Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Истоки, специфика и концептуальные основания французской исторической эпистемологии
1. История и теория познания: классика и современность 20
2. Французский рационализм конца XIX - первой трети XX в . 49
3. Эпистемология и история наук П. Дюэма 73
4. Особенности французской исторической эпистемологии и ее место в западной философии науки 95
Глава 2. Основные парадигмы исторической эпистемологии
1. Диалектическая эпистемология (Ж. Кавайес, Г. Башляр) 114
2. Неорационалистические реконструкции научных революций (Э. Мецжер, А. Койре) 144
3. Эпистемологическая история Ж. Кангийема 175
4. История знания М. Фуко 196
5. Феноменологическая эпистемология (Ж.-Т. Дезанти, С. Башляр) 242
Глава 3. Актуальная ситуация исторической эпистемологии
1. Новая конфигурация французской философии в последней четверти XX в. 262
2. Постмодернистские концепции знания и историческая эпистемология 285
3. Становление аналитической философии во Франции и историческая эпистемология 302
Заключение 319
Список литературы
- Французский рационализм конца XIX - первой трети XX в
- Особенности французской исторической эпистемологии и ее место в западной философии науки
- Эпистемологическая история Ж. Кангийема
- Новая конфигурация французской философии в последней четверти XX в.
Введение к работе
Актуальность темы исследования
Проблема развития науки стала в XX в. одной из главных тем философского, социологического, исторического и логико-методологического анализа, явившегося попыткой преодолеть кризис в обосновании научной рациональности, характеризующий ситуацию постметафизического мышления. Отказ от трансцендентального исследования или расширение его границ за рамки господствовавшей в эпоху модерна «философии сознания» вызвали диверсификацию моделей обоснования, исходящих из различных концептуальных стратегий и следующих в своих истоках особенностям мысли того или иного региона философии.
Разрыв с классической трансцендентальной традицией в числе прочего был детерминирован революционными изменениями основоположений наук, прежде всего математики и естествознания: философия стала иметь дело с развивающейся наукой, переформулируя с учетом многообразия и релятивности ее параметров исконную проблему обоснования знания. Классический рационализм находил основание аподиктического характера познания в разуме, который определял природу научных проблем и типы их решения и гарантировал единство наук внутри очерченных им границ. Идеальной моделью такого единства служила история математики, где развитие шло как постепенное приращение новых истин к ранее открытым. Классический эмпиризм видел последнюю инстанцию знания в чувственном опыте субъекта. Но научные революции, а также изменение места и роли науки в практической жизни общества потребовали переоценки абсолютов классики: разум и опыт релятивизируются, ставятся в отношение с социокультурными, политическими процессами, особенностями организации труда ученых, биопсихической конституцией познающего субъекта. Научные открытия наглядно показали, что развитие наук — не мирная аккумуляция знаний, это скорее скачкообразный процесс, в котором новая теория перечеркивает «ясные и отчетливые» принципы старой. Теперь обоснование науки должно было ассимилировать факт изменчивости как «разума» (уже не беспредпосылочной инстанции, а исторически меняющихся рациональных диспозиций познания), так и «опыта» (тоже не абсолюта, так как оказалось, что его состав и значение зависят от внутритеоретических и внешних факторов). Если аналитическая философия на первых порах увидела решение проблемы обоснования в «логизации» науки, поиске идеальной модели научного знания и ее применении к реальной науке с целью демаркации, то французская эпистемология была занята
«историзацией» науки, отказалась от универсализма и исследовала
специфическую организацию различных типов рациональности.
Разработка идеи историзма имела во французской мысли ту особенность,
что происходила не только в рамках философии истории и социальной
философии, но оригинальным образом, начиная еще с О. Конта,
связывалась с обсуждением истории наук, а историческая критика
рациональности сосредотачивалась, помимо исследования
социокультурных форм осуществления философии, на истории «разума», воплощенного в науках.
Среди современных направлений западной философии науки французская школа исторической эпистемологии занимает место, значимость которого обусловлена прежде всего проблематизацией процессуальное и различия типов науки, исследованием ее истоков и взаимосвязей, роли в самосознании и динамике культуры и общества. Акцент на многообразии в истории наук и стремление показать ее «реальную» природу, не приемля метафизику абсолютного опыта сознания и неопозитивистский нормативизм, которые пытались уложить ее в прокрустово ложе всеобщих схем, сделал возможным, при соединении с частными посылками внутри каждой из концепций представителей исторической эпистемологии, появление широкого спектра эпистемологических моделей. В них критика априоризма классической философии, эмпиризма различного толка и отстаивание неорационалистической концепции знания сочетается с его историческим анализом, который ведется в рамках не спекулятивного мышления, а философии наук. Эти модели получают международное признание особенно во второй половине XX в., когда обратившийся к проблеме роста знания постпозитивизм открывает во французской эпистемологии выдвинутые еще в 20-30-е гг. оригинальные концепции научных революций, связи науки с метафизикой и другими экстранаучными факторами, диалектики рационального и эмпирического и др. Постепенно французская эпистемология сама начинает трансформироваться внутри общего контекста западной философии и социологии наук, обращается к анализу идеологических и политических механизмов познания и выдвигает новые влиятельные модели. Так, о важности исторического метода и концептуальных разработок Фуко, продолжившего французскую эпистемологическую традицию, свидетельствует их использование, в тех или иных границах, в современной эпистемологии и создание новых теорий, в том числе в постаналитической философии, объясняющих истоки, природу и функционирование научных понятий. В целом многие решения проблемы развития знания, предложенные во французской исторической эпистемологии, являются еще «живым» материалом, который задействуется в новейшей философии.
Несмотря на транснациональный характер современной. эпистемологии и наличие разнообразных конвергентных концепций, имеющих междисциплинарный характер и опирающихся на разнообразные содержательные положения и методологические подходы, начальное различие которых вполне сглажено постмодернизмом, французская историческая эпистемология и в настоящее время сохраняет свою относительную обособленность. Исследование ее возникновения и эволюции позволяет на конкретном материале проследить, помимо ее специфических особенностей, общие тенденции в современной западной философии науки как особом направлении в философии. Анализ этой традиции является актуальным, поскольку позволяет современной философии осознать свои истоки и тенденции, проявившиеся в одном из способов ее самоосуществления, который детерминирован как общим трансформационным процессом перехода к неклассическому мышлению, так и региональными особенностями проблематизации рациональности.
Степень разработанности темы
Хотя систематическое исследование французской исторической
эпистемологии в целом, ее концептуальный специфики и эволюции
отсутствует в отечественной литературе, тем не менее глубокий анализ
концепций отдельных ее представителей, поднятых в этих концепциях тех
или иных исторических и философско-методологических проблем
познания был осуществлен в работах Н.С. Автономовой, В.Ф. Асмуса,
В.П. Визгина, М.Н. Грецкого, Б.С. Грязнова, А.В. Дьякова, А.Ф. Зотова,
Ю.В. Воронцовой, В.П. Зубова, ИЛ. Ильина, В.Н. Катасонова, Т.Х.
Керимова, М.А. Кисселя, Т.А. Клименковой, А.С. Колесникова, В.И.
Колядко, В.Н. Кузнецова, Б.В. Маркова, В.И. Метлова, Н.Г. Михая, А.П.
Огурцова, В.А. Подороги, Н.С. Пригоды, В.М. Розина, Т.А. Сахаровой,
Б.Г. Соколова, З.А. Сокулер, Б.А. Старостина, СВ. Табачниковой, Г.М.
Федорюк, Л.И. Филиппова, С.Л. Фокина, В.Н. Фурса, B.C. Черняка. В этих
исследованиях представители французской эпистемологии
рассматриваются под различными рубриками — неорационализм, структурализм и постструктурализм, историко-научные исследования, логическая семантика, критическая теория, постмодернизм. Так, французскому неорационализму посвящены монографии А.Ф. Зотова и Ю.В. Воронцовой, Н.Г. Михая, Г.М. Федорюк. В качестве отдельного раздела представлена французская философия науки в книгах В.Н. Кузнецова, Т.А. Сахаровой. В данных работах выявлены естественнонаучные и философские источники французского неорационализма, дана систематическая характеристика его основоположений, проведен сравнительный анализ с позитивистской философией науки. В работах В.П. Визгина уделено большое внимание
историческому аспекту французской эпистемологии, присутствует понятие французской исторической эпистемологии и представлен ее анализ, центрированный на концепции Г. Башляра. В.Н. Катасонов, З.А. Сокулер, B.C. Черняк исследовали французскую историографию науки. Н.С. Автономова проанализировала философские проблемы неорационализма и структурализма, историческую мысль во Франции.
Кроме того, в нашей истории философии, философии и методологии познания имеются важные разработки, касающиеся проблемы рациональности в зарубежной мысли, а также понятия и характеристики отдельных этапов эволюции западного исторического сознания, которые во многом использовались в диссертации: это работы Н.С. Автономовой, А.С. Богомолова, П.П. Гайденко, СИ. Дудника, И.Т. Касавина, М.С. Козловой, Л.М. Косаревой, В.А. Лекторского, Е.А. Мамчур, Л.А. Марковой, И.П. Меркулова, Л.А. Микешиной, СР. Микулинского, Н.В. Мотрошиловой, Е.П. Никитина, А.Л. Никифорова, Т.И. Ойзермана, А.П.Огурцова, В.Ф. Палий, Ю.В. Перова, К.С Пигрова, Б.И. Пружинина, В.Н. Порус, А.И. Ракитова, Е.М. Сергейчик, А.Р. Соколова, Ю.Н. Солонина, B.C. Степина, B.C. Швырева, Н.С. Юлиной и др.
В зарубежной литературе, касающейся французской исторической эпистемологии, в зависимости от конкретной тематической направленности можно выделить следующие рубрики:
1) Исследования, посвященные проблематизации французской исторической эпистемологии как таковой, представлены в монографиях Д. Лекура, П. Редонди, в виде отдельных статей или материалов, включенных в монографические работы более общего содержания, у Л. Альтюссера, Ж.-Ф. Бронштейна, В. Декомба, П. Жакоба, М. Кастелланы, Ф. Рюссо, М. Тайлиса, М. Фишана, Я. Хакинга и др. Новаторской была монография Д.
Лекура «За критику эпистемологии» (1972), где впервые разработана общая концепция французской исторической эпистемологии, при этом автор, апеллируя к позициям Г. Башляра, Ж. Кангийема и М. Фуко, подчеркнул ее оригинальность и в то же время с марксистских позиций указал на ошибочность отдельных положений. Следует отметить, что западные философы марксистской ориентации или близкие ей (Л. Альтюссер, М. Вартофский, Р. Гароди, П. Машре, Л. Сэв и др.) давали в целом позитивную оценку исторической эпистемологии и неорационализму. В книге П. Редонди исследуется развитие традиции исторической эпистемологии, внутренняя связь идей от Дюэма до Башляра. Зарубежные работы последних десятилетий свидетельствуют об
>. устоявшейся точке зрения на историческую эпистемологию как на национальный стиль, или традицию, французской мысли, идущую от Конта и благоприятно избегнувшую недостатков логицизма и универсализма. Из новейших можно отметить работы Ж.-Ф. Бронштейна об эпистемологии Конта, которого он ретроспективно оценивает как
философа, более близкого исторической эпистемологии, чем неопозитивизму; о «французском стиле» в эпистемологии и особенно о Кангийеме. Начиная с Т. Куна англосаксонские эпистемологи (X. Патнем, М. Тайлис, Я. Хакинг и др.) не ограничивают свое внимание к французской эпистемологии концепцией П. Дюэма, но распространяют его на историческую школу, выстраивая на пересечении аналитической и континентальной философии новые концепции науки и ее истории.
К работам данного плана примыкают историко-философские сочинения, в которых представлены общая панорама современной французской философии и концепции представителей исторической эпистемологии в частности, а также сочинения по эпистемологии с существенной историко-философской составляющей. К ним относятся работы Ж. Бенуа, Ж.-М. Беснье, Э. Брейе, А. Гюззо и В. Матье, К. Декама, В. Декомба, К. Делакампаня, Ф. Досса, Д. Заславски, Ж. Ипполита, О. Монжена, Б. Сишер, Ф. Стирн, П. Тротиньона, М. Фишана, Ф. Шатле, Ф. Эваля, книга «Философское исследование во Франции» (1997) с аналитическими обзорами Л. Буто, Д. Андлера, М. Блея, П. Энжеля и др., двухтомник Д. Андлера, А. Фаго-Ларжо и Б. Сен-Сернена «Философия наук» (2002), фундаментальная монография под ред. П. Вагнера «Философы и наука» (2002), посвященная истории философских, эпистемологических и «неэпистемологических» отношений философов к наукам, и др.
2) Практически необозримым является объем опубликованных материалов, в которых специально исследуются или даются содержательные отсылы к концепциям или к тем или иным фрагментам концепций отдельных представителей французской исторической эпистемологии. Стоит выделить лишь тех авторов, в работах которых выраженно присутствует анализ исторической стороны эпистемологии того или иного ее представителя, при этом видимый рост литературы данного плана начинается со второй половины XX в.: А. Бени-Синасер, М. Будо, П. Вен, Ф. Дагонье, Л. Джеймонат, Ж. Жорлан, Р. Машадо, П. Машре, А. Фаго-Ларжо, Г. Хейнцман, Я. Хакинг, П. Шерер.
3) Рефлексия самих французских эпистемологов исторической ориентации, касающаяся особенностей и философских и историко-научных детерминант как их собственных представлений, так и концепций эпистемологов, принадлежащих данной традиции. Это работы. прежде всего Д. Лекура, Ж.-Т. Дезанти, Ж. Кангийема, Г. Башляра, С. Бащляр, М. Фуко. Кроме вышеназванной книги Д. Лекура следует указать его работу «Историческая эпистемология Гастона Башляра» (1969), а также предисловие М. Фуко к американскому изданию книги Ж. Кангийема «Нормальное и патологическое» (1978), в котором дается оригинальный анализ французской эпистемологической традиции, особенно концепции Кангийема, на фоне актуальных проблем западной мысли. Для того, чтобы
уравновесить «авторский» материал, представленный в данной рубрике, поскольку он с неизбежностью является апологетическим и заинтересованным, в диссертации используются работы представителей оппозиционных направлений в философии, эпистемологии и социологии наук, примыкающих, в частности, к аналитической мысли (Ж. Бувресс), постмодернистскому релятивизму (Ж.-Ф. Лиотар, М. Серр, Б. Латур), критической теории (Ю. Хабермас). Эти работы важны и с точки зрения их воздействия на актуальную ситуацию французской исторической эпистемологии.
Цель и задачи исследования
Целью диссертации является выявление и дефиниция французской исторической эпистемологии как самостоятельной оригинальной традиции в современной философии науки в результате проведения историко-философского исследования формирования и смысла ее основоположений, методологических и содержательных характеристик, воспроизводимых в ее развитии, оценки ее значения для развития современной философии.
Для достижения главной цели необходимо решить ряд промежуточных задач:
обозначить ту границу, на которой происходит концептуальное оформление французской исторической эпистемологии и которая отделяет ее от классического мышления;
выявить непосредственные историко-философские детерминанты данной традиции, при этом обозначить принципиальное отличие концепций познания и науки ее предшественников, в том числе ее предварительной программы, от собственно исторической эпистемологии;
— определить особенности французской исторической эпистемологии,
сопоставить ее с другими эпистемологическими моделями и показать ее
место в западной философии науки;
— определить круг основных парадигм исторической эпистемологии и
найти их философско-методологические константы, позволяющие
утверждать об общности французского эпистемологического стиля;
- раскрыть специфические концептуальные основания главных парадигм исторической эпистемологии с целью демонстрации ее многообразия и многовариантности развития;
— выявить общефилософский контекст развития французской
исторической эпистемологии в последней четверти XX в. для того, чтобы
проследить ее актуальную трансформацию; отношение с
постмодернистскими концепциями знания; особенности конфронтации с
современной аналитической философией и появление на основе
взаимовлияния различных эпистемологических традиций конвергентных
форм;
— оценить вклад французской исторической эпистемологии в развитие, западной философии науки XX в.
Методологические основании исследования
Основной метод диссертационного исследования является дескриптивным и одновременно критическим, то есть основанным на таком воспроизведении историко-философских источников, которое дает аргументативный материал в пользу тех положений, которые выдвигаются для осуществления поставленных задач и основной цели диссертации. Развертывание содержания в диссертации происходит в целом согласно исторической последовательности концепций французской исторической эпистемологии, от ее истоков в позитивизме Конта и французском неокритицизме до собственно исторической эпистемологии неорационализма в ее эволюции с 20-х гг. XX в. до начала XXI в. Данная методологическая установка сочетается с презумцией концептуальной связности избранных для анализа основных парадигм исторической эпистемологии, что позволяет использовать в диссертации приемы, принятые для исследования мыслительных целостностей (выделение парадигмальных основоположений, анализ способа организации концепции и взаимосвязей между отдельными высказываниями, специфики аргументирования). При этом не только отдельные парадигмы, но и целиком традиция французской исторической эпистемологии исследуется, наряду с ее историческим развертыванием, систематическим образом, для выявления общего и особенного в ее основоположениях. Таким образом, в диссертации сочетаются исторический и системный методы анализа материала.
В диссертации используются отдельные подходы сравнительного метода, поскольку реконструкция традиции французской исторической эпистемологии предполагает концептуальное совмещение составляющих ее парадигм: терминологический подход, состоящий в уточнении содержания концептуального аппарата, отслеживании изменения смысла отдельных понятий в ходе развития исследуемой традиции; генетический, выявляющий преемственность, а также истоки своеобразия отдельных концепций; динамический подход, позволяющий рассматривать избранные концепции и традицию исторической эпистемологии в целом в динамике, обусловленной как имманентной логикой развития, так и критикой оппонентов. Важным является также сравнительный анализ французской исторической эпистемологии с другими школами современной философии науки.
С целью избежать при реконструкции традиции французской исторической эпистемологии и отдельных концепций ошибочных толкований используются герменевтические приемы, направленные на
доказательность выводов, в частности обращение при их верификации к первоисточникам как смысловым целостностям.
Результаты исследования и их научная новизна
Научная новизна диссертации заключается в том, что в ней осуществлена идентификация французской исторической эпистемологии как оригинальной программы в современной философии науки: обосновано ее своеобразие в сравнении с другими современными моделями философии наук, приоритет по отношению к «исторической школе» в англо-американской философии науки; доказан ее принципиально современный, постметафизический характер, в связи с чем проведена ее демаркация по отношению к концепциям непосредственных предшественников и философии познания эпохи модерна в целом; выявлены теоретические особенности ее основных парадигм.
Достигнутые результаты определяют выносимые на защиту основные положения:
Французская историческая эпистемология определяется как оригинальная традиция философии наук и знания, в которой в виде конституирующих оснований выступают, с одной стороны, историзм в обосновании научных принципов, анализе понятий и основополагающих познавательных структур, а с другой — неорационалистическое представление об определяющей роли в познании его исторически меняющихся рациональных посылок.
Истоки исторической эпистемологии связаны с процессом трансформации мышления эпохи модерна, выразившемся в отказе от «философии сознания», с чем связано, во-первых, возникновение эпистемологии, имеющей своим предметом науку как специфическую изменяющуюся реальность, не сводимую к познавательной способности теоретического разума; во-вторых, применение историзма как способа теоретического исследования реальности в эпистемологическом анализе науки и знания.
— Теоретические предпосылки французской исторической эпистемологии
складываются внутри пограничных форм философии XIX — первой трети
XX в., в том или ином виде сохраняющими связь с классическим
мышлением. К подготовительному этапу ее предыстории относятся:
позитивизм О. Конта, где впервые во французской мысли с
эпистемологических позиций систематически проработана идея историзма
применительно к науке; связанный с неокритицизмом французский
рационализм конца XIX — первой трети XX в. (Л. Брюнсвиг, Э. Мейерсон,
А. Лаланд), при осмыслении научных открытий включивший в теорию
познания проблему исторического изменения «разума», направленный
против иррационализма, эмпиризма и а-исторического априоризма;
рационализм и антилогицизм А. Пуанкаре, антииндуктивизм и историзм П. Дюэма. Однако данные концепции имеют «промежуточный» между классическим прошлым и современностью характер: историзм еще помещен в контекст телеологической «модели субъекта», хотя классический субъект трансформируется в социальную инстанцию «человечества» (Копт), движимую Божественным провидением историко-научную традицию (Дюэм) и т. д. Но в связи с концептуальной проработанностью исторического обоснования принципов физики эпистемология Дюэма выделяется в качестве предварительной программы французской исторической эпистемологии.
— Конкретно-научный постметафизический историзм французской
исторической эпистемологии, вследствие ее отказа от
трансцендентального субъекта в обосновании знания и занятия
неорационалистических позиций, имеет особенности: отрицание
универсальности научной рациональности и единого научного метода,
признание ее региональности в зависимости от ее предмета и
исторического момента; принятие модели дискретности истории наук,
знания, связанной со сменой обусловливающих познание философских и
иных предпосылок; взаимосвязь истории наук и эпистемологии,
трансформация эпистемологии в эпистемологическую историю; история
является или «оценивающей», где прошлая наука рассматривается с
эпистемологических (неорационалистических) позиций (Башляр,
Кангийем и др.), или «нейтральной», склоняющейся к историко-научному
релятивизму (Мецжер, Фуко и др.).
Данная форма историзма в соединении с различными концептуальными посылками внутри неорационализма приняла во французской исторической эпистемологии вид следующих основных парадигм: диалектической эпистемологии Ж. Кавайеса, Г. Башляра и др.; неорационалистической истории наук Э. Мецжер, А. Койре; эпистемологической истории Ж. Кангийема; истории знания М. Фуко; феноменологической эпистемологии Ж.-Т. Дезанти, С. Башляр.
Эволюция исторической эпистемологии определялась изменением наук и их роли в обществе, развертыванием внутренних возможностей традиции, а также общим контекстом французской и зарубежной философии, в частности выдвижением постмодернистских моделей знания, влиянием зарубежной «исторической школы» в философии науки и аналитической философии. При этом для последней четверти XX в. характерны как вполне традиционные (Эваль), так и конвергентные, сочетающие французскую традицию с идеями других школ и направлений (Лекур, Тор, Хакинг), концепции исторической эпистемологии.
— Французская историческая эпистемология в значительной мере
способствовала отказу от неопозитивистской модели науки и повороту к
истории в западной философии науки; акцент на различиях между
регионами наук, знания, критика эмпиризма и созерцательности, понимание объекта познания как конструкта, выявление многофакторности наук подготовили постмодернистский релятивизм; в целом она внесла свой вклад в формирование постметафизического мышления, продемонстрировав один из способов самоосуществления философии в условиях кризиса рациональности.
Теоретическая и практическая значимость исследования
В теоретическом плане результаты исследования имеют значение, поскольку, во-первых, дают целостное представление об особенностях формирования, развития и роли французской исторической эпистемологии в философии пауки и тем самым вносят вклад как в осмысление современного философского процесса во Франции, так и в создание общей концепции западной философии науки и философии вообще, в понимание ее современной проблематики и тенденций; во-вторых, проведенное исследование различных парадигм французской исторической эпистемологии может служить основой для более широкой постановки вопроса о модификациях современного рационализма и историзма и для выявления их перспективных форм; в-третьих, в диссертации уточняется концептуальный аппарат и методология французской эпистемологии, которые могут быть задействованы в отечественной философии науки и способствовать дальнейшей разработке концепций познания и научной рациональности; наконец, результаты диссертации могут использоваться в различных областях знания — истории и социологии наук, теории и истории культуры, социальной философии, рассматривающих развитие науки и ее связь с другими формами теоретического, художественного и практического освоения мира.
В практическом плане материалы диссертации могут использоваться: в учебных курсах по истории современной западной философии, истории французской философии и эпистемологии, теории познания, истории и философии науки, методологии научного познания; для разработки новых спецкурсов по современной западной философии и эпистемологии; при подготовке лекций и семинарских занятий на тему о науке, ее социокультурных функциях в курсах по социальной философии, философии культуры и культурологии. Также они будут полезны для написания справочных изданий и учебных пособий по указанным дисциплинам.
Апробация работы
Основное содержание диссертационной работы было апробировано при выступлении с докладами и сообщениями на научных конференциях, в
том числе: «Война рас в политической истории М, Фуко» на-
Всероссийской конференции «Компаративистский анализ
общечеловеческого и национального в философии» (СПбГУ, 2006);
«Эпистемологические истоки «археологического» метода М. Фуко» на
межвузовской конференции «Запад — Восток — Россия: философия в
компаративистской перспективе» (СПбГУ, 2005); «Война и власть в
историческом дискурсе XVH-XVI1I вв. (по лекциям М. Фуко)» на 10-х
Лафонтеновских чтениях «Политика и культура в эпоху абсолютизма»
(СПбГУ, 2004); «Христианство и генезис классической механики в
концепции П. Дюэма» на С.-Петербургских христианских чтениях
«Христианство и мировая культура» (СПб., 2004); «Структурализм как
особый тип рациональности (с частной ссылкой на Леви-Стросса)» на
научной конференции С.-Петербургского философского общества
«Современная философия как феномен культуры: исследовательские
традиции и новации» (СПбГУ, 2001); «Феноменология воображения Г.
Башляра» на 11-й международной конференции молодых ученых
«Человек. Природа. Общество. Актуальные проблемы» (СПбГУ, 2000);
«Французская историческая эпистемология в XX веке» на Первом
Всероссийском философском конгрессе (СПбГУ, 1997); «Между историей
и логикой науки: философия Ж.-Г. Гранже» на Всероссийской
конференции «Философия и вызов XXI века» (СПбГУ, 1996); «А. Бадью о
философии в конце XX века» на межвузовской научной конференции
«Современная зарубежная философия: Проблемы трансформации на
рубеже XX-XXI веков» (СПбГУ, 1996); «Историко-научная концепция Б.
Лятура» на межвузовской конференции «Современная философия Запада
и Востока на пороге XXI века» (СПбГУ, 1994); «Фуко и Маркс» на
межвузовской конференции «Диалог философских культур в зеркале
компаративистики» (СПбГУ, 1994); «Отношение неорационализма к
классическому рационализму во французской эпистемологии» на
межвузовской научной конференции «Структура и методология
современной зарубежной философии» (СПбГУ, 1994); «Образ философии
в современном философском авангарде во Франции» па межвузовской
конференции «Современная философская компаративистика:
мировоззренческие и методологические вопросы» (СПбГУ, 1993); «Взгляды Г. Башляра и К. Поппера на развитие научного знания» на заседании Проблемного совета по современной зарубежной философии Госкомвуза РФ «Современная философская компаративистика» (СПбГУ, 1992); «А. Пуанкаре о методологии точных наук» и «Проблема развития естествознания в концепции Э. Мейерсона» на научной конференции молодых ученых «Философия и духовная жизнь общества» (Л., 1989); «Неорационалистическая концепция диалектики» на Всесоюзных философских чтениях молодых ученых (М., 1984); «О гносеологических корнях неорационализма» на научной конференции «Философский труд
В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» и современность» (ЛГУ, 1979).
Материалы диссертации были использованы в лекциях и семинарских занятиях по курсу «Зарубежная философия XX века», в спецкурсах «Французская эпистемология XX века», «Феноменологическая философия во Франции», «Введение в современную зарубежную философию», читаемых на философском и других факультетах Санкт-Петербургского государственного университета; при разработке соответствующих программ и методических указаний.
Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры современной зарубежной философии философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета 30 мая 2006 г.
Структура работы
Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы. Объем диссертации — 354 страницы, в списке литературы 335 наименований.
Французский рационализм конца XIX - первой трети XX в
Эти понятия, обязанные возникновением позитивизму, неокантианству, аналитической философии, отчасти были спровоцированы негативным и упрощенным представлением о немецком идеализме Фихте, Шеллинга, Гегеля, господствовавшем в первые три десятилетия XIX в. Если Фихте считал, что натурфилософия не является реальной противоположностью наукоучения и ограничился монологом Я, то у Шеллинга натурфилософия «подвергается [...] испытанию со стороны трансцендентального идеализма» [67, 190]. Философия Шеллинга, который опирался на исследование электромагнитных, химических и биологических процессов, где использование механицистской методологии было проблематичным, ставила перед науками задачу изучения фундаментальных сил, объясняющих природу. Гегель, различая рассудочное познание, ограниченное конечностью объекта и поэтому вынужденное оставаться в сфере конечного опосредствования, и спекулятивное диалектическое познание разума, признавал ценность частных наук лишь как моментов философской науки, являющейся истинным познанием абсолюта. «Философия природы подхватывает материал, изготовленный физикой на основании опыта, в том пункте, до которого довела его физика, и в свою очередь преобразовывает его дальше, но уже без того, чтобы класть в основание опыт как последнее подтверждение. Физика, таким образом, должна помогать философии, подготовлять для нее материал, с тем чтобы философия перевела на язык понятия полученное ею от физики рассудочное всеобщее, показала, каким образом это последнее происходит из понятия как некое в самом себе необходимое целое» [20, 21]. Однако примат спекулятивного познания в своеобразной форме выражал мысль о метафизических основаниях науки: рассудок ученого, по Гегелю, может приобщиться к диалектике и найти ее в природе, если он пройдет подлинную философскую выучку. «Если отбросить желание Гегеля подчинить естествоиспытателей натурфилософскому диктату [...], то перед нами глубоко верная мысль о необходимости философского образования для специалистов частных наук» [97, 301]. Но данная мысль отторгалась учеными (Ю. Либих, Э. Жоффруа Сент-Илер, К. Гаусс, Э. Геккель, Г.Л.Ф. Гельмгольц, Л. Больцман и др.), отношение которых к натурфилософии с 40-х гг. было почти всегда критическим. А.П. Огурцов объясняет это изменением функций философии: «Дело не только в том, что методология позитивизма [...] становится господствующей в теоретическом естествознании, но и в том, что в этот период радикально изменяется сам характер взаимоотношения философии и естествознания [...]. Если на переломе XVIII и XIX вв. на первый план выдвигалась функция онтологического синтеза достижений естественных наук, функция построения единой картины мира на основе некоторых фундаментальных принципов, то к концу XIX в. в центр внимания все более выдвигаются проблемы методологического синтеза. Эта трансформация функций философского знания в самосознании самих ученых принимала форму отрицания мировоззренческой роли философского знания» [98, 613-614]. Неприятие натурфилософии имело следствием и то, что остался неоцененным гегелевский историзм в анализе научного знания, попытка сделать философский анализ науки историческим, которая, как отмечает А.Н. Огурцов, в XIX в. была впервые осуществлена именно Гегелем. Однако история наук сводилась философом к расширению состава истинного знания на основе достоверных принципов, поэтому фактически истории естествознания и математики, которая предполагала бы трансформацию основоположений, для него не существовало [98, 606; 611].
Одним из первых использовал выражение «философия наук» французский естествоиспытатель Ж. Драпарно в книге «Размышления о философии наук» (1802). О. Конт в «Курсе положительной философии» (1830-1842) употребляет этот термин в качестве синонима «положительной философии». Затем А.-М. Ампер публикует «Исследование по философии наук» (1834), Э. Ренан пишет «Будущее науки» (1848; опубл. 1890). В Англии У. Уэвелл (1840), рассматривая идею философии науки (the philosophy of science) и полагая, что раскрыть ее содержание превышает наши возможности, переформулирует ее как философию наук; Дж.С. Милль вступает с ним в дискуссию о природе индуктивного вывода. В первой половине XIX в. в Германии также работают близкие позитивизму философы Я.Ф. Фриз, Э. Апельт, Ф. Бенеке [333, 29-30]. Трудами философов-позитивистов, а также позитивистски ориентированных ученых, размышлявших о науке как об особой системе знаний, ее законах, принципах, методах, форме построения, была создана одна из программ философии наук. М. Фишан отмечает, что это понятие, несмотря на эволюцию смысла, отражающего трансформацию проблематики, и в настоящее время несет черты позитивистской философии, в связи с чем он пишет, что эпистемология «это философия наук под другим именем, она должна сохранить в своей новой актуальной ситуации амбицию или презумпцию единства [наук], что является существенным для традиции» [238,131].
Неокантианство XIX в. выдвигает идею Erkenntnislehre или Erkenntnistheorie, «теории познания». Кант не использвал ни это выражение, ни выражение «философия науки», хотя, как отмечал Б.С. Грязнов, «Критика чистого разума» «по сути дела, является философией науки, теорией научного знания. [...] Задача философии науки состоит в обосновании процесса научного познания» [26, 119]. Кантовская критика и неокритицизм ставят вопрос об исследовании условий познания вообще и в то же время об априорных основаниях конкретных наук, которые демонстрируют познавательную способность чистого разума. Слово Erkenntnistheorie появляется впервые у Э. Рейнгольда (1827), а систематически используется неокантианцами начиная с лекции Э. Целлера в Гейдельбергском университете «О задачах и назначении теории познания» (1862), где прозвучал призыв «Назад, к Канту». Как и позитивизм, неокантианская теория познания была поддержана учеными, которые занимались философией познания и видели ее достоинство в том, что она сохраняет связь с современными науками. Эта связь часто устанавливается посредством натурализации познания: так, без учета новейших открытий в оптической и акустической физиологии, невозможен анализ познавательной способности вообще и объективной ценности результатов науки в частности.
Неокантианское понятие Erkenntnistheorie (теория познания) противопоставлялось понятию Wissenschaftlehre (наукоучение), используемого для обозначения различных проектов от Фихте и Больцано до Гуссерля. С концепцией Б. Больцано, оцененной позже, не меньше, чем с позитивизмом, связан решительный поворот от философии субъекта эпохи модерна в направлении проблематизации научного знания. Чешский мыслитель, не имея отношения к фихтеанскому спекулятивному идеализму и противопоставив свое «Наукоучение» (1837) важнейшим положениям кантовской критики (он отвергает понятия априорного синтетического суждения и чистой интуиции и, отбрасывая интуитивизм в обосновании математики, формулирует идею логического анализа предложений науки), глубоко изменяет смысл философии и создает во многом современную философию науки, рассматривающую последнюю с точки зрения логического значения выражений. Кавайес писал, что именно благодаря идеям Больцано «впервые, быть может, наука не рассматривается больше как простой посредник между человеческим духом и бытием в себе, зависящий как от одного, так и от другого и не имеющий собственной реальности, но предстает как предмет sui generis, оригинальный в своей сущности и автономный в своем движении» [196, 21]. Больцано оказал влияние на Г. Фреге, с логическим учением которого так или иначе связаїш концепции Б. Рассела и Э. Гуссерля, шире - два основных направления философии XX в., аналитическая философия и феноменология.
Особенности французской исторической эпистемологии и ее место в западной философии науки
Свою концепцию Мейерсон выдвигает в противовес позитивизму, реализуя, как он сам пишет, идею Конта о создании учения о развивающейся науке, но на принципиально иных основаниях. С его точки зрения, позитивизм пренебрегает двумя фундаментальными характеристиками науки. Во-первых, наука онтологична - в том смысле, что она не может обойтись без реальности, существующей объективно. Во-вторых, ее главная цель - объяснение явлений, а не удобная классификация законов и практическая полезность. Научная концепция -это дедукция феномена, подлежащего объяснению, из антецедентов. Наука, таким образом, покоится на постулате - вере в рациональность природы. Объяснить последнюю можно, лишь прилагая к реальности схему, процесс отождествления. Далее, если цель науки - объяснение явлений, то ее венцом является теория, суть которой состоит в установлении причинно-следственных отношений. Теории не просто удобны, экономичны или красивы: главное то, что человек здесь удовлетворяет потребность в познании мира, которая имеет самостоятельную ценность и несводима ни к каким другим. Не менее важно и то, что теории имеют объективную ценность. «Причинные теории - не просто орудия исследования, рабочие гипотезы. Они представляют собой нечто большее, чем леса, предназначенные исчезнуть, когда здание уже выстроено, они имеют самостоятельную ценность и, несомненно, соответствуют чему-то очень глубокому и существенному в самой природе» [81, 415]. Высокий престиж научной теории вытекает именно из ее объяснительной функции, глубоко укорененной в разуме человека, ориентирующегося на отыскание причин явлений. В этой связи Мейерсон выступает против эмпиризма и индуктивизма в обосновании теоретического знания. В частности, именно объяснительный характер атомистических концепций строения материи определяет их стойкость в истории науки. «В современном атомизме иногда хотели видеть какую-то историческую случайность; это, конечно, ошибка, так как атомизм глубоко коренится в свойствах нашего разума. Понятно, что совпадения, которые мы открываем между этими теориями и результатами опыта, укрепляют их влияние на нас; но наша вера не основывается исключительно на этом основании, она предшествует ему» [81, 416]. Наука, лишенная теории, рассуждает Мейерсон, стала бы закрытой, статичной, поскольку лежащий в ее основе логический принцип тождества является эвристическим, нацеленным на поиск причин. По его замыслу, «концепция тождества» должна в первую очередь объяснить развитие науки, «действительную науку, какой мы ее знаем, которая должна быть в потоке, эволюционировать, прогрессировать». Однако именно такой науку Мейерсону показать не удалось.
Таким образом, Мейерсон с антипозитивистских позиций переосмысливает и суть опыта, который является для него не феноменальной видимостью, а реальностью, и суть теоретического познания как объяснения. Наука покоится на вере в реальность и рациональность мира. «Эти две мощные тенденции - одна, которая утверждает в качестве субстрата феноменов мир онтологических реальностей, и другая, которая ищет объяснения этих феноменов, -комбинируются и перепутываются в науке. Они перепутываются так сильно, что невозможно говорить об обнаружении одной, не затрагивая тем самым и другую. Нам кажется само собою разумеющимся, что истинное объяснение является в то же время реальным» [297, I, 73]. Эти две тенденции антагонистичны: наука, осуществляя отождествление, уничтожает многообразие и заканчивает тем, что «разрушает» реальность, которая ей жизненно необходима. В этом заключается «эпистемологический парадокс»: #&$Ш -щуяает действительность с помощью принципа тождества, который ее же и уничтожает в качестве многообразия. Парадокс этот заключен в самом понятии экспериментальной науки. Прибегая к опыту, человек обнаруживает свою неспособность проникнуть в суть природы только с помощью разума. Это свидетельство того, что пути природы отличны от путей разума. Но с другой стороны, опыт может быть полезным для человека лишь тогда, когда он рассуждает; следовательно, человек предполагает в то же время, что по крайней мере в границах этого рассуждения имеется согласие между духом и природой. Конкретным выражением «эпистемологического парадокса» является сосуществование в истории науки двух противоположных типов теорий и принципов. Посредством механистических теорий, принципов сохранения и гипотезы единства материи наука реализует тенденцию к уничтожению реального многообразия и редукции времени к пространству, а с помощью принципа Карно1 и других обнаружений иррационального она признает невозможность этого. Иррациональное у Мейерсона - это синоним специфического, не поддающегося отождествлению с чем-либо известным. «Там, где есть иррациональное, существует специфичность, и иррациональное есть именно выражение этой специфичности. Оно уточняет, что именно среди всех свойств феноменов, какое из их качеств несводимо к чистому количеству» [297, I, 240]. То есть иррациональным является то, что несводимо к «чистому количеству». Здесь заметно влияние А. Бергсона. Так, в геометрии иррациональна трехмерность пространства, в химии - природа элементов, в физике - размеры атомов и принцип Карно.
Эпистемологическая история Ж. Кангийема
Идеи, близкие диалектическому рационализму, в области философии математики были выдвинуты в работах Жана Кавайеса (1903-1944). Его «философия понятия», в частности отстаиваемая в ней важная роль идеи формализации знания, оказали влияние на развитие французской эпистемологии, в том числе философии гуманитарных наук. Так, относительно последних Ж.-Г. Гранже подчеркнул важное значение формализации, способствующей изобретению новых структурных моделей. Отметив преемственность, он заимствовал у Кавайеса определение понятия как «систематизации операциональных действий, имеющей в качестве коррелята эксплицитную структуру» [257,146].
Интерес Кавайеса к проблемам формализации научного знания имел мало общего с идеями логического эмпиризма, развивавшимися в то же время представителями неопозитивизма. «Рационалистический тонус» его концепции, стремление отразить исторический аспект знания и обращение к диалектике - эти черты философии науки Кавайеса обусловливались рационализмом и историзмом французской философии, в частности идеями Брюнсвига, учеником которого он был. Для Кавайеса несомненно, что математика имеет историческое измерение, отразить которое должна эпистемология. Он поставил задачу создать философию развивающейся математики как «философию понятия»: «Не философия сознания, но философия понятия может дать теорию науки. Исходная необходимость -это необходимость не активности [трансцендентального сознания], но диалектики» [196, 78]. Весьма знаменательно последнее слово -«диалектика», которое используется здесь не в гегелевском, а скорее в гонсетовском смысле. Однако что такое «философия понятия»? Она не была систематически разработана.8 «Загадка» программы философии науки Кавайеса до сих пор обсуждается в работах французских философов [209, 62]. Безусловно, речь идет не о реанимации спекулятивной гегелевской диалектики понятия. Очевиден также критический пафос этой программы, состоящий в отказе от трансцендентального субъекта и абсолютных оснований науки.
Исследование математики Кавайес связывал с более общей философией, которую он называл «теорией разума». Вполне в духе Брюнсвига он писал, что рассуждения о сущности математики приводят философа к необходимости углубиться за ее пределы в суть рационального познания как такового. Для него математика (в частности, новая абстрактная математика, созданная Г. Кантором, Р. Дедекиндом, Д. Гильбертом, - «математика алгебраистов», как он ее называл) является моделью чистой рациональной активности, здесь разум как бы одерживает верх над внешними случайными обстоятельствами.
Кавайес стремился отразить творческий процесс развития математики. Что означает история для этой науки? Она, по его мнению, играет существенную роль, ведь математик имеет дело с уже поставленными предшественниками проблемами и созданными методами анализа. Но для объяснения появления новой теории недостаточно присоединить к этим двум факторам «индивидуальный произвол или стиль среды»: «превратности процесса обнаружения имеют отношение к структуре обнаруживаемых частей, т. е. существует математически обоснованная объективность становления» [197, 28]. «Несомненно, объективные элементы являются теми узлами, которые конституируют теории» [197,28].
«Понятие» и «структура» - это ключевые категории в философии Кавайеса. Они обе были в центре внимания математиков - создателей современной алгебры, развивавшейся в Германии в 20-е - начале 30-х гг., когда французский философ там работал, в частности вместе с Э. Нётер. Для Кавайеса теория науки - это теория ее внутренней структуры: здесь он ссылается на Б. Больцано. Обращаясь к структуре, эпистемология должна заниматься доказательством: наука - прежде всего доказанная теория, где структура прямо соединяется с доказательством, создающим цепи рассуждений, которые и дают теории необходимый характер.
Структура предполагает прогресс науки, так как составляющая ее дедуктивная цепь по существу творит новое содержание. Кавайес считает, что действительная наука- «наука воинствующая» [197, 23]. «Поскольку доказательство ставит цель, оно распространяет и разветвляет творимую область посредством комбинаций, которые устанавливает, как только они становятся возможными» [197, 25]. Таким образом, структура - это принцип движения, прогресса: для Кавайеса аксиоматизация не означает пустого и стерильного формализма, но является изобретением нового содержания. Структура «развертывается и доказывает сама себя» в движении, которое пронизывает все «содержание» - предмет анализа для эпистемологии и манипуляции для ученого-практика (теоремы, процедуры доказательства, операции, свойства, теории). «Подвижность структур» в его концепции равнозначна «диалектике понятий». Для математиков 30-х годов (Э. Артин, ван дер Варден, Д. Гильберт, Э. Нётер) алгебраические структуры одновременно являлись математическими понятиями (в частности, в алгебре Нётер это коммуникативные кольца, идеалы, модули над кольцами). В этом смысле, считает исследователь творчества Кавайеса О. Бени-Синасер, он, чтобы создать адекватную теорию развития науки, движения математических структур, и предлагает «философию понятия» [171, 5]. Философия математики как диалектическая «философия понятия» - это объективная диалектика математических процессов, субъективное сознание которой есть только внешняя детерминация в том же смысле, как детерминация социальными или культурными условиями.
Новая конфигурация французской философии в последней четверти XX в.
Против платонизма, рассматривающего этот мир как копию геометрических фигур, аристотелизм выдвигал два вида аргументов. 1) Реальность неточна и качественна, поэтому физика не может устанавливать числовые отношения между феноменами. Даже если предположить, что математические законы земной физики копируют отношения между точными идеями, то все равно мы не располагаем средствами для определения степени их аппроксимации. Для того чтобы избежать этой апории, Галилей отрицал онтологическую разницу между реальными объектами и геометрическими фигурами. 2) Движение невыразимо с помощью числа. Поэтому Архимед создаст только статику. Преодоление этого затруднения предполагает изменение традиционного представления о бытии - геометризацию пространства. Использование языка геометрии в исследовании природы есть реминисценция Платона: «Мы полностью согласны с современниками Галилея: математизм в физике есть платонизм, даже если его игнорируют» [271, 62]. Эпоха Возрождения для Койре - это тот период в истории, который подготовил возврат к Платону. В эту эпоху существовало, пишет Койре, несколько платонизмов. Среди них особенно выделяются два типа: неоплатонизм Флорентийской академии - смесь мистики, каббалы и магии, и платонизм Тартальи и Галилея, который признает возможность изучать подлунный мир с помощью математики. Эти два типа платонизма, которые никогда, за исключением творчества Кеплера, не встречались, Койре рассматривает отдельно. Мистицизм эпохи Возрождения заполняет вакуум, созданный разрушением аристотелизма, - этим путем шли немецией мистики К. Швенкфельд, С. Франк, Парацельс, В. Вейгель [53], Я.Бёме. Другая платоновская линия возобновляет отношения с греческой наукой: Коперник с Птолемеем, Кеплер с Аполлонием, Галилей с Архимедом.
Первая веха на пути к научной революции XVI-XVII вв. -публикация в 1543 г. работы Коперника «Об обращениях небесных сфер». Это фундаментальное событие в истории европейской мысли, оно знаменует разрыв не только со средними веками, но и с античностью: с этой даты человек не находится больше в центре мира и Космос не упорядочивается вокруг него. В творчестве Коперника соединяются три области - научная, философская и мистическая. Для Койре объяснить, как польский ученый совершил революцию в науке, значит прежде всего понять это единство. Конструкция гелиоцентрической системы - это теоретическое открытие, ничем не обязанное простоте системы. Коперник интерпретировал те же факты, которыми располагал Птолемей, имел ту же технику наблюдения - невооруженный глаз. Следовательно, заключает Койре, это чисто теоретическая революция, имеющая источник в мышлении. Коперник очень рано сформулировал свою главную идею гелиоцентризма. Но он понял, что недостаточно оживить старые пифагорейские концепции. Надо было создать теорию планетарных движений, столь же полную и годную для расчетов, что и теория Птолемея. Но не простота новой математической теории, а именно идея гелиоцентризма сыграла революционную роль. Немыслимое в системе Птолемея (роль Солнца) Коперник делает исходным принципом новой теории. История науки, по Койре, порождается именно этим напряжением между немыслимым и мыслимым. Но если Вселенная Коперника гелиоцентрична, то не такова его астрономия: Солнце, помещенное в центр мира, не играет никакой роли в небесной механике, его роль иная - оно только освещает мир, и это все. Движение планет подчиняется другим законам и дедуцируется из других философских принципов. «Эмоцию, с которой Коперник говорит о Солнце, можно объяснить старыми метафизическими традициями света (которые в средние века сопровождали исследования в оптике), реминисценциями Платона и возрождением неоплатонизма и неопифагореизма. Именно здесь коренятся действительные основания, не чисто научные, инспирирующие мысль Коперника. Те, кто [...] связывал копермиканскую астрономию с разновидностью культа Солнца, а также с христианством, нисколько не ошиблись» [271,69].
Роль Коперника заключается еще и в том, считает Койре, что он имплицитно поставил перед физикой проблему унификации земной и небесной механики, поскольку гелиоцентрическая идея нуждалась в физических доказательствах вращения Земли, которые можно было получить только на основе математической физики. Койре показывает, что догалилеевские аргументы неубедительны, так как ученые рассуждают еще в рамках аристотелевской динамики (Коперник, Бруно) или физики импетуса (Кеплер).
Следующий этап научной революции связан с именами Галилея и Декарта. Создатель математической физики Галилей не освободился полностью от аристотелевского видения, сохранив концентрический порядок элементов мира, которому пытался дать геометрическое обоснование. Именно это и помешало итальянскому ученому сформулировать принцип инерции: качество тяжести, этот рудимент аристотелевского Космоса, оставленный Галилеем, не позволил ему до конца редуцировать физику к геометрии. Декарт же последовательно осуществит программу математизации физики. Мир для него - это реифицированное пространство евклидовой геометрии, бесконечное и однородное, поэтому движение не связано с тяжестью. Принцип инерции, который Декарт понял и сформулировал, есть лишь выражение движения в таком пространстве.
