Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1 Специфика трактовки индивидуализма и субъективизма в экзистенциалистской традиции 11
1. Экзистенциализм и его теоретико-познавательные характеристики 11
2. Индивид и индивидуализм в экзистенциалистской парадигме ... 25
3. Теоретико-познавательный и экзистенциалистский субъективизм 46
ГЛАВА 2 Экзистирующий индивид и субъект экзистенциалистского познания в философии Н.А. Бердяева и Л. Шестова 61
1. Субъект познания, веры и действия в персонализме Бердяева ... 61
2. Иррациональный субъект Шестова 102
Заключение 125
Литература
- Экзистенциализм и его теоретико-познавательные характеристики
- Индивид и индивидуализм в экзистенциалистской парадигме
- Субъект познания, веры и действия в персонализме Бердяева
- Иррациональный субъект Шестова
Введение к работе
Актуальность темы исследования и постановка проблемы
Актуальность темы исследования, связанная с постановкой проблемы, может быть зафиксирована в трех аспектах.
1. Экзистенциализм зарекомендовал себя как одно из ведущих философских направлений XX века, но к настоящему времени, несмотря на неугасающий интерес к творчеству его ведущих представителей — М. Хайдеггера, Ж.-П. Сартра, — в целом утратил свои позиции, переместившись в область исследований по истории философии. Вместе с тем на пике интереса отечественных историков философии сейчас находится период русского религиозно-философского ренессанса рубежа XIX-XX веков. Н.А. Бердяев и Л. Шетов, творчество которых рассматривается в данной диссертации, принадлежат к обоим указанным направлениям. И в мировом экзистенциализме, и в русской религиозной философии Бердяев и Шестов относятся к числу наиболее заметных фигур. В этом одна из причин того, почему оба они (наряду с Владимиром Соловьевым) являются наиболее известными на Западе русскими философами и, соответственно, анализ их позиций по тем или иным философским проблемам будет способствовать интеграции отечественной философии в мировой контекст, что особенно важно в современных условиях глобализации и мультикультурализма.
В отечественной философии исследования различных аспектов истории религиозной философии становятся важнейшими темами, развитие которых выявляет её специфику. Поиск новых концептов религиозной философии на путях критики европейского рационализма, связи индивидуального познания и социальной позиции является отличительной чертой отечественной философии начала 20 века и в полной мере присуще творчеству русских экзистенциалистов, которое является одной из самых ярких и значительных страниц истории отечественной философии.
Философия Бердяева и Шестова долгое время оставалась недоступной в полной мере для историков отечественной философии. Исследование их творчества важно для нас в плане обогащения проблемного поля современной философии, поскольку их темы и подходы могут быть реконструированы и проанализированы в контексте плюралистической, динамичной, открытой философской ситуации с точки зрения проблематики нынешней философии.
2. В истории зарубежной и отечественной философии с XIX века и
по настоящее время обсуждаются проблемы субъективизма и индивидуализма в философии и общественных науках. Методологический индивидуализм, классиками которого считаются Дж.С. Милль, М. Вебер, К. Поппер, Ф. фон Хайек, исходит из того, что все социальные факты могут быть проинтерпретированы в терминах действий и содержания сознания отдельных индивидов, и противостоит социальному холизму, для которого характерны, например, теории Э. Дюркгейма и К. Маркса. Если мы принимаем тот тезис, — активно разрабатываемый от Платона до Ю. Хабермаса и X. Патнэма, — что социальная теория тесно связана с теорией познания, то мы рассматриваем и эпистемологический коррелят индивидуализма — субъективизм, признание релевантности субъективной истинности, противостоящее позитивизму и стремящейся к объективности научной картине мира, которая в современном знании ориентируется на естественные и точные науки.
Поскольку в центре внимания экзистенциалистов находится конкретная человеческая личность, то экзистенциализму в целом безусловно присущ и субъективизм, и индивидуализм в самом широком понимании этих терминов. Здесь возникает второй аспект актуальности темы, относящийся уже к постановке нашей конкретной проблемы и специфике ее решения: каковы особенности субъективистских и индивидуалистских позиций русских экзистенциалистов? Какими культурно-историческими факторами обусловлены их подходы?
3. Актуальным также представляется сравнение позиций Бердяева и
Шестова по рассматриваемым вопросам. Так, уже первая книга Бердяева называется «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии», но в дальнейшем его подход к этой проблематике стал гораздо более широким и разносторонним. Проявление субъективизма и индивидуализма у Шестова более имплицитно — в частности, в его историко-философских реконструкциях. Экспликация этих нюансов важна для истории русской философии, но также связана и с перманентной критикой научной модели философии как идеальной формы знания, с ревизией основных философских понятий.
Степень теоретической разработки темы исследования
Отклики на работы Бердяева и Шестова появляются уже в конце XIX века; вместе с тем необходимо отметить интенсивный философский диалог между ними. Несмотря на декларируемую близость их позиций, Бердяев в своей интерпретации отмечает монотонность философствования Шестова и преобладание одной темы — опровержения разума.
Эта спорная характеристика, впоследствии некритически легшая в основу многих исследований творчества Шестова, проистекает, как указал Д.В. Сухушин, из существовавшего между этими двумя философами расхождения в понимании разума и путей преодоления философии рационализма.
Как представляется, характеристика этого расхождения может быть дополнена конкретизацией этих путей как теоретико-познавательных проектов, направленных против объективирующего рационализма. Их детальное и поэтапное рассмотрение, наряду с их интеграцией в более широкий экзистенциалистский контекст, и составляет содержание представленной диссертации.
Реконструкция экзистенциалистской парадигмы проводилась с опорой на широкий круг первоисточников. Это работы С. Кьеркегора, Ф. Ницше, Ж. П. Сартра, М. Хайдеггсра, А. Камю, М. Мерло-Понти, Г. Марселя, К. Ясперса и др. Использовалась исследовательская литература по экзистенциализму следующих авторов: А.С. Богомолова, Б.Э. Быковского, А.К. Волкова, П.П. Гайденко, К.М. Долгова, И.С. Нарского, Т.И. Ойзермана, А.П. Огурцова, П.Д. Тищенко; в том числе по русскому экзистенциализму: И.Ф. Балакиной, В.П. Визгина, Т.П. Короткой, А.Н. Латыниной, Е.Н. Некрасовой и др.
В основу анализа специфики русского религиозно-философского ренессанса и его историко-философского значения легли идеи А.В. Ахутина, Б.В. Емельянова, А.В. Гулыги, В. Гердта, Г. Дама, Е.В. Каманиной, В.К. Кантора, В.А. Кувакина, Н.О. Лосского, М.А. Маслина, Т.И. Ойзермана, Э.Л. Радлова, Л.Н. Савельева, А.Д. Сухова, Д.В. Сухушина, Г.Г. Шпета, Г.П. Федотова, С.Л. Франка; в том числе по русскому ницшеанству: Н. Авксентьева, К.М. Азадовского, А. Белого, В.В. Дудкина, Д.В. Мережковского, А. Риля, Е.Н. Трубецкого и др.
Для интерпретации понятий субъективизма и индивидуализма важное значение имела фундаментальная работа А. Рено «Эра индивида» с комментарием Б.В. Маркова.
Субъективистский и индивидуалистический подход в философии Бердяева проанализирован с привлечением исследований по ней: О.Д. Волкогоновой, А.В. Гулыги, Н.К. Дмитриевой, Б.В. Емельянова, А.А. Ермичева, В.В. Зеньковского, Дж. Клайна, Ф. Коплстона, В.А. Кувакина, Н.О. Лосского, К.Г. Мальцева, М.А. Маслина, А.П. Моисеевой, Е.Н. Некрасовой, Н.П. Полторацкого, Э.Л. Радлова, Т.И. Сидненко, Е.Н. Трубецкого, Г.П. Федотова, Л.В. Фирсовой, Л. Шестова и др.
Субъективистский и индивидуалистический подход в философии Шестова проанализирован с привлечением исследований: В.Ф. Асмуса, А.В. Ахутина, И.Ф. Балакиной, Н.К. Батовой, А. Белого, Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, В.П. Визгина, Б. Грифцова, Б.В. Емельянова, А.А. Захарова, В.В. Зеньковского, Дж. Клайна, В.А. Кувакина, Н.О. Лосского, Ч. Милоша, Н.К. Михайловского, Л.М. Моревой, Н.С. Мотрошиловой, Н.П. Полторацкого,
С.А. Полякова, Л. Ремизова, С.С. Слободенюка, Д.В. Сухушина, И.В. Цветковой, А.З. Штейнберга и др.
Цель и задачи исследования
Цель исследования заключается в следующем: реконструировать и проанализировать проявления субъективизма и индивидуализма в русской экзистенциальной философии, представленной творчеством Н.А. Бердяева и Л. Шестова.
Достижение поставленной цели задает логику работы, которая может быть представлена через решение следующих задач:
1. Всесторонне зафиксировать и философски проанализировать факторы, определяющие постановку указанной проблематики в экзистенциалистской парадигме в целом.
2. Эксплицировать историко-философские предпосылки, детерминирующие формирование экзистенциализма в России.
3. Раскрыть философские представления ведущих выразителей русской экзистенциальной мысли — Н.А. Бердяева и Л. Шестова, подчеркнув особенности субъективистских и индивидуалистических позиций обоих мыслителей.
4. Выявить общности и различия в способах интерпретации субъективизма и индивидуализма Бердяевым и Шестовым.
Методологическая основа исследования
Источниками диссертации являются тексты отечественных и зарубежных экзистенциалистов, их переписка, письма и сообщения современников, а также исследовательская литература по теме диссертации.
Теоретической основой философского исследования творчества Бердяева и Шестова являются экзистенциалистская и герменевтическая философская программа. В работе используются методы:
1. Философской реконструкции и интерпретации. На основе этого метода выявляются основные особенности конкретных философских ситуаций и позиций конкретных философов.
2. Сравнительного анализа. Этот метод позволяет сопоставить различные подходы к традиционной экзистенциалистской проблематике, к пониманию соотношения новации и наследия и выявить специфику подходов Бердяева и Шестова.
3. Генетического анализа. Этот метод позволяет выявить скрытые детерминанты философствования в рамках выявленных экзистенциалистских установок.
4. Концептуального анализа. На основе этого метода исследовались выявленные подходы к пониманию субъективизма и индивидуализма, опирающиеся на определенные понятийные блоки.
Научная новизна исследования и положения, выносимые на защиту
Научная новизна исследования заключается в следующем: в рамках отечественной парадигмы экзистенциалистской детерминации познания в диссертации объясняется наличие и раскрывается становление специфических концепций субъективизма и индивидуализма.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Общефилософские проблемы субъективизма и индивидуализма в отечественном контексте получили наиболее яркую, радикальную и детальную проработку в экзистенциалистской парадигме.
2. Сравнение концепций Бердяева и Шестова выявляет общность и различие их позиций в аспектах субъективизма и индивидуализма. Общность их взглядов по этим вопросам имеет своей предпосылкой характерное для экзистенциализма в целом представление о свободе как о метафизической первооснове бытия, изначально воспринятое обоими в значительной степени сквозь призму ницшеанства (что, в свою очередь, обусловлено культурной ситуацией в России того времени, когда оба мыслителя начинали свою
философскую деятельность).
Многочисленные различия в их позициях по рассматриваемым вопросам имеют, соответственно, множество предпосылок, из которых важнейшими представляются следующие:
а) Н.А. Бердяев является, пусть не всегда и во всем последовательным, но всё же, по преимуществу, представителем русской православной религиозной философии, разделяющим ее ключевые тенденции. Идеи соборности и всеединства ограничивают его индивидуализм до персонализма, а идея Богостроительства ставит рамки его субъективизму. Л. Шестов, отводя вере огромную (в поздний период — главную) роль, при этом подчеркнуто внеконфессионален, а детерминантами его субъективизма и индивидуализма выступают история мировой философии и художественная литература.
б) Л. Шестов делит философское наследие на две традиции, в основе которых лежит мотив доверия или недоверия разуму. Себя — он принципиально ассоциирует с последней традицией.
Н.А. Бердяев более склонен к плюрализму, что также придаёт особенность формам выражения субъективизма и индивидуализма.
Теоретическая и практическая значимость исследования
Теоретическая значимость определяется степенью заявленной выше новизны. Поднятые в диссертации проблемы принадлежит к области фундаментальных интересов философии. Исследование субъективизма и индивидуализма в рамках экзистенциалистской парадигмы стремится внести посильный вклад в историю отечественной философии. Выявление определенных особенностей конкретных аспектов творчества Бердяева и Шестова способствует определению философского статуса их наследия и совершенного ими позитивного философского вклада.
Результаты проведенного исследования открывают новый аспект исследования проблемы субъективизма и индивидуализма в познании.
Возможно использование результатов исследования при анализе конкретных проблем изучения истории европейской и отечественной философии.
Результаты работы могут быть использованы в курсах «Введение в философию», «Введение в историю философии», «История зарубежной философии», «История отечественной философии», а также в специальных и факультативных курсах для студентов философских и гуманитарных факультетов.
Апробация работы
Фрагменты диссертации обсуждались на заседаниях кафедры истории философии и логики философского факультета Томского государственного университета. Основные концептуальные положения данного исследования обсуждались на теоретических семинарах аспирантов философского факультета Томского государственного университета. Отдельные аспекты и тематические мотивы работы нашли отражения в статьях и были представлены на международных и всероссийских научных конференциях.
Структура диссертации
Текст диссертации составляет 140 страниц и включает введение, две главы (пять параграфов), заключение и список литературы, насчитывающий 143 источника.
Экзистенциализм и его теоретико-познавательные характеристики
Экзистенциализм, или философия существования, утвердился в Европе в период между двумя мировыми войнами, оставаясь до конца 60-х годов XX века одним из ведущих течений. Важнейшим для него является специфическое понятие экзистенции — конкретного индивидуального человеческого существования. В экзистенциализме отразился кризис романтического оптимизма, гарантировавшего именем Абсолютного Разума гуманизм, осмысленность истории, стабильные ценности, необратимый прогресс. В этом смысле идеализм, позитивизм, марксизм — формы философского оптимизма. Экзистенциализм, напротив, рассматривал человека как конечное существо, «заброшенное в мир», постоянно находящееся в проблематичных и даже абсурдных ситуациях. Человек для экзистенциализма — не объект, иллюстрирующий теорию, не элемент класса наряду с другими элементами того или иного рода, он также не момент всепостигающего Разума, не то, что выводится из Системы. Экзистенция недедуцируема, а реальность нельзя отождествить с рациональностью. Кроме того, можно выделить три другие характеристики реальности, указываемые экзистенциалистами: 1) центральное положение экзистенции как способа бытия такого конечного сущего, как человек; 2) экзистенция соотносится с трансценденцией бытия;
Сегодня термин «экзистенциализм», как правило, используется как общее название для творчества множества мыслителей в девятнадцатом и двадцатом столетиях, которые поместили конкретного человека, индивида в центр своих размышлений. В таком случае следует считать, что экзистенциализм в этом более широком смысле возник как обратная реакция против философских и научных систем, которые рассматривают все частности, включая людей, как члены рода или случаи универсальных законов. С экзистенциалистской точки зрения, наше собственное существование как уникальных людей в конкретных ситуациях не может быть адекватно схвачено в таких теориях, а универсалистские системы могут скрывать от нас личную, сугубо индивидуальную задачу попытки достигнуть самовыполнения, самозавершения, самореализации в жизни. Поэтому экзистенциалисты начинают с детального описания себя как «существующего («экзистирующего») человека», понятого как субъекта, вовлеченного в определенный социальный и исторический мир. Одна из их главных целей состоит в том, чтобы понять, как индивид может достигнуть наиболее насыщенной и духовно богатой жизни в современном мире.
Представления различных экзистенциалистов о человеческом существовании широко отличаются друг от друга, но в их работах есть множество постоянных тем. Прежде всего, экзистенциалисты считают, что люди не имеют никакой предзаданной цели или сущности, уготованной им Богом или природой; именно каждому из нас предстоит самому решать все, что касается наших собственных действий. Один из важнейших моментов в определении, которое экзистенциализму дал Жан-Поль Сартр — это представление о том, что для людей «существование предшествует сущности» (формулировка, направленная против Гегеля и других системостроителей, для которых, наоборот, сущность предшествует существованию). Это означает, что мы, прежде всего, просто существуем — когда мы рождаемся, то появляемся в мир не нашего собственного выбора, и дело каждого из нас определить нашу собственную идентичность или существенные особенности, характеристики в ходе того, что мы делаем, проживая свою жизнь — что мы делаем в переживании наших жизней. Таким образом, наша сущность (наш набор определяющих черт) выбрана, а не дана.
Кроме того, экзистенциалисты считают, что люди сами решают свои собственные судьбы и ответственны за то, что они делают из своих жизней. Люди обладают свободой воли в том смысле, что, независимо от того, какие социальные и биологические факторы влияют на их решения, они могут размышлять над этими условиями, решать, что они подразумевают и означают, и затем делать собственный выбор относительно того, как интерпретировать эти факторы в действиях в мире. Поскольку мы самосоздаем или самовылепляем свои существа в этом смысле, мы несем полную ответственность за то, что мы делаем со своей жизнью.
Наконец, экзистенциалисты стремятся к обнаружению самого подлинного и насыщенного образа жизни, возможного для людей. На их взгляд, большинство из нас стремится соответствовать проверенным способам жить в социуме, «в стаде»: мы чувствуем, что преуспеваем, если мы делаем то, что «каждый» делает в знакомых социальных ситуациях. В этом отношении наши жизни выступают «недостоверными», в действительности не принадлежащими нам. Чтобы стать подлинным, согласно этому представлению, человек должен принять свое собственное существование с ясностью и интенсивностью. Такое преобразование возможно благодаря таким глубоким эмоциональным событиям как беспокойство или опыт экзистенциальной вины. Когда мы мужественно встречаем то, что раскрывается в таких событиях, то, как считают экзистенциалисты, мы будем иметь более ясное схватывание того, что находится в жизни под угрозой, и мы будем в состоянии стать более аутентичными и цельными людьми.
Индивид и индивидуализм в экзистенциалистской парадигме
Описанные выше характерные предикации экзистенциализма определяют особенности возникающей в нем альтернативы объективизму. Проблематика субъективности формируется и формулируется в экзистенциализме по основаниям, которые мы сегодня, возможно, охотнее всего назвали бы антропологическими, включая социально-антропологические. Субъектом познания становится не абсолютистское, универсалистское картезианское ego, но конкретная личность, индивид. Индивид не подлежит безличностной интерпретации, подразумевающей cogito в смысле cogitatur (Шеллинг), когда истинным субъектом отношения «я мыслю» выступает самоя мысль. Важнейшим конституирующим свойством индивида выступает его независимость, и в этом состоит решающее отличие понятия индивида от понятия субъекта, не содержащего такого акцента. Соответственно, понятие «индивидуализм» появляется в философском и общественнонаучном дискурсе в значении скорее социальном и социально-политическом. Например, в Декларации прав человека 1789 высшими ценностями объявляются «требования индивидуализма» — свобода и равенство; свобода — независимость, связанная с тем, что люди не являются более единым холистическим обществом, а равенство противостоит иерархии, важнейшему свойству объективного универсума1. В этом значении понятие «индивидуализм» активно используется теоретиками и критиками буржуазного либерализма, однако экзистенциалистский индивидуализм более фундаментален. Краеугольным камнем экзистенциалистского понятия индивидуализма в познании, где коррелируют гносеологическое, аксиологическое и этическое (а для религиозного экзистенциализма — и фидеистическое) измерения, является понятие свободы. Рассмотрим эту конструкцию подробнее.
«Бытие-в-мире» подразумевает, что мы вовлечены в общий жизненный мир, который дает нам априорное чувство того, что является возможным, и выборы в проблемных ситуациях, совершенные нами в прошлом, имеют вес в определении того, как мы можем действовать в будущем: это — наша «фактуальность», и это составляет то, что «дано» нам в жизни. Однако экзистенциалисты расценивают фактуальность как лишь один из аспектов человеческого существования, поскольку они считают, что люди всегда способны превзойти свою данную ситуацию, принимая важнейшие решения в своей жизни. Эта способность трансцендировать нашу фактуальность выступает в качестве специфически экзистенциалистского раскрытия традиционной интуиции о том, что человек имеет свободу воли. Для экзистенциалистов речь идет не о человеке вообще, наделенном абстрактными атрибутами и акциденциями, но всегда о конкретном человеке — индивиде.
Свобода — основная характеристика индивида в экзистенциалистском понимании. Индивидуальный выбор свободен в том смысле, что (1) никакие внешние факторы не определяют наше желание, (2) в любом конкретном случае, мы, возможно, действовали бы иначе, и (3) поэтому мы ответственны за свой выбор в том отношении, что он определяет наше моральное достоинство или вину. (Последнее уточнение не является обязательным для экзистенциалистской программы: так, Ницше склонен отклонить этот третий пункт из-за того, что он внушает людям чувство вины, но в других отношениях он верит в индивидуальную свободу. И вместе с тем понятие ответственности оказывается настолько важным для экзистенциалистского индивидуализма, что Сартр выдвигает радикальный тезис: «Свобода — это ответственность».)
Субъект познания, веры и действия в персонализме Бердяева
Говоря об экзистенциализме — не только русском, но и вообще как таковом — нельзя не упомянуть о Николае Бердяеве и Льве Шестове, как об одних из идеологов этого движения не только в России, но и в мире. Мы начнем с того, что проследим основные этапы развития Бердяева на пути к экзистенциализму.
Русские мыслители на Западе были услышаны не сразу. Из всей блестящей плеяды философов зарубежной России лишь Бердяев уже при жизни приобрел мировую славу. Лев Шестов, который был не менее оригинальным и глубоким философом, чем Бердяев, хотя и не столь известным, писал в 1938 году: «Бердяев является, несомненно, первым из русских мыслителей, умевших заставить себя слушать не только у себя на Родине, но и в Европе. Его сочинения переведены на многие языки и везде встречали к себе самое сочувственное, даже восторженное отношение. Не будет преувеличением, если мы поставим его имя наряду с именами наиболее сейчас известных и значительных философов — таких как Ясперс, Макс Шелер, Николай Гартман, Гейдеггер. И Вл. Соловьев переведен на многие языки..., но его гораздо меньше знают, чем Н. Бердяева... Можно сказать, что в лице Н. Бердяева русская философская мысль впервые предстала перед судом Европы... или, пожалуй, даже всего мира»8.
Уже первая книга Бердяева называлась «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии» (1901)9, была написана с позиций так называемого легального марксизма и посвящена критическому анализу «субъективного метода» социологии, разработанного Н.Л. Михайловским. Для Бердяева эта книга стала важной вехой на пути от марксизма к идеализму, на который одновременно с ним или вслед за ним вступили многие русские мыслители из числа тех, кого сегодня принято называть представителями русской религиозной философии. Начав с поисков идеалистической основы для историко-экономического учения Маркса, Бердяев отходит от марксизма и вступает на путь богоискательства. Он сближается с Д.А. Мережковским и 3. Гиппиус, чьи фигуры стояли у самого истока того уникального явления культуры, которое получило позднее название «русского религиозного ренессанса».
В эти годы Бердяев принимает активное участие в работе Религиозно-философских обществ — киевского, московского и петербургского. Своеобразным завершением поисков собственной философской позиции стал выход в 1907 году двух работ, говоривших о появлении нового оригинального религиозного мыслителя в России, — «Sub specie aeternitatis. Опыты философские, социальные, литературные» и «Новое религиозное сознание и общественность». Сблизившись с течением богоискательства, с Мережковскими и Розановым, разделив с ними идею «нового религиозного сознания», Бердяев так сформулировал в сборнике «Sub specieae aeternitatis» стоящую перед новым движением задачу: люди «нового религиозного сознания» хотят связать свою религию со смыслом всемирной истории, хотят религиозно освятить всемирную культуру. Но этими книгами Бердяев заявил и о своей особой позиции в рамках течения «нового религиозного сознания». Конечно, Бердяев испытал сильное влияние Достоевского и Толстого, на него оказали воздействие взгляды Булгакова, Мережковского, он увлекался средневековыми немецкими мистиками, но, несмотря на свою открытость и восприимчивость, Бердяев создал собственную версию философии, которую трудно охарактеризовать одним-двумя эпитетами.
Революция 1905-07 года подтвердила уверенность Бердяева в том, что революционные марксистские схемы не могут привести к положительным результатам. Более того, в этой «репетиции» грядущей «большой» революции он увидел не только ростки тоталитаризма, но и бессмысленность революционных жертв. Хотя Бердяев считал неизбежной революцию в России, ее враждебность гуманности, свободе, духу ужаснула его. После этого революционность его изменилась: отныне он приветствовал революцию не политическую, а духовную, — в сознании общества. Стало другим и отношение Бердяева к революционной интеллигенции, — романтический ореол героизма и жертвенности исчез, и для мыслителя очевидными стали сужение сознания и тоталитаризм, характерные для кружков революционеров. Свое ощущение судьбы русской интеллигенции Бердяев передал в статье 1907 г. «Духовный кризис интеллигенции», в которой предсказал трагический итог революционной борьбы в России.
В 1909 г. Бердяев принял участие в сборнике «Вехи». Очевидно, что «Вехи» стали заметным явлением культуры российского общества начала века, к ним обращались и обращаются до сих пор, полемизируют, цитируют, опровергают.
Иррациональный субъект Шестова
Важнейшая, хотя и нетипичная фигура российского религиозно-философского ренессанса, Шестов учил, что разум и наука не могут ни объяснить трагедию и страдание, ни ответить на наиболее важные вопросы. Максималист, субъективист и антидогматик, Шестов расценивал философский идеализм как попытку замять реальные жизненные проблемы и подверг критике этику как, по сути, принудительное морализаторство. Он считал, что наука игнорирует все случайное, уникальное и невыразимое, что философия не может быть наукой, и что необходимость лишает индивидуальности и дегуманизирует человека. Философия и откровение несовместимы, потому что Бог не связан разумом, природой или автономной этикой. Для Бога «все возможно, даже сделать бывшее небывшим». Бог даже воскресил мертвых детей Иова — Шестов настаивал, что у Иова не родились новые дети, но к нему вернулись те же самые.
В работах «Добро в учении гр. Толстого и Фр. Нитше» (1900) и «Достоевский и Ницше» (1903) Шестов подверг критике философский идеализм и связал философию своих героев с определенным личным опытом: ужас Толстого от городской нищеты, болезнь Ницше и сибирская каторга Достоевского. Эти книги сделали Шестова главным литературным критиком и переводчиком Ницше в России. Приблизительно в 1910 он обращается к философии и религии. В своем главном произведении «Афины и Иерусалим» (1938) Шестов проповедовал религиозный экзистенциализм, сосредоточенный на живом Боге Авраама, Исаака и Иакова, и утверждал, что зло вошло в мир со знанием. Адам и Сократ были падшими людьми, потому что они выбрали знание, а не жизнь и веру. Сократ, Аристотель, схоласты, Декарт, Спиноза, Кант, Гегель и Гуссерль — все они служили разрушению веры. Шестов предпочел иррационализм и антирационализм Достоевского, Ницше, Тертуллиана, Лютера, Паскаля и Кьеркегора. Он хотел восстановить исконную свободу Адама перед Падением. Хотя Шестов охотно цитировал Евангелия и определенных христианских богословов, он не был христианином. Однако при этом он не был сторонником традиционного иудаизма. Будучи замечательным стилистом, Шестов использовал разум и знание, чтобы сражаться с разумом и знанием. Он различал эмпирическое царство, где они были применимы, и метафизическое царство, где они были бессмысленны. Но так как он философствовал только о метафизическом царстве, то в итоге вошел в историю философии как иррационалист.
Такова сжатая характеристика эволюции этого уникального автора; рассмотрим основные этапы этого развития несколько подробнее.
Уже в ранних работах Шестова рассматривались проблемы, которые впоследствии занимали его всю жизнь. В своей первой книге, «Шекспир и его критик Брандес», Шестов обсуждал значение трагедии, пределы позитивизма и кантианства, и безразличие науки к жизни. Он приводит как пример кирпич, который падает кому-то на голову и убивает его. Закон тяготения может объяснить, почему кирпич упал, но не почему он упал на этого конкретного человека — науку это не интересует. Обсуждая утверждение Брандеса, что трагедия является бессмысленной, Шестов утверждал, что трагедия имеет более высокую цель — духовное развитие или моральное наставление. Он отклонил эту идеалистическую интерпретацию в своих книгах, посвященных Ницше, но позже, в определенном смысле, возвратился к этой позиции. Принцип религиозного экзистенциализма Шестова состоит в том, что страдание является началом пробуждения. Он также заявил, что философия начинается с отчаяния, а не с удивления, как считали греки.
«Шекспир и его критик Брандес» начинается и заканчивается цитатой из Ницше, но тогда Шестов еще не ассимилировал его идей. При первом прочтении Шестов не понял «По ту сторону добра и зла». Он нашел «Генеалогию морали» глубоко волнующей и искал способы сражаться с «ужасной, безжалостной мыслью Ницше». Но когда он узнал о болезни Ницше, это, по его мнению, открыло ему глаза. Чтение Ницше сделало Шестова внимательным к «ницшеанским» качествам Достоевского и ускорило отход Шестова от философского идеализма и страсти к морализированию.
В книге «Добро в учении гр. Толстого и Фр. Нитше» Шестов противопоставил страстное стремление Ницше к истине «по ту сторону добра и зла» с «трусливым» подчинением Толстого идеалистическому благочестию. Как говорит Шестов, Толстой был потрясен бедностью, которую он видел в Москве, но вместо того, чтобы открыто признать свою беспомощность, он отступил на позиции смирения и самосовершенствования. С тех пор Толстой проповедовал идентичность добра и Бога, разрабатывал этику ненасилия, непротивления, самоотречения. В иной ситуации ощущал себя Ницше, которого болезнь принудила понимать тщетность высоких идеалов. Ницше жил добродетельной жизнью, и этот факт, возможно, стал элементом сложного размышления Шестова, приведшего к одному из его главных тезисов — большое страдание необъяснимо и произвольно. По личному опыту Ницше знал, что природа жестока и что Бог умер. Но тогда Ницше дрогнул и создал нового идола — Сверхчеловека. И Шестов приходит к следующему выводу: «Ницше показал путь. Мы должны искать то, что выше, чем сострадание, что выше, чем добро. Мы должны искать Бога».
В своей следующей книге Шестов рассматривает Достоевского и Ницше как «подпольных» мыслителей и духовных близнецов. Определяющим опытом для Достоевского стали нелегкая молодость, тюрьма, а затем — открытие своего собственного эгоизма по возвращении в Санкт-Петербург. В «Записках из подполья» (1864) главный герой объявляет, что уж лучше всему свету провалиться, чем ему чаю не пить. В «Преступлении и наказании» Раскольников утверждает, что есть две этики, одна для обычных людей, другая для экстраординарных личностей, как он. Поэтому он имел право убить «бесполезную» старуху, так как нуждался в ее деньгах. «Подполье» Ницше было болезнью, физической болью и одиночеством. Как и главный герой «Записок из подполья», Ницше честно и открыто признает, что счастье человечества его не интересует. Оба автора поняли, что эгоизм отрицает разум, совесть и идеализм. Их этика была «этикой трагедии», в отличие от «этики общих мест». К этому их вынудили обстоятельства, а не врожденное благородство.
Шестов полагал, что никакие социальные изменения никогда не удалят трагедию из жизни и что отрицать страдание означает отрицать действительность. Задача философии, поэтому, состоит не в том, чтобы проповедовать смирение, подчинение, отречение или самопожертвование, но в том, чтобы учить людей не перемещать все ужасы жизни в сферу «вещей в себе». В «Апофеозе беспочвенности» Шестов написал: «философия должна бросить попытки отыскания veritates aeternae54. Ее задача научить человека жить в неизвестности — того человека, который больше всего боится неизвестности и прячется от нее за разными догматами. Короче: задача философии не успокаивать, а смущать людей.»55. В одном из очерков сборника «Начала и концы» (1908) Шестов похвалил Чехова именно за то, что он не предлагал идеал утешения; его главные герои были людьми, которые потеряли всю надежду. Шестов неоднократно указывал на несбывшиеся пророчества Достоевского, Толстого и Соловьева. В работе «Великие кануны» (1911) Шестов интерпретировал жизнь и труды Сологуба, Ибсена, Уильяма Джеймса и Толстого — как созидателей и разрушителей миров — и критиковал кантианскую и позитивистскую теории знания.
