Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Мировоззрение Гёте: ученый, поэт, мыслитель 28
1.1. Философия в структуре мировоззрения Гёте 28
1. 2. Творчество и чудо 64
1.3. Методология Гёте: попытка типизации. «Продуктивность души» и бессмертие духа 82
1. 4. От искусства к науке 100
1. 5. Гётевская «теория познания» 111
1.6. Религия и сверхъестественное в мировоззрении Гёте 129
Глава вторая. Естествознание в структуре мировоззрения Гёте 144
2. 1. Общие тенденции развития естествознания в эпоху Гёте и его понимание науки о природе 144
2. 2. Морфология: создание, развитие, основные черты 178
2. 3. Учение о цвете 188
Глава третья. Влияние философских традиций на мировоззрение Гёте 202
3.1. Гёте и античность 204
3. 2. Гёте и Спиноза 211
3.3. Гёте и просветители 225
3. 4. Немецкая классика и Гёте 230
Глава четвертая. Трагедия «Фауст» как высшее творение «продуктивного духа». 249
4. 1. Замысел Гёте и оценки его философами 249
4. 2. Идеи и параллели в «Прологах» к трагедии 264
4. 3. Мефистофель: проблема Добра и Зла в трагедии 279
4. 4. Фауст: страдания мятущейся души 289
4. 5. Договор с дьяволом 308
4 6. Метаморфозы сознания: вторая часть «Фауста» 319
Заключение 333
Библиография
- Философия в структуре мировоззрения Гёте
- Общие тенденции развития естествознания в эпоху Гёте и его понимание науки о природе
- Гёте и античность
- Замысел Гёте и оценки его философами
Введение к работе
Актуальность темы исследования
Творческое наследие Иоганна Вольфганга Гёте (1749 - 1832) поражает своими поистине титаническими размерами. Бессмертный дух поэта и мыслителя оставил нам здесь, на земле, много загадок, которые, увы, в большинстве своем так и останутся неразгаданными, ибо они ушли в вечность вместе с самим творцом. Одна из этих загадок: кем же все-таки был Гёте? Портретист, скульптор, пейзажист, критик, архитектор, актер, режиссер, директор театра, гравер, химик, историк, государственный деятель, финансист, философ... Круг его интересов поражает воображение. Но суть его может быть определена лишь однозначно: Гёте. Об этом он сам так писал в одном из писем: «Я навсегда останусь Гёте. Вы знаете, что это значит. Когда я называю свое имя, - я раскрываю и самую свою сущность»1.
Исследователи истории, культуры и литературы того времени, в котором довелось жить и творить Гёте, единодушно отмечают переходный характер этой эпохи. Необычайность этой личности превосходно соотносится с необычайностью времени, когда горизонты веков еще шире распахнулись и раскрылись. Характеризуя это время, А. В. Михайлов справедливо отмечает: «...идеи теснятся, и разнородные явления встречаются на самом узком пространстве... Уходившее в историю еще не разрушилось и не уступило место новому, а нарождающееся новое еще не потеснило отходящее, - происходит полная драматизма встреча традиции и нарастающего нового, часто направленного против
традиции» . Современная эпоха, переживаемая человечеством, на наш взгляд, во многом напоминает «век Гёте».
1 Goethes Werke. WA. IV. Bd. 12. S. 64.
2 Михайлов А. В. Гёте и отражения античности в немецкой культуре на рубеже XVIII-XIX вв. // Его же. Языки
культуры. М., 1997. С. 564.
A. А. Аникст замечает: «Гёте стоит в ряду немногих титанов, каждый из
і которых воплотил в своем творчестве духовный опыт целой эпохи» .
И действительно, великий поэт и мыслитель в 70 - 80-е годы восемнадцатого века фактически идейно возглавил движение "Буря и Натиск" и на протяжении всей своей жизни неизменно находился в центре немецкой культуры. Немецкое Просвещение, относящееся к эпохе Гёте, как бы повторяло фазу, пройденную Ренессансом в Италии четыре столетия до этого.
Каждая эпоха находит в творческом наследии великого немца что-то своё, интимно-близкое и задушевное. И наше время - не исключение. Можно сказать, что суть гениальности в неисчерпаемости разгадок. Разгадывая гениев, человечество, в сущности, каждый раз разгадывает себя. Ведь Гёте волновали те же вечные, общечеловеческие, философские вопросы, ответы на которые человечество искало, ищет и будет искать: в чем смысл человеческого существования и самой философии? И можно ли повелевать этим творчеством духа?
B. В. Вересаев советовал: «Через каждые пять лет перечитывай «Фауста»
Гёте. Если ты каждый раз не будешь поражен, сколько тебе открывается ново
го, и не будешь недоумевать, как же раньше ты этого не замечал, - то ты оста
новился в своем развитии»2.
Л. Н. Толстой, при всей неоднозначности и сложности отношения к фигуре и гению Гёте, все же оставил в дневнике такую лаконичную запись: «Читаю Гёте, и роятся мысли»3.
Сегодня в России настало время для нового развития, и Гёте призывает нас трудиться во благо живого и непрерывного научного исследования. В наши дни, когда зачастую все позитивное, даже, например, идея государства, подвергается ожесточенным нападкам, необходимо восстановить позитивное в его правах. Именно дух Гёте, как мы полагаем, способствует тому, чтобы недостойные и поверхностные воззрения уступили место более глубоким. Как писал
1 Аникст А. А. Художественный универсализм Гёте // Гётевские чтения. 1984. М., 1986. С. 7.
2 Вересаев В. В. Записи для себя // Вересаев В. В. Собрание сочинений в 5 т. Т. 5. М., 1961. С. 493.
3 Толстой Л. Н. Полное (Юбилейное) собрание сочинений. Т. 48. С. 54.
I О. Шпенглер, «мы читаем «Отелло» и «Фауста»... для того, чтобы дух этих
'* произведений в полной чистоте действовал на нас» .
Нам кажется, что все призывы к возрождению духовности в современной России не приведут ни к чему до тех пор, пока саму духовную деятельность не удастся концептуализировать и определить ее отношение к деятельности абсолютной. Эта проблема занимала немецких философов эпохи конца XVIII - начала XIX вв., столь похожей на наше время. Не оставался в стороне от решения этих проблем и Гёте, творческое наследие которого в этом плане еще мало изучено и чрезвычайно актуально.
№ К. Н. Любутин и Ю. К. Саранчин отмечают: «Философия обретает и име-
ет в разные времена различное обличив, ее социальное бытие плюралистично. Искусство, литература так или иначе несут философские идеи. {...} Любое переломное время обостряет экзистенциальные проблемы, в том числе и потому, что в такое время злое социальное начало в человеке проявляет себя очень агрессивно. Но именно это обстоятельство обостряет спрос на гуманитарное знание, на гуманистическую философию»2. Гёте довелось жить в переломное время, в этом он близок нам, родившимся в XX веке, история которого была на-
^V полнена катаклизмами и трагедиями. Что принесем мы, люди XX века в век
XXI?! Может быть, нам стоит в чем-то поучиться у Гёте и его современников, перешагнувших два столетия назад рубеж XVIII и XIX веков...
Исследование различных сторон творчества Гёте, в том числе и философского наследия этого уникального мыслителя, никогда не будет носить чисто академического, сухого характера. А. А. Аникст прекрасно сказал: «Творческая мысль гениального писателя вбирает духовные стремления, надежды и разочарования, порывы и свершения ряда поколений, и не только тех, которые были, но и тех, которые грядут»3. Гёте удивительно современен. Не только каждое поколение находит в его бессмертных строках что-то животрепещуще-важное
1 Шпенглер О. Закат Европы. М., 2000. С. 323.
2 Любутин К. #., Саранчин Ю. К. История западноевропейской философии. М., 2002. С. 9.
3 Аникст А. А, Указ соч. С. 7.
і*
для себя, но и каждый мыслящий человек, обращаясь к творчеству этого мыслителя и поэта на разных этапах своей жизни, открывает что-то свое, глубокоинтимное, позволяющее порой по-философски относиться к злу и несправедливости в этом мире и как-то жить дальше, а порой взбунтоваться и пойти на бой. Давайте вчитаемся хотя бы в эти строки из второй части великой трагедии «Фауст», как будто рисующие портрет нашей современной России:
...Больное царство мечется в бреду
И порождает за бедой беду.
і»
Лишь выглянь из дворцового окна,
Тяжелым сном представится страна.
Все, что ты сможешь в ней окинуть оком,
Находится в падении глубоком,
Предавшись беззаконъям и порокам .
Актуальны для современной российской действительности и такие его
слова, которые можно адресовать ко многим нашим некомпетентным полити
кам: «Самое разумное, чтобы каждый занимался тем ремеслом, для чего он ро
жден, чему он учился, и не мешал бы другим делать то, что им надлежит. Пусть
'<^7 сапожник сидит за своей колодкой, крестьянин ходит за плугом, а правитель
умело правит народом. Это ведь тоже ремесло, которому надо учиться и за ко-торое нельзя браться тому, кто этого делать не умеет» .
В своих «Венецианских эпиграммах» Гёте восклицает, как будто обращаясь к нашим современным «демократам» и «правозащитникам», многие из которых уже давно продали в угоду чужеземным господам свою честь, совесть и Родину:
Ох, до чего не люблю я поборников ярых свободы:
Хочет всякий из них власти — но лишь для себя}
' Гёте И. В. Фауст. Перевод Б. Пастернака // Гёте И. В. Собрание сочинений в 10 т. Т. 2. М., 1976. С. 188.
2 Эккерман И. П. Разговоры с Гёте в последние годы его жизни. М., 1986. С. 106.
3 Гёте И. В. Собрание сочинений в 10 т. Т. 1. М., 1975. С. 206.
'>)
Некоторым нашим политологам, рассуждающим о том, какую бы еще реформаторскую вивисекцию предпринять над изувеченной страной, стоило бы задуматься над следующими мудрыми словами семидесятипятилетнего мыслителя: «Для каждой нации хорошо только то, что ей органически свойственно, что проистекло из всеобщих ее потребностей, а не скопировано с какой-то другой нации. Ибо пища, полезная одному народу на определенной ступени его развития, для другого может стать ядом. Поэтому все попытки вводить какие-то чужеземные новшества, поскольку потребность в них не коренится в самом ядре нации, нелепы, и все революции такого рода заведомо обречены на неуспех...»1
За несколько дней до смерти Гёте сказал: «Я ненавижу плохую работу как смертный грех, но всего более — плохую работу в государственных делах, так как от нее страдают тысячи и миллионы людей» . Да, если бы наши чиновники - непрофессионалы и взяточники - хоть в чем-то были похожи на Гёте-чиновника!..
/V
Покажем еще на нескольких примерах, насколько актуальным, современ
ным и нужным нам может быть Гёте.
^у Исследователями-гуманитариями отмечается, что лавинообразные изме-
нения в мире, коренные преобразования в России вызвали глубокий интерес к проблемам природы человека, его духовности, цельному человеческому существованию. На заре нового тысячелетия со всей остротой встал животрепещущий вопрос о возможности диалога культур, столь непохожих друг на друга, и в то же время подошедших в своем развитии к той черте, за которой отсутствие диалога и взаимопонимания может означать конец истории. Гёте в своем знаменитом «Западно-восточном диване» как раз и говорит о необходимости знакомства европейца с Востоком, в том числе и с Индией, религия и философия которой мало понятна для европейцев. Он предвидел современную интеграцию европейских и неевропейских культур, то состояние человечества, при котором
1 Эккерман И. П. Указ. соч. С. 461.
2 Там же. С. 435.
невозможно будет представить описанных Монтескье французов, удивлявшихся тому, что, оказывается, возможно быть персиянином! Посмотрели бы эти французы на Европу начала XXI века, заполоненную неграми и арабами, и на мечети, выросшие в современных европейских городах ...
Так же, как в XVIII веке Гёте предвосхитил век XIX, так и в первой трети XIX века он предвосхитил ведущую мысль XX века во всем, что касается политики и, как мы сейчас говорим, международного положения. С решимостью пророка и, увы, в предельном одиночестве выступает Гёте в период наполеоновских войн против войны и национального чванства.
Гёте полагал, что война - это болезнь, при которой все силы организма используются только для того, чтобы питать нечто чуждое и противное природе. В своем творчестве он призывал к объединению народов, а не к их обособлению и вражде. Гёте понимал, что жизнь диктует необходимость не разъединения, а объединения схожих по культуре и развитию народов, прежде всего европейских. Как актуально звучат его мысли в современном хрупком и ненадежном для человека мире!
Чрезвычайно злободневны высказывания поэта о том, что нельзя мерить произведение искусства и литературы, созданное в рамках одной культурной традиции, неприложимой к нему мерой. Одновременно он отмечает возможность сопоставлений, сравнений в сфере поэзии и культуры в целом, имея в виду выделение одновременно сходного и различного. Вообще, в творчестве Гёте можно обнаружить элементы будущего сравнительного культуроведения и сравнительного литературоведения, а также отдельные гениальные наброски становящейся все более и более актуальной ныне философской компаративистики.
Отнюдь неслучаен интерес мыслителя к естественным наукам — ведь для реализации гуманистической задачи максимального раскрытия природных задатков и способностей человека следовало иметь точные знания о нем как о естественно-телесном существе. Два века тому назад Гёте размышлял об «изначальном чувстве, что мы с природой как бы составляем единое целое». В на-
і*}
стоящее время объективным условием интеграции человека с природой становится необходимость удовлетворения витальных потребностей человечества, что осуществляется как перманентная активизация и укрупнение масштабов практико-преобразующей деятельности, постепенно превращающейся в биосферную, планетарную силу. Перемещение масс минерального вещества, открытие новых химических реакций, трансформация рельефа, связанное с возрастающей нагрузкой на ландшафты их преобразование, перестройка естественной гидрографической картины, изменение обменных процессов (энергетических, тепловых и др.), становящееся реальностью управление атмосферой — все это результаты сознательно реализующей себя силы, имя которой Человек. В этом плане вторая часть «Фауста» поражает нас своими пророческими картинами деятельности человека, которые как будто срисованы с нашего времени.
Борьба Гёте с учением Ньютона о цвете уже давно не воспринимается как
ошибка поэта-дилетанта, дерзнувшего заняться не своим делом. Гёте был фак
тически первым, кто указал на опасность распространения бездушного, постро
енного на одной математике естествознания. Выступая против Ньютона, он бо
ролся тем самым с претензиями математического естествознания служить
fft единственным и исключительным средством изучения и объяснения природы.
Математическое естествознание неизбежно повлекло за собой закабаление человека созданной им самим техникой.
В современную эпоху господства техники, когда последняя начинает фактически воспроизводить самое себя, позволительно и необходимо поразмышлять над вопросом о назначении человека. Быть может, сегодня это еще более актуально, чем в любой другой период человеческой истории. Ведь расшифровка генетического кода эпохи открывает реальную возможность искусственного и произвольного воссоздания человека человеком.
Об опасности такого рода тенденций предупреждал и Гёте, предвидев-
^jfc ший массовое наступление техники, которого одновременно и боялся, и при-
ветствовал. Он писал композитору Цельтеру: «Быстрота и обогащение — вот чем восторгается общество, к этому оно стремится. Все эти железные дороги,
ю экспресс-почта, пароходы, различные удобства сообщения, - вот в чем образованный мир стремится превзойти самого себя, но благодаря этому он не в состоянии возвыситься над посредственностью... В принципе, это время наиболее подходит для сметливых и деловых людей, обладающих проворством и чувствующих свое превосходство перед толпой, хотя сами они и лишены высших дарований»1.
Гёте, по сути дела, за полтора столетия до В. И. Вернадского и Пьера Тейяра де Шардена заговорил о ноосфере - сфере разума, становящегося планетарной силой.
Именно в нашу эпоху, которая заставляет нас задуматься над старыми, вечными и, казалось бы, банальными истинами (например, убежденность в непременной благотворности технического прогресса, на которой фактически покоится вся современная цивилизация), необычайно актуальными представляются мысли Гёте о роли преемственности в истории человеческой культуры; о том, что прогресс совершается не только с помощью революционных ломок и кровопролитных преобразований, но и благодаря ежедневному, будничному, постоянному и продуктивному труду, без которого невозможно никакое продвижение вперед.
Мысли Гёте отличались несвоевременностью. XIX век жил идеей буржуазного прогресса - накопления богатств, роста производства, расширения знания, захвата территории. А тут приходит мудрец и говорит: надо соблюдать преемственность.
Творчество Гёте, многие его труды и мысли во многом не совпадали с
локальностью своего времени. Идеи этого мыслителя обрели реальный смысл
лишь в наши дни, когда отрицательные последствия научно-технического про
гресса поставили человечество на грань катастрофы: природные ресурсы близ
ки к истощению, искусственно порождаемые потребности достигли степени
Sjtj пресыщения, над людьми завис призрак атомной гибели. Б. Паскаль как будто
обрисовал современное положение человечества, некогда сказав: «Мы безза-
1 Goethe. Briefe. Bd. VIII. S. 123 - 124.
і*
11 ботно мчимся к пропасти, держа перед собой какой-нибудь экран, чтобы ее не видеть»1. Как тут не вспомнить о Гёте, не задуматься над актуальностью его мыслей?!
Думается, что сам Гёте согласился бы со словами Г. К. Честертона, сказанными им в труде о Чосере: «Если до определенного времени жизнь походила на танец, то впоследствии она все более стала похожа на гонку»2. Но если во время танца человек балансирует, то в гонке он зачастую теряет баланс... Нам кажется, что мыслитель предвидел современное состояние человечества, «потерявшего баланс».
.'У^ Гёте будет актуальным и современным до тех пор, пока человек останет-
ся мыслящим существом. Думается, что не сбудется метафорическое пророчество А. Камю, который, использовав вольтеровский образ наблюдающих за нашей планетой инопланетян, писал: «Но эфемерна любая слава. С точки зрения обитателей Сириуса, десять тысячелетий превратят в пыль произведения Гёте, предадут его имя забвению»3. Даже в наше, на первый взгляд, бездуховное время люди читают творения Гёте. Ф. М. Достоевский размышлял: «И неужели вы думаете, что... Фауст и проч., и проч., были бесполезны нашему русскому
flp обществу в его развитии и не будут полезны еще? Ведь не за облака же мы с
ними пришли, а дошли до современных вопросов, и кто знает, может быть, они тому много поспособствовали»4.
В наш век всеобщей приземленности и рационалистичности, господства прагматического духа, узкого профессионализма и корпоративности Гёте кажется героем античных мифов, гигантом Прометеем, которого он некогда воспел. Недаром Поль Валери так сказал о Гёте: «Он являет нам, господа человеки,
' Паскаль Б. Мысли. М., 2001. С. 168.
^Щ/ 2 Chesterton G. К. Chauser. NY., 1932. pgs. 158-159.
3 Камю А. Миф о Сизифе // Сумерки богов. М., 1989. С. 276.
* Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч.: В 30-ти т. Л., 1978. Т. 18. С. 101.
одну из лучших наших попыток уподобиться богам»1. Вспомним, что под «по-
yj сильным уподоблением Богу»2 Платон понимал именно философию.
Нам представляется, что о Гёте следует писать другими словами, мыслить другими категориями, нежели теми, которыми оперировали вчера и оперируют сегодня люди.
Поэтому подлинная биография Гёте в высоком смысле этого слова еще не
создана. Наиболее прекрасные мысли не излагаются письменно, и гений оста
ется гением, раскрывая свой потенциал в веках. Парадигмальные мудрецы не
только открывают новые срезы бытия, но в какой-то мере и творят их. Не все
//Н заложено в мире изначально, но постепенно вкладывается в него нами и, преж-
де всего, гениями масштаба Гёте. Философия - всегда открытие новых миров, путь в неизвестное, куда еще не ступала нога человека.
Интерпретации великих философских учений требуют определенной со
размерности интерпретатора с автором. Поэтому история философии чаще все
го оказывается ее выхолащиванием: великий мыслитель, как правило, глубже и
шире историка. Недаром Н. А. Бердяев писал: «В гениальности — всегда без
мерность. Гениальность от «мира иного»3. Понять гения может только равный
0^» ему. Но для нас, простых смертных, вполне реально попытаться исследовать
некоторые стороны гениальной личности.
Андрей Белый в начале XX века говорил, что «здание к Гетеву миру мысли слагается ныне лишь»4. Данное строение не сложено до сих пор. И вряд ли человечеству удастся это осуществить в самое ближайшее время. Но собирать кирпичики для будущего возведения этого грандиозного здания не заказано никому. Настоящая диссертационная работа и представляет собой такой «кирпичик» для будущего «здания к Гетеву миру мысли». Работа над возведением этого здания началась еще при жизни Гёте, причем проблема философских оснований мировоззрения великого немца может и должна, на наш взгляд, рассмат-
Цит. по: Свасьян К. А. Философское мировоззрение Гёте. М., 2001. С. 16.
2 Платон. Теэтет. 176Ь
3 Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989. С. 395.
4 Белый А. Рудольф Штейнер и Гёте в мировоззрении современности. M., 1917. С. 41.
риваться в качестве его фундамента. Проблема философских оснований мировоззрения Гёте не становилась ранее предметом специального научного исследования, хотя представляется достаточно актуальной в том плане, что Гёте самым основательным образом обратился к идее нового мировоззренческого и культурного синтеза современности. Этот синтез представлял собой тесную связь философии, искусства, естествознания, религии и характеризовал глубочайшее единство жизни. Обратимся же к истории изучения философских воззрений мыслителя и поэта в отечественной историко-философской литературе.
Степень разработанности проблемы.
Библиографии работ о великом поэте и мыслителе появляются в бесчисленных периодических изданиях и ежегодниках, выпускаемых обществами по изучению творчества Гёте во всем мире. По индексу цитирования в крупнейших энциклопедиях мира Гёте находится стабильно в числе первых двадцати имен. Скажем, в Большой Советской энциклопедии Гёте — на 15-м месте, в Большой Американской энциклопедии — на 10-м, а в энциклопедии «Колумбия» - на 18-м.
О Гёте написаны целые библиотеки, количество книг неизмеримо. Но, изучая творческое наследие великого немца в качестве филолога и историка, автор пришел к выводу, что исследование о философских основаниях мировоззрения этого мыслителя будет правомерно, ибо о Гёте как о философе и мыслителе имеется, как это ни удивительно, не так уж и много исследований не только в России, но и в мире. В России, тем более, его больше знают и изучают как великого поэта. Но поэт, если он не только сочинитель строк, но и мыслитель, обязательно являет собой новый шаг в истории цивилизации; информация, заложенная в его творчестве, сообщает миру новое качество. Ведь слово легче запомнить, чем формулу, еще проще поддается запоминанию рифма.
Гёте было трудно втиснуть в жесткие рамки научных канонов и классифицировать его. Мыслитель не укладывался в эти общие рамки, слишком многоликим он был. Возникала, с одной стороны, трудность восприятия для тех, кто привык к узкой систематичности мышления. С другой стороны, марксист-
екая философия в нашей стране в целом страдала «расчеловеченностью», это — характерная черта философской науки недавнего времени. В норму возводилась безликость, поэтому любая Личность, тем более масштаба Гёте, была не ко двору. В своем предисловии к книге Карла Конради А. Гугнин совершенно справедливо констатирует: «К сожалению, наша отечественная наука последние десятилетия не слишком-то баловала Гёте особым вниманием» .
И все же русская и советская философская литература не оставляла без внимания взгляды Гёте как мыслителя, естествоиспытателя, как ученого-энциклопедиста в полном смысле этого слова. До революции освоение философского наследия Гёте отечественной академической наукой началось с переводов и рецензирования зарубежных трудов. В 1857 году в переработке Г. Думшина издается биография Гёте, написанная Джорджем Генри Льисом, а че-рез десять лет эта биография издается полностью в новом переводе . В биографии уделено внимание и анализу мировоззрения величайшего поэта и мыслителя. В 1898 - 1908 гг. был издан переводной двухтомный труд Альберта Бель-шовского «Гёте, его жизнь и произведения»3.
Среди дореволюционных работ отечественных ученых следует отметить лекции А. А. Шахова «Гёте и его время»4, выдержавшие четыре издания. Автор оставил прекрасную работу не только чисто литературоведческого и общественно-политического, но и историко-философского плана, значение которой не утрачено и по настоящий день. Следует отметить и работу С. Булгакова «Иван Карамазов как философский тип», в которой философски оценивается фигура Фауста; статью С. Франка «О сущности художественного познания (гносеоло-
1 Гугнин А. Иоганн Вольфганг Гёте и тернистая тропа биографа // Конради К. О. Гёте. Жизнь и творчество. Т. 1.
М., 1987. С. 24.
2 Льюис Д. Г. Жизнь И. Вольфганга Гёте. Пер. со 2-го англ. изд. под ред. А. Н. Неведомского. Ч. 1 - 2. - Спб.:
«Русская книжная торговля», 1867.
3 Бельшовский А. Гёте, его жизнь и произведения. Пер. О. А. Рохмановой. Под ред. П. Вейнберга. - СПб., Т. I,
1898, Т. II, 1908.
4 См.: Шахов А. Гёте и его время. Лекции. СПб., 1908.
гия Гёте)1»; работы поэтов-символистов Андрея Белого, Вячеслава Иванова, появившиеся в виде книг и статей. Отметим, что русские литераторы и мыслители Серебряного века ценили Гёте в необычайной степени, черпая из его наследия созвучные собственному мировоззрению идеи. Они руководствовались в своей оценке фигуры Гёте словами Владимира Соловьева, который высказался однажды, что Гёте приобщает человечество к «высшей религии и человеческому просвещению»2. Творцы Серебряного века были убеждены в том, что Гёте создал «трагическую лирику мировых загадок» и всю свою жизнь разгадывал внутреннюю идею Бытия, Логоса.
Стоит упомянуть также журнал «Труды и дни», в котором был открыт специальный раздел «Гётеана»3. Книга русского гётеведа немецкого происхождения Э. Метнера «Размышления о Гёте. Разбор взглядов Р. Штейнера в связи с вопросами критицизма, символизма и оккультизма» (М.: Мусагет, 1914) подвигла А. Белого на создание книги «Рудольф Штейнер и Гёте в мировоззрении современности» (М., «Духовное знание», 1917). В этих работах содержится немало интересных и ценных для темы нашего исследования размышлений о Гёте-философе. Философскому анализу гётевского учения о цвете уделил некоторое внимание в своей работе «Столп и утверждение истины»4 и П. А. Флоренский, который был солидарен со многими идеями Гёте.
В 1920 году вышел сборник «Гёте. Борьба за реалистическое мировоззрение. Искания и достижения в области изучения природы и теории познания», составленный В. О. Лихтенштадтом во время заточения в Шлиссельбургской крепости в 1913-1914 гг. и снабженный предисловием А. А. Богданова. В этом сборнике на русском языке впервые были опубликованы многие естественнонаучные работы мыслителя5. В советские годы были выпущены некоторые ис-
См.: Франк С. О сущности художественного познания (гносеология Гёте)// Вопросы теории и психологии творчества. Непериодическое издание под ред. Б. А. Лезина. Т. 5. Харьков, 1914. С. 104 - 130.
2 Соловьев В. С. Сочинения в 2 т. Т. 1. М, 1988. С. 182.
3 См., например: Goetheana. I-III //Труды и дни. М., 1914. №7. С. 11 - 47.
4 Флоренский П. А. Столп и утверждение истины. М., 1914. С. 561 - 563.
5 См.: Гёте. Борьба за реалистическое мировоззрение. Сост. В. О. Лихтенштадт. Пг., 1920.
16 следования, касающиеся естественнонаучных и философских взглядов Гёте, рассматривающие в той или иной степени деятельность Гёте-ученого. Это ста-тьи и книги отечественных исследователей И. И. Канаева , Г. А. Курсанова , А. В. Гулыги3, Г. Менде4, венгерского марксиста К. И. Гулиана5. Были выпущены такие сборники произведений Гёте, как «Избранные сочинения по естествознанию» (М., 1957) и «Избранные философские произведения» (М., 1964). Мировоззрение и творчество Гёте нередко становилось предметом анализа в искусствоведческих работах6. В 1979 году при Совете по истории мировой культуры АН СССР была создана Комиссия по изучению творчества Гёте и культуры его времени, под патронажем которой выпускались сборники «Гётевские чтения», многие статьи в которых касались некоторых аспектов проблемы оснований философского мировоззрения мыслителя.
Советская историко-философская наука опиралась в своей оценке мировоззрения Гёте и его философских взглядов на известную характеристику, данную Фридрихом Энгельсом, и которая делала акцент на глубокую противоречивость мировоззрения Гёте, обусловленную противоречиями его эпохи и всей жизнью в условиях Германии конца XVIII - начала XIX в. Квинтэссенцией данной характеристики являются слова Энгельса из его работы «Немецкий социа-
1 См.: Канаев И. И. И. В. Гёте: очерки из жизни поэта-натуралиста. М. - Л., 1964; Канаев И. И. Гёте как естест
воиспытатель. М., 1970.
2 См.: Курсанов Г. А. О мировоззрении гениального поэта и великого мыслителя // Гёте И. В. Избранные фило
софские произведения. M., 1964.
3 См.: Гулыга А. В. Гёте // Философская энциклопедия. М., 1960. Т. 1.; Его же. Из истории немецкого материа
лизма. Гл. 5. Гёте. М., 1962. С. 99 -127.; Его же. Немецкая классическая философия. 2-е изд. М., 2001. Гл. 4.
1. Гёте. Спор о художественном методе. С. 163 - 173.; Его же. Путями Фауста. М., 1987.
4 Менде Г. Мировая литература и философия. М., 1969. С. 100 - 105.
5 Гулит К. И. О диалектике в творчестве Гёте// Вопросы философии, 1958. № 3. С. 81 - 93; Его же. Гёте II Гу-
лиан К. И. Метод и система Гегеля. Т. 1. М., 1962. С. 54 - 70.
См., напр.: Гаман Р. Импрессионизм в жизни и искусстве. Гл. 6. Стиль Рембрандта, Гёте, Бетховена. М., Изо-гиз, 1935; Зивелъчинская Л. Я. Миропонимание и эстетика Гёте. Докторская диссертация. 4. 1-2. Машинопись. M., 1942; Гузар И. Ю. Истоки реализма Гёте. Автореферат дисс. на соискание ученой степени д-ра филолог, наук. Тбилиси, 1968; Кессель Л. М. Философско-эстетические идеи Гёте и искусство// Эстетика и искусство. Из истории домарксистской эстетической мысли. М., 1966. С. 140 - 163.; БанфиА. Гётевская концепция действительности и искусства // Банфи А. Избранное. М., 1965. С. 232 - 269.
лизм в стихах и прозе»: «...В нем постоянно происходит борьба между гениальным поэтом, которому убожество окружающей его среды внушало отвращение, и осмотрительным сыном франкфуртского патриция, достопочтенным веймарским тайным советником, который видит себя вынужденным заключать с этим убожеством перемирие и приспосабливаться к нему. Так, Гёте то колоссально велик, то мелок; то это непокорный, насмешливый, презирающий мир гений, то осторожный, всем довольный, узкий филистер»1.
Читая литературу о Гёте, изданную в советское время, порой становится неимоверно горько за авторов книг, среди которых попадались талантливейшие люди (упомянем хотя бы Мариэтту Шагинян с ее книгами «Гёте» и «Путешествие в Веймар»), вынужденных загонять личность мыслителя в прокрустово ложе оценок классиков марксизма-ленинизма. Та же Шагинян была вынуждена с увлечением и - надо признать - талантливо доказывать, что «Фауст» Гёте слабее маленькой вещицы Горького «Девушка и смерть». Попробовала бы она не доказать, ведь на этой оценке настаивал ни кто иной, как товарищ Сталин, величайший мыслитель всех времен и народов...
Исследователи творчества Гёте иногда превращали последнего в бунтаря против феодального строя, делали из него ниспровергателя общественных укладов. Такой подход совершенно неверен. Подчеркнем еще раз, что любая попытка навесить определенный ярлык на этого универсального человека ни к чему положительному не приводит. Бунтарский дух, действительно, был ему свойственен, но отнюдь не того рода, о котором писали некоторые исследователи творчества Гёте советского времени, стремясь превратить его в революционера.
В отечественной литературе советского периода есть только одна монография, посвященная специально философии Гёте. Это книга известного историка философии К. А. Свасьяна «Философское мировоззрение Гёте», вышед-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения Т. 4. С. 233.
2 См.: Шагинян М. Гёте. M. - Л., 1950.
шая в Ереване в 1983 году. Она была переиздана в 2001 году1. К. А. Свасьян является также автором монографии «Иоганн Вольфганг Гёте», вышедшей в Москве в серии «Мыслители прошлого» в 1989 году и являющейся органическим продолжением работы «Философское мировоззрение Гёте». Основные выводы этих исследований К. А. Свасьян изложил в своей статье «Гёте» в Новой философской энциклопедии. (Том 1. М., 2000. С. 518 - 519).
Из изданных в недавнее время работ нельзя не отметить работу Н. В. Мотрошиловой «Философское значение немецкой литературы (Гёте, Шиллер, романтики)» , в которой дан емкий и глубокий анализ проблематики.
Следует упомянуть работы о Гёте выдающегося германиста и переводчи-ка А. В. Михайлова , изданные в сборнике «Языки культуры», а также монографию И. Н. Лагутиной «Символическая реальность Гёте»4, в которых высказаны оригинальные и глубокие идеи, касающиеся оснований философского мировоззрения мыслителя.
Исполинская фигура Гёте часто упоминается в учебных пособиях по истории западноевропейской и мировой философии, причем некоторые авторы уделяют внимание рассмотрению и основных черт его мировоззрения. Из последних работ этого плана хочется упомянуть учебное пособие К. Н. Любутина и Ю. К. Саранчина «История западноевропейской философии», где авторы не только уделяют внимание Гёте как мыслителю, но и неоднократно упоминают его на страницах своей работы 5.
В качестве объекта диссертационного исследования у нас выступает творческое наследие Иоганна Вольфганга Гёте, великого немецкого поэта, мыслителя и ученого.
См: Свасьян К. А. Философское мировоззрение Гёте. 2-е изд. М., 2001.
2 Мотрошилова Н. В. Философское значение немецкой литературы // История философии: Запад - Россия -
Россия. Книга II. Под ред. проф. Н. В. Мотрошиловой. М., 1998. С. 326 - 337.
3 Михайлов А. В. Языки культуры. М., 1997.
4 Лагутина И. Н. Символическая реальность Гёте. Поэтика художественной прозы. М., 2000.
5 Любутин К. Н., Саранчин Ю. К. История западноевропейской философии. М., 2002. С. 85 - 86.
Предмет исследования - философские основания мировоззрения Гёте как целостного и гармоничного образования, рассматриваемого сквозь призму его духовной деятельности.
Цели и задачи исследования.
Цель нашего исследования мы видим в том, чтобы на основе анализа литературного, научного и философского наследия Гёте концептуально реконструировать философские основания мировоззрения мыслителя и последовательность его философских построений. Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:
Выявить философские, теологические и естественнонаучные источники формирования взглядов Гёте, а также раскрыть специфику его собственного понимания данных источников.
Обозначить основные философские проблемы, разрабатывавшиеся Гёте на протяжении его творческого пути, и дать анализ предложенного им способа решения этих проблем.
Оценить степень влияния философских традиций на формирование мировоззрения поэта и мыслителя, а также обозначить те основные ментальные и духовные магистрали, через которые Гёте воздействовал и воздействует на человечество.
Раскрыть эвристический потенциал философских взглядов мыслителя, вплетенных в ткань поэтического и научного творчества, и оценить возможности представления этих взглядов как цельной системы.
Решение указанных задач позволяет, на наш взгляд, получить достаточно полное представление о Гёте как мыслителе и об основаниях его философского мировоззрения. Рассматривая данным образом заявленную здесь тему исследования, мы сможем избежать односторонностей простого систематизирования и статичности в восприятии его облика.
Хосе Ортега-и-Гассет писал по поводу Гёте: «Есть только один способ спасти классика: самым решительным образом используя его для нашего собственного спасения, иными словами, не обращая внимания на то, что он - клас-
сик, привлечь его к нам, осовременить, напоить кровью наших вен, насыщенной нашими страстями и проблемами»1. Но и чрезмерным «осовремениванием» мыслителя тоже не следует, на наш взгляд, увлекаться. В диссертации мы стремились как бы проплыть между «Сциллой» субъективизма и «Харибдой» созерцательности; что в применении к заявленной теме исследования означает учет сразу двух опасностей, подстерегающих историка философии: 1) антикварного увлечения прошлым, часто перерастающего в абсолютизацию его буквально «дословного» или чисто созерцательного воспроизведения и 2) чрезмерной модернизации текста, когда в том или ином мыслителе прошлого пытаются увидеть удачливого предвестника многих современных открытий.
Источники исследования.
Гёте со всей присущей ему энергией отстаивал право рассматривать и толковать мир по-своему, однако отнюдь не считал это толкование единственно допустимым. Его взгляды на жизнь и собственное мировоззрение выражены во всем его творчестве: в поэтических творениях, особенно в «Фаусте»; во многих стихотворениях, посвященных древности и современности; в высказываниях в прозе и естественнонаучных произведениях; в письмах и задокументированных разговорах.
В качестве источников при написании настоящего диссертационного исследования были использованы следующие основные издания сочинений Гёте на языке оригинала: 1) Goethes Werke: herausgegeben im Auftrage der Grossherzogin Sophie von Sachsen; это - полное издание собраний сочинений в 143 томах, включающее научные труды, дневники и письма (1887 - 1919, репринтно переизданное в 1975); оно начало выходить в Веймаре первоначально под патронажем Великой герцогини Софии, поэтому с тех пор его принято называть Weimarer Ausgabe или Sophienausgabe; нумерация томов в данном издании идет по тематическим разделам: раздел I — произведения в стихах и прозе; раздел II - естественнонаучные труды; раздел III - дневники; раздел IV — письма. В тексте принято сокращение: Goethes Werke. WA. с указанием раздела
1 Ортега-и-Гассет X. В поисках Гёте // Его же. Восстание масс. М., 2001. С. 454 - 455.
(Abt), тома (Bd.) и страницы (S.); 2) Goethe. Berliner Ausgabe, изданное Герман
цу ской Академией Наук в Берлине (в тексте ВА). Особенностью этого издания
являются тщательно разработанные исторические комментарии; 3) Goethe J. W.
Werke. Hamburger Ausgabe in 14 Banden. Herausgegeben von R. Trunz. 9. Auflage.
Miinchen, 1978 (в тексте НА); 4) Goethe. Naturwissenschaftliche Schriften: Mit
Einleitungen und Erlauterungen im Text / Hrsg. Von Rudolf Steiner. Dornach, 1982;
5) Goethe. Maximen und Reflexionen. Stuttgart, 1949. Другие издания приведены
в списке библиографии.
Прозаические переводы из произведений Гёте, за исключением специ-
{У* ально оговоренных, принадлежат автору данного диссертационного исследова-
ния.
При отборе переводов произведений Гёте на русский язык и художественных текстов в целом мы руководствовались в первую очередь научным уровнем издания.
Исследование философских оснований мировоззрения И. В. Гёте непо
средственно было связано с работой над фундаментальными изданиями доку
ментов и тематически изданными материалами, которые, с одной стороны, вро-
/у) де бы были доступны, но, с другой стороны, в силу географической распылен-
ности этих архивных собраний трудно досягаемы для исследователя.
В ФРГ - это архив Шиллера и Гёте в Веймаре, музей И. В. Гёте в Дюссельдорфе (фонд А. и Е. Киппенберг), документы музея-квартиры поэта во Франкфурте-на-Майне, архивные материалы в национальных библиотеках немецкого шрифта Лейпцига, Франкфурта-на-Майне и Берлина. Материалы русской «гётеаны» доступны для изучения в Российской Государственной библиотеке (Москва), Российской национальной библиотеке (Санкт-Петербург) и библиотеке Института русской истории Российской Академии Наук.
Нам представляется, что понять философию вне личности невозможно:
fJDi до конца распознать мысль можно, лишь проникнув в душу мыслителя. Навер-
ное, в мире нет ничего занимательней, нежели души великих людей. Недаром Л. Фейербах считал, что благодаря творчеству возможно переселение душ. Он
писал: «Индусы знали переселение душ лишь до жизни и после нее. Но уже в жизни существует метемпсихоз. Это чтение... Какое громадное наслаждение -вселяться в душу Платона, Гёте!»1
Автору во многом близка точка зрения А. В. Гулыги, согласно которой культура сегодня возможна только как освоение традиции. По Гулыге, философия может существовать только как история философии, как уяснение, распространение и осуществление мировой мудрости. Здесь А. В. Гулыга идет вслед за Гегелем, который утверждал, что философия — это история философии. Для Гегеля история философии - это история восхождения мысли к самой себе и, тем самым, нахождение самой себя, а поскольку философия есть движение духа к самопознанию, его саморазвитие к абсолютному знанию, постольку философия и история философии оказывались тождественны.
А. В. Гулыга недаром считал, что при изучении того или иного философского учения необходимо проникновение в индивидуально-неповторимый мир творца. Ведь философия - всегда свидетельство единичного сознания. Внутренний мир человека, субъективность, личностное начало - такая же, если не большая, реальность, чем мир внешний. Философия, таким образом, предстает здесь одновременно и как исповедь, но и как недоступная другим тайна, о которой можно только догадываться. Но догадываться можно и нужно, это — единственный способ проникновения в сферу рождения идей .
И все же главная трудность, которая возникает в историко-философском исследовании наследия такого великого мыслителя, как Гёте, состоит в следующем: его личность можно рассматривать как «метод», посредством которого «идея» целого как бы опережает, обгоняет развитие частей. В результате возникает опасность подмены бытия такой личности, как Гёте, существующими представлениями о нем (чисто фрагментарными).
1 Фейербах Л. История философии. М., 1974. Т. 1. С. 435.
2 Гулыга А. В. //Алексеев П. В. «Философы России XIX - XX столетий». Энциклопедия. Изд. 3-е. М., 1999. С.
229 - 230.
Методологическая база диссертационного исследования основана на идее перерастания системного видения мировоззрения И. В. Гёте в целостное. При этом мы отталкивались от принципа системности, применение которого обусловлено необходимостью нахождения логических связей между составными частями такого сложного и многогранного структурного образования, как мировоззрение Гёте, а также установления, таким образом, внутренней целостности и качественной определенности мировоззрения. Данный принцип был использован также для приведения в систему отдельных результатов самого диссертационного исследования.
Диссертант применил не только исходные принципы, законы и категориальный аппарат диалектики, понимаемой как метод исследования отношения человека к миру, как общая теория их взаимоотношения, но и основные методологические начала истории философии как науки и важнейшие среди них:
методы историко-философского анализа, ориентированные как на объективную полноту исследования, так и на его критический характер;
культурологический подход, направленный на установление духовных связей и ориентации Гёте-мыслителя;
компаративистика, т. е. сравнительный анализ основных мотивов и положений философского мировоззрения И. В. Гёте и мыслителей прошлого и настоящего.
В диссертации использованы элементы психологического подхода, поскольку духовный мир личности, процессуальная сущность сознания и психики выступают у Гёте центральными моментами исследования на протяжении всего его творчества.
При изложении материала используются в равной мере, хотя и не одновременно, биографический и тематический подходы. Это вызвано в первую очередь тем, что биографический подход помог бы проследить только духовную эволюцию мыслителя в контексте исторической эпохи. Тогда как тематический подход все-таки ограничил нас рамками критико-аналитической работы, что, безусловно, влияет на динамику излагаемого материала. Это особенно
важно, если учесть, что многие идеи высказывались Гёте на протяжении длительного времени и, позднее, пересматривались им на новом этапе собственной эволюции. Здесь уместно вспомнить точку зрения В. В. Зеньковского, писавшего, что «задача историка не в том, ведь, заключается, чтобы реконструировать взгляды данного автора и придать им известную систематичность, а в том, чтобы уяснить те темы, которые преимущественно определяли творчество данного автора, и те интуиции или исходные построения, которые направляли это творчество».1
Научная новизна диссертации заключается в исследовании и создании авторской концепции философских оснований мировоззрения И. В. Гёте и может быть конкретизирована в виде следующих положений, выносимых на защиту:
обосновано, что системообразующим элементом философских оснований мировоззрения Гёте выступает идея «продуктивности», позволяющая объединить в одно целое науку, искусство и жизнь;
выявлено, что духовное «Я» Гёте выступает одновременно в трех своих основных формах: внешнего созерцания (устойчивая картина мира), внутреннего созерцания (оценка жизни) и мышления (целеполагающая идея). Проинтегрированный таким образом духовный мир Гёте, и составляет суть его философского мировоззрения;
доказано, что структурные компоненты гётевского мировоззрения соединены в одно целое отнюдь не механически, то есть не только связаны в пространстве и времени внешней связью, но и проникнуты внутренним единством смысла;
установлено, что «продуктивность» у Гёте обнаруживает себя в «антиципации», или предвосхищении, которое выступает в качестве важнейшего условия расширения горизонта теоретического и практического знания;
1 Зеньковский В. В. История русской философии. В 2-х т. Т. 2. Ч. 2. - Л., 1991. С. 232.
обнаружено, что, разграничивая понятия духовной и абсолютной деятельности, Гёте стремился показать всю опасность квазипродуктивности, заключающейся в прямом и суетливом отождествлении «Я» философа с создаваемой им системой;
в связи с этим обосновано, что отличительной чертой мировоззрения Гёте выступает благоговение перед природой, жизнью, какой она есть на самом деле, а не жизнью, какой она должна быть с точки зрения тех трансцендента-листов (К. Л. Рейнгольд, ранний И. Г. Фихте), которые стремились всю действительность «растворить» в чисто гносеологическом «Я»;
выявлено, что невозможность искусственного отделения Гёте-поэта от Гёте-ученого вырастает из глубоко целостного и пластичного характера его мировосприятия. В данном отношении искусство становилось у него таким же интерпретатором мировых тайн, как и наука, только в несколько ином смысле;
обнаружено, что данный смысл раскрывается в контексте анализа проблемы соотношения творчества и естественного чуда. Истинно продуктивным для Гёте выступает так называемое реальное или естественное чудо, уходящее своими корнями в творческие потенции человека;
установлено, что если «сверхъестественное» для Гёте чаще всего служило синонимом того в природе, что еще не познано, то «мистическое» понималось им как нечто входящее в саму структуру мировоззрения и воплощенное в слове и образе того, что нельзя, да и не нужно постигнуть и выяснить однозначно и до конца;
дан анализ вклада Гёте в естествознание. В связи с этим установлено, что Гёте исходил из идеи одновременно и совершенно равноправного применения методов анализа и синтеза, выступая в то же время противником одностороннего применения аналитического метода, которым, по его мнению, увлекались сторонники ньютоновской парадигмы в естествознании;
в диссертации на базе исследования трагедии «Фауст» проанализированы парадоксы и противоречия, связанные с демиургическими потенциями человека. Диссертант доказывает, что в современных кризисных условиях, когда
под угрозу поставлены сами основания человеческого бытия, эта трагедия может быть рассмотрена как некий «механизм» предостережения, созданный гением, не только обогнавшим свое время, но впитавшим в свою духовную сущность лучшие пласты духовной культуры человечества;
диссертант пришел к выводу, что Гёте была выработана новая смысловая реальность, которая и по сей день обеспечивает продуктивным творческим потенциалом как науку, так и философию, литературу и религию, ибо эта реальность исходит из сознающего самого себя человеческого бытия.
Теоретическое и практическое значение диссертационного исследования состоит в том, что полученные результаты и выводы позволяют реконструировать мыслительную ситуацию, приводящую к интегративным тенденциям в науке и культуре. Проинтегрированный нами духовный мир Гёте, состоящий как бы из трех «царств»: действительности, ценности и смысла, - составляет такой исток культурного бытия, который в эпоху господства техники не позволяет этому бытию окончательно распасться на части, так что такие мыслители, как Гёте, не только раскрывают свой потенциал в веках, но и удерживают эти века от распада; являются, так сказать, носителями «совокупного времени» (говоря словами И. Г. Фихте).
Работа имеет не только историко-философское, но и историко-культурное значение. Результаты настоящего диссертационного исследования могут быть использованы в обобщающих трудах по проблемам истории немецкой и мировой философской мысли, а также при чтении лекционных курсов по истории западной философии, культуры и литературы и специальных курсов по немецкой философии и культуре для студентов философских специальностей.
Апробация работы.
Материалы исследования докладывались и обсуждались на заседаниях Регионального отделения Российского философского общества в течение 1999 — 2002 гг., на совместных научных семинарах кафедр истории философии и социальной философии Оренбургского государственного университета, на Региональных симпозиумах «Мудрость бытия и пошлость быта» (Оренбург, 1999),
«Обретение и постижение духовности» (Оренбург, 2000), «Духовность и госу-
\*yj дарственность» (Оренбург, 2001), на ежегодных Международных научно-
практических конференциях в Оренбургском государственном университете (1999-2002), на Международном симпозиуме, посвященном 10-летию Уфимского общества им. И. Г. Фихте (Уфа, 2001), на III Российском философском конгрессе (Ростов-на-Дону, 2002).
Ряд положений и выводов работы положен в основу специальных курсов
«Философское значение немецкой литературы XVIII-XIX вв.» (Оренбургский
государственный университет, 2000-2002), «Актуальные проблемы немецкой
|^S классической философии» (Оренбургский государственный университет, 2000-
2002), «История западной философии» (Оренбургский филиал Уральской Академии государственной службы, 1999-2002). Кроме того, материалы исследования используются нами в работе аспирантских семинаров «Немецкая классическая философия и современность» и «Философия и литература» (Оренбургский государственный университет, кафедра социальной философии) и в индивидуальной подготовке аспирантов.
По теме диссертации автором опубликовано 16 работ, в том числе моно-
i^ графии «Трагедия И. В. Гёте «Фауст»: опыт философского комментария»
(Оренбург: Издательство ОГУ, 2001); «Философия Иоганна Вольфганга Гёте»
(Оренбург: Издательство ОГУ, 2002); «Философия Иоганна Вольфганга Гёте»
(2-е издание, испр. и доп.; Екатеринбург: Издательство УрГУ, 2003).
Философия в структуре мировоззрения Гёте
Как известно, Иммануил Кант отмечал, что в философии нецелесообразно начинать с дефиниций. Сова Минервы вылетает в сумерки. Нам представляется, что смысл этой гегелевской метафоры состоит в том, что прозрение приходит лишь «после», а не «до». Подобно этому философская мудрость (знание) не может быть неким изначальным, но лишь последующим. Необходимо подчеркнуть, что есть вещи, чья возможность может осознаваться только благодаря их действительности. Их мы и называем оригинальными, самыми изначальными продуктами деятельности. Ведь то, что было создано согласно имеющемуся понятию, трудно назвать оригинальным. Начало философии и всякой мудрости есть удивление.
Однако мудрость - не нечто только заданное, к ней приходят, порой после кропотливых усилий и душевных мук. Дефиниции в философии, которые благодарными потомками воспринимаются как вершины мудрости, есть завершающее, а не исходное. Они отнюдь не очевидны в начале и могут быть выведены, доказаны и оправданы лишь в конце процесса рефлексии. Пафос философии определяется реальными отражениями — переработкой содержания и представления в ходе освоения бытия, сотворения культуры, «обработки» людей друг другом. Поэтому философское знание развертывается как экспозиция (а не конструирование) понятий, оценивающих конкретные условия, тенденции и характер миропонимания, мыслительного «возделывания» мира. В философии важны не только, и даже не столько выводы, а сам поиск, сама работа мысли.
М. Мамардашвили совершенно прав, когда говорит о том, что природу философии мы знаем, когда «мы уже в философии». Он отмечает, что философию нельзя определить и ввести в обиход просто определением или суммой сведений в какой-то области, выделенной этим определением. Попытка же определить фундаментальные понятия, в том числе и мировоззрение, чаще всего рассеивает нашу первоначальную интуитивную ясность, «затемняет» понятия .
Любое определение философии можно рассматривать как разновидность догматизма; философия или неопределима, или являет собой незамкнутую совокупность всех определений. Вспомним ту сцену из «Фауста», когда «вылупившийся» из пуделя Мефистофель впервые предстает перед ученым, который спрашивает его: Как ты зовешься? На что черт ему ответствует: Мелочный вопрос Вустах того, кто безразличен к слову, Но к делу лишь относится всерьез И смотрит в корень, в суть вещей, в основу . Гёте понимал, что назвать что-то и определить, классифицировать еще не означает понять. «Ничего в жизни не опасался я так, как пустых слов» , - вырвалось у него однажды. В «Кротких ксениях» он обращается к «языковеду»: Анатомируя слово, ты труп рассекаешь бездушный, Жизнь и красу не задев скальпелем грубым своим 4. Да и его Фауст, переводя начальные строки Евангелия от Иоанна, говорит: Ведь я так высоко не ставлю слова, Чтоб думать, что оно всему основа .
К. Свасьян в этом плане совершенно справедливо замечает, что неприязнь к «пустым словам» выступает едва ли не самым существенным лейтмотивом гётевского мировоззрения. Действительно, многие слова лишены созерцательности и предметности. Они - продукт рассудка, который порой уничтожает присущее им самим содержание.
Андрей Белый в своей книге «Рудольф Штейнер и Гёте в мировоззрении современности» писал: «Мы, увы, любим термины не настоящей любовью: в терминах любим мы, увы, звуки слов, оттого наши взгляды - абстракции, конкретное понимание которых вызывает ужас; от... мыслительной жизни бежим мы в звук слова мысли: в произнесение мнений; оттого-то мы интеллектуального созерцания боимся как жизни, предпочитая ему его звуковую абстракцию;... понимание мы к понятию сводим: понять - взять понятием; понимание же есть нечто обратное: взятие понятия мыслью» .
Созвучны этим словам мысли Г. Шпета, размышляющего над насилием понятия термином, словом: «Понятие вынуждено расстаться со своей живой формой, с не стертым внутри его генезисом, с заложенным внутри его историческим постижением. «Понятия» - не дикие звери, которых следует держать в клетках»3.
Хосе Ортега-и-Гассет в своей работе «Дегуманизация искусства» не только высказывает созвучные многим раздумьям Гёте мысли, но и ссылается на него, когда пишет: «Связь нашего сознания с предметом состоит в том, что мы мыслим их, создаем о них представления. Строго говоря, мы обладаем не самой реальностью, а лишь идеями, которые нам удалось сформировать относительно нее. Наши идеи как бы смотровая площадка, с которой мы обозреваем весь мир. Гёте удачно сказал, что каждое новое понятие - это как бы новый орган, который мы приобретаем. Мы видим вещи с помощью идей о вещах, хотя в естественном процессе мыслительной деятельности не отдаем себе в этом отчета, точно так же как глаз в процессе видения не видит самого себя. Иначе говоря, мыслить - значит стремиться охватить реальность посредством идей.
Однако между идеей и предметом всегда существует непреодолимый разрыв. Реальность всегда избыточна по сравнению с понятием, которое стремится ограничить ее своими рамками. Предмет всегда больше понятия и не совсем такой, как оно. Последнее всегда только жалкая схема, лесенка, с помощью которой мы стремимся достичь реальности. Тем не менее, нам от природы свойственно верить, что реальность - это то, что мы думаем о ней; поэтому мы смешиваем реальный предмет с соответствующим понятием, простодушно принимаем понятие за предмет как таковой»1.
Общие тенденции развития естествознания в эпоху Гёте и его понимание науки о природе
Мы уже писали о том, что восемнадцатое столетие было удивительным временем. Наши современники, привыкшие к чудесам века двадцатого, пресыщенные достижениями науки и сытые лицезрением красот как массового, так и высокого искусства, могут, конечно, свысока смотреть на своих предшественников из того уже довольно давнего времени. Но «веков связующая нить» - это ведь не просто метафора. Корни многих наших современных научных триумфов и ошибок лежат именно в том «галантном» восемнадцатом веке.
Гёте прожил в восемнадцатом веке полсотни лет, не говоря уже о том, что захватил и целую треть девятнадцатого столетия. Философское и научное мировоззрение Гёте формировалось в полных противоречий условиях развития научной мысли и научных достижений своей эпохи. Духовный облик Гёте будет неполон, если не учитывать его научных занятий. Поэзию Гёте, все его творчество нельзя понять, не зная его страстного стремления постигнуть природу не только средствами искусства, но и путем науки.
Чрезвычайно широким представляется круг его научных интересов. Он стремился охватить мысленным взором природу во всех ее аспектах. Гёте занимался биологией в целом и ботаникой, зоологией, анатомией, остеологией в частности; его интересовали химия, физика, геология, география, метеорология. Специалисты, при всей противоречивости своих оценок, часто утверждают, что Гёте является создателем сравнительной анатомии, современной морфологии растений, физиологической оптики. Он ввел в научный оборот понятия гомологии, морфологии, морфологического типа, метаморфоза. Именно благодаря Гёте наука обогатилась идеей ледникового периода.
Но все же Гёте не часто решался на публикацию своих естественнонаучных работ. Очень многие его прозорливые высказывания содержались в личных письмах или же были увековечены Эккерманом, не особенно-то понимавшим их суть. Сам Гёте, наверное, не мог забыть, как в 1800 году он решился направить в редакцию солидного научного журнала небольшие статьи, выдающиеся для того времени по смелости мысли. Эти статьи вернулись без объяснения мотивов отказа. Профессор, вернувший работы Гёте, был, по нынешней терминологии, чем-то вроде председателя редколлегии журнала. Его имя теперь не скажет ничего даже специалисту-биологу, хотя он, разумеется, мнил себя выдающимся ученым, а великого поэта - безграмотным дилетантом. Конечно, Гёте-министр, как лицо, облеченное административной властью, был в силах напечатать статьи вопреки всем этим вагнерам, упрямым и спесивым блюстителям чистоты храма науки, но он не стал этого делать. Эта история, в целом, показательна для характеристики отношения так называемых «профессионалов» к научной деятельности Гёте.
Горечь и обида слышатся в следующих словах мыслителя: «Никогда я бы не познал людской мелкости, никогда бы не понял, как мало интересуют людей подлинно великие цели, если бы не подошел к ним с моими естественноисто-рическими методами исследования. Тут то мне и открылось, что для большинства наука является лишь средством к существованию и они готовы обожествлять даже собственное заблуждение, если оно кормит их»1. Так и хочется добавить к этому, что реальное положение дел со времен Гёте мало изменилось; может быть, правда, бездарей стало еще больше, а посредственностей, мешающих подлинным талантам двигать вперед науку, расплодилось в неимоверном количестве, ибо подобное чаще всего рождает подобное себе. Недаром Гёте высказался столь жестко о таких ученых мужах: «Слишком велика масса неполноценных людей, которые влияют друг на друга и воздвигают друг на друге свое ничтожество»1.
Систематизации научного наследия Гёте мы обязаны прежде всего Рудольфу Штейнеру (1861 - 1925) - писателю, ученому, активному члену теософского общества. Как мы уже упоминали, перу Штейнера принадлежит интересная и до сих пор не утратившая своей актуальности книга «Мировоззрение Гёте» ("Goethes Weltanschauung"), написанная им в 1897 году.
Как естествоиспытатель, Гёте не оставался без внимания исследователей, причем оценки его наследия в этой области были самые противоречивые. Скажем, Р. Магнус2 оценивает сделанное Гёте на поприще естествознания исключительно высоко, а И. Кольбругге3 или Ч. Шеррингтон4, не говоря уже о пасквильной книге мадам Людендорф, не только отказывают Гёте в праве называться естествоиспытателем, но и подчеркивают вред, якобы нанесенный его теориями развитию науки. Мадам Людендорф, супруга известного генерала времен Первой мировой войны, вообще утверждала, что все произведения Гёте написал Шиллер, в благодарность за те услуги, которые ему оказал веймарский первый министр.
В нашей стране в советское время над исследованием проблемы «Гёте как естествоиспытатель» плодотворно работал И. И. Канаев, оставивший две работы: «И. В. Гёте. Очерки из жизни поэта-натуралиста» (М., Л., 1964) и «Гёте как естествоиспытатель» (Л., 1970).
Литература о Гёте-естествоиспытателе довольно обширна, поэтому в настоящей главе мы затронем проблему естествознания в структуре мировоззрения мыслителя как важнейшей сферы приложения его продуктивного творческого духа.
Научные взгляды - прямое отражение уровня развития общества, неотрывная часть мировоззрения. Именно в этом направлении, видимо, размышлял Гёте, когда высказал Эккерману сентенцию, долго выглядевшую несколько загадочной: «История науки - большая фуга, в которую мало-помалу вступают голоса народов»1. Научные теории и гипотезы Гёте стремился рассматривать в становлении, в развитии.
Возникновение естествознания в современном смысле этого слова принято традиционно связывать со второй половиной XV века. В XVII веке, по оценке исследователя истории науки Д. Бернала, окончательно складывается экспериментальная наука2. Во второй половине XVIII - начале XIX века в науку и, прежде всего, в естествознание все более и более проникают материалистические идеи. В середине XVIII века Иммануил Кант выдвинул свою космогоническую теорию, согласно которой мир произошел естественным путем, при посредстве сил, присущих самой материи. В своей работе «Всеобщая естественная история и теория неба» (1755) он утверждает, что для объяснения явлений мира необходимо обратиться к самой природе, а не искать движущих сил развития за ее пределами.
Наш М. В. Ломоносов примерно в это же время плодотворно работает над своими важнейшими открытиями, такими, как закон сохранения и превращения материи и движения, понимаемый им в качестве всеобщего закона природы, создание теории атомно-молекулярного строения материи, выдвижение идеи развития геологических слоев Земли.
В то время физика и химия обретают облик, близкий современному. В этих науках достигаются значительные результаты: открыт электрический ток, исследуются его магнитные, тепловые и химические свойства. Опостен Френель, основываясь на опытах голландца Христиана Гюйгенса, разработал вол- новую теорию света. Антуан Лавуазье открыл кислород и опровергнул метафизическую теорию флогистона, экспериментально доказал закон сохранения вещества в химических реакциях. Джон Дальтон высказал глубокие идеи в области атомистики, первым определив атомные веса ряда элементов.
Гёте и античность
Гёте превосходно был знаком с наследием античности, которую знал и любил. Культура Древней Эллады особенно привлекала его. Вспоминая о своей молодости, он писал Кнебелю (письмо от 9 ноября 1814 года): «Я пировал как за гомеровским, так и за нибелунговским столом, но для своей личности я не нашел ничего более подходящего, чем широкая и глубокая, всегда живая природа и произведения греческих поэтов и ваятелей»2.
Гёте всю жизнь мечтал о жизненной полноте, жизненной гармонии, которую он во многом видел в духе греков. В 1817 году он восклицал: «Каждый пусть будет греком! Но только пусть будет!»1. Исследователи неоднократно Л7 отмечали огромное влияние античного наследия особенно на конец XVIII сто летия. А. В. Михайлов в связи с этим утверждает: «... говоря о «живой» антич ности как культурном факторе, я обязан сказать, что она еще и не кончилась к этому времени»2. В другом месте он же говорит: «... античность выступает в исторической драме рубежа веков в качестве живого действующего лица - от нюдь не как некий отдаленный объект знания или культурно-типологическая отвлеченность. И в самом непосредственном смысле живой участник этой дра мы - Гёте, в творчестве которого сама густота и теснота идей эпохи обретает вполне отчетливые черты, причем во всей своей полноте!... Оба названных персонажа всей этой драмы - Гёте и античность - с самого начала пребывают в закономерной и глубокой сопряженности»3.
В конце XVIII столетия Гёте работал над эпосом об Ахилле, ощущая себя одним из гомеридов. Его пронзало желание быть греком, испить из неиссякающего источника античного наследия. Субъективность его мечты и порыва поддерживалась исторической возможностью. Конечно, можно было, как это предлагали гуманисты, разыгрывать пиры наподобие древнегреческих, но это обозначало бы лишь усвоение готового культурного штампа, - не более. Гёте не просто стремился усвоить и впитать в себя готовое слово культуры. Работая над «Ахиллеадой», он осознал, что не в состоянии просто копировать Гомера на риторический манер, то есть, лишь повторяя и варьируя уже сказанное. Он жаждал синтеза своих творческих потенций с греческим гением, и он добивался этого синтеза в своем творчестве. Его слово становилось отпечатком жизненной полноты и подлинности греков, но не просто как готовый риторический штамп.
Аристотель привлекал внимание Гёте прежде всего как автор «Физиономики» (анонимной книги, которую ему ошибочно тогда приписывали), как сравнительный анатом, как исследователь проблемы цветности (хроматики), как теоретик трагедии и т. д.
«Аристотель же, - писал он, - стоит перед миром как муж, как строитель. Здесь он оказался, и здесь он должен орудовать и творить. Он справляется о поле действия своего, но не более, пока он не найдет нужную основу. Все остальное, с этого пункта и до центра Земли, ему безразлично. Он обводит огромный основной круг для своего здания, добывает материалы со всех сторон, приводит их в порядок, наслаивает их друг на друга и поднимается таким образом вверх в виде правильной пирамиды, тогда как Платон взмывает в небо наподо-бие обелиска, даже заостренного пламени» . Эккерман передает следующие слова Гёте: «Аристотель видел природу зорче, чем кто-либо из новейших ученых, но в своих выводах был очень уж скоропалителен. К природе надо подходить почтительно и неторопливо, чтобы чего-нибудь от нее добиться»3. «Страницы огромны и дивно сокращены слова»4, - так Гёте говорил о природе.
Гёте писал Цельтеру: «Если бы теперь, в спокойные времена, я располагал юношескими силами, то я бы полностью отдался греческому (Dem Griechischen), несмотря на все трудности, которые мне известны. Природа и Аристотель стали бы моей целью. Это непостижимо, как много этот человек видел, высматривал, созерцал, замечал, хотя, правда, при этом несколько спешил с объяснениями» (письмо от 23 - 29 марта 1827 г.). Отношение Гёте к Аристотелю - интересный вопрос, пока еще недостаточно изученный в отечественной литературе. В Германии данный вопрос попытался исследовать Карл Шлехта1.
Сократ, Платон и Аристотель - вот три мыслителя, отношение к которым, как нам кажется, нельзя выразить более определенно, чем это делал Гёте: «Всякое возможное приближение как в целом, так и частично к этим трем - событие, которое мы чувствуем самым радостным образом и которое всякий раз мощно способствует нашему образованию»2.
Зная хорошо латинский язык и несколько хуже греческий, Гёте достаточно свободно мог читать античных авторов в оригинале. Он был хорошо осведомлен о писателях классической Эллады и римской эпохи. В капитальном двухтомном труде Грумаха3 систематизированы практически все высказывания Гёте об античных авторах из всех областей искусства и науки; эта книга особенно наглядно показывает обширность познаний Гёте, относящихся к данной области. Невозможно перечислить всех философов римской эпохи, известных Гёте. Смолоду он любил стоиков, читал Эпиктета, Сенеку, Марка Аврелия. Одно время увлекался Лукрецием. Философскую поэму последнего «О природе вещей» долгие годы переводил друг Гёте Кнебель, и поэт подробно обсуждал с ним эту вещь. Он ее ценил не только с философской стороны, но и как выдающийся пример изложения в поэтической форме научных идей, чем с успехом занимался и сам, создав цикл стихотворений о метаморфозе растений и животных.
Замысел Гёте и оценки его философами
«Фауст» справедливо признается главным творением продуктивного духа Гёте. Каждая строчка этого бессмертного произведения поражает своей емкостью, неземной красотой и в то же время простотой, уместностью, яркой афористичностью. Гёте работал над ним на протяжении шести десятилетий. Какие бы творческие планы ни увлекали Гёте, как бы ни был занят он государственными делами, он неизменно возвращался к работе над «Фаустом». Можно сказать, что главный герой трагедии прожил человеческую жизнь. И в то же время «Фауст», как труд всей жизни Гёте, в наибольшей степени отображает личность поэта в ее главных моментах и в ее эволюции. Поэт и мыслитель не только проецировал свое «я» на колоссальный сюжет, но и познавал через него самого себя. "Ungeheuer" - это слово, которым Гёте охарактеризовал сюжет и материал своего творения, можно перевести на русский язык как «колоссальный», «чудовищный», «нечеловеческий».
Не следует также забывать и о том, что за годы, на протяжении которых создавался «Фауст», Европа фактически перешла от феодального к буржуазно-капиталистическому строю. В этой бурной обстановке создание шедевра проходило сложно: у автора возникали сильные сомнения, колебания, процесс работы останавливался, прерываясь порой на десятилетия, но оторвать от работы над «Фаустом» Гёте не могло ничто. Сам он писал, что «привязан к этому виденью»1 (gebunden an dies Gesicht). В связи с этим вспоминаются следующие слова К. Юнга, в которых, на наш взгляд, хотя и допущено некоторое преувеличение, но все-таки содержится рациональное зерно: «Работа есть судьба автора и определяет его психологию. Не Гёте производит «Фауста», но какой-то психический компонент «Фауста» производит Гёте. Автор представляет собой в наиболее глубоком смысле Инструмент и в силу этого подчинен своему творению»2... В этих словах до некоторой степени ощущается та мысль позднего Фихте, высказанная им в «Фактах сознания», согласно которой не человек владеет знанием, а Знание человеком, причем знание понимается им как некая единая духовная жизнь, которая является создателем всех явлений и самих являющихся индивидов. Идея «продуктивности» Гёте и выступает в качестве такой жизни, которая обеспечивает индивидуально-творческий процесс. Впрочем, многие ученые, занимающиеся тайнами и проблемами литературного творчества, неоднократно высказывали мысль о том, что не только автор определяет содержание и форму, ход событий в своем творении, но и само произведение, его внутренняя логика, поступки персонажей влияют, в какой-то мере, на замысел автора и меняют его первоначальный замысел. Этот внутрилогиче-ский фактор и выступает в качестве такого элемента духовной жизни, которая поддерживает человека во всех его духовных начинаниях.
Н. Вильмонт прекрасно пишет об эволюции замысла поэта: «Гёте начал работать над «Фаустом» с дерзновением гения. Сама тема «Фауста» - драма об истории человечества, о цели человеческой истории - была ему во всем ее объеме еще неясна, и все же он брался за нее... Как жители песчаной кремнистой страны умно и ревностно направляют в свои водоемы каждый просочившийся ручеек, всю скудную подпочвенную влагу, так Гёте на протяжении долгого жизненного пути с неослабным упорством собирал в своего «Фауста» - каждый пророческий намек истории, весь подпочвенный исторический смысл эпохи»1.
Само имя Фауста уже давно стало нарицательным. Фаустовский человек, фаустовская техника, фаустовская душа, фаустовская культура... Мы часто употребляем эти словосочетания, не задумываясь над тем смыслом, который в них заключен. Недаром Шпенглер писал, что «Фауст - это портрет целой культуры». Само выражение das Faustische - фаустовские черты - трактовалось по-разному, иногда трудно разобраться в том, какой смысл вкладывал в это понятие тот или иной критик. Недаром Р. Фриденталь в монографии «Гёте, его жизнь и время» пишет, что «Фауст имеет тот смысл, который вкладывает в него исследователь» . Недаром Герман Гримм считал это творение проблемой, сроки разрешения которой измеряются тысячелетиями.
Образом Фауста поэт «заболел» еще в конце 60-х годов XVIII века. Именно тогда в его ранней драме "Die Mitschuldigen" ("Совиновники") появляется в первый раз имя Фауста. Это раннее творение относится к 1768-1769 гг., то есть, в то время поэту было всего двадцать лет. В марте 1832 года, за несколько дней до своей смерти, Гёте писал в письме к Вильгельму Гумбольдту: «Уже тому более 60 лет, как в юношеские годы концепция „Фауста" явственно открылась мне, хуже обстояло дело с композицией»3.
Образ Фауста, как и представление о человеческой личности в целом, складывался у Гёте постепенно. Но философский взгляд на жизнь человека как «саморазвитие энтелехической монады» присутствовал уже в первоначальных набросках. Содержательное оформление этих представлений происходило под влиянием жизненного опыта поэта, событий его бурной эпохи. Обычно в «Фаусте» видят замкнутый цикл единичного существования, либо рассматривают его как обобщенный образ человечества, так что произведение в целом видится как бы комментарием к мировой истории. Недаром сам Гёте говорил о своей «чудовищной мысли» представить «в драматической форме всю жизнь человечества»1.
Г. Курсанов пишет по этому поводу: «Фауст» Гёте - одно из величайших творений мировой философской мысли, наполненное непреходящим идейным содержанием целой исторической эпохи. Более того, в непрекращающемся конфликте Фауста с его окружением, в его неутомимых поисках и в упорной борьбе за истину, за счастье человека, за смысл человеческой жизни Гёте, великий поэт и философ, увидел исторический путь всего человечества, которое вышло из тьмы прошлых веков на дорогу свободной и многогранной творческой деятельности. Этот путь человечества сложен и противоречив, тысячи препятствий и враждебных сил противодействуют человеку в его стремлении достичь великой цели»2.
Однако ритм индивидуального существования в своих принципиальных чертах совпадает с ритмом развития не всего человечества, не всей человеческой истории, но, прежде всего, конкретного поколения и конкретной исторической эпохи. Известно высказывание самого Гёте: «...почти вся первая часть субъективна. Она написана человеком, более подвластным своим страстям, более скованным ими, и этот полумрак, надо думать, как раз и пришелся людям по сердцу. Тогда как во второй части субъективное почти полностью отсутствует, здесь открывается мир, более высокий, более обширный, светлый и бесстрастный, и тот, кто мало что испытал и мало пережил, не сумеет в нем разо-браться» . Эти слова о «субъективности» первой части «Фауста» и «объективности» второй, как и общий план трагедии, по существу, утверждает следующее представление о развитии личности: от самоутверждения через кризис индивидуалистического сознания к деятельному познанию и к творчеству ради общего блага.
«Фауст» Гёте, как отражение представления о личностной эволюции, был связан с диалектикой индивидуального и исторического бытия. Известная завершенность, свойственная осуществившемуся природному ритму индивидуального бытия, как и завершенность исторической эпохи относительна. Каждый человек и каждая эпоха должны повторить этот ритм, диалектически снимая предшествующий опыт. Представление о «спиралевидном» развитии природы и общества было присуще Гёте как диалектику.
Сам Гёте в беседе с Генрихом Луденом в Йене сказал об «идее» своего шедевра следующее: «Есть в «Фаусте» высший интерес - это идея, которая воодушевляла поэта, идея, которая все отдельное в поэме связывает в целое, будучи законом для всего отдельного, которая всему отдельному придает его значение». И далее продолжил: «Поэту не следует быть своим собственным толкователем, не должен же он заботиться о переложении своего создания на язык обыденной прозы; тогда он перестанет быть поэтом. Поэт свое творение приносит в мир, а уж исследовать, что он хотел сказать своим творением, - это занятие для читателя, эстетика, критика»1.
