Речевой облик периодического издания Неупокоева Ольга Владимировна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Экстралингвистические факторы, формирующие речевой облик периодического издания 22

1. Концепция периодического издания 22

2. Цели и установки СМИ-речедеятеля 26

3. Проблема идентификации установки в публицистическом тексте 30

4. Конфликтная (агрессивная) установка 34

5. Кооперативная установка 46

6. Целеустановка СМИ-речедеятеля 55

Глава 2. Лингвостилистические компоненты речевого облика периодического издания 59

1. Система речевых действий 59

2. Лексические стереотипы 73

3. «Чужой» текст 94

Глава 3. Речевой облик газеты «Лимонка» («Генеральная линия») 113

1. Контактоустанавливающие средства 115

2. Формирование «образа врага» и «образа героя» 124

3. Система речевых действий 131

4. Лексические стереотипы 140

5. Чужой текст 150

Заключение 164

Библиография 168

• Концепция периодического издания
• Цели и установки СМИ-речедеятеля
• Система речевых действий
• Контактоустанавливающие средства

Введение к работе

Выстраивая категорию речевого облика периодического издания, мы рассматриваем как аксиоматичные следующие исходные положения.

Речевой облик периодического издания — речевая категория.

Категория речевого облика массового издания рассматривается нами в аспекте прежде всего речевых, а не языковых категорий. Оперирование речевыми, а не языковыми категориями позволит нам выявить многие внелингвистические особенности, которые не обнаруживаются при языковом подходе (например, этические, национально-культурные аспекты речевого поведения и пр.). Кроме того, предлагаемый аспект исследования хорошо вписывается в общий современный научный контекст вследствие усиления интереса к принципу антропоцентризма, когда в центр внимания исследователем ставится говорящая личность, или, шире, субъект речи.

СМИ-текст — результат деятельности коллективного
речедеятеля.

Принципиальное отличие СМИ-текста от текстов других типов заключается в том, что он является продуктом коллективного творчества, то есть речедеятелем, генерирующим совокупный смысл сверхтекста, является не конкретное лицо, а некая специально организованная совокупность лиц, которую Ю.В. Рождественский называет «новыми коллективными классами речедеятелей»³. Следовательно, периодическое издание - это коллективный речевой субъект, так как порожден коллективным автором.

СМИ-текст - иерархичная категория

Очевидно, что сверхтекст издания конструируется как определенная система взаимодействующих единиц и потенциально способен раскладываться на подтексты, каждый из которых может рассматриваться как самостоятельно организованный. Характер связи между различными

³ См.: Рождественский Ю.В. Теория риторики. М, 1997. С.476.

11 подтекстами становится определенной характеристикой текста в целом. Группа изоморфных в каком-либо отношении текстов может быть описана как один текст, структурные элементы которого будут иерархически подчиняться друг другу.

Идея об иерархичности текста, сформулированная Ю.М. Лотманом⁴, считается в современной лингвистике общепризнанной.

Так, например, Ю.В. Рождественский, рассматривающий СМИ-тексты
как новый тип словесности, разделяя позицию Ю.М. Лотмана, писал о том,
что «массовая информация - это единый текст», который объединяется в
целое посредством идеологической, социальной и социально-

психологической функций⁵.

В практике лингвистического изучения текстов массовой коммуникации давно используется подход к печатному изданию как единому тексту, вследствие чего появляется возможность рассматривать один номер периодического издания, его месячную подборку, все его номера как единый текст, или сверхтекст.

Таким образом, мы исходим из того, что газета, несмотря на то что состоит из разнородных материалов, представляет собой единый текст, что обусловлено особенностями, свойственными конкретному изданию: дизайном, тематикой публикаций издания, способами освещения событий и подачи фактов, средствами выражения личностного начала и пр. Совокупность вышеуказанных обстоятельств способствует формированию у читателя образа того или иного издания. Причем чем оригинальнее проявления индивидуальности издания, тем ярче его стилевой облик.

Стилевое единство периодического издания - следствие организации речевых единиц одним субъектом речи

⁴ См., например, Лотман Ю.М. Семиотика культуры и понятие текста // Труды по
знаковым системам. Вып. 12 (1981) С. 14-28.

⁵ Рождественский Ю.В. Введение в общую филологию. М., 1979.

В литературоведении и лингвистике стиль часто рассматривается прежде всего как индивидуальная речевая система, в то же время стиль осознается и как системное языковое выражение индивидуальности на уровне грамматики и лексики⁶.

Понятие стиля произведения хотя и связывается с идейным содержанием произведения⁷, но прежде всего неразрывно соединено с индивидуально-авторской системой изобразительных и выразительных средств, противопоставленной другим однородным индивидуальным системам⁸. Это означает, что особенности словесно-речевой структуры произведения (термин В.В. Виноградова), присущие только данному автору, пронизывают весь строй текста, определяя взаимосвязь и взаимодействие всех его элементов, и объединяют все составляющие произведения в единое стилевое целое.

Исходя из сказанного, констатируем, что стилевое единство текста, в том числе и СМИ-текста, обусловливается тем, что весь сверхтекст издания формируется одним автором. Авторство в ситуации СМИ-текста, как указывалось выше, носит коллективный характер, что, однако, не препятствует нам рассматривать автора как одного субъекта речи.

Таким образом, анализируя речевой облик массового издания и выводя понятие «речевой облик периодического издания» на категориальный уровень, мы оказываемся перед необходимостью: 1. Осмыслить проблему формирования речевого облика как единого стилевого целого; 2. Определить механизмы упорядочивания разнородного речевого материала в единое

⁶ Доказательством тому является ряд научных исследований, основанных на подобных
подходах к изучению стиля. См., например: Язык и стиль М.Ю. Лермонтова. Пенза, 1969;
Язык и стиль Л.Н. Толстого / Под ред. К.П. Орлова. Тула, 1979; Язык и стиль М.А.
Шолохова / Отв. ред В.В. Громова. Ростов н/Д, 1981; Язык и стиль А.П. Чехова. Ростов
н/Д, 1986.

⁷ См.: Виноградов В.В. Проблема авторства и теория стилей. М., 1961. С. 79.

См.: Там же. С. 7.

стилевое целое; 3. Установить составляющие стилевого целого и определить характер их взаимодействия.

Факт наличия стиля у каждого издания считается установленным, не требующим доказательств. В истории изучения русской публицистики было немало исследований, свидетельствующих об этом⁹. Вместе с тем усиливался интерес и к проблеме описания процесса стилевого упорядочивания на основе единой идеи. Однако из поля зрения исследователей выпала проблема изучения самого процесса организации разнородного речевого материала в единое речевое целое. Именно поэтому представляется необходимым описать прежде всего то организующее издание начало, которое в конкретном СМИ-сверхтексте объединяет публикации каждого отдельного субъекта текста с его картиной мира, с его индивидуальной речевой манерой в единое стилевое целое и способствует созданию в сознании аудитории представления о речевом облике определенного периодического издания.

В истории лингвистики можно отметить несколько попыток осмыслить
проблему стилевого единства текста. Прежде всего, внимание

исследователей было обращено на сферу художественной речи, которая рассматривалась, как мы уже указали, преимущественно в аспекте индивидуальной стилистики. Работ, в которых описывался стиль отдельных авторов, было немало, но чаще всего их идеология сводилась к рассмотрению отдельных черт языка того или иного автора, однако

⁹ См., например: Язык и стиль местных газет (по материалам газет «Горняцкая правда»,
«Кыштымский рабочий», «Советское село»). Челябинск, 1976; Язык и стиль публицистики
/ Под ред. В.А. Приходько, B.C. Тереховой. J1., 1973; Язык и стиль районных
многотиражных газет: В помощь редакторам, ответственным секретарям и корректорам
газет. Воронеж, 1977; Рогова К.А. Стиль ленинской «Искры» и газеты «Новая жизнь»:
(Лингвистический анализ жанра статьи). Л., 1979; Язык и стиль русской периодической
печати ССр Молдова. Кишинев, 1990; Язык и стиль периодической печати: Материалы
совещания в ЦК КПМ И апреля 1985 г. Кишинев, 1985,/совещания в ЦК КПМ 11 апреля ^
1985 г. Кишинев, 1985>, ^V

проблема единства стиля как таковая во внимание не принималась. Тем не менее, исследование произведений художественной литературы породило идею о необходимости изучения проявлений авторской индивидуальности, обусловливающих стилистические особенности текста¹⁰.

Прежде всего, обращают на себя внимание работы В. В. Виноградова, посвященные исследованию художественной речи и, в частности, категории образа автора.

Очевидно, что любое художественное произведение может быть изучено (и воспринято читателем) в разных аспектах, например, с позиции теории функционально-смысловых типов речи, или проблемы «чужой» речи, или категории точки зрения, или диалогичности, или лексического облика текста и др. Несомненно, что все строевые элементы текста, рассматриваемые в указанных аспектах, составляя цельный и связный текст, должны представлять собой единое целое и, следовательно, должны иметь организующее начало. Именно В. В. Виноградов одним из первых сформулировал идею о том, что в художественном произведении, в котором все элементы взаимосвязаны, необходимо обнаружить общий конструктивный принцип.

Композиционно-стилистическим объединяющим центром изложения исследователь предложил считать категорию «образа автора». В. В. Виноградов считал, что «образ автора - индивидуальная словесно-речевая структура, пронизывающая собой строй художественного произведения и определяющая взаимосвязь и взаимодействие всех его элементов»¹¹. «В «образе автора», в его речевой структуре объединяются все качества и особенности стиля художественного произведения: распределение света и тени при помощи выразительных речевых средств, переходы от одного стиля

^I См., например, интересные наблюдения над тем, как осмысляли свою работу над стилем
текста сами писатели, в исследовании Е.А. Ивапчиковой «Синтаксис художественной
прозы Ф.М. Достоевского» (М, 1979).

^II Виноградов В.В. О теории художественной речи. М, 1971. С. 151 - 152.

изложения к другому, переливы и сочетания слов словесных красок, характер оценок, выражаемых посредством подбора и смены слов и фраз, своеобразия синтаксического движения»¹².

Какими бы различными ни были персонажи произведения, в отношении к ним, в их оценке, в способах и приемах реализации этой оценки и проявляется «образ автора». Для него неизменным остается отношение к миру, оценка, способы изображения речи, излюбленные стереотипы речевого поведения¹³. По мысли В.В. Виноградова, именно образ автора определяет эстетику текста, его идейно-содержательную наполненность и, в конечном итоге, его целостность. Следовательно, и стилистический анализ не может ограничиваться лишь изучением словесной организации текста, но, включая его, должен зиждиться на проявлении субъекта, автора текста, в произведении: именно он позволит объединить разнородные речевые партии в единое целое - текст.

В. В. Виноградов разрабатывал категорию «образа автора» применительно к художественным текстам. В связи с чем возникает вопрос, можно ли применить обозначенную выше категорию к текстам средств массовой коммуникации? Исследователи пришли к выводу, что категория образа автора в понимании В.В. Виноградова может быть экстраполирована и на тексты другой функциональной принадлежности.

В результате было установлено, что при неоспоримой генетической схожести категории «образа автора» в художественной литературе и в публицистике очевидны и существенные различия в ее проявлении, обусловленные природой массового текста. В публицистическом тексте по сравнению с художественным проявление категории «образа автора» отличается тем, что изображенный автор может присутствовать среди других

¹² Виноградов В.В. Наука о языке художественной литературы и ее задачи // Исследования
по славянскому литературоведению и стилистике. Труды советских ученых на IV
Международном съезде славистов. М., 1960. С. 23.

¹³ Там же. С. 23.

16 изображенных персонажей в той мере и в том качестве, который соответствует авторскому замыслу. Если в художественном произведении автор многолик и многообразен, то в публицистическом тексте степень проявленности субъекта повествования может меняться в зависимости от экстралингвистических задач, определяемых целями и установками коллективного речедеятеля, отражающими концепцию периодического издания.

Наблюдения над проявлениями субъекта текста в произведении стали основой стилистического анализа. Однако использование категории «образа автора» в том виде, в котором она была сформулирована В. В. Виноградовым, в настоящее время при изучении СМИ-текстов уже является недостаточным. Вследствие развития лингвистики в целом, и стилистики в частности, в последнее время получили развитие теория функционально-смысловых типов речи, теория диалогичности, теория интертекстуальности и прочие теории, которые, разумеется, не могли быть приняты во внимание В. В. Виноградовым, разрабатывавшим категорию образа автора в контексте современной ему науки. Это естественным образом привело к тому, что категория образа автора практически вышла из научного оборота. Однако в настоящем исследовании мы считаем необходимым использовать отдельные положения теории В. В. Виноградова. Исследователь в своих работах во многом предвосхитил разгоревшиеся впоследствии споры, обозначив в своих исследованиях отдельные положения, актуальность которых только сейчас становится очевидной.

Прежде всего, нам видится принципиально важной, в том числе и для нашего исследования, необходимость разграничения точки зрения читающего и точки зрения пишущего. С точки зрения пишущего, автор -это субъект речи, который производит распределение речевого материала в периодическом издании. С точки зрения читающего, автор - мысленно фантазируемый образ, который создается по прочтении всего текста.

Таким образом, теория речевого облика периодического издания может быть изложена в двух вариантах: с точки зрения пишущего (автора) и с точки зрения воспринимающего (читателя). Оба варианта самоценны, взаимодополняют друг друга. Однако предполагаем, что для теории и практики публицистики построение теории с точки зрения пишущего будет более предпочтительна.

Идея о необходимости изучения проявлений личностного начала в тексте получила свое развитие в научной литературе в разных аспектах. Так, анализируя тексты публицистических произведений, исследователи попытались сопоставить категорию поэтики «образ автора» и стилистическую категорию авторского «я». Мнения ученых разделились: некоторые предлагали считать эти категории синонимичными, полагая, что между реально существующим автором публицистического текста и авторским «я» можно поставить знак равенства; другие же констатировали, что, при очевидной смежности этих категорий, считать их абсолютно равнозначными нельзя. Сторонники отождествления категорий перестали рассматривать «образ автора» как стилеобразующий центр публицистического текста.

Г. Я. Солганик, например, при анализе публицистических текстов предлагает в качестве субъекта речи рассматривать не «образ автора», а реальную личность, которая с помощью текста непосредственно обращается к реципиенту. Исследователь аргументирует свою позицию тем, что в публицистике «важен не образ автора, а сам автор как личность - его взгляды, устремления, общественная позиция, в известной мере личные качества»¹⁴. Г. Я. Солганик считает, что следует говорить о понятии «автора» «как составляющей стиля, как определенной установке на отношение к миру, как совокупности необходимых свойств создателя публицистического

Солганик Г.Я. Автор как стилеобразующая категория публицистического текста.;/
Вестник Московского университета. Сер.10. Журналистика, 2001, № 3, С. 75. '/

произведения, как определенной и сложной структуре»¹⁵. При этом ученый выделяет две составляющих «автора» (субъекта речи массовой коммуникации): «автор — подлинная, живая, конкретная личность, обладающая определенным мировоззрением, известным жизненным опытом, мыслями, чувствами и т.д. Иначе говоря, автор - частный человек со всеми присущими ему достоинствами и недостатками»¹⁶. Второй составляющей субъекта речи средств массовой коммуникации Г.Я. Солганик предлагает считать социальность¹⁷.

B. И. Коньков, говоря об авторстве в публицистическом тексте,
замечает, что «в тексте публицистического произведения автор формирует
свой образ двумя способами. Во-первых, он реализует свои намерения при
построении авторского повествования. (...) Во-вторых, вводит в текст
дополнительную авторскую речевую партию». Исследователь также
замечает, что «поскольку автор текста - категория экстралингвистическая, а
образ автора и авторское «я» - категории текстовые, то ни о каком
совпадении автора с его образом или его текстовым «я» не может быть и
речи»¹⁸.

C. И. Сметанина, рассматривая категорию «образа автора» в контексте
динамических процессов, происходящих в современном публицистическом
дискурсе, замечает, что в настоящее время «читатель имеет дело
непосредственно не с образом автора, а с образом повествователя.
Повествователь не тождественен автору и представлен как вымышленная
фигура. (...) Именно повествователь вступает в контакт с читателем, он
сообщает о происходящем, оценивает событие в тексте»¹⁹.

¹⁵ Солганик Г.Я. Современная публицистическая картина мира // Публицистика и
информация в современном обществе. М., 1999. С. 13.

¹⁶ Солганик Г.Я. Автор как стилеобразующая категория публицистического текста//
Вестник Московского университета. Сер.10. Журналистика, 2001, № 3, С.13.

¹⁷ Там же.

¹⁸ Коньков В.И. Речевая структура газетного текста. СПб., 1995. С. 12.

¹⁹ Сметанина СИ. Медиа-текст в системе культуры: Динамические процессы в языке и
стиле журналистики конца XX века. СПб., 2002. С. 256.

Мы, разрабатывая категорию речевого облика периодического издания как категорию стилистики речи, видим необходимость в дальнейшей разработке категории образа автора как речевой стилистической категории.

Очевидно, что анализируемая нами категория речевого облика периодического издания во многом соприкасается и с категорией языковой личности, получившей широкое распространение в современных лингвистических исследованиях, в которых она часто рассматривается в аспекте категории цельности, имеющей непосредственное отношение к проблеме единого стилевого целого.

Наметилась также тенденция изучать языковую личность как категорию, смежную с речевыми категориями. Так, языковая личность рассматривается с точки зрения речевой способности, то есть отождествляется с «человеком как носителем языка». При подобном подходе анализируются те свойства речевого субъекта, которые дают ему возможность генерировать и понимать речевые произведения. В этом случае, вероятно, стоит говорить, скорее, о речевой, чем языковой личности²⁰.

Кроме того, языковая личность анализируется с позиции коммуникативной способности, то есть отождествляется с речевым субъектом, использующим язык в целях общения. Предметом исследования тогда становятся языковые особенности говорящего, ориентированные на процесс коммуникации, следовательно, языковая личность предстает как коммуникативная личность.

Будучи разработанной Г.И. Богиным в аспекте преподавания русского языка, категория языковой личности была впоследствии развита Ю.Н. Карауловым, давшим ее базовое определение. Под языковой личностью исследователь понимает «личность, выраженную в языке и через язык (...) личность, реконструированную в основных своих чертах на базе языковых

См., например, Богин Г.И. Уровни и компоненты речевой способности человека. Калинин, 1975. С. 3.

средств»²¹. По мысли ученого, категория имеет трехуровневую структуру, то есть представляется лексиконом (как), тезаурусом (что) и прагматиконом (зачем)²².

В контексте теории языковой личности в рамках нашего исследования представляется интересной ее классификация по уровням коммуникативной компетенции человека, предложенная В.Ф. Седовым. В соответствии с этой классификацией выделяются конфликтный, центрированный и кооперативный типы участников коммуникации²³. Подобное иерархическое строение, по мысли исследователя, отражается на особенностях речевых стратегий языковой личности, среди которых выделяются «инвективная (преобладание эмоционально-биологических реакций); куртуазная (актуализация этикетных норм); рационально-эвристическая (апелляция к здравому смыслу)»²⁴.

Очевидно, что все вышеописанные стратегии могут быть применимы при анализе текстов массовой коммуникации вообще и периодических изданий в частности. Кроме того, бесспорно, что сама категория языковой личности может быть применима (и уже применяется) при описании как индивидуальных особенностей речевого субъекта, так и при описании коллективного портрета определенного сектора общества²⁵.

Несомненно, что противопоставление языка и речи, намеченное и развиваемое лингвистикой и психологией, а также другими науками, заинтересованными в таком разграничении, является одним из основных постулатов, в теоретическом плане определяющим понимание учеными

²¹ Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987. С. 38.

²² Там же. С. 38.

Седов В.Ф. Типы языковых личностей по способности к кооперации в речевом поведении // Проблемы речевой коммуникации / Под ред. О.Б.Сиротининой. Саратов, 2000.С.10. ²⁴ Там же. С. 10.

См., например, Елизарова М.М. Языковая личность эмигранта в рассказах Тэффи 1920 -40-х годов. Автореф. дис. на соиск. уч. ст. канд. фил. наук. СПб., 1999; Голубева И.В. Опыт создания коллективного речевого портрета (на материале синтаксиса мемуарной прозы). Автореф. дис. на соиск. учен. ст. докт. фил. наук. Краснодар, 2002.

речевой деятельности. Поэтому мы, работая в системе категорий теории речевой деятельности, применительно к настоящему исследованию считаем невозможным использовать категориальный аппарат теории языковой личности в полном объеме, однако полагаем допустимым и необходимым принять во внимание отдельные положения этой теории при разработке категории речевого облика периодического издания.

Применительно к печатному изданию проблема стилевого единства стоит в весьма конкретно: как должно быть выражено единое языковое сознание коллектива речедеятелей или стилеобразующая концепция.

Итак, и категория образ автора, и категория языковая личность могут быть применимы (и применяются) к анализу стилеобъединяющего начала текста, в том числе и СМИ-текста, порожденного коллективным автором, однако современное состояние стилистики требует дальнейшего развития этих теорий в речевом аспекте.

Именно с этой целью при описании стилеорганизующего начала публицистического текста нами разрабатывается категория речевой облик периодического издания.

Концепция периодического издания

Речевой облик периодического издания представляет собой совокупность речевых характеристик СМИ-текстов, порожденных одним коллективным речедеятелем, которая объединена в единое стилевое целое посредством концепции. Заметим, что многие исследователи текста, в том числе и СМИ-текста, говоря о его цельности (стилевом единстве), сходятся в том, что она обусловлена «общей концепцией» (Дридзе Т.М.)26, «единством журналистской концепции» (Лазарева Э.А)27 (курсив наш. - О.Н.).

Что же такое концепция и каким образом она может обусловливать идейную, тематическую и стилевую организацию СМИ-текста?

Концепция в соответствии с ее наиболее общим определением - это «система взглядов, выражающая определенный способ видения («точку зрения»), понимания, трактовки к.-л предметов, явлений, процессов и презентирующая ведущую идею или (и) конструктивный принцип, реализующая определенный замысел в той или иной теоретической знаниевои практике» .

Некоторые исследователи журналистики разводят понятия «замысел» и «концепция»29. Нам представляется, что такой подход мог бы быть актуальным в случае изучения стилистических особенностей отдельного журналистского материала, либо исследования речевого облика специального тематического номера какой-нибудь газеты или журнала, то есть когда материал или группа материалов объединены одной темой и проблемой. Однако в этой работе нам важно выявить общие закономерности формирования речевого облика периодического издания, созданного коллективным автором, именно поэтому в данной ситуации подобная дифференциация представляется нам нецелесообразной. Полагаем, что в контексте настоящего исследования вполне допустимо употреблять понятия «концепция» и «замысел» как синонимичные. Таким образом, под концепцией периодического издания мы будем понимать замысел речедеятеля, реализованный в определенном СМИ-сверхтексте.

Замысел как составляющая журналистского творчества уже являлся объектом научного осмысления. Так, Е.П. Прохоров, размышляя о замысле журналистского текста, замечает, что «замысел произведения по структуре своей должен походить на чертеж будущего произведения как цельности в единстве его темы, проблемы»30. А М.Н. Ким, описывая роль замысла в журналистском творчестве, констатирует, что «замысел, предваряя всю последующую работу журналиста над будущим произведением, уже на начальных этапах творчества представляет микромодель этого произведения»3 .

Таким образом, замысел в процессе создания определенного журналистского текста предстает как априорное экстралингвистическое задание, на основе которого соединяются в единое целое тема и проблема конкретного публицистического текста.

Обратим внимание на то, что в вышеобозначенных работах замысел описывается в контексте творчества индивидуального речедеятеля, создающего конкретное произведение. Однако, как нам представляется (и это подтверждают исследования в сфере лингвистики), категория замысла может быть осмыслена и применительно к деятельности коллективного речедеятеля, результат которой - сверхтекст. Полагаем, что понятие замысла можно экстраполировать в сферу функционирования как отдельного текста (конкретного журналистского материала), так и совокупности текстов (текстов одного автора; текстов, составляющих номер периодического издания; текстов всех номеров одного издания и пр.).

Вообще, вопрос о том, где именно реализуется авторский замысел в тексте, принципиально важен, так как именно это является основанием для различения понятия «замысел» и смежного понятия «интенция» /в терминологии Дж. Серля/32, или «речевой замысел, речевая воля говорящего» /в терминологии М.М. Бахтина/33, или «иллокутивная сила» /в терминологии П.Ф. Стросона/34.

С прагматической точки зрения, замысел является более сложной категорией, чем интенция, в психологическом и структурном планах замысел - это макроинтенция, которая реализуется в процессе всего акта коммуникации, а интенциональное состояние - микроинтенция, которая проявляется лишь в рамках единичного речевого действия.

Итак, с точки зрения прагматики, замысел - это совокупность интенций, последовательно реализованных в отдельных речевых действиях.

Помимо интенциональной составляющей замысла выделяется также и пропозициональная36. Под пропозицией мы понимаем такую семантическую структуру, которая объединяет денотативное и сигнификативное значения, где последнему принадлежит центральное место37, то есть идея пропозиции предполагает расчленение высказывания «на объективную семантическую константу (...), способную получать истинное значение, и субъективную переменную, выражающую отношение значения предложения к действительности (модальность), оценку достоверности сообщаемого говорящим, коммуникативную задачу высказывания и эмоциональное отношение говорящего к сообщаемому»38. Коррелятом пропозиции как составляющей категории замысла, по мнению Н.Д. Арутюновой, является понятие пропозиционального отношения, или установки39. Таким образом, замысел складывается из трех компонентов: интенции речедеятеля, цели, которую он преследует в процессе данной конкретной коммуникативной ситуации, и пропозиции, семантического инварианта, описывающего определенный фрагмент окружающей действительности.

Цели и установки СМИ-речедеятеля

Можно констатировать, что качественная реализация замысла определяется теми целями и установками, которые координируют поведение речедеятеля, поэтому трудно не согласиться с идеей В.А. Салимовского о том, что «индивидуальный авторский замысел подводится под типовую, повторяющуюся целеустановку»41. Л.Р. Дускаева, развивая идеи В.А. Салимовского применительно к газетным текстам, приходит к заключению, что, анализируя тексты средств массовой информации, следует ориентироваться на такую типологию целеустановок, которая будет учитывать цели и задачи публицистической речи42. Заметим, что и В.А. Салимовский и Л.Р. Дускаева употребляют термин целеустановка, тем самым постулируя неразрывную связь цели и установки в процессе речевого общения. Позднее мы вернемся к данному термину, однако на этом этапе описания механизма реализации концепции периодического издания нам представляется необходимым разделить эти категории.

Исходя из коммуникативной, непосредственно-организаторской, идеологической, культурно-образовательной, рекламно-справочной и рекреативной функций журналистики /Е.П. Прохоров/43, а также производственно-экономической, регулирующей, духовно-идеологической, информационно-коммуникативной и пр. социальных ролей журналистики /С.Г. Корконосенко/44, попытаемся определить тот набор коммуникативных целей, который потенциально может отражать концепцию периодического издания и влиять на формирование речевого облика.

Исследователи средств массовой информации выделяют в качестве основных коммуникативных целей журналистики информирование и воздействие. Так, М.Н. Ким замечает, что «журналист, ориентируясь на определенную коммуникативную ситуацию, стремится не только к информированию читателей о каких-либо важных событиях, но и пытается воздействовать на мнения и оценки людей, формируя тем самым общественное мнение по тому или иному вопросу»45.

Информирование как коммуникативная цель заключается в передаче фактов, отражающих окружающий человека мир. В ситуации информирования журналист при соблюдении постулатов истинности и объективности из всего многообразия произошедших событий отбирает те, что представляют важность для аудитории с точки зрения оперативности, актуальности и нетривиальности.

Воздействие как коммуникативная цель заключается в возможности, с одной стороны, самовыразиться автору-журналисту, а с другой - вызвать желаемые эмоции у реципиента, изменить его взгляды на мир и тем самым скорректировать его поведение.

Речевое воздействие как умышленное изменение смысловой сферы реципиента, по мнению А.А. Леонтьева, может осуществляться тремя способами: 1) сообщение реципиенту новой информации о неизвестных ему сторонах окружающего мира, которая изменит его поведение или отношение к миру; 2) сообщение реципиенту новой информации об уже известных ему сторонах окружающего мира, которая изменит его отношение к ним; 3) непосредственное воздействие на реципиента при несообщении ему новой информации, которое изменит его отношение к окружающему миру, не затрагивая абстрактных знаний46. Полагаем, что первые два способа речевого воздействия, описанные А.А. Леонтьевым, можно классифицировать как имплицитное воздействие, а третий — как эксплицитное.

Доказательством тому, что информирование и воздействие являются принципиально важными экстралингвистическими факторами существования периодического издания, является тот факт, что чередование стандартных элементов, обеспечивающих информационное начало, и экспрессивных элементов, обеспечивающих воздействующее начало, все еще рассматривается как конструктивный принцип публицистического стиля47.

Мы далеки от того, чтобы утверждать, что в речевой политике периодического издания может находить отражение лишь одна коммуникативная цель. В настоящее время в силу политических, идеологических и социальных трансформаций, произошедших в сфере массмедиа в постсоветское время, публицистический стиль деконструируется. СИ. Сметанина, описывая инновации конструктивного принципа газетно-публицистического стиля с позиции системного анализа, замечает, что «... практика создания публицистического текста дает основания для вывода о сложности идентифицировать речевое явление как стандарт или экспрессию, а соответствующий фрагмент как информационный или воздействующий. Нефиксированный в этом отношении смысл и является стилеобразующей чертой современного публицистического текста. Таким образом снимается различие в оппозиции стандарт - экспрессия, перестает во всяком случае быть актуальным, деконструируя сам функциональный стиль»48.

Рассматривая газетный текст как универсальный дискурс, Т.Ю. Редькина также предлагает шире анализировать конструктивный принцип публицистики, объясняя соотношение экспрессии и стандарта диалогичностью публицистической речи. По мнению исследователя, «соотношение экспрессии и стандарта в тексте СМИ далеко не всегда имеет характер чередования: экспрессия и стандарт могут накладываться друг на друга, совмещаться в пределах одной речевой единицы - предложения, словосочетания и даже слова»49.

Следовательно, и коммуникативные цели в рамках реализации концепции речевого облика периодического издания также могут взаимонакладываться в пределах одного текста или сверхтекста.

Коммуникативная цель как составляющая концепции может по-разному реализовываться в СМИ-тексте, что обусловливается определенным соединением пропозиции замысла с различными коммуникативными установками50, ведь именно «установка определяет устойчивый, последовательный, целенаправленный характер протекания деятельности, выступает как механизм ее стабилизации, позволяющий сохранить ее направленность в непрерывно изменяющихся ситуациях»51.

Сфера нашего интереса - те коммуникативные установки коллективного речедеятеля, которые обусловливают концепцию определенного СМИ-текста и таким образом становятся стилеорганизующим фактором речевого облика периодического издания.

Как нам представляется, стилевая реализация коммуникативных целей определяется эмоциональным компонентом установки.

В ситуации общения выделяются три основных типа речевого поведения: конфликтный тип, демонстрирующий установку на столкновение с коммуникатором; центрированный тип, характеризующийся установкой на себя при игнорировании партнера коммуникации; кооперативный тип, отличающийся доминирующей установкой на партнера коммуникации52. Возникает вопрос, кого именно в ситуации массового общения следует понимать под партнером коммуникации?

Система речевых действий

При анализе исследуемой категории за точку отсчета нами был принят коллективный речедеятель. Его отношение к окружающему миру: позиция, оценки происходящих событий, определяемое целями и установками, -позволяет интерпретировать речевую структуру текста, которую можно представить «в виде цепочки речевых действий, каждое из которых определено той целью, которую стремится достичь автор тем или иным речевым действием. На каждом этапе формирования текста в выборе именно данного речевого действия, в соединении их в речевую цепочку по определенному плану находит воплощение авторский замысел построения текста»78.

Таким образом, одним из лингвистических компонентов структуры речевого облика периодического издания мы будем считать систему речевых действий.

Сразу оговоримся, что в задачи нашей работы не входит описание всех речевых действий, актуальных для деятельности периодического издания. Нам важно описать систему тех основополагающих речевых действий, посредством которых реализуется замысел речедеятеля в структуре речевого облика периодического издания.

Теория речевых действий, представляющая собой самостоятельную дисциплину, многократно описана и проанализирована, переосмыслены, предложенные основоположниками теории Дж. Серлем и Дж. Остином классификации речевых действий79. Так, например, Н.И. Формановская на основе классической номенклатуры речевых действий выделяет: репрезентативы - сообщения, комиссивы - обязательства, директивы -побуждения, рогативы - вопросы, декларативы - объявления (декларации), экспрессивы — выражения эмоций, контактивы - выражения речевого этикета. Каждый из предложенных исследователем вид речевых действий обобщает группы других, более частных, обладающих меньшей степенью абстракции80. Заметим, что под речевым действием Н.И. Формановская предлагает понимать «высказывание, порождаемое и произносимое с определенной целью и вынуждаемое определенным мотивом для совершения практического или ментального (как правило, адресного) действия с помощью такого инструмента, как язык/речь»81. Трудно не согласиться с подобным определением, однако нельзя не учитывать то обстоятельство, что подобное понимание речевого действия предполагает его рассмотрение в контексте устного контактного непосредственного общения, что невозможно в рамках проведения настоящего исследования. Кроме того, анализ интенций говорящего, проявляемых в рамках единичных высказываний, вероятно, позволил бы нам исследовать речевой облик одного материала, но не дал бы возможности выявить общие закономерности, характерные для сверхтекста в целом.

Именно поэтому нам представляется целесообразным в процессе описания категории речевой облик периодического издания интерпретировать речевое действие как композиционно-речевую форму, а не единичное высказывание82. Периодические издания на основании количественного и качественного соотношения речевых действий, представленных в речевой ткани конкретного сверхтекста, можно условно разделить на три группы: 1) информационные издания с доминирующей ориентацией на информирование, в которых преобладают речевые действия, сообщающие новые для реципиента сведения (например, деловые издания); 2) воздействующие издания с доминирующей ориентацией на воздействие, в которых преобладают речевые действия, призванные изменить смысловую сферу личности (например, оппозиционные издания); 3) издания «смешанного» типа с неявно выраженной ориентацией на информирование либо воздействие, содержащие максимально разнообразный набор речевых действий (например, массовые издания).

Речевая структура периодического издания может включать речевые действия, ориентированные на информирование: а) о событиях (констатация факта, информационное сообщение, описание /предметное, ситуации общения, положения дел/), повествование /изобразительное, событийное/; б) о содержании другого, особо значимого текста (цитирование постановлений, законов и пр.); в) о позиции речедеятеля (комментарий, рассуждение /практическое, теоретическое, отвлеченное/); г) о мнении объекта речи (цитирование «чужой» речи)83. Заметим, однако, что приведенные речевые действия бифункциональны: в отдельных случаях они могут не только информировать реципиента, но и вызвать желаемые эмоции у читателя, таким образом осуществляя имплицитное воздействие на него. Специфика речевого действия в этом случае будет определяться кооперативно-информационной или агрессивно-информационной целеустановкой на читателя. В качестве иллюстрации этой идеи проанализируем предметное описание как речевое действие, которое может быть идентифицировано и как кооперативно-информационное, и как агрессивно-информационное (а значит, имплицитно воздействующее).

Предметное описание (изображение портрета, пейзажа или интерьера) имеет целью изобразить фрагмент вещного мира в той мере и той степени, в какой он связан с событиями, отраженными в тексте84. В современной периодической печати предметное описание является тем речевым действием, по которому, с одной стороны, можно косвенно судить о жанровой принадлежности конкретного журналистского материала (в информационных жанрах представлено минимально, в художественных -максимально); а с другой - о стилевых особенностях СМИ-текста в целом.

Контактоустанавливающие средства

В «Лимонке» («Генеральной линии») эксплицитная кооперативная установка речедеятеля на читателя выражается посредством такого контактоустанавливающего средства, как обращение на «ты», которое является знаком преодоления социального либо возрастного барьера; свидетельством стремления интимизировать общение с реципиентом. В исследуемой газете форма обращения к реципиенту осуществляется с помощью непосредственного употребления местоимения «ты», а также использования глаголов в форме второго лица в изъявительном или повелительном наклонениях. «Ты едешь в метро и плачешь без какой-либо на то причины, кроме той, что вы сейчас не вместе. И ты не понимаешь себя такого рационального и такого реалистичного» (№ 8б)122. «Приятно, что ни говори, чувствовать себя партизаном, хотя бы с гитарой» (№ 72). «Сможешь сбросить с себя тень "так называемого" - будешь человеком, не сможешь - останешься полу- или четверть человеком, "так называемым панком из платногоунивера"» (№ 72). В «Лимонке» («Генеральной линии») существуют и иные формы установления контакта с читателем, свидетельствующие об ориентации на определенный тип аудитории. 2. Разговорная лексика на фоне книжно-нейтральной «Так о чем, бишь, я. Ах, да, о профессионализме. Воистине, если Бог хочет кого обидеть, он отнимает у того разум. И мы обиженные Богом, с отнятым разумом слушаем, видим, читаем всякую дрянь, поданную с ох...енным профессионализмом» (№ 64). Разговорность в тексте проявляется за счет включения в него просторечной и инвективной лексики, а также междометий и вводных слов. «Вот, например, тов. Явлинский. Кровь от крови, плоть от плоти КПСС и ВЛКСМ. Предстал он перед электоратом этаким профессором кислых шей. Это значит, он в экономику врубается, а мы рылом не вышли. Плохо в школе читали арифметику Пупкина с картинками» (№ 64). «Химическое оружие - очень плохая штука, варварская, дикая, "нецивилизованная", в общем, изобретение дьявола, так сказать» (№ 64). «Готовый на многочисленные компромиссы Черномырдин явно имеет грань, за которую (в отличие от Немцова и Лебедя) никогда не перейдет. Кроме того, Черномырдина все активнее шантажируют, чтобы заставить отказаться от выставления своей кандидатуры. Если Ельцин будет жив-здоров, то, скорее всего, Чубайс умудрится застращать Виктора Степановича до коликов» (№ 65).

В вышеприведенных примерах фатическая функция реализуется с помощью просторечной лексики и стилистически окрашенных фразеологизмов. 3. Упрощенный синтаксический строй Нарочито упрощенное синтаксическое построение фрагментов сверхтекста в отдельных случаях также может способствовать установлению контакта со специфическим типом реципиента. «Водили нас работать в областное управление милиции (называется желтый дом). Таскали мусор из подвала. Там закончен ремонт. Это что-то невероятное. Плитка фантастической красоты. Все двери резные под красное дерево. Но все указатели выходов, пожарная информация, множество табличек на английском языке» (№ 62). Текст, практически не содержащий разговорной лексики, состоит из неполных и односоставных предложений, его особое построение (в том числе инверсированные и вставные конструкции) придают ему разговорную интонацию. То же наблюдаем и в следующих примерах:

«Теперь поговорим о жилье. При отсутствии палатки можно вырыть землянку. Хочу добавить, что в общем-то землянка много оптимальней палатки, поэтому лучше сделать землянку. В ней гораздо теплее и комфортней. Да и она не так легко обнаруживается... Вот вы вырыли подходящего размера яму. Теперь необходимо закрыть ее сверху бревнами» (№ 74).

О скандале в семье А. Пугачевой и Ф. Киркорова: «Как надо понимать? Надо понимать, что эстрадная мафия покоя нам не даст. Не за...бут, так зацелуют. Надо же дома не ночует. Скаэюите, пожалуйста» (№ 60). О взрыве на Котляковском кладбище: «Помог ли кто. Или сам рванул. Не известно. Известен лишь результат. Воронка диаметром более 5 метров. Возьмите на заметку!» (№ 85) О Худойбердыеве: «У него трое детей. Зимой он подымается в шесть утра, летом в пять. Бегает, немного тягает железки. Ест щи, борщ. Служил в Афгане и на Кавказе. Любит читать книжки про войну, но некогда. Хочет написать пособие по ведению боевых действий в горах. 70 % его офицеров прошли Афган» (№ 72). 4. Обеденная лексика Казалось бы, можно констатировать, что речедеятель газеты «Лимонка» («Генеральная линия») имеет кооперативную установку на реципиента. Однако анализ иных средств установления контакта с читателем дает возможность усомниться в столь однозначном выводе. Так, в анализируемом издании в качестве контактоустанавливающих средств используются также обсценная лексика, которая становится одним из специальных средств установления контакта с реципиентами, хотя, очевидно, значительно сокращает их потенциальное количество.

Факт наличия обсценной лексики может являться свидетельством ориентации издания на низкообразованные маргинально-брутальные слои общества, таким образом употребление обеденной лексики становится способом имитировать разговор с реципиентом «на равных». В этом случае обсценная лексика становится признаком сочувствия определенным слоям общества: субъект речи как бы отказывается от своей более высокой субкультуры, отрицает элитарность в принципе и заявляет о своей принадлежности к новой группе.

С другой стороны, обсценная лексика может быть ориентирована и на часть интеллигенции, для которой она стала такой же нормой речевого поведения, как и для менее образованных слоев. Таким образом, обсценная лексика становится сигналом, одним из способов своеобразного единения с аудиторией: признаком демонстрации непринужденного общения с аудиторией, способом максимального приближения письменной речи к устной.

В качестве средства установления контакта в «Лимонке» употребляются бранные слова, употребляемые в качестве эпитета либо вводного слова, выражающего эмоциональное состояние говорящего. Как правило, это усеченные слова: автор использует лишь начальные и/или конечные буквы ненормативного слова. Заметим, что после официального закрытия издания число таких усеченных слов резко сократилось по сравнению с количеством слов, употребленных без «купюр».