Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Общая характеристика соотношения медийного пространства русского зарубежья и творческой индивидуальности 19
1.1 Соотнесенность творческой индивидуальности и историко-типологических характеристик периодики 19
1.2 Внутренние и внешние системные связи эмигрантской публицистики 32
1.3 Журнал «Версты» и публицистика Д. П. Святополк-Мирского:специфика конфликта Выводы по главе 1
ГЛАВА 2. Аспекты проявления творческой индивидуальности в системе эмигрантской периодики
2.1 Публицистика русской эмиграции в Великобритании: связь индивидуальности и медийной системы
2.2 Проявление творческой индивидуальности в публицистической деятельности Д. П. Святополк-Мирского 145
2.3 Воздействие творческой индивидуальности Д. П. Святополк-Мирского на социокультурную среду зарубежья 154
Выводы по главе 2... 183
Заключение... 186
Список использованных источников и литературы 193
- Внутренние и внешние системные связи эмигрантской публицистики
- Журнал «Версты» и публицистика Д. П. Святополк-Мирского:специфика конфликта
- Проявление творческой индивидуальности в публицистической деятельности Д. П. Святополк-Мирского
- Воздействие творческой индивидуальности Д. П. Святополк-Мирского на социокультурную среду зарубежья
Внутренние и внешние системные связи эмигрантской публицистики
Специально отметим избирательное научное внимание к различным сегментам исследуемого медийного пространства. Литературно-журналистская деятельность русской эмиграции материковой Западной Европы в наше время относительно хорошо изучено уже благодаря тому, что сейчас стало доступным довольно большое количество эпистолярного материала, воспоминаний и мемуаристских текстов самих эмигрантов. Среди них, например, мемуары Р. Гуля «Я унёс Россию» в нескольких частях, где он даёт картину развития литературы и журналистики в Берлине, Париже, Праге, США и некоторых других центров расселения эмиграции. Кроме того, известны воспоминания писателей и редакторов журналов, выходивших в этих центрах. Среди этих книг - воспоминания М. Вишняка, одного из соредакторов центрального парижского журнала «Современные Записки» под названием «”Современные Записки”: воспоминания редактора» , В этом же ряду источников занимают особое системное место «Одиночество и свобода» Г. Адамовича , посмертную книгу В. Ходасевича и воспоминания редактора журнала и журналистки Н. Берберовой . Сюда относятся также многочисленные монографии и воспоминания о писателе и публицисте И. Бунине и других известных личностях русской эмиграции. Их воспоминания являются, скорее, источниками и темой для исследований, а не исследованиями.
За последнее время издан также ряд книг, в которых исследуется медиаструктура русского зарубежья 1920 – 1940-х годов и её история. Среди них доминируют исследовательские материалы по истории «толстого» русского журнала «Современные Записки». Показательно исследование А.В. Млечко «От текста к тексту. Символы и мифы “Современных Записок” (1920-1940)». Не так давно появилось сразу несколько монографий по истории этого толстого журнала, рассматривающих вопросы его медиадискурса. Появились также многочисленные работы об истории некоторых других СМИ, о профессиональном пути их сотрудников, а также о жизни и творчестве писателей и поэтов, живших в странах материковой Европы. Среди них достойными особого внимания являются следующие: сборник статей под редакцией О. Коростелёва и М. Шрубы «Вокруг редакционного архива «Современных Записок» (Париж, 1920-1940) , монография М.Г. Вандаловской «Прогнозы социалистического возрождения постбольшевистской России: по материалам журнала «Современные записки» (1920-1940) . Значимы также сборник статей под редакцией А. Полякова и О.В. Будницкого «Периодическая печать российской эмиграции, 1920-2000» , «Судьбы литературы Серебряного века и русского зарубежья» и некоторые другие. Пристальное внимание исследователей к журналу «Современные Записки» является закономерным, поскольку он являлся одним из самых популярных журналов русского зарубежья того времени, в котором печатались наиболее известные литераторы и журналисты русской эмиграции первой волны. К тому же он был одним из самых больших долгожителей по сравнению со многими другими СМИ русской эмиграции, просуществовав более двадцати лет. Кроме указанных выше, недавно появилось несколько новых исследований, касающихся литературно-журналистской истории русского зарубежья, среди которых, например, выделяется монография О.А.Коростелёва «От Адамовича до Цветаевой» . В 2014 году вышел сборник под редакцией О.А. Коростелёва и М.В. Ефимова в издательстве «Библиотека русского зарубежья». Это своевременный сборник, в котором собраны статьи, эссе и другие журналистские работы Святополк-Мирского; некоторые из них публикуются в русском переводе впервые.
Следует отметить, что в корпусе исследований медиаструктуры русской эмиграции первой волны, её история в Великобритании (по сравнению с материковой Западной Европой) всё ещё остаётся наименее изученной. Доказательством этого служит тот факт, что некоторые СМИ, издаваемые русскими эмигрантами в Великобритании самостоятельно или совместно с англичанами до сих пор не внесены в каталоги ведущих библиотек Российской Федерации. Среди них журнал Русской освободительного комитета русской эмиграции в Англии «Russian Life», редактором которого была А. Тыркова-Уилльямс, а также «British-Russian Gazette and Trade Outlook».
Причем, кроме монографии О. Казниной, фактически нигде не характеризуются данные газеты «Русский путь» под редакторством Сипягина - единственной газеты, выходившей в то время в Лондоне на русском языке . (В последующих подразделах мы подробнее остановимся на этих изданиях).
Вышеотмеченная совместимость разнообразных научных подходов проявляется, на наш взгляд, и в различном терминологическом аппарате. Так, при характеристике в разных научных традициях, в разнообразных трудах, посвященных периодизации процесса русской эмиграции, расселению ее представителей, в понятийном аппарате заметны различия. Они могут носить взаимодополняющий характер. Например, О. Михайлов называет места расселения русской эмиграции «гнёздами расселения», в то время как В.В. Агеносов говорит о «странах рассеяния» . Видимо, последний принял понятие, введённое Г. Струве, очевидцем эмиграции первой волны. Он указывал, что «<...> с 1921 года можно уже говорить о нескольких центрах русского рассеяния в Европе со своей собственной культурной жизнью – газетами, книгоиздательствами, лекциями, собраниями, школами, даже университетами и научными институтами» . Эти рассеяния также часто именуются «диаспорами».
При понятийно-терминологических расхождениях, большинство исследователей все же склоняются к единому мнению в выделении центров первой русской эмиграции на Западе. Среди них как основные определяются Париж, Берлин, Прага, Белград, София и на начальном этапе – Константинополь. Эта география тесно связана с историко-типологическими характеристиками изданий, так и с личностями: авторами и «ньюсмейкерами».
Журналистской деятельностью занимались большинство русских эмигрантов, особенно выходцы из писательской среды. Яркими представителями медиаструктуры русской эмиграции были А. Тыркова-Уилльямс, Д.П. Святополк-Мирский, И. Бунин, М. Цветаева, Д. Мережковский, З. Гиппиус, А. Куприн, П. Струве, К. Набоков, В. Набоков, Г. Струве, К. Мочульский, П. Милюков, М. Слоним, В. Ходасевич, Иванов-Разумник (Разумник Васильевич Иванов), М. Осоргин, Г. Адамович, Б. Зайцев, Н. Берберова.
Для публицистики этих творческих индивидуальностей показательная своеобразная динамика. Несмотря на наличие границ, паспортного и визового контроля между странами, представители СМИ русской эмиграции, жившие в то время в Германии, Франции, Бельгии, Чехословакии, Великобритании и некоторых странах, были очень тесно связаны между собой.
Они общались друг с другом творчески, работая в одних и тех же медиаструктурах русского зарубежья нескольких стран. Так, например, известно, что Марк Слоним, находясь в Чехии, печатался в СМИ Франции и Германии. Иван Бунин и Зинаида Гиппиус, живя во Франции, кроме своих рассказов и стихов, разделяли с другими журналистами медиапространство не только «Современных Записок», но также и берлинского «Окна», и некоторых других СМИ Западной Европы.
Журнал «Версты» и публицистика Д. П. Святополк-Мирского:специфика конфликта
Вышеприведенный литературно-критический отклик М.Цветаевой показателен для нараставшего конфликта, охватившего эмигрантскую периодику и проявлявшегося как в «идейных», так и в эстетических позициях. Цветаева полагает, что Бунин непоследователен, ищет противоречия между его публицистическими декларациями и творческой практикой. «Отпор» Бунину оказывается звеном в цепи критических оценок его творчества со стороны эмигрантских публицистов второй группы. К ним принадлежал и Святополк-Мирский. Некоторые исследователи в конце ХХ-начале ХХI вв. даже обвиняют Святополк-Мирского в том, что он своими критическими статьями отрицательно повлиял на мнение английского читателя о Бунине. Причем контент-анализ медиатекстов и эпистолярного наследия других представителей журналистики русской эмиграции того периода даёт нам основание утверждать, что не все они одинаково относились к творчеству И. Бунина. С критикой Бунина выступали не только князь Д.П. Святополк-Мирский, но также и другие журналисты. Вот что, например, писал о Бунине А. Кизеветтер: «Рассказик Бунина с внешней стороны написан великолепно <...>. Читаешь его с большим удовольствием, но по окончании чтения остаётся впечатление как будто от холостого выстрела. А вот от самых малюсеньких рассказиков <...> Чехова никогда не получается такого впечатления. В чём же дело? Мне думается, дело в следующем: <...> Чехов в рассказике не в 9, а всего в 4 странички непременно, не увеличивая размера рассказа, всего двумя – тремя строчками непременно осветили бы внутреннее существо выведенных ими людей. Вот этого–то как раз и нет, тут перед нами не два человека, захваченные мгновенным плотским наваждением, а просто блудливая сучка и глуповатый кобелёк. Их человеческой души мы не видим. Интересно ли это?»
Большинство произведений И. Бунина публиковались в основном в «Современных записках». Благодаря его имени и известности большинство русскоязычных журналов всегда были готовы принять любые его произведения без какой-либо цензуры. Бунин был довольно требовательным автором, из-за которого иногда даже задерживался выпуск журналов. Очевидно, что в СМИ русской эмиграции он находился на особом положении. Однако признание его даже консервативными современниками не было абсолютным. Например, в книге о русской литературе «Ideals and realities in Russian Literature», вышедшей ешё в 1905 г в Лондоне , П. Кропоткин совсем не упоминает имени И. Бунина, к тому времени уже написавшего свои «На край света и другие рассказы» (1897), «Цветы полевые» (1901), Поэмы (1887-1891), «Листопад» (1901) и др.
Причем в этой же книге Кропоткина несколько страниц посвящено Д.С. Мережковскому. Он также принадлежал к первой группе рассматриваемых представителей эмиграции, к ее литературной «элите» русской эмиграции, как и его жена, поэт и критик Зинаида Гиппиус (А. Крайний). Они относились к старой дореволюционной школе русской литературы. По суждению М.Вишняка, «Мережковские <...> сами были «идеологами» и творцами декадентства и символизма, предпочитали Достоевского Толстому и считали себя духовно связанными с Владимиром Соловьёвым и Розановым. Мережковский не только учительствовал, он и пророчествовал», в эмиграции 20-ых и 30-ых годов Мережковский и Мережковская–Гиппиус не довольствовались своими литературными и поэтическими достижениями. Они претендовали на большее: на водительство, литературно–художественное, религиозно–философское, общественно–политическое» .
Несмотря на то, что Мережковский во время эмиграции уже считался корифеем русской литературы, в контенте СМИ русской эмиграции мы обнаруживаем довольно критическую рецепцию его исторических романов в медиаконтекстах, принадлежащих К. Мочульскому, Иванову-Разумнику (Р.В.Иванов), Д. Святополк-Мирскому, некоторым другим журналистам и литературным критикам. Вот что, например, пишет А. Кизеветтер о Мережковском: «Диссертацию в лицах Мережковского читал с большой натугой. Ах, как скучно!» .
Мережковские часто выступали с резкими устными и письменными заявлениями, а также с критическим медиаконтентом, направленным против Советской России. Они вели жесточайшую полемику на страницах СМИ русской эмиграции с теми эмигрантскими журналистами, которые так или иначе поддерживали советскую литературу. Гиппиус, в частности, очень резко отзывается о «полевевших», на её взгляд, литераторах русской эмиграции. Как пишет Карлинский, «Гиппиус не выносила поэзию Цветаевой, как она не выносила стихи всех пост-символистских русских поэтов, за исключением Ходасевича <...>, и Мандельштама». Её негативное отношение к поэзии Цветаевой показывает также прозвучавшее бестактно высказывание: «Продукция Пастернака и Цветаевой – «это не просто дурная поэзия, это вовсе не поэзия» . Это мнение было озвучено уже тогда, когда Пастернак и Цветаева находились на пике славы и их поэзия высоко ценилась в литературных кругах за рубежом.
Вполне закономерно в плане отмеченного противостояния, что творчество З. Гиппиус, особенно жёсткий контент её критических статей, в подвергались встречной критике в кругах эмиграции. Вот что, например, писал М. Осоргин в своём письме к М.Вишняку: «Сейчас я прочёл в «П[оследних] н[овостях] статью Антона Крайнего о «Верстах»(ко{торые} давно уже прочёл и... вспомнил Вас, как лучшего друга этой старушонки. А кто у Вас будет писать о «Верстах»? <...> «Версты» - штука тонкая и довольно любопытная, если к ним подойти бесстрастно и беспристрастно. А вон Зинаида Ник(олаевна) охаяла <...>» .
К литературной «элите» относят и поэта, литературного критика, журналиста Владислава Ходасевича, а также его жену – поэтессу и критика Нину Берберову, которые жили сначала в Берлине, а в 1925 году переехали в Париж. До этого переезда Ходасевич поддерживал довольно тесные отношения с А. Белым и М. Горьким, участвуя вместе с ними в выпуске журнала «Беседа» . В то время В.Ф.Ходасевич, будучи уже довольно известным поэтом, также занимался журналистской работой, которая постепенно стала его основной культурной практикой. (Причем Владислав Фелицианович много работал, но они с Берберовой находились в бедственном финансовом положении, как и большинство русских эмигрантов). В письме к баронессе Врангель Ходасевич сообщает, в каких СМИ русской эмиграции ему довелось работать и иногда редакторствовать: «<...> я сотрудничал во множестве изданий, из которых упомяну журналы: «Беседа», «Современные Записки», «Воля России», «Звено», «Благонамеренный»; газеты: «Голос России», «Дни», «Последние Новости», «Руль», «Сегодня», «Возрождение» . Примерно до 1925 года В. Ходасевич года придерживался умеренных взглядов, находясь в тесном контакте с М. Горьким, даже одно время жил у него. В тот период у Ходасевича ещё были надежды на возможность возвращения в Россию.
Но после 1925 года, когда ему, видимо, стало известно, что его имя практически внесено в чёрный список «врагов России», он примкнул к правым кругам русской эмиграции. В медиаконтенте Ходасевича всё чаще стало проявляться его резко негативное отношение к Советской России, а также в отношении к левому крылу русской эмиграции. В медиатекстах Нины Берберовой тоже прослеживались консерватизм взглядов и ненависть к Советской России.
Анализ системных связей русской эмигрантской публицистики рассматриваемого периода позволяет перейти к показательной ситуации, представляющей соотношение между творческой индивидуальностью и контекстом развития периодики. Она определяется как закономерное звено в развитии отмеченного противостояния. Такой ситуацией был конфликт вокруг журнала «Версты» в 1926 году – конфликт, отзвуки которого сказывались в публицистическом контенте до конца 1930-х годов.
Проявление творческой индивидуальности в публицистической деятельности Д. П. Святополк-Мирского
Перейдём к изданию «The Russian Outlook». С 10 мая 1919 по сентябрь 1920 года в Лондоне выходило русско-британское СМИ под названием «The Russian Outlook» («Русский Кругозор» - можно перевести также как «Русское мировоззрение»). По большинству типологических признаков это издание определяется как газета. Его редактором был англичанин Стаффорд С. Талбот. В нескольких выпусках газеты «The Russian Outlook» также рекламировалось издание «Russian Gazetteer and Guide» с участием У.М. Генри Библа, который считался знатоком русской экономики. Это издание предлагалось каждому новому подписчику газеты «The Russian Outlook» бесплатно.
Газета «The Russian Outlook» выходила в течение почти полутора лет (с 10 мая 1919 по 18 сентября 1920 г.). Судя по наличию в архивах Великобритании, всего вышло 72 номера «The Russian Outlook». В самом первом номере “The Russian Outlook» в «Предисловии» говорилось о том, что «<...> в распоряжении газеты находятся достойные доверия корреспонденты <...> в издание газеты вовлечены несколько выдающихся русских эмигрантов, а также англичан, долгое время живших в России и хорошо знакомых с её политическими и торгово-промышленными условиями». К сожалению, авторы статей указывались не всегда, поэтому иногда не представляется возможным определить, был это русский или английский корреспондент, тем более что многие русские эмигранты владели английским языком почти в совершенстве.
«The Russian Outlook» был еженедельной газетой. Это указывалось на первой странице каждого номера (weekly newspaper), где сообщалось о том, что она связана с русскими и русско-британскими проблемами . Газета была чуть больше формата А4, характеризовалась двухцветной (чёрно-белой) печатью и стоила шесть пенсов. Как уже отмечалось, первый номер её вышел 19 мая 1919 года. Все вышедшие номера объединены в 3 тома. В первый том входили выпуски с первого номера по ноябрьский двадцать шестой, заканчивающийся страницей 628. Во второй том входили газеты с 27-го номера за 8 ноября 1919 года, начинающийся страницей 630, заканчивающийся номером 52 за 1 мая 1920 года, до стр.1243 включительно. Первый номер третьего тома был № 53 от 8 мая 1920 года (со стр. 1246 соответственно). Последним номером третьего тома газеты «The Russian Outlook» был номер за 18 сентября 1920 года, закачивающейся страницей 1723. Первая и последняя страницы газеты не нумеровались, но они учитывались при нумерации остальных страниц газет, следующих по порядку из одного тома в другой. На обложке приведено оглавление газеты.
Первый номер «The Russian Outlook» открывался публикацией обзора прессы о книге «Коммерческая Россия», автором которой был англичанин У.Г. Библ.
И только после этого обзора следовало «Предисловие» к газете, написанное редактором Ст. Талботом, в котором излагалась программа и цели газеты: «<...> Целью «The Russian Outlook» является задача возбудить интерес у тех, кто не интересуется и не знает о важности того, что происходит сейчас в России и предоставить нашему читателю возможность взглянуть на настоящие и будущие проблемы России изнутри, которые влияют также на отношения с другими странами» (перевод наш, – Н.П.).
Также в первом номере была напечатана статья «Русские и большевизм», в которой давался обзор некоторых периодических изданий русской эмиграции. Среди обозреваемых изданий, таким образом, отраженно расширяющих контент в системе эмигрантской периодики Великобритании, были два особенно показательных. Это «Русская жизнь», издаваемая в Гельсингфорсе (Хельсинки) и «Ревельская Газета», а также «Народная Газета», публикуемая в Нью Йорке. Реклама некоторых СМИ русской эмиграции давалась во многих выпусках «The Russian Outlook», особенно это относилось к газете «The New Russian Life», издаваемой в Гельсингфорсе.
Круг контента в системе эмигрантской периодики Великобритании расширялся в исследуемой газете и за счет информации из Советской России: иногда давался и обзор большевистских газет. Привлекалась, например, «Красная газета», издававшаяся в Петрограде. В целом контент-анализ газеты «The Russian Outlook» позволяет нам сделать вывод о том, что большая часть материала в нём была посвящена современному экономическому и политическому положению России.
Как и в других СМИ русской эмиграции в Англии, в контенте газеты «The Russian Outlook» также широко отражалась деятельность комитетов и партий русской эмиграции, в нём велась агитация по оказанию помощи нуждающимся русским эмигрантам. Так, например, в номере 4 за май 1919 года в газете было опубликовано воззвание «Британско-Русского Комитета помощи беженцам», в котором говорилось о том, что в Англию прибыло большое количество русских беженцев, которые остро нуждаются в помощи. В приложении к этому же номеру был опубликован отчёт о конференции Национально–демократической партии под названием «Опасность большевизма», в работе которой участвовали как русские (например, княгиня Т.Баратынская), так и английские докладчики. Судя по контенту этого отчёта, княгиня Баратынская была единственной докладчицей со стороны русской эмиграции. Примечательно также то, что председателем конференции являлся лорд-епископ Бирмингема.
В этом же СМИ регулярно освещалась деятельность существовавшего тогда в Лондоне «Клуба Британской России» (British Russia Club). В нем каждый месяц проводились заседания, по различным значимым поводам давались обеды – форма культурно-политического общения. На них присутствовали как представители русской эмиграции, так и представители британской общественности и правительства . На одном из заседаний этого клуба даже выступил с речью приглашённый на него Уинстон Черчилль, занимавший в то время пост государственного секретаря по военным делам. В контенте указанной газеты представлена также информация о действовавшем в Великобритании «Русско-Британском братстве 1917 года»; председателем этой организации был профессор (сэр) Павел Виноградов.
О. Казнина характеризует некоторые выпуски «The Russian Outlook» и говорит об «элитарности» участвовавших в нём русских авторов, называя среди них П.Н. Милюкова, Н.В. Чайковского, А.В. Руманова и некоторых других. Активными русскими корреспондентами, писавшими в газете «The Russian Outlook», были также П.А. Иванов, В. Иванов, Г. Алексинский, О.П. Васильковский, С. Василецкий, В. Бурцев, Л. Андреев, С.П. Тюрин, являвшийся представителем Русского земства в Лондоне, А.В. Романов, Поляков-Литовцев, В. Литвинов-Фабинский, Б. Телепнёв, П. Ковалёв, Н. Куликов, П.Л. Мамонтов.
Воздействие творческой индивидуальности Д. П. Святополк-Мирского на социокультурную среду зарубежья
Судя по медиатексту в английских СМИ, на первом этапе своей эмиграции Мирский отдавал предпочтение произведениям Алексея Толстого и Куприна. Он считал, что именно их произведения могли бы вызвать больший интерес у западного читателя. В то же время он замечал, что оба они находились в состоянии духовного кризиса: « ... Куприн теперь является не более, чем хорошо оплачиваемый журналист, способный только на эмоциональное писание о Врангеле…» . (перевод наш – Н.П.). Сам Куприн в то время признавал, что ему всё труднее было писать, подтверждение чему мы находим в воспоминаниях некоторых эмигрантов. Например, В. Крымов пишет о закате замечательного таланта Куприна, вспоминая о своей встрече с ним: «Он сильно изменился, и от его большого таланта оставалось уже мало, прежнего Куприна уже не было ... . Только иногда в минуты хорошего настроения это был прежний остроумный Куприн ... . При первой же встрече я его спросил: «Что пишете сейчас, Александр Иванович? – Ничего, милый не пишу... Не могу писать». Сопоставляя эти воспоминания с высказываниями Мирского, можно сделать вывод о справедливости суждений Мирского, высказанных им в «Лондонском Меркурии». Более того, в приведенном социокультурном контексте такие суждения оказываются своеобразной оценочной доминантой, подтверждающей воздействие личности яркого публициста на читательскую аудиторию.
Кроме произведений Куприна и А. Толстого, Мирского привлекали также «более простые и полные юмора произведения Тэффи и Аверченко», он говорил, что Тэффи - более утончённая, что её стиль – более деликатный, а её русский - свободнее и чище и что она никогда не перебарщивает с юмором: «Из всех живущих писателей она, пожалуй, ближе всех к старым и благородным традициям русской прозы». (перевод наш –Н.П.). Мирский говорит, что, несмотря на более грубый и порой карикатурный характер произведений Аверченко, подвергшихся влиянию английских и американских писателей – юмористов, его рассказы заставляют людей смеяться до боли в животе. В контенте «Лондонского Меркурия» мы также обнаруживаем мнение Мирского о Д. Мережковском того периода. По мнению Мирского, «в глазах иностранцев последний ещё окружён каким-то ореолом, который уже потерялся для русских» . В том же году в академическом английском журнале Королевского колледжа «Современное обозрение» Мирский ставит Мережковского и Горького на одну ступень. Публицист отмечает: для иностранцев «Мережковский и Горький ещё ... являются последним криком моды русской литературы. Для нас – они далёкое прошлое. ... Оба они будут сохранять своё место как второстепенные классики». (перевод наш – Н.П.). Однако во второй половине 20-х годов, как мы знаем, после их личной встречи литературно-критический дискурс князя Мирского в отношении Горького и его творчества несколько изменился. Мирский воздает должное русско-советскому писателю, о котором он сообщает не только в своих письмах к Сувчинскому , но также и во многих статьях в зарубежных журналах, а также в Энциклопедии Британника. Особенно - в выпуске 1929 года: «В литературе конца 90-х одним из самых замечательных явлений было ослепительное появление в ней Максима Горького ... » (перевод наш – Н.П.).
Что касается Мережковского, то Мирский, признавая за ним дар биографа и то, что его произведение «14-е декабря» может пользоваться некоторым успехом, в то же время характеризует и другие аспекты его творчества и восприятия. Мирский отмечал, что Мережковский теряет свой талант писателя и « ... опустился в состояние перманентной истерии и больше не интересен никому ... ». (перевод наш. – Н.П.). С мнением об угасании таланта Мережковского соглашались многие современники Мирского. В этом также проявилось воздействия творческой личности публициста на социокультурную среду. Например, Бахрах в своих воспоминаниях тоже отмечает этот факт: «А ведь теперь становится всё более очевидным ... угасание Мережковского. Даже может показаться странным, что когда-то их (Бунина и Мережковского.–Н.П.) ставили, так сказать, на одну доску и в литературной «табели о рангах» причисляли к одному разряду». Князь Мирский также писал о политических и военных публикациях русских эмигрантов. Он признавал произведения генерала Краснова интересными и даже ставил выше некоторых последних произведений Д. Мережковского. Кроме того, он сравнивает произведения двух авторов: И. Эренбурга «Лицо войны» и В.В. Шульгина «1920». Мирский в своей критической статье дает высокую оценку произведению Шульгина, сопровождая ее публицистической экспрессией. И в самом деле, книга В.В. Шульгина – одна из тех книг, которые не хочется перечитывать. Мирский отмечает мастерство Шульгина в передаче жаргона офицеров русской армии и юмора, благодаря которому тем удалось выжить в те трудные годы. Он добавляет, что хотя Шульгин не был профессиональным писателем, но его произведение читается легко, как детективный рассказ . Контент-анализ ряда статей Мирского показывает, что он практически всегда весьма высоко оценивал самобытное творчество А. Ремизова, известному писателю русской эмиграции того времени. Он не уставал пропагандировать его, считая стиль Ремизова уникальным, при котором автор использовал оригинальный русский язык. При этом Мирский отмечал: из-за чистой «русскости» ремизовские произведения довольно трудно поддаются переводу на иностранный язык. Публицист называл прозаика «князем русской беллетристики» и восторгался его стилем и богатством языка, считая Ремизова наследником Гоголя, Лескова и Достоевского. Он отмечает это в Энциклопедии Британника: «Алексей Ремизов (р.1877) – автор необычайной сложности и многообразия. Все его работы отмечены превосходным чувством стиля и исключительного мастерства русских идиом» .(Перевод наш – Н.П.). В отличие от князя Мирского не вся литературная эмиграция воспринимала литературный талант Ремизова. Например, А. Кизеветтер писал Вишняку в одном из своих писем: «Ремизова не мог одолеть и бросил. Точно увяз в тине. Нет, как хотите, а пародию на отрывки из записной книжки нельзя печатать. Я люблю юродивых настоящих, а не загримированных». Это было написано практически в то же время, когда появилась запись Мирского о Ремизове в Энциклопедии Британника. Однако в отношении произведений Шмелёва совпадают мнения у Мирского и Кизеветтера, который, как и Мирский, писал: «Шмелёва прочитал одним духом – как ярко и какое цельное настроение!»