Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Возникновение конфликтов: генезис и причины
1. Причины возникновения конфликтных ситуаций в мифологии и нарт-ском эпосе
2 Причины возникновения конфликтных ситуаций в ранних преданиях
Глава 2. Разрешение конфликтных ситуаций
1.Вызов противника и организация поединков
2. Разрешение конфликтов в соответствии с морально-этическим кодексом и мирное разрешение
3. Разрешение конфликта с помощью хитрости и обмана и поиск уязвимого места героя
Глава 3. Фольклорный конфликт в адыгской литературе
1. Принцип эпической оппозиции и безальтернативный конфликт ранней адыгской литературы
2. Фольклорный конфликт в гражданской поэзии
3. Социально-этический и этнокультурный конфликт
Заключение Библиография
- Причины возникновения конфликтных ситуаций в ранних
- Разрешение конфликтов в соответствии с морально-этическим кодексом и мирное разрешение
- Разрешение конфликта с помощью хитрости и обмана и поиск уязвимого места героя
- Фольклорный конфликт в гражданской поэзии
Причины возникновения конфликтных ситуаций в ранних
Концепт «конфликт» (от латинского «confliktus») первичное философское осмысление получил в глубокой древности. В середине I-го тысячелетия до н.э. его социальное и гносеологическое содержание явилось институциональным ядром учения Гераклита Эфесского, своей известной формулой «война это отец всего и царь всего» (Гуторов В. Античная социальная утопия), связавшего эволюцию и изменчивость всего сущего с понятиями столкновения и борьбы.
В той или иной форме социальное и философское наполнение конфликта привлекали к себе внимание практически всех античных учёных, а уже у Аристотеля, возможно, наблюдать альтернативные интерпретации данного термина. Однако мыслители были отнюдь не первыми в деле анализа конфликта как явления. За сотни лет до появления греческой философии общественная значимость конфликта, равно как структурно-эволюционный характер его проявлений в реальной жизни, чётко осознавался учёными и государственными деятелями Месопотамии и Ближнего Востока (Козырев Г. Введение в конфликтологию).
Интерес к конфликту как явлению и философскому концептуальному обо-щению понятен. Феномен конфликта, уходящего корнями в природу и представляющего собой одну из ее стихийных сил, не является антропоцентрическим. Так как возникновение новых форм жизни в процессе биологической эволюции происходило, как правило, в конкурентном соперничестве за выживание, конфликты являются неотъемлемым компонентом бытия человека, начиная с той поры, как произошло его становление в качестве самостоятельного биологического вида. Данный процесс протекал и в борьбе зарождающихся социальных начал с зоологическими инстинктами, что способствовало возникновению такой структуры родоплеменных организаций: дуальная экзогамия. Данная форма алгоритма общества в дальнейшем стала социальной и культурно-исторической основой дуализма мифологического конфликта. Так, в ранних дупликационных мифах показано, как практически с момента появления на свет братья-близнецы организовывают бинарные оппозиции - тьма – свет, добро – зло и т.д. Компоненты подобных дихотомий, как видно, не только конкурируют друг с другом, но и взаимодетерминированы. Сказанное позволяет констатировать, что феномен конфликта априори явление биологическое, социальное, позже художественное.
Исторический и художественный опыт человечества показал, что общая семантика конфликта характеризуется этапностью и возобновляемостью – появлением противостояния, противоречий, возможностью их устранения, и далее, возникновением новых. Таким образом, конфликт, является постоянной составляющей бытия, одной из основ окружающей природы, общественной жизни, фольклора и литературы. В контексте сказанного конфликт как социальное и художественное явление, заслуживающее тщательного исследования, и рассматривается в данной работе как фундаментальное понятие.
Термин конфликт берет свое начало от латинского conflictus (cтолкнове-ние). В рамках обыденных представлений конфликт - это столкновение противоположно направленных, несовместимых друг с другом точек зрения в сознании отдельных индивидов. Традиционно различают следующие виды конфликта:
С точки зрения современной науки термин «конфликт» интерпретируется следующим образом: - выбор индивида, при котором ему надо склониться к одной из двух одинаково приемлемых позиций; - при выборе индивида, цель является одинаково допустимой и не допустимой. Это амбивалентный конфликт; - индивиду требуется сделать выбор из двух одинаково нежелательных позиций. Конфликт в его классической, гегелевской, интерпретации трактуется как "противоположность, содержащаяся в ситуации", как "нарушение, которое не может сохраняться в качестве нарушения, а должно быть устранено" в процессе действия, в "акциях и реакциях" противоборствующих сил. В представленной работе конфликт исследуется как литературное явление, т.е., в упрощенном виде – система взаимоотношений образов в произведении. Хрестоматийное определение конфликта, принятое советской филологией и не отвергнутое современной российской, гласит, что художественный конфликт представляет собой не любые взаимоотношения субъектов действия, но – конкретно оппозиционные, актуализирующиеся в противоположности, противоречии. (Литературный энциклопедический словарь). Являясь сутью и генерирующей основой действия, конфликт предопределяет стадии развития сюжета: завязку, кульминацию, развязку. Художественное произведение на всех уровнях организуется конфликтом. Все разногласия и столкновения, лежащие в основе борьбы образов, в художественном произведении трактуются как составляющие конфликта. Следует отметить, что художественные конфликты и конфликты, существующие в исторической действительности, не идентичны. Как мы видим, содержание литературного конфликта во многом зависит от индивидуальных ценностных представлений автора, или, в случаях, когда речь идёт о фольклорных произведениях, от ценностных стандартов социальных групп. Поэтому лишь в тех случаях, когда в художественных произведениях отражены реальные конфликты, они имеют возможность получения устойчивой оценки в общественном сознании.
Разрешение конфликтов в соответствии с морально-этическим кодексом и мирное разрешение
Можно предположить, что в сказании о Сосруко и Тотреше конфликтная ситуация зиждится на свойственном реальной жизни социально-историческим колизиям.
Следует акцентироваться и на другой причине конфликтной ситуации внутри взаимоотношений Сосруко и Тотреша. На первый взгляд это в текстах незаметно, однако обнаруживается путем разбора органической закономерности произведения. Проиллюстрируем картину прихода Сосруко к Сатаней спустя время от первого общения с Тотрешем. Отдельные сказаниях демонстрируют интерес-нуютонкость:в соответствии с чем, Тотреш является сыном Барамбух, родной сестры Сатаней, при чем Барамбух и Сатаней враждуют давно. Кроме этого, Сатаней, не отказалась помочь сыну в убийстве девяти своих племянников. Следовательно конфликтная ситуация между персонажами является следствием противоборства сестер. Как было отмечено раньше, объективным фактором недружелюбного отношения общества нартов к Сосруко, был статус его матери Сатаней в обществе. И как уже было сказано, относительно нее в сказаниях наличествует негативная характеристика, которая рисует картину коренных изменений в жизненном представлении людей относительно места женщины в общественной жизни. Также было отмечено, что при переходе матриархата к патриархату такие конфликтные ситуации представляются большей частью структурообразующим элементом общества. Совокупность данных фактов объясняет происхождение враждебных отношений сестер: с первой стороны – Сатаней, ведущая образ жизни женщины свободного типа, недопустимого с морально-этических позиций складывающихся норм патриархата, со второй - Барамбух, которая была с Альбе-ком в моногамном браке, и от которого родила девять мальчиков.
Из этого вытекает, что анализируемый конфликт Сосруко и Тотреша – яв-ляяется не чем иным как вражда сынаСатаней, который не знает кто его отец («Къезыгъэлъхуар зымыщIэжым ди нарт напэр къытырихыу…» [136, 2: с. 277] – «Не помнящий своего отца позорит нартскую честь») [136, 2: с. 277] (перевод), и сына мужчины, который знает свою историю по ветви отца.
Блок конфликтов нартов и Сосруко характеризуются как имеющие соци-альнуюнаправленность. Например, практически бессменным является характеристика Сосруко «жэмыхъуэрылъху» (рожденный от пастуха) и «лъапэкIэрыхъ» (лапотник). «ДылIэми зыдгъэлIэнщ, ауэ жэмыхъуэрылъхум дипхъу еттынкъым» [134, с. 104] – «никогда, будучи живы не выдадим дочь рожденному от пастуха» [134, с. 104] (перевод), - говорит предводитель нартов. По этой же причине Лашин отказывается выйти замуж за Сосруко. «Члены нартского общества давно уже далеко не все равноправны и имущественно одинаковы» [60, с. 27], – пишет Е.И. Крупнов. Действительно, социальная структура нартского общества разнородна: наряду с работниками без прав и рабами (унэIут) в текстах фигурируют обладатели больших табунов (Уазырмедж, Насрен-Борода) и владельцы обширных пастбищ-междуречий (Тлебица). Таким образом, признаки социального и имущественного расслоения членов общества очевидны. Система общества, представляющая структуру неравноправных социальных образований, изначально предполагает конфликтные ситуации. Нами здесь не применяется классовая терминология, чтобы охарактеризовать сущность той или иной социальной группы, представленной в нартском эпосе. Это неизбежно приведет к трактованию ряда конфликтов, являющихся отраженим противодействия между классами. Разделение общества на классы у населения Северного и Западного Кавказа возникли спустя гораздо больше времени: Колхидское царство в Грузии и Синдское государство на Кавказе (С V в. до н.э.).
Тем не менее, необходимо отметить реально имеющуюся в нартском эпосе место стратификацию отраслей производительной деятельности, неизбежно ведущую к возникновению классового общества – занятие землей, скотом и металлом. Следовательно – проявляется казуальные отношения относительно социального разделение в среде нартов и их противодействиями. Таким образом, мы говорим о выявлении вследствие экономического неравенства зависимых отношений в пределах племени. «Вероятным значением часто упоминаемого в эпосе эпитета «пщы» А.М. Гутов считает «предводитель», «вождь»» [37, с. 49]. Ученый правомерно считает, что данный термин не отягощен в конкретной ситуации полномочиями позиционирования групповой особенности. Приведенная выше схема «нартыпщ – жэмыхъуэрылъху» представляет из себя, не антагонистическое противоречие эксплуататора и эксплуатируемого, а конфликт представителя социальной верхушки военной демократии с рядовым членом общества.
Следуя выстроенному выше типологическому ряду, рассмотрим конфликтные явления, имеющие место в циклах Батараза и Ашамеза. Доминантный сюжетообра-зующий мотив в обоих циклах – кровная месть. Естественно, что конфликтные ситуации в текстах, скорее всего, пересекаются с данной мотивацией. «Специалисты предполагают, что обычай кровной мести возник еще в догосударственном обществе, скорее – в пору раскола рода, племени. Так как данное явление распространено повсеместно по миру, то считается глобальным способом защиты жизни, достоинства и имущества сородичей» [114, с. 34].
В это время усугубляются противодействия в рамках рода, а также относительно отдельных родов, в общем, в эпосе нартов (дележ земли, материальных богатств соседей и др.). «Пока еще не существует достаточно авторитетной власти, стоящей над родами, - поэтому самооборона является для рода единственной и на данной стадии естественной формой реакции на любое посягательство. Самооборона эта принимает форму кровной мести» [55, с. 192].
Разрешение конфликта с помощью хитрости и обмана и поиск уязвимого места героя
Эти механизмы пришли в виде различных мирных или военно-сублимативных методах разрешения конфликтов. Проблема, каторая из двух способов выхода конфликтной ситуации – «боевая» или «мирная» – предшествовала другой, по сей день остается открытым. По логике эволюционного развития всех элементов сюжета и образостроения традиции, поединки, должны предшествовать состязаниям. Вспомним, например, что унос шапки противника является элементом некогда распространенного обычая уноса головы противника.
При этом «надо признать, что различного рода состязания и соревнования широко распространены уже в нартском эпосе. Более того, связанные с ними мотивы восходят к самым архаичным персонажам традиции – великанам. Именно они предлагают нартам сначала посостязаться в танцах» [140, № 663 – ф 30], «в кидании камней» [140, № 663 – ф 30] или же «решить спор организацией боя между конями» [140, 5: с. 74].
Очень часто великаны являются причиной нежелания мирно урегулировать конфликтные ситуации. Примечательна мотивация отказа от мирных или субли-мативных форм разрешения противоречия: «соперник апеллирует к мужеству врага» [140, № 663 – ф30]. Например, «великан и Шауей сходятся во мнении, что если они устроят бой коней, победит тот, у кого конь окажется сильней; если будут сражаться с оружием в руках, победит тот, у кого лезвие сабли окажется стальным. Вследствие чего было решено бороться путем хэтIэ-хэсэ – букв. всадить-вонзить с последующим отрезанием головы» [140, № 663 – ф30].
Всё же, сублимативные и мирные нормы, в конце концов, возобладали, и, по всей видимости, так как речь шла об испытании боевых качеств героев, особой разницы между реальным боем и его экстраполяционной заменой не ощущалось: «Различные испытания, которым добровольно подвергает себя великан в сказаниях о том, как Сосруко принес нартам огонь, можно считать заочным состязанием между этими персонажами» [114, с. 59].
Поединки между самими нартами имеют широкое распространение: -«Сосруко и Бадыноко соревнуются в искусстве танца. Первый танцует на лезвии сабли, второй на острие» [134, с. 102]. - «Батараз и его противник состязаются в беге, борьбе, кидании камней, стрельбе из лука по яйцам, выставленным далеко на скале» [136, 4: с. 168]. - «Шауей предпочитает сначала устроить бой коней» [136, 5: с. 74]. Такие поединки не редки и позднее: в эпосе нартов. Но важно отметить, что на этом этапе они не являются ни формой, ни методом урегулирования конфликтных ситуаций. Это следует из того, что даже непринципиальное действие во время сублимативного противостояния – необидные, как кажется, недопонимания, возникающие в ходе зрелищных игр на разного рода торжествах – порой являлись первопричинами конфликтных действий персонажей.
Даля таких текстов, в которых герои пользуются такими способами, как молочное побратимство и клятва для урегулирования конфликтов, незначителен, поскольку они характеризуют достаточно высокую ступень развитости общества и самосознания. «Для развития побратимства нужна индивидуальная личность, а она в первобытном обществе делала только первые шаги по пути своего становления», - пишет И.С. Кон [54, с. 185]. Правомерно, что «объединяющим началом как мифологических (великаны, карлики), так и эпических (нарты, чинты) персонажей является их кровнородственная или территориально-общинная принадлежность. И то и другое длительное время служило гарантом охраны интересов каждого члена группы: все великаны, все чинты - враги нартов, все нарты противостоят им. Члены таких групп образуют коллективную индивидуальность» [99, с. 66]. Большая доля архетипических элементов в образостроении мифо-эпических героев иллюстрирует то, что они имеют типологическое значение, личностное невелико. Отсутствие чего не позволяет выявление личности, и формирование личностного начала.
Что же касается персонажей преданий, типологичность образов не исключает включения в их структуру каких-то индивидуальных качеств, проявляющихся все более по мере ослабления их идеализации и героизации. Не часто видимые в ранних преданиях индивидуальные черты, касающиесяпреимущественной степени характер персонажа, впоследствии дорастают в поздних текстах до независимых сюжетных линий. «Такие качества героев, как мужество, сдержанность во всем, уважительное отношение к старшим, следование определенным морально-этическим нормам, объясняются не как изначально заданные им, а как приобретенные личным опытом» [126, с. 109-110; 129, с. 278]. Следовательно, персонажи преданий показывают, где, когда и при каких ситуациях они соприкоснулись с некоторыми реалиями, и затем их постуки были определенно конкретными, и не могли по-другому. Данные факты характеризуют нарастание реалистических тенденций в воспроизведении образа человека. Такие условия способствуют понима-ниию того, что как раз в поздней мифо-эпической традиции имели возможность зарождаться мирные методы разрешения конфликтов, в частности сюда включены молочное побратимство и клятвы, в соответствии с вышеприведенным.
«Мотивы, связанные с искусственным установлением кровного родства, встречаются как в сказаниях, так и в сказках: герой прикладывается к груди великанши, колдуньи» [134, с. 309], впоследствии они являются полноправными сыновьями. Женщины, соответственно как матери персонажей должны их поддерживать в их делах.
А.М. Хазанов, анализируя обычай побратимства у скифов, выявил, что эта форма разрешения конфликтов призван находить новых социальных связей, где целью является защита интересов персонажа внезависимости от его родственного либо территориального состояния. «Вновь возникающие социальные связи осмысливаются сквозь призму старых, кровнородственных. Отсюда – обряд, символизирующий искусственное установление кровного родства – молочное побратимство» [107, с. 107-111], - делает вывод ученый.
Фольклорный конфликт в гражданской поэзии
А. Шогенцуков намеренно создавал ясно видимые схемы конфликтного противостояния, подкрепляя их соответствующим образным, модальным и семантическим антуражем. Так, поэма «Мадина» может восприниматься как предельно прозрачная поэтическая иллюстрация причин, течения и последствий столкновения героев и однородных групп героев, анализируемых в плоскости социально-этических соотношений. Нет никакого сомнения, что Шогенцуков обратился к проблемам социального неравенства сознательно и пытался представить читателю «политически грамотную» картину сословных и материальных диспропорций традиционного кабардинского общества в проекции на личные судьбы героев – цель сугубо утилитарная и вполне отвечавшая времени создания поэмы – конец 20-х годов прошлого века. Однако у него получилось нечто иное.
Явно стремление автора развернуть пафосное содержание в ожидаемое государством русло; как зачин поэмы, так и её сюжетная концовка говорят об этом вполне однозначно. Вероятна возможность, что первоначальный замысел «Мади-ны» был достаточно прост – осуждение норм обычного права и шариата, которые именно в этот период стали камнем преткновения на пути распространения новой советской идеологии и жизненных стандартов: «Где ты, Мадина родная? Где твой красавец-возлюбленный? Старым обычаем, знаю, Чистые души загублены. Бедная жертва адата,…» [120, с. 29].
Однако при художественном воплощении этой доктринерской идеи Шоген-цуков столкнулся с необходимостью дифференциации героев по целому ряду признаков. Скорее всего, первоначально он хотел изобразить нефункциональность традиционных жизненных стандартов в сравнении с устоями нового социалистического общества – вступление поэмы, актуализирующее её события в прошлом, равно как и концовка с недвусмысленным указанием на социальные перспективы ребёнка героини в настоящем времени доказывают это. Но в итоге граница между героями пролегла не в социальной плоскости, вернее, не на том горизонте социальности, который предполагался вначале.
Образы поэмы сгруппированы в отдельные, согласованно действующие блоки, каждому из которых свойственна определенная культурная и этическая константа. Мадина, её мать Дадуса, Заур и противостоящие им Касим и Джери представляют персонажный ряд конфликта, остальные образы сюжетно второстепенны, включая обеспечивающего общий эмотивный и пафосный фон рассказчика-автора. Однако ни первая, ни вторая группы не характеризуются с социальной точки зрения. Положительные герои произведения так же традиционны, как и отрицательные, все они существуют в пространстве обычного права и устойчивых национальных норм витальности.
Сознательно, или бессознательно А. Шогенцуков, описывая героев, придерживается аксиологических стандартов кабардинского фольклора – положительный Заур «чернобров», молод, интегрирован в контекст кабардинских обычаев, отрицательные герои также обладают набором вполне ожидаемых качеств, главное же – и те и другие черты и характеристики вполне вписываются в общее пространство кабардинского национального обычного права. Быть осуждены с точки зрения кабардинца 20-х годов они не могут – в системе обрисованных взаимоотношений нет ничего особенно отрицательного, как и ничего выраженно положительного; поэтому автор и прибегает к внесюжетным семантическим имплантациям фольклорного происхождения – внешнее уродство и физические недостатки, прямая авторская номинация негативных составляющих: мулла у А. Шогенцукова «вор и обманщик продажный, скряга, проныра, длинноносый хитрец», Джери – «грязно-седой», «бесстыжий», «похотливый» и так далее.
Попытки односторонней социализации негативных и положительных героев приводят к «обрушению» сюжета. Заур, будучи одной из ипостасей устойчивого образа адыгского мужчины, не может сюжетно существовать в рамках замысла писателя. Он удален демургической волей автора – посажен в тюрьму. Сама Ма-дина умирает – достаточно неожиданно и беспричинно, опять-таки волей А. Шо-генцукова. Вне социальной сетки, сформированной поэтом, остаётся большая часть персонажей, окончательно определен в этом плане лишь упомянутый мулла.
В итоге А. Шогенцуков действительно создал произведение, организующим ядром которого был социально-этический конфликт, однако все оппозиционные коллизии последнего оказались локализованы внутри единого культурно-цивилизационного пространства – пространства адыгского традиционного мироустройства, и социальность противостояния героев реализовывалась в границах единого общества в виде различных интерпретаций норм обычного права.
«Дидактический посыл, содержавшийся в эстетических доктринах советского государства» [152, с. 244-246] – воздействие, к которому А. Шогенцуков, по всей видимости, был достаточно чуток – требовал произведений с более острой и классово определенной направленностью социального содержания. В принципе, все последующие поэмы кабардинского писателя можно считать подходами к решению этой задачи.
