Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Цифровая среда современной журналистики как основа изменений журналистского образования 19-66
1. Трансформация журналистики: общие представления, требования, субъект 21-33
2. Понятие конвергентности масс-медиа: институциональный подход 33-42
3. Медиапотребление: вызовы, тренды, коммуникация 42-54
4. Понятие новых медиа в отечественной и зарубежной литературе 54-65
Выводы по первой главе 66
Глава 2. Тенденции журналистского образования в контексте развития новых медиакомпетенций 67-112
1. Классическое журналистское образование: сущность, проблемы, метаморфозы 68-79
2. Новое поколение медиапотребителей как фактор эволюции профессиональных компетенций журналиста 79-89
3. Человек в системе новых медиа. Динамика взаимоотношений брендов и медиа 89-101
4. Актуальные тенденции в сфере гуманитарного образования: peer learning, дистанционное образование 101-111
Выводы по второй главе 112
Глава 3. Опыт применения геймификации в образовании журналистов-менеджеров 113-151
1. Геймификация в образовании: историография проблематики 113-124
2. Формирование soft skills медиаменеджера и коммуникатора в процессе обучения с элементами геймификации: ход и особенности эксперимента 124-138
3. Опыт интерпретации обратной связи 138-150
Выводы по третьей главе 151
Заключение 152-154
Список литературы 155-178
Приложение 1 179-182
Приложение 2 183-194
- Трансформация журналистики: общие представления, требования, субъект
- Понятие новых медиа в отечественной и зарубежной литературе
- Актуальные тенденции в сфере гуманитарного образования: peer learning, дистанционное образование
- Опыт интерпретации обратной связи
Трансформация журналистики: общие представления, требования, субъект
Современные исследователи, обобщая опыт рефлексии актуальных процессов в масс-медиа, говорят о необходимости замены самого термина «средства массовой информации» на определение «информационно коммуникативной системы». В основе этого подхода лежит переход от субъект-объектной связи продюсера и потребителя медиаконтента нелинейной субъект-субъектной связи, в которой два прежних актора взаимодействуют принципиально иначе. Производитель и потребитель контента вступили в эпоху конвергенции, когда они, не отказываясь от исполнения прежних ролей, могут меняться местами: вчерашний потребитель может видоизменять потребляемый им контент, становясь, таким образом, продюсером. Эти процессы обусловлены комплексным контекстом, сформированным мировым историческим процессом на рубеже XX-XXI веков. С этой точки зрения, самые важные медийные тренды неизбежно коррелируют с процессами глобализации, размывания прежних границ, формирования единой ировой информационной системы. Экспоненциально нарастающая скорость распространения информационных потоков является одним из маркеров эволюции современной цивилизации. Последнее, в свою очередь, обусловлено технологически и связано постоянным ростом мощности и функциональности электронных устройств, посредством которых распространяется контент в среде массовых пользователей. Е.Я. Дугин видит здесь крайне болезненное противоречие: когнитивные психофизиологические особенности человека остаются теми же, или, по крайней мере, не изменяются так быстро, как те информационные и технологические реалии, в контекст которых он помещён . О том же противоречии читаем у И.И. Волковой: Это позволяет говорить о специфическом феномене «кроссмодерна», когда большая часть потребителей контента остается «неграмотной» перед лицом нарастающего информационного потока. Это не может не привести к снижению адекватности восприятия последнего.
Наконец, заметной частью контекста современных трендов развития медиа является всеобъемлющая коммерциализация, проникающая во всё новые сферы. Современные СМИ, не говоря уже о социальных сетях, сервисах блогов и бесплатных фото- и видео-хостингах, прежде всего, ориентированы на максимально быстрое достижение высокой монетизации, что не может не накладывать специфический отпечаток на транслируемый ими контент. К этому обстоятельству примыкает и неотъемлемая «старая» черта медиа как инструмента политической пропаганды, формирования общественного мнения по значимым политическим и экономическим вопросам. Всё вышеперечисленное помещает современные процессы в сложных информационно коммуникативных системах в комплексный и динамично меняющийся контекст.
Как таковые, наиболее глубокие и всеобъемлющие тренды в современных медиа начали формироваться в 1990-х годах, видоизменяясь и расширяясь к настоящему времени. Анализируя периодические отчеты State of The News Media, представляемые Pew Research Center — американским негосударственным аналитическим фондом, Л.А. Коханова называет среди ключевых тенденций следующие:
1. Аудитория постепенно переходит в интернет-пространство
2. Реклама в Интернете становится более выгодной, чем на бумажных носителях.
3. Мобильный Интернет (просмотр страниц на портативных устройствах — смартфонах и планшетных компьютерах) приобретает всё большее значение.
4. В цифровом мире журналистские организации постепенно теряют контроль над собственной судьбой3.
Анализ последнего доступного отчета State of The News Media в целом, говорит о том, что данные тренды актуальны и по сей день. Так, постоянно падает аудитория традиционного (AM/FM) радио — более 10 % населения вообще не слышало радио в течение месяца опроса. Напротив, онлайн-радиостанции увеличили свою популярность в 4,5 раза за 2007-2017 гг., сейчас их стабильными пользователями являются 53 % граждан. Интересной тенденцией становится рост популярности аудиоподкастов — цифровых записей ранних трансляций, как правило — научно-популярного или общественно-политического содержания: 40 % респондентов слушали их в течение последнего месяца, а 24 % - хотя бы раз в жизни.
Объяснимой производной от падения популярности является спад монетизации традиционного контента. Так, средний ежемесячный доход радиостанции в США составлял в 2009 году 2 млн 463 тыс долларов, а в 2016 - 2 млн 416 тыс. долларов, что , с учетом инфляции, позволяет говорить о заметном оттоке прибыли из традиционного сегмента.
Телевизионный рынок предстаёт перед исследователем как более стабильный — показатели просмотров кабельного телевидения в прайм-тайм за 2006-2017 годы выросли в 1,6 раза, в то время как монетизация гигантов рынка — Fox, MSNBC и ряда других выросла более чем в два раза. Еще одним интересным трендом здесь является гораздо более быстрый рост новостного и развлекательного сегментов, чем делового и аналитического. Так, годовой доход группы Fox Business с 2006 по 2017 год вырос с 600 млн долларов до 1,2 млрд долларов, а годовой доход группы Fox News вырос с 1,7 млрд до небывалых 4,7 млрд долларов по состоянию на 2017 год.
Рельефно прослеживается и тренд оттока «рекламных» денег из телевизионного сегмента в онлайн-медиа. Так, за пять лет с 2012 по 2016 год доходы Fox Business от данного вида деятельности выросли на 7 %, что нивелируется годовой ставкой инфляции.
По-настоящему революционный рост демонстрирует рынок цифровых медиа. Показательно сравнение оценки объема всего рекламного рынка США ля цифровых традиционных медиа. В последнем случае он упал со 124 млрд долларов в 2012 году до 123 млрд в 2017 году. Реклама в онлайн-медиа за тот же период стала приносить в 2,5 раза больше доходов и теперь прибыль её рынка оценивается в 71 млрд долларов США.
Ещё более яркими представляются результаты сравнения рекламного рынка для форматов, совместимых с традиционными устройствами и для мобильных устройств. За тот же период, с 2012 по 2017 годы рынок рекламы для традиционных устройств стал приносить на 16 % меньше, продемонстрировав падение с 30 до 24 млрд долларов США в год. Рынок рекламы для мобильных устройств за этот же период вырос в 48 раз (!) - с 1,2 млрд долларов в год в 2012 году до 48,7 млрд долларов США в 2017 году.
Вместе с тем, довольно медленно растет средняя «глубина» просмотра онлайн-медиа, традиционно измеряемая в минутах, которые средний пользователь проводит на странице того или иного масс-медиа. Если в 2012 году эта цифра составляла 2 мин 20 с, то в прошлом году этот показатель равнялся 2 мин 31 с.
Наиболее популярными платформами для присутствия онлайн-медиав социальных сетях остаются Facebook и Twitter, аккаунты в которых используются почти каждым средством массовой информации. 97% СМИ имеют аккаунты в бесплатном фотохостинге Instagram, 92% - собственные каналы на YouTube. Интересно, что все остальные платформы такого рода оказываются далеко позади — на пятом месте здесь находится Snapchat, где присутствуют лишь 25% средств массовой информации. Наконец, последним заметным трендом является тенденция адаптации онлайн ресурсов как для устройств, работающих с операционной системой iOs, так и девайсов под управлением Android. В обеих операционных системах сегодня работают 42% онлайн-ресурсов средств массовой информации4.
В целом, имеет смысл говорить о том, что отдельно взятый российский медиарынок претерпевает воздействие схожих трендов. Так, если говорить о телевидении, то эфирное телевидение в России в ближайшие годы окончательно сдаст позиции перед онлайн-телевидением и платным телевидением. Эксперты PwC утверждают, что к 2021 году среднегодовой темп роста прибыли этой индустрии будет составлять всего 2,4%. Реклама на телевидении демонстрирует две важнейших тенденции: интеграция рекламируемого бренда в телепрограмму (через партнерство, спонсорство, продакт-плейсмент и т. д.) и рост рекламного предложения на рынке онлайн-телевидения. В 2021 году доход от рекламы на интернет-телевидении достигнет 116 млн долл . при среднегодовом темпе роста 24,4%. Кабельное телевидение в России, по оценкам экспертов, достигло пика своего развития и постепенно начнет уступать аудиторию спутниковому и IP-телевидению.
Понятие новых медиа в отечественной и зарубежной литературе
В процессе изучения самых разных социологических, технологических и методологических аспектов новых медиа (конвергентных медиа, информационно-коммуникационных систем — как правило, эти понятия в литературе заменяют друг друга с разной степенью обоснованности), исследователь неизбежно сталкивается с терминологическими сложностями. Более того , не вполне ясно, с какого момента имеет смысл говорить о зарождении этого дискурса в профессиональной литературе. Некоторые современные отечественные исследователи предпринимают не вполне продуктивные, на наш взгляд, попытки связать зарождение новых медиа (и как феномена журналистики, и как связанной с ним дефиниции) с конкретной датой в прошлом. Так, О.С. Рогалёва и Т.В. Шкайдерова пишут: «Точкой отсчета новой эры журналистики можно считать 19 апреля 1995 года, когда в результате террористического акта в городе Оклахома журналисты стали активно помещать все имеющиеся у них данные в Интернете»32. С одной стороны, нас не может устраивать попытка настолько конкретно детализировать день рождения новых медиа, с другой стороны — средства интерактивной коммуникации стали использовать и осмыслять гораздо раньше. Даже в СССР, находившемся едва ли не на периферии информационно-коммуникационных технологий, в ходе событий 19-21 августа 1991 года те немногие москвичи, которые имели доступ к электронной почте, уже обменивались информационными сообщениями политического характера, что можно также рассматривать как первые признаки проникновения новых медиа в жизнь человека.
По-видимому, отправной точкой осмысления этого типа коммуникации людей следует считать работы М. Макклюэна. В своей самой известной книге 1964 года «Понимание Медиа: внешние расширения человека» он впервые показал, насколько медийные сообщения могут изменять ж изнь их адресата. Более того, он сказал о средствах массовой информации то, что будет вполне реализовано только тогда, когда они станут интерактивными: «Медиа есть сообщение»33. Вместе с тем, Макклюэн в данной работе выступает скорее как предтеча понимания новых медиа, а не как их теоретик.
Одна из первых полноценных попыток характеристики того, какие свойства будут у новых медиа, и как они будет отличать их от традиционных технологий передачи информации, была предпринята У. Расселом Нейманом, профессором Университета Нью-Йорка. В 1991 году он предположил34, что новые медиа будут обладать пятью специфическими чертами:
1. Возможность нивелирования географической дистанции.
2. Возможность передачи огромных объемов информации.
3. Возможность увеличения скорости передачи информации.
4. Возможность интерактивной (многосторонней) коммуникации.
5. Возможность объединения разделенных прежде форм коммуникации в одну.
Характеризуя то, как будет выглядеть в общем данная информационная система, Рассел Нейман предсказывал, что «на наших глазах рождается универсальная, интегрированная сеть аудио- видео- и электронных текстовых коммуникаций, которая сотрёт различия между межличностной и массовой коммуникацией, а также частной и общественной коммуникацией».
В начале 2000-х годов , когда само явление интерактивных медиа стало более осязаемым, появились более глубокие и подробные теоретические концепции. Так, Л. Манович в 2003 году , открывая тематический сборник публикаций, сформулировал восемь черт , имманентно присущих новым медиа :
1. Новые медиа не являются «киберкультурой» и могут быть противопоставлены ей: если последняя сосредоточена исключительно на сетевых взаимодействиях, таких как онлайн-игры, блоги, мессенджеры, то новые медиа строятся вокруг культурных объектов парадигм (телевидение, телефоны и т. д.)
2. Новые медиа используют компьютерные технологии как децентрализованную платформу: в новых медиа культурные объекты распространяются посредством компьютерных технологий.
3. Новые медиа представляют собой цифровые данные, управляемые программным обеспечением. В новых медиа все их объекты могут быть скопированы, отправлены, изменены неограниченное количество раз посредством цифровых алгоритмов.
4. Новые медиа представляют собой смесь существующих культурных образцов и программного обеспечения для их распространения. Культурные образцы, таким образом, отсылают визуальному изображению реальности человеческому опыту, а программное обеспечение — переводит всё это в цифровой код.
5. Новые медиа как эстетическое отражение любой технологии, находящейся на ранней стадии развития.
6. Новые медиа как ускоряющиеся алгоритмические итерации того, что анее выполнялось вручную, ибо посредством ругих, менее совершенных технологий.
7. Новые медиа как художественное выражение постмодерна, «над-медиа». Подобно тому, как количественные показатели переходят в качественные, новые медиа переводят категории модернизма в категории постмодернизма.
8. Новые медиа как визуальное выражение технологий комбинаторики.
Как видно с позиций настоящего времени, почти все характеристики, данные Мановичем, за исключением разве что самых эксцентричных, вполне могут быть применимы к новым медиа. Тогда, в конце 1990-х -начале 2000-х споры вокруг определения новых медиа в зарубежной науке велись в основном вокруг двух вопросов.
Во-первых, будут ли они в действительности демократическими и децентрализованными? К примеру, американские интеллигенты левого направления, такие как Д. Келлнер считали, что новые медиа станут основой демократического постмодернистского однорангового общественного взаимодействия, в котором хорошо осведомленные люди будут участвовать в равной дискуссии, что позволит им выработать гармоничные социальные структуры 36. Их научные и идеологические оппоненты, к примеру — Э. Херман и Р. МакЧесни, напротив, полагали, что переход к новым медиа даст жизнь сети транснациональных телекоммуникационных корпораций, которые смогут управлять общественными, политическими и экономическими взаимодействиями в собственных интересах. Уровень их глобального влияния будет таким, который нельзя было и представить в эпоху старых медиа37.
Во-вторых, споры касались того , какое начало в большей степени предопределит природу новых медиа — технологическое или культурное?
Первоначально господствовала доктрина т. н. «технологического детерминизма», предполагавшая, что эффекты новых медиа будут определяться самими технологиями передачи данных по ним, а не социальными сетями, правительствами, общественными взаимодействиями, в рамках которых они будут существовать. Впоследствии эта точка зрения была пересмотрена, в первую очередь, в работах М. Листера38 и представителей его школы, призвавших больше обращать внимание на культурные образцы, которые будут транслироваться посредством сетей новых медиа. Компромиссную точку зрения («мягкий детерминизм») высказывал, к примеру , М. Кастельс, заявлявший, что «технологии не формируют общество, но и общество само по себе не определяет курс своего технологического развития. В процессе изобретения, научно-технического прогресса и его общественной имплементации большую роль играют многие факторы, к примеру — личная креативность и предприимчивость, в итоге общий результат достигается только комплексом факторов. Общество и его технологии не могут рассматриваться в отдельности друг от друга»39.
Таким образом, к с ередине 2000-х годов в американской науке, в принципе, сложилось четкое представление о том, что такое новые медиа и какие базовые принципы их функционирования и развития можно выделять. Следующий этап дискуссии был связан уже скорее с социальным преобразовательным потенциалом новых медиа. В частности, важное место занимала дискуссия о том, являются ли новые медиа причиной глобализационных процессов или сами порождены ими как частью социального контекста. Австралийский исследователь Терри Флю отметил, что «глобализация зародилась как результат эволюции новых медиа»40.
Актуальные тенденции в сфере гуманитарного образования: peer learning, дистанционное образование
В настоящей части нашей работы будет предпринята попытка охарактеризовать ключевые тенденции в сфере образования, в рамках которых будут формироваться важнейшие компетенции журналистам.
Идеология peer learning или «равный обучает ра вного», актуализированная в последние годы, имеет, тем не менее, более чем столетнюю историю. Сам термин сравнительно молодой, он пришел из когнитивной психологии, где под ним понималось «образовательная практика, в процессе которой студенты достигают целей обучения посредством взаимодействия с другими студентами»81. В идеологическом плане такой подход пересекается с «кооперативным обучением» (нем. Kooperatives Lernen) — методе обучения учащихся, при котором они взаимодействуют в малых группах и получают знания, общаясь исключительно друг с другом. Ещё в 1916 году американский теоретик образования Д. Дьюи в своем эссе «Опыт и образование» подчеркнул, что обучение не может оставаться исключительно в рамках концепта «один говорит — другой слушает», но должно представлять из себя активный и конструктивный процесс. Советский психолог Л.С. Выготский, работая над понятием «зоны ближайшего развития» в начале 1930-х годов, говорил о том, что обучение является процессом, который протекает с участием учителя и ученика, общающихся на равных. Именно этот конструкт, наряду с т. н. «теорией деятельности», которую вместе с Выготским разрабатывали А. Леонтьев, С. Рубинштейн, дал начало коннективизму — современному идеологическому контексту «равного образования».
Коннективизм выступает с рядом принципов, основополагающих для «равного образования».
1. Обучение и знание как таковое представляют собой множество мнений и оценок.
2. Обучение представляет собой процесс соединения разных источников информации или их сетей.
3. Обучение может обходиться и без человека.
4. Обучение более критично, чем знание как таковое.
5. Поддержание и обновление связей (соединений между сетями) является неотъемлемым условием непрерывного обучения.
6. Главный навык — поиск соединения между идеями, концептами и их полями.
7. Точное, современное знание — производная от постоянного обучения.
8. Принятие решений также является формой обучения.
9. Вопрос о том, чему учиться, как и характер восприятия информации, подвержен аберрации с учетом меняющейся реальности: то, что правильно сегодня, будет ложно завтра с учетом вновь открывшихся обстоятельств. Кроме коннективизма, идеологический контекст peer learning иногда связывают с подходом edupunk, сформулированным Д. Грумом и С. Даунсом. Это более ёмкое восприятие, описывающее широкий к руг концепций, связанных с проникновением DIY-течение 1970-х годов в образование (преимущественно, высшее). Таким образом, peer learning уходит корнями глубоко в педагогическую традицию ХХ века, которая изобилует экспериментами со «свободным обучением», с разными формами отказа от традиционного противопоставления педагога и студента.
Специалисты проекта Techsmith, нацеленного на технологическое обеспечение дистанционного и равного обучения, отмечают следующие преимущества peer learning перед традиционными формами образования82. Во-первых, этот подход позволяет построить плодотворную среду для обучения, основанную на сотрудничестве. Во-вторых, он побуждает студентов готовить и передавать полезную обратную связь, объективно оценивать труд товарищей. В -третьих, работа в таком формате ведет к установлению баланса взаимозависимости и ответственности каждого в обучающейся группе. В -четвертых, как это ни парадоксально , вовлеченность и мотивация каждого студента, оказавшегося в такой группе, возрастают. Кроме ого, тудент улучшает свои коммуникационные навыки, внимательнее относится личным достижениям и продуктивности. Наконец, студент гордится своими актуальными достижениями в обучении и высоко мотивирован к новым достижениям, к открытию ранее неизвестных для себя областей знаний.
Стратегии peer learning отличаются высокой вариативностью и значительным арсеналом применяемых методик. Отправными точками выступают три группы приёмов. Во-первых, студенты могут начать учить друг друга посредством подготовки коротких видео-уроков. В этих уроках студенты объясняют понятия, встречающиеся в курсе, на том языке, который понятен их товарищам, и попутно, совершенствуют воё представление о предмете. Во-вторых, перед тем, как задать вопрос учителю, студент должен обратиться с ним к своим товарищам. Студенты должны вступать в дискуссию со своими рассказами, рисунками, видеоуроками и т. д. Наконец, раскрыть потенциал сотрудничества в небольшой группе можно олько поощряя дискуссии, споры, перекрестное объяснение своих точек зрения. Особенно актуальным переход к peer learning будет клссах, де на одного учителя приходится много учеников, либо там, где учитель при объяснении курса очень стеснен во времени.
Таким образом, идеологические и теоретические предпосылки к peer learning складывались в течение всего ХХ века. Вместе с тем, к начале XXI века сформировались и технологические предпосылки. Главным образом, это эволюция программных и аппаратных редств компьютеров, обусловившая мультимедийное обеспечение рассматриваемого типа учебных программ. Стали доступными средства записи и передачи видео, мгновенной двусторонней видеосвязи, системы интерактивного тестирования, рассылок и т. д. Представляется, что именно мир Web 2.0. стал идеальной технической средой для распространения идей peer learning.
Следует упомянуть отдельные, наиболее заметные проекты данного направления в мировом масштабе. Прежде всего, речь идёт о Peer to Peer University (P2PU), онлайн-университете, открытом в сентябре 2009 года при поддержке Hewlett Foundation и Shuttleworth Foundation, а также Университета Ирвина в Калифорнии. Определённую часть программы университета представляют собой довольно распространённые онлайн-курсы. Вместе с тем, образовательный процесс здесь совершенно лишен иерархической организации: аждый может создать и запустить собственный курс. В организационном плане, администраторы университета даже отказались о поняия «курса», предлагая своим студентам посетить «учебную группу», либо «принять вызов» (англ. Challenge). Формально, учебные занятия о сех формах данном университете не аккредитованы и не предполагают научного руководства, однако отдельные курсы по IT-специальностям позже начали признаваться в рамках программы Open Badges .
Взаимодействие между студентами для решения исследовательских задач организуется либо в онлайн-режиме при помощи распространенных предложений для видеосвязи типа Skype, либо асинхронно, посредством сайта P2PU. Один и тот же курс может сочетать традиционный подход к онлайн-образованию и чистый peer learning. Так, исследователи опыта этого университета отметили, что в 2009-2010 году в процессе изучения курса по литературе направления «киберпанк» группа постепенно перешла «от субъекто-объектного образца взаимодействия с руководящей ролью преподавателя к деятельностному, равному восприятию»
Опыт интерпретации обратной связи
В процессе преподавания курса, охарактеризованного в предыдущем пункте, был собран богатый эмпирический материал. Всю его полноту целесообразно разделить на две категории: собственные оценки преподавателя и обратная связь, предоставленная студентами, участвовавшими в курсе. И в первом, и во втором случае, обобщение этого материала строилось вокруг ответа на вопрос о позитивных и негативных аспектах преподавания курсов медиаменеджмента с акцентом на soft skills с элементами геймификации.
Применительно к преподавательскому опыту, следует выделить ряд очевидных плюсов в рассмотренном подходе. Во-первых, это принципиально отличное от классического позиционирование преподавателя в учебном процессе. Преподаватель здесь в меньшей степени противопоставлен студенту, он ближе к нему, доступнее. Это дает как одной, так и другой стороне большее ощущение свободы, творческой раскрепощенности. Авторитет преподавателя меньше довлеет над студентом, последний свободен в принятии решений, может высказывать нестандартные мысли. В духе либеральной педагогики ХХ века преподаватель выступает «сотрудником» студента, вместе с ним решает задачи, разбирает учебные и практические проблемы. С другой стороны, студент и сам способен обогатить преподавателя новыми идеями, новым видением поставленных проблем.
Во-вторых, геймификация действительно обуславливает быстрое и однозначное вовлечение в процесс обучение даже студентов с исходно крайне низкой мотивацией к познавательной деятельности. Как правило, мотивационные механизмы слабых студентов довольно примитивны и простые, ясные и наглядные структуры геймификации буквально заставляют их осваивать учебные дисциплины. Даже для тех педагогических ситуаций, стилей педагогики и специфических дисциплин, когда механизмы геймификации с трудом могут быть имплементированы в процесс, для слабых студентов они оказываются незаменимыми. Также следует отметить, что занятия по развитию soft skills, зачастую, также позволяют вовлечь ранее неактивных, отстающих студентов в учебный процесс. Они не только получают навыки коммуникации, менеджмента, анализа ситуации, но и сразу начинают применять их на практике, что в целом положительно сказывается на общем уровне их успеваемости. Сознавая, что это некая новая по сравнению с классическим профессиональным образованием отрасль человеческих знаний, слабые студенты могут выйти за рамки привычного им социального статуса «двоечника» и весьма ярко раскрыть собственный потенциал.
В-третьих, геймификационные программы по soft skills, как и в целом курсы, делающие акцент на изучении этого типа навыков, представляются универсально практико-ориентированными. Это означает, что даже те студенты, которые в итоге не выберут журналистику в качестве своего рода занятий, уйдут в смежные отрасли, либо вообще покинут социально-гуманитарную сферу познания, смогут их задействовать, где бы они ни работали. Это – причина, по которой ресурсы, затраченные на обучение soft skills и их совершенствование, совершенно точно не будут потрачены впустую. Актуальность этой характеристики возрастает год от года ещё и потому, что в будущем смена профессии, в том числе и радикальная, несомненно, будет более обыденным и распространенным явлением, чем сегодня. Напротив, каких-либо серьезных предпосылок к устареванию концепций soft skills, современная наука для обозримого будущего не называет. Наконец, даже если абстрагироваться от будущей профессиональной деятельности студента, soft skills в любом случае будут полезны для него при выстраивании межличностных взаимодействий. Овладение ими сделает его жизнедеятельность в целом более гармоничной, спокойной и разумной, позволит снизить тревожность и повысить уровень стрессоустойчивости.
Вместе с тем, есть и совершенно очевидные минусы чрезмерного увлечения как геймификацией, так и преподаванием soft skills в отрыве от hard skills. Первый из таких - неоднозначность соотношения количества и глубины практического и теоретического материала при внедрении таких технологий. Вполне может сложиться такая ситуация, при которой студенты будут направлены на решение практических задач , не получив должной теоретической подготовки. На этапе этой подготовки студенту обязательно следует держать «перед глазами» непреложно авторитетный материал – текст учебного пособия, конспект лекций, авторитетное мнение педагога и т.д. В противном случае, в череде семинаров, споров, дискуссий и презентаций может не остаться место для получения верифицированного научного знания. Это приведет сразу к трем пагубным последствиям. Во-первых, это глубокие, с трудом корректируемые в будущем лакуны в представлениях о предмете. Студент может окончить какой-либо курс, продемонстрировать превосходные когнитивные, мотивационные, социальные показатели, но не получить глубоких знаний по предмету. Во-вторых, вместо квалифицированной подготовки на её место может прийти суррогат, «псевдо-знание», полученное студентом из случайных, никем не верифицируемых источников. Такой профан опасен вдвойне: обладая навыками коммуникации, он становится весьма убедительным и может ввести в заблуждение большое число людей. Наконец, в-третьих, дефицит надежного знания может попросту отвратить будущего специалиста от профессии, создать у него стойкое предубеждение о невозможности или крайней затратности решения тех практических задач, для которых у него не хватило теоретического багажа. Все три тенденции будут существенно усугубляться по мере увеличения объемов информации, с которыми будет сталкиваться студент будущего. Без системы координат, отправной точки, ему будет все труднее делать выбор между правильным и неправильным, что, в свою очеред ь, будет вести к профессиональным ошибкам и фрустрации.
Вторая группа возможных негативных эффектов, которые таит в себе геймификация, отчасти, имеет отношение к психологическому балансу студента. В школе студент четко усваивает единственный возможный способ взаимодействия с преподавателем – «снизу вверх», при котором студент находится, безусловно, «внизу», внимая преподавателю и следуя за ним. Ломать данную модель в университете, как показывает практика, может быть, с одной стороны, сложно, с другой – опасно. Во-первых, студент может потерять уважение к преподавателю, который в короткий промежуток времени был «низвергнут» и «низведен» до его собственного положения. Такой преподаватель, утративший доминантное положение, не сможет претендовать даже на тот уровень восприятия, с которым студент подходит к «равному» в процессе рассмотренного в п . 2.4. peer learning.
Восстановить авторитет за сравнительно короткий период общения среднего преподавателя со своим студентом, не представляется возможным и на нормальном взаимодействии можно поставить крест. Во вторых, студент может попросту испугаться, утратив привычный моральный и педагогический ориентир, ощутить своего рода «одиночество» в мире постигаемой им профессии, что также совершенно дискредитирует дисциплину и преподавателя в его глазах. И в первом, и во втором случае, студенту совершенно непонятно, на каком основании, и , главное, с какой целью он должен слушаться того , кто равен ему и «играет» с ним «в игры». Наконец, более ригидные, консервативно настроенные с туденты могут попросту не принять новых правил и отказаться воспринять преподавтеля-геймификатора в качестве равного себе. Это приведет к тому, что разные части одно учебной группы будут воспринимать своего преподавателя по -разному. Это, в свою очередь повлечет за собой массу конфликтов и недоразумений и однозначно отрицательно скажется на качестве обучения и уровне мотивации студента. Данное сочетание – «равенства» и авторитета, равноудаленное от менторства и панибратства, требует от преподавателя особой психолого-педагогической подготовки, высокого профессионализма, недюжинного душевного такта , готовности адаптироваться под требования изменяющейся ситуации и значительного энергетического ресурса.
Рядовые студенты воспринимают ситуацию с геймификацией и soft skills менее драматично, они не видят многих конфликтов, и многое для них проходит «само собой». Вместе с тем, говоря о плюсах новой системы, они приходят к похожим в сравнении с позицией своих преподавателей, выводам.