факт немаловажный, свидетельствующий,
Англии XVI в. - вопрос, конечно, дискуссионный) одна вертикаль - идея высшего разума, авторитет Бога.
2 Иерархическая картина мироздания (Яеликий порядок, Великая цепь бытия)
доминировала в сознании англичан елизаветинской эпохи {Ю.М.Тилльлрд, А.О.Лавджой).
Политическая мысль тюдоровской Англии (и в первые десятилетия правления Стюартов)
не вышла еще из традиционного «русла средневековых доктрин» (Ю.МЛ'илльярд, А.Блум,
Ф.Рааб, М.А.Барг. Шекспир и история. М, 1979, с. 149). А итальянская ренессансная
«доктрина доблести», претерпевшая под пером Макиавелли известные трансформации,
непременно корректировалась в елизаветинской Англии (рубежа XVI-XV11 веков!)
«доктриной добродетели;) и находила одобрение лишь до тех пор, пока не вступала в
противоречие с «доктриной порядка».
3 Мокульский С. История западноевропейского театра. М., Гослитиздат, 1937, с, 372.
А.Дживелегов называет елизаветинский театр «ежедневной газетого для народа» //
А.Дживелегов, Г.Бояджисб. История западноевропейского театра от возникновения до
1789 года. М.-Л., 1941, с. 255.
прежде всего, о том, что и в самой Англии шекспировской эпохи было то, что заставляло актуализировать содержание, выраженное Макиавелли, заставляло постоянно возвращаться к его тезисам о современном государе, политике, человеке.
Шекспир с Макиавелли - почти ровесники через сто лет. Но ведь и так называемое «северное Возрождение» (точнее, «северо-западное») запаздывало в Англии, в сравнении с Италией. Стоит ли напоминать и о совершенно несопоставимой продолжительности этих этапов в Англии и Италии. Перефразируя Л.М.Баткина, можно сказать, что английский Ренессанс, едва начав складываться в качестве культуры, сразу подвергся «испытанию действительностью». Тем не менее, итальянская культура времени Макиавелли и культура тюдоровской Англии эпохи Шекспира обнаруживают некоторые признаки сходства: обе оставляют стойкое ощущение какого-то важного перелома, глобальной «развилки». Едва ли в пределах этой работы нам удастся до конца понять ее суть, но постараться приблизиться к ней мы, несомненно, обязаны.
Актуальность работы. Изучение проблемы восприятия одним гениальным творцом эпохи (именно тем, кто будет спустя столетия уподоблен Творцу «фолио этого мира») идей другого «титана Возрождения» не бесплодная задача еще и потому, что сегодня мы снова «на развилке». В истории не так много судьбоносных для человека перепутий, и далеко не всегда это скрещенье путей в одном времени, чаще - скрещенья разных направлений и ценностей в пределах общей системы сознания, в которой «сомнение высиживает что-то». Именно в XVI веке, когда эпоха яростно спорила с Макиавелли, в тюдоровской Англии также началось, тем не менее, вытеснение средневековой надличностной системы ценностей4 (характерной для традиционалистских обществ). А с повсеместным наступлением европейского Нового времени от нее и от
1 Парадокс (который в наши дни изрядно поизносил свою парадоксальность) состоит в том, что именно Макиавелли - патриот, страстно жаждущий объединения своей страны, - с невиданной до него жесткостью и определенностью обнажает в «Государе» одну из наиболее болезненных утрат европейской цивилизации при переходе от средневекового мира к Новому времени, на пороге глобальной мутации, как сказали бы сегодня - потерю представлений о единстве, о связи всего со всем, поскольку основой такой связи являются бо все времена общие дли всех морально-этические принципы. Современников это ужаснуло, а Новое время диктовало уже свои методы, требуя оставаться хладнокровными исследователями феномена. А.Дживелегов считает, что Макиавелли «первый стал изучать человека и человеческие отношения не с этической, а с социологической точки зрения» и подверг всеобъемлющему анализу человека «как существо общежительное» (Творцы итальянского Возрождения. Книга 2. М., 1998, с, 223), В последнюю формулировку следовало бы внести уточнение: Макиавелли анализирует человека скорее как существо, по своей воле перестраивающее «общежитие». Л.Пинский (прежде всего, в разделах, посвященных «Отелло» и «Макбету» в монографии «Шекспир, Основные начала драматургии», М., 1971) и Л.Баткин (Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности. М., 1989, с, 233) очень верно подмечают и описывают «поражение этики доблести», «кризис реиессансной virtu» на исходе средневековья, каким он предстал перед современниками в главном труде Макиавелли и последующей литературе. М.Юсим отмечает у Макиавелли-«трагика» «предощущение всемирно-исторической слабости Добра» (Этика Макиавелли. М., 1990, с, 40). Имена у явления могут быть разными, общим остается восприятие существа процесса: дезинтеграция, разрушение образа гармоничного и идеального мира-собора.
человека «иерархии» почти ничего не осталось, равно как и от мира «подобий».
Ощущение «конца» привычного мира свойственно не только Шекспиру, человеку, борющемуся с этим «концом» на своем поле (на подмостках публичного театра). Младший современник Шекспира Джон Донн в «Анатомии мира» ("An Anatomy of the World: The First Anniversary", 1611) с огромной болью, но и с честностью хирурга, ставит своему миру неутешительный диагноз: «мир наш на исходе», «все из частиц - а целого не стало». Все из частиц ('Tis all in peeces)...5 Необходимо вслушаться в коллизии прошлого. Это обостряет слух к вызревающим тенденциям настоящего времени,
Проблема восприятия, интерпретации и отображения елизаветшщами того комплекса идей, который уже в XVI веке получил название «доктрины Макиавелли», или, проще говоря, тема «Макиавелли и елизаветинцы» возникла, естественно, не случайно и не на пустом месте. Она имеет, как минимум, три аспекта: исторический, политико-религиозный и литературно-художественный (в широком смысле, включающем и самое прекрасное создание английского искусства того времени - драму и театр эпохи Шекспира). Все эти аспекты очень тесно взаимосвязаны, а потому, несмотря на то, что в данной работе преимущественное внимание будет уделено именно литературно-театральной сфере, мы не станем (да и не сможем) во многих случаях игнорировать другие стороны этой проблемы.
История вопроса не лишена драматизма и изобилует случайностями. Исследователи елизаветинской драмы XVIII в. и большей части XIX в., от внимания которых не ускользнули связи английской драмы с «моральной философией» М.Монтеня, которые начали изучение французской и итальянской новеллистики XVI в., как источника сюжетов у елизаветинцев, проложили немало путей для межнациональных культурных исследований, - по какой-то труднообъяснимой причине не слишком пристально взглянули на проблему влияния идей Макиавелли на английское искусство XVI века. Однако сказать, что она совсем не попала в
Пико делла Мирандола склонен нидеть в попеременном (похожем на маятниковое) действии «расщепления единого» и «соединения многого в единое» закон, присущий развивающемуся, возрастающему в поле Бога человеческому сознанию: «Эти руки и ноги... омываем в фгмософииморали, чтобы нас не сбросили с лестницы как нечестивых и греховных. Однако этого не достаточно, если мы захотим стать спутниками ангелов, ноеншихся по лестнице Якова, но не будем заранее хорошо подготовлены и обучены двигаться от ступеньки к ступеньке, как положено, - никогда не сворачивая с пути и не мешая друг другу. А когда мы достигнем этого красноречием или способностями разума, то, оживленные духом херувимов, философствуя в соответствии со ступенями лестницы, то есть природы, все прохода от центра к центру, будем то спускаться, расщепляя с титанической силой единое на многие части, как Озириса, то подниматься, соединяя с силой Феба множество частей в единое г/елое, как тело Озириса, до тех пор, пока не успокоимся блаженством теологии, прильнув к груди Отца, который восседает на вершине лестницы)} ("Oralio de hominis dignitate", перевод Л.Брагиной, курсив мой - Н.М.). Это вовсе не оправдание действию разрушения, расчленения. У Пико сказано недвусмысленно: прежде, чем «спускаться, расщепляя», надо подняться на лестницу Иакова, а это доступно лишь тому, кто «омывается в философии морали».
поле их зрения, конечно, невозможно: слишком часто имя знаменитого флорентийца встречается в текстах той эпохи.
В 1850 году английский политический деятель, историк и юрист Т.Б.Маколей (Th.B.Macaulay, 1800-1859) написал «Эссе о Макиавелли» ("Essay On Machiavelli"), которое было опубликовано в связи с новым переводом и изданием в Англии полного собрания сочинений Н.Макиавелли. В работе была предпринята попытка своего рода национально-исторической «реабилитации» итальянского мыслителя, чье имя в Англии традиционно (с точки зрения Маколея, благодаря традиции, созданной «литературным трибуналом» XVI в.) воспринималось как синоним «зла»: «Мы не уверены, есть ли другое имя в литературной истории, которое вызывало бы столь всеобщую ненависть, как это... Выражения, в которых он обычно описывается, призваны убедить, что это был сам Искуситель, Князь Зла, изобретатель честолюбия и мстительности, первооткрыватель клятвопреступлений, и что до выхода в свет его рокового «Государя» мир не знал лицемеров, тиранов и предателей, притворной добродетели и искусных преступлений. ...Из его фамилии [наши соотечественники] соорудили эпитет для прохвоста, а из его имени -синоним для обозначения Дьявола».6 Впоследствии именно описанный здесь комплекс представлений, сложившийся у англичан, ученые XIX в. назовут «легендой о Макиавелли».
Т.Маколей не пытается ответить на вопрос, «почему» доктрина Макиавелли была встречена англичанами именно так и, естественно, не предпринимает никакого текстологического исследования влияния этой доктрины на елизаветинских писателей, как бы она ни была ими воспринята. Он отмечает лишь вероятность сюжетных заимствований Б.Джонсоном из новеллы «Бельфагор» ("Belphegor") для пьесы «Черт выставлен ослом» ("The Devil Is an Ass"), и делает несколько парадоксальных замечаний, связанных с восприятием образов «Отелло» Шекспира, исходя из своих представлений о разнице в менталитете итальянцев и англичан эпохи Возрождения: Отелло должен был вызывать у итальянского зрителя «отвращение и негодование», тогда как Яго - не одно лишь осуждение, но и определенный «интерес» в смеси с «уважением».7
6 «Wc doubt whether any name in literary history be so generally odious as that... The terms in
which he is commonly described would seem to impart that he was the Tempter, the Evil
Principle, the discoverer of ambition and revenge, the original inventor of perjury, and that,
before the publication of his fatal "Prince'1, there had never been a hypocrite, a tyrant, or a traitor,
a simulated virtue, or a convenient crime. ...Out of his surname they [our countrymen] have
coined an epithet for a knave, and out of his Christian name a synonym for the Devil". Здесь и
далее статья Т.Маколея цитируется по интернет-публикации на сайте Modern History
Sourcebook (Harvard classics series, 1909).
7 "Othello would have inspired nothing but detestation and contempt. The folly with which he
trusts the friendly professions of a man whose promotion he had obstructed, the credulity with
which he takes unsupported assertions, and trivial circumstances, for unanswerable proofs, the
violence with which he silences the exculpation till the exculpation can only aggravate his
misery, would have excited the abhorrence and disgust of his spectators. The conduct of lago they
would assuredly have condemned, but they would have condemned it as we condemn that of his
victim. Something of interest and respect would have mingled with their disapprobation. The
readiness of the traitor's wit. the clearness of his judgment, the skill with which he penetrates the
dispositions of others, and conceals his own, would have insured to him a certain portion of their
esteem». В главе 8, посвященной трагедии «Отелло», мы вернемся к точке зрения Маколея.
Вопрос в работе английского историка, как видно, поставлен совершенно в иной плоскости, нежели интересующая нас. Тем не менее, эта статья Т.Маколея, скорее всего, объективно послужила импульсом, дала решительный толчок ряду исследований, посвященных теме «Макиавелли и елизаветинцы».
В эссе Т.Маколея пе обсуждается вопрос о том, какими путями англичане знакомились с сочинениями Макиавелли (похоже, у него нет причин сомневаться в том, что работы флорентийского писателя были хорошо знакомы елизаветинцам), однако главные имена, которые в дальнейшем будут рассматриваться как источники английских «искажений» философии Макиавелли, - здесь уже названы: «Крик [против этих бессмертных доктрин] впервые был поднят за Альпами и, скорее всего, был воспринят в Италии с удивлением. Самым первым противником, насколько нам известно, был наш соотечественник кардинал Поул. Автором «Анти-Макиавелли» был французский протестант».8 Итак, англичанин кардинал Реджиналд Поул и некий «французский протестант» (имеется в виду И.Жантийе).
Т.Б.Маколей, как мы видим, говорит о первых «противниках» доктрины Макиавелли, но не об «исказителях» ее.9 Критерии самого Маколея иного свойства, он далек от того, чтобы оправдывать или порицать что-либо, он предлагает в оценках исходить из «состояния умов» итальянцев той далекой эпохи: «Мы сомневаемся, что во всех его [Макиавелли] сочинениях можно найти хотя бы одно выражение, указывающее на то, что обман (dissimulation) и вероломство (treachery) вообще воспринимались им как нечто позорное (discreditable), ...Таким образом, это связано с состоянием этической мысли у итальянцев того времени (in the state ofmoralfeeling among the Italians ofthose times)...». Эти объективно-позитивистские критерии, которые одинаково применяются ученым и к писаниям Макиавелли, и к героям шекспировского «Отелло», -абсолютно отвечают духу своего времени, требованиям науки середины XIX века.
Как бы то ни было, повторю: имена названы, внимание к проблеме привлечено. Однако должно было пройти еще почти полстолетия, прежде чем появилась первая работа, посвященная изучению «присутствия» Н.Макиавелли в английской культуре XVI - первой половины XVII веков. Ученые XX века (например, М.Прац) назовут ее «эпохальной» (epoch-making).
В 1897 г. немецкий историк Эдвард Майер опубликовал исследование «Макиавелли и елизаветинская драма» (Meyer, Edward. Machiavelli and the Elizabethan Drama. Weimar, 1897), в котором представил и коротко прокомментировал большую часть из собранных им 395
Е "The cry against [ihose immoral doctrines] was first raised beyond the Alps, and seems to have been heard with amazement in Italy. The earliest assailant, as far as we are aware, was a countryman of our own, Cardinal Pole. The author of the "Anti-Machiavelli" was a French Protestant".
9 Кроме того, Маколсй отмечает как безосновательную и точку зрения Френсиса Бэкона на смысл писаний Макиавелли как на политическую сатиру, разоблачающую честолюбцев: "Another supposition, which Lord Bacon seems to countenance, is that the treatise was merely a piece of grave irony, intended to warn nations against the arts of ambitious men. It would be easy to show that neither of these solutions is consistent with many passages in "The Prince" itself.
упоминаний и отсылок к Макиавелли, обнаруженных в елизаветинской литературе. В предисловии к своей работе Майер счел нужным отметить один эпизод, который вряд ли покажется незначительным человеку, занимающемуся исследованиями в любой области.
Э.Майер знал об интересе к проблеме известного английского ученого А. Гросарта, который в одной из работ объявил о своем намерении написать "an odd chapter" об «имени, которое в Англии долго воспринималось как воплощение самого дьявола». Однако глава так и не была написана по причинам, о которых А.Гросарт рассказал в ответном письме к Э.Майеру в 1895 году: «Непосредственно перед приступом, который я заработал от переутомления, я составил список из приблизительно 310 ссылок на Макиавелли в старой английской литературе с тем, чтобы передать его профессору Виллари как вклад в его биографию Макиавелли. Но к несчастью, в процессе разбора того хаоса, который царил в моих бумагах, этот тщательно составленный перечень, вероятно, попал либо в огонь, либо в корзину для мусора, поскольку он так и не обнаружился. В течение двух лет я был практически полностью выведен из строя, и постепенно постарался забыть об этом деле, Это был исключительно любопытный список, и Ваше письмо оживляет боль от его утраты».10
Э.Майеру удалось довести свою работу до конца. В работе МаЙера уже присутствует тезис об «искажении» современниками идей Макиавелли, тезис о французском «источнике» знакомства елизаветинцев с этими идеями (трактат И.Жантийе «Анти-Макиавелли»), а также тезис об отсутствии «прямого доступа» Шекспира к текстам Макиавелли и Жантийе. Исследование Майера не утратило своего значения и по сей день, несмотря на то, что некоторые его положения были опровергнуты, некоторые выводы оспорены в XX веке. В нашей работе мы не раз еще вернемся к этому труду немецкого историка.
Лаконичная, насыщенная фактами литературы, не
злоупотребляющая обобщениями книга Э.Майера имела поистине эффект разорвавшейся бомбы. Она породила целый ряд исследований, касающихся восприятия и влияния идей Н.Макиавелли в разных сферах жизни елизаветинцев; в религии и политике, в драме и театре, в публицистике и в философской мысли.
Среди наиболее важных работ, которые имели значение и для данного исследования, необходимо отметить статью Марио Праца «Макиавелли и елизаветинцы» (1928, переработана и расширена для издания 1958 г.), в книге Praz М. The Flaming Heart: Essays on Crashaw, Machiavelli. N.Y., 1958, pp. 90 - 145; работу Orsini N. Bacone e Machiavelli. Genova, 1930; ряд статей конца 40-х гг. Ирвина Рибнера, посвященных отношению к «доктрине» Макиавелли И.Жантийе, Ф.Сидни, К.Марло, а таюке книгу этого автора: Ribner L The English History Play in the Age of Shakespeare. Princeton, 1957; исследование: Raab F. The English Face of Machiavelli: A Changing Interpretation. 1500 - 1700, London-Toronto, 1964 (оксфордец Феликс Рааб изучает преимущественно влияние Макиавелли на политико-религиозную мысль в Англии); а также диссертацию: Gasquet Е. Le courant machiavelien dans la pensee et la literature anglaises du XVI-e
Цит. no: Mayer E. Machiavelli and (he Elizabethan Drama. Weimar, 1897, pp. X-XI.
siecle. Lille, 1971 (в 659-ти страничной обзорной работе Эмиля Гаске Шекспиру отведено всего несколько страниц: исследователь называет «макиавеллистами» таких персонажей, как Аарон, Ричард III, Яго и Эдмунд).
Помимо работ общего характера, следует отметить специальные исследования, посвященные восприятию идей Макиавелли отдельными драматургами-елизаветинцами (К.Марло, Т.Кидом, Б.Джонсоном): Boughner D. The Devil's disciple. Ben Jonson's debt to Machiavelli, N.Y., 1968; Summers C. Christopher Mar low and the Politics of Power. Salzburg, 1974; касающиеся драмы Т.Кида разделы в книгах: Воуег С. The Villain as Hero in Elizabethan Tragedy. N.Y., 1914 и Bowers F. Elizabethan Revenge Tragedy. Princeton, 1971.
Вплоть до того момента, когда это исследование было завершено, мне не было известно ни одной большой работы такого рода, посвященной творчеству Шекспира, за исключением ряда статей, каждая из которых рассматривает достаточно узкую проблему, связанную с одной пьесой, или одним образом. Например, статья И.Рибнера «Болингброк как истинный макиавеллист»: Ribner I. Bolingbroke, A True Machiavellian II MLQ, ЇХ (1948), pp.177 - 184; или оставшаяся мне недоступной статья E.Koppel, где говорится о шекспировских «заимствованиях» (borrowings) из Макиавелли в создании портрета Клавдия (Englische Studien, XXIV, pp.108 - 118), о существовании которой мне известно из отзыва М.Праца, сомневающегося в том, что Шекспир имел «прямой доступ к сочинениям Макиавелли». И.Рибнер в статье о Болингброке сопоставляет текст Шекспира с современным английским переводом «Государя», хотя уже знает об издании Г. Крейгом елизаветинского перевода трактата. Вероятно, изданный в 1944 г. текст рукописного списка, был Рибнеру в 1948 г. еще не доступен.
После долгого периода отсутствия специальных работ по нашей теме, в конце 2002 г. в Англии вышла книга: Roe J. Shakespeare and Machiavelli. D.S. Brewer. 2002. -232 p. Главы работы Джона Роу посвящены хроникам «Ричард III», «Ричард II», «Генрих V», «Король Джон» и двум «римским» пьесам («Юлий Цезарь» и «Антоний и Клеопатра»). Это первая работа формата монографии на данную тему. Предмет анализа -«шекспировский макиавеллизм» (Shakespearean Machiavellism, р, 3), и Шекспир рассматривается автором во многом как «английский двойник» Макиавелли (his English counterpart). Основная посылка автора: «ситуации и манера их изображения» у Шекспира и Макиавелли получают «сходную трактовку» (find analogous treatment). Дж. Роу обнаруживает у Шекспира «Макиавеллистекую риторическую стратегию» (p. xi), открывает у исследуемых писателей общность в «тактике изображения» (р. х) и в «обсуждении морально сомнительного действия» (Шекспир - "skilful а negotiator of morally dubious action", p. xiii). Вопрос о доступности Шекспиру текстов Макиавелли или Жантийе в книге Роу не ставится в связи с «невозможностью его решить определенно». Для сопоставлений автор использует современное итальянское издание сочинений Макиавелли и современный английский перевод.
1 Praz М- The Flaming Heart: Essays on Crasliaw, Machiavelli. N.Y., 1958, p.125.
В поле зрения отечественного шекспироведения тема «Макиавелли и елизаветинцы» попала давно. Уже в последней четверти XIX века на нее обращал внимание замечательный ученый Н.Стороженко в работах, посвященных предшественникам Шекспира. Она не осталась незамеченной лучшими переводчиками и авторами предисловий в первом академическом издании собрания сочинений Шекспира 1902/04 гг. под редакцией С.Веигерова. В той или иной степени она присутствовала во всех наиболее значительных исследованиях российских ученых в XX в. (в работах А.Смирнова, М. Морозова, А. Аникста, А. Дживелегова, Г. Бояджиева, М.Барга и многих других). Однако круг специальных работ, касающихся этого вопроса, в отечественной науке невелик. Для данного исследования наибольшее значение имели труды Ю.Ф. Шведова об исторических хрониках Шекспира (1964) в книге; Шведов Ю. Вильям Шекспир: Исследования. М., 1977; Пинского Л.Е. Шекспир. Основные начала драматургии. М.. 1971; Комаровой В.П. Личность и государство в исторических драмах Шекспира. Л., 1977; Личность и государство в исторических драмах современников Шекспира. Спб., 1997; статья того же автора «Макьявелли и макьявеллизм в некоторых английских драмах эпохи Шекспира» // Проблемы культуры итальянского Возрождения. Л., 1979, с.93 - 105 (в статье достаточно подробно освещено содержание раздела «Les machiavels de Kyd a Shakespeare» главы 7-ой диссертации Э.Гаске).
В данном исследовании также учитывались посвященные Никколо Макиавелли и проблемам итальянского Возрождения работы П. Виллари, Э. Гарена, А. Дживелегова, В. Рутенбурга, Р. Хлодовского, М. Андреева, М. Юсима, М. Брагиной. Особенное значение для нас имели работы Л. Баткина.
Несмотря на видимый интерес ученых к означенной проблеме, несмотря на обилие введенного в научный обиход фактического материала, парадоксальным представляется такое состояние вопроса, при котором Шекспир, по-прежнему, не допускается к полноценному участию в «дискуссии». Даже в первой недавно вышедшей книге на тему «Шекспир и Макиавелли» вопрос знакомства драматурга с текстами Макиавелли не ставится. Шекспир, с одной стороны, «по умолчанию» противополагается (или с разными оговорками исключается из ряда задумавшихся над смыслом доктрины Макиавелли)12 писателям и философам его времени, таким как Г. Харви, К. Марло, Б. Джонсон, Ф. Гревиль, Ф. Сидни, Ф. Бэкон, У. Роли. А с другой стороны, едва ли в отечественной и зарубежной науке найдется работа о Шекспире, в которой совершенно игнорировался бы контекст, заданный Макиавелли, в которой отсутствовало бы слово «макиавеллист» («макиавель», «макиавеллизм»), по крайней мере, в качестве эпитета по отношению к тем или иным шекспировским персонажам.
12 В вышеназванной книге Дж. Роу, несомненно, предпринята попытка включить творчество Шекспира в контекст Макиавелли, и сам этот факт - бесспорный прорыв в шекспировской науке. Однако «включение» понимается Роу как «влияние» (influence on) Макиавелли на английского драматурга. В итоге аптор создает своеобразный «близнечный миф», уподобляющий Шекспира Макиавелли, что, на наш взгляд, входит в явное противоречие со смыслом всего шекспировского творчества.
Тем самым, даже те, кто отрицает возможность прямого знакомства Шекспира13 с текстами Макиавелли (как минимум, с трактатом «Государь», из которого, по общему мнению, елизаветинцы черпали представления о его идеях), - фактически вынуждены признать очевидное участие Шекспира в современной ему широчайшей «дискуссии о Макиавелли». В той «дискуссии», которую елизаветинцы вели на протяжении многих десятилетий, которая досталась в наследство Стюартам, без косвенного влияния которой не обошлась и буржуазная революционная доктрина в Англии эпохи О.Кромвеля.
Именно тогда, в преддверии революции, в 1640 г. был, наконец, разрешен к публикации и впервые издан в английском переводе трактат Н.Макиавелли «Государь».
Доступность и общеизвестность демистифицирует любой предмет. Однако созданная британскими религиозными моралистами, защитниками ценностей «века Августина и Елизаветы» «легенда о Макиавелли» (как принято ее называть после Э.Майера), скорректированная и утвержденная судом литературного и театрального «трибунала», продолжала свою жизнь, вызывая споры, недоумения, развенчания... И даже сегодня, кто дерзнет вынести окончательный вердикт относительно того, что в ней бьию от «легенды» и что от истины? Что от «искажений» и что от глубокого понимания сути? Что от сиюминутных политических нужд - и ^то от интуитивных прозрений возможных следствий?
Данная работа озаглавлена «Шекспир и Макиавелли: тема «макиавеллизма» в шекспировской драме». Наш главный предмет и «цель» исследования - шекспировский текст. Это текст литературный, театральный, и следовательно, коммуникативный, обращенный к определенной аудитории, призванный сообщить ей некое содержание. Доктрина Макиавелли является «средством» (одним из наиболее значительных и наименее осмысленных пока в шекспировском контексте, и все-таки одним из) приблизиться к пониманию его - Шекспира и елизаветинского театра в целом - смыслов, тенденций, если угодно, его базовой «доктрины».
Своей задачей мы видим попытку реконструкции форм «присутствия» Макиавелли в английской культуре рубежа XVI - XVII вв., анализ того отклика, ответа, который был дан Макиавелли (точнее, комплексу под названием «макиавеллизм») шекспировским театром, а также прояснение причин подобного ответа.
Методология исследования. Предметом анализа в диссертации является шекспировский текст (литературный и театральный одновременно), но не в отрыве от его историко-культурных и историко-литературных связей, предпосылок создания и особенностей восприятия. Для нас равно приоритетны текст и контекст (а в контексте не только малое, но и большое Время), и мы стремились сочетать методы
Основания для такого утверждения, как правило, не указываются. Вероятно, мнение о «иаслышаштстгг» скорее, чем «начитанности» (МБарг) Шекспира о наставлениях великого итальянца продолжают еще бытовать п силу давней традиции, отказывавшей в достаточной «учености» драматургам, не принадлежавшим к кругу «университетских умов».
синхронного и диахронного рассмотрения предмета. Основными методами диссертационного исследования являются текстологический анализ и реконструкция - историко-литературная, историко-культурная и театральная.
В решении проблемы соотношения средневековых и ренессансных течений в английской культуре века Шекспира мы опираемся на авторитетные суждения А.А. Аникста, Л.Е. Пинского, А.Н. Горбунова, в частностях разнящиеся между собой, но в целом единые. Из последних затрагивающих эту тему, полезной и взвешенной нам представляется работа И.О.Шайтанова «История зарубежной литературы. Эпоха Возрождения» (2001). На наш взгляд, культура тюдоровской Англии в качестве предмета исследования, культура, обладающая синтетической, гетерогенной природой, снимает самую непримиримость конфликта между концепцией Средневековья "longuc duree" и выделяющей эпоху Возрождения в самостоятельный не только эстетический, но и мировоззренческий этап в истории европейской культуры. Если таковая непримиримость еще остается в нашей науке после разумных уточнений, предложенных Г.К.. Косиковым в статье 1987 г. «Средние века и Ренессанс. Теоретические проблемы».
Концепция «длительного» Средневековья и выделяющая Возрождение в отдельную культурную эпоху в пределах тюдоровской Англии не противоречат, а взаимно дополняют друг друга. В особенности это касается такого политико-культурного феномена, коим являлся английский театр этой эпохи. А потому сам предмет исследования обрекает нас использовать понятие «средневековый» там, где речь идет преимущественно о состоянии английского общества шекспировской эпохи, и понятие «ренессансный» применительно к явлениям культуры (итальянской и английской) соответствующего периода.
Предмет рассматривается в диссертации в свете концепции елизаветинской картины мира как лежащей в русле идеи Великого порядка, Великой цепи бытия. В XX веке она нашла обоснование в трудах английского философа А.О. Лавджоя и английских историков JQM. Тилльярда, Дж.М. Аллсна (позднее у Ф. Рааба). В шекспироведении эта концепция получила поддержку и блестящее развитие в работах Л.Е. Пинского.
Нам затруднительно лишь согласиться с выводом АЛавджоя о «неудаче», постигшей в истории идею Великой Цепи Бытия, и поучительности ее «отрицательного итога»: "But the history of the idea of the Chain of Being... is the history of a failure; more precisely and more justly, it is the record of an experiment in thought carried on for many centuries by many great and lesser minds, which can now be seen to have had an instructive negative outcome. ...It conflicts... with, one immense fact, besides many particular facte, in the natural order - the fact that existence as we experience it is temporal" // Lovejoy A.O. The Great Chain of Being. A Study of the History of an Jdea. 2 ed. N.Y., 1960, p. 329, Мы полагаем, что идея Великой Цепи никогда не умирала и едва ли была опровергнута идеями трансформизма или временными представлениями о «конечности бытия». Она находит плодотворное развитие не только в русской религиозной философии рубежа XIX - XX веков, но, к примеру, и в особом «эволюционизме» П.Тейяра де Шардена, и даже в некоторых произведениях в целом «обезбоженной» литературы XX века.
Кроме того, исследование в некоторой степени опирается на теорию мнемоники, «искусства памяти»15 исследователя Института Варбурга. ф.А. Иейтс. Автор диссертации рассматривает мнемотехнику как одну из методик, позволяющих плодотворно анализировать тексты (в том числе, театральные) и особенности аудитории той эпохи, которую мы осмелились назвать эпохой «имеющих уши».
Общий метод, лежащий в основе подхода к материалу - это последовательное восхождение от фактов к обобщениям.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, девяти глав, заключения, списка научной литературы и постраничных примечаний, развивающих отдельные положения исследования, а также иллюстративного приложения. Диссертация в целом выстроена в соответствии с хронологическим принципом, поскольку в данном случае хронология определяет развитие и углубление интересующей нас проблематики в творчестве У. Шекспира (главы с 3-ей по 9-ую). Первая глава демонстрирует масштаб и варианты доступности текстов Н.Макиавелли в шекспировской Англии. Вторая глава посвящена выявлению интересующей нас проблематики у непосредственных предшественников Шекспира (Т.Кида, К.Марло, Р.Грина).
Источники. Конкретным литературным материалом исследования послужили, прежде всего, драматические тексты У.Шекспира, сохраненные в первом Фолио (1623). В отдельных случаях, для анализа привлекаются варианты шекспировских прижизненных кварто (например, издание «Виндзорских насмешниц» 1602 г., издания «Гамлета» 1603 и 1604/05 гг.). Кроме того, в работе анализируются драматические произведения Т.Кида, К.Марло, Б.Джонсона, Дж.Чепмена, в меньшей степени - Дж.Марстона, С. Тернера, Т.Мидлтона; светская публицистика Г.Харви, Ф.Сидни, Р.Грина, Т.Нэша, сочинения английских религиозных моралистов Р.Эшема, Дж.Элиота, Р.Харви, Дж.Донна. В целях исследования привлекаются сочинения хронистов XV-XVI вв. (Ж. Шартье, Р. Холиншеда), а также произведения Т. Мора и М, Монтеня. И, наконец, трактат Н.Макиавелли «Государь»: рукописный елизаветинский перевод 1580-х гг. (изданный Г. Крейгом), французский перевод Ж. Гоори 1571 г. (из трех французских именно он оказался нам доступен), современное итальянское издание (в основе - издание А. Еладо 1532 г.). А также трактат И.Жантийе «Анти-Макиавелли» (1576).
Научная новизна. Проблема восприятия и изображения в драме Шекспира идейного комплекса, с XVI в. известного под названием «макиавеллизм»,' исследуется в диссертации на обширном материале шекспировских хроник, трагедий и некоторых проблемных пьес. Автор впервые исходит из вероятности прямого знакомства Шекспира с текстом «Государя» Н.Макиавелли и стремится, по возможности убедительно, показать факт такого знакомства. К анализу привлечены елизаветинский и
15 Ф.А. Йейтс опиралась в своей работе, в частности, на результаты наблюдений А.Р. Лурии, описанные им в кн.: Маленькая книжка о большой памяти: Ум мнемониста. М., МГУ, 1968, которая в том же году была издана на Запале пол названием "The Mind of а Mnemonist". Работы А.Р. Лурш (о мнемонике, свойствах внутренней речи, восприятии сознанием слова) и его учителя Л.С. Выготского (прежде всего, ((Психология искусства») имели определенное значение и для данного исследования.
французский переводы «Государя» конца XVI в., а также сочинение И.Жантийе «Анти-Макиавелли» (1576). Мы выделяем ту часть шекспировского драматического канона, в которой данной проблематике отведено значительное место, и приходим к выводу о фактическом создании в Англии рубежа XVI-XVII вв. полноценного литературно-театрального «Анти-Макиавелли», не уступающего по силе воздействия полемическим трактатам, изданным тогда же в Европе. Подход проясняет идейный вектор шекспировского театра на пороге Нового времени и позволяет внести существенные уточнения в трактовки ряда пьес Шекспира (хроники первой и второй тетралогий, «Король Джон», «Виндзорские насмешницы», «Гамлет», «Мера за меру», «Отелло», «Король Лир», «Макбет»).
По понятным причинам мы не ставили своей задачей указать тот конкретный вариант текста «Государя», который был знаком Шекспиру (английский, французский перевод, или итальянский текст), но рассчитываем, что проведенный в работе анализ поможет это сделать непосредственным носителям языка.
В работе изучается и ряд менее масштабных вопросов. Часть из них ранее не ставилась или недостаточно освещалась в отечественной науке:
история фиктивных изданий сочинений Н.Макиавелли английским печатником Джоном Вольфом в Лондоне в 1580-е годы;
история рукописных списков елизаветинского перевода трактата Н.Макиавелли «Государь)), один из которых был издан профессором Принстона Г.Крейгом во время Второй мировой войны (в 1944 г.);
история елизаветинского перевода и издания в Англии рубежа XVI-XVII вв. трактата французского публициста И.Жантийе «Анти-Макиавелли» (1576-первый «Анти-Макиавелли» в Европе);
особенности и условия формирования в Англии так называемой «легенды о Макиавелли» (Э.Майер, М.Прац, Ф.Рааб, И.Рибпер, Э.Гаске и др.). Эта тема частично освещалась в работах В.П.Комаровой.
подробный анализ текста «Испанской трагедии» Т.Кида в свете проблематики Макиавелли и в соотнесении с текстом «Гамлета»;
- исследование в шекспировском контексте письма Ф.Сидни к
королеве Елизавете I по поводу ее планируемого замужества и памфлета
Ф.Сидни «Защита графа Лейстера»;
анализ сатиры Джона Донна «Игнатий и его конклав» (1611);
анализ драматических текстов К.Марло («Мальтийский еврей» и «Парижская резня») в соотнесении с текстом елизаветинского перевода трактата «Государь»; и ряд других.
Часть исследований, проведенных в данной диссертации, не предпринимались ранее и в зарубежной науке:
- анализ драматических текстов Шекспира (хроники первой и второй
тетралогий, «Король Джон», «Гамлет», «Отелло», «Король Лир», «Мера за
меру», «Макбет») в свете проблематики сочинений Макиавелли и в
соотнесении с текстом елизаветинского и французского переводов XVI века
трактата «Государь»;
- прояснение мотивов прикрепления Шекспиром прозвища
«Макиавелли» к герцогу Алансонскому, персонажу хроники Шекспира
«Генрих VI», ч.1 в контексте истории, шекспировского творчества и ь свете
коммуникативной роли елизаветинского театра (есть лишь предположения Э.Майера и Д.Уилсона).
анализ текста пьес Дж.Чепмена, посвященных убийству Бюсси д'Амбуаза (в части, востребованной нашим предметом - касательно роли персонажа Monsieur);
исследование проблемы «книги Гамлета» («темное место» в И, 2) в текстологическом и театрально-визуальном аспектах, что позволяет существенно уточнить трактовку трагедии;
анализ комедии Б.Джонсона «Всяк в своем нраве», а также приписываемых Б.Джонсону «дополнений» к «Испанской трагедии» Т.Кида, с целью прояснения контекста создания шекспировского «Гамлета» и так называемой «войны театров» рубежа XVI-XVII веков;
формулировка и аргументация гипотезы, призванной прояснить «комедийный» аспект проблемной пьесы «Мера за меру» (о возможных исторических прототипах Герцога и Луцио);
- анализ коммуникативной функции елизаветинского театра и
обоснование понятия «театра-коммуникатора»;
и некоторые другие.
Теоретическая и практическая значимость. Материал и выводы исследования могут быть использованы как при анализе закономерностей развития европейской цивилизации и философской мысли, так и в процессе чтения общих историко-литературных курсов, спецкурсов для филологических, журналистских, искусствоведческих, исторических, философских факультетов университетов. Диссертация вводит в отечественную науку ряд неисследованных произведений английских писателей и драматургов рубежа XVI-XVII вв., а для зарубежных ученых вносит существенные уточнения в имеющиеся интерпретации драматических текстов Шекспира и открывает тему текстологических сопоставлений произведений Шекспира и Макиавелли.
Основные положения и результаты исследования получили апробщию: в серии статей (объемом ~ 12 п.л.), опубликованных в научных изданиях (Вестник Московского Университета,, серия 10, журналистика в 2000 - 2004 гг., Шекспировские чтения за 2004/2005 гг.; Энциклопедия литературных произведений в 1998 г.); в докладах на научных конференциях (в Санкт-Петербурге в 2001 и 2003 гг., на ежегодных 11 Іведовских чтениях в 1997 - 2004 гг. на факультете журналистики МГУ); в лекциях, спецкурсах, коллоквиумах и семинарах, которые автор ведет на факультете журналистики МГУ им. М.В.Ломоносова с 1987 г. Диссертация прошла положительное обсуждение на кафедре зарубежной журналистики и литературы МГУ им, М.В.Ломоносова. Одноименная монография (28,66 усл.печ.л.) опубликована в июне 2005 г.
Сочинения Н.Макиавелли в Англии в царствование Елизаветы I Тюдор
Никколо Макиавелли (1469 - 1527) работал над «Государем» (II Principe (De principatibus)) с весны по осень 1513 г. Небольшой по объему трактат (80 с небольшим страниц даже в современных изданиях, "una opuscolo" назвал его автор в письме к Ф.Веттори), который оказал такое поразительное влияние на всю политическую и философскую мысль Нового времени (Гамлет, наверное, заметил бы, что «в этом есть нечто сверхъестественное»), создавался параллельно с «Рассуждениями о первой декаде Тита Ливия» (Discorsi sopra la prima deca di Tito Livio), сочинением другого жанра и смысла, в котором многие идеи трактата «Государь» предстают окрашенными в несколько иные тона. Позднее были написаны заслужившие меньшую славу «Об искусстве войны» (Dell arte della guerra, 1521) и «История Флоренции» (Jstorie florentine, 1525).
Трактат «Государь» оставался неопубликованным в течение почта двадцати лет, однако он распространялся в списках и был широко известен уже при жизни автора. В 1523 г. было предпринято даже «пиратское» издание текста Макиавелли под чужим именем (так называемый плагиат Агостино Нифо - латинский перевод трактата с некоторыми вставками и с добавлением собственной главы о «противоядии отраве»).16 В 1531 г. папа Клемент VII (бывший кардинал Джулиано деи Медичи, покровитель Макиавелли, позволивший ему вернуться из ссылки во Флоренцию и сделавший его официальным историографом республики) специальным декретом разрешил публикацию сочинений Н.Макиавелли. В 1532 г., через пять лет после смерти автора, «Государь» вышел в свет одновременно в двух разных изданиях и в течение последующих двадцати лет выдержал около двадцати пяти изданий только на итальянском языке.
Первый (?) французский перевод (Guillaume Cappel) «Государя» появился в 1553 г. (Paris, C.Estienne), и это было не единственное издание на французском языке, несмотря на то, что вскоре сочинения Макиавелли были включены в папский индекс запрещенных книг. Известны, как минимум, еще три издания: перевод Гаспара д Оверня (Poitiers, Е. de Mamef, 1563), перевод Жака Гоори, изданный в Париже в 1571 г.17 (именно этот французский перевод будет использоваться в данной работе) и руанское издание Тома Маллара (Thomas Mallard) 1586 г. , в котором «Рассуждения» опубликованы в переводе Жака Гоорри, в то время как «Государь» - в старом (издания 1563 г.) переводе Гаспара д Оверня (Gaspard d Auvergne).
Вместе с тем, уже в период Контрреформации, в середине XVI в. началась жесткая атака на учение Макиавелли, осуществляемая практически со всех сторон: католики и протестанты, римская церковь, иезуиты, англиканская церковь, религиозные моралисты и ученые гуманисты - у всех обнаружились свои (скорее политические, чем этические) причины для осуждения стремительно завоевывающей популярность «доктрины».19 И главным объектом критики в наследии флорентийского секретаря, естественно, являлся трактат «Государь». В
1559 г., при папе Павле IV, сочинения Макиавелли были внесены в «Индекс запрещенных книг» (Index Librorum Prohibitorum), В том же году иезуитами было организовано сожжение изображения Макиавелли. Антиреклама, которая во все времена способствовала известности, и на сей раз сделала свое дело: имя Макиавелли стало легендарным, а интерес к «Государю» неизмеримо вырос.
Тем большее удивление вызывает тот факт, что, несмотря на официально объявленную и при любом удобном случае демонстрируемую английской церковью независимость от Рима, в годы правления королевы Елизаветы ни «Государь», ни «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» так и не были изданы в Англии на английском языке. В полном согласии с решением Тридентского Собора (не имевшим силы на территории Англии) и в очевидном контрасте с «неповиновением» католической Франции в этом вопросе.
Необъявленный запрет20 в Англии на публикацию «Государя» и «Рассуждений» резко контрастирует с активностью швейцарских и немецких протестантов, которые осуществили с 1560 до 1622 гг. около десяти латинских изданий «Государя». Первое из них вышло в Базеле в 1560 г. в типографии протестанта-итальянца, уроженца Лукки, Пьетро Перна (Petrum Pernam). Великолепный перевод на латынь, ставший с тех пор каноническим, выполнил Сильвестр Телий (Sylvestrum Telium). Телий заменил вступительное слово с посвящением Лорепцо Медичи на собственное хвалебное обращение к просвещенному польскому рыцарю Абрахаму Сбарски (Abraham Sbarski). В новом посвящении была
выражена крамольная с точки зрения недавних решений Тридентского Собора мысль об отсутствии причин для запрещения книг Макиавелли, о вреде, наносимом «осуждением» Макиавелли, о политическом полемизме его сочинений и необходимости «изучить зло», чтобы использовать его для поддержки истинной доктрины (for the support of true doctrine): «знание зла не есть зло, ...зло есть порождение собственного разума».21
Однако наиболее популярным из латинских изданий «Государя» стало издание П.Перна, предпринятое через двадцать лет, в 1580/1581 гг. Помимо трактата Макиавелли (в переводе Телия) оно включало речи Contra Monarchia и Pro Monarchia из "Римской истории" Диопа Кассия (кн. 52), а также трактат "Защита против тиранов" (Vindiciae contra Tyrannos), приписываемый Ф.Дюплесси-Морне (близкому знакомому сэра Ф.Сидни). Очевидно, что сопровождающие «Государя» сочинения рассматривались составителями как «аргументы... против писаний Макиавелли» (на титуле значится: "Adiecta sunt eiusdam argumenti aiiorum quorundam contra Machiavellum scripta de potestate & officio Principum, et contra tyrannos"). Эта книга выдержала до конца века несколько переизданий (1589, 1594/1595, 1599), что свидетельствует о ее популярности, а с 1600 г. (изд. Ursel) к ее условно антимаки авелл и стекой коллекции добавился действительно направленный против Макиавелли (и Жана Бодена) трактат иезуита Антонио Поссевино "Judicium de Nicolai Machiavelli et Ioannis Bodini quibusdam scriptis". В таком расширенном виде книга выдержала еще несколько изданий до середины XVII в., из которых франкфуртское 1608 г. находится в фондах Исторической публичной библиотеки в Москве.
Так обстояло дело с изданием сочинений Макиавелли на континенте, несмотря на внесение их в папский индекс. А что же происходило тем временем на британских островах?
Хронология первых английских переводов Макиавелли. По всей видимости, «необъявленный» или «неофициальный запрет» на издание этих сочинений флорентийского писателя все-таки в Англии существовал, иначе, как могло случиться, что первое издание «Рассуждений» на английском языке появилось только в 1636 г., а перевод «Государя» был опубликован лишь в 1640 г.?
Вместе с тем, не все сочинения Н.Макиавелли имели в Англии такую судьбу, кое-что издавалось и даже довольно активно, т.е. речь может идти не о запрете «имени», а об ограниченном доступе к отдельным сочинениям, вызывавшим опасения. Хронологически история появления английских переводов книг Макиавелли выглядит так:
Первые «макиавеллисты» публичного елизаветинского театра (Т. Кид «Испанская трагедия», К. Марло «Мальтийский еврей» и «Парижская резня»)
Таково было состояние вопроса, связанного с «доктриной Макиавелли» в книжном деле тюдоровской Англии 60-х - 80-х годов XVI в.: в издаваемых легально и нелегально книгах, памфлетах, трактатах, поэтических произведениях, рукописных списках и летучих листках. Однако основным средством массовой коммуникации эпохи с середины 80-X XVI в. годов становится в Англии публичный общедоступный театр. Неудивительно, что полемика о Макиавелли естественным образом переносится на сценические подмостки, где разгорается с небывалой силой и остротой, приобретая поистине общенациональный масштаб. В самом деле, в «книжном формате» эта тема оставалась предметом немногих избранных. Елизаветинский театр, в соответствии со своей природой, допускает к дискуссии все современное общество, все социальные слои, придавая тем самым теме «макиавеллизма» естественное расширение и, возможно, привнося в нее по той же причине некоторые искажения (?).
По всей видимости, первым «макиавеллистом» елизаветинской публичной сцены следует признать Лоренцо из «Испанской трагедии» Томаса Кида. Долгое время первенство в этом вопросе специалисты отдавали злодею Варавве Кристофера Марло, тем более что Пролог к «Мальтийскому еврею» произносит у Марло не кто иной, как Макиавелли собственной персоной. Однако, исходя из строгой хронологии и опираясь на более точные датировки указанных пьес, преимущество приходится отдать Т.Киду.
Дело в том, что «Испанская трагедия» (The Spanish Tragedy) была создана, вероятно, до победы, одержанной англичанами над Непобедимой армадой, то есть до 1588 г, поскольку ни одна из трех пантомим (I, 5), демонстрирующих превосходство английского оружия над Испанией и Португалией, не изображает военного успеха королевы Елизаветы. По совокупности данных сегодня принято датировать «Испанскую трагедию» 1585-1587 гг.92 В то же время, замечание персонажа Макиавелли о «смерти
Гиза» (который был убит в 1588 г.) позволяет датировать первую постановку «Мальтийского еврея» (The Jew of Malta) более поздним временем.
Характерно, что первым «макиавеллистом» английского театра становится испанец с итальянским именем - дон Лоренцо, сын герцога Кастилии. Это обстоятельство, объясняемое прежде всего состоянием взаимоотношений Англии и Испании и сформировавшимся «образом врага», любопытно еще и тем, что Чезаре Борджа - образцовый государь Макиавелли - по происхождению испанец, и англичане это, скорее всего, знали, как благодаря молве, так и из книжных источников («История итальянских войн» Гвиччардини, скажем, была опубликована еще в 1579 г. в английском переводе Дж.Фентона).
Дон Лоренцо открывает бесконечную череду елизаветинских сценических злодеев, вдохновленных наставлениями Макиавелли. Впоследствии национальный спектр «макиавелей» необычайно расширится: в нем найдется место евреям и французам, ані-личаиам и шотландцам, туркам и даже датчанам, по все же преимущество «коварных ктальянгіев» («Цимбелин») перед всеми прочими, в том числе и перед испанцами, останется неоспоримым. Постепенно (и очень скоро) неизбежное расширение претерпит и социальный статус «макиавеля» (от государей и знатных баронов до деятельных людей незнатного происхождения, что впрочем, заложено в рассуждениях самого Макиавелли) и даже его пол (женские персонажи-«макиавеллисты» редко, но встречаются уже у драматургов эпохи Елизаветы и Якова I).
Большинство исследователей елизаветинской драмы признают очевидным довольно стремительное убывание влияния трагедии Сенеки на английских драматургов по мере модернизации, «итальянизации» сюжетов, ситуаций, мотивов пьес, характеров и мотивировок как протагонистов, так и злодеев (которые зачастую соединялись в одном персонаже). В итоге, на этапе расцвета общедоступного английского театра (с 80-х гг. XVI в. до середины второго десятилетия XVII в.) преимущественное влияние на английскую драму оказывала недавняя и современная итальянская история (и рассмотренная через ее призму история английская, что немаловажно), итальянская и французская новелла и то явление, которое можно назвать «комплексом Макиавелли».
«Наиболее существенным было именно влияние Макиавелли», считает Ф.Боуэрс94 и с ним нельзя не согласиться, особенно учитывая изобретение елизаветинцами новою драматического амплуа для характеристики как персонажа, так и постоянного исполнителя -«макиавель», «макиавеллист».
Степень устойчивости этого амплуа ярко демонстрирует младший современник Шекспира Т.Мидлтон в комедии «Безумный мир, господа!» (изд. 1608). В пьесе Мидлтона есть любопытная сцена, представляющая параллель к эпизоду приезда актеров в шекспировском «Гамлете»:
«Слуга: В наши края заехали какие-то актеры, сэр. Они хотят показать свое искусство вашей милости.
Сэр Нараспашкью: Актеры? Ну конечно, зови их, они украсят мой праздник. Только ты зря назвал их «какими-то». Мне случалось видать в своей жизни совершенно никаких актеров: скачут, изображают что-то, а сами не имеют понятия, что играть, где играть и когда играть. Что играть для идиотов-критиканов, где играть для идиотов-пуритан и когда играть просто для идиотов, которые всего боятся. Ладно, иди зови их.
(Входят Глупли с сообщниками - мошенники, переодетые актерами).
... Рад вас видеть, рад вас видеть, друзья!...
Сэр Нараспашкью: Верно, это ваш лучший актер?
Слуга: Он у них застрельщик, сэр. Один может весь спектакль разыграть.
Сэр Нараспашкью: Наденьте вашу шляпу, сударь, прошу вас. Я уважаю амплуа героя. Пусть обнажают голову те, у кого на шляпе меньше перьев. .. .А где же остальные ваши товарищи?
Глупли: Они прибудут с повозкой, сударь.
Сэр Нараспашкью: Отлично, отлично... Ну, и кто тут у вас главный макиавеллист? Кто держит всю компанию в узде и лучше всех расшаркивается перед сиятельными лицами и облачается в парадный костюм, когда надо пойти и похлопотать за остальных? Кто он, признавайтесь?
Глупли: Я, сударь.
Сэр Нараспашкью: Опять же ты? Дай-ка я разгляжу тебя получше...» (V, 1, перевод С.Таска).
У Мидлтона «актеры лорда Приживала» намереваются разыграть комедию «Подделка», Из вышеприведенного отрывка не только становится очевидной ироническая аналогия с «Гамлетом» (надо отметить, что Мидлтоп писал для детской капеллы собора святого Павла, труппы, соперничавшей с шекспировской). Здесь амплуа «макиавеллиста» звучит как привычное и повсеместно распространенное среди актерских трупп, и кроме того как одно из самых почетных амплуа, свидетельствующих о незаурядных актерских и своеобразных личных качествах исполнителя: о его хитрости, ловкости, жесткости, деловой хватке.
Уильям Шекспир и «школа» Макиавелли
Имя Н.Макиавелли трижды звучит в творчестве Шекспира, и только в его драматических произведениях: в хронике «Генрих VI», часть I; в части III той же хроники; в комедии «Виндзорские насмешницы». Для сравнения, Сенека с Плавтом упоминаются Шекспиром по одному разу (в «Гамлете»), и мы не встретим во всем шекспировском каноне ни единого упоминания имен Мишеля Монтеня, Эразма или Джордано Бруно151.
Из этих трех эпизодов наибольшее внимание исследователей всегда привлекала эффектная ссылка на Макиавелли в концовке знаменитого монолога герцога Глостера, будущего короля-тирана тюдоровской историографической легенды Ричарда III, в д. 3, сц. 2 «Генриха VI», ч. 3:
Игрой цветов сравнюсь с хамелеоном;
Быстрей Протея облики сменяя,
В коварстве превзойду Макиавелли.
Ужели так венца не получу?
(Перевод Е.Бируковой) В оригинале будущий узурпатор трона Глостер обещает «отправить преступного Макиавелли в школу» ("and set the murderous Machiavel to school"). Особенный интерес шекспироведов к этому моменту вполне объясним. Обещание Ричарда Глостера впрямую связывает второстепенную, но уже зловещую фигуру из хроники о короле Генрихе с протагонистом следующей хроники о венценосном "макиавеллисте", в которой последовательно раскрывается сам механизм достижения практической цели человеком, не гнушающимся никакими средствами, а также изображается малоутешительный итог его пути к веріиине.152 Кроме того, некую поразительную закономерность, или удивительное совпадение, усматривают в том факте, что источником шекспировского «Ричарда III» являлась «История Ричарда III» Томаса Мора, произведение, которое создавалось английским гуманистом одновременно с трактатом Макиавелли «Государь». Следовательно, в 1513 году в двух противоположных концах Европы, двое просвещенных современников-гуманистов писали; один -практическое руководство государю о том, как вернее захватить и удержать власть, исходя из «правды действительной, а не воображаемой»; другой -исходя из той же правды, преподносил суровый исторический урок тем, кто хотел бы злодеяниями приобрести и удержать власть.
Вместе с тем, для более ясного понимания цели и смысла употребления Шекспиром в пьесах имени итальянского политика следует обратить более пристальное внимание на первое154 подобное упоминание в первой части «Генриха VI» (1590/1591), тем более, что в комментариях это место обычно не получает удовлетворительного объяснения. Между тем, здесь возникает целый ряд вопросов, на которые следует попытаться ответить. И первый из них может быть сформулирован так: чем «прославился» сподвижник Жанны д Арк, герцог Алансопский как «макиавель»? Благодаря чему он был в этом качестве известен елизаветинской публике и самому драматургу?
Имя Макиавелли звучит у Шекспира в сцене осуждения взятой в плен Жанны Девы англичанами (V. 4). Место действия - «лагерь герцога Йоркского в Анжу». Йорк открывает сцену словами; «Введите осужденную колдунью» (в оригинале: "condemn d to burn"1"). Йорк заключает эпизод с Жанной словами; «Рассыпься в прах, развейся черным пеплом, проклятая служительница ада!» ("foul accursed minister of hell"). Вот это место, в котором Жанна признается в том, что она беременна, с целью избежать казни:
Жанна д Арк: Ошиблись вы: не от него ребенок; [не от дофина]
Был Алансон возлюбленным моим.
Йорк: Ах, Алансон! Второй Макиавелли!
(Alencon! that notorious Machiavel!) Дитя умрет, будь сотни жизней в нем.
В первом фолио 1623 г. (а первая часть трилогии при жизни Шекспира не издавалась) имя Макиавелли записано как "Macheuile", что может свидетельствовать, как о правописании Шекспира, если набор производился с авторской рукописи, так и об орфографии переписчика, если набор осуществлялся с копии, но также о неразборчивости почерка, о возможной ошибке наборщика и т.д. Го есть, по большому счету, это не дает нам никаких надежных свидетельств подлинной шекспировской орфографии имени флорентийца. В фолио 1623 г. (далее F 1) во всех трех случаях используется несколько отличные написания этого Имени: "Macheuill" в III, 2 третьей части «Генриха VI» и "Machiuell" в III, 1 «Виндзорских насмешниц». Кроме того, хорошо известно, насколько широк был диапазон в написании имени Макиавелли елизаветинцами от Г.Харви до Р.Грина.э Несомненно одно: во всех случаях имелся в виду именно флорентиец Н.Макиавелли в том злодейско-сатирическом ореоле, в каком он неизменно предстает в елизаветинской драме.
А.Поуп в своем издании пьес Шекспира первым дал орфографию "Machiavel", но при этом убрал данную строку из текста и поместил ее на полях. Н.Делиус в XVIII в. комментировал это место так: «Характер Макиавеля, видимо, произвел столь глубокое впечатление на драматургов этого века, что он постоянно вводится ими, далее невзирая на анахронизм».1 э7 .Это суждение будет повторяться с тех пор в большинстве комментариев, в том числе и в изданиях XIX - XX вв. А.Шлегель, напротив, предлагал не рассматривать как анахронизм случаи подобного употребления имени Макиавелли, по аналогии со словом «убийца», которое никто не сочтет за анахронизм будь оно употреблено для характеристики того или иного преступного персонажа. По мнению Э.Майера, Шлегель уловил «суть вопроса»: «Шекспир и его современники просто окрестили «макиавеллизмом» вес ужасы и жестокости, изобретенные ими для своих деспотических героев (for tyrant heroes)». D
