Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1 Советско-польские отношения на начальном этапе фашистской агрессии в Европе (1933–1937 гг.) .51
1.1 Причины роста напряженности в межгосударственных отношениях Польши и СССР. 53
1.2 Борьба советской дипломатии за коллективную безопасность. Проект «Восточного пакта» и позиция польской дипломатии .64
ГЛАВА 2 Кризисы и конфликты в европе (1938-март 1939 гг.) 94
2.1 Аншлюс Австрии, польско-литовский конфликт и советская внешняя политика 95
2.2 Мюнхенское соглашение. Участие Польши в разделе Чехословакии 1938–1939 гг. и позиция советской дипломатии . 106
ГЛАВА 3 Политика ссср после мюнхена и падение польской государственности 131
3.1 Взгляд из Москвы на кризис в германо-польских отношениях (март—июль 1939 г.) 131
3.2 Тройственные переговоры Великобритании, Франции и СССР. Позиция польского правительства относительно прохода советских войск через Польшу .151
3.3 Московский договор о ненападении 1939 г. между СССР и Германией. Роль пакта в ликвидации польского государства 166
Заключение 181
Список использованных источников и литературы .
- Борьба советской дипломатии за коллективную безопасность. Проект «Восточного пакта» и позиция польской дипломатии
- Мюнхенское соглашение. Участие Польши в разделе Чехословакии 1938–1939 гг. и позиция советской дипломатии
- Тройственные переговоры Великобритании, Франции и СССР. Позиция польского правительства относительно прохода советских войск через Польшу
- Московский договор о ненападении 1939 г. между СССР и Германией. Роль пакта в ликвидации польского государства
Борьба советской дипломатии за коллективную безопасность. Проект «Восточного пакта» и позиция польской дипломатии
Коллективный труд «Польша в XX веке. Очерки политической истории» является комплексным исследованием по истории Польши XX в45. В целом материалы сборника оставили довольно благоприятное впечатление и даже заслужили известную критику со стороны крупных польских историков (Л. Адамский) за интерпретацию некоторых спорных вопросов и трактовку ряда событий (польских планов отторжения Советской Украины, референдума в Западной Белоруссии и Западной Украине, польского пособничества германской агрессии и тд.). Тем не менее, что касается сентябрьского похода Красной Армии 1939 г., то В. Парсаданова, автор третьей главы в сборнике «Военные годы: от сентябрьской катастрофы к освобождению и возрождению страны (1939-1945)» считает этот акт агрессией СССР46.
В исследовании «Европейский кризис 1939 г. и начало Второй мировой войны» А.Г. Иванов делает основной упор на анализ сложившейся ситуации на европейском континенте в результате Мюнхенского соглашения 30 сентября 1938 г47. Автором исследуются причины провала политических и военных переговоров между Англией, Францией и СССР, а также дается оценка советско-германскому пакту о ненападении от 23 августа 1939 г.
Кроме вопросов об истории Мюнхена и развитии политических отношений перед Второй мировой войной, исследователями поднимались и иные вопросы. Так, В.С. Макарчук в своей статье «События сентября 1939 года в свете доктрины интертемпорального права и права на самопомощь » дискутирует с польскими и украинскими историками о том, как нужно трактовать действия советского правительства по отношению к Польше в
Путем сопоставления договоров (и секретных протоколов), аналогичных договору о ненападении между Германией и СССР, а также анализа сложившейся ситуации на момент начала Второй мировой войны, исследователь приходит к выводу о том, что ни о какой сталинской агрессии в отношении Польши говорить не приходится, а практика раздела государства на «сферы влияния» в мировой дипломатической политике середины XX в. не являлась нонсенсом. Комплекс проблем, связанных с советско-польскими отношениями в 1930-е гг., нашел отражение и в зарубежной историографии. Польская историография до 1980-х гг. не затрагивала как правило спорных вопросов из истории советско-польских отношений 1920-1930-х гг. Из работ польских историков социалистического периода нужно отметить работы М. Станевича, Г. Батовского, М. Войцеховского. Исследование М. Станевича посвящено сентябрьской войне Польши с Германией и участию СССР в конфликте. Автор, резко отзываясь о действующих на тот момент руководителях польского государства и армии, приравнивает бегство маршала Э. Рыдз-Смиглы и президента И Мосцицького к государственной измене. М. Станевич находит подтверждение тому, что польское руководство готовилось бежать в Румынию спустя девять дней после начала войны с Германией, что, на наш взгляд, опровергает мнение некоторых польских исследователей о том, что лишь приход Красной Армии вынудил польское правительство переехать в союзную Румынию вместо того, чтобы сопротивляться немецкому вторжению49.
С точки зрения информативности примечательна работа исследователя Генрика Батовского «Kryzys dyplomatyczny w Europie, jesien 1938 wiosna
Автор описывает международную ситуацию в период с осени 1938 г. (предмюнхенский период) до весны 1939 г., вплоть до момента ухудшения отношений с Германией. Работа важна широким использованием польских источников50.
Для исследования польско-немецких отношений интересна работа М. Войцеховского «Stosunki polsko-niemieckie 1933–1938». Хронологические рамки работы – 1933–1938 гг. Автор придерживается традиционной позиции по вопросу о политике «равноудаленности»51.
Г. Батовский, в работе «Rok 1938 — dwie agresje hitlerowskie» рассматривает польско-чехословацкие отношения во время судетского кризиса52.
В современной польской историографии советско-польские отношения оцениваются как непростые, но зачастую вина за это возлагается на политику Советского Союза, который, по мнению ряда историков, в 1920-е гг. стремился большевизировать Польшу путем революции, а в 1930-е гг. – отторгнуть часть польских территорий исходя из принципа наследственности Российской империи. Польская же политика зачастую сегодня изображается как независимая политика «равновесия» или «равноудаленности» от Германии и СССР одновременно. События весны и осени 1938 г. замалчиваются, либо есть попытка оправдать ее. Договор же от 23 августа 1939 г. и последующий – от 28 сентября 1939 г. между СССР и Германией, трактуется однозначно как агрессия, направленная против независимости польского государства. Ввод советских войск на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии 17 сентября 1939 г. определяется как агрессия, подведшая черту под «четвертым разделом Польши».
Мюнхенское соглашение. Участие Польши в разделе Чехословакии 1938–1939 гг. и позиция советской дипломатии
Прежде чем анализировать состояние советско-польских отношений в 1933–1939 гг., необходимо отметить наиболее острые и глубинные причины проблем во взаимоотношениях двух государств, которые не давали сделать отношения дружественными в течение всего межвоенного периода.
Конечно же, основным спорным вопросом, который лежал на поверхности, являлся территориальный спор вокруг земель Западной Украины и Западной Белоруссии.
В результате распада Российской империи, а также советско-польской войны 1920 г., Западная Украина и Западная Белоруссия вошли в состав недавно созданной Польской Республики. Потерю территорий большевистским правительством закрепил за собой Рижский мирный договор, подписанный 18 марта 1921 г. Кроме Западной Белоруссии и Западной Украины полякам досталось 30 млн. золотом (требовала Польша 300 млн.)103.
В официальной «Истории Польши» об этом говорится так: «Конституция 1921 г. знаменовала объединение исторических областей Польши и означала завершение государствообразующих процессов» 104.
Получается, что некоторые польские историки считают Виленскую область, Западные Беларусь и Украину «историческими областями Польши» и в XXI в. То же самое считали в XX в. польские политики.
Согласно польской статистике, Польша получила западнобелорусские земли с населением в 3 987 тыс. человек, из которых около 3 млн. составляли белорусы, и западноукраинские территории примерно с 10 млн. населения, из которого почти половина были украинцами. Правда, с учетом того, что Тымовский М., Кеневич Я., Хольцер Е. История Польши. М., 2004. С. 406. польская статистика записывала поляками всех лиц католического и униатского вероисповедания, доля этнического польского населения на этих «восточных окраинах» составляла всего лишь около 10%105. Об этом говорят и белорусские историки, сравнивая белорусскую и польскую перепись. Так, численность населения Западной Беларуси в 1931 г. составила 4,6 млн. человек (белорусов около 70%, поляков – 10%, евреев – 11%, украинцев – 4%, литовцев – 2,5%, русских – 2%), в сентябре 1939 г. – около 5 млн. человек. Однако польские власти во время «переписи» населения получили свои результаты – так, доля поляков согласно переписи 1931 г. составляла 49%, белорусов — 28%106.
Важное значение в советско-польских отношениях имел вопрос о выполнении польской стороной постановлений Рижского договора относительно предоставления культурных прав белорусам и украинцам в восточных районах страны, поскольку дискриминация по национальному принципу по отношению к украинскому и белорусскому населению со стороны поляков была весьма характерна на новых территориях107. Так, осадники (поляки-участники войны с Советской Россией) направлялись в Белоруссию и на Украину для расселения на свободные земли по льготному принципу. Только в восточной Галиции и Волыни поселилось свыше 200 тыс. осадников108.
Польское правительство было абсолютно уверено, что диктатура и подавление национальных меньшинств сделают Польшу великой. В созданном Ю. Пилсудским государстве поляков было лишь 60% населения. При этом в поляки были принудительно записаны различные славянские
В современной белорусской историографии много внимания уделяется проводимой польскими властями политике культурной ассимиляции национальных меньшинств и целенаправленного превращения Беларуси в аграрный придаток Польши. Например, в официальной «Истории Белоруссии» об этом говорится следующее, что поскольку Ю. Пилсудский относил белорусов к народам «неисторическим», Западной Белоруссии (по-польски «восточным кресам») была уготована участь аграрно-сырьевого придатка Польши.
Во время кризисов 1924–1926 и 1929–1933 гг. на западнобелорусских землях количество предприятий сократилось на 17,4%, рабочих — на 39%. Рабочие здесь получали зарплату в 1,5–2 раза меньше, чем в центральных районах Польши. При этом она к 1933 г. по сравнению с 1928 г. уменьшилась на 31,2%»109.
Весьма непросто обстояли дела и с автономией по линии культуры в «восточных кресах». Так, к 1939 г. еще около 35% жителей были неграмотными. Если в 1927 г. легально издавались 23 белорусские газеты, то в 1930 г. их стало 12, а к 1939 г. остались лишь пропольские издания. Закрывались белорусские издательства, библиотеки, клубы, избы-читальни110. Не знание польского языка вело к лишению избирательных прав, а белорусский язык запрещался к преподаванию в школах и к употреблению на государственной службе.
Польские власти с 1919 г. отказались предоставлять другим народам хоть какие-то элементы автономии, даже культурной. В Польше должны были жить только поляки, должна быть только римско-католическая конфессия. В бывшей Восточной Галиции шаг за шагом ликвидировались
Но результаты полонизации этих земель были ничтожными. За 18 лет польского правления численность польского населения на Волыни выросла с 7,5 до 15%. Похожая ситуация была и в других воеводствах 111.
Тем более не подразумевалась свободная политическая жизнь для национальных меньшинств. Даже в официальной «Истории Польши» упоминается, к примеру, о том, что во время выборов в сейм в 1928 г. были замечены многочисленные злоупотребления, особенно в «восточных кресах», где власти не хотели допустить успеха объединений национальных меньшинств или коммунистов112. Заметим, что упоминаемые национальные меньшинства, фактически составляли этническое большинство.
Гонениям подвергалась православная церковь. По данным польских историков Дарьи и Томаша Наленч православные церкви на Волыни были превращены в католические костелы и целые деревни стали польскими. На Волыни к 1938 г. были превращены в костелы 139 церквей и уничтожено 189, осталось всего 151 церковь 113.
Тройственные переговоры Великобритании, Франции и СССР. Позиция польского правительства относительно прохода советских войск через Польшу
Что касается действий Советского Союза, то 18 марта советское правительство посоветовало Литве принять ультиматум, поскольку «международная общественность не поймет литовского отказа»255.
М. Литвинов вызвал польского посла В. Гжибовского и заявил ему, что «не входя в оценку польско-литовского спора, мы заинтересованы в разрешении его исключительно мирным путем и что насильственные действия могут создать опасность на всем востоке Европы»256. В. Гжибовский поначалу пытался даже отрицать наличие какого-либо ультиматума. Следующим шагом наркома иностранных дел была телеграмма полпреду во Франции Я. Сурицу, в которой просил уточнить у французского министра иностранных дел Ж. Поль-Бонкура «намерен ли он что-либо предпринять, чтобы удержать Варшаву от безумной авантюры, которая грозит пожаром на всем востоке Европы и отразится на положении в Центральной Европе»257.
Получив сведения о том, что Польша стягивает войска к границам Литвы и что А. Гитлер предложил Польше выход к морю за счет Литвы, М. Литвинов снова вызвал польского посла и сказал: «Литва как суверенное государство может сама определять свои отношения с Польшей, и, когда это будет делаться совершенно добровольно, без принуждения и не будет затрагивать независимости Литвы, мы вмешиваться не будем. Однако я побеспокоил посла потому, что получил только что официальное извещение от литовского посланника о вручении вчера вечером литовскому правительству ультиматума, на который требуется ответ в течение 48 часов, с угрозой в противном случае обеспечения государственных интересов Польши собственными средствами . Обращает мое особое внимание то, что Польша добивается своим ультиматумом не только установления дипломатических отношений, но, по-видимому, без всяких оговорок, т. е. [полного] отказа Литвы от своей точки зрения относительно Виленщины и по другим спорным вопросам. Такие требования, да еще предъявленные в ультимативной форме, равносильны изнасилованию Литвы, а я уже говорил послу о нашей заинтересованности в сохранении полной независимости за литовским государством». В. Гжибовский, по словам М. Литвинова, «стал опять выражать сомнения в правильности сведений об ультиматуме, а также в том, что отклонение ультиматума означает войну»258.
Полпред СССР во Франции Я. Суриц писал М. Литвинову, что исходя из переговоров Ю. Лукасевича и Ж. Поль-Бонкура он понял, что поляки, по-видимому, стремятся, навязав литовцам переговоры, добиться отказа литовцев от Вильно в плане «установления нормальных дипломатических отношений», вероятнее всего в форме уточнения и признания существующих границ259.
Исходя из выше указанного, кажется необъективным вывод литовского исследователя А. Каспаравичюса о том, что СССР стремился не допустить разрешения польско-литовского конфликта, и даже поощрял раздоры между Литвой и Польшей260.
Что касается позиции Великобритании, то правительство Н. Чемберлена не стало осуждать Польшу, а британская пресса восприняла позицию советской дипломатии крайне агрессивно.
В итоге совместного советско-французского вмешательства удалось спасти литовский суверенитет и целостность страны. Все закончилось установлением дипломатических отношений между Польшей и Литвой без всяких оговорок насчет принадлежности Виленской области, чего добивалась Польша.
Отечественные историки по-разному оценивали позицию СССР в отношении польско-литовского кризиса. Например, В. Сиполс считал, что от захвата Польшей Литву «спасло только энергичное вмешательство СССР»261, а С. Случ, наоборот, полагал, что от СССР «никакой поддержки Литва в тот момент не получила»262.
Если вторая точка зрения является явно несоответствующей действительности, то первая, напротив, на наш взгляд несколько преувеличена. Литву спасло именно совместное франко-советское вмешательство. Тем не менее, необходимо отметить, что именно Советский Союз сыграл главную роль в ликвидации конфликта, т. к. по инициативе советской дипломатии координировались действия Москвы и Парижа в середине марта 1938 г.
К сожалению, такое единодушие во внешней политике СССР с каким-либо крупным европейским государством становилось редким явлением. Следующий внешнеполитический кризис показал, что у Советского Союза нет друзей, зато есть потенциальные противники, с кем отношения испорчены основательно. В числе таковых была и Польша.
Московский договор о ненападении 1939 г. между СССР и Германией. Роль пакта в ликвидации польского государства
30 мая 1939 г. Э. Вайцзеккер пригласил Г. Астахова. Аусамт вступил в контакт с советской стороной с ведома канцлера. «России, — продолжал Э. Вайцзеккер, — предоставляется в немецкой политической лавке весьма разнообразный выбор — от нормализации отношений до непримиримой вражды». В своем дневнике он отразил атмосферу встречи в словах: «Германия вносит инициативные предложения и наталкивается на недоверие русских». В тот же день до Ф. Шуленбурга была доведена новая тактическая схема розыгрыша «русской карты» — за исходную точку контактов выдавалось ходатайство о предоставлении торгпредству в Праге статуса филиала торгпредства СССР в Берлине. Поскольку это вызывало ряд принципиальных моментов, в рассмотрение советской просьбы включился имперский министр иностранных дел, нормализация отношений увязывается с наличием обоюдной заинтересованности.
28 июня Ф. фон Шуленбург в беседе с В. Молотовым убеждал советского наркома в отсутствии злых намерений со стороны рейха. «Германское правительство, — акцентировал Ф. Шуленбург, — желает не только нормализации, но и улучшения отношений с СССР», заметив, что это заявление он делает по поручению И. Риббентропа и оно «одобрено Гитлером». После доклада о встрече с В. Молотовым немецкий посол получил указание о том, чтобы впредь до поступления новых инструкций от политических бесед воздерживаться388.
В июле 1939 г. Германия вновь проявила интерес к СССР. К. Шнурре и Э. Вайццзеккер убеждали советского поверенного в делах Г. Астахова в отсутствии агрессивных намерений рейха в отношении СССР и в наличии у них общих интересов. Убеждая свое начальство в выгодности этой ситуации, Г. Астахов предлагал «втянуть немцев в далеко идущие переговоры», чтобы «сохранять козырь, которым можно было бы в случае необходимости воспользоваться»389. Сначала В. Молотов осторожничал, телеграфировав Г. Астахову: «Ограничившись выслушиванием заявлений Шнурре и обещанием, что передадите их в Москву, Вы поступили правильно». Но посовещавшись с И. Сталиным, он отправил новую телеграмму Г. Астахову: «Между СССР и Германией, конечно, при улучшении экономических отношений, могут улучшиться и политические отношения. В этом смысле Шнурре, вообще говоря, прав… Если теперь немцы искренне меняют вехи и действительно хотят улучшить политические отношения с СССР, то они обязаны сказать нам как они представляют конкретно это улучшение… Дело зависит здесь целиком от немцев. Всякое улучшение политических отношений между двумя странами мы, конечно же, приветствовали бы»390. Западные историки называют эту телеграмму наркома иностранных дел СССР прологом к сотрудничеству между двумя тоталитарными режимами. Однако тут скорее есть намерение выдать желаемое за действительное. СССР ни к чему была вражда с Германией в 1933—1938 гг. Ни к чему она была и в 1939 г.
Ситуация складывалась так, что можно было выводить советско-германские переговоры на более высокий уровень. В конце июля Г. Астахова принял И. Риббентроп. Германский министр поставил перед советским представителем альтернативу: «Если Москва займет отрицательную позицию, мы будем знать что происходит и как нам действовать. Если случится обратное, то от Балтийского до Черного моря не будет проблем, которые мы совместно не сможем разрешить между собой»391. И. Риббентроп с гордостью писал: «Я сделал тонкий намек на возможность заключения с Россией соглашения о судьбе Польши»392. Важно было соблюсти германское достоинство, что, по мнению И. Риббентропа, должно было побудить советских руководителей ухватиться за предоставившуюся возможность — берите нашу дружбу, пока даем. «Я вел беседу, не показывая, что мы торопимся»393. В. Молотов поймал немецкого коллегу на этой тактике и принял неторопливый темп переговоров. Это вполне соответствовало советским интересам. Но для немцев промедление было смерти подобно, потому что ситуация вокруг Данцига накалялась с каждым днем. 29 июля 1939 г. вольный город Данциг направил Польше ноту протеста против применения грубой силы в некоторых случаях польскими таможенниками. Ю. Бек потребовал у правительства Данцига забрать протест, в противном случае грозил закрыть ввоз в вольный город импорт всей продукции. Президент сената Данцига Г. Грейзер по требованию Гитлера подчинился ультиматуму. Польское правительство в вопросе о Данциге и «коридоре» не только не шло на уступки, но сознательно нагнетало обстановку, будучи излишне уверенным в собственных военных силах и помощи Англии с Францией. Ю. Бек заявил: «Польша предпочитает Данциг миру» . 6 августа польский маршал Э. Рыдз-Смиглы произнес в Кракове большую речь. Он заверил, что Польша готова отвечать за все последствия в споре вокруг Данцига. 14 августа польские власти начали массовые аресты немцев в Верхней Силезии. Панический страх охватил всех немцев, пока еще проживающих в Польше»394 — так писал об этих событиях О. Райле. августа Германия предупредила Польшу, что дальнейшее ее вмешательство в дела Данцига приведет к ухудшению германо-польских отношений. Со своей стороны Польша заявила, что отвергает любое вмешательство Германии в польско-данцигские отношения и будет в дальнейшем расценивать его как акт агрессии395. Учитывая, что в это же время шли активные англо-германские зондажи на предмет достижения всеобъемлющего соглашения, вполне понятно, что события в Данциге лишь подтолкнули Берлин к игре мускулами и вызвали неудовольствие Лондона и Парижа, с которыми Варшава и не подумала проконсультироваться396.
Из всего выше сказанного становится очевидным, что кризис в германо-польских отношениях конечно был на руку СССР, поскольку разбивал возможную коалицию враждебных ему государств. Советский Союз получил возможность выбора дальнейшего политического вектора развития. Тем не менее, не подлежит сомнению, что наиболее приемлемым вариантом для И. Сталина даже в марте-июле 1939 г. был договор с западными демократиями против возможной агрессии Германии, а не наоборот.