Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Начало пути (1847 — 1878 гг.)
1. Детские и юношеские годы С. А. Андреевского. Формирование мировоззрения 17
2. Начало карьеры: на государственной службе 34
3. Из прокуратуры в адвокатуру 49
Глава II. Присяжный поверенный (1878 - 1918гг.)
1. С. А. Андреевский - защитник по уголовным делам. 63
2. С. А. Андреевский на политических процессах 89
3. Юрист в среде деятелей русской культуры 122
Эпилог 135
Заключение 142
Список использованных источников и литературы 147
Приложение 157
- Детские и юношеские годы С. А. Андреевского. Формирование мировоззрения
- Из прокуратуры в адвокатуру
- С. А. Андреевский на политических процессах
- Юрист в среде деятелей русской культуры
Детские и юношеские годы С. А. Андреевского. Формирование мировоззрения
Изучение истоков жизненного пути С. А. Андреевского продиктовано требованиями жанра исторической биографии, в русле которого выполняется данная работа. Прежде всего, это связано с тем, что именно в детстве закладывается характер человека, начинает формироваться его мировоззрение. Нельзя не согласиться с исследователем автобиографической памяти В. Нурковой: «...И та судьба, которую принимают, и та, от которой отказываются, должна иметь свое начало. Первое воспоминание детства обладает особым значением для жизни человека и влияет на его последующую судьбу»4 . В этом смысле особое значение приобретают воспоминания Андреевского46, в которых подробно воссоздается атмосфера детства, первые «творческие и экзистенциональные переживания», определившие вектор его духовного развития. Исходя из этого, обращение к детским и юношеским годам Андреевского будет в данной работе логически оправданным.
Семья, в которой родился С. А. Андреевский, была богата талантами, как со стороны отца, так и по материнской линии. Фамилия Андреевских вошла в русскую историю благодаря вкладу в развитие медицины двух ее представителей. Степан Семенович Андреевский (1760-1817), дед С. А., состоял членом медицинской коллегии, а затем директором созданной по его проекту медицинской академии, много содействовал развитию медицинского образования в России47.
Его сын, Эраст Степанович Андреевский (родился 15 апреля 1809г.), также приобрел славу просвещенного врача48. Он получил образование в Берлине, был утвержден в степени доктора наук Киевским университетом, в течение 20 лет состоял на службе при генерал-губернаторе Новороссии кн. М. С. Воронцове, первоначально в Одессе, потом на Кавказе в звании гражданского генерал-штаб-доктора Кавказа. Там же родился и вырос отец Андреевского - Аркадий Степанович, увлекавшийся русской литературой, интересовавшийся пребыванием на Кавказе М. Ю. Лермонтова49. Эту любовь к литературе он передал своим детям.
Мать Сергея Аркадьевича Андреевского, Вера Николаевна Андреевская (урожденная Герсеванова), была родом из старинной дворянской фамилии грузинского происхождения, по преданию ее генеалогия восходит к XI в. По другой версии подтвердительная грамота на дворянство была получена ее предком из рода Герсевановых от грузинского царя Ираклия II в 1788 г. за заслуги перед Отечеством. Род ее предков по прямой линии внесен в YI часть Харьковской и Екатеринославской губерний50.
Отец Веры Николаевны, Николай Борисович Герсеванов, был военным, дослужился до чина генерал-майора. Прославился благодаря своему разностороннему публицистическому таланту, о котором свидетельствуют названия его работ51.
Ее брат, Михаил Николаевич (1830-1907 гг.), будучи одаренным инжене-ром, также вписал свою фамилию в историю Кавказа , где под его руководством было построено более 500 верст военно-стратегических шоссейных дорог. С 1885 г. он состоял вице-председателем комиссии по устройству коммерческих портов, в короткий период времени приведшей в порядок главные порты России.
Родители С. А. Андреевского встретились и поженились на Кавказе, который отчасти стал родиной и для него. Мечта побывать там осуществилась спустя десятки лет, когда он, будучи уже в зрелом возрасте, посетил по делам адвокатской практики места, с детства знакомые по рассказам родителей и любимым стихотворениям Лермонтова53.
Сергей Аркадьевич Андреевский родился 29 декабря 1847 г. вместе с братом-близнецом Михаилом в селе Александровка Славяно-сербского уезда Ека-теринославской губернии, близ Луганска. Семья Аркадия Степановича Андреевского, служащего казенного ведомства, переезжала в то время из Тифлиса в Петрозаводск.
Имение, в котором появился на свет С. Андреевский, принадлежало родственнику матери, богатейшему в том крае помещику Сомову. Из-за невозможности взять в дальнюю зимнюю дорогу двух детей сразу, Сергей по жребию был оставлен в семействе сестры матери, проживавшей в Луганске с мужем, врачом. По прошествии некоторого времени его взяла к себе на попечение прабабушка, в село под названием Веселая Гора, находившееся под Луганском. Прабабушке было за восемьдесят. Родившаяся в эпоху правления Екатерины II и пережившая трех правителей, она тихо доживала свои дни с искренней верой в Бога.
В Веселой Горе Сергей Андреевский прожил до девяти лет в атмосфере, свойственной укладу жизни помещичьей усадьбы. Окруженный с раннего детства крепостной челядью, друживший с крестьянскими детьми, он не имел по отношению к крепостничеству оформленного мнения.
Атмосфера в доме была пропитана православным духом: первая книга, оставившая в его душе заметный след, — «Священное Писание», и в силу этого первые мысли — о Бог " . В доме прабабушки Андреевского строго соблюдались посты, было обязательным присутствие на каждой службе в церкви, кроме заутрень55. Детская вера мальчика была искренней и наивной. «Я с первых дней был правдив и доверчив: я не понимал...цели какого-то ни было обмана, и потому всегда верил», — писал он о своем первом религиозном опыте56.
И хотя религиозное чувство Андреевского будет трансформироваться в дальнейшем, он останется верным единственному церковному обряду — прикладыванию к плащанице распятого Христа. Этот обряд имел для него сакральный смысл: «У меня навсегда осталась какая-то особенная нежность к умершему Богу, — вспоминал он впоследствии. — В этом я всегда чувствовал особую примиряющую черту между Богом и человеком» .
Не считая обучения грамоте, чтения и походов в церковь, мальчика особо ничем не обременяли, и он рос, предаваясь праздному созерцанью и детским раздумьям. Отсутствие родителей Сергей восполнял радостью от знакомства с окружающим миром. «... Я начинал вбирать в себя жизнь с любопытством, изумлением, радостью и задумчивостью. Все мои пять чувств и моя робкая мысль пробудились сразу» . Вместе со способностью видеть красоту неба, чувствовать запах свежих весенних лугов, залитых вышедшим из берегов Донцом, к ребенку пришло осознание того, что «душа его бессмертна». Но чем сильнее мальчика одолевали мысли о Боге, бесконечном Космосе и конечности человеческой жизни, тем «страшная тайна бытия», такая ощутимо близкая и доступная в раннем детстве, делалась для него с годами все более далекой и непостижимой.
В автобиографической поэме «На утре лет» С. А. Андреевский передает свои впечатления от Великого поста:
Были минуты, когда он особенно остро чувствовал вторжение в свою жизнь чего-то зловеще-потустороннего. «Живешь, бывало, так просто, удобно, будто иначе и быть не может, - будто все вокруг понятно, интересно, разумно, и вдруг... звон о покойнике!... И все окружающее становилось для меня странным, случайным, горестным. Я переносился мыслью в неизвестную мне семью, где переживалось это несчастье, и никакие развлечения в нашей собственной семье не могли разогнать того холодного спазма, который охватывал мое сердце»59. Этот эпизод характеризует Сергея Андреевского не только как сострадательного, чуткого ребенка, здесь проглядывает поздний Андреевский, автор «Книги о смерти», для которого утверждение ценности и смысла жизни произойдет именно через ее неотъемлемую часть — смерть.
С первых сознательных лет Андреевского отличала способность особого взгляда на вещи, так называемого «сбоку посмотреть», когда предметы и явления представлялись на миг ирреальными. Такое нарочитое соглядатайство стало для ребенка игрой и экспериментом одновременно, способом познания мира.
В душе подростка, мучительно переболевшего «вечными» вопросами Бытия, навсегда останется след, во многом предопределивший тональность его мировосприятия. Они сохранят свою актуальность для него на протяжении всей жизни, став альфой и омегой размышлений Андреевского, юриста, философа и поэта.
В семью, проживавшую в Екатеринославле, Сергея привезли на десятом году жизни. Его ждала встреча с родителями, которых он ранее не видел, старшей сестрой Машей, братом — близнецом Михаилом и еще с двумя младшими братьями Павлом и Николаем60. Примечательно, что дети в чадолюбивой семье Аркадия Степановича и Веры Николаевны рождались парами, исключением стала лишь старшая дочь. Спустя некоторое время семья пополнилась еще парой близнецов: мальчиком и девочкой.
Из прокуратуры в адвокатуру
Процесс Веры Засулич, привлекший к себе внимание не только российской, но и мировой общественности, повысил рейтинг прокуроров С. А. Андреевского и В. И Жуковского, которые через некоторое время после суда вынуждены были оставить государственную службу , Сергей Аркадьевич, оказавшийся после увольнения в состоянии служебного кризиса, пытался осмыслить произошедшую в его судьбе перемену. Впоследствии он вспоминал: «Когда я был еще в прокурорском надзоре, я чувствовал себя очень странно, часто отказывался от обвинения. Обвинял с таким беспристрастием, что защитнику ничего не оставалось говорить. А между тем у меня получалось наибольшее количество обвинений... Наконец судьба меня вывела на мою настоящую дорогу»2.
Исходя из вышесказанного, остается догадываться, что, состоя на службе в судебно-прокурорском ведомстве в течение шести лет. Андреевский чувствовал некую неудовлетворенность и собой и работой. На это же обстоятельство указывает и его письмо к издателю «Вестника Европы» М. М. Стасюлевичу, датированное июнем 1878 г.: «...Ваше ласковое письмо доставило мне одну из самых отрадных минут в первые тяжелые дни после служебного кризиса, застигшего меня в беспомощном положении. Правда, благодаря событиям последнего времени, я уже начал поглядывать со службы в сторону, но не ждал такой решительной операции. Теперь я начинаю думать, что она благодетель на»3. По-видимому, мысль о смене рода деятельности уже приходила к Андреевскому, процесс Засулич стал лишь поводом.
Тем не менее, по авторитетному мнению А. Ф. Кони, под непосредственным началом которого С. А. работал в Казани и Петербурге и которого трудно заподозрить в пристрастности, Андреевский - обвинитель вписал свое имя в историю российской прокуратуры, став профессионалом своего дела, ярким представителем русской школы судебного красноречия. Между тем, в пореформенной России, считал прославленный юрист, еще не было «ни школы, ни подготовки для прокуроров-обвинителей, кроме вредных и чуждых образцов» В правящих «верхах» долгое время пытались отмахнуться от проблемы с помощью отговорки: «Нет людей». Но люди нашлись. Свидетельством тому — новая генерация талантливых прокуроров, верно и глубоко понявших свою роль. Это российские юристы — В. К. Случевский, А. Ф. Масловский, И. С. Денисьев, М. Ф. Громницкий, Е. Ф. де Росси, В. И. Жуковский. Вполне заслуженно здесь называют и С. А. Андреевского.
Каждый из них отвечал всем требованиям, предъявляемым «отцами судебной реформы» к формирующемуся типу обвинителя. Основными чертами этого типа были — «за исключением редких, но печальных уклонений в область бездушной риторики, — спокойствие, отсутствие личного озлобления против подсудимого, опрятность приемов обвинения...и, наконец, что весьма важно, полное отсутствие лицедейства в голосе, в жесте и способе держать себя на суде», — отмечал А. Ф. Кони5. Некогда сам начавший свою карьеру с должности товарища прокурора в Харьковском окружном суде, Анатолий Федорович понимал насколько важно наполнить новым содержанием «вредные и чуждые» заимствованные формы судебного устройства, чтобы в России появился действительно новый Суд. Успех во многом зависел от личности каждого судебного оратора (прокурора или адвоката), от привносимой им индивидуальной составляющей. Так, сопоставляя двух равноценных по таланту юристов — Жуковского и Андреевского — Кони отмечал их существенное расхождение. «Мефистофель петербургской адвокатуры», Жуковский мастерски владел иронией: «вкрадчивым голосом и резким угловатым жестом руки с исхудалыми пальцами вил он обвинительную, нерасторжимо-логическую паутину вокруг подсудимого» .
Совершенно иная манера поведения на суде отличала С. А. Андреевского. «Мягкий и человечный, литератор и поэт в душе, независимый и благородный в своих ораторских приемах, он был на обвинительной трибуне одним из говорящих судей, ,нкогдд ан еабыввющим преддпсания яакона не извлекать из дела одни лишь обстоятельства, уличающие подсудимого»7. Кроме того, основным достоинством Сергея Аркадьевича, по словам Кони, была способность «оценивать в деянии подсудимого, то, что итальянцы именуют непереводимым словом «ambiente» (условие, среда, обстановка)»8. Очевидно, что уже тогда он не обнаруживал неуважения к подсудимому следуя принципу презумпции невиновности но старался понять мотивы преступления если был убежден, что данный человек его совершил.
Примечательно, что эти качества получили дальнейшее развитие и стали доминировать в его новой деятельности. 28 сентября 1878 г. Андреевский вступил в корпорацию присяжных поверенных. Поначалу отсутствие практики смущало его, и по протекции Кони он устроился юрисконсультом в Международный банк, что давало прочное материальное обеспечение семье. Но после первой же защиты («дело Зайцева») к нему пришла популярность, сделавшая его востребованным адвокатом.
Перейдя со стороны обвинения на противоположную сторону защиты, Андреевский почувствовал свое истинное призвание. Думаю, причина заключается именно в личности и специфике ораторского дарования Сергея Аркадьевича. На обвинительном поприще ему так или иначе пришлось столкнуться с косностью Стереотипа и Инерции, по которой работала бюрократическая су-дебно-следственная машина Российской империи , что в целом не могло не войти в противоречие с его мировоззрением.
Для того времени неожиданно демократичное веяние, которое привнесло с собой новое судопроизводство, было настолько чуждым национальному укладу, что российское общество большей частью восприняло его враждебно, как нечто разрушающее раз и навсегда установленный миропорядок10. Но это, тем не менее, не помешало адвокатуре, по справедливому замечанию Н. А. Троицкого, «поставить себя — и юридически, и даже политически — на необычайную для самодержавной страны высоту»11.
Дух либерализма и относительной независимости привлек в ее ряды юристов, которые восприняли возможность публичного выступления в Новом суде как народную просветительскую трибуну. В первые годы после учреждения присяжной адвокатуры в нее вступили талантливейшие юристы-практики, ученые-правоведы: доктор уголовного права В. Д. Спасович, Д.В.Стасов, В.М.Пржевальский и В. В. Самарский-Быховец (в прошлом обер-секретари различных департаментов Сената), специалист по государственному праву A. Я. Пассовер, оставил свою должность и обер-прокурор уголовного кассационного департамента Сената П. А. Александров, прославившийся впоследствии своей речью в защиту Веры Засулич.
Случались прецеденты и среди прокуроров. Так, задолго до С. А. Андреевского в адвокатуру вступили товарищи прокурора того же Петербургского суда А. И. Урусов (1866), А. А. Герке и А. Л. Боровиковский (1868), а также прокурор Московского окружного суда М. Ф. Громницкий (1874).
B. И. Жуковский стал адвокатом чуть раньше своего коллеги, в августе 1878 г. Таким образом, многие юристы (добровольно или в силу сложившихся обстоя тельств) искали в адвокатуре применение своим профессиональным знаниям и способностям. Кроме того, несомненно, прав Н. А. Троицкий, считающий, что она привлекала к себе «независимые умы судебного мира возможностью хотя бы относительного противодействия, даже в условиях самодержавного режима, беззаконию, карательному пристрастию...» 2.
Подтверждением тому служит застольная речь Спасовича, произнесенная на собрании адвокатов 1873 г. «Наше сословие, — говорил выдающийся юрист-либерал, — сделалось громадным убежищем...вроде Сечи Запорожской. Здесь мы стоим и с радостью подаем руки беглецам, которые по красноватому цвету своих убеждений найдены неподходящими к Министерству юстиции, всегда щеголявшему белизною»13.
Следует отметить, что сословие присяжных поверенных представляло собой самоуправляющуюся корпорацию с выборным руководящим органом -Советом. Советы, помимо представительской функции, имели широкие полномочия: осуществляли прием новых адвокатов, следили за соблюдением законов, правил и обязанностей14.
С. А. Андреевский на политических процессах
Участие в политических процессах российской присяжной адвокатуры было неотъемлемой частью ее правовой и общественной деятельности. При этом с каждым крупным процессом адвокатура набирала политический вес и становилась той силой, с которой официальная власть уже не могла не считаться. Корифеи адвокатуры первого призыва — В. Д. Спасович, Ф. Н. Плевако, Д.В.Стасов, Н. П. Карабчевский, П.А.Александров, А. И. Урусов, С. А. Андреевский и др. — оказали в этом смысле огромную услугу освободительному движению, обеспечивая «максимально возможную в рамках существующей законности правовую защиту взглядов, поступков и самой личности обвиняемого от предвзятости и беззакония» .
В параграфе анализируется деятельность С. А. Андреевского как защитника, выступавшего на политических процессах. Кроме того, предполагается определить в русле его мировоззрения гражданскую позицию, без которой была бы невозможна такого рода защита. Данный параграф можно условно разделить на две части: «С. А. Андреевский на политических про Хотя послужной список Сергея Аркадьевича как политического защитника невелик по сравнению с некоторыми другими адвокатами старшего поколения3, но и на его счету такие крупные процессы, как — «17-ти», «21-го», «18-ти», защита Софьи Гинсбург, обвинявшейся в организации покушения на Александра III, т. н. «литературные дела». Кроме этого. Андреевский выступал на громком процессе по делу о революционной деятельности армянской партии «Дашнакцутюн» в 1912 г.
К сожалению, следует оговориться, в личном архиве Андреевского содержится немного сведений о его участии в том или ином процессе, поэтому реконструировать его роль в них можно по другим источникам, в первую очередь, — это судебно-следственные материалы, опубликованные защитительные речи, документы официального делопроизводства и воспоминания участников процессов.
Первым политическим процессом для Андреевского стал суд над 17-тью народовольцами, проходивший с 28 марта по 5 апреля 1883 г.
Процесс «17-ти» подвел черту под целым периодом противостояния революционной интеллигенции, состоявшей в рядах «старой» «Народной воли», и правительственного лагеря. Он протекал во время набиравшей силу реакции и стал своеобразным апофеозом сыскной деятельности Г. П. Судейкина. В ходе проведенных полицией арестов 4 и 5-го июня было задержано 120 человек, в числе которых оказались 7 членов и 2 агента Исполнительного Комитета партии «Народная воля» (М. Ф. Грачевский и А. П. Корба).
Организуя в конце 70-х - начале 80-х гг. показательные политические процессы, правительство неизменно преследовало две взаимопротиворечащие цели. С одной стороны, не желая предстать в неприглядном свете перед общественным мнением России и Европы, царизм был вынужден сохранять видимость судопроизводства. Таким образом, у подсудимых оставалась возможность открыто излагать свои политические убеждения, в то время как логика борьбы с крамолой требовала ужесточения наказаний и ускорения процесса судопроизводства. Выход был найден в расширении практики военных судов и свертывании гласности на самих процессах. После же дела первомартовцев обвинению было достаточно установить факт принадлежности к «Народной воле», чтобы требовать максимально тяжелого наказания4. Разгром петербургской группы позволил правительству организовать новый процесс.
На должность главного обвинителя был назначен В. А. Желеховский. Печально знаменитый после «процесса-монстра» «193-х» (как его назвали в прессе того времени), он на некоторое время после этого сошел с судебной сцены, как слишком одиозная личность. Теперь же прокурор Желеховский вновь пришелся кстати. Под его руководством маховик следственной машины стал стремительно набирать обороты. Из 120 человек к дознанию по делу о террористической фракции «Народной воли» им было привлечено 71, а для суда отобраны 17. При этом, не считая за труд изменить манеру ведения дознания, он и на этот раз использовал различного рода подтасовки и лжесвидетельства .
Центральными фигурами процесса были М. Ф. Грачевский, Ю. Н. Богданович, П. А. Теллалов, А. В. Буцевич. Они, протестуя против одностороннего понимания деятельности партии «Народная воля», пытались объяснить суду, что ее деятельность не ограничивается одним лишь террором, но включает его как отнюдь не основное средство борьбы наряду с пропагандой и др. Более того, они допускали возможным отказаться от террористических ак тов с условием, что царизм пойдет навстречу оппозиции, гарантировав некоторые политические свободы.
В этом столкновении политических «преступников» с властью немалую помощь революционерам оказала адвокатура, представленная на процессе «17 ти» такими авторитетными именами, как В. Д. Спасович (защитник супругов Прибылевых), Н. П. Карабчевский (защитник М. А. Юшковой), П. А. Александров (защитник Ю. Н. Богдановича). По просьбе Грачевского, его защищал присяжный поверенный Д. В. Стасов.
Корифеи пореформенной адвокатуры, успешно выступавшие на политических процессах ранее, направляли всю силу своего ораторского таланта на изобличение косности и жестокости полицейско-бюрокатической машины государства, подминавшей под себя все ростки свободы, и для которой сидящие на скамье подсудимых были лишь кучкой отщепенцев.
Процесс «17-ти» начался 28 марта 1883 г. в Особом Присутствии Правительствующего Сената с Д. С. Синеоковым-Андреевским во главе . «Мрачная торжественность, написанная на лицах «высокого» суда, призванного произвести непререкаемый и суровый приговор», дополняла «несколько деланная суровость и враждебность лиц прокуратуры, озабоченной предстоящей задачей «обвинить» во что бы то ни стало»7.
Подобное предвзятое отношение вызывало протест не только у обвиняемых, но и у защиты. Характерным примером может служить выпад талантливого адвоката П. А. Александрова против Желеховского. Когда прокурор в ответ на вопрос первоприсутствующего заметил, что он ничего не имеет против отклонения заведомой лжи одного из свидетелей, Александров, достаточно гром ко, хотя и будто бы в сторону, проговорил: «Еще бы имел что-нибудь этот мерзавец!» «Нам казалось, — вспоминал об этом Прибылев, — что суд и сам прокурор должны были слышать эту резкую реплику, но никто не поднял голоса по этому поводу, и все прошло благополучно, отчасти позабавив нас» .
Все подсудимые обвинялись в принадлежности к «тайному преступному сообществу» (т. е. к партии «Народная воля»), в задачу которого входило «ниспровергнуть существующий в империи государственный и общественный строй». Помимо этого, каждый из них имел и личное: М Ф. Грачевский, Ю. Н. Богданович, С. С. Златопольский, П. С. Ивановская и П. А. Теллалов обвинялись в подготовке и осуществлении цареубийства; М. Ф. Клименко - в причастности к убийству военного прокурора, генерала В. С. Стрельникова; А. И. Лисовская — в содействии подкопу под Кишиневское губернское казначейство с целью изъятия на революционные нужды хранившихся там средств; Я. В. Стефанович — в организации Чигиринского заговора 1877г.
Однако недостаток прямых доказательств и скудность вещественных улик не позволили прокурорам Островскому и Желеховскому хорошо обосновать обвинение. В целом, их обвинительные выступления, по воспоминаниям участника процесса, «не отличались талантливостью» и представляли собой «шаблонные обвинительные речи, нагромождавшие одно обвинение на другое относительно каждого подсудимого» .
Юрист в среде деятелей русской культуры
Сложилось так, что две главные жизненные ипостаси Сергея Аркадьевича Андреевского — литературная и юридическая — органично дополнили и обогатили друг друга, и поэтому, анализируя его деятельность на поприще юриспруденции, вполне оправданно будет обозначить его роль и место в культурной среде того времени.
Андреевский, по образному выражению современника, «эстет на службе правосудия»109, парадоксальным образом сочетал в себе возвышенное поэтическое чувство эстета с критичным отношением к миру реалиста, «окрепшего среди всяких изнанок жизни», с которой ему приходилось сталкиваться по роду своей деятельности. Выдающийся юрист А. Ф. Кони, неравнодушный также к литературному труду, уподоблял творческий поиск судебного оратора поэтическому, но в то же время усматривал существенную разницу в их приемах обращения с реальностью. «...Они смотрят на действительность с разных точек зрения и сообразно этому черпают из нее соответствующие краски, положения и впечатления, перерабатывая их затем в доводы обвинения или защиты или в поэтические образы»11. Однако далеко не все судебные ораторы, несмотря на разносторонность своих дарований, были художниками в творческом смысле данного слова .
Поэтому трудно оспорить мнение В. А. Томсинова, считающего С. А. Андреевского явлением русской адвокатуры второй половины XIX в. При этом возможность появления такого феномена на небосклоне отечественной юриспруденции, полагает исследователь, связана «не с какими-то нововведениями в судебной системе, но с глубинными свойствами русской духовной культуры», ядро которой составляла в ту эпоху художественная литература
Все вышедшее из-под пера адвоката - поэта (судебные речи, мемуары, стихотворения, критические этюды 13), несет на себе печать несомненной одаренности. Привлекают внимание лаконичность и образность языка, искренность и чувство меры. Писать стихи Сергей Аркадьевич начал сравнительно поздно, после 30 лет, случайно заинтересовавшись одним стихотворением А. Мюссе, захотел передать его в русском переводе. Так, начав с литературных переводов, одобренных критикой, он попробовал писать собственные стихотворения которые долгое время считал безделицей и не решался опубликовать. Лишь после настоятельных убеждений друзей: А. Ф. Кони и редактора «Вестника Европы» М. М. Стасюлевича, а также получив одобрение одного из патриархов русской литературы И. С. Тургенева114, он подготовил их к печати В 1886 г. вышел первый сборник стихов Андреевского, в состав которого вошли 3 поэмы («На утре дней», «Мрак», «Обрученные») и, наряду с оригинальными стихотворениями, ряд переводов из А. Мюссе, Ш. Бодлера, Ж. Ришпена, Э. По и др. В эпиграфе он декларировал свое творческое kredo. Им стали слова Эдгара По: «Красота - единственно законная область поэзии; меланхолия - наиболее законное из поэтических настроений». Следуя этому, в одном из лучших стихотворений «Мрак» поэт пишет о тщете честолюбивых устремлений:
Из долгих, долгих наблюдений
Я вынес горестный урок,
Что нет завидных назначений
И нет заманчивых дорог.
В душе - пустыня, в сердце холод,
И нынче скучно, как вчера,
И мысли давит мне хандра,
Тяжеловесная, как молот.
Единственное, что может облегчить угнетенное состояние духа лирического героя, — это светлые образы прошлого, воскрешаемые памятью:
Тени туманные, звуки неясные,
Образы прошлого вечно-прекрасные,
Вечно сокрытые мглой отдаления,
Встаньте из мрака в лучах обновления
Вышедший поэтический сборник большинством критиков был встречен весьма сдержанно. Не остались в стороне и «идейные» оппоненты. Например, П. Ф. Якубович, поэт-народник, назвал Андреевского «певцом изящных чувств и приличных мыслей», но и поэтом с «неглубокой, чисто салонной меланхолией и внешним опять-таки салонным изяществом» 16. В личном архиве Андреевского сохранилась посвященная ему элегия некоего Сафонова, в которой автор едко вышутил меланхолический эстетизм Сергея Аркадьевича:
Покойник, устав от покоя,
Себя отковал самолично!
Забавно, приятно, отлично!
Я думал: Вы много писали-сь
Вы много и славно судились,
Потом от стихов отрекались
В припадке marasmi sensis.
Напрасно в Ваш день отреченья
Вы слишком взволнованны были
Без слез, без тоски, без мученья
Давно мудреца мы зарыли п Тем не менее, поэтическое наследие Андреевского заняло вполне законное место в литературном процессе 80-90 гг. XIX столетия: в нем признали «одного из патриархов русского декадентства» 18. Долгое время поэзия этого периода оставалась вне поля зрения исследователей, и только в конце 70-х гг. XX столетия литературоведы обратились к феномену «второстепенных русских лириков», которые заявили о своем существовании в переломную для русской поэзии эпоху поисков новых идеалов и стиля, и «сыграли огромную роль в этом процессе смены стиля»119.
Среди «поэтов безвременья», наряду с С. А. Андреевским, стали известны С. Я. Надсон, К. М. Фофанов, К. К. Случевский, В. С. Соловьев, М. А. Лохвицкая и др. Как отмечал В. В. Кожинов, для всей поэзии этого периода вообще свойственна «ретроспекция, любовное и бережное перебирание накопленных за целый век поэтических ценностей», но с другой стороны, в ней уже в зачаточном виде содержались элементы «качественно новой» поэзии, принадлежащей уже XX в.120.
Попытку более детально проанализировать лирику Андреевского, предприняла Ж. И. Лахтина121. Отбросив давние стереотипы в восприятии поэзии С. А. Андреевского, она рассмотрела основные мотивы его лирики в контексте мировосприятия и мировоззрения автора. По ее наблюдению, ощущение потока времени является ключевым моментом в понимании поэтом концепции жизни и человека. «Острота чувств, движение глубинных пластов человеческой психики, накал внутреннего напряжения духовной жизни до усталости — существенный момент в определении преобладающего эмоционального тона лирики и окраски чувств лирического героя», — считает исследовательница122.
Неумолимый бег времени, кажется, лишает последних душевных сил лирического alter ego поэта. Но, вместе с тем, он понимает, что среди измерений, в которых проходит земное существование человека, время — самое загадочное. Точно обозначая круг волнующих автора проблем — «триаду - жизнь, смерть, время», — Лахтина находит, что в понимании Андреевским конечности существования человека нет ухода от жизни, а, наоборот, «внутренняя логика развития темы смерти приводит к утверждению ценности земной жизни»123. Таким образом, нельзя не согласиться с выводом Лахтиной, что поэзия Андреевского пронизана гуманистическим пафосом и имеет несомненное историко-литературное значение.
Следует отметить и то, что некоторые стихи Андреевского, пронизанные «нежной, чисто русско" меланхолие"»124, бли успешно положены на музыку россинскими композиторами-сочйнителями романсов. реди них А.С.Аренский (романс «Вальс»), М. Н. Колачевский («Вопль»), И.Ковалевский («Тени туманные»), Г. В. Гот («Помнишь летнюю ночь?»)125.
