Содержание к диссертации
Введение
ЧАСТЬ 1. Онтологические признаки провоцирования 25
Глава 1. Провоцирование и манипуляция 25
1.1. Представление о манипуляции в современной науке 25
1.2. Социальнопсихологические характеристики провоцирования : 29
Глава 2. Речевое воздействие при провоцировании 32
2.1. Онтологические вопросы воздействия 32
2.2. Моделирование речевого воздействия 36
Глава 3. Деятельностная природа провоцирования 42
3.1. Теория деятельности и понятие провоцирования 42
3.2. Мышление и автоматизированные речевые действия при провоцировании.. 62
3.3. Речевое поведение и провоцирование 67
3.4. Провоцирование и эгоцентрическая речь 75
3.5. Когнитивные модели действий 81
ЧАСТЬ 2. Провокативныи дискурс 88
Глава 1. О понятии «провокативный дискурс» 88
1.1. Единицы провоцирования вречи 88
1.2. «Паспортизация» дискурса 92
1.3. Понятие провокативного дискурса массовой коммуникации 103
Глава 2. Проблема провокативных жанров 106
2.1. Понятие речевых жанров 106
2.2. Категория отражения 113
2.3. Понятие интенционального состояния 114
2.4. Номенклатура речевых жанров 117
2.5. Интерференция понятий стратегии и речевого жанра 119
2.6. Понятие провокативного речевого жанра 120
2.7. Номенклатура провокативных жанров 123
Глава 3. Комплексные провокативные жанры 130
3.1. Комплексный провокативный жанр заботы 130
3.2. Провокативный жанр признания 150
3.3. «Иллокутивное вынуждение» комплексных провокативных жанров 161
Глава 4. Элементарные провокативные жанры 162
4.1. Провокативный вопрос 162
4.1.1. Частичный диктальный вопрос в левом компоненте диады 170
4.1.1.1. Частичный диктальный ~ частичный модальный вопрос 170
4.1.1.2. Частичный диктальный ~ полный модальный вопрос 171
4.1.1.3. Частичный диктальный вопрос ~ побуждение 172
4.1.2.1. Полный модальный ~ частичный модальный вопрос 172
4.1.2.2. Полный модальный вопрос ~ приглашение 174
4.1.3. Риторический вопрос ~ частичный диктальный вопрос 174
4.2. Элементарный провокативный жанр жалобы 177
4.3. Конкуренция элементарных речевых жанров 183
ЧАСТЬ 3. Провокативный дискурс массовой коммуникации 189
Глава 1. Коммуникативная единица спонтанной телевизионной речи 189
1.1. О понятии «массовая коммуникация» 189
1.2. Экстралингвистические характеристики спонтанной телевизионной публичной речи 194
1.3. Составляющие плана содержания синтагмы 201
1.4. Пропозиция и речевой смысл высказывания 222
Глава 2. Прагматические механизмы номинации речевой интенции говорящего в спонтанной телевизионной публичной речи 226
2.1. Понятие препозитивной номинации 226
2.2. Прагматические способы локализации номинации речевой интенции говорящего 238
2.3. Лексико-прагматические локализаторы речевой интенции говорящего 240
2.5. Семантические механизмы лексико-прагматической локализации речевой интенции говорящего 244
2.6. Текстообразующие признаки синтагм в спонтанной телевизионной публичной речи 256
Глава 3. Коммуникативные провокативные стратегии массовой коммуникации 272
3.1. Макро- и микростратегии '. 272
3.2. Коммуникативная провокативная стратегия обличения 276
3.3. Конкуренция элементарных речевых актов в составе микростратегии 282
Глава 4. Провокативный код в рекламе . 289
4.1. Основные способы речевого воздействия в рекламе 289
4.2. Провокативное речевое воздействие в рекламе 296
4.3. Демонстративный характер рекламного текста и провокативный речевой эюанр демонстратива 307
Глава 5. Провокативный дискурс в рекламе 312
5.1. Коммуникативные регистры речи 314
5.2. Контаминация коммуникативных регистров речи в текстах рекламных сообщений 317
5.3. Структура адресанта и адресата рекламного сообщения 319
5.4. Когнитивная модель текста рекламного сообщения 321
5.5. Провокативный характер рекламного дискурса 324
Выводы 327
Заключение 333
Библиография 339
- Провоцирование и манипуляция
- Речевое воздействие при провоцировании
- О понятии «провокативный дискурс»
- Коммуникативная единица спонтанной телевизионной речи
Введение к работе
АКТУАЛЬНОСТЬ ТЕМЫ ИССЛЕДОВАНИЯ обусловлена, во-первых, становлением системы публичного общения (в том числе спонтанного) в нашей стране, что является следствием активных процессов демократизации российского общества в последней четверти XX века; во-вторых, формированием новой коммуникационной среды и связанного с ней особого типа культуры и мышления. Это стимулирует пристальное внимание исследователей в разных сферах науки к принципам и механизмам имеющих тенденцию к постоянству форм коммуникационного обмена.
Отличительным признаком публичной коммуникации в конце XX — начале XXI века является преобладание эмоциоцентрированной аргументации над рациональной и, как следствие этого, целеустановка на формирование мнения, а не знания: «убеждение осуществляется преимущественно не логическими способами, а эмоционально-психологическими, с учётом особенностей собеседника и аудитории; при этом ставится задача не столько сформировать знание, сколько сформировать мнение» [Стернин 2003:10]. Следовательно, нарушается баланс между двумя видами информации - предметно-логической (интеллектуальной, дескриптивной, объективной, концептуальной, фактуальной, «не связанной с ситуацией и участниками общения» [Березин, Тарасов (ред.) 1990:63]) и прагматической (оценочной, субъективной) - в сторону последней1.
Увеличение объёма и роли прагматической информации в текстах массовой коммуникации ставит перед исследователями .вопрос о необходимости комплексного изучении её генезиса и современного состояния, видов и форм, механизмов презентации и последствий использования. Поэтому исследование провокативного общения как
1 В теории журналистики это явление рассматривается на материале журналистских жанров и объясняется влиянием трансформационных процессов, обусловленных «смещением доминанты в дихотомии «жанр-автор» в сторону автора» [Мисонжников (ред.) 2004:20].
технологии функционирования прагматической информации в сфере межличностной и массовой коммуникации представляется актуальным и своевременным.
В Федеральной программе "Русский язык как государственный язык Российской Федерации" особое внимание уделено специальным исследованиям языка как средства межличностного взаимодействия в разных сферах массовой коммуникации. Это отчётливо свидетельствует о чрезвычайно важной роли, которая отводится формированию языковой среды социума: речевой поток способен оказывать нормативное влияние на речь рядового носителя языка и формировать стереотипы речевого поведения. Комплексное научное исследование, которое позволяет представить механизмы собственно речевого воздействия в разных сферах массовой коммуникации, обладает очевидной актуальностью и востребовано современной культурно-исторической ситуацией, диктующей необходимость изучения таких механизмов с целью научения им в профессиях, связанных с журналистикой, рекламой и связями с общественностью, и пропедевтики корректного противостояния им.
В специальной научной литературе всё чаще производный от слова «провоцирование» глагол «провоцировать» и его формы используются с нейтральным эмотивным значением «вызывать»:
«В ситуциях подобного типа всегда есть элемент активного несогласия, протеста против «неправильного», с точки зрения одного из участников общения, поведения собеседника. Это влечёт за собой вербальную агрессию, провоцирующую ('вызывающую'. — B.C.) коммуникативный конфликт» [Горелов, Седов 1998:141].
Понимание природы провоцирования, его моделей, сценариев, принципов и закономерностей функционирования и восприятия позволяет детально представить массовую коммуникацию как часть социально-культурной коммуникации, в которой используются провокативные модели, генетически связанные со сферой межличностной коммуникации.
НАУЧНАЯ ГИПОТЕЗА
На первый план исследования вынесена проблема технологии провоцирования в условиях массовой коммуникации, основным эффектом которого является уподобление внутреннего состояния потребителя информации состоянию говорящего и создание вследствие этого благоприятной психологической основы для корректирования и регулирования психического состояния провоцируемого. Анализ речевых форм провоцирования в журналистских и рекламных текстах позволяет раскрыть причины и условия эффективного влияния средств массовой информации (массовых информационных потоков) на массовое сознание.
Жанровый облик провоцирования не только не подвергался детальному рассмотрению специалистами разных отраслей науки,. но, что особенно важно отметить, может не осознаваться потребителем информации и вследствие этого воздействовать на сферы психики, которые лежат вне сознания человека. Провокативное воздействие и его жанровые формы сохраняют свою генетическую связь с этапами онтогенеза человеческой психики и языка и, возможно, их филогенеза, а также между сферами межличностного и массового общения, что обусловливает комплексный характер анализа данного явления и использование понятийного аппарата из разных отраслей гуманитарного знания - психологии массовой коммуникации, социальной психологии, риторики, лингвистики, генологии (генристики).
При относительной ясности описания психологических и социологических механизмов речевого воздействия в массовой коммуникации провоцирование остаётся не до конца изученным и измеренным коммуникативно-речевым явлением, не представлена система и структура провокативной деятельности как особого вида передачи и получения информации особого рода. Предпринятое диссертационное исследование призвано ответить на эти вопросы методологического и технологического плана и рассмотреть их на материале массовой коммуникации и основных её «ветвей» - журналистики и рекламы.
СТЕПЕНЬ РАЗРАБОТАННОСТИ ТЕМЫ
'Г/
Проблемы массовой коммуникации, психологии и технологии
воздействия, манипуляции в публичной речи (как письменной, так и
устной) в последнее время стали предметом специального научного
интереса в разных областях научного знания. Особое значение для
теоретического базиса данного исследования имеют работы, выполненные
в нашей стране и за рубежом по общим вопросам воздействия в теории,
методологии и психологии массовой коммуникации [Аронсон,
Пратканис 2002; Борисов 2001; Гребёнкин 2000; Дышиц 2004; Кабаченко
0 2000; Корнилова 2001; Мельник 1996, 2001; Мокшанцев 2002; Морозов
(сост.) 2000; Райгородский (ред.) 2001; Рощупкин 2003; Рюмшина 2004; Тарасов 1974; Учёнова 2003; Феофанов 2004; Харрис 2001; Felser 2000; Franke 1964; Hoffmann 1972; Janowitz 1968; Lerbinger 1972],
семиотике массовых коммуникаций [Назаров 2003; Павлова 2003; Пирогова, Паршин (ред.) 2001; Cook 1992; Eimermacher 1981; Harris 1989; Sutter (Hrsg.) 2001; Klaus 1995],
психологии (в том числе психолингвистике и психотерапии)
[Березин, Тарасов 1990; Гиппенрейтер 20006; Дилтс 2001; Доценко 2000;
1*> Жельвис 1990; Жинкин 1998; Котов (ред.) 1990; Леонтьев 1997а; Леонтьев
(ред.) 1974; Панкратов 2002; Парыгин 1971; Петренко 1997; Сидоренко 2002; Стернин 2001; Ушакова, Павлова (ред.) 2000; Фарелли, Брандсма 1996; Хохель 2000; Шостром 2004; Garnham 1994; Robinson 1981; Wartenweiler2003;],
риторике [Зарецкая 1999; Михальская 1996; Щербинина 2002; Bredemeier 2000; Bredemeier 2000; McGuire 1987],
логике [Герасимова (ред.) 2001, 2003; Ивин 1997; Ивин, Никифоров 1997],
теории коммуникации [Бессонов 1971; Блинов 1996; Волкогонов
^ 1983; Соколов 1996; Шиллер 1980; Bredemeier 2002; Goodin 1980; Jhally
1987; Kapferer 1990; Koeppler 2000; Littlejohn 1978; Malinowski 1972; Mullholland 1994; Proto 1989; Rudinow 1978; Sheff 1990; Weinerth 1999],
лингвистической семантике и прагматике [Баранов 2001; Баранов, Крейдлин 1992; Богин 1993; Верещагин, Костомаров 1999; Киселёва 1978; Степанов 1998; Ухова 2001; Федосюк 1997; Фёдорова 1991,1996; Черепанова 1996; Goody 1978; Yokoyama 1988] и
связям с общественностью [Викентьев 2002; Карпухин 2001; Кривоносов 2003; Оливер 2003; Почепцов 2003, 2004; Ситников 2003; Maibach(ed.)1995].
Необходимо подчеркнуть, что в упомянутых выше научных исследованиях не поднимаются проблемы коммуникативного анализа речевого материала провокативного дискурса - провокативных стратегий и тактик, провокативных жанров и их функционирования в разных сферах общения. Учитывая важное место, которое отводится провокации в работах по истории, невнимание или недостаточное внимание к этому социально-культурному явлению в исследованиях, посвященных массовой коммуникации, психологии воздействия, выглядит странным, это отношение требует пересмотра, чему отчасти и служит данное диссертационное исследование.
Анализ публикаций, связанных с данной тематикой, позволяет сделать вывод, что в психологии особое внимание уделяется манипуляции как разновидности психологического воздействия, и провоцирование в этом отношении представлено как один из видов манипулирования. Ещё одной сферой, в рамках которой развивается интерес к провоцированию, является риторика, где провокативная речь рассматривается как в первую очередь ораторская речь [Зарецкая 1999; Bredemeier 2000].
Традиционное представление о провоцировании в сознании рядового носителя языка, которое обычно определяется через выстраивание синонимического ряда со словом «подстрекательство», соотносимо лишь с надводной частью айсберга; незаметным для большинства людей остаётся
онтологический принцип провоцирования, на который указывает этимологический анализ значения слова «провоцировать», - «вызывать» [Петрученко 1994:515] (эмоции, чувства, состояния - определённого рода психическую активность). Последнее позволяет нам рассматривать провоцирование как разновидность психологического заражения. Зараэюение как вид влияния (воздействия) представляет собой передачу своего состояния или отношения другому человеку или группе людей, которые каким-то образом (пока не нашедшим научного объяснения), как утверждается в специальных исследованиях [Парыгин 1971; Сидоренко 2002], перенимают это состояние или отношение.
Представление о провоцировании, зафиксированное в словарях современного русского литературного языка, ярко оценочно. Вот, например, как толкуется провокация и производный глагол (жирным щрифтом нами выделены слова, которые, по нашему мнению, выражают отрицательные оценочные коннотации):
«Провокация, [от лат provocatio - вызов] — 1.
Подстрекательство, побуждение кого-л. (отдельных лиц, групп, организаций и т.д.) к таким действиям, которые повлекут за собой тяжёлые, гибельные для них последствия. Военная провокация. II Предательские действия тайных агентов с целью шпионажа и подстрекательства революционных организаций к таким действиям, которые должны привести к ослаблению, к разгрому этих организаций. 2. Мед. Искусственное возбуждение, усиление каких-либо явлений, признаков болезни. Провокация приступа малярии, [от лат. Provocatio -вызов]» [MAC 1983: 472]2.
2 В западной традиции снимается негативная стилистическая коннотация и цель провоцирования толкуется по-иному, в иной системе ценностей - на первом месте не побуждение к действию (хотя оно тоже присутствует), а возбуждение гнева (1), чувства или побуждение к активности (2), а также уговаривание (4): «provoke. 1. to stir to anger. 2. To arouse feelings or activity in. 3. To incite to action. 4. To induce or bring about.» [Webster 1990:729]. В последнем случае толкование провоцирования ближе нашему пониманию этого феномена как психологического механизма речевого воздействия, основным принципом которого является ретрансляция и возбуждение в собеседнике такого психологического состояния, которое аналогично демонстрируемому тобой.
В определении акцентируется событийный, акциональный (см. сделанные нами в текстах определений выделения курсивом) характер провоцирования, что, на наш взгляд, является верным отражением сути этого комплексного явления, но требует коррекции в плане детализации акционального характера не только и не столько в направлении результата провоцирования (следствия провоцирования: те или иные решения, принимаемые под воздействием провоцирования, конечно, являются действиями). Нам важно особо отметить акциональный, событийный механизм провоцирования как основной принцип его существования, в чём мы видим возможность соположения таких понятий, как провоцирование и перформатив (высказывание, произнесение которого тождественно действию - см. [Остин 1999]). В случае провоцирования в высказывании демонстрируется психологическое состояние говорящего, то, что он думает, чувствует, переживает.
Провоцирование предлагает множественный выбор часто противоположных психологических смыслов, указывающих на отношение говорящего к собеседнику, которое лежит в одной из точек спектра, на одном полюсе этого спектра находится психологическое состояние толерантности, а на другом - интолерантности. Вот, например, как провоцирование на примере отношений в семье описывает Г. Гачев: «И вот только что «сволочь» я и «гад» и «чтоб сдох» - так проклят и заклеймён дочерью, - и в мановение ока, пока обнял, - все это исчезло и ничего не значит: любим я и унежен, а все эти социумные, с чужого плеча взятые напрокат семейного разговора понятия и слова - лишь провокация, чтоб источить - нежность (выделение наше. - B.C.), что бессловесна и лепечуща» [Гачев 1995:408]. Эмоционально-аффективная сторона психики человека является одновременно источником, прямым объектом («мишенью») и содержанием провоцирования, а средства провоцирования выражают аффективный смысл, который вступает в конфликт с реальным содержанием речевого высказывания. Это позволяет нам отнести
-ю-
провоцирование к сфере непрямой коммуникации, исследования которой являются междисциплинарными, потому что они ведутся в разных областях научного знания [Арнольд 1990, 1999; Дементьев 1997, 2000а,б; Akmajian 1988; Gamham 1985; Goody 1978; Leach 1991]. В. В. Дементьев предлагает называть непрямой коммуникацией «содержательно осложнённую коммуникацию, в которой понимание высказывания включает смыслы, не содержащиеся в собственно высказывании, и требует дополнительных интерпретативных усилий со стороны адресата» [Дементьев 2000а:4].
Ключевое для всего исследования понятие «провоцирование» обозначает символическое представление («показывание») говорящим реально испытываемых или имитируемых эмоций, чувств, состояний с целью заразить ими собеседника и вызвать у него аналогичное внутреннее состояние, которое не соответствует его актуальному состоянию. В этой связи провоцирование в речи — это такое символическое речевое представление демонстрируемого говорящим внутреннего состояния, которое учитывает коммуникативные ожидания партнёра по общению и превышает их, предоставляет в силу своей сложной смысловой структуры и реализации стратегий непрямой коммуникации в рамках одной конструкции множественный выбор часто радикально противоположных интерпретаций. Провоцирование в массовой коммуникации использует те же провокативные психологические механизмы символизации, демонстрирования и ретрансляции с целью вызвать у собеседника в студии и массовой аудитории желаемое психологического состояния,когнитивные схемы косвенных сообщений, характерных для непрямой коммуникации, и речевые жанры, что и в коммуникации межличностной, поскольку базовый пласт общения в условиях СМИ относится к интерперсональному взаимодействию.
Термин «провоцирование» обладает рядом преимуществ перед близкими ему по значению другими терминами. Например, понятие
элицитивных речевых актов [Верещагин, Костомаров 1999] учитывает так же, как и понятие провоцирования перлокутивную цель побудить «адресата выполнить определённое, в том числе речевое действие» [там же:37], стимулировать некоторое поведение адресата [там же:46] и во многом является синонимичным ему: лат. Еіїсїо - «выманивать, вызывать, призывать, склонять, побуждать» [Петрученко 1994:215]. Но элицитивные речевые акты в отличие от провоцирования (явления, которое относится к области непрямой коммуникации), как позволяет судить приводимый исследователями материал, представляют собой прямые речевые действия - призыв, приказ: (упрашивание) Да уж прости меня, прости, прости!; (элицитирование признания вины) Признайся, и тебе сразу станет легче!; Лучше сам скажи, чем другие скажут!; Стыдно? Это и хорошо, что стыдно. Теперь сознавайся [Верещагин, Костомаров 1999: 46, 37]. Понятие эвокации (от англ. evoke — 1. to call up or bring out, as memories. 2. to draw forth, esp.in response. [Webster 1990:310] — 1) вызывать или извлекать, как воспоминания; 2) вытягивать ответ. — перевод наш. — B.C.) также во многом синонимично понятию провоцирования, но само слово представляется нам в меньшей степени освоенным русским языком, чем слово «провоцирование», а экстенсионал этого понятия и его соотношение с экстенсионалом понятия «провоцирование» ещё предстоит изучить более детально.
ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ БАЗА ИССЛЕДОВАНИЯ Провокативный дискурс рассматривается в рамках данного исследования как неотъемлемый компонент публичного общения в условиях массовой коммуникации. В силу ограниченной изученности данного феномена мы опираемся на исследования по теории и методологии массовой коммуникации [Гавра 1995а,б; Гришаева 2004; Дускаева 2004; Егорова-Гантман, Плешаков 2002; Конецкая 1997; Коньков 2004; Корконосенко 2002; Корконосенко (ред.) 1998; Кривоносов 2002а,б; Кривоносов, Шишкина (ред.) 2004; Лазутина 2004; Лебедев-Любимов
2002; Лысакова 1989; Медведева 2003; Мельник 1996; Мисонжников 2001; Назаров 2003; Науменко 2003; Попова 2002; Прохоров 2003; Смелкова (ред.) 2002; Сметанина 2002; Тертычный 1998; Фещенко 2003; Шостак 1998, 1999: Bruthiaux 1996; Burger 1991; Cook 1987; Cronin 2000; Danna (ed.) 1992; Geissner 1987; Goddard 1998; Harris 1989; Hoffmann 1972; Kurpniece2001],
психологии, в том числе социальной психологии, психолингвистике, онтолингвистике [Андреева 2002; Аронсон 1998; Бейтс 1984; Брунер 1984; Гиппенрейтер 2000а; Горелов, Седов 1998; Гришина (сост. и ред.) 2001; Дильтей 2001; Добрович 2000; Дридзе 1984; Зимняя 2001; Ильин 2000; Казаринова, Поголыпи (ред.) 2001; Караулов 1987, 1993, 1999; Леонтьев 1997а,б; Лепская 1997; Негневицкая, Шахнарович 1981; Норман 1994; Обухова, Бурменская (ред.) 2001; ОТРД 1974; Павлова (ред.) 2002; Петрова 2000, 2001а,б; Пиаже 2001; Райгородский (ред.) 2002; Рубакин 1977; Седов 1999а,б; Славская 2002; Узнадзе 1966; Хайкин 2000; Цейтлин 2000; Цейтлин (ред.) 1997, 2000, 2001; Шахнарович 1999; Bates (ed.) 1979; Berne 1977; Bruner 1975; Johnson-Laird 1980, 1988] и
психологии масс [Лебон 1998; Московичи 1998а,б,в; Ольшанский 2001; Психология толп 1998; Фрейд 1991; Le Bon 1939; ],
философии и психологии [Блинов 1996; Бубер 1993; Гуссерль 1996; Лосский 1995; Матурана 1996; Мэй 2001; Мэй (ред.) 2001; Рикёр 2003; Розеншток-Хюсси 1994, 1997; Фуко 1991; Фромм 1990; Хайдеггер 1991; Brentano 1924, 1925; Husserl 1922],
культурологии [Библер 1997; Злотникова 2003; Меликсетян 2002; Моль 1973; Ницше 1997; Развитие...2000; Секацкий 2000; Thompson 1990],
семиотике, лингвистической семантике и прагматике [Адмони 1994; Аймермахер 2001; Алпатов 1993; Антонова (ред.) 2002; Апресян 1995; Арутюнова 1998; Белл 1980; Бенвенист 1974; Богуславский 1996; Борисова 2000; Булыгина, Шмелёв 1997; Винокур 1993; Вольф 2002; Гак 1998; Дейк 1989; Желтухина 2003; Ильин 1996; Иссерс 1999; Карасик
-із-
2000а,б; Красных 1998; Купина (ред.) 2000; Макаров 2003; Налимов 2003; Николаева 2000; ОТВ 1989; Падучева 1996; Пирс 1983; Почепцов 1998; Рахилина 1998; Рождественский 1979, 1996; Руднев 1997; Санников 1999; Себеок 1995; Серио 1999; Серио (ред.) 1999; Слышкин 2000; Телия 1996; Уфимцева 1974; Худяков 2000; Черепанова 1996; Чертов 1993; Шатуновский 1996; Шмелёва 1981, 1988, 1995; Якобсон 1996; Akmajian 1988; Burton 1980; Clarke 1987; Djik 1987, 1988; Eimermacher 1981; Hymes 1968, 1990; Leech 1977, 1983; Maranda 1981; Maturana 1977; Yokoyama 1986], а также
генристике [Алпатов 2002; Антонова 1998; Вежбицка 1997; Дементьев 2000а, 2002; Долинин 1999; Жанры речи 1997, 1999, 2002; Седов 2002; Федосюк 1997; Шмелёва 1992, 1999].
Исследования в области массовой коммуникации невозможно представить без обращения к трудам Ю. М. Лотмана по семиотике и семиосфере культуры и текста [Лотман 1992], работам М. М. Бахтина по диалогизму современного коммуникационного пространства и теории речевых жанров [Бахтин 1996], исследованиям Л. С. Выготского по психологии мышления и речи [Выготский 1982, 1996], без комплекса работ риторике [Аристотель 1976, 1978; Волков 2001; Платон 1990; Рождественский 1997; Bredemeier 2000; Spoerri 1993], аналитической философии [Витгенштейн 1994; Гадамер 1991; Грайс 1985; Куайн 2000; Остин 1999; Рассел 1957; Серль 1986а,б, 1987, Сёрл 2002; Стросон 1986; Франк 1986; Фреге 1987, 1997; Gadamer 1986a,b; Grice 1971, 1975; Heidegger 1947, 1957; Leach 1991; Searle 1979, 1983, 1985, 1990, 2002], лингвистике текста [Арнольд 1999; Болотнова 1992; Каменская 1990; Реферовская 1983, 1989; Филиппов 2003].
Данная работа посвящена комплексному анализу социально-культурного феномена провоцирования в массовой коммуникации; предметом научного анализа в ней стали психологические, социально-культурные и собственно лингвистические механизмы провоцирования, а в
качестве источников исследования использованы тексты массовой информации - расшифрованные тексты спонтанной телевизионной речи как разновидности литературно-разговорной публичной речи и рекламные тексты, в которых использованы типизированные модели провоцирования; тексты художественной литературы (в которых генерализованы и типизированы модели межличностной коммуникации), опубликованные дневниковые записи. В исследованиях, посвященных психологии провоцирования и риторике провокативной речи, как правило, вопросы лингвистических механизмов провоцирования не затрагиваются. В настоящее время диссертаций по провоцированию и провокативному дискурсу массовой коммуникации нет.
Способность и навыки провоцирования развиваются и функционируют в социальной среде, они носят социальный характер. Акты провоцирования в речи обусловлены речевой деятельностью человека, его коммуникативным опытом и возникающей на этой основе социальной памятью, поскольку формируются под непосредственным влиянием речевой практики социума. Они могут быть охарактеризованы в полной мере как «социальный продукт» [Щерба 1974/25] и рассматриваются нами как социальные явления. Провоцирование является разновидностью коммуникации, поэтому к нему в принципе приложимо определение коммуникации [Соколов 1996:19]: целесообразное, опосредованное взаимодействие двух субъектов. Родовыми признаками провоцирования как социального феномена являются следующие:
функциональный - провоцирование выполняет
культурообразующую функцию, передаёт культурное наследие (к которому относится коммуникативно-речевой опыт) от одного члена социума к другому с помощью языка'и характеризуется как смысловая коммуникация;
формальный — провоцирование совершается в общении, реципиентом которого является другой человек, группа людей или
общество в целом (как в массовой коммуникации), и относится к внешней смысловой коммуникации;
онтологический — провоцирование в совокупности функционального и формального признаков является разновидностью социальной коммуникации, которая является движением «эмоций, эмоциональных переживаний, волевых воздействий в социальном времени и пространстве» [Соколов 1996:4].
Провоцирование как социально-коммуникативное явление институциализируется в процессе творческой деятельности социально-культурных институтов, к которым относятся массовая коммуникация, образование, литература, искусство, религия, философия и наука [Соколов 1996:40-42]. В частности, именно поэтому (следуя существующей в теории журналистики традиции - [Сметанина 2002]) мы привлекаем в качестве источника для исследования одновременно материал художественной литературы и средств массовой информации как «духовно-производственных социальных институтов» [Соколов 1996:41].
Массовая коммуникация относится к сфере социально-культурной коммуникации [Соколов 1996; Janowitz 1968; Thompson 1990]. Взаимосвязь языка и культуры в дискурсе, как показывает анализ «примитивных» языков [Вежбицкая 1996; Malinowski 1923; 1972], обусловлена социальной и биологической природой человека' и видна преимущественно в фатической форме поведения, а «мотивы, генерирующие фатическое речевое поведение, можно было бы назвать символикой социального бытия» [Винокур 1993:137].
Провокативные стратегии формируются и существуют в тесном взаимодействии с коммуникативными стратегиями и речевыми жанрами современной коммуникационной практики. Близкими, но не идентичными являются проблемы жанрообразования и эволюции жанровой системы журналистики, рекламы и PR-коммуникации, в составе которых жанры относятся к вторичным текстовым образованиям; рассматриваемые в
. данной диссертации провокативные жанры являются первичными
текстовыми образованиями и используются в качестве основы для
формирования вторичных текстов жанров массовой коммуникации. В
качестве исходной точки для построения типологической модели
жанровой системы провокативного дискурса массовой коммуникации в
рамках данного диссертационного исследования была принята система
первичных речевых жанров и отчасти система речевых актов и
коммуникативно-речевых регистров. Изучение принципов
дифференциации речевых жанров провоцирования в журналистике,
') рекламе и PR является насущной научной задачей, решению которой
призвана способствовать данная диссертация.
ЭМПИРИЧЕСКИМ БАЗИСОМ ИССЛЕДОВАНИЯ послужили
рекламные телевизионные ролики и рекламные тексты, опубликованные в
периодической массовой и специализированной печати; тексты
спонтанной публичной речи в форме телевизионных интервью; тексты
межличностной коммуникации, типизированные с помощью средств
художественной литературы. Всего было проанализировано 1439 единиц
речевых жанров в составе рекламных текстов, а также расшифровки
(^ аудиозаписей телевизионных интервью, сделанных в период с 1994 по
1998 гг. (объём аудиозаписей составил более шестнадцати часов звучания), 623 рекламных телевизионных ролика и тексты художественной литературы.
ОБЪЕКТ И ПРЕДМЕТ ИССЛЕДОВАНИЯ
Объектом исследования является провокативный дискурс массовой
коммуникации как сфера функционирования жанров особого типа —
провокативных речевых жанров - и одновременно способ
функционирования прагматической информации об особом намерении
адресанта продемонстрировать определённое психологическое состояние с
Ф целью вызвать у адресата аналогичное состояние.
Предмет исследования — провокативные речевые жанры массовой коммуникации, их система и типология, вопросы генезиса и функционирования.
ЦЕЛИ И ЗАДАЧИ ИССЛЕДОВАНИЯ
Провокативный речевой жанр рассматривается в исследовании как единица и инструмент провокативного дискурса, его воплощение и способ функционирования. Именно такой подход к данному феномену позволяет увидеть принципиальную новизну жанров этого типа и обратить внимание на совокупность лингвистических и экстралингвистических факторов, характерных для анализируемого явления.
Целями диссертационного исследования являются:
разработка теоретических основ учения о провокативных жанрах, функционирующих в сфере массовой коммуникации, как речевых жанрах особого типа;
описание системы провокативных жанров и их типологии в составе провокативного дискурса массовой коммуникации.
Для их достижения решаются следующие исследовательские задачи:
на основе изучения теоретико-методологического и прикладного базиса современных исследований технологий воздействия дать определение понятиям «провокативная информация», «провокативная деятельность», «провокативный дискурс», «провокативная стратегия», «провокативный жанр»;
уточнить понятия «провокация» и «провоцирование», определив специфику функционирования провокативной информации в разных сферах социально-культурной коммуникации - массовой и межличностной — и представить модель провоцирования в массовой коммуникации;
описать экстралингвистические (когнитивные, психологические) признаки провоцирования в речи и представить собственно филологические, философские, психологические основы изучения
феномена провоцирования в целом и провокативного дискурса массовой коммуникации в частности;
- раскрыть автоматизированный характер провоцирования и его
отношение к гомогенным явлениям в онтогенезе речевой коммуникации;
определить соотношение феноменов коммуникативных и провокативных стратегий и тактик, речевых и провокативных жанров в массовой и межличностной коммуникации;
разработать научную классификацию и представить типологию провокативных жанров массовой коммуникации на основе выделения и описания специфических для них жанрообразующих признаков;
выявить специфику формирования и эволюции жанровой системы провоцирования в массовой коммуникации;
- произвести системное описание жанровых групп и отдельных
элементов жанровой системы провоцирования в текстах массовой
коммуникации.
МЕТОДОЛОГИЯ И МЕТОДИКА ИССЛЕДОВАНИЯ
Диссертационное исследование опирается на ряд отечественных и зарубежных исследований в области речевого воздействия в сфере массовых коммуникаций, теории журналистики, лингвистики, теории коммуникаций. Междисциплинарный характер феномена провокативного дискурса и его научного описания обусловил применение в исследовании методологического инструментария различных гуманитарных наук.
В работе применяется комплексный подход, позволяющий рассмотреть корпус провокативных жанров как целостную систему в рамках провокативного дискурса. В изучении жанровой системы провоцирования применялся также структурный подход, что позволило раскрыть многомерность и разноплановость системы провокативных стратегий и оформляющих их речевых жанров.
Для изучения особенностей структуры провокативных жанров использовался филологический метод отбора и сплошной выборки,
контент-анализ', метод функциональных замен, который позволяет восстанавливать коммуникативно-речевые интенции участников спонтанного публичного общения в условиях массовой коммуникации, и метод парафразирования, транспонирования информации с помощью компонентов иной кодовой системы. Были использованы также частнонаучные методики речежанрового [Антонова 1998; Бахтин 1996; Жанры речи 1997, 1999, 2002; Федосюк 1997], речеактного [Остин 1999; Серль 1986а,б, 1987; Searle 1979, 1983, 1985, 1990] и коммуникативнорегистрового [Золотова, Онипенко, Сидорова 1998; Золотова 1994] анализа.
Общенаучный метод типологизации применялся при построении типологии провокативных жанров; в исследовании также использованы общенаучные методы анализа и синтеза, обобщения и экстраполяции полученных выводов на более широкий круг явлений.
Достоверность и оригинальность исследования обеспечивается привлечением к системному анализу объёмного корпуса текстов различных сфер массовой и межличностной коммуникаций, объёмом и репрезентативностью исследуемого материала, вводимого в научный оборот.
НАУЧНАЯ НОВИЗНА диссертационного исследования заключается в следующем:
Впервые комплексному научному анализу и теоретическому осмыслению подвергаются социально-культурные феномены провокативной информации и проеокативного дискурса массовой коммуникации. Провокативный дискурс рассматривается как инструмент массовой и межличностной коммуникаций и носитель особого типа прагматической социально-культурной информации — провокативной информации.
В результате анализа теоретико-методологического базиса исследований в области психологии массовых коммуникаций, теории
коммуникации, теории журналистики, прагматики и лингвистики были сформулированы дифференциальные признаки категорий «провокативная информация», «провокативная деятельность», «провокативныи дискурс», «провокативныи жанр», на основании этого даны их определения, тем самым уточняется и расширяется понятийная база теории и психологии массовой коммуникации.
Теоретически сконструирована жанровая модель провокативного дискурса массовой коммуникации, в котором в качестве единицы воплощения провокативного намерения выступает провокативныи речевой жанр.
Представлена принципиально новая схема комплексного анализа журналистского и рекламного текста с опорой на базовую категорию провокативного речевого поведения, которая может быть экстраполирована на другие разновидности текста.
Определена типологическая парадигма провокативных жанров массовой коммуникации, выявлены принципы их научной классификации, опирающиеся на совокупность разработанных в исследовании жанрообразующих признаков.
Введена терминологическая система, определяющая жанровые разновидности провокативного дискурса в целом и массовой коммуникации в частности; впервые на материале текстов различных сфер социально-культурной коммуникации (массовой и межличностной) произведён комплексный анализ провокативных речевых жанров массовой коммуникации.
Впервые обоснованы принципы онтогенеза и эволюции провокативной деятельности в условиях массовой коммуникации и её генетическая связь с межличностной коммуникацией.
ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ
Применение материалов диссертации существенно для системы профессионального образования в области журналистики, рекламы и связей с общественностью: результаты исследования могут быть использованы в преподавательской деятельности при подготовке курсов по теории массовой и рекламной коммуникации, теории журналистики, речевому воздействию, психологии общения и массовой коммуникации для факультетов журналистики.
Материалы и выводы исследования будут полезны для разработки теоретических проблем массовой коммуникации, журналистики, рекламы и связей с общественностью, вопросов взаимодействия межличностной и массовой коммуникаций и функционирования различных жанров.
Положения диссертации могут найти применение в практической деятельности журналистов, копирайтеров, спичрайтеров в государственных, коммерческих и иных организациях.
АПРОБАЦИЯ РАБОТЫ
Материалы и основные результаты выполненного исследования апробированы в ходе научных форумов и конференций, в том числе: «Иерархия и власть в истории цивилизаций» (Санкт-Петербург, 2002), «Средства массовой информации в современном мире» (Санкт-Петербург, 2003, 2004), «Международный конгресс по психологии» (Санкт-Петербург, 2002), «Человек в информационном пространстве» (Ярославль, 2002, 2003), «Международный конгресс по русскому языку» (Москва, 2000, 2004), «Региональная журналистика и актуальные проблемы современности» (Вологда, 2003; Великий Новгород, 2004), «Конфликты и компромиссы в мировой истории» (Ярославль, 2004), на заседании кафедр общественных связей и рекламы и теории речевой деятельности и языка массовой информации факультета журналистики СПбГУ (2004), а также неоднократно на теоретических семинарах отделения рекламы факультета
русской филологии и культуры ЯГПУ им. К. Д. Ушинского (2001, 2002, 2003, 2004) и др.
На основе концепции и материалов исследования были разработаны и прочитаны курсы лекций «Речевое воздействие в рекламе» и «Реклама и СМК» для студентов отделения рекламы факультета русской филологии и культуры ЯГПУ им. К. Д. Ушинского (2001-2004 гг.), «Техника и технология журналистской деятельности» для студентов специализации «Практическая журналистика» факультета русской филологии и культуры ЯГПУ им. К. Д. Ушинского (1996-2004 гг.), «Основы журналистики» для студентов Института повышения квалификации (2004 г.), «Психолингвистика рекламной деятельности» для студентов специализации «Связи с общественностью и реклама» факультета русской филологии и культуры ЯГПУ им. К. Д. Ушинского (2000-2004 гг.), «Историография социокультурной коммуникатологии» для студентов отделения связей с общественностью Ярославского филиала РГГУ (2003 -2005 гг.), спецкурс «Реклама и перевод» для студентов Института лингвистики Международного университета бизнеса и новых технологий (институт) (2004 г.), а также в ряде других образовательных структур, ведущих обучение по специальностям «Журналистика», «Реклама» и «Связи с общественностью».
Содержание диссертации нашло отражение в научных публикациях автора и учебно-методических пособиях (общим объёмом 54,25 п. л.), в монографии «Провокативный дискурс социально-культурной коммуникации» (16,5 п. л.).
Диссертация выполнена в соответствии с планом научно-исследовательской работы факультета журналистики и кафедры общественных связей и рекламы СПбГУ.
СТРУКТУРА ДИССЕРТАЦИИ
В диссертации рассматриваются социальнопсихологические и лингвистические механизмы провоцирования (жанровые, в частности) в разных сферах речевого общения — в массовой коммуникации и обиходе -являются центральными. Значительное внимание уделяется анализу жанровых форм и коммуникативных приёмов провоцирования, анализу жанровой природы провоцирования в речи. Диссертационное исследование состоит из введения, 3 частей, заключения и библиографического списка, который насчитывает 606 источников.
Во введении даётся определение провоцирования в целом и провоцирования в речи в частности, рассматриваются традиционный взгляд на явление провоцирование и отношение к нему, сложившееся в сознании рядового носителя языка.
В 1 части, которая включает 3 главы, собраны имеющиеся на сегодняшнем этапе сведения о провоцировании и его механизмах в разных сферах научного знания; рассматриваются генетические корни и типологические связи с другими явлениями общественной речевой практики; рассматриваются также деятельностная природа, поведенческая основа, социальнопсихологические, философские, психолингвистические и лингвокультурологические вопросы генезиса, функций и механизмов воздействия и провоцирования.
Во 2 части провоцирование рассматривается в аспекте своих содержательных и формальных параметров как особый тип дискурса -провокативный дискурс социально-культурной коммуникации, анализируется провокативный дискурс межличностной коммуникации, а также провокативные речевые жанры на материале стилизованной разговорной речи (в текстах художественной литературы модели провоцирования представлены с высокой степенью типизации). Вторая часть состоит из 4 глав и посвящена происхождению, функционированию и типовым жанровым моделям провокативного дискурса социально-
культурной коммуникации как родового признака массовой коммуникации, прототипом провокативных речевых жанров в которой выступают жанры провоцирования в межличностной коммуникации.
Закономерности и отличительные особенности провокативного дискурса и его жанрового состава в массовой коммуникации анализируются в 3 части, включающей 5 глав, на материале расшифрованных аудио- и видеозаписей рекламных роликов, телевизионных интервью, текстов наружной рекламы и журнальных публикаций.
В заключении подводятся итоги описания провокативного дискурса массовой коммуникации и определяются перспективы дальнейшего комплексного научного исследования.
Провоцирование и манипуляция
Большинство исследователей едины в определении способа манипуляции и характеризуют его как обманные, скрытые, неявные действия [Бессонов 1971; Шиллер 1980; Хохель 2000] или как игру на слабостях [Rudinow 78], но не исключается и ненасильственный путь [Бессонов 1971]. В качестве цели манипуляции (её результата) могут выдвигаться либо эксплуатация и господство [Бессонов 1971; Волкогонов 1983; Шостром 2004], либо выигрыш, либо выгода [Добрович 2000].
Объектами («мишенями») манипуляции могут, по мнению исследователей, стать мысли, намерения [Riker 1986; Шиллер 1980], чувства [Хохель 2000], духовное состояние, внутренний мир [Волкогонов 1983] другого человека.
По родовому признаку манипуляция представляет собой разновидность духовного психологического воздействия на человека, группу или общество [Бессонов 1971], косвенное воздействие и влияние [Yokoyama 1988; Riker 1986].
Особо отмечается мотивационный фактор: манипуляция осуществляется в интересах манипулятора [Yokoyama 1988]. В качестве особого признака манипуляции выделяется её действие в разрез с волей другого человека [Goodin 1980], а также представление об адресате как вещи, объекте использования [Шостром 1992; Robinson 1981], средстве и орудии [Сагатовский 1980].
Е. Л. Доценко рассматривает манипуляцию как определённую ступень в межличностных отношениях. Специфической особенностью таких отношений является представление о партнёре по взаимодействию как о вещи и вытекающая из этого тенденция к игнорированию его интересов и намерений. Стремление добиться своего сопровождается при манипулировании постоянным контролем за производимым эффектом. Манипулятивное воздействие носит скрытый характер и опирается на автоматизмы и стереотипы с привлечением более сложного, опосредованного давления. Наиболее частыми способами манипуляции, как считает исследователь, являются провоцирование, обман, интрига, намёк [Доценко 2000:102-103].
При таком понимании манипуляции провоцирование рассматривается в качестве одного из способов перцептивно ориентированного манипулятивного воздействия как разновидности психологического воздействия, использующего в качестве основного действующего агента образ [Доценко 1997; Бессонов 1971; Yokoyama 1988; Proto 1989]. Способами побуждения, другими словами, средствами мотивационного переключения при таком манипулятивном воздействии выступают, кроме провоцирования, прямая актуализация мотива, соблазнение и побуждение интереса. Достижение желанной манипулятором цели обеспечивается посредством изменения таких психических структур («мишеней»), как желания и интересы.
Среди функций манипуляции выделяются понимаемые широко и описываемые с помощью универсальных терминов управление и контроль [Волкогонов 1983; Шостром 2004], а также имеющие заметную политическую окраску эксплуатация и господство [Бессонов 1971; Волкогонов 1983; Шостром 2004]. Наиболее точно отвечающим реальному положению дел нам представляется выделение такой функции манипуляции, как стремление манипулятора активно влиять на события, структурируя мир согласно своим интересам [Шиллер 1980; Riker 1986]. Особенно важным для нас представляется утверждение, что в понятии "манипуляция" (как и в понятии "провоцирование") не заложена отрицательная оценка [Стернин 2001], а само явление, хотя и противоречит иногда предполагаемой воле реципиента [Goodin 1980], активно используются для защитного контроля ситуации, желаний и действий партнёра по общению [Шостром 2004].
Провоцирование отличается от манипуляции тем, что последняя, по определению, является осознаваемым действием - демонстрацией мастерства и сноровки манипулятора, который использует провоцирование намеренно.
Важным признаком манипуляции нам представляется обязательный широкий социальный контекст, необходимый для определения её содержания. Манипуляция вызревает в условиях разного рода исторических, экономических, политических и других отношений внутри общества и отражает их. Эти общественные отношения формируют тот тип личности, который реализует манипуляцию как особый способ утверждения своих отношений с окружающими людьми и обществом в целом. Мы можем заключить, что манипуляция, в отличие от провоцирования, носит мировоззренческий характер. Провоцирование же насквозь механистично и имеет поведенческую базу.
Речевое воздействие при провоцировании
«Говорить, - писал О. Розеншток-Хюсси, - это значит распространять, передавать или стимулировать действия и события» [Розеншток-Хюсси 1994:128]. Такое представление о роли языка в жизни отдельного общества и всего человечества не является преувеличением, продолжает философскую традицию, идущую от Платона, и. находит подтверждение в размышлениях многих современных философов — представителей экзистенциализма [Хайдеггер 1991; Гадамер 1991] и диалогизма [Бахтин 1996; Бубер 1993].
Речь, в представлении Хайдеггера, является экзистенциально-онтологическим фундаментом языка и изначально связана с чувствованием и пониманием; процесс речи конституируется через слушание, по отношению к которому прислушивание, или вслушивание, имеет способ бытия понимающего слушания [Хайдеггер 1991:169-174]. «В таком случае, - развивает эту мысль современный учёный-герменевт Поль Рикёр, -понимание уже не является способом познания, а становится способом бытия, такого бытия, которое существует, понимая» [Рикёр 2002:10].
Г. Г. Гадамер [Gadamer 1986] рассматривает понимание как фундаментальную характеристику человека, как нечто, определяющее человеческое бытие даже в большей мере, чем мышление. Пониманию нами мира и самих себя предпослано определённое «предпонимание», уходящее своими корнями в языковую традицию, внутри которой мы находимся [Gadamer 1986b: 189-190], поэтому все феномены взаимосогласия, понимания и непонимания «суть явления языковые» [Gadamer 1986а: 174] и составляют предмет науки герменевтики.
Герменевтика - теория и практика истолкования текстов, основы которой заложены Ф. Шлейермахером концептуализировавшим герменевтику в качестве универсальной теории понимания, В. Дильтеем [Дильтей 2001], разрабатывавшим герменевтику как методологическое основание гуманитарных наук, и М. Хайдеггером, представившим экзистенциальную герменевтику. Понимание в концепции философской герменевтики Г. Г. Гадамера [Гадамер 1991] выступает не как свойство познавательной активности человека, а как способ его бытия; тот, «кто понимает», изначально вовлечён внутрь того, «что понимается». Чтобы нечто понять, его нужно истолковать, но чтобы его истолковать, нужно уже обладать его пониманием - тем, что Гадамер называет «предпониманием» (Vorverstandnis) [Gadamer 1986b]. Как замечает Поль Рикёр, «герменевтика выступает пониманием самого себя через понимание другого» [Рикёр 1995:25].
Экзистенциалистское представление о языке опирается на мысль Вильгельма фон Гумбольдта о том, что «в каждом человеке заложен язык в его полном объёме, что означает, что в каждом человеке живёт стремление (стимулируемое, регулируемое и ограничиваемое определённой силой) под действием внешних и внутренних сил порождать язык, и притом так, чтобы каждый человек был понят другими людьми» [Гумбольдт 1984:78]. Эта мысль Гумбольдта позволила Хайдеггеру определить онтологическую суть знания (ведания) как «памятливость бытия» [Хайдеггер 1991:49] и охарактеризовать феномен вслушивания (прислушивания) как прислушивание к себе [там же:37]. Гадамер также обнаруживает внутреннюю преемственность мысли Гумбольдта, когда пишет, что «в разговоре возделывается общее поле говоримого» [Gadamer 1986b: 188; Гадамер 1991:48].
Такой взгляд на язык и его онтологическую связь с бытием человека и его опытом стал традиционным, а рассуждения на эту тему — общим местом в экзистенциалистских философских произведениях, посвященных языку. Так, О. Розеншток-Хюсси в 1969 году писал, что «говорением мы пытаемся передать пережитый или переживаемый опыт универсума своим собратьям в человечестве» [Розеншток-Хюсси 1994:129].
Учёные с древности стали задумываться над возможностью воздействовать на человека с помощью речи. Сократ, как сообщает об этом Платон в диалоге «Горгий», даже описывал особую науку — риторику, - которая, по словам А. Ф. Лосева, «должна быть сознательно проводимым искусством насаждения благих чувств» и, «основываясь на определённом образце для достижения «высшего блага», должна создавать в душе «строй и порядок» и приводить её из состояния раздробленности в состояние цельности, на котором основывается и то её совершенство, которое Сократ называет законностью и законом» [Платон 1990:799] .
В 1975 году Ролан Барт в своей статье «Война языков» рассматривал проблему связи языка и речи, мысли и идеи, власти и подавления людьми друг друга в процессе общественной практики и предложил понятие «власть языка» [Барт 1989]. О. Розеншток-Хюсси в книге «Речь и действительность», вышедшей в свет в 1969 году, перечисляет «четыре особенности всякого высказывания: власть, мощь, авторитетность, вера и облагораживающее воздействие человеческой речи» [Розеншток-Хюсси 1994:49].
О понятии «провокативный дискурс»
Объектом нашего исследования в этой части стали речевые единицы провоцирования. Эта часть представляет собой попытку описания системы и структуры параметров, или, другими словами, «паспортизации»25, комплексного анализа дискурса как самостоятельной единицы, содержанием которой является определённое коммуникативное событие. В качестве итога мы представляем конкретную модель комплексного анализа дискурса. Наше внимание привлекли феномены, находящиеся в центре внимания современной лингвистики: высказывание, текст, дискурс26. М. М. Бахтин считал высказывание реальной единицей речевого общения. «Речь, - писал М. М. Бахтин, - всегда отлита в форму высказывания, принадлежащего определённому речевому субъекту, и вне этой формы существовать не может» [Бахтин 19966:172]. При этом Бахтин не отрицает наличия у высказываний как единиц речевого общения общих структурных особенностей и чётких границ и определяет границы высказывания через фактор смены речевых субъектов, т.е. смены говорящих, указывая тем самым на диалоговую природу высказывания как изначальную форму речевого общения - своеобразный «обмен мыслями». Как писал учёный, «[...] завершённая целостность высказывания, обеспечивающая возможность ответа (или ответного понимания), определяется тремя моментами (или факторами), неразрывно связанными в органическом целом высказывания: 1) предметно-смысловой исчерпанностью; 2) речевым замыслом или речевой волей говорящего; 3) типическими композиционно-жанровыми формами завершения» [там же: 179]. Объём и границы высказывания определяются в соответствии с пониманием речевого замысла, или речевой воли, говорящего: «Мы представляем себе, что хочет сказать говорящий, и этим речевым замыслом, этой речевой волей (как мы её понимаем) мы и измеряем завершённость высказывания» [там же]. В западной традиции понятию речевого замысла или речевой воли (в терминах Бахтина) соответствует понятие иллокутивной силы. «Действительно, по своей сути иллокутивная сила высказывания - это то, что, согласно намерению, должно быть понято. И во всех случаях понимание силы высказывания включает распознавание того, что в широком смысле может быть названо намерением, направленным на слушающего [..]» [Стросон 1986:149]. Третьим фактором цельности высказывания Бахтин называет наличие устойчивой конситуативно обусловленной жанровой формы: «Жанры соответствуют типическим ситуациям речевого общения, типическим темам [..]» [Бахтин 19966:191] (ср. [Седов 19996:34]). По нашему мнению, существуют реальные предпосылки считать, что термином «высказывание» Бахтин обозначал явление, которому в современной лингвистической традиции присвоено другое терминологическое обозначение - текст. Текст как знаковый комплекс, по мнению Бахтина, относится к высказываниям и имеет те же признаки, что и высказывание . Но текст в понимании Бахтина имеет сложную структуру, которая включает два субъекта: автора и адресата. Как отмечает Бахтин, «подлинная сущность текста всегда разыгрывается на рубеже двух сознаний, двух субъектов. [...] второе сознание, сознание воспринимающего, никак нельзя элиминировать или нейтрализовать» [Бахтин 1996г:310]. Явное расширение понятия текста объясняется философскими воззрениями Бахтина на процесс общения, его пониманием роли диалога и диалогизма в процессе человеческой коммуникации. Общению Бахтин приписывал экзистенциальное значение: «Быть — значит общаться» [Бахтин 1996д:344]. «Жить, - пишет Бахтин, - значит участвовать в диалоге - вопрошать, внимать, ответствовать, соглашаться и т.п. В этом диалоге человек участвует весь и всею жизнью: глазами, губами, руками, душой, духом, всем телом, поступками. Он вкладывает всего себя в слово, и это слово входит в диалогическую ткань человеческой жизни, в мировой симпозиум» [там же:351]. В психолингвистике развивается другая мысль учёного: «Человек как целостный голос вступает в диалог. Он участвует своей судьбой, всей своей индивидуальностью» [там же]. К. Ф. Седов одну часть своей работы посвятил анализу того, как на речевую деятельность человека влияет его социогенез — воспитание, языковая среда, социальные позиции, статус, роли [Седов 1999а,б]. Поиск сущностных признаков текста в лингвистике не остановился на выделении факторов говорящего и воспринимающего речь субъектов. Ю. М. Лотман развил эту мысль и выделил в тексте черты интеллектуальной личности, т.е. наделил текст чертами человека, найдя возможность отождествить эти два, казалось бы, разнородных явления -текст и человека. Ю. М. Лотман определял текст как «сложное устройство, хранящее многообразные коды, способное трансформировать получаемые сообщения и порождать новые, как трансформационный генератор, обладающий чертами интеллектуальной личности» [Лотман 1992:130]. Тем не менее, такое увеличение объёма понятия «текст» явно расширяет предметную сферу лингвистики и позволяет выделить новую единицу языкового анализа - дискурс, в состав которого текст входит на правах составляющей. Дискурсом можно назвать уже то, что Бахтин и Лотман именовали текстом, потому что при выделении и описании этого явления учитывался широкий социальный контекст, а для правильной интерпретации смысла речевого сообщения, по мнению . обоих исследователей, необходимо привлекать обширную социальную информацию.
Коммуникативная единица спонтанной телевизионной речи
Культурно-историческое явление массовой коммуникации генетически и типологически тесно связано с рядом других - массовое сознание и массовая культура - и должно рассматриваться только в комплексе с ними. Все эти явления - массовое сознание, массовая культура, массовая коммуникация — онтологически связаны с понятием «личность», особенностями психической организации человека (например, стереотипностью и автоматизмом психических реакций, в результате действия которых у человека формируется система эталонов — эти вопросы были рассмотрены подробно в Части 1 диссертации). Когнитивные модели дискурсивного мышления современного человека активно изучаются в семиотике и лингвистике [Дейк 1989; Попова, Стернин 2001; Седов 1999а,б; Djik 1987, 1988; Garnham 1987; Johnson-Laird 1980, 1988; Malinowski 1923, 1972; Maranda 1981; Maturana 1977, 2000; Searle 2002 etc.]. На базе общеметодологических исследований в области теории массовой коммуникации, её видов и средств [Гавра 1995а,б; Корконосенко (ред.) 1998; Лазутина 2004; Назаров 2003] принято говорить об общественном сознании и его разновидностях (вариантах), к которым относится, в частности, массовое сознание и общественное мнение. Исследователи предлагают рассматривать такие когнитивные структуры с опорой на понятие информации и используют понятия «социальная информация» и «массовая информация» для обозначения результата процесса объективации сознания в продуктах, характерных для данной культуры. По мнению Г. В. Лазутиной, общественное сознание -это устойчивые, общепринятые в данном обществе знания, нормы и ценности, представленные в сознании каждого социально зрелого индивида [Лазутина 2004:30], а понятие «социальная информация» необходимо понимать в этой связи как совокупность возникающих в обществе информационных продуктов, закреплённых в том или ином материале; объективированное общественное сознание, многообразное и динамичное, отражающее действительность на разных исторических этапах с разной степенью соответствия действительности [там же:27]. Вариантом общественного сознания выступает массовое сознание, которое при тождественном денотате имеет более узкий, в сравнении с общественным сознанием, функционал и отвечает за механизмы саморегуляции общества в целом и обеспечивает уровень интеграции человечества как целостной системы [там же:30]. Массовая информация как вариант социальной информации выполняет функцию связи между разными социальными слоями, «роль духовного моста между представителями разных социальных общностей» [там же:28], её отличительными признаками являются общезначимость и общедоступность [там же:30]. Массовые информационные потоки, следовательно, логично представить как способы актуализации массовой информации. Продуктом описанных выше общественных процессов актуализации общественного сознания в качестве инварианта и совокупности его вариантов выступает массовая культура, которая, как отмечает исследователь-культуролог, «унифицируя и «утилизируя» вечные культурные ценности, последовательно выводит человека за рамки традиционного культурного поля» [Злотникова 2003:142]. Закономерным следствием формирования массовой культуры является утверждение иного, отличного от традиционного, устоявшегося, типа культуры в целом и представления о человеке в частности б. Параметры массового сознания - сознания человека из толпы — описаны Ф. Ницше [Ницше 1997] и 3. Фрейдом [Фрейд 1991] с опорой на идеи Г. Лебона о «психологии масс» и «исчезновении сознательной личности» и странное порождение простых и ясных образов, воздействующих на воображение, если человек оказывается в толпе [Лебон 1998:11, 39, 40; Le Bon 1939:11-20]47. Вслед за Лебоном Фрейд «вывел систему признаков массы как психологически значимой среды существования человека» [там же]. Масса, как отметил Фрейд, «производит на отдельного человека впечатление неограниченной мощи и непреодолимой опасности» [Фрейд 1991:85]. Т. С. Злотникова очень прозрачно формулирует причины такого «гипнотического воздействия массы» [Злотникова 2003:145]: Масса импульсивна, и её импульсы повелительны; Масса возбудима и легковерна, а её чувства просты и гиперболичны; Масса категорична, она не знает сомнений и неуверенности; В массе стирается своеобразие отдельных людей. Таким образом, «признаки «человека массы» - эти признаки есть зеркальное отражение самой массы: ослабление интеллектуальной деятельности; снижение уровня реакций; неспособность к умеренности и отсрочке действий; склонность к гиперэмоциональности и безудержность аффектов; непременно деятельностное выражение эмоций» [там же]. Провоцирование, как показывают результаты нашего исследования признаков провоцирования (деятельностная природа, интуитивный характер, рефлекторная основа, автоматичность и прогнозируемость реакций, аффективность — см. Часть 1. данной работы), онтологически переплетено с массовой культурой (и массовым сознанием), обусловлено влиянием её парадигмы и во многом объясняется этими психологическими свойствами «человека массы». В филологии принято считать, в частности, журналистику и рекламу самостоятельными видами текста массовой коммуникации и выделять в них те же признаки, что и в массовой коммуникации [Медведева 2003:57]. Основополагающими работами в этом направлении являются труды Ю. В. Рождественского [Рождественский 1979; Рождественский 1993; Рождественский 1999], который рассматривает язык как историко-культурный объект, основным назначением которого является фиксация и хранение достижений культуры. В предлагаемой учёным классификации словесности по родам, видам и разновидностям отражены основные этапы последовательного становления и развития человеческой речевой деятельности: устная речь — письменная речь — печатная речь — массовая коммуникация.