Содержание к диссертации
Введение
II. Глава I. Проблемы описания эпического нарратива 25
1.1. Жанрово-тематический состав русского эпоса 28
1.2. Система персонажей русской былины 40
1.3. Элементарный эпический сюжет (ЭЭС) 54
III. Глава II. Типология содержательных элементов былинного сюжета: базовые модели эпического нарратива 76
2.1. Модели героическое детство и получение силы/богатства в системе ЭЭС былин 76
2.2. Модель воинские коллизии 99
2.3. Модели матримониальные коллизии и любовные приключения 118
2.4. Модели соперничество и конфликты 143
2.5. Модель смерть/гибель героя 155
IV. Глава III. Конгломерация, трансформация, модификация эпических сюжетов 161
3.1. Проблема изменения эпических текстов 162
3.2. Основные типы соединения элементарных сюжетов былины 168
3.2.1. Конгломерация 171
3.2.2. Модификация 173
3.2.3. Трансформация 177
3.3. Механизмы структурной организации былинных новообразований 178
V. Заключение 207
VI. Список сокращений и источники 216
VII. Список использованной литературы 219
VIII. Приложение 1 253
IX. Приложение II 258
X. Приложение III 267
XI. Приложение IV 292
XII. Приложение V 299
- Жанрово-тематический состав русского эпоса
- Модели героическое детство и получение силы/богатства в системе ЭЭС былин
- Модели матримониальные коллизии и любовные приключения
- Основные типы соединения элементарных сюжетов былины
Введение к работе
Постановка проблемы и актуальность исследования
В диссертации рассматриваются сюжетные и структурные особенности русских былин и делается попытка типологии сюжетов. Хотя накопленного материала достаточно для раскрытия закономерностей сюжетосложения (гипотетическое, но маловероятное появление новых вариантов былин1 не может существенно изменить всю картину в целом), в эпосоведении до сих пор не существует достаточно убедительных и логически непротиворечивых работ, в которых классификация сюжетов русских эпических песен основывалась бы на структурных особенностях самих текстов.
Между тем, исследование приемов сюжетосложения остается актуальным для прояснения некоторых вопросов, дискутируемых в современном эпосоведении, и для решения целого ряда исследовательских проблем. Во-первых, изучение былин в данном аспекте позволяет адекватно сравнивать сюжетные элементы русского эпоса и целого ряда мировых эпических традиций. Во-вторых, исследование механизмов свертывания сюжета до ядерного мотива и развертывание мотива до сюжета позволяет по-новому взглянуть на вопросы контаминации эпических произведений, соотношения устных и письменных текстов, справиться с проблемой «разрушенных текстов», прояснить роль имени героя в русском эпосе. В-
1 См., например, [Корепова 1981]. Таков рукописный сборник вологодских старин (предположительно XVIII века), упоминаемый П. Н. Рыбниковым в письмах к П. А. Бессонову 4 марта и 22 апреля 1861 года [Рыбн. III: 238, 241]. Подробнее об этом см. [Иванова 2001: 111]. Ю.А.Новиков [2004] указывает на находку «полутора десятка былин, записанных в предреволюционные годы на северном побережье Кенозсра, на Почозере и <...> Ундозере <...> Публикация этих материалов заставит внести существенные коррективы в наши представления об эпической традиции Олонецкого края». Кроме того, см. [Астафьева 1994].
третьих, пересмотр сложившихся теорий сюжетообразования открывает новые перспективы в отношении проблемы «эпос и историческая действительность», поскольку именно анализ универсальных сюжетных схем и деталей, значимых для сюжета былин, дает возможность выявить их принципиальную «внеисторичность». В-четвертых, специализированный анализ эпических текстов предоставляет необходимые данные для адекватного понимания репрезентации «былинной темы» в других жанрах фольклора, в русской литературе и искусстве XIII—XX вв.
Мы сознательно ограничили некоторые аспекты исследования, отказываясь, в частности, от исторической стратификации материала и рассматривая его синхронный срез без предварительного установления эволюционных связей между текстами и группами текстов2, объединяющихся в версии и редакции. В рамках заявленного подхода диахронические связи текстов могут использоваться лишь в качестве дополнительных пояснений к анализу сюжетики, однако главной целью работы является установление моделей, лежащих в основе организации содержательных структур былины, и изучение закономерностей, осуществляющих взаимосвязь сюжетных элементов рамках моделей. Таким образом, главное внимание сосредоточено на сюжетно-мотивном уровне рассматриваемого материала, соответственно, предметом исследования является конкретные сюжеты и мотивы.
В основу настоящей работы положена гипотеза о том, что содержательные элементы былины структурируются в сюжет, подчиняясь восьми тематическим моделям как «биографического», так и «эпико-исторического» характера. Их набор составляет тот морфологический максимум, выход за пределы которого - невозможен или ограниченно возможен при появлении региональных трансформаций.
Данный подход принципиально отличается от методологии исследования, реализованной в работах Ю.И.Смирнова [1974, 2006], в основе которых лежит установление эволюционных связей между текстами и их группами.
При структурировании былинного сюжета используются, во-первых, универсальные элементы, характерные для большинства сюжетов русского эпоса (блоки «типовых» мотивов); во-вторых, элементы, специфичные для отдельных тематических групп сюжетов (набор семантических характеристик персонажа, мотивы, определяющие акции того или иного героя и связанные с соответствующей топикой); в третьих, уникальные элементы (характеризующие сюжетно-мотивные единицы одного-двух сюжетов).
В диссертации показано, что былинный текст состоит из отдельных частей, сюжетно отграниченных друг от друга. Воспроизведение в рамках каждой локальной традиции набора подобных элементарных фабульных конструкций, устойчивых в сюжетно-персонажном отношении и характеризующихся известной автономностью, дает основания говорить о таких повествовательных звеньях как о простейших сюжетах былинного текста. Для обозначения такой сюжетно завершенной единицы используется термин элементарный эпический сюжет (ЭЭС). Внутри выделенных моделей ЭЭС группируются в сюжетные типы. Необходимыми условиями для выделения групп ЭЭС являются: совокупность однородных сюжетообразующих мотивов (СМ), определенный набор персонажей, общность акций главного персонажа (или ситуаций, в которых он находится), атрибуты главного героя и характер самого действия. Дополнительными маркерами ЭЭС определенного типа являются орнаментальные мотивы и т. н. «лейтмотивы» .
Таким образом, исследование закономерностей сюжетосложения русских эпических песен позволяет создать типологию элементарных сюжетов и на ее основе их указатель.
Сюжетные элементы былин образуют повествовательную схему, которая включает события, концентрирующиеся главным образом вокруг
3 См. [Астафьева 1975; Богатырев 1971].
биографии главного героя. Так как сказители оперируют ограниченным набором сюжетных ситуаций и характеристик, то и герои русского эпоса обладают набором сходных коллизий, исследование которых позволяет говорить о сюжетной общности русских былин. Утверждение о сюжетной общности не включает мысль о региональном единстве сюжетных разработок той или иной темы: локальные традиции развивались достаточно динамично [Jakobson 1956].
Кроме того, в эпосоведении актуальна проблема жанровой характеристики эпических текстов. Согласно жанровой таксономии, сформулированной исследователями XIX в., былина, духовный стих, историческая песня являются различными жанрами - в противовес самой народной традиции, объединяющей в термине старина вместе с былиной «старшие» духовные стихи, «эпические» баллады и др. Для решения проблемы жанрового диапазона и жанрового ассортимента русской эпической традиции предлагается использовать модели жанрового уровня, соотносимые друг с другом, но различные по логике нарративного развертывания сюжетных элементов: собственно эпическую, сказочную, новеллистическую и модель балладного характера. Вышесказанное в полной мере относится к традиционной былине.
Категорию новых эпических образований мы предлагаем воспринимать
в качестве кластера (Рафаева), возникающего на пересечении основных
моделей эпического нарратива. Новейшие былинные образования можно
считать фольклорными текстами, уже потому подлежащими
фольклористическому изучению, что они конструировались внутри
определенных групп носителей традиции и, что вероятно, для носителей
традиции. Содержание былинных новообразований заведомо понятно
коллективу (учитывая их региональный характер), ему известны
фольклорные референции текста, потому адресат становится адресантом и
передает текст дальше. Иначе обстоит дело с единичными записями
новообразований- импровизаторскими опытами отдельных сказителей:
коммуникативный регистр подобных текстов входит в конфликт с их
содержанием. Думается, причины появления такого рода былин в
фольклорной традиции не случайны и обусловлены «зарядом» героики
сюжетных элементов прототипического текста. Кроме того, автор учитывает
и ряд периферийных случаев- так называемые новины (былины на
современную сказителям тематику), в которых главными героями
повествования становятся Ленин, Сталин, Троцкий, герои-папанинцы,
Чапаев. Их весьма позднее возникновение связано прежде всего с
импровизаторскими склонностями сказителей, от которых такие тексты были
записаны, и идеологическими интенциями собирателя, воплощающими
«социальный заказ» своего времени. Анализ подобных маргинальных
текстов чрезвычайно показателен для выявления структурных особенностей
самих былин. *
История изучения проблемы
В обзоре литературы кратко рассматриваются исследования, которые так или иначе относятся к типологии эпических (шире - фольклорных, если это имеет значение для нашей работы) сюжетов, к определению содержательных элементов текста и их классификации. Первые опыты изучения былины начинаются вместе с «открытием» русского эпоса и возникновением интереса к его собиранию и исследованию. Будучи частью истории отечественной фольклористики, эти исследования вместе с тем были связаны с развитием смежных дисциплин, в первую очередь лингвистики и литературоведения4. Былина исследовалась как фольклорный жанр со своей
Например, исследования Ф. Буслаева бесспорно относятся к области лингвистики, хотя и имеют значение для фольклористики, а работы А. Н. Веселовского представляют интересную модель развития теории мотива в фольклористике, перешедшую затем в литературоведение. А. Н. Афанасьев также уделял большое внимание развитию
историей, поэтикой и традицией бытования. Отечественными и зарубежными эпосоведами изучены вопросы связей былины и мирового эпоса, былины и сказки (А. Н. Веселовский [1975 и далее], А. И.Кирпичников [1883], С. К. Шамбинаго [1902], В.Ф.Миллер [1910 и далее], С. М. Боура [2002], Ф.Ойнас [1969, 1071], Е. М. Мелетинский [1963, 1998], Б.Н.Путилов [1964 и далее], Киуру [1989]; С.Ю.Неклюдов [1972 и далее] и др.), закономерности эпического творчества (А. Ольрик [1965]) проблемы бытования былин, специфики сказительских школ и сказительского мастерства (Д.С.Лихачев [1958, 1967, 1987]; Р. С. Липец [1951, 1969]; В.И.Чичеров [1965, 1956 а, 1958, 1982], А.Н.Власов [2000]), развитие и варьирование образа эпического героя (A.M. Астахова [1948]), методов хронологизации вариантов (П. Д. Ухов [1953, 1956, 1970], Т.Д.Иванова [1981]) и выявления фальсифицированных и книжнозависимых текстов (Ю. А. Новиков [2001]) и др5.
Однако анализ закономерностей сюжетостроения былины и построение на их основе классификации не являлись определяющими векторами в ряду исследовательских работ - в отличие от сказок, коллекции которых постоянно пополнялись, в связи с чем появилась необходимость ориентироваться в многообразии сказочных сюжетов и их многочисленных вариантов. Представляется, что опыт исследователей в классификации сказочных сюжетов позволяет выработать принципы, необходимые для описания былинной традиции.
В рамках историко-географической школы наряду с исследованием генезиса и развития сюжетов и мотивов, генетического родства сюжетов начинается эмпирическая деятельность по выявлению и отождествлению сюжетов и их вариантов, которая была так или иначе направлена на создание
эпосоведеиия, в «Поэтических воззрениях славян на природу» он пересказывает содержание статьи Ф. И. Буслаева «Эпическая поэзия» [1861:1-77].
5 См., например, обзор работ в работе С. Н. Азбелева [1977].
6 Об этом [Мелетинский и др. 2001; Рафаева 2006].
сюжетных классификаций. Успешным и наиболее известным результатом этой работы стал «Указатель сказочных типов», составленный финским ученым А. Аарне, расширенный и дополненный американским фольклористом С. Томпсоном. Список фольклорных сюжетов А. Аарне хотя и претендовал на универсальность, вызывал большое количество возражений: он не логичен, субъективен, категории не всегда исключают друг друга [Пропп 1928: 16]. Условно «тип-сюжет» (tale-type) отображается в номере типа; но нужно принимать во внимание возможность того, что исследователи могут отнести один и тот же фольклорный текст к различным типам; это, в свою очередь, отражается на конечном результате [Пропп 1928: 18].
Все эти замечания были сделаны по поводу указателя Антти Аарне, однако, они справедливы и для указателя мотивов С. Томпсона, столь же трудного для использования7.
Исследования сказки, объектом которых является типологическая близость сюжетов, структура сюжета и его единиц, поиск сюжетных инвариантов, и т. д., начинаются в России вместе с работами В. Я. Проппа, а позднее, в 60-е годы - во Франции и США под влиянием структурной лингвистики и успехов этнографической школы моделей культуры.
В эпосоведении наиболее весомыми для нас являются работы О. М. Габель [1927], А. П. Скафтымова [1924], А. М. Астаховой [1938, 1948], В.М.Жирмунского [1958, 1962], Е. М. Мелетинского [1963, 1998, 2003], Б. Н. Путилова [1975, 1999] и С. Ю. Неклюдова [1972, 1974,2003, 2004].
Попытка определить жанровые границы русского эпоса и составить указатель мотивов, «сюжетных ситуаций» и «повествовательных звеньев» былин была предпринята Л.А.Астафьевой [1977, 1988, 1993], хотя методологически это было сделано не последовательно; то же относится и к классификациям славянской баллады и русской былины Ю. И. Смирнова
См. более подробно о проблемах указателя в сборнике «Проблемы структурно-семантических указателей» [2006].
[1974, 2006]. Применительно к эпосу наиболее глубоко разработана система Х.Ясон [2002, 2006], которая предлагает не только парадигматическую классификацию элементарных сюжетов, но и, ориентируясь в основном на модель В. Я. Проппа, описывает их синтагматическую структуру, состоящую из «сегментов эпического повествования» (Epic Narrative Segments).
При первичном анализе сюжетов имеет смысл рассматривать эпический материал в синхронном срезе, что позволяет каталогизировать и структурировать содержательные элементы былин. Такой принцип научных изысканий (при вариации задач и методов работы) в эпосоведении уже
применялся . Наша задача в данной части исследования может быть сформулирована следующим образом: опираясь на достижения в данной области эпосоведения (и смежных с ней), разработать аппарат для классификации и описания основного сюжетного состава русских былин. Единицей анализа должен стать минимальный содержательный элемент эпической традиции , который, в свою очередь, может разлагаться на более мелкие звенья.
Исследователи, сосредоточив внимание на анализе главным образом героических былин, создали несколько аппаратов для описания сюжетов эпической традиции. Решением данного вопроса в той или иной степени занимались различные ученые, начиная с Вс. Миллера. Им принадлежат выделение содержательных единиц из всего состава былин и компаративистский анализ этих элементов. Некоторые работы специально посвящены архитектонике былин. В этом отношении нам близка концепция А. П. Скафтымова [1924: 45—95], проследившего на примере героических былин взаимосвязь между архитектоникой и содержанием эпических песен.
См. след. работы; [Скафтымов 1924, Габель 1927,1928].
Наука на нынешнем этапе развития может предложить несколько таких элементов: сюжет, коллизия, тема, мотифема, функция, алломотив и пр.
0 В основе концепции А. П. Скафтымова лежит положение о единстве композиции таких былин, как: «Илья Муромец и Соловей Разбойник», «Илья Муромец и Идолище»,
Центральным формирующим фактором произведения исследователь назвал эффект неожиданности", вокруг которого и выстраивается иерархия сюжетных и композиционных элементов. Эффект неожиданности реализуется в приемах предварительной недооценки героя, «опорочивания» героя, решительного преобладания врага, легкости победы героя над противником. Внутреннее построение сюжета былины служит для достижения эффекта неожиданности и удивления: «от предварительного недоверия и недооценки героя к общему признанию его богатырской исключительности и славы» [там же: 95]. Примерно к этому же выводу о составе внутренних приемов былинной композиции пришла и О. М. Габель [1927, 1928]. Блестящее для своего времени исследование сюжетосложения былин, проведенное А. П. Скафтымовым, подчеркивает функцию сюжетных элементов, но не отменяет проблему выделения единиц, описывающих тексты.
Изучение композиционных типов былин было продолжено Ю. И. Юдиным, предложившим различать шесть их видов. Основанием для выделения типа послужила «последовательность узловых этапных действий, обнаруживающая структуру, скелет, композицию сюжета» [1966: 74]. Исследователь выделил следующие композиционные типы: 1) случайные дорожные встречи; 2) поездка с поручением князя; 3) военный поход; 4) отражение вражеского нашествия; 5) борьба русских богатырей с внешними врагами - чудовищами в Киеве; 6) столкновение богатырей с князьями и боярами. При подобном разделении композиционных типов возникает ряд возражений: конфликты богатыря с князем и боярами (столкновения Ильи
«Илья и Калин», «Илья и Батыга», «Алеша и Тугарин», «Добрыня и Змей» и др. -отмеченные в СУС как 650С*, *650 I - «подвиги Ильи Муромца».
11 Данный термин применяется А. П. Скафтымовым для всего корпуса героических былин, доступных исследователю, и в духе формалистских построений абсолютизирует его функциональную значимость [Ханзеп-Лёве 2001: 262, примеч.]. См., например, сходное с «эффектом неожиданности» заимствованное Томашевским немецкое понятие Spanung 'напряжение' в качестве литературоведческого термина.
Муромца и Владимира, Василия Буслаева и новгородцев, Садко и новгородцев) нельзя считать в полной мере героическими, так как эти богатыри не защищают государственных интересов, а основные конфликты показывают социальное противопоставление героя и князя, героя и города. Героические элементы (изображение боя Василия Буслаева с новгородцами) представляют собой, т. н. «типическое место». Б. Н. Путилов [1986: 25] отмечал строгое ограничение сюжетной тематики в героическом эпосе: «существует некоторый набор эпических сюжетных тем, за пределы которых былинное творчество не выходит». Основным ядрами сюжетных тем автор считает:
гибель старших богатырей и смена богатырских поколений;
чудесное рождение, богатырское детство и первые подвиги героя;
богатырский поход в чужую землю;
змееборство;
борьба с чудовищем;
оборона города;
разгром вражеского нашествия, поединки с вражескими богатырями, освобождение полона, освобождение героя из плена;
похищение жены героя и борьба с похитителем;
встреча и поединок отца с сыном, встреча и поединок братьев;
героическое сватовство, добывание суженой, борьба героя-жениха с претендентом, борьба с женой-предательницей, муж на свадьбе своей жены;
эпические состязания.
Автор пишет: «Собственно, всякая былина представляет собою конкретную реализацию одной или нескольких из перечисленных тем на основе повествования, организуемого преимущественно с помощью мотивов и блоков мотивов» [Там же: 26]. Такое выделение коллизий все же неполно: в этой системе не находят реализации конфликты героя и князя.
В эпосоведении уже осуществлялись попытки составления систематической классификации сюжетных элементов и построение на базе этой классификации их указателя. Из имеющихся двух указателей один направлен на интересующее нас описание сюжетных звеньев былин [Астафьева 1988], а второй решает локальные проблемы описания региональной традиции Сибири и сосредоточен вокруг действующих лиц [РЭПСиДВ 1991, прилож.]. Указатель «былинных сюжетных типов и мотивов» Л. А. Астафьевой, претендующий на исчерпывающую полноту, вызывает много вопросов . Исследовательница исходит из литературоведческого понятия «композиции» былинного текста [1993: 17-73], но не все былины одноконфликтны (как «Суровец-Суздалец» или «Илья и разбойники»), поэтому обычная терминология (завязка, кульминация и пр.) ко всему произведению не всегда применима1 .
Другой указатель- Ю.И.Смирнова [РЭПСиДВ 1991, прилож.] -представляет собой составленный на основе разнородных критериев (отношение между персонажами, качества персонажа, действие персонажа и пр.) каталог повествовательных звеньев региональной традиции.
От исследований, в которых авторы берут за основу конкретный (иногда региональный материал), следует перейти к работам, где теория главенствует над практикой. В более глубоко разработанной системе для описания эпоса X. Ясон [2000]14 основной единицей описания выступает Epic Content Туре15(их всего 14), которые группируются по трем категориям:
12 Теоретические проблемы разработки указателя эпических повествовательных
ситуаций описываются Л.А.Астафьевой в статьях [1975, 1977, 1983], диссертационном
исследовании и монографии [1993].
13 Более подробный анализ упоминаемых во Введении указателей дан в первой главе.
1 См. также обоснование и применение методической разработки в [Yason 2000, 2004].
15 Данный термин примерно соответствует «элементарному эпическому сюжету» и формально соотносим с дефиницией Б. Кербелите (элементарный сюжет), используемой ею для анализа повествовательных нарративов — см., например, предисловие к работе [Кербелите 2005: 7-22].
«Формы боя», «Конфликты» и «Брачные коллизии». X. Ясон предлагает не только парадигматическую классификацию элементарных сюжетов, но и описывает их синтагматическую структуру, ориентируясь, в первую очередь, на модель В. Я. Проппа. Структура состоит из «сегментов эпического повествования» (Epic Narrative Segments). Такая последовательность, как и последовательность функций, выявленная В. Я. Проппом на материале 100 волшебных сказок, жестко задана, но совершенно необязательно, чтобы в тексте присутствовали все ее элементы.
Суммируя результаты исследователей, можно сказать, что основой для выделения типа произведения, конфликтов и основных этапов эпического действия являются сюжетообразующие содержательные элементы. Однако в одной эпической песне могут располагаться тематически разнородные группы мотивов. В пределах одного текста они могут объединяться как фигурой главного героя — т. н. «биографический» принцип контаминации17,— так и тематической схожестью коллизий. Очевидно,
16 В таком случае ЭЭС располагаются в линейной временной последовательности.
Приведем пример: змееборство Добрыни, в результате которого герой освобождает
племянницу Владимира; герой бьется с поленицей и женится; Владимир отсылает героя за
данью, в это время Владимир к его жене сватает Алешу Поповича (муж на свадьбе жены)
[Григ. 52; С-Ч 271, 273]. Вероятно, это основной принцип объединения сюжетов:
А. М. Астахова на материале северных записей подсчитала, что более 89% былин дают
усложненное контаминацией повествование об одном герое [1948: 97].
17 Термин «контаминация» несколько неудобен для исследования ввиду
«семантической нагруженности» и представляет собой как взаимодействие близких по
значению элементов, в результате которого возникают новообразования или изменение
жанрового статуса одного из элементов, так и текстологический прием, соединение
текстов разных редакций одного произведения (напр., произведений древнерусской
литературы). Термин прочно укоренился в исследовательской литературе с середины XX
в., однако нередко применяется не совсем корректно. К примеру, петрозаводские
фольклористы, подготовившие третье издание «Песен, собранных П. Н. Рыбниковым»,
используют дефиницию «контаминация» при анализе текста «Скопина»: «...этот текст —
"контаминация" мотивов из песни о Скопинс и былины о наезде литовцев (поляков)».
[Рыбн. 21. Т. 1: 509]. Впрочем, ни в одном из вариантов былины «Наезд литовцев» поляки
не упоминаются. Таким образом, при использовании термина «контаминация» надо
разграничивать ее виды: жанровую (использование разных жанров фольклора в одном
существуют некоторые константы, которые повторяются из былины в былину и тем самым создают впечатление некоторой общности, такой, что тексты, включающие эти элементы, можно объединить в сюжетный тип. Действительно, если использовать термин «элементарный сюжет» (в данном случае — эпический), то речь при этом идет лишь о сегменте эпического текста, «сцементированном» одним конфликтом.
Одной из проблем эпосоведения является отбор исследовательского материала. Этот вопрос сформулировал Б. Н. Путилов: «они (эпосоведы-Н.П.) должны четко отличать факты фольклоризма от былиноведения в собственном смысле, т. е. науки, занимающейся - в рамках специальных теорий и методологических принципов - проблемами генезиса, истории, содержания и структуры былинного эпоса в целом и отдельных памятников, сюжетов, мотивов, образов» [Путилов 1995: 10]. Фонд реальных знаний,-открытий, интерпретаций, параллелей, столь полезных для конкретного комментирования материала, отчасти нашел отражение в ряде работ эпосоведов (см. обзор работ [Астахова 1966]).
Однако проблема структурной организации русских эпических песен нуждается в уточнении и дальнейшей разработке.
Цели и задачи исследования
Целью исследования является выявление типологии сюжетных разновидностей русской былины на основании единообразных моделей историко-биографического характера.
Таким образом, речь в диссертации идет о традиционных сюжетах русского эпоса, о мотивах и их трансформациях в пределах одного
тексте); сюжетную (соединение нескольких эпических сюжетов в один текст); мотивиую (сопряжение мотивов из разных сюжетов в один текст) и т.п. О разных типах соединения сюжетов идет речь в третьей главе настоящей диссертации.
сюжета/группы сюжетов/совокупности всех былинных сюжетов, а также о мотивных блоках, на которые можно разбить эпический текст. Наиболее устойчивая последовательность мотивов является ядром сюжета, некоторые элементы факультативны, другие отчетливо не артикулированы, являются «вложенными» в «ядро» или вообще не имеют «самостоятельной текстовой реализации» [Неклюдов 2004: 238]. Следует выяснить, какие из этих блоков специфичны для одного конкретного сюжета, а какие могут входить в более широкий круг текстов традиционной былины.
Для достижения названных целей должны быть решены следующие задачи:
1. На основе критического обзора существующих концепций
определить функционально-семантическую природу используемых при
анализе сюжетно-мотивных единиц;
Определить наиболее формализованный уровень выделения этих единиц; рассмотреть, как на разных уровнях может быть описан сюжет былины (с помощью специальных символов, набора «ключевых слов», в виде своего рода кратких или развернутых «резюме», которые могут рассматриваться как своего рода «сюжетные схемы» былин соответствующего типа);
Выделить основные модели эпического нарратива; ядерные и факультативные, типичные и уникальные элементы сюжетного плана;
На основании проведенного анализа всего сюжетного фонда былин выявить меру пластичности сюжетно-мотивных единиц, их способность к вариационным модификациям;
5. Разработать принципы структурно-семиотического указателя
былинных сюжетов и мотивов;
6. Показать, каким образом на основе выделенных моделей создаются
различные виды контаминации, трансформаций и модификаций эпических
сюжетов.
Методы исследования
В основу исследования сюжетов русского эпоса положена концепция элементарных сюжетов, сформулированная и обоснованная в первой главе диссертации. Она базируется на методиках анализа и систематизации фольклорных нарративов, разработанных в трудах Б. Кербелите и X. Ясон; учитывается также членение текстов на повествовательные звенья Л. А. Астафьевой. Предложенная классификация элементарных сюжетов основывается на особой роли биографической последовательности фабульных элементов при формировании эпического текста (В. М. Жирмунский, С. Ю. Неклюдов). В полной мере используется опыт структурно-типологического и структурно-семиотического анализа18, как и некоторые разработки «финской школы» фольклористики (по линии метатекстового описания былинного материала).
Для выработки принципов классификации сюжетов русских эпических песен применяются структурно-семиотические принципы анализа сюжетно-мотивных единиц (Е. М. Мелетинский, С. Ю. Неклюдов, Б. Н. Путилов).
Материалы исследования
Стремление полностью охватить все былинные (и близкие к былинным) тексты ограничивалось как практическими, так и теоретическими причинами: практическими, поскольку обильное цитирование еще больше увеличило бы объем диссертационного исследования; теоретическими,
Мы исходим из положения, что в российской фольклористике структуралистская модель исследования не исчерпала своих возможностей [напр., Лотман 1970], в отличие от западной, где доминирует фрейдистская парадигма. См. также следующее высказывание: «Вне конкретной концептуальной системы научные знания не только не проверяемы, но и вообще невозможны» [Ушаков 2005: 33].
поскольку задача нашей работы заключается не в написании общего историко-филологического очерка, посвященного русской эпической традиции (как, например [Азбелев 1982 а]), а в установлении возможных моделей, по которым строится эпический нарратив. То же касается и некоторых исключений: во-первых, неизданных былин, хранящихся в архивах, во-вторых, текстов «разрушенных» и возникших на закате активного бытования эпической традиции новин [напр., Домановский 1957; Корепова 1981; Кастров 1990], в-третьих, фальсифицированных и книжнозависимых произведений19. Кое-какие сведения, имеющие отношение ко всем вышеперечисленным пунктам, вынесены в примечания. Для исследования привлекаются опубликованные тексты былин (большинство доступных вариантов - порядка 2000 текстов).
Все тексты, использующиеся в диссертации, мы с некоторой долей условности разделили на три группы (возможны подразделы в каждой из выделенных групп):
Собственно былинные тексты;
Прозаические пересказы былин;
Былинные новообразования.
Такое разделение ни в коем случае не претендует на универсальность и обусловлено лишь целями исследования. В первую очередь анализируются собственно былинные тексты20. Закономерности сюжетостроения,
В данном случае мы проверяли тексты по указателю книжнозависимых и фальсифицированных былин Ю. А. Новикова [2001].
Здесь и далее в работе ссылки на источники даются в квадратных скобках с указанием номера текста в сборнике, например [КД 15]. Если в источнике отсутствует нумерация текстов, то в этом случае после двоеточия приводятся порядковый номер тома и/или выпуска при их наличии и номера страниц, например [Кир. II: 23-40]. 13 изданиях былин, которые включают несколько томов, при наличии сквозной нумерации текстов номер тома не указывается, например [Гильф. 147; Григ. 285]; при отсутствии сквозной нумерации текстов указывается помер тома и номер текста в этом томе [СБ I 61]. Список принятых в эпосоведении сокращений источников дается в библиографическом списке. В диссертационное исследование по техническим причинам не вошел анализ былинных фрагментов, опубликованных в книге В. А. Бахтиной [2000].
полученные в результате анализа этой группы былин, проверяются на более ранних записях прозаических пересказов былин, возможно, подвергшихся, литературной редактуре [Евгеньева 1963: 150-198] (большинство текстов этой группы собрано в книге [БЗП]). В результате такой проверки можно сделать заключение о степени устного происхождения и бытования второй группы текстов. Былинные инновации как неотъемлемая часть эпической фольклорной традиции также должны подчиняться сюжетным закономерностям, выявленным на материале традиционных текстов. Таким образом, применение нами исследовательских положений для анализа трех неравнозначных групп текстов21 позволит проверить выдвинутую гипотезу и скорректировать результаты исследования.
Привлечение былинных текстов при решении различных эпосоведческих проблем (в том числе проблем сюжетостроения) в эпосоведении затрагивает проблему ареального распределения материала. Местные эпические традиции отличаются друг от друга «качеством и количеством репертуара , характером сюжетных обработок, выбором художественных средств, манерой исполнения» [Астахова 1948: 333].
Неравномерность бытования былинной традиции на территории России к моменту ее фиксации поставила перед собирателями и исследователями проблему причин столь «оригинального» географического распространения эпических текстов. В центрах возможного формирования отдельных циклов былин - Киеве и Новгороде, - традиция былинного
2 В то же время выделенные тексты подчиняются общему канону, см., например [Богатырев, Якобсон 1971].
22 Так, собиратель былин А. Д. Григорьев пишет о репертуарных различиях Поморья,
Пинежского и Кулойско-Мезенского краев следующее: «В Кулойско-Мезенском крае
преобладают старины о богатырях (старины воинского характера, затем старины-новеллы
о богатырях) <...> в Поморье, кроме старин о богатырях, сильно представлены
исторические песни и вообще старины-новеллы; в Пипежском крае, кроме старин о
богатырях и многих старин-новелл и исторических песен, есть много старин-фабльо, то
есть шутовых старин» [Григ. III: 21].
23 Более подробно о массовом собирании былин см.: [Астахова 1966: 167-209]. О
записях колымских и анадырских вариантов см. [Венедиктов 1987].
сказительства не сохранилась (отдельные записи - т.н. «дефектные» тексты -не отвечают требованиям, которые предъявляются к полноценным вариантам). В то же время удаленные от метрополии Русский Север, Западная Сибирь и ряд регионов (Алтай, среднее Поволжье, в восточной Сибири - устье реки Индигирки) не только сохранили основной «корпус» сюжетных элементов, известных нам по сборникам Киреевского, Кирши Данилова , но и добавили свои, «региональные» коллизии, местные разработки сюжетов25. В казачьих регионах (донские, терские, уральские казаки) «былины, в сущности, потеряли свой эпический характер [Банин 1995: 112], превратились в небольшие по объему лироэпические песни» [Новиков 1982: 10].
Специфику географического распространения былинной традиции исследователи объясняют различными причинами, основывая свой рассуждения на следующей предпосылке: былины бытовали на всей территории России. Среди причин, повлиявших на интенсивность сохранности эпоса в различных регионах, называли: новгородскую колонизацию [Миллер 1894 б; Дмитриева 1972, 1975, 1995; Азбелев 1977], особую «глушь» подобных мест и отсутствие крепостного права [Гильфердинг 1871: 34-35], традицию гонимых на Север скоморохов [Астахова 1966: 33], а также преобладание в хозяйственном укладе населения некоторых видов промыслов и ремесел (рыболовство, звериный промысел и др.) [Гильфердинг 1871: 44]. Существует мнение о распространении былинной традиции в местах соприкосновения иноязычных культур, то есть там, где необходимо было сохранить статус своей, принесенной из метрополии, культуры [Иванова 1997: 83; Рыбников 1989: 50].
См. об этом [Новиков 2004].
Вопрос соотношения русской и инокультурной фольклорных традиции в рамках пограничья здесь не рассматривается.
Такие исследования чаще всего делались с целью прояснения вопроса о происхождении русского былинного эпоса . Однако внутри больших локальных групп былин существуют свои особенности. Специфика микрогеографии былинной традиции на отдельных территориях (печорская группа былин может быть разделена на усть-цилемскую, нижнепечорскую, пижемскую подгруппы) рассматривалась лишь эпизодически с привлечением различных методов27.
Ареальный подход применялся как на ранних стадиях собирания и изучения эпоса, так и в недавних исследованиях [Новиков 2004]. Мы ориентируемся на региональный подход, положенный в основу серии «Былины» «Свода русского фольклора» [Горелов 2001].
В рамках нашего исследования вопрос о «недопустимой гипертрофии регионального подхода» [Аникин 1995: 9] в условиях повышенного внимания к локальным особенностям эпоса решается следующим образом: места бытования русской былины ранжируются исходя из историко-социологических, филологических и географических разысканий на несколько больших групп - Русский Север, Сибирь, Урал. Дальнейшее масштабирование материала происходит на основе общности региональных различий версий и вариантов (именно такое распределение материала предусмотрено при издании Свода русских былин, например, Русский Север охватывает Мезень, Архангельско-Беломорский край, Печору и пр.).
Научная новизна и практическая значимость работы
В диссертации намечен не применявшийся ранее комплексный подход к сюжетике былины, последовательно разработаны принципы анализа эпических сюжетов, систематизированы все элементарные эпические
26 Подробнее об этом см. исследование А. М. Астаховой [1966: 215-231]. 7 Интересным выглядит исследование С.В.Воробьевой [2001], которая проанализировала корреляцию эпического материала в Заонежье и ареалов брачных связей местного населения
сюжеты (ЭЭС) и исследованы особенности строения былин, показаны базовые модели эпического нарратива.
На основании теоретических выводов, полученных в результате
диссертационного исследования, составлен Указатель
элементарных эпических сюжетов; разработана
Классификация элементарных сюжетов и мотивов в былинах (включая их распределение по регионам бытования), часть которой введена в научный оборот [размещена на веб-сайте Центра типологии и семиотики фольклора РГГУ (доступ свободный)]; составлена база данных по всем вариантам былин с учетом рубрик: сюжет, исполнитель, собиратель, время и место записи текста, паспорт, комментарии.
Результаты работы применимы в качестве теоретической основы для новых исследований. Основные положения, методы и результаты исследования могут быть использованы для подготовки лекционных курсов по традиционной русской словесности, древнерусской литературе и фольклору. Сформулированные в диссертационном исследовании выводы применяются для разработки электронной версии указателя сюжетно-мотивных типов былин, основанной на структурных принципах.
Апробация работы
Отдельные положения диссертационного проекта были представлены в виде 24 докладов, обсуждавшихся на научных конференциях и семинарах: Поморский государственный университет (Архангельск, 2004), Вятский государственный гуманитарный университет (Киров, 2005), Московский государственный педагогический университет (2007), Летняя школа «Историческая память в фольклоре» (Переславль-Залесский, 2007), на постоянно действующем семинаре Центра типологии и семиотики фольклора РГГУ «Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика» (2004-2007). По материалам работы в рамках курсов «Общая фольклористика»
(СЮ. Неклюдов) и «Историческая поэтика» (Е.С Новик) проводились семинары и практические занятия (ИФИ РГГУ, 2005-2006).
По теме диссертации опубликовано 5 статей (общий объем - 2,7 а. л.), 4 статьи находятся в печати, 3 готовятся к публикации.
Структура исследования
Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, пяти приложений, списка цитируемой литературы и списка сокращений.
Во Введении формулируется проблематика исследования, объясняется его терминологический аппарат, обосновывается актуальность и научная новизна работы, определяются ее цели и задачи, рассматривается историография вопроса, описываются основные источники исследования и обсуждаются возможные методы их интерпретации.
Первая глава «Проблемы описания эпического нарратива при помощи сюжетно-мотивных единиц» посвящена общим теоретико-методологическим проблемам, возникающим при изучении эпического сюжетосложения.
Вторая глава «Типология содержательных элементов былинного сюжета: базовые модели эпического нарратива» состоит из пяти разделов, в которых приводятся тематические модели былин и анализируются входящие в них элементарные эпические сюжеты.
В третьей главе «Трансформация, модификация и контаминация эпических сюжетов» рассматриваются структурные особенности поздних эпических новообразований, причем акцент делается не на генезисе этих текстов, а на их сюжетных структурах.
В Заключении излагаются основные выводы из проделанного исследования.
В Приложениях представлены структура указателя элементарных эпических сюжетов русских былин, фрагмент базы данных, указатель элементарных сюжетов былин (рабочая версия), каталог базовых эпических мотивов и список рабочих терминов.
Жанрово-тематический состав русского эпоса
Существует множество дефиниций, характеризующих былину саму по себе, - без привлечения дифференциальных признаков, выявленных в оппозициях с другими жанрами [Буслаев 1851, 1862; Майков 1863; Владимиров 1896; Келтуяла 1906]6. С некоторыми оговорками основными признаками былины являются: метр или метрические фрагменты [Chadwick 1964: 236], установка на достоверность и акции героя в рамках государственных интересов (в паре: былина-сказка7); типизация исторической действительности в отличие исторической песни [Пропп 1955: 9-Ю; Пропп-Путилов 1958: XLVIII; Астахова 1966: 12-13; Ухов 1957: 4]8.
Начиная с Вс. Миллера [1897: 30], эпосоведы распределяли былины на так называемые «богатырские», повествующие о героях-богатырях, борющихся с разного рода врагами, былины-новеллы - песни невоинского характера (похожие на фаблио: рисующие различные события городской жизни, распри городских фамилий, соперничество в силе, богатстве, изображающие любовные похождения героев). Уже сам Вс. Миллер признавал относительность такого дихотомического деления, указывая на возможность существования смешанного типа эпических произведений (былины о добывании невест силой, былины с чертами апокрифических сказаний, сказок)9. Классификация Вс. Миллера была первой релевантной системой разделения сюжетов по содержанию [Астахова 1966: 16]. В последующих классификациях добавляются жанровые, хронологические и др. признаки.
Жанровая специфика былин прежде всего характеризуется своеобразной «исторической достоверностью» описываемой эпохи (сказительский термин старина, старина, старинка) . Кроме того, действующим лицом, которое находится в центре какого-либо сюжета, является богатырь [Krzyzanowski 1934: 45], совершающий подвиги во имя государственных интересов, герой, очищающий землю от чудовищ, либо совершающий акции матримониального характера. Жанровое определение традиции должно быть построено на нескольких признаках текстов [Alexander 1973: 65]. Данные признаки в отдельности не разграничивают определенные жанры - только совокупность признаков дает более-менее ясное понимание того, принадлежит ли текст жанровой общности или нет. Включение баллад [Балашов 1959: 86, 1963], «старших» исторических песен, некоторых духовных стихов", пародий в сборники былин показывает жанровую близость таких текстов в самой традиции. В связи с этим фольклористами ставились вопросы о жанровых особенностях непосредственно былины, заимствовании былиной содержательных элементов традиции, инкорпорации эпических мотивов в фольклорную традицию и влияния древнерусской литературы на формирование былинных жанров12. Некоторые из них, особенно задача жанрового разграничения эпоса, до сих пор с трудом поддаются решению [Кунанбаева 2002; Земцовский 2005].
В русской былине маркером принадлежности текста к определенной жанровой разновидности может являться содержание обрамляющих текст элементов - былинных зачинов (их отсутствие не показывает жанровой уникальности былины), особенности временной организации текста (киевские былины и песни об Иване Грозном различаются эпической древностью и исторической древностью), прозаическая или стихотворная форма.
Сравнение зачинов былины и скоморошин, небылиц показывает, что эти тексты входят в единое жанровое поле. Особенности начальных элементов текста - зачинов1 являются настолько характерными чертами былины, что в рамках самой традиции появляются пародийные тексты14 скоморошины15, небылицы. Как всякие пародии, они иронически перефразируют наиболее устойчивые черты текста, знакомые всем носителям фольклорной традиции, тем самым разрушая сказительскую установку на достоверность [Путилов 1993: 111]. Если для былин характерны зачины: В годы прежние, Времена первоначальные [КД 5] или Высота ли, высота поднебесная, Глубота, глубота окиян-море; Широко раздолье по всей земли, Глубоки омуты Днепровские [КД 1], то для пародий - А и на Дону, Дону, в избе и на дому, На крутых берегах, на печи на дровах Высока ли высота потолочная, Глубока глубота подпольная А и широко раздолье -перед печью шесток, Чисто поле - по подлавочью... [КД 27]. Интересны для рассмотрения и былинные концовки, встречающиеся несколько реже зачинов: Синему морю на тишину; Всем добрым же людям на послушанье; А по тыих мест старинка и покончилась; То старина, то и деянье... [КД 2, 14].
Однако нарушение жанровых границ сказывается и на переходе из эпического времени в исполнительское: в былинные концовки вплетаются формулы из арсенала сказочных средств16 {Тут и конец, а мне кривой жеребец [БПЗб 22]; И още на том лее на почестном пиру Жена мужу говорит таковы слова: "Все люди сидят, будто свечки горят, Мой-то муж на покрасу сел, Бороду закусит, ус разлощит, Ус разлощит, глаза вытаращит..." [Рыбн. I 86]). Именно так осуществляется переход из эпического прошлого в «сказительское» время. При этом нарушается установка на достоверность, столь важная для эпоса и осуществляется переход сказителя из одного повествовательного регистра, когда сказитель мыслит себя в былинном мире, в иной - актуальное настоящее. Несмотря на кардинальные отличия былины от волшебной сказки, в поэтике этих жанров существует большое количество сходных элементов7. Такое сходство обусловлено тем, что былина иногда заимствует выражения, детали, мотивы и коллизии из арсенала сказочных средств18.
Модели героическое детство и получение силы/богатства в системе ЭЭС былин
Сюжеты модели героическое детство широко распространены в мировом фольклоре1, а компоненты, из которых состоят элементарные сюжеты данной модели, представляют собой традиционные повествовательные звенья в эпосе . Под «героическим детством» подразумеваются акции эпического героя, включающие необычное рождение, воспитание, обучение, первую пробу сил - все коллизии (и состояния), предшествующие главному деянию персонажа - подвигу . Проба сил юного богатыря маркирует начало центральной акции персонажа и в некоторых случаях оказывается точкой перехода от ЭЭС одной модели к ЭЭС другой. Например, в былине о соперничестве Василия Буслаева и новгородцев избиение малолетним героем мирных жителей оказывается причиной основной коллизии в сюжете, построенном по модели соперничество - «соперничество героя и города» [НБ 7].
Наличие ЭЭС модели героическое детство в тексте былины зависит от характера основного сюжета и характеристик главного героя. «Биографический момент особенно важен для складывания центрального образа эпоса, причем этап особого детского состояния может и не находиться в тесных причинно-следственных связях с "взрослой" жизнью богатыря, но тем не менее оказывается весьма существенным для конструирования его образа. Помимо некоторого количества сюжетных линий, берущих здесь свое начало, в нем присутствует еще и особый прием называния, представления героя, утверждения его права на исключительное, центральное положение в сюжете по сравнению с другими персонажами, а также по сравнению с врагами...» [Неклюдов 1974: 129]. В цитировавшейся выше работе С. Ю. Неклюдова выделено два доминирующих типа героического детства в эпических произведениях4 - архаический и классический. Несколько обобщая, скажем, что в первом выражена эстетика мифологического характера (герой получает магическое знание), во втором - эстетика героического характера (герой наделяется необыкновенной силой). И то, и другое может проявляться в былинном тексте в редуцированном виде и получать в устах сказителей вполне реалистические мотивировки .
Эпизоды «героического детства» богатыря составляют малую часть от других коллизий: воинских, матримониальных и пр. В т. н. «контрольном» сборнике былин Кирши Данилова на 25 былинных сюжетов насчитывается только 3 с различными вариантами героического детства [КД 6, 10, 48]6. На сборник былин А. Ф. Гильфердинга (254 былинных текста) приходится только 16 былин с мотивным комплексом «героическое детство». Былины Архангельского края, содержащие ЭЭС героического детства [Григ. 8 проз., к., 354 к., 393 к.], представляют, главным образом, сюжет об исцелении Ильи Муромца.
При суммарном подсчете по основным сборникам былин выясняется, что элементы героического детства включаются в 10 % эпических текстов на сюжеты «Волх Всеславьевич», «Василий Буслаевич и новгородцы», «Исцеление Ильи Муромца», «Добрыня Никитич и змей», «Козарин», «Саул Леванидович». Мотивы героического детства характерны для сюжетов героического характера с воинской тематикой (они составляют примерно 20 % от общего количества ЭЭС).
В отличие от содержательных элементов, реализующих, например, модели матримониальные коллизии или соперничество, автономность ЭЭС героического детства ограничена. Чаще всего они представлены в инициальной части сюжета и являются предысторией подвига/подвигов героя. В виде отдельного былинного текста ЭЭС героического детства фиксировалось собирателями крайне редко [Гул. 357; Лист. 42; Т-М 20]: о таких текстах в эпосоведении принято говорить как о разрушенных8. Действительно, в 90 % случаев элементы рассматриваемой модели входят в былину в качестве инициального фрагмента, в котором герой либо за короткое время овладевает навыками, необходимыми для богатырской деятельности, либо чудесным образом получает силу/исцеляется. Однако элементы модели героическое детство могут располагаться не только в начале былины, но и в свернутом виде включаться в основной сюжет9. В варианте былины «Святогор и Илья Муромец» [ББ 61] герой, видя след богатырского коня, размышляет, ехать или не ехать ему вослед: Как не будет-то ведь всё, да как не писано: Когда я был-то ведь не владел-то, не ходил да па резвых ногах, Приходили ко мне всё ведь ангелы, Говорили-то мне таки речи, росказывали: „Что не бойсе ты ведь, казак Илья Мурамець, Ише сильнёй-от ты руськой богатырь-ет, Ише бейсе ты со веема богатыреми, ты воюйсе-ко; Тебе, старому, в чистом поле-то смерьть не писана" Свернутый фрагмент текста позволяет опознать его как ЭЭС «герой-сидень» модели героическое детство только благодаря наличию развернутых случаев. Сигнальными элементами для определения данного отрывка как ЭСС являются фразы: «не ходить на ногах, приходили ангелы, в бою смерть не писана». В другой былине «Бой Добрыни с Ильей Муромцем» [ББ 71] о детстве героя рассказывает мать Добрыни: Говорит тут Илья сын Иванов таковы речи: «Уж ты гой еси Добрынина родна матушка! Ты как меня-то знаешь, именем зовёшь, Величаешь ты меня по отечесьву?» — «Ише как-то я тебя не знаю, Илья Муромець? Уж мы пили из одной чаши; А когда я училасе у твоей-то родной матушки, Ты тогды не мог ходить на резвых ногах, А сидел ты всё на печьки на кирпицятой...» Труден вопрос о границах данного мотивного комплекса.
Модели матримониальные коллизии и любовные приключения
Эпические коллизии, относящиеся к матримониальным эпизодам песенной биографии героя, сходно разрабатываются в большинстве эпических нарративов. «Мотивы сватовства» распространены в составе архаических и классических эпических нарративов, что отмечают большинство исследователей (А. Н. Веселовский, В. М. Жирмунский, А. М. Лобода, Е. М. Мелетинский, В. Ф. Миллер, В. Я. Пропп, Б. Н. Путилов М. Е. Халанский и др.). К этой категории элементов ученые относили «добычу невесты»; «похищение или брачное состязание как испытание силы жениха/свата»; мотив-описание «дева-воительница» и пр. Матримониальные коллизии, характерные для архаической эпики и сохраняющиеся (часто в редуцированном или видоизмененном состоянии) в эпосах классической формации, представлены главным образом в сюжетах о героическом сватовстве и похищении женщин (сестер, невест, жен) врагами [Мелетинский 1998: 12-13].
Вопрос о сравнительно-морфологическом исследовании эпических сюжетов о сватовстве ставится в совместной работе германиста Т. Фрингса и слависта М. Брауна . В том же русле разрабатывает данную проблематику и Ф. Гейслер, книга которого «Сватовство в мировой литературе» [GeiBler 1955] содержит «каталог мотивов сватовства», выведенных из синхронного сопоставления сказки, эпоса и рыцарского романа". Ф. Гейслер располагает мотивы сватовства в 8 разделов: 1. Родители, дружина и любовники; 2. Возникновение любви; 3. Девушка; 4. Женихи и любовники; 5. Кто может осложнить или расстроить сватовство? 6. Задачи, проверки и испытания; 7. Помощники и помощь в сватовстве; 8. Другие мотивы сватовства.
Тему сватовства в архаических формах героического эпоса на материале тюрко-монгольских, карело-финских, кавказских, шумерских текстов рассматривает Е. М. Мелетинский, но русской былине в главе «От архаического эпоса к классическому» отведено всего несколько страниц [1962: 423-449]. Более богатой по содержанию (по отношению к былинному материалу) является его же статья «О былинных мотивах» [2003: 335-351], в которой главным образом рассматриваются мифологическая семантика и происхождение интересующих нас былинных мотивов матримониального характера.
Сватовство и соположенные с ним коллизии, такие как похищение женщины антагонистом, бой с соперником-претендентом за нее, причинение ущерба герою женщиной-колдуньей и пр. в той или иной мере примыкают к хронологически упорядоченным эпизодам «биографии» эпических богатырей: Добрыни Никитича, Алеши Поповича, Дуная Ивановича, Хотена Блудовича, Чурилы Пленковича и в меньшей степени Ильи Муромца. Тем не менее, существуют герои, для которых сватовство и/или женитьба оказываются единственными событиями их «эпической жизни» (напр.: Соловей Будимирович, Дунай Иванович). Особенный случай представляют собой коллизии матримониального характера Садко и Михаилы Потыка.
Эпических песен классической формации, включающих повествовательные элементы, которые относятся к матримониальным претензиям героя, довольно много100: процент былин с ЭЭС и мотивами сватовства и брака варьирует от одной локальной традиции к другой и составляет от 12 до 20 % от общего числа ЭЭС. В. Я. Пропп выделяет часть из них в особую группу, которую называет «былины о сватовстве» [1955: 88-184, 427-450]: «Садко», «Михайло Потык», «Иван Годинович»101, «Дунай», «Козарин», «Соловей Будимирович», «Алеша Попович и сестра Петровичей-Збродовичей», «Хотен Блудович». Порядок, в котором Пропп располагает былины, условно может быть назван «диахроническим»: первая былина содержит наибольшее число «древних элементов или прослоек, а последняя— наименьшее. Однако только ли для данных сюжетов «сватовство» является «стержнем»? Заметим, что сюжетные элементы тематический группы «сватовство» или «брачные коллизии» включены в былины «Чурила Пленкович», «Добрыня и Алеша».
Строго говоря, следует отделять стержневые мотивы (ядерные для ЭЭС: «иноземный герой сватается к "нашей" принцессе», «герой похищает девушку, которая предает его сопернику-претенденту во время боя», «возвращаясь домой, муж попадает на свадьбу своей жены»; расширяющие (факультативные для ЭЭС): «постройка теремов за одну ночь», «узнавание жениха/мужа по кольцу», «узнавание суженой по знаку на ее лице» и т. д. Если конфигурации расширяющих элементов обязательно присутствуют в сюжете, то это указывает на его матримониальную топику (сватовство героя — зооморфная жена — похищение жены соперником — наказанная жена; герой-сват — женитьба на девушке-богатырке — состязание с ней в меткости и пр.). Выделение таких звеньев позволяет говорить не о так называемых «испорченных» сюжетах, а лишь о наличии в сюжете только одного или двух содержательных компонентов - ЭЭС .
Следующая группа элементов входит на правах дополняющих сюжеты былин других моделей. Это одиночные (редко двойные) дополняющие и окказиональные мотивы: «девушка пытается сбросить в погреб богатыря с помощью опрокидывающейся кровати»; «героя соблазняет жена старшего богатыря»; в сюжете о «Ставре Годиновиче»- «переодетая жена героя сватается к дочери эпического князя»1 . Указанные сюжетные звенья можно отнести к матримониальной тематике с некоторой долей условности, они имеют другую функцию: в первом случае это застава, которую преодолевает Илья Муромец, во втором - эпизод, мотивирующий встречу двух богатырей и получение силы Ильей, в третьем - вызволение женой мужа из плена.
Набор сюжетных ролей, характерный для былин о брачных коллизиях героя, определяется следующими персонажами: эпический владыка (Владимир), герой (богатырь), невеста/жена1 5, помощник/спаситель (родственники героя по женской линии, товарищи, конь, собака, птица, сверхъестественное существо), противник/соперник.
Основные типы соединения элементарных сюжетов былины
Наиболее простой и отмечаемый многими исследователями тип контаминации - объединение ЭЭС с другими подвигами на основе единства действия и героя [Астахова 1948: 97; Астафьева 1993: 186]. В этом случае ЭЭС располагаются в линейной временной последовательности. Приведем пример расположения ЭЭС во временной последовательности, сплоченных вокруг эпинома Добрыня : 1) змееборство героя, в результате которого он освобождает племянницу эпического князя; 2) встреча героя с богатыркой, бой и женитьба на ней; 3) отсутствие героя в эпическом центре и прибытие мужа на свадьбу своей жены [Григ. 52; С-Ч 271, 273]9. Три сюжета объединяются в одну былину, составляя цельный в фабульном отношении текст. Имя эпического героя притягивает сюжеты его эпической биографии, однако сюжеты могут быть переставлены и в иной последовательности, так как ЭЭС, образующие сюжетное единство «внутреннее завершены и относительно замкнуты» [Астафьева 1993: 186].
Возможна также переадресовка ЭЭС другому богатырю и структурное его опрощение либо сжатие до сюжетного мотива. Наиболее яркий пример из того же текста: бой и женитьба героя на поленице (эпизод биографии Дуная) переносится на Добрыню [Григ. 52]. Это структурно схожие ЭЭС, содержащие комплекс родственных эпических мотивов.
Ввиду расплывчатости термина «контаминация»10, мы предлагаем выделять былинные конгломерации - механические соединения отдельных элементарных сюжетов в текст. Данные соединения подразумевают ориентацию каждого сюжета на модели биографического характера. Конгломераты представляют собой сводные былины, в основе которых лежит эпином - имя эпического персонажа - который становится организующим центром фольклорного произведения11. При таком соединении отдельный ЭЭС сохраняет структурные особенности модели и свои черты и свойства, а нарушения эпических законов (единства действия, замкнутость эпического времени и т. д.) не происходит. При модификации эпических сюжетов происходит их преобразование, характеризующееся появлением новых свойств. В реальных текстах данный процесс проявляется в присоединении однотипных ЭЭС к ядерному сюжету. Типовые ЭЭС оттеняют и/или мотивируют главную акцию персонажа, находящегося в фокусе конкретной былины.
Наиболее ярко тенденция к модификации проявляется во включении в текст сюжетов предваряющего характера: к сюжету «Илья Муромец и Соловей-разбойник» прикрепляются сюжеты «Илья Муромец и разбойники», «Илья Муромец и королевична». Ниже мы рассмотрим случаи включения ЭЭС и мотивов различных моделей в текст былин.
Третья тенденция при усложнении структур эпических песен проявляется в трансформации базовых небылинных сюжетов фольклорного или литературного характера в эпический «формат». При этом полученный текст, проходя «обкатку» в традиции, получает былинную направленность, то есть ориентацию на эпическую жанровую модель. Следование этой модели проявляется в героизации персонажа в конкретном ЭЭС. «Переключение форматов» при трансформации создает подчас неустойчивые конфигурации мотивов: логика повествования нарушается, отсутствуют мотивы-связки между частями произведения.
Конгломерация может соседствовать с модификацией и трансформацией исходного сюжета, однако отличие трансформации от двух первых типов изменений сюжетов заключается в том, что материал для нее берется как из былинной традиции, так из фольклорной традиции в целом, литературного источника или средств массовой информации. Типы видоизменения сюжетов зависят, прежде всего, от типа сказителя и региональной привязки текста.
Впервые положение о различных типах северных сказителей XIX—XX вв. (основа: проявление их сказительского искусства) обосновывает А.М.Астахова в «Былинах Севера» [1938: 70-89]. Затем данный тезис разрабатывает В. И. Чичеров [1982] с целью детального доказательства о существовании в Заонежье «школ сказительского мастерства» . Сказители-творцы (усваивали сюжетную схему и, отбирая типические места, долговременно исполняли «свой» текст), исполнители-передатчики (перенимали тексты точно или почти точно и так же исполняли) и импровизаторы (каждый раз меняли детали текста, образы, формулы при неизменности усвоенной сюжетной схемы) представляются нам в качестве узловых типов носителей фольклорной традиции: переход от сказителя-творца к импровизатору мог осуществляться с накоплением сюжетного опыта и мастерства исполнения.
