Итальянские мотивы в поэзии И.-В. Гёте Черепенникова Маргарита Сергеевна

Содержание к диссертации

Введение

Глава первая. Итальянская мотивация как инспирирующий фактор в творчестве поэта 17

1) Мотив «гонимого поэта» в стихотворной драме «Торквато Тассо» 17

2) Мотивы «пути» и «убежища» в лирике, написанной до и после итальянского путешествия (1786-г788) 35

3) Мотив «Wiedergeburt» и процесс интеграции гётевских ипостасей учёного, художника и поэта 47

Глава вторая. «Римские элегии» - комплекс мотивов итальянской «Аркадии» 62

1) Мотив «творения любви» и "Doppelreich" «Фауста» 65

2) Древнеримская поэзия и мифология как интертекстуальный базис идиллических мотивов 79

3) Мотив «времени» и композиция цикла. Итальянские ренессансные параллели 101

Глава третья. «Венецианские эпиграммы» - карнавализация итальянских мотивов 118

1) Поэтическая актуализация мотивов итальянского изобразительного искусства 118

2) Наджанровое взаимодействие мотивов 125

3) Марциаловские мотивы 141

4) Карнавальная амбивалентность цикла. Трансформация мотивов в жанре эпиграммы («Смешанные эпиграммы», «Ксении», «Кроткие ксении») 146

Заключение 176

Хронологическое приложение «Гёте и Италия» 185

Библиография 193

• Мотив «гонимого поэта» в стихотворной драме «Торквато Тассо»
• Мотив «творения любви» и "Doppelreich" «Фауста»
• Поэтическая актуализация мотивов итальянского изобразительного искусства

Введение к работе

С течением времени уникальный вклад Иоганна Вольфганга Гете в мировую литературу обнаруживает новые перспективы эстетической перцепции. Каждое поколение находит в гётевской поэзии актуальное, современное звучание, идеи, отвечающие запросам текущей эпохи. В связи с этим феноменом возникает вопрос о первопричинах глубинной инкорпорированности гётевского поэтического слова в мировое и, особенно, европейское культурное пространство. На различных этапах деятельности поэта можно отметить множество точек соприкосновения с высшими достижениями человеческого духа. Ключевым моментом, раскрывающим генезис гётевского творчества в парадигме европейской культуры, является его отношение к Италии, Великие произведения литературы и искусства этой страны оказали огромное влияние на процесс творческого становления немецкого поэта; сопровождая его на протяжении всей жизни, они представляли собой эстетический базис для самых разнообразных видов многогранной гётевской деятельности. Об этом свидетельствуют и два итальянских путешествия (1786-1788гг. и 1790г.) знаменовавших переломные этапы в творчестве Гёте. Материалом нашего исследования избраны поэтические произведения различных жанров, напрямую или опосредованно инспирированные гипотетическим и эмпирическим знакомством Гёте с Италией.

Центральным предметом данного исследования являются поэтические мотивы: а) связанные с образом Италии; б) подвергшиеся влиянию итальянского опыта; с) обнаруживающие интертекстуальные параллели с мотивами итальянской поэзии. Исследованию подлежат не только дискретные итальянские мотивы, встречающиеся в рамках отдельного стихотворения, но и взаимодействие повторяющихся мотивов, своеобразная лейтмотивная структура, объединяющая произведения разных жанров. Особое отношение Гёте к Италии даёт возможность рассматривать «итальянские мотивы» и как побудительную ідеичину, повод к творчеству. Ведь «Италия» и «поэзия», «Италия» и «искусство» с детства стали для поэта ассоциативными синонимами и изначальным инспирирующим фактором. В связи с этим отдельным предметом данного исследования станет проблема «мотива» как мотивации, затрагивающей в свою очередь несколько смысловых уровней. На уровне текстологического анализа мотивация будет рассматриваться как движущая сила, позволяющая автору сублимировать биографические факты в литературные мотивы; не менее интересен (и практически не исследован) процесс обратной мотивации, при котором, созданные автором поэтические образы, модели и мотивные ходы, так или иначе проецировались на его жизненный путь, выявляя целостный характер внешне противоречивых направлений.

Актуальность темы исследования обусловлена тем, что, несмотря на пристальное изучение гётевского поэтического наследия, роль Италии, итальянских впечатлений, в процессе творческой эволюции германского поэта ещё не оценена в достаточной мере. Это обусловлено тем, что большинство отечественных и западных литературоведов в силу различных причин затрагивали лишь дискретные аспекты данной проблемы. Мотивная структура может дать наиболее полную картину эстетико-литературных связей Гёте с Италией, так как через её призму ярче обнаруживается провозглашённый самим поэтом «эволюционный» принцип художественного развития. Такой подход к изучению итальянского опыта Гёте, позволяет не только обнаружить скрытые механизмы индивидуального творчества, но и выявить ещё один литературно-исторический аспект столь актуальной на протяжении всего XX века и не теряющей свою значимость в начале XXI века проблемы взаимодействия национальных культур. Проникаясь классическим духом Италии и изживая творческий кризис, Гёте, по сути, черпал вдохновение из истоков европейской цивилизации. Этот опыт в немалой степени повлиял на формирование его концепции «мировой литературы»¹. Значимость подобного пути подтверждает тот факт, что многие немецкие писатели и поэты последующих поколений, такие как Г. Гейне, Э.Т.А. Гофман, Ф. Гёльдерлин, Ф. Ницше, P.M. Рильке, Т. Манн, испытали инспирирующее воздействие Италии. В России можно наблюдать схожую картину, очевидную при перечислении имён К.Н. Батюшкова, Н.В. Гоголя, ВВ. Розанова, ВИ. Иванова, А.М, Горького, А.А. Блока, Б.Л. Пастернака, И.А. Бродского². Многие из этих писателей и поэтов проявляли повышенный интерес к творчеству Гёте, весь жизненный путь которого был доказательством, того, что вовлечённость в стихию иноязычной культуры при разумном подходе не разрушает национальное, а дает ему более глубокие основания. Этот пример особенно показателен в свете европейской интеграции и предсказанных Гёте процессах культурно-литературных взаимосвязей. Неоспоримое влияние, оказанное немецким поэтом на творчество итальянских романтиков , было бы невозможно без того поэтического диалога, который он вел через века с итальянскими и латинскими авторами предшествующих эпох. Этот факт амбивалентно отражает проблему «своего и чужого»⁴, столь актуальную в современном европейском научном процессе.

Научная новизна исследования определяется тем, что ни в отечественном, ни в зарубежном литературоведении итальянский инспирирующий фактор ещё не рассматривался в непосредственной связи с мотивной структурой столь обширной (по хронологическим и жанровым характеристикам) совокупности поэтических произведений Гёте. Впервые с данной точки зрения исследуется как творчество эпохи «веймарского классицизма», так и произведения более ранних и более поздних периодов, в которых, внешне не так ярко проявляющий себя, полюс итальянского влияния обнаруживает инкорпорированность в поэтическую структуру лишь на уровне мотивов. На интертекстуальном уровне раскрываются некоторые нюансы античных параллелей итальянских мотивов Гёте и практически не исследованные ранее ренессансные черты.

Цель работы - наиболее полно охарактеризовав инспирирующую роль итальянской культуры, искусства, литературы в процессе эстетической эволюции поэта, продемонстрировать единую линию развития итальянских мотивов в поэтическом творчестве Гёте, выявить их интертекстуальный генезис, наджанровый характер, моменты инверсии и трансформации, а также их взаимодействие с мотивной структурой произведений, внешне не обнаруживающих черт итальянского влияния. В соответствии с поставленной целью главные задачи исследованш:

1) Установить масштаб распространения итальянских мотивов в поэзии Гёте.

Для получения наиболее полной картины исследовать мотивную структуру произведений, подвергшихся как влиянию «образа» Италии, так и воздействию итальянского «опыта»; выявить результаты итальянской мотивации творчества.

Проанализировать воздействие Италии на интеграцию гётевских научных и художественных ипостасей, определить её роль в осуществлении процесса поэтической самоидентификации.

Охарактеризовать особенности интертекстуальных связей гетевской поэзии с мотивной структурой произведений античных римских поэтов; выявить функциональность взаимодействия структур в «классических» произведениях Гете.

Продемонстрировать гётевскую индивидуальность в прочтении мифологических и карнавальных мотивов; выявить черты ренессансного мифотворчества и элементы мотивной структуры, обнаруживающие, типологические, ассоциативные и интертекстуальные параллели с мотивами итальянской ренессансной литературы.

Обосновать возможность поэтической актуализации мотивов итальянского изобразительного искусства.

Выявить наджанровый характер основной линии развития итальянских мотивов. Обнаружить моменты инверсий, метаморфоз и корреляций дискретных элементов лейтмотивной структуры.

Методологическая новизна - видится нам в учёте специфики исследования на уровне мотивов, которое позволяет рассмотреть художественную целостность в совокупности произведений разных жанров и стилей, выявить новые черты традиционно понимаемых периодов «Бури и натиска» и «Веймарского классицизма» и сопровождающие их механизмы смены художественных приоритетов. Наш подход к пониманию роли мотива в художественном произведении определён достижениями русской филологической школы, основы которой - в исторической поэтике А. Н. Веселовского⁵, развитие - в трудах В. М. Жирмунского, ММ. Бахтина, Б. М. Гаспарова Исследование смысловой и сюжетной структуры гётевских текстов в интеграции с мотивными связями имеет свои основания в предложенном Б. М. Гаспаровым принципе «лейтмотивного построения»: «Имеется в виду такой принцип, при котором некоторый мотив, раз возникнув, повторяется затем множество раз, выступая при этом каждый раз в новом варианте, новых очертаниях и во всё новых сочетаниях с другими мотивами. При этом в роли мотива может выступать любой феномен, любое смысловое «пятно» - событие, черта характера, элемент ландшафта, любой предмет, произнесённое слово, краска, звук и т, д.; единственное, что определяет мотив, - это его репродукция в тексте»⁶. Тот факт, что Б. М. Гаспаров применял принцип «литературных лейтмотивов» как для анализа прозы, так и для анализа поэзии («описанный принцип построения в высокой степени свойственен поэзии...»), - позволяет нам расширить возможности применения метода, и в случае необходимых пояснений выявить в прозаических произведениях Гёте («Годы учения Вильгельма Мейстера», «Поэзия и правда», «Итальянское путешествие» и др.) подтекст итальянских поэтических мотивов, а иногда наблюдать и обратный процесс. Главенство стихотворного текста в нашем исследовании определяется не только тем фактом, что в отечественном и западном литературоведении «итальянская» сторона гётевской поэзии подвергалась значительно более беглому и неполному анализу, чем аналогичная сторона гётевской прозы. Вопрос можно поставить гораздо шире - поэтическая форма организации текста, благодаря своим имманентным признакам: тропам, аллюзиям, параллелям, ассоциациям, подчинённым ритмическому рисунку, связанным с особой структурой образов, - позволяет обнаружить более глубокие аспекты заявленной нами темы, обнаружить символическую значимость некоторых мотивов для совокупности разнообразных видов творческой активности Гёте.

Поэзия также даёт наиболее плодотворную почву для выявления интертекстуального характера значимых для Гёте мотивов (например, мотивы «Золотого века» и «Вечного города»), развивавшихся в общеевропейском литературном процессе и повторяющихся у немецкого поэта в своеобразном «онтогенезе»⁸. При изучении этого аспекта, затрагивающего культурные традиции разных стран и эпох наиболее адекватен культурно-исторический подход, происходящее при этом сопоставление предопределяет необходимость сравнительно-исторического метода, в разработке которого огромную роль сыграли труды В. М. Жирмунского. Показательно, что этот метод был применён им и для анализа двух «итальянских» стихотворений Гёте и Байрона⁹.

При исследовании мифологического характера итальянских мотивов мы опирались на труды А. Ф. Лосева, который в своей работе «Знак. Символ. Миф» интегрирует высшие достижения итальянской и немецкой поэзии под эгидой «субъективно-объективной структуры мифа на основе космологических обобщений»: «... три величайших произведения мировой литературы, где этот тип мифологии проведён последовательно с начала и до конца. Это «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете и «Кольцо Нибелунга» Рихарда Вагнера»¹⁰.

В вопросе о карнавальной инверсии итальянских мотивов исследовательский подход определяется некоторыми аспектами работ Бахтина, который, в частности, высоко ценил особенности гётевского эстетического восприятия римского карнавала¹¹.

Применение текстологического и концептуального анализа итальянских мотивов (обусловленное амбивалентностью их внутрижанрового и наджанрового характера) опирается в нашем исследовании на термины уровней микро- и макро- анализа, разработанные в работах современного отечественного гётеведа, д. ф. н., Г. В. Якушевой¹².

Данное диссертационное исследование придерживается того направления в литературоведении, которое отмечает онтологическую целостность общеевропейского литературного процесса и через призму этого принципа рассматривает гётевское наследие, обнаруживающее всё новые стороны своей всемирной значимости. Интерес, проявленный немецким поэтом к Италии, его внешне внезапное «бегство» ' (1786) в эту страну, по сути представляющее собой хорошо продуманное «паломничество»¹⁴, имело под собой не только глубокие психологические основания, но и широкий культурно-исторический подтекст: «Дело шло не о случайном капризе; это была исконная ностальгия германской души, гнавшая эту душу со времён великих Штауфенов до Гёльдерлина и Ницше на юг, под лазурное итальянское небо»¹⁵. Кроме того, итальянское путешествие воспринималось в Германии 18-го века как часть образовательной программы, необходимой любому интеллигенту¹⁶. Некоторые отечественные и зарубежные гётеведы обращали внимание на наиболее характерные литературные результаты этой особой связи германской и итальянской культур. Однако при обзоре научных трудов, так или иначе затрагивающих данную тему, необходимо отметить, что освещение её тяготело к двум полюсам анализа. Один из них затрагивал в основном историко-биографическую основу, другой - текстологическую. Исследования в этих областях распадались в свою очередь на дискретные темы, особенности которых будут рассмотрены нами в движении от общего к частному.

Фундаментальные научные труды, рассматривающие жизнь и творчество Гёте в совокупности его многочисленных литературных, художественных и научных ипостасей могут представлять интерес в проблеме изучения и интерпретации итальянских мотивов, так как ни один исследователь не обходит тему "Wiedergeburt" - «Второго рождения», испытанного поэтом во время первого итальянского путешествия (1786-1788) и ставшего одним из основных мотивов лирики, написанной после возвращения из Италии. Широта взгляда, представленная в этих работах, неизбежно сужает объём материала, исследуемого в связи с итальянским опытом поэта, но с другой стороны этот фактор способствует установлению чётких эстетических обоснований данного феномена в контексте общественного и духовного развития, как Германии, так и всей Европы конца 18-го века. В отечественном литературоведении к таким работам относятся труды В. М. Жирмунского, Н. Н. Вильмонта, Б. И. Пуришева, А. А. Аникста, А. В. Михайлова, О. Джинория, В. А. Аветисяна, С. В. Тураева, К. А. Свасьяна; и таких зарубежных гётеведов, как А. Белыповский, Э. Людвиг, К. О. Конради, Р. Фриденталь, Э. Штайгер, Р. К. Циммерман, Э. Кассирер, Д. Борхмайер, Дж. Г. Льюис. Многие из данных исследований прямо или косвенно затрагивают проблему «мировой литературы» - "Weltliteratur".

Гётевский диалог с предыдущими и последующими поколениями, его обращение не только к национальной, но и к итальянской поэтической традиции являются практической иллюстрации мировой литературы как общности «взаимосвязанных, либо аналогичных для всех литератур творений»¹⁷. Более ранним подтверждением этой идеи может служить работа итальянского литературоведа Дж. Трецца "Dante, Schakespear, Goethe, nella Rinascenza europea" . Автор проводит сравнительно-исторический анализ поэзии Данте, Гёте и Шекспира их эстетики и поэтики. Трецца подчёркивает основные сходства и различия в творчестве столь значимых для европейской литературы авторов: если Данте стремится к Ренесансу из Средневековья, Гёте возвращается к эстетике этой эпохи из «просвещённого» 18-го века, что само по себе инициирует не только оригинальную концепцию немецкого «ренессанса», но и особое, нелинейное восприятия понятия гётевского времени, гётевскоЙ эпохи ("Goethezeit"). Внешне эпатирующей, но по сути, развивающим и поддерживающим понятия "Weltliteratur" и "Goethezeit" становится концепция современного германского литературоведа Дитера Борхмайера: "Goethe - der Undeutsche"(|999)¹⁹ - "ненемецкое", "надиемецкре" у Гёте понимается этим автором именно как вовлечённость поэта в сферу мировой литературы. Произведениями, символически отражающими эту концепцию, Борхмайер, вслед за Ницше, признаёт стихотворные драмы «Ифигения в Тавриде» и «Торквато Тассо», завершенные благодаря посещению Италии, проникнутые духом античности и позднего Ренессанса. Проблему «Goethezeit» затрагивают также последние (1999) работы современных германских гётеведов (Н. Бойл, К. А. Бёттигер, К. Шульц).

Довольно важной в связи с вопросом итальянского влияния, итальянской мотивации, представляется нам трактовка периода «веймарского классицизма». Большинство исследователей напрямую связывают начало этого периода с процессом эстетического возрождения испытанного Гёте в Италии (1786): Т. Рид, К.Г. Кифер, Ю. Ван Сельм, Я. Кернер, В. Боде, Р. Мюльхер, В. Райнер, X. Льюис, P.M. Майер, Л. Дикманн, X. Альтхаус, Г. Майер, В. Эрранте, Р. Савиане, СВ. Тураев, А.В. Ерохин. Важным в данном случае представляется и формальное определение этого периода, не всегда вписывающегося в рамки традиционного понимания европейского классицизма 18-го века. В связи с этим в последних отечественных исследованиях появляется термин «веймарская классика»²⁰; итальянские исследователи склонны определять этот период и соответствующий ему стиль как «неоклассический» ("neociassico"). Термин намечен в статье Дж. К. Арган «Andrea Palladio е la critica neoclassica» (1930)²¹, в которой основное внимание уделяется гётевскому интересу к творениям венецианского архитектора А. Палладио, чей стиль был воспринят немецким поэтом как универсальная модель актуализации переосмысленных в соответствии с требованиями времени уроков античности (мотивы «Венецианских эпиграмм» также обнаруживают античные архитектурные приоритеты). Исследование «неоклассического»²² стиля у Гёте было продолжено в работе Винченцо Эрранте «La fuga di Goethe in Italia e la sua conversione alio stile neociassico» (1941)²³, обнаруживающей отправной момент развития этого стиля в самом факте бегства в Италию - 1786 год. Американский исследователь Стюарт Аткинс (1977)⁴, не отрицая терминологию, использованную Эрранте, полемизирует с ним в вопросе хронологии и указывает на более ранние, пред-итальянские классические тенденции в творчестве поэта. (Подобная точка зрения намечена и в работах: В. Кольшмидт, Г. фон Айнем, Р. Вебер). Аткинс отмечает как античные, так и ренессансные черты итальянского влияния на творчество поэта и драматурга, упоминает о «живописных элементах» «Римских элегий», связывая их появление с непосредственным воздействием впечатлений от стиля живописи Рафаэля и Микеланджело. Итальянский германист Роберто Фертонани в своей статье «Goethe, l'ltalia е gli italiani» (1993), так определяет роль Италии в преодолении творческого кризиса Гёте: «Предпосылки и результаты итальянского опыта укрепили его врождённое чувство «классического», то есть свойственное ему тяготение к аполлоновской форме искусства, которая особенно проявилась и стала необходимой в борьбе за экспрессивное превосходство, развернувшееся между творческими интенциями и деструктивными силами разочарования и неудовлетворённости» (перев. авт.)

Важным фактором при исследовании мотивных отражений данной темы представляется нам первоначальная дифференциация и последующая интеграция «образа Италии», сложившегося задолго до путешествия, и реального культурно-эстетического опыта, так как именно в «точках» резонанса «образа» и «опыта» создавались и переосмысливались лучшие классические произведения Гёте. Кроме того, подобная постановка вопроса даёт нам возможность говорить о пред-итальянском развитии основных мотивов римской лирики, о поэтическом «предвкушении» Италии, вызванном скрытым стремлением «образа» слиться с «опытом», выразиться на практике. Одним из ярчайших лирических примеров этого процесса стала «Миньона» (1783). Роль этого итальянского образа в творчестве Гёте довольно велика, о чём свидетельствуют работы М. Белли, Г. Аммерлана, Г. Шлафтера, И. Лагутиной.

В монографии Т. Дж. Рида «The classical center: Goethe and Weimar»(London, 1980) также указывается особый, индивидуальный²⁶ характер гётевской классики: «Ифигении в Тавриде» и «Римских элегий», в которых автор замечает не только углублённость Гёте в античную традицию, но и экспериментальные, новаторские для поэзии той эпохи черты; подчёркивается влияние итальянских художественных и научных занятий на тематику некоторых поэтических произведений.

Поэт Торквато Тассо (1544 - 1595) является той итальянской маской, которой неоднократно пользовался Гёте в сложной игре историко-литературных ассоциаций. Ими обуславливаются и особенности разветвлённой мотивноЙ структуры одноимённой стихотворной драмы, начатой в Веймаре (1780), а затем значительно дополненной и изменённой в Риме (1788). О роли драмы и её итальянских персонажей в творчестве Гёте писали: Г. Гиршнер, Р. Д. Миллер, Г. Колигк, К. Функе, А.В. Смирнов, А.В.Ерохин, В. Хинк, Г. Шанце, Л. Эккардт. По мнению А. Белыповского, в этой уникальной драме решительно преобладают настроение исповеди и «колорит лирического стихотворения»²⁷. В книге Вольфдитриха Раша («Goethes "Torquato Tasso". Die Tragodie des Kunstlers»-Stuttgart, 1954) «трагедия художника» рассматривается как экзистенциальная проблема соотношения творчества и действительности, намечаются исторические параллели в судьбе итальянского и немецкого поэтов. «Несчастья», выпадающие на долю непонятого поэта (показанные нами как предпосылки мотива «гонимого поэта», становящегося двигателем внутренней коллизии драмы) обретают не только социальную, но и философскую значимость также в статье Д. Борхмайера "Tasso, oder das Ungluck Dichter zu sein"²⁸, в работах таких исследователей, как П. Энгель, К. Гравэ, Е.М. Уилкинсон.

Небольшой элемент структуры гётевской лирики, связанный с образом «странника» и мотивом «странничества» (обнаруживаемый нами также и в драматургии), рассматривается в статьях таких исследователей, как Л.А.Уиллоугби, Г. Рейдер, Г.И. Шримпф, ТТ. Гиш, Г.Ю. Скорна, Б. Шмидлин. В нашем диссертационном исследовании подробно прослеживаются не только ранние («Sturm und drang») интерпретации мотива (зачастую выражающего скрытые мотивации итальянского путешествия), но и этапы его идиллической и реалистической трансформации в пост-итальянской лирике. О первом этапе могут свидетельствовать «Римские элегии», написанные после возвращения из Италии. О мифологических и интертекстуальных параллелях, связывающих "Erotica Romana" с творениями римских лириков 1-го в. н.э., пишут: В, Виммелъ, Ф. Байсснер, В. Килли, Г. Я. Хеллер, Ф. Броннер, М. Понци, А.В. Михайлов, В. А.Пронин. Значимость «римского» цикла в процессе эстетической и тематической трансформации гётевской лирики отмечают Ф. Хофманн, М. Коммерель, Ф. Клингер ("Rdmische Geistwelt", Munchen, 1961), П. Рекуадт. (Die Bildersprache der deutschen Italiendichtung von Goethe bis Benn. Bern/Munchen, 1962) Последняя работа затрагивает вопрос значимости итальянских образов как у Гёте, так и у множества других немецких поэтов: "Nord-Siid-Symbolik" -один из основных терминов, характеризующих особую образность этих произведений. Статьи таких исследователей, как М.К. Флэвелл, X. Рюдигер, А. Хенкель, Й.П. Штрелка, отмечают, что поэтическому и прозаическому творчеству Гёте свойственна мотивная ассоциация: «Италия - Аркадия». В новом, психологическом ключе затрагивает, свойственный римской лирике, мотив «случая» книга Г. АЙзерманна («Schicksal und Zufall. In Leben und Wirken Goethes», Koln, 1999).

При обилии работ на данную тему практически неразработанным остаётся вопрос о глубоком символообразующем значении лейтмотивной структуры «Римских элегий» и особенностей римского хронотопа для всего последующего творчества поэта и драматурга; а также проблема ренессансных интертекстуальных и типологических связей на уровне мотивов цикла.

Несмотря на то, что Гёте в конце жизни создал автобиографический труд «Итальянское путешествие», исследователей до сих пор продолжают интересовать подробности итальянского опыта поэта. Первым на этом пути оказался младший современник Гёте, Германн Гримм. В книге «Goethe in Italien» (1861, Berlin) автор в основном передаёт общеизвестные факты биографии немецкого классика. Впоследствии на эту тему писали монографии: Ю.Р. Хаархаус (Auf Goethes Spuren in Italien, 3 vol., Lipsia, 1896-97), К. фон Кленце, Г. фон Грэвенитц; Р. Мишо; и статьи: Л. Курциус, Э. Бойтлер, Г. Майер. Некоторые исследователи (К.В. Майер, Р. Глазер) уделяли внимание сравнительным характеристикам путешествий Игоганна Вольфганга Гёте и его отца - Иоганна Каспара, который в совершенстве владел итальянским языком и написал своё «Итальянское путешествие»³⁰. Итальянская мотивация творчества юного поэта возникла во многом благодаря вдохновенным рассказам отца об Италии. И.-В. Гёте так вспоминал об этом в автобиографическом труде «Поэзия и правда»: «Куда в это время девалась всегдашняя суровость и сухость отца, он словно оттаивал, оживлялся, и в нас, детях, зарождалось страстное желание приобщиться к этому раю» ,

В последнее время зарубежных исследователей особенно интересует очищенный от официального лоска образ Гёте: отодвинув на задний план такие его ипостаси как «Dichterfurst» и «Klassiken>, итальянец Роберто Дзаппери, представил «бытовую» версию римской жизни немецкого поэта, изданную в Германии под заголовком «Das Incognito» Goethes ganz andere Existenz in Rom»(1998). На основе предположений и небольшого количества источников бытового и эпистолярного характера (вплоть до счетов и театральных буклетов) автор пытается восстановить утраченные биографические подробности, отмечая интерес Гёте не только к светской (посещение Opera Buffa), но и к народной жизни Рима. Как эта, так и другие новые работы (С.Аппель, К.Тудика, С.Дамм (1999) представляют попытку проследить любовную линию гётевской биографии. Выводы этих биографических версий могут приобрести литературоведческое значение лишь при соотнесении с соответствующими мотивами лирики.

В биографическом исследовании американского германиста X. Г. Хэйла «Artist in chrysalis: A biographical study of Goethe in Italy» (Urbana, 1973) представлена попытка психологического анализа причин, побудивших Гёте отправиться в Италию, в том же ключе анализируется лирика, созданная после путешествия (1766-1768), отмечается особая, организующая роль Италии в завершении более ранних литературных проектов.

Важным инспирирующим фактором, отразившемся в мотивной структуре поэзии «веймарского классицизма», представляется нам органичное сочетание ипостасей учёного, поэта, художника, испытанное Гёте в Италии. Об опыте Гёте-живописца и его эстетической концепции восприятия итальянского искусства впервые написал немецкий художник Г. В. ТишбеЙн, ставший римским другом и соратником поэта. Впоследствии к этой теме обращались В. Пиндер, В. Пфайффер-Белли, Й. Гэйдж, Й. Клаус. Й. Ноль в книге "Goethe als Maler Moller in Rom" (Weimar, 1962) не только описывает деятельность немецких художников в Риме, к кругу которых причислял себя Гёте, но и сопровождает исторические выводы поэтическими иллюстрациями из гётевских произведений. Интересный подход к данной проблеме обнаруживают работы Г. Пранга, П. Бёкмана, Г. фон Айнема, А.В. Михайлова, Б. И. Пуришева, В.А. Пронина, в которых выдвигаются идеи живописности гётевской поэзии, написанной после путешествия, подчёркивается важность роли «Kunstlers Auge» (ставшего одним из основных мотивов «Римских элегий»), Б.И. Пуришев обращает внимание на привнесение в поэзию скульптурных, пластических элементов . Некоторые из этих концепций вплотную подходят к исследованию открыто не названных процессов «обогащения и шлифовки выразительных приёмов» различных видов искусств, происходящих благодаря «неповторимой (для каждой новой эпохи - прим. авт.) системе взаимосвязей»³⁴.

В творчестве Гёте этот процесс особенно ярко прослеживается на уровне поэтических мотивов.

Данное исследование, углубляя и обогащая новыми фактами (полученными благодаря предоставившейся возможности работать в немецких библиотеках и архивах) традицию трактовки эстетического «возрождения», испытанного Гёте в Италии, тем не менее, полемизирует с большинством авторов монографий в вопросе рассмотрения роли второго итальянского путешествия в творчестве поэта, заменяя регрессивную трактовку, понятием «инверсии» основных итальянских мотивов. Кроме того, в отечественном литературоведении при исследовании «Венецианских эпиграмм»(1790), вдохновлённых этим путешествием (1790), из-за излишней политизации основное внимание уделялось небольшой группе стихов, посвященных Французской революции. Итальянские мотивы остальных 94-ёх эпиграмм (и многочисленных стихов, не вошедших в цикл) оставались нераскрытыми. Современный взгляд на творческий путь Гёте можно найти в статьях и монографиях, таких исследователей, как Э. Бойтлер, X. Зембднер, П. Бёрнер, Д, Хёльшер-Лоймайер, Б. Йессинг, А. Хёфер, В. Ланге, К. Шульц, Й, Тилман, К. Зеехафер, М Люссек. Г. Розендорфер, а также в работах А.А. Козина, ОМ. Мартыновой, ГГ. Ишимбаевой. Оригинальная трактовка женских образов «Венецианских эпиграмм», соотношения дантовской и гетевской «индивидуальности» представлена в книге И.Лагутиной «Символическая реальность Гёте» (Москва, 2000). Кроме того, наше исследование обращается к трактовке некоторых черт мотивной структуры «Фауста»³⁵, «Элегии» (1823) и «Сонетов» (1807/08) также обнаруживающих связь с «итальянским» направлением в лирике поэта

Наиболее объективный, амбивалентный взгляд на проблему итальянской мотивации гётевского творчества может дать обращение к трудам итальянских литературоведов и германистов, таких как: Дж. К. Арган, М.Ф. Щакка, Р. Боттаккьяри, Л. Вианелло, Н. де Руджеро, А. Фаринелли, А. Галетти, Г. Императори, Дж. Некко, А. К. Пегораро, Б Текки, Дж. Трецца, М. Фанчелли, Г. Манакорда, Э. Кастеллани, Р. Фертонани, В. Эрранте. Особым интересом к проблеме германо-итальянских отношений ознаменовался 1999 г., год гётевского 250-летнего юбилея. В этом году при содействии "Universita di Roma З" и "Goethe Institut", была проведена конференция «Гёте и Италия» ("Goethe е

I'ltalia"), сопровождавшаяся презентацией книги Р.Дзаппери, выступлениями итальянских и германских литературоведов (В. Педулла, Дж. Маррамао, Л. Пелликани, М. Понци, Ч. де Сета, А. Байер, Э. Остеркамп) и многочисленными публикациями на эту тему. В частности, статьёй организатора и координатора конференции, германиста Марино Фрески «Goethe е l'amore per I'ltalia» (И Matttno, Roma, 28 арг.1999), а также статьями: Ф. Арцени, Р. Аскарелли, Дж. Грасси, Н.Сипос.

Особенность данного исследования требовала обращения к научным трудам по истории античной латинской поэзии (К.П. Полонской, В.Н. Ярхо, И. В.Шталь, Н.А.Старостиной, М. Гаспарова) и итальянской литературы: И.Н. Голенищева-Кутузова, Н. Единой, В.В. Соколова, P.O. Хлодовского, М. Сутуевой, Ф. Новати, М. А. Гуковского, Ф. Сакетти, В. Бранка, Ф.Де Санктиса, И, К. Полуяхтовой, М. В. Алпатова.

Исходя из проблематики, диссертация включает в себя три главы, введение, заключение, приложение, примечания, библиографию.

Примечания:

Подробнее об этом см.: Тураев С. В. Гёте и формирование концепции мировой литературы. М., Наука, 1989, С. 165-188.

Пронин В.А. Гёте и Бродский: "Римские элегии"// Вестник Лит. инст. им. А. М. Горького, M.J999,№2,C.7-15. Hoffrneister G. Goethe und die italienische Romantic II Goethe und die europaische Romantic. Miinchen: Francke, 1984, S. 107-115.

Своё и чужое в европейской культурной традиции. Литература. Язык. Музыка. Ннжн. Новгород. «Деком», 2000.

Веселовский А. Н. Мотив и сюжет // А.Н. Веселовский. Историческая поэтика, М., 1989, С. 304-306.

Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы. М., Наука, 1994, С. 30-31.

Там же. С.32. Flavell М. К. "Arkadisch frei sei unser Gluck". The myth of the Golden Age in 18' — century Germany II Publications of Englisch Goethe Society. N.S. Vol. 43. Leeds, 1973, p. 26.

Жирмунский B.M. Сравнительное литературоведение. Восток и Запад, Л., Наука, 1979, С. 408-427.

Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. М., Изд. Моск.унив.,1982, С. 450.

Бахтин ММ. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., Худ. лит., 1965, С. 116-120.

Якушева Г.В. Фауст и Мефистофель в литературе XX века. К проблеме кризиса просветительского героя. Автореферат диссертации на соиск. уч. степ. д. ф. н., М., МГУ, 1998.

Подробнее о мотивации «бегства» см.: Andreas W. Goethes Flucht nach Italien II Deutsche Vierteljahrsschrift fur Literaturwisswenschaft und Geistesgeschichte. -Weimar, 1961, S. 73-98.

14) Haile, H. G. Artist in chrysalis. A biographical study of Goethe in Italy. Urbana. Univ. of Illinois press, 1973, p. 20.

Свасьян K.A, Иоганн Вольфганг Гёте. M., Мысль, 1989, С.41. Lun A. Incontri italo-tedeschi. 24 saggi di varia filologia. Roma, 1955, p. 28-29.

ДюрипшнД. Теория сравнительного изучения литературы. М,, 1979, С.83. Trezza G. Dante, Schakespeare, Goethe nella Rinascenza europea. Verona, Tedeschi, 1888. Borchmeyer D. Goethe - der Undeutsche II Dichtung und Wahrheit. Zum 250 Geburtstag von J. W. Von Goethe. Kbln, 1999.

Ерохин A.B. Драматургия веймарской классики. Ижевск. Изд.-во Удм. Ун-та, 1996. ArganG. С. Andrea Palladio е la critica neo-classica// "L'Arte", Roma, 1930.

С одной стороны термин отражает оригинальность гётевского подхода к классике, с другой - форма этого термина слишком близка к совпадению с «неоклассицизмом» второй половины 19-го и 20 вв. Errante V. La fuga die Goethe in Italia e la sua conversione alio stile neoclassico II Die Mittelschute, 1, 1941/42, H.2., Firenze, S. 5-21. Atkis S. Italienische Reise and Goethean Classicism II Aspekte der Goethezeit. V.& R.,Gottingen, 1977, p. 81-96. Fertonani R. Goethe, LTtalia e gli Italiani II J. W. Goethe. Viaggio in Italia. Mondadori, Milano, 1993, p. 21. "Индивидуальность" гётевских пьес можно гюнимать и буквально: как исповедь под маской классических мотивов. Об этом см.: Манн. Т. Собр.соч. в 10-ти томах, М„ Худлит., 1961, Т. 10., С. 80, 94.

27) Бельшовский А. Гете. Его жизнь и произведения. С.-Птб., Изд. Пантелеева, 1898, T.l, С.420. Borchmeyer D. Tasso oder das Ungliick, Dichter zu sein II Kimpel D.: Allerhand Goethe. Seine wissenschaftliche Sendung, Frankf./M., 1985, S. 67-88. Grimm. Goethe in Italien (1861) II Grimm H. Essays. Eine Auswahl, Nurnberg, 1964. Goethe J. Caspar. Viaggio in Italia (1740) III ed. a cura e con introduzione di Farinelli A., 2 vol!., Roma, 1932.

Гете И.-В. Поэзия и правда II Собр. соч. в 10-ти томах. М., Худ. лит., 1976, Т. 3, С. 30.

Михайлов А.В. Глаз художника (художественное видение Гете) // Традиция в истории культуры. М., 1978. С. 163-173.

Пуришев Б.И. Гете. М., Изд. Ком. Акад., 1931, С. 17-18.

Кривцун О.А. Эстетика. М., Аспект пресс, 1998, С. 287.

Современный взгляд на мировую «фаустиану» представлен в монографическом исследовании Якушевой Г.В. Фауст и Мефистофель вчера и сегодня. М., Труды Гётевской комиссии при Совете по истории мировой культуры РАН., 1998,

Мотив «гонимого поэта» в стихотворной драме «Торквато Тассо»

Драма «Торквато Тассо» (впервые опубликована в 1790г.) представляет собой одно из наиболее характерных произведений, обнаруживающих как влияние «образа» Италии, так и воздействие итальянского «опыта». Многие итальянские мотивы и их корреляции, реализованные в этой стихотворной драме, были затем воплощены и в гётевской лирике, созданной после первого итальянского путешествия поэта, длившегося с сентября 1786-го по июнь 1788-го года. Феномен параллелизма на мотивном уровне во многом обусловлен уникальным «лирическим»1 характером этого произведения, в котором через различные семантические аспекты мотива «гонимого поэта» наиболее полно раскрывается процесс поэтической самоидентификации, испытанный автором в Италии. Кроме того, на материале этой драмы можно проследить характер итальянских мотивов как сюжетообразующих элементов . История создания «Тассо» раскрьгаает роль итальянской мотивации, как инспирирующего фактора в творчестве Гёте, а также её место в процессе формирования классических приоритетов поэта и драматурга.

Уезжая в Италию, Гёте взял с собой несколько незавершённых рукописей, в числе которых были «Эгмонт», «Фауст», «Ифигения в Тавриде» и «Торквато Тассо». Две последние драмы посвящены Элладе и Италии, странам воплощённой эстетической мечты поэта. Эти произведения создавались на протяжении многих лет: обретя свой первоначальный статус ещё в Германии, они тщательно перерабатывались поэтом в Италии и были опубликованы в том виде, в каком мы их знаем сегодня, лишь после возвращения из страны, хранящей шедевры разных эпох и стилей, обладающей характерными чертами средиземноморской культуры, к которой стремился «северный странник»3. Итальянские реалии сыграли огромную роль в формировании феномена «веймарского классицизма» (1786 - 1805)4: «...Именно Италия являлась исходным рубежом, определившим новое классическое направление в творчестве Гёте» . Но на «классической почве» рождались не только античные

аллюзии. Произведения античности и ренессанса были восприняты Гёте в своеобразном творческом синтезе шедевров, сформировавших идеи эталона, «золотого сечения» искусства. Возможности этого индивидуального синтеза были значительно расширены благодаря тому, что Гёте воспринимал итальянские реалии:

а) в объективной исторической перспективе;

б) в утопической или легендарной перспективе, дающей наиболее

близкое представление о стране идеала, ушедшего «золотого века».

Разнообразное соотношение идеального и реального планов восприятия определяет жанровые и мотивные характеристики произведений, вдохновлённых Италией. Произвольный характер данных сочетаний стал причиной многослойных проекций итальянского хронотопа: пейзаж Сицилии напомнил Гёте остров феаков из «Одиссеи» Гомера и вдохновил на создание незавершённой драмы «Навзикая» - античная проекция; описание феррарского придворного общества 16-го века стало метафорой веймарского общества («Торквато Тассо») - современная для Гёте проекция.

Упомянутое выше соотношение реального и идеального планов восприятия Италии со временем претерпевало некоторые изменения: в ранней лирике чрезвычайно сильна идеализация Италии - условно изображение страны мечты; в лирике, созданной после итальянского путешествия, гармонично соседствуют разнородные тенденции, связанные как с первоначальным «образом» Италии, так и с приобретённым «опытом». Драма «Торквато Тассо» самой историей своего создания (1780 - 1789) отражает процесс интеграции гипотетического и эмпирического восприятия, связанный с теми переменами, которые произошли в сознании поэта в этот переломный для его творчества период . Взаимодействие реального и идеального начал присутствует в самом конфликте, который решается не только в действии, но и в душе главного действующего лица пьесы, итальянского поэта Торквато Тассо (1544-1595).

Итальянские персонажи, наделённые в драме как легендарными, так и историческими чертами, позволили Гёте использовать целый комплекс фабульных проекций и соответствий на уровне прототипов, затрагивающих и сферу судьбы автора. Генезис подобного процесса восходит к детским и юношеским впечатлениям поэта, связанным с итальянской литературой и искусством. Отец поэта, Иоганна Каспар Гёте, побывав в Италии, воспитывал и в своих детях любовь к этой стране, обучал их итальянскому языку. В прекрасной библиотеке отца наряду с произведениями немецких поэтов и античных авторов можно было найти и знаменитую поэму Тассо «Освобождённый Иерусалим» в переводе Иоганна Фридриха Коппа. «Все эти томы я перечитал ещё в детстве и многое затвердил наизусть» , - так вспоминал Гёте о первьгх книгах, пробудивших в нём стремление к искусству стихосложения. Судьба Тассо, изложенная в предисловии издания (1744), вызывала у юного поэта живой интерес, поддерживаемый цепью биографических параллелей: у Тассо была единственная, горячо любимая сестра, которую звали Корнелией, как и сестру Гёте (впоследствии её имя было упомянуто в драме - акт 5, явл. 4); итальянскому поэту в юности также прочили юридическую карьеру, которая его мало привлекала. Первоначальная итальянская мотивация творчества создала базис для многочисленных объективных и субъективных ассоциативных связей между судьбами двух поэтов, которые сказались на лейтмотивном построении драмы. Сам Гёте так объяснял этот феномен: «Не я выбрал тему Тассо, это была часть жизни, которая сама выбрала меня» (Briefe, Goethe an Carl August, 28. 03. 1788.)

Мотив «творения любви» и "Doppelreich" «Фауста»

Подходя к рассмотрению образа влюблённой пары необходимо отметить свойственный циклу, но редкий для пост-античной европейской элегической традиции характер разделённой, счастливой любви, Гётевские герои отличаются редким взаимопониманием: условные знаки, подаваемые римской возлюбленной, безошибочно прочитаны лирическим героем (15), она готова предугадать и выполнить любое желание поэта (2) и т. д. Рассматривая общую фабулу цикла, как буквальное, натуралистическое перечисление реальных римских событий, мы можем лишь удалиться от понимания тех поэтических механизмов, которые Гёте использовал для описания этой возвышенной, и всё же отнюдь не платонической любви. Ведь по сути Фаустина, представленная на страницах элегий, это малообразованная римская вдова с ребёнком (6), которой ни о чём не говорит реальное имя поэта, она воспринимает его лишь как одного из приезжих северян (2), изъясняющегося на непонятном наречии, как одного из тех, кто покинет её через некоторое время (6); но и на этот срок влюблённые вынуждены скрываться от осуждения толпы (2, 6, 15, 16, 17, 19, 20). Все эти бытовые факты, перечисленные в поэтических строках должны скорее разрушить идиллический мир «Римских элегий», чем поддержать его, но крушения идиллии не происходит. Рим элегий остаётся городом счастья, своеобразным утопическим «Городом Солнца», где Амуру принадлежит роль своеобразного «правителя Любви»6, словно вышедшего из под пера Томмазо Кампанеллы. Чтобы выяснить причину столь необычного сочетания бытовых, низких деталей и возвышенных обращений к богам и музам, не приводящих к видимому диссонансу, необходимо обратиться не только к древнеримским интерпретациям элегического жанра, но и к раннему стихотворению самого Гёте "Sendschreiben"(1774), демонстрирующему одно из самых точных поэтических определений творческого метода воплощения утопии: «Nicht in Rom, in Magna Graecia,/ Dir im Herzen ist die Wonne da!»7 - «Нет, не в Риме и не в Древней Греции -/ В сердце наслажденье у тебя»(перев.авт,).

Написав эти строки задолго до поездки в Италию, поэт ещё не догадывался, что сам Рим может остаться у него в сердце. Однако, посетив этот город, и ощутив идеальное состояние духа, автор «Элегий» сделал ставку не столько на вдохновившую его и ещё памятную ему римскую реальность, сколько на внутреннее ощущение идиллического, поддерживаемое огромным аппаратом рефлексий, литературных реминисценций и интертекстуальных связей. Поэтому формула вышеприведённого двустишия с типичным для молодого Гёте прозрением отражает сам характер элегий, поэтический метод которых можно назвать как методом «припоминания» идиллических ощущений, так и методом «пересоздания» уже осмысленного итальянского опыта. Поэт не только описывает пережитую «идиллию», но и сам творит её.

Этот момент творения, осознанной трансформации и типизации переносится и на образы «влюблённых». Изображение их идиллических отношений и удивительного взаимопонимания по сути носит тот же характер, что и развёрнутая метафора, сравнивающая Капитолий с Олимпом. Это ни в коем случае не «подмена» действительности, но комплексная ассоциативная манипуляция фактами, переводящая реальные события на более высокий духовный уровень.

О том, что мир элегий задуман и выстроен несколько в стороне от мира тривиальных казусов и представляет собой сложную поэтическую конструкцию, одинаково удалённую как от прошедших так и от параллельных созданию цикла событий, говорит и манипуляция временем. Оплетённый «вервием римской косы» (4), поэт вспоминает о встречах с богиней «Случай». Но если учесть тот факт, что богиня носит довольно характерные черты портретного сходства с Кристианой, с которой Гёте познакомился после возвращения из Италии, то становится явной передислокация временных отрезков. О том, как этот образ организует течение времени внутри элегий, будет сказано несколько ниже. Здесь же нужно заметить, что взаимозамещение портрета Кристианы метонимическим тропом, намекающем на Фаустину, эта намеренная хронологическая «путаница» направлена на нейтрализацию любых конкретных ассоциаций; она смещает наши приоритеты от поиска прототипов к исследованию характера взаимодействия двух влюблённых - квази-реальных, квази-идиллических героев.

Поэтическая актуализация мотивов итальянского изобразительного искусства

«Венецианские эпиграммы» (Epigramme. Venedig 1790) являются одним из наиболее интересных произведений, позволяющих проследить итальянские мотивы в творчестве Гёте. Уникальность этого поэтического цикла состоит в том, что его замысел и создание относятся ко времени непосредственного пребывания Гёте в Венеции в марте-аперле 1790 года, а ведь большинство итальянских впечатлений были реализованы поэтом post factum, то есть после возвращения из путешествия на родину. Исключение составляют лишь два стихотворения, написанных непосредственно в период первого итальянского путешествия: «Амур-живописец» и «Купидо, шалый и настойчивый мальчик...». Некоторые эпиграммы перерабатывались автором вплоть до издания в шиллеровском «Альманахе муз» (1795), но произведение в целом сохранило все особенности непосредственного восприятия Италии, нашедшие выражение в мотивной структуре и жанровом строе. Прежде всего, нужно отметить, что как в «Римских элегиях», написанных в Веймаре, так и в «Венецианских эпиграммах», созданных в городе на воде, итальянские реалии не только выполняют роль носителей автобиографической информации, но и являются базисом для обобщения творческих тенденций, материалом, структурирующим весь накопленный к этому периоду жизненный опыт. Такое обобщение многообразной тематики, всё же подразумевающей единство инспирирующей идеи, становится возможным в рамках поэтических циклов, использующих в своей структуре малые лирические жанры: элегию или эпиграмму. В «Римских элегиях» механизм цикличности не вызывает сомнения, а лейтмотивом становятся многогранные проявления любовного чувства и все те реалии, которые либо поддерживают, либо ослабляют его. В «Эпиграммах» же вопрос единого, организующего всю структуру мотива, стоит гораздо сложнее. В них нет сюжетно-тематического стержня как такового, если не считать географической привязки большинства событий и идей к определённому итальянскому городу. Место действия, не теряя своей актуальности, достигшей с годами статуса историко-культурной ценности, не довлеет на страницах этого произведения, позволяющего автору высказываться на самые разнообразные темы, касающиеся науки, политики и религии, искусства и ремесла, позволяющие проводить то метафорически многозначные, то математически выверенные параллели между итальянской древностью и современностью, социальной структурой и нравами различных народов, дифференцировать понятия любви возвышенной и любви земной, просвещения невежества и невежественных просветителей. Однако при всей тематической дискретности в выражении итальянских мотивов совокупность этих коротких поэтических форм вполне имеет право называться циклом, механизм оформления которого можно обнаружить на уровне тональности и композиции. Но для того, чтобы выявить семантическую однородность структуры, необходимо рассмотреть феномен венецианского цикла несколько шире, упомянув об обнаруженных с его помощью интертекстуальных связях и реминисценциях, развившихся не только на поэтическом, но и на прозаическом пространстве творчества Гёте, для которого характерно парадоксальное сочетание уважения к уже сложившимся жанровым традициям с неповторимой манерой их индивидуальной трансформации. Прежде всего, нужно сказать, что тематическое разнообразие цикла подчёркнуто его жанровой характеристикой: форма цикла эпиграмм избрана поэтом в полном соответствии с преобладавшими в момент его создания особенностями душевного состояния и нюансами художественных задач. Многие исследователи творчества Гёте, такие как Э. Людвиг, Н.Н. Вильмонт, А. А. Аникст, не без основания подразумевали под задачами поставленными автором «Эпиграмм», желание высмеять раздражавшее любого мыслящего человека падение нравов, создать противовес «миру зла, порока, распущенности, корыстолюбия»1, при этом подчеркивается «редкая у Гёте -саркастическая, злая, гневная»2 - тональность стихов, по мнению данных авторов, разоблачающих язвы итальянского общества. Сатирическую направленность большинства гётевских эпиграмм нельзя отрицать, однако характеристика тональности, а самое главное, её направленности требует существенных дополнений и разъяснений, которые неизбежно появятся в этом исследовании. Стилистические и даже тематические нюансы «Венецианских эпиграмм» подтверждают, что во время своего второго итальянского путешествия, поэт, выбравший этот жанр, вёл своеобразный творческий диалог с римским поэтом 1-го века н.э. Марком Валерием Марциалом, посвятившего всё своё творчество жанру эпиграммы. Во многом благодаря творчеству Марциала сатирическое содержание стало наиболее характерным признаком этого жанра. Однако использование в гётевском цикле некоторых мотивов и приёмов, выработанных римским поэтом, ни в коем случае нельзя связывать с формальным заимствованием или подражанием. Избирая для своего произведения, определённую нишу в иерархии жанров,Гёте всегда стремился охватить эстетическим взором весь проект, осуществлённый его литературными предшественниками, оценить фундамент здания (здесь следует заметить, что не ограничившись сатирической направленностью, Гёте использовал и наиболее ранние античные интерпретации жанра, т.е. посвятительные, похвальные, надгробные, описательные и медитативные стихи) рассмотреть последующие наслоения и надстройки и лишь затем расставить собственные смысловые акценты, построив цикл произведений по модернизированному, адаптированному к собственной эпохе проекту. По такому поэтапному плану конструировалось большинство поэтических произведений классического периода.