Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Образ преступника (серийного убийцы) в американских СМИ 14
1.1. Типизация серийных убийц в американских СМИ 14
1.1.1. Серийный убийца как суперзвезда 18
1.1.2. Серийный убийца как готический монстр 24
1.1.3. Серийный убийца под маской нормальности 27
1.2. Симулякр: специфика привлекательности образа серийного убийцы 35
1.2.1. Амбивалентность как ключевая характеристика медийного образа серийного убийцы 35
1.2.2. Идентификация и ее роль в создании привлекательного образа серийного убийцы 37
1.3. Выводы по главе 1 49
Глава 2. Образы-симулякры Чарльза Мэнсона, Дэвида Берковица и Джеффри Дамера в газетах The New York Times и Newsday: результаты контент-анализа и критического дискурс-анализа 51
2.1. Образ Чарльза Мэнсона в газетах The New York Times и Newsday 55
2.1.1. Выводы 100
2.2. Образ Дэвида Берковица в газетах The New York Times и Newsday 103
2.2.1. Выводы 161
2.3. Образ Джеффри Дамера в газетах The New York Times и Newsday 163
2.3.1. Выводы 209
Заключение 212
Библиографический список 221
- Серийный убийца как готический монстр
- Амбивалентность как ключевая характеристика медийного образа серийного убийцы
- Образ Дэвида Берковица в газетах The New York Times и Newsday
- Образ Джеффри Дамера в газетах The New York Times и Newsday
Введение к работе
Актуальность исследования. Актуальность диссертационного
исследования обусловлена в первую очередь неослабевающим интересом СМИ и массовой аудитории к теме крови и насилия в общем и к серийным убийцам в частности. Изучая характер освещения криминальных событий в США, автор в основном акцентирует внимание на серийных убийствах как на одной из форм преступлений. Так как серийные убийства, как и другие преступления, неискоренимы, то проблема «правильного» освещения серийных убийств имеет долгосрочный, если не перманентный характер.
Во-вторых, диссертационное исследование имеет целью обратить
внимание на опасные социально-психологические последствия, к которым
может привести некорректное освещение криминальных событий. Изображая
преступников в амбивалентном образе и наделяя их сверхъестественными
способностями, журналисты создают социально опасный симулякр,
параллельную реальность, где преступники являются не просто
нуждающимися в профессиональной помощи антисоциальными субъектами, а доминантными медийными личностями и героями массовой культуры. Подобное некорректное отображение действительности оказывает пагубное влияние на психологическое здоровье общества, стирает моральные нормы и этические ориентиры.
В-третьих, тема корректного освещения серийных убийств
недостаточно глубоко изучена в российской научной среде. Поэтому настоящая работа может оказаться полезной при дальнейшем изучении данного вопроса.
Степень научной разработанности темы. Такая важная общественная проблема и социально-психологический парадокс не могли не привлечь внимание крупных британских и американских ученых. Тема достаточно хорошо изучена в социологических и культурологических кругах (Дэвид Шмид1, Барри Кит Грант2, Марк Пиццато3), в исторических кругах (Карен
1 Schmid D. Natural Born Celebrities: Serial Killers in American Culture. Chicago: The University of Chicago
Press, 2005.
2 Grant B. K. Shadows of Doubt: Negotiations of Masculinity in American Genre Films. Detroit: Wayne State
University Press, 2011.
3 Pizzato M. Jeffrey Dahmer and Media Cannibalism: The Lure and Failure of Sacrifice. In: C. Sharrett (ed.)
Mythologies of Violence in Postmodern Media. Detroit: Wayne State University Press, 1999. P. 85-118.
Холттунен4, Эдвард Ингебретсен5, Филип Дженкинс6), в лингвистических кругах (Христиана Грегориу7, Марк Зельтцер8), в феминистических кругах (Джейн Капути9) и специалистами по массовым коммуникациям (Кристофер Шарретт10, Аннали Ньюитц11). Некоторые исследователи предлагают свои версии объяснения существования феномена серийных убийств. Например, социологическое объяснение предлагают Марк Зельтцер, профессор Калифорнийского университета, и журналист Аннали Ньюитц. В частности, Аннали Ньюитц ссылается на Карла Маркса и его теорию о «мертвом труде». Марк Зельтцер рассматривает феномен серийного убийства в контексте «культуры открытой раны», то есть всего, что связано с расчлененными телами, увечьями, шоком и ужасом. «Культура открытой раны» также объясняет одержимость аудитории кровью и насилием. Феминистские исследователи предлагают объяснение совсем другого рода. Например, Джейн Капути, профессор Флоридского Атлантического университета, рассматривает серийные сексуальные убийства женщин мужчинами в качестве логического продолжения патриархальных ролей, ценностей и культа силы. Неожиданный подход к изучению серийных убийств обозначил Марк Пиццато, профессор университета Северной Каролины в Шарлотте, специалист по истории театра, рассматривающий феномен серийных убийств в контексте системы древнегреческого театра и теории Ницше об аполлоническом и дионисическом началах.
Другие исследователи уделяют внимание изучению звездного статуса серийных убийц. Например, Дэвид Шмид, профессор университета штата Нью-Йорк в Буффало, исследует все возможные причины и предпосылки обретения серийными убийцами звездного статуса и общенационального значения. Барри Кит Грант, профессор факультета социальных наук университета Брока, рассматривает серийные убийства в контексте массовой культуры, в частности кинематографа, и отмечает, что американцы стали
4 Halttunen K. Murder Most Foul. The Killer and the American Gothic Imagination. Cambridge, Mass.: Harvard
University Press, 1998.
5 Ingebretsen E. At Stake: Monsters and the Rhetoric of Fear in Public Culture. Chicago: The University of Chicago
Press, 2001.
6 Jenkins P. Intimate Enemies: Moral Panics in Contemporary Great Britain. New York: Aldine de Gruyter, 1992.
7 Gregoriou C. Language, Ideology and Identity in Serial Killer Narratives. New York, London: Routledge, 2011.
8 Seltzer M. Serial Killers: Death and Life in America`s Wound Culture. New York: Routledge, 1998.
9 Caputi J. The Age of Sex Crime. Bowling Green, Ohio: Bowling Green University Popular Press, 1987.
10 Sharrett C. Afterword: Sacrificial Violence and Postmodern Ideology. In: C. Sharrett (ed.) Mythologies of
Violence in Postmodern Media. Detroit: Wayne State University Press, 1999. P. 413-434.
11 Newitz A. Serial Killers, True Crime, and Economic Performance Anxiety. In: C. Sharrett (ed.) Mythologies of
Violence in Postmodern Media. Detroit: Wayne State University Press, 1999. P. 65-84.
буквально одержимы всем, что связано с серийными убийцами, а после выхода фильма «Молчание ягнят» (The Silence of the Lambs, 1991) серийные убийства стали не просто любимой темой режиссеров и писателей, а прочно обосновались в мейнстриме. Также историк Филип Дженкинс, профессор Бэйлорского университета, утверждает, что СМИ и вся массовая культура в целом неоправданно преувеличивают значение серийных убийств в жизни общества, хотя серийные убийства занимают всего один процент или даже меньше от общего числа убийств, совершенных в США.
Научная новизна исследования. В отличие от других научных работ, направленных на изучение феномена серийного убийства и его социокультурного значения, автора настоящего исследования прежде всего интересуют серийные убийства глазами СМИ, а именно различные приемы и технологии, к которым неосознанно или осознанно прибегают массмедиа для создания амбивалентного образа преступника.
Для достижения цели научного исследования автор разработал инструментарий контент-анализа для выявления образа негативного героя (преступника) в средствах массовой информации, учитывающий оценочно-дескриптивные элементы журналистских текстов и характеристику героев публикаций.
В рамках данного исследования автора интересовали не
злоупотребления массовых изданий, а журналистские стандарты
качественных СМИ и то, как они меняются под давлением конкурентной борьбы. Диссертант был нацелен на выявление принципиальных различий в политике освещения серийных убийств качественными газетами от сенсационной подачи преступлений массовыми изданиями.
К сожалению, в России исследований, посвященных проблемам освещения преступлений в средствах массовой информации, почти не существует. Поэтому в процессе работы над диссертацией исследователь пользовался научными работами авторов на английском языке.
Объект исследования – газеты The New York Times и Newsday (период исследования: в случае Чарльза Мэнсона – с 10 августа 1969 по 30 марта 1971, Дэвида Берковица – с 29 июля 1976 по 12 июня 1978 и Джеффри Дамера – с 24 июля 1991 по 30 ноября 1994).
Предмет исследования – характер освещения образа серийных убийц в американских СМИ (на примере медийного образа Чарльза Мэнсона, Дэвида Берковица и Джеффри Дамера).
Цель исследования – на примере газет The New York Times и Newsday доказать, что американские СМИ при помощи лингвистических средств и
художественных приемов создают амбивалентную тональность при транслировании образа субъекта преступления.
Для достижения цели и проверки гипотезы автору необходимо было решить следующие задачи:
- обозначить ключевые типизированные образы серийных убийц
(доминанты), используемые журналистами в качестве парадигмы освещения
серийных убийств;
- обозначить основные компоненты, участвующие в создании
неоднозначно-привлекательного образа субъекта преступления;
определить роль амбивалентности как основной характеристики медийного образа серийного убийцы;
проверить с помощью методов контент-анализа и критического дискурс-анализа, руководствуются ли журналисты The New York Times и Newsday обозначенными типизированными образами при освещении серийных убийств, совершенных Чарльзом Мэнсоном, Дэвидом Берковицем и Джеффри Дамером.
Рабочая гипотеза исследования. Средства массовой информации
США, благодаря определенному характеру освещения криминальных
событий (а именно с помощью лингвистических средств и художественных
приемов), формируют амбивалентный образ-симулякр субъекта
преступления.
Методология исследования. Для решения поставленных задач и достижения конечной цели диссертант использовал сравнительно-исторический метод, метод контент-анализа и метод критического дискурс-анализа (КДА). Исследование базировалось в общей сложности на 653 материалах, опубликованных в газетах The New York Times и Newsday и посвященных серийным убийцам Чарльзу Мэнсону, Дэвиду Берковицу и Джеффри Дамеру.
Количественный метод (контент-анализ) позволил убедительно доказать истинность гипотезы, а качественный метод (КДА) помог выявить специфику и глубинные смыслы изученных текстов.
Эмпирическая основа исследования. Исследование включало в себя все публикации The New York Times и Newsday (653 материала), относящиеся к трем серийным убийцам (Чарльзу Мэнсону, Дэвиду Берковицу и Джеффри Дамеру) и вышедшие с момента первого убийства и до конечного оглашения судебного решения или смерти осужденного (как в случае с Джеффри Дамером). Хронологические рамки исследования обусловлены тем, что материалы, посвященные выбранным убийцам,
выходят до сих пор, поэтому было важно ограничиться конкретным промежутком времени, наиболее подходящим для цели и задач исследования. В случае Чарльза Мэнсона учитывались публикации, вышедшие с августа 1969 по апрель 1971; в случае Дэвида Берковица – с июля 1976 по июнь 1978; и в случае Джеффри Дамера – с июля 1991 по ноябрь 1994.
Положения, выносимые на защиту:
1. Освещая криминальные события в наиболее выгодном свете, СМИ
формируют амбивалентный образ-симулякр субъекта преступления,
имеющий мало общего с реально существующим портретом преступника.
-
СМИ при освещении преступлений опираются на три основных типизированных и архетипичных образа серийных убийц: “Серийный убийца как суперзвезда”, “Серийный убийца как готический монстр” и “Серийный убийца под маской нормальности”.
-
Обозначенные автором парадигмы освещения серийных убийств характерны для всех американских СМИ в целом с незначительными вариациями в зависимости от индивидуальных особенностей конкретного издания.
-
Качественные СМИ при освещении серийных убийств предлагают аудитории не только сенсационные материалы, но и серьезные художественно-аналитические статьи с детальным погружением в проблему и с обозначением возможных путей ее разрешения, делая акцент на влиянии процесса на социально-психологическую, политическую и культурную жизнь страны.
5. Американские СМИ, преувеличивая значение серийных убийц,
изображают последних в качестве общенациональных знаменитостей и
суперзвезд.
6. На страницах американских СМИ для серийных убийц характерен
образ сверхъестественного чудовища и готического монстра.
Филологический аспект исследования заключается в подробном лингвистическом анализе и в критическом дискурс-анализе выбранных газетных публикаций, посвященных Чарльзу Мэнсону, Дэвиду Берковицу и Джеффри Дамеру.
Научно-практическая значимость исследования. В настоящей диссертации разработана многофункциональная методика для определения образа негативного героя в средствах массовой информации. Выявлена возможность проявления идентификации с реально существующим преступником (в предыдущих исследованиях связь между идентификацией и негативным героем СМИ проводилась осторожно, чаще всего авторы
говорили о возможной идентификации с вымышленным положительным героем или о способности нарративных текстов СМИ стимулировать идентификацию), взаимосвязь между амбивалентностью образа и степенью проявления идентификации, что открывает возможность для дальнейшего изучения данного вопроса. Сформулированные в диссертации этические проблемы освещения криминальных событий в СМИ могут быть полезны не только специалистам по массовым коммуникациям, но и практикующим журналистам, осознающим ответственность перед своей аудиторией и проявляющим заботу о ее психологическом здоровье.
Содержательная структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, разбитых на параграфы, заключения, библиографического списка и приложения.
Серийный убийца как готический монстр
“Знаменитости не должны быть идеальными и во всем положительными, они просто должны быть эффектными и харизматичными. Гитлер появлялся на обложках Time семь раз, а Сталин – двенадцать раз”28.
Лео Броди, профессор английской литературы XVII-XVIII веков Университета Южной Калифорнии, утверждает, что образцовая знаменитость – это “тот человек, который знаменит тем, что является самим собой или тем, что играет самого себя”29. Таким образом, получается, что серийный убийца – это человек, знаменитый тем, что является серийным убийцей.
Сегодня преступление не может являться препятствием для всемирной популярности. Напротив, преступление, пожалуй, является единственно верной гарантией будущей известности. Герострат сжег храм Артемиды лишь для того, чтобы навсегда остаться в памяти потомков, и добился своей цели. Иногда преступление может быть средством достижения славы для людей, помешанных на знаменитостях и их образе жизни. Если ты убиваешь знаменитость, то сам автоматически становишься знаменитостью. Возможно, Марк Чепмен рассуждал именно так, когда решил убить Джона Леннона.
Границы между славой и дурной славой полностью стерты, а, возможно, их никогда и не было. Многие так называемые “герои” прошлого были на самом деле лжецами, мошенниками и убийцами. Если мы позволяем себе любить таких насквозь порочных знаменитостей, то почему считается недостойным восхищаться серийными убийцами? Любая знаменитость может вызывать одновременно и положительные, и отрицательные эмоции, смесь любопытства, восхищения, отвращения и ненависти. Любая обычная знаменитость, например, кинозвезда, хотя всенародно признана и любима, тем не менее может вызывать иногда решительное негодование, доходящее до омерзения. Точно так же и серийные убийцы: кажется, что они способны провоцировать в людях только ненависть и отвращение, но на самом деле они вызывают намного более сложные чувства.
На наш взгляд, самое ужасное последствие подобной иконизации серийных убийц состоит в том, что убийцы знают, что они знамениты, знают, что у них есть армия преданных поклонников и знают, что они могут извлекать выгоду из своей всемирной известности. Кроме того, стремление к славе может быть одним из основных мотивов совершения серии убийств, и СМИ играют в этом процессе ключевую роль: “СМИ дают своим читателям установку на то, как хорошо быть серийным убийцей... Преступное поведение в конечном счете неплохо вознаграждается: верные поклонники, предложения руки и сердца, яркие заголовки...”30 Пожалуй, самым удачным примером, иллюстрирующим желание преступника во что бы то ни стало прославиться, можно считать серийного убийцу из Канзаса Денниса Рейдера. Убийца написал несколько писем в редакцию местной газеты, жалуясь на то, что они уделяют ему слишком мало внимания и недостаточно широко освещают его убийства: “Сколько еще человек я должен убить, чтобы мое имя, наконец, попало на первую полосу и привлекло внимание всей нации?”31.
Доминанта “Серийный убийца как суперзвезда” тесно связана с архетипом трикстера и в некоторых случаях с архетипом героя и характерна, в первую очередь, для американского культурного кода. Последний пункт предлагаем рассмотреть более подробно. Некоторые исследователи32 утверждают, что серийные убийцы – феномен именно американской социокультурной среды. Например, Статис Гургурис уверен: “Если американское общество основано на первостепенной важности закона (Билль о правах), то оно в такой же точно степени основано и на призрачном обаянии беззакония (Дикий Запад, фронтир и т.д.)”33. А Кристофер Шарретт утверждает, что, “возможно, статус криминального психопата как фетиш-объекта указывает на то, что серийный убийца является не социальным отщепенцем и даже не национальным героем, а самым подлинным представителем американского образа жизни”.34 Поэтому можно сделать вывод, что серийный убийца – точно такая же архетипичная личность, базис национального характера, если можно так выразиться, как ковбой или Микки Маус. Американский таблоид National Examiner в одном из своих заголовков в 1994 году написал: “Серийные убийцы – точно такое же типично американское явление, как apple pie (яблочный пирог)”35.
Если предыдущие рассуждения объясняют, почему героизация серийных убийц используется журналистами в качестве парадигмы освещения преступлений и не противоречит американским моральным нормам, то вторым пунктом мы попытаемся объяснить, почему избранная модель освещения может быть еще и прибыльной.
Сенсационное освещение преступлений всегда было ключом к успеху любого средства массовой информации, поэтому сенсационная подача материала как способ приобретения большей читательской аудитории применялась многими изданиями, включая самые ранние формы колониальной массовой литературы, желтую прессу XIX века и сегодняшние так называемые true-crime журналы, книги и фильмы ужасов. С 1985 года произошли серьезные изменения в форме подачи преступлений англо-американскими изданиями, что в конечном счете существенно повлияло на звездный статус серийного убийцы. В конце 1980-х годов газеты и новостные телеканалы понизили свои журналистские стандарты, чтобы иметь возможность конкурировать с набравшими популярность таблоидами, такими как телетаблоид36 Hard Copy и печатный таблоид National Enquirer. Подобная таблоидизация некогда качественных изданий решительным образом повлияла на стандарт подачи новостных сообщений о преступлениях. Вместо детальных, проработанных, объективных материалов о тех проблемах, с которыми сталкивается государство и общество, СМИ все больше тяготеют к сырому, поверхностному освещению сиюминутных криминальных сцен, акцентируя внимание на кровавых подробностях и деталях; излюбленным приемом СМИ стали превосходные степени: самый ужасный убийца XX века, самый громкий судебный процесс и т.д. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в медийном пространстве, представители которого нацелены на получение сиюминутной выгоды, серийные убийцы являются главными установителями трендов. C 70-х годов XX века серийные убийцы стали доминантной медийной фигурой именно потому, что они лучше всего воплощают в себе саму суть таблоидной сенсации.
Амбивалентность как ключевая характеристика медийного образа серийного убийцы
Установив частоту встречающихся признаков в выбранных нами текстах о преступлениях, мы приступим ко второму уровню анализа публикаций при помощи метода критического дискурс-анализа.
Под критическим дискурс-анализом мы понимаем междисциплинарный подход к изучению языка как формы социальной практики, нацеленный на выявление способов выражения в текстах и вербальных формах доминантной культуры и превалирующих социально-политических представлений. При работе с критическим дискурс-анализом мы пользовались работами Нормана Фэркло77, заслуженного профессора лингвистики Ланкастерского университета.
Любой текст – это не просто набор слов и грамматических конструкций, это целый мир, наполненный авторскими представлениями, предположениями, стереотипами и заблуждениями. Каждый текст выражает какую-то идеологию, связан с каким-либо мировоззрением. Критический дискурс-анализ как раз и направлен на выявление таких культурных и социально-политических доминант.
КДА изучает отношения между дискурсом и определенной идеологией, устоявшимся мировоззрением. Он направлен на критику социальной несправедливости и стремится показать, как изучаемые тексты могут быть искажены под влиянием определенного мировосприятия. Почему дискурс-анализ является критическим? Критика привносит нормативный элемент в анализ. Она нацелена на выявление, а по возможности и исправление того, что неправильно в обществе (институте, организации и т.д.). С помощью КДА мы определяем, что есть в настоящий момент, что могло бы быть и что должно быть, учитывая ценностные ориентиры общества.
Одно из главных достоинств КДА в том, что он диалектичен и позволяет анализировать тексты, учитывая весь их социальный и исторический контекст. С помощью КДА можно изучать дискурс на трех различных уровнях: на микро, мезо- и макроуровнях. На микроуровне исследователи смотрят на то, что есть непосредственно в самом тексте, какие лингвистические приемы и технологии используются для обозначения определенной точки зрения. На мезоуровне анализ направлен на изучение производства информационного продукта и на его восприятие аудиторией. Здесь важно знать, где был создан текст, кем он был написан, на какую аудиторию направлен и т.д. И, наконец, на макроуровне исследователи изучают взаимоотношения между текстом и глобальными социальными процессами и идеологиями. Например, какие социальные проблемы были наиболее обсуждаемыми в момент появления текста и т.д.
Изучая медийный текст в рамках метода критического дискурс-анализа, для нас имеют значение не только лингвистические приемы (выбор того или иного слова, использование средств художественной выразительности, переходность, модальность, семантика, номинализация, залог и т.д.), но и, например, то, присутствуют ли в тексте цитаты, кто является их автором, применяется ли статистика и т.д. - все это может дать ключ к пониманию той идеологии, которую текст так или иначе выражает. Таким образом, наше внимание нацелено на то, как идеологические представления, связанные с серийными убийцами, выражаются и лингвистически сооружаются в выбранных нами текстах.
Материалом для контент-анализа и критического дискурс-анализа будут служить две ежедневные нью-йоркские газеты – The New York Times и Newsday. Обе газеты качественные. The New York Times традиционно выходит в формате broadsheet, в то время как Newsday перешла на таблоидный формат, что впрочем не влияет на ее качественные характеристики. Кроме формата, газеты различаются территориально: The New York Times базируется в Нью-Йорке, а Newsday распространяется преимущественно на Лонг-Айленде (в Нассо, Саффолке и Куинсе). Характеристики газет необходимы для проведения КДА на мезоуровне. Стоит отметить, что мы выбрали качественные газеты неслучайно. В отличие от желтой прессы качественные СМИ привлекают аудиторию своей сдержанностью, профессионализмом и этической составляющей. Поэтому мы решили выяснить, не отказались ли выбранные газеты от вышеозначенных качеств при освещении одних из самых громких дел о серийных убийствах в США. Также мы хотели проверить, предлагали ли аудитории качественные СМИ художественно-аналитические материалы с детальным погружением в тему и с новым взглядом на проблему. Далее нам нужно было выбрать две качественные газеты из одного города, чтобы исключить некоторые территориальные различия, которые могли бы повлиять на конечный результат исследования. Выбор остановился на Нью-Йорке, так как, во-первых, The New York Times и Newsday характеризуются широким охватом аудитории (Newsday выходит по всей нью-йоркской агломерации, а The New York Times можно купить по всей стране), во-вторых, нам было важно, чтобы главный ареал распространения газет совпадал с местом преступлений одного из выбранных убийц. Так, мы могли бы взять две лос-анджелесские газеты, чтобы определить, как местные издания освещали дело Мэнсона, но остановились все-таки на Нью-Йорке с его экстремальным освещением убийств Сына Сэма (известно, что нью-йоркские желтые издания The New York Post и The New York Daily News установили неоспоримый антиканон освещения, поэтому нам было важно выяснить, сильно ли отличались от них качественные СМИ).
Образ Дэвида Берковица в газетах The New York Times и Newsday
Примечателен самый популярный признак в этой категории – “Упоминание о выдающихся возможностях или способностях”. В нашем кодификаторе признак работал в том случае, если в материалах было упоминание о высоком IQ, способности манипулировать, понимании человеческой психологии и других ценных качествах. В случае Мэнсона чаще всего это было знаменитое “колдовское” влияние на свою “паству”, способность очаровывать, завораживать и гипнотически овладевать всеми мыслями и чувствами своих адептов. “Manson`s ability to “psych people out” and discern their hang-ups was so acute that some of his disciples believed he could read minds”169 (“Способность Мэнсона “поражать людей в самое сердце” и распознавать их тайные комплексы была настолько сильной, что некоторые из его последователей верили, что он мог читать мысли”). NYT упоминала о его безграничной власти над женщинами, таланте убеждения и ораторских способностях. Он всегда знал, как себя правильно подать, что нужно сказать, когда сказать и как это сказать. Мэнсон был человеком, который сделал себя сам: в тюрьме приобрел некоторые знания в философии, научился петь, играть на гитаре, писать песни.
В начале судебного процесса NYT в целой веренице статей, описывающих ход заседаний, изображала Мэнсона как отличного тактика, полностью владеющего ситуацией и умело контролирующего своих адептов. “Manson was considered a “guru” and that his charismatic charm allowed him to exercise almost complete control over his followers”170 (“Мэнсон считался “гуру”, а его харизматичный шарм позволял ему осуществлять почти полный контроль над своими последователями”). “Charles Manson ruled absolutely the members of his hippie “family”171 (“Чарльз Мэнсон полностью управлял членами своей “семьи” хиппи”). Действия Мэнсона авторы статьи называли маневрами, писали, что у него есть хорошо разработанная и тщательно продуманная стратегия: “his strategy was to gather all of them under a common defense so they would not testify against each other”172 (“его стратегия заключалась в том, чтобы собрать всех под единой защитой, чтобы никто не свидетельствовал друг против друга”). Журналисты Newsday называли Мэнсона способным лидером, умным и даже в какой-то мере эрудированным человеком. “I think it should be pointed out that this could be the work of a very cunning person”173 (“Думаю, следует отметить, что это было дело рук очень хитрого человека”); “Manson is most definitely still the leader of the three other guys. He gives them orders and they obey him. We find Manson a model prisoner. He should be. He`s been in and out of jail since he was 15 years old. He seems to be very intelligent and well read with a good vocabulary”174 (“Мэнсон определенно все еще остается лидером трех других задержанных. Он отдает им приказы, а они им подчиняются. Мы думаем, что Мэнсон является шаблонным заключенным. Он и должен им быть. Он то и дело попадал в тюрьму с 15 лет. Он кажется очень умным и начитанным с хорошим словарным запасом”). Газета затрагивала и некоторые интригующие биографические подробности. Так, сообщалось, что нестабильные отношения его матери с мужчинами не могли не сказаться на мировосприятии маленького Чарльза, что он воспитывался родственниками, приемными родителями и в исправительных учреждениях, а когда повзрослел, то неоднократно попадал в тюрьму за кражу автомобилей, подделку чеков и транспортировку женщин за границы штата для занятий проституцией. В перерывах между сроками ему удавалось устраиваться на черную работу, на которой он, впрочем, никогда долго не задерживался из-за постоянных опозданий и недобросовестного отношения. Его друзья говорили, что в тюрьме он стал интересоваться оккультизмом, а после освобождения 1967 год с его набирающим силу движением хиппи “открыл [для него] целый новый мир”. Он уехал в Сан-Франциско в район Хейт-Эшбери, где обзавелся новыми друзьями-хиппи, после чего отправился в Голливуд в поисках музыкальной карьеры. Что было дальше, мы знаем.
Мощным инструментом проявления личностных характеристик героев публикаций являются их действия. Для серийных убийц мы решили выбрать два противоположных направления энергии – проявление агрессии и проявление симпатии. В каждой из двух категорий мы выделили три признака: действия, направленные на психологическое или эмоциональное воздействие; действия, направленные на физическое воздействие; экспрессивная коммуникация.
На страницах NYT агрессивные действия Мэнсона можно было заметить в 38 публикациях (25,2%), чаще всего преступник проявлял агрессию с помощью действий, направленных на психологическое или эмоциональное воздействие, таких как: запугивание, унижение, оскорбление, обвинение (18,5%). Мэнсон в преобладающем большинстве случаев пользовался инструментами запугивания: “Manson and the “family” were allowed to stay on the Spahn ranch simply because people were afraid of him”175 (“Мэнсону и его “семье” разрешили остаться на ранчо Спэн просто потому, что все его боялись”), “today, persons who knew Manson were afraid to talk about him publicly”176 (“сегодня люди, знавшие Мэнсона лично, боятся открыто говорить о нем”). Мэнсон, казалось, угрожал всем, кто был в чем-то с ним не согласен: судье, своему адвокату и бывшей последовательнице, решившейся в обмен на снятие обвинений дать показания против него. Линда Касабиан призналась, что, когда она находилась у свидетельской трибуны, Мэнсон демонстрировал недвусмысленные жесты по отношению к ней, в частности один раз медленно провел указательным пальцем по горлу. Упоминалось и о напряженном психологическом состоянии жителей Лос-Анджелеса, больше похожем на панику: “rumors of wild sex, mind-shattering drugs, and sadistic mutilations swept through the Hollywood Hills like the region`s famous brush fires. With them came terror. Sales jumped for guns, watchdogs and private police”177 (“слухи о диком сексе, туманящих разум наркотиках и садистских убийствах пронеслись по Голливудским Холмам, как знаменитые кустарниковые пожары. С ними пришел и страх. Поднялся спрос на оружие, сторожевых собак и частную охрану”). Кроме запугивания, Мэнсон прибегал и к другим формам психологического давления – обвинениям и оскорблениям: “at the same time, Manson could explode with fury at people who disagreed with him”178 (“в то же время Мэнсон мог с яростью накинуться на людей, не согласных с ним в чем-либо”).
Образ Джеффри Дамера в газетах The New York Times и Newsday
Еще одним способом проявления авторской оценки в текстах является дискурс возложения вины. Как и ожидалось, большинство материалов в этом отношении было абсолютно нейтрально. Если же авторы публикаций искали ответственных, то чаще всего ими становилось общество (10,1% в NYT и 8,9% в Newsday), в основном полиция. Для сравнения сам убийца оказывался виноватым в 7,2% и 2,2% случаях соответственно.
Общественность и пресса стали с недоверием относиться к работе полиции после нападения на студентку Колумбийского университета, 19-летнюю Вирджинию Воскеричян. Это убийство получило самый большой общественный резонанс и отклик в прессе по сравнению с предыдущими нападениями. NYT посвятила этому событию несколько материалов с детальным описанием самого убийства и впервые вывела на передний план личность убитой женщины, а не просто сухо проинформировала своих читателей о произошедшем. Возможно, общественный резонанс был связан с тем, что убитая была не только студенткой Колумбийского университета, но и жительницей престижного частного района Куинса Форест-Хилс. Газета не раз подчеркивала благосостояние района, где примерная стоимость дома составляла более $100,000, а его жители в большинстве своем являлись членами расположенного неподалеку теннисного клуба. На этот раз газета впервые показала нам не просто обезличенную жертву, а вполне детальный, бережно собранный портрет убитой девушки с явно прослеживающейся положительной тональностью. Например, было сказано, что “she impressed those who had met her with her politeness and intelligence”316 (“все, кто встречал ее, были под впечатлением от ее вежливости и ума”). Газета даже нашла преподавателя русского языка убитой, который подчеркивал, что девушка была отличницей и испытывала страсть к русской литературе, специально переведясь из Колледжа Куинса в Колумбийский университет (последний особенно славится своими русскими курсами). NYT в материалах, посвященных этому убийству, не раз упоминала о недостаточной освещенности улицы, где была убита девушка. Жители районов, где произошли убийства, не чувствовали себя в безопасности и собирали деньги на дополнительный полицейский патруль и охрану района. Мало кто в то время был уверен в успехе работы детективов, которые на протяжении всего периода выглядели в газетах полными идиотами и неудачниками. NYT очень подробно описывала работу полиции: куда идут, зачем идут, кого опрашивают, как опрашивают. Одна из статей представляла собой что-то вроде описания одного дня из жизни заместителя инспектора Тимоти Доуда. Для написания другого материала журналист NYT весь день провел с полицейскими, работающими над делом, изучая их работу, даже был вместе с ними на допросе дома у подозреваемых. В материале подробно рассказывалось, какие вопросы задает полиция, как подозреваемые на них отвечают, описывалась их внешность и дом. Одного, например, сдала жена. Вроде бы полиция делала все, что только можно, проверяла каждую версию: Так, Сын Сэма, Сын Сэма … Книгу Самуила кто-нибудь читал? Сколько там у него сыновей? Может нам проверить всех Самсонов в Куинсе и Бронксе? Полиция даже консультировалась с астрологами и экстрасенсами – но все безрезультатно. Сын Сэма продолжал играть с полицией в кошки-мышки, как писала NYT. На страницах газеты полицейские выглядели жалко, у них ничего не получалось, им постоянно кто-то мешал: автомобильный след никуда не привел (некоторые из свидетелей давали туманные описания автомобиля, замеченного рядом с местом преступлений), Министерство здравоохранения отказалось им помогать и предоставлять сведения о пациентах, чьи психические расстройства могли соответствовать предполагаемым расстройствам убийцы.
“That`s what makes it so frustrating. We have no theories. We have no leads. And that is just the truth”317 (“Самое худшее – это то, что у нас нет теорий, нет зацепок. И это полная правда”). Это все равно, что искать иголку в стоге сена, единственное отличие в том, что ты, по крайней мере, знаешь, как эта иголка выглядит, с отчаянием отмечал один из начальников полиции. Из материала в материал в действиях полиции прослеживалась обреченность, ключевым словом их поисков было слово frustration. Конечно, на таком фоне Сэм выглядел более чем привлекательно.
Журналисты Newsday также задавались вопросом, как один человек мог совершить столько нападений и оставаться вне зоны доступа полиции на протяжении стольких месяцев, “несмотря на всевозможные усилия 26,000 полицейских”. Журналисты обращали внимание на то, что полиция целых три раза проезжала мимо места преступления всего за полчаса до его совершения, патрулируя потенциально опасные районы Бронкса и Куинса. Даже сам Берковиц впоследствии говорил, что, видимо, те же самые демоны, приказывавшие ему убивать, были ответственны за его невидимость для глаз полиции. Перед убийством Вирджинии Воскеричян в Форест-Хилс автомобиль с четырьмя офицерами проехал мимо преступника, а после последнего убийства в Бруклине трое полицейских, выставивших блокпост, позволили ему спокойно проехать. Наверное, Берковицу надо было громко кричать и размахивать своим 44 калибром, чтобы его заметили. “They didn`t see the Son of Sam”, Berkowitz said. “They just saw something else”318 (“Они не видели Сына Сэма”, – сказал Берковиц. – “Они просто видели что-то другое”).