Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Версии дастана “Туляк и Сусылу.”
1.1. В.И.Даль «Башкирская русалка» 19
1.2. Г.Потанин «Дочь моря в степном эпосе» 31
1.3. Татарские варианты дастана «Туляк и Сусылу» в публикациях М.Ахметзянова и М.Усманова 39
1.4. Вариант эпоса в публикации М.Гафури 52
1.5. Башкирские фольклористы об эпосе «Заятуляк и Сусылу» 55
Глава 2. Система образов дастана, мотивы и исторические реалии в сравнительно-историческом аспекте
2.1. Система образов, мотивов и реалий в дастане «Туляк и Сусылу» 64
2.2. Сказочные мотивы, отраженные в эпосе 69
2.3. Сюжетообразующие элементы и детали 70
2.4. «Вещный» и «предметный» мир в дастане 118
2.5. Роль этимологии личных имен, топонимов в создании эпического пространства 123
2.6. Языковые особенности эпоса 151
Заключение 161
Библиография 166
- Г.Потанин «Дочь моря в степном эпосе»
- Башкирские фольклористы об эпосе «Заятуляк и Сусылу»
- Сюжетообразующие элементы и детали
- Языковые особенности эпоса
Введение к работе
Актуальность исследования. В период, когда формируются новые взгляды на историческое прошлое народов, на их духовное наследие, человеческое общество ищет новые пути для развития культуры, утверждения её нравственно-эстетических идеалов. Изучение народного творчества, тех его особенностей, которые оставались долгое время без должного внимания, их новая современная переоценка – это один из путей к самоутверждению татарского народа как передовой, развивающейся нации. Историю национальной литературы составляют, прежде всего, оригинальные произведения писателей и поэтов народа. В татарском народном творчестве это такие произведения как «Туляк и Сусылу», «Кузы Курпяч и Баянсылу», «Йиртюшлюк», «Ак Кубек», «Идегей» и др.
Дастан «Туляк и Сусылу» довольно популярен среди населения, в рукописях он встречается реже. Если ставится вопрос, какая версия (письменная или устная) имеет большую ценность, то можно сказать, что они взаимно дополняют друг друга. Устная версия передает духовные ценности народа в виде дастана, а в основе письменного дастана лежит переработка данного памятника. Известно, что абсолютное большинство устных вариантов эпических произведений создано творчеством народных сказителей на базе более ранних источников. В то же время рукописи, как правило, создаются путем свода ряда объединенных устных произведений, либо их разновидностей. Таким образом, появляется необходимость компаративно сопоставить различные версии и варианты эпического произведения и подвергнуть их научному исследованию.
Дастан известен науке по татарским и башкирским вариантам. Это дает возможность изучать их в сопоставительном плане. В татарской фольклористике отсутствует специальное исследование, раскрывающее особенности этого древнего памятника тюркских народов.
Как известно, эпическое наследие татарского народа неотделимо от его истории, от его литературно-художественных основ. В татарской фольклористике назревшей проблемой является необходимость научно-выверенного, сравнительно-типологического анализа популярных среди татар и башкир версий дастана «Заятуляк и Сусылу», определения их тематики, сюжета и мотивов, идей, образов героев, выяснения героико-эпического характера этих произведений. К тому же татарско-башкирский эпос о Туляке детально не исследован, а публикации о нем содержат много неверных схематичных суждений и ошибок, накопившихся за два века его изучения.
На базе разнообразного круга источников (в том числе ранее не введенных в научный оборот) автор данной работы делает попытку сравнительного изучения разнообразных трактовок сюжетной линии эпоса, изложенных в различных списках произведения. Кроме того, мы ставили перед собой целью осветить место и роль различных образов (животные, богатырский конь, силы природы, реквизиты материальной культуры) в общей канве сказания.
В ходе анализа произведения мы стремились акцентировать внимание на проблеме создания и развития эпических образов в рамках фольклорных традиций тюркских народов. Через призму исследования образов, мотивов, объектов «вещного» мира и мира природы нами прослеживаются элементы различных культовых систем, верований и религий, а также некоторые общие тенденции развития духовной культуры.
Объектом исследования являются тексты дастана, записанные арабским шрифтом на старотатарском языке.
Цель и задачи диссертационного исследования. Диссертант ставит целью исследование в сравнительно-историческом плане версий дастана о Туляке, распространённого в творчестве тюркских народов. Исходя из этого определены следующие конкретные задачи:
-1. Исследование историографии вопроса; сравнительное сопоставление различных списков и вариантов поэмы.
- 2. Изучение образов Туляка и Сусылу, их генезиса и вероятных прототипов, а также других персонажей дастана.
- 3. Изучение символики (предметы материальной и духовной культуры: вещи, предметы быта, животный мир, человек, природные объекты – горы, реки).
- 4. Сравнительный и системно-комплексный анализ воплощения образа Туляка в татарском, башкирском народном творчестве; подробное изучение вопроса распространения дастанов среди тюркских народов.
- 5. Изучение ряда мотивов дастана «Заятуляк и Сусылу» в сравнении с подобными эпизодами иных эпических произведений тюркских народов.
- 6. Обозначение дальнейших перспектив исследования эпоса (в системе аналогичных произведений).
Методологической основой диссертации в раскрытии данных положений послужили работы исследователей Е.М. Мелетинского, В.М.Жирмунского, В.Я.Проппа, Х.Х.Ярмухаметова, Ф.И.Урманчеева, М.И. Ахметзянова, М.Г Госманова, Х.Ш. Махмутова, К.М. Миннуллина, А.Х. Садековой, Ф.В. Ахметовой, И.Г. Закировой, Н.Ш. Хисамова, Р.К. Ганиевой, З.З. Рамиева.
В ходе исследования мы использовали и опирались на последние научные и методологические разработки в данном направлении, изложенные в работах ведущих ученых Татарстана, России.
Методы исследования. Теоретической и методологической основой исследования является достижения современной фольклористики и тюркологии. Выбор методов обеспечен спецификой исследуемого материала и целью диссертационной работы. В диссертации применены описательный, сопоставительный методы.
Научная новизна исследования предопределена выбором объекта изучения – сравнительному сопоставлению подвергаются все известные варианты дастана «Туляк и Сусылу» на фоне схожих произведений других народов Евразии. Выявляется многослойность во времени создания произведения. Древнейший доисламский эпический персонаж Заятуляк (Туляк) приобретает черты реального героя, действующего в драматический для страны период (XIV-XVв.), когда из-за неурядиц и распрей беков и ханов татарская империя развалилась на множество мелких государственных образований.
В диссертации впервые обстоятельно изучаются все известные татарские опубликованные и рукописные тексты национального эпоса «Туляк и Сусылу».
Теоретическая и практическая значимость исследования заключается в том, что данное исследование имеет большую принципиальную значимость на пути изучения татарского эпического наследия. Оно станет известным вкладом в татарскую фольклористику, в исследование отдельных эпических сказаний татар. Данная работа имеет значение для преподавания фольклора, истории татарской литературы, истории татарского литературного языка. Результаты исследования могут быть использованы при чтении вузовских курсов по истории татарского народа, народного творчества и спецкурсов. Все интересующиеся историей и народным творчеством также смогут почерпнуть немало полезного.
Источники исследования. Основными источниками диссертации являются тексты дастана «Туляк и Сусылу». Диссертант работала с вариантами дастана, собранными различными учеными со 2-ой половины XIX века. В частности, татарские народные версии были взяты из книг, опубликованных М.Усмановым, М.Ахметзяновым.. Диссертантом были изучены материалы русских исследователей В.И.Даля, Л.. Суходольского, Г.Потанина..
Апробация работы: по теме диссертации сделаны доклады и сообщения на итоговых конференциях ИЯЛИ им. Г.Ибрагимова АН РТ (2005г., 2007г.), на конференциях молодых ученых и аспирантов ИЯЛИ им. Г.Ибрагимова АН РТ (2006-2007гг.), на международной научной конференции «Развитие наук в едином информационном пространстве» (Казань, 2007г.). Основные положения и результаты исследования изложены в 7 (семи) публикациях.
Структура диссертации: диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы.
Г.Потанин «Дочь моря в степном эпосе»
Обстоятельные исследования Г.Потанина в области устнопоэтического творчества и эпического репертуара народов Сибири и Средней Азии опираются на краткий текст Л.Суходольского. Г.Потанин впервые указал на вероятные монгольские корни данного эпоса, а именно: заметил, что данный сюжет встречается в одной из песен эпоса о Гэсэре1. “Гэсэр” - эпический цикл устных и письменных сказаний о Гэсэре, распространенный в Центральной и Восточной Азии. Сложился в XVI-XVI1 веках. Наряду с обширными прозаическими (монгольские и тибетские варианты) и стихотворными (бурятский вариант) сказаниями получили бытование малые стихотворные песни (в восточной Монголии). “Гэсэр” сохраняет архаическую мифологию картины мира1 2.
Г. Потанин пытался выявить сюжетные параллели данного дастана с эпическими произведениями ряда других народов и культур. Сопоставление проводилось им в широких пространственно-временных рамках, начиная от античных мифов до германских саг и зонгов. По мнению многих современных исследователей, как правило, “параллели” в сюжетных линиях относятся не к произведениям в целом, а затрагивают отдельные их отрывки и фрагменты.
В работе “Дочь моря в степном эпосе” Г.И.Потанин весьма широко использовал сюжет башкирского эпического сказания “Зая-Туляк и Хыу- Хылу” для сравнения с эпическими произведениями других народов. Сюжет “Зая-Туляка и Хыу-Хылу” он рассматривает не столько как оригинальное творение устной поэзии башкирского народа, возникшее на конкретной исторической основе, сколько как материал для сравнения. Г.И.Потанин по существу ограничивается сравнением отдельных деталей, имеющихся в сюжете башкирского сказания, с отдельными элементами, встречающимися в эпическом репертуаре других народов, и установлением их типологического сходства.
Так, он находит сходство между Зая-Туляком и Апполоном, героем древнегреческого эпоса. Многие детали, встречающиеся в легенде о Туляк- батыре, можно обнаружить и в известной эпической поэме монгольского народа “Гэсэре”1, в сказке “Йиртюшлук”, распространенной среди тюменских татар, и в эпическом произведении бурятского народа “Ертуген”, и, наконец, автор устанавливает общность памятника с русской былиной “Садко”. Зая-Туляк - земной герой. Он не страшится отправиться в подводное царство. Но возвращается оттуда на родную землю, как и былинный Садко.
В очерке «К былинам о Садко» Вс.Ф.Миллер указывает отличия образа былинного морского царя от образа водяного в народных поверьях. «Наши русские водяные, - пишет он, с одутловатым брюхом и опухшим лицом, живущие в омутах, особенно около мельниц, совершенно отличны от былинного морского царя»1 2. Неоднократно в рассказах о водяном упоминаются его палаты, его жены и многочисленные дочери - злые красавицы, подвластные ему русалки и меньшие водяные.
В Смоленской губернии записаны поверья, что водяной царь живет в морской пучине на дне, в хрустальном дворце. Он любит повеселиться, для чего утонувших людей - музыкантов сзывает в свой хрустальный дворец, где они начинают играть, а водяной царь пляшет под их музыку, «несмотря на свои более чем почтенные годы». Комнаты дворца водяного царя наполнены золотом, которое упало на морское дно вместе с потонувшими кораблями1.
Морской (или водяной, поддонный) царь встречается в былине о Садко в двух местах, в незначительно варьирующихся эпизодах в исполнении разных сказителей: 1) он внезапно появляется перед Садко, привлеченный его игрой, и награждает его за игру; 2) по его принуждению Садко опускается на морское дно, где разрешает спор царя и царицы, играет на гуслях, царь пляшет под его игру, сватает ему невесту. Первый эпизод не только не противоречит народным поверьям, как утверждает Вс.Ф.Миллер, но явно близок, вернее, даже обусловлен ими.
Р.С.Липец справедливо указывает, что игра Садко на гуслях связана с обрядами, имевшими цель снискать расположение водяного хозяина, и приводит в доказательство этого обычай поморок петь на море1 2.
Рассказы о музыканте, игравшем водяному, обычно связаны, как в былине, с эпизодом опускания в подводное царство. При этом, как правило, рисуются роскошные палаты водяного, иногда белокаменные:
Пошел Садко подле синя моря,
Нашел он избу великую...
Нашел он двери и в избу вошел,
И лежит на лавке царь морской3.
В рассказах о пребывании человека на дне морском водяной тоже изображается как рыбный царь, в них, как и в былинах, упоминаются русалки - его жены и дочери. Опускание Садко на дно морское мотивируется в былинах тем, что тот ни разу не платил ему дани. Мотив дани, обязательных приношений водяному, известен в промысловом фольклоре, он неоднократно отмечался этнографами как характерный обычай рыбаков, пчеловодов и мельников. Жизнеспособность этого обычая (принесение жертв водяному, кормление его, плата за улов или купанье) упоминают буквально все собиратели, работавшие в прибрежных поселениях восточных славян1.
Цель умилоствительной жертвы водяному - отвести его гнев, обезопасить себя от его коварства, обеспечить его благосклонность и милость. Ибо водяной, как отмечает А.Колчин, «хорош только с тем, кто его обожает да приносит ему жертву животных и плоды»1 2 3.
Этим же мотивируется необходимость дани морскому царю и в былине. Почти во всех вариантах былины о Садко об этом говорится как о чем-то само собой разумеющемся, не могущем вызвать удивление или остаться непонятным слушателям:
А сколько я по морю да не хаживал,
А видно царю морскому дани я не плацивал,
Видно, что дань с меня требуется...
Ище кольки по синю морю не хаживал,
Я морскому царю дани-пошлины не плацивал4.
Просит морской царь целовеску голову1.
Требует с нас водяной царь Каку ни с нас он пошлину Отвецал вода им:
Просит человека водяной царь1 2.
Эпизод опускания музыканта на дно связан с мотивом пляски морского царя под его игру. Все мотивы, связанные в былине с образом морского царя, известны и в народных поверьях. Сказители ограничиваются тем, что в лучшем случае говорят об испуге Садко при виде морского царя, чаще же всего только констатируют появление последнего: кабы из моря водян-царь поднимается3.
Таким образом, все мотивы былины: внезапная встреча, опускание в подводное царство (распространены рассказы о мельниках, ходящих ночевать на дно озера, о музыкантах, играющих подводным чертям и т.д.), награды водяного царя (уловом, удачей), пляски водяного, даже описания палат и дочерей водяного царя, женитьба героя в подводном царстве - отнюдь не является достоянием только былин, а известны и устной прозе. На дальнейшем историческом пути былины образ морского царя в рассказе о музыканте, заслужившем его внимание искусной игрой, поддерживался и суеверными рассказами, а также воздействием тех волшебных сказок, которые использовали те же элементы народных поверий. Былина о Садко - одна из самых «сказочных» былин русского эпоса.
Слово Садко мы считаем производным от глагола садить, значение которого не только садить деревья, но и дуть, пропускать воздух стремительно в скважину (“садит, как из пропасти”). Если принимать глагол в этом значении, Садко будет соответствовать эпитету “ветер”. С бурным (поэтическим) ветром в народном поэтическом иносказании соотносится идея музыки и игры на струнных инструментах. Вот, кажется, основа древнего опоэтизированного Садко-музыканта, игрой которого заслушивается водяной владыка озера Ильмень.
Башкирские фольклористы об эпосе «Заятуляк и Сусылу»
В теоретическом осмыслении идейно-художественного содержания эпоса большую роль играли башкирские фольклористы.
Салават Галин в частности отмечает1, что мотив незнания эпическим героем своих родителей (ата-анасын белм) встречается и в других произведениях башкирского эпоса. Например, в варианте «Заятуляк и Сусылу» К.Ульябаева эпический герой говорит Сусылу:
Отца своего не знаю,
Мать не знаю тоже,
Землю свою не знаю Воду свою не знаю.
В сознании и творчестве народа авторитет родителей ставится высоко. Поэтому отречение эпического героя от родителей из-за жены считалось безнравственным.
По утверждению К.Мергена: «Часто встречающийся в эпических произведениях этот древний мотив не связывает с конкретным отцом рождения героя, возможно, показывает его членом общины». По архаическим брачным табу - муж и жена не должны называть личное или родовое имя партнера.1 2 Мы считаем, что герой не называет своего имени, своих предков и племени исходя из древнего обычая, пережитки которого сохранились до сегодняшнего дня: имя близких, особенно родителей и хана, не произносят с целью избежания сглаза или воздействия со стороны злых духов. (До сих пор дети не обращаются к своим родителям по имени). Вероятно также, что Заятуляк попросту скрывал от посторонних сведения о себе, так как находился в бегах, возможно, его преследовали.
В одном из вариантов эпоса «Заятуляк и Сусылу» подобному необычному поведению главного героя придается разумный мотив - отречение эпического героя от своих родителей ради любви. Вероятно, неоднозначность и отрывочность рассмотренного сюжета повлекли за собой его дальнейшее развитие в устах сказителей. С целью обоснования мотивации невозможно заявление Заятуляка о незнании своих корней.
В варианте же, записанном М.Гафури, Заятуляк хочет взять в жены Сусылу и обещает все возможное и невозможное. Сначала он отказывается ради её любви от своей птицы, затем от своего коня. Видя несогласие Сусылу, Заятуляк прибегает к крайней мере - заявляет о готовности отречься от матери. Это, несомненно, народная доработка произведения имепа цель устранить неясность в поведении героя.
От матери своей я отрекусь,
Что девять месяцев меня Во тьме ночей и при свете дня Носила в чреве, как тяжкий груз.
Грудью своей кормила меня...
Мне с тобою бы только быть!
И отца я готов забыть,
Что остался сына кляня.
Я под воду с тобой спущусь,
Жизни из-за тебя лишусь!
В этом же эпосе, записанном Г.Махдиевым, есть важная особенность: эпический герой отрекается лишь от матери, а отец вообще не упоминается.
Продолжая анализ произведения, С.Галин отмечает1, что в известных ему вариантах сюжета «Заятуляк и Сусылу» содержится элемент борьбы девушки и парня.
Такую же параллель можно найти в другом башкирском эпосе «Акбузат», который повествует о герое, спускающемся в подводное царство в поисках невесты. Он женится на дочери падишаха подводного мира, получает от ее отца боевого коня, несметное количество лошадей и возвращается на землю.
При всей кажущейся близости содержания сказаний «Заятуляк и Хыухылу» и «Акбузат», оба эти сказания представляют собой самостоятельные произведения, созданные на базе разработки однотипного традиционного сюжета. В «Заятуляке и Хыухылу» сюжет раскрывается в сказочно-романтическом плане, что определило жанровую специфику этого произведения. А.И.Харисов отмечает, что сказание «Заятуляк и Хыухылу» и относится «больше к сказкам, нежели к поэмам»1. В эпосе «Акбузат» сохранен полный вариант отношений батыра-героя и дочери подводного духа. Здесь приключени героя составляет основную канву, основное содержание эпоса. Исторические мотивы в эпосе отсутствуют. Но важным является то, что эпос более соответствует южно-сибирским вариантам, где главный герой - сирота, в башкирском варианте «Акбузат» герой Саубан тоже сирота.
В эпосе «Акбузат» Саубан-сирота стреляет в золотую утку, а утка оказывается дочерью подводного царя. Подполз Саубан поближе, посмотрел: не утка, но на золотом троне, распустив волосы, какая-та девушка сидит, волосы расчесывает: вокруг нее, говорят, сизые голуби резвятся. Незаметно подкрался Саубан, схватил девушку за волосы и накрутил их на руку... Девушка отвечала ему:
Не думай жениться на мне:
Вся я создана из лучей,
Не заставляй меня страдать на земле.
Не будет равной сыну земли
Девушка, сотворенная из лучей1.
Она просит Саубана идти не оборачиваясь, и из воды выходит скот: лошади, коровы, овцы. Но Саубан не удержался, обернулся, а конь Акбузат только начал было появляться из воды, но обратно исчез, и все стадо за ним ушло в воду. Но в конце эпоса Саубан вместе с Нэркэс - дочерью подводного царя возвращаются на родину героя1 2 3.
А.Н.Киреев вполне логично объясняет, почему герою попадается утка: ведь эпический герой шел за добычей. Но то, что добычей становится дочь Шульгина, меняет направление сюжета. Этим приемом образу девушки богатыря, которой оказалась дочь царя, придаются как бы две функции: она появляется в образе добычи для охотника и олицетворяет первую непосредственную цель действия героя в данный момент; во-вторых, та же охотничья добыча, т.е. невеста батыра, оказывается царевной. Это уже вторая, более отдаленная цель, поставленная перед героем, но цель более важная и необходимая для его дальнейших действий .
Для нас важно то, что сюжет кубаира «Акбузат» все же сохранил в своей основе архаичные мотивы поисков жены в ином, неземном мире. В конце концов, сказание завершается повествованием о том, как из подводного царства на землю выходит Нэркэс (Нар-кыз (?) «Нар» - огонь) и вместе с ним много скота, т.е. вместе с образованием семьи появляется и частная собственность, как ее неотъемлемый атрибут, считает С.Галин.
Многие проблемы, поднятые в кубаире «Акбузат», нашли более последовательное отражение в эпосе «Заятуляк и Сусылу». Более того, в обоих сказаниях ответы водяной девушки совпадают слово в слово: «Егет, я буду твоей, я создана из лучей» (следы легенды о непорочном зачатии и солнце).
Ты не добивайся меня,
Егет, не могу быть ровней тебе Я создана из лучей Не глумись надо мной,
Заставив по земле ходить1.
Такой же прямой ответ на этот вопрос дает нам главная героиня эпоса “Урал батыр” Хумай:
Моя мать, по имени Кояш Отпусти меня.
Отец меня все равно найдет.
Придет и выручит.
Я падишаха Самрау Дочь, имя мое - Хумай.
Если золотые волосы распущу,
Лугами страну залью1 2.
Как видим, Хумай рождена от матери Кояш-Солнце, о своем солнечном происхождении говорят и Хыухылу с Нэркэс.
В отличие от Хаубана, эпического героя кубаира «Акбузат», Заятуляк встречает не утку, а девушку, хотя она и была из иного мира.
Сюжетообразующие элементы и детали
В сюжете № 1 (в основном, основополагающем) имеются следующие отклоняющиеся мотивы и детали:
а) Заятуляк видит Сусылу во сне1 2 3 и отправляется на ее поиски. Этот эпизод находит древнейшие аналогии в ближневосточных легендах. («Тысяча и одна ночь»). Широко распространенный мотив влюбленности во сне известен с глубокой древности. Например, существует сказание о Зулейхе и Иусуфе, на основе сюжета которого было создано бессмертное произведение великим булгаро-татарским поэтом Кул Гали «Йусуф и Зулейха». Согласно Ансари, Зулейха влюбилась в Йусуфа во сне. После первого сна единственная дочь царя Таймуса стала невменяемой. Через год она увидела во сне тот же образ. Зулейха видит во сне образ Йусуфа1.
При сопоставлении этого сюжета с легендами и сказаниями алтайских народов, индийскими и средиземноморскими легендами становится ясно, что в его основе лежит сюжет о непорочном зачатии главного героя богами во время сна его будущей матери. По всей вероятности, этот эпизод подвергался коррекции на каждом этапе развития общества, обретя со временем более «благородную» и возвышенную форму влюбленности во сне.
В тюрко-монгольских эпических произведениях вышеупомянутый сюжет почти неузнаваем и сближается по своей архаичности со средиземноморскими формами.
б) В большинстве случаев Сусылу сидит у берега и расчесывает волосы. А в одном из вариантов она сидит на ветвях дерева . Заятуляк видит ее отражение в воде, оглядывается и находит ее. Этот мотив, очевидно, один из древнейших. Сидящая на ветках дерева женщина - это дух дерева, божество растительности. Уже в рисунках, относящихся к культуре Хараппи и Мохенджо-Даро, имеется изображение женщины, сидящей на ветке дерева, и людей, поклоняющихся ей или обращающихся с просьбой к ней. В тюркском эпосе эта святая, священная, особенная женщина сидит не на ветке, а в дупле дерева, но от этого сущность мотива не меняется. Все связано с деревом.
Был ли в основном субстратном языческом варианте нашего эпоса такой мотив, неизвестно. Не исключено, что он привнесен в дастан из другого эпоса, извне. 1 2
в) В одном из вариантов самой Сусылу не видно, видны только ее волосы, плавающие на поверхности, за которые Туляк хватается и вытаскивает Сусылу на поверхность1. Эта деталь исторически не прослеживается и, вероятно, является плодом вольной фантазии рассказчика.
г) Имеются много разночтений разговора Заятуляка с Сусылу. Спор главных героев в частности выясняет характер, черты характера Сусылу. Она внешне очень красива - с длинными волосами. Туляк поет девушке:
«Инеп килдем атымдан,
Имде крсе зе.
Слам бирдем бн са,
Айтин крекле йзе Гайшыйк булдым бн са - Нзек зифа буеа,
Сзе йтче, Сусылу1 2.
Сусылу умная: она говорит Заятуляку, что он не сможет привыкнуть к подводному миру и об этом несколько раз предупреждает его:
Безне йирлэр каты йир,
Тзалмассы, бай углы,
Хст булып лрсе.
Кайтып киткел, бай углы3.
Так на самом деле и получается: Заятуляк с каждым днем в подводном мире «сохнет», болеет. Сусылу входит в положение мужа, оказывается заботливой женой. Всевозможными путями просит отца вернуть Заятуляка на белый свет. Вместе с мужем и сама выходит на поверхность земли.
Из всего этого складывается характер Сусылу. Она обладает даром предвидения, всезнайства, т.е. чертами святой женщины, которая заранее знает до встречи, без всяких промежуточных звеньев, кто такой Заятуляк, что он не вынесет жизни в подводном мире. В дальнейшем, однако, оставалась верна любви.
Впрочем, верность любви характеризует и Заятуляка, но она не является доминирующей чертой. На этой особенности его характера внимание слушателя не акцентируется.
Кроме того, образ Заятуляка в этом эпизоде дополняется внешними признаками: соратник-конь, наделенный особыми качествами, волшебный сокол ( лук со стрелой, типичные для степняка, в эпосе не упоминаются). Сокол мог воплощать сакральные черты. Издревле в самых различных сказаниях особая роль и значимость героя подчеркивалась возможностью общения с птицами - посредниками между миром людей и богов. Наиболее архаичный образ священной птицы воплощал ворон (у нартов, у манчжур, монгол и др.). Впоследствии негативная функция стервятника-трупоеда заставила заменить образ посланца богов на других птиц.
До позднего средневековья птица (в широком смысле) оставалась у тюрков носителем душ умерших (голуби, лебеди). Поэтому мы полагаем, что сокол в поэме не просто средство охоты, а символ близости к миру богов.
Туляк имеет уртяку-амулет, т.е. деревянный волшебный амулет, обладающий чудодейственной силой.
В тюркско-монгольских эпических сказаниях дочь владыки воды характеризуется с положительной стороны, но нигде нет момента спора с джигитом, героем.
Нет этого момента и в китайских сказках, где героиней выступает дочь подводного дракона1. Из китайских сказок в «Сказке о светящихся жемчужинах» сюжет особенно похож на дастан о Заятуляке, в котором герой видит Сусылу во сне. Китайский Заятуляк - Аэр девушку видит именно во сне, но его завистливый брат пытается отговорить его от поездки за девушкой. Дочь подводного Дракона ставит перед Аэром условие: найти светящуюся жемчужину. И сама же помогает найти её. Это соответствует духу сказок.
Сюжеты о дочери подводного Властителя широко распространены и на другом конце Евразии - на британских островах1. Например, сказки о никсах, Ватти (буквально водяная красавица, как и татарская Сусылу). Примечательно, что и шотландские сказки также привязываются к определенным местностям, как и башкирский вариант анализируемого нами эпоса - к озеру Асылыкуль.
Особое сходство с сюжетом сказания о Туляке проявляет британская сказка «Озерная дева». В частности, в обоих случаях подводный царь в качестве приданого для дочери выделяет стадо овец и коров. И в том и в другом случае эти стада исчезают по вине героя, уходят в подводное царство1 2.
Очень много сходных элементов наблюдается при сравнении с эпосом «Туляк и Сусылу» в преданиях и сказках алтайских тувинцев. Там, например, можно найти сходные эпизоды. В сказке Эрген-оол3 встречается мотив пряди волос, унесенной водой, благодаря чему хан и узнает о существовании прекрасной женщины. В одном из вариантов татаро-башкирского эпоса Заятуляк тоже видит на поверхности воды лишь пряди волос4.
Фигура Джелбеге относится к древнейшим персонажам тюркских сказок. Джелбеге (часто живет под землей или у входа в нижний мир) всегда пытается спастись бегством на дне водоемов. Она часто всплывает из воды. Не исключено, что этот мифический персонаж был некогда связан и с водой, так как персонаж, наиболее близкий подобному существу, всегда предоставляет ему наиболее верное убежище.
Сказка «Эндз Дендз» или «Юноша с собакой, кошкой и рыбой»1 относится к весьма распространенным и популярным в центральной Азии сказкам о женитьбе на девушке чудесного происхождения. Очень часто это дочь владыки моря. Во многих вариантах этого типа герой отправляется на базар и приобретает за непомерно высокую цену дитя Лузут Хана.
Обстоятельства этой сказки, связанные с награждением героя (то, как он попадает в морское царство и возвращается оттуда, и что он там видит) во многих вариантах совпадают с эпосом «Заятуляк и Сусылу». Персонаж же, которого герой должен попросить или обмануть - тот, что даст ему нежданно-негаданно жену, скот, можно увидеть и в нашем эпосе.
Языковые особенности эпоса
Татарский вариант дастана написан старотатарским языком. Этот язык характеризуется следующими чертами:
1) письменность была основана на своеобразной арабской графике, с включением букв как и в персидском языке. Протетические гласные в начале слов обозначались неполным алифом, без волнистой черточки наверху или «гамзой» - \ впрочем, это обозначение гласного вначале так и не нормировалось до самого XX столетия.
Написание слов также осталось ненормированным, нормативных словарей в тюркской грамматике еще не было. Попытки унификации норм письма, предпринятые К.Насыри и несколькими другими учеными, не были восприняты полностью.
2) Тексты читались при громком чтении. Например, стихотворения, по правилам татарской фонетики, т.е. тюркские слова, произносились по- татарски: с его своеобразными на общетюркском фоне гласными а (в первом слоге)//а, o//o(u), (u)//(u), ы (краткий)//у (краткий) и u(i); допускалось чтение ый как в уйгурском языке. Хотя уйгурско-узбекских параллелей в ряде слов могло и не быть. Надо сказать, что такое татарское чтение текстов на старотатарском языке может свидетельствовать в пользу того, что этот текст был действительно татарским, а не каким-нибудь неопределенным тюрки. Татары читали тексты, особенно стихи, с татарской интонацией, по правилам татарской фонетики.
Грамматика
В грамматике памятника употребляются следующие форманты:
а) в винительном падеже притяжательного склонения после ын прибавлялись гласные ы, ый, и, е атыны-атын (его лошадь), эшене (см. уйгурский ишини) вместо общетатарского эшен. Формы на н, ын, в употреблении перемешались, могли встречаться в одном и том же предложении: в одном случае н, а в другом ны, ни.
б) форманты сказуемости в I, II лицах мн, сэн, без велярной пары вместо общетатарских мын/мен, сы/се: барамэн, килэмэн - в обоих, т.е. как в велярном, так и в палатальных случаях единый аффикс мн вместо парного аффикса в татарском мын/мен. Также барасн, килсн вместо барасы, килсе. Эта особенность старотатарского языка была особенно устойчивой. Она проникала и в фольклорные произведения.
в) глагольные форманты желательных вероятностей или невозможностей гай/гэй, кай/кэй, которые в частности широко употреблялись в стиле религиозных, книжных и т.п. Например: р моселман гает кнне хер биргй. ркем тшенд бала крс, яхшыга булгай, телге тлгй (Каждый мусульманин дает подаяние в день религиозных праздников). Каждая личность, если увидит во сне ребенка, это будет да к лучшему, его желание да исполнится;
г) глагольные формы инфинитива галы/ гэле, баргалы (чтобы поехать), форманты алым/элем вместо общетатарской форманты аек/ыйк/ык, эек/иек/ик: кнлик-килгэлем, барыйк-баралым;
д) широкое употребление как в именах, так и в глаголах, форманта сказуемости III лица дыр/дер, тыр/тер, иногда даже более древних форм торур/торыр.
В лексике наблюдалось широкое употребление арабо-персидских, среднеазиатских тюркских слов. Татарская читающая публика, выпускники медресе знали арабо-персидские языки, каждый по своей способности, и употребление арабских, персидских слов и целых выражений для них не создавало трудности при чтении текста. Следует сказать,что лексическая нормировка татарского языка до сих пор полностью не достигнута, не существуют в такой полноте, в какой существует она в русском языке. Поэтому вышеупомянутые морфологические особенности языка исследуемого нами произведения не могут быть основой безоговорочного утверждения о том, что язык эпоса о Туляке - не татарский.
В морфологии употребляются огузские по происхождению, но широко распространенные в тюркских языках формы на мыш/меш, ан вместо гаи, (баран вместо барган) и особенно ул вместо бул (быть), но эти форманты не характерны для записи форманта эпоса о Туляке, не встречается глагол ул, или редко встречается формант мыш/меш и т.д.
Во 2-ой половине XIX в. на территории современной Республики Татарстан, в д.Олы Кариле, в тетради, переписанной шакирдом Хасаном, сохранился древний текст лиро-эпического эпоса «Туляк и Сусылу». М.Усманов пишет следующее: «На первый взгляд эта рукопись для меня не является незнакомой; знакомая мне арабская графика, несмотря на архаичность, природу и дух языка - это родной нам татарский язык. Трудность состояла лишь в том, что почерк не был каллиграфически правильно оформленным. Кроме того, орфография текста похожа «на решение кроссворда»1.
Итак, в татарской версии, бесспорно, башкирского элемента нет: ни в фонетике, ни в морфологии. Татарские шакирды, которые учились в татарском медресе, приспосабливали народный эпос к исламу.
При реконструкции полного сюжета приходится сталкиваться с тем, что некоторые моменты в отдельных вариантах противоречат друг другу. Это касается особенно неполных вариантов, т.е. тех вариантов рассказчиков, которых, очевидно, интересовали только отдельные моменты эпоса и вовсе не привлекала цельность, логическая завершенность произведения. В таких случаях мы попытались выбрать те варианты, которые укладывались бы в логическое развитие сюжета, в рамки цельного, хотя и многослойного фольклорного произведения авантюрного романа. В общем, мы видим в этом произведении не только слияние тюрко-монгольского эпоса и восточной авантюрной сказки типа тех, которые даны в сборнике «Тысячи и одной ночи», но и переход к авантюрному роману в традициях книжных сказов, в которых затрагивается и современная тематика, особенно это видно в конце произведения.
В полном варианте данное произведение записано было в стадии перехода к авантюрному роману. Этапы и прообразы перехода от эпоса к роману прослеживается в книге С.Ю.Неклюдова “Героический эпос монгольских народов”. Он говорит, что существовал еще один путь, непосредственно ведущий от эпоса к роману. Речь идет о позднейшей форме повествовательно-фольклорного эпического творчества, которая возникла в репертуаре восточно-монгольских хурчи(?), в традиции «книжных сказов», т.е. сказы на современную тематику. Взаимосвязь устной и письменной традиций включала в этом случае одну любопытную деталь: рукопись произведения, которую некогда сказитель составил на материале фольклорных (а может быть, и рукописных) преданий, явилась и «квазиисточником». Заменила собой литературный оригинал, который своим существованием узаконивал бы и освящал опирающийся на него устный сказ, и своеобразным «либретто», практически необходимым другим хурчи воссоздающим тот же сказ. Это подтверждает гипотезу о существовании опытов литературного творчества у монгольских сказителей хурчи1.
Произведение в целом может быть охарактеризовано как «народный» роман авантюрно-социального типа; построенный на использовании и литературных традиций, и эпического фольклора, в лоне которого он возник. Фольклорные мотивы используется в довольно большом количестве: использование стереотипных эпитетов, проявление сказочно-эпической гиперболизации. Приемы фольклорного сюжетосложения используются отнюдь не механически. Инерция традиционного фабульного разворачивания мотива преодолевается, его семантика остается нереализованной, существенно меняется устойчивая последовательность в композиционном расположении сюжетных элементов.
