Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Каролингские авторы и их сочинения 56
1.1. Эпоха Карла Великого: Павел Диакон, анналистика и наследие Алкуина 57
1.2. Эпоха Людовика Благочестивого: труды Тегана и Астронома 70
1.3. «Истории» Нитхарда и анналистика 76
1.4. Литература 840-890-х годов: поэма, зерцало, «деяния» 83
Глава 2. Докаролингские представления о власти 96
2.1. Христианский элемент концепции власти раннего Средневековья 97
2.2. Германское начало раннесредневековой монархии 147
2.3. Перспективы рецепции римского образа власти 165
2.4. Выводы 173
Глава 3. Рождение образа власти эпохи Каролингов (конец VIII – начало IX веков) 175
3.1. Исторические условия 176
3.2. Возникновение христианнейшей династии: «Деяния мецских епископов» Павла Диакона 183
3.3. На пути к идее христианской империи 194
3.4. Идея христианской империи: наследие Алкуина 216
3.5. Императорская власть в представлении Карла Великого 248
3.6. Образ франкского монарха в церемониале 259
3.7. Выводы 264
Глава 4. Триумф христианского элемента: образ монарха в правление Людовика Благочестивого (814-840 гг.) 267
4.1. Новые вызовы для правящего дома и новые тенденции в каролингской литературе 268
4.2. Образ монарха в сочинениях Тегана и Астронома 290
4.3. Выводы 305
Глава 5. Трансформация образа власти в период распада Франкской империи (840-887 гг.) 308
5.1. Смена приёмов конструирования 311
5.2. Противостояние Карла Лысого и Лотаря в «Историях» Нитхарда 334
5.3. Образ правителя в каролингской анналистике 870-880-х годов 362
5.4. Выводы 386
Глава 6. Проблема германского элемента 396
6.1. «Аахенская» идея империи 398
6.2. Германская ипостась власти в каролингской литературе 408
6.3. В поисках франкского предания: «Деяния Карла Великого» Ноткера Заики как альтернатива хаосу эпохи 420
6.4. Судьба каролингских представлений о власти в конце IX-X веках 436
6.5. Выводы 448
Заключение 450
Список сокращений 468
Источники 468
Литература 475
- «Истории» Нитхарда и анналистика
- Перспективы рецепции римского образа власти
- Императорская власть в представлении Карла Великого
- Германская ипостась власти в каролингской литературе
«Истории» Нитхарда и анналистика
Во второй половине XIX века на волне создания единого Немецкого государства и подъёма националистических настроений, интерес к каролингской монархии и проблеме власти значительно усилился. Именно в этом русле была написана работа Георга Вайтца (1813-1886 гг.) «История немецкого государства». Изучая каролингский период, Г. Вайтц уделил основное внимания идеям единой империи, сильной монархической власти; несомненной заслугой немецкого историка стала постановка вопроса о взаимодействии в структуре каролингской власти, государства и права римских и германских элементов46. Продолжал традиции немецкой академической школы права берлинский исследователь Хайрих Бруннер (1840-1915 гг.) в книге «История немецкого права» выделив в истории немецкой монархии «франкский период», во время которого власть столкнулась с проблемой кодификации права различных германских племён47. Общей чертой всех этих трудов стало обусловленное «этатистским духом» немецкой историографии стремление поместить франкскую монархию у истоков немецкого государства.
Своеобразным итогом предвоенного периода существования немецкой школы права стала фундаментальная работа Георга фон Белова (1858-1927 гг.) «Немецкое государство в Средние века», вышедшая в 1914 году. В ней ведущий историк права первой четверти XX века тщательно проработал концепцию истоков распада империи Карла Великого: по мнению Г. Фон Белова, причиной её крушения было естественное противоречие между централизованной монархией Каролингов и стремящейся к сепаратизму земельной аристократией48. Однако Г. фон Белов, более интересуясь соотношением королевской власти и территориально 19 правовых структур раннефеодальной эпохи, оценивал каролингскую империю более критически, чем его предшественники: как структуру, неспособную устоять перед естественным развитием политико-правовых отношений того времени49.
Позитивную роль империи Каролингов видел Вильгельма фон Гизебрехта (1814-1889 гг.). Им были достигнуты первые серьёзные успехи в освещении политической деятельности каролингских монархов. Вместе с тем, в работе «Карл Великий» В. фон Гизебрехтом был поднят вопрос о неизбежности распада Франкской империи в связи с противоречием между единой монархией Каролингов и частными устремлениями местных сеньоров50.
Особняком стояли исследования по экономической истории Каролингов, очень часто затрагивающие вопросы, связанные с властью. Так, один из отцов основателей марксистской исторической методологии Фридрих Энгельс (1820-1895 гг.) в работе «Франкский период» поднял вопрос зависимости политики королей из династии Меровингов и Каролингов от развития экономики и, в частности, феодального землевладения. По мысли Ф. Энгельса, сила и успех королевской власти базировались на земельных пожалованиях феодалам, которые, нуждаясь в земле, поддерживали династию. Когда же земельный фонд иссякал, крупные феодалы способствовали смене династии, что и произошло в 751 году51. Экономические отношения как решающий фактор в определении политики династии рассматривались Альфонсом Допшем (1868-1953 гг.) в его труде «Экономическое развитие в эпоху Каролингов» (1914 г.). Однако если Ф. Энгельс считал хозяйство этого периода раннефеодальным и натуральным по своей природе, то А. Допш выдвинул тезис о товарном характере каролингской экономики52.
Нельзя не отметить, что в конце XIX века в немецкой исторической науке существовала тяга не только специализированным исследованиям по истории государства, права и экономике, но и к написанию общих трудов, главным из которых явился трёхтомник Карла Лампрехта (1865-1915 гг.) «История германского народа». В первой книге, включавшей рассмотрение каролингского этапа немецкой истории, автор проследил эволюцию франкских социальных и политических институтов53. В сфере изучения монархии в каролингский период основной акцент К. Лампрехта был сделан на то, что система власти, имевшая место в середине VIII – IX веков, была создана в Галлии и Германии именно династией Каролингов; в эту систему уже входили отношения между королём и его прямыми вассалами, которые затем и привели к распаду Франкской империи. Также К. Лампрехт попытался рассмотреть образ власти Карла Великого в контексте немецкой истории. Для него Карл – тот государь, который связал светские и духовные интересы в такое прочное единство, что разорвано оно было только в течение длительно борьбы, начавшейся при Григории VII и закончившейся при Лютере. Отождествляя монархию Карла Великого и собственные представления этого монарха о своей власти, К. Лампрехт утверждал, что держава Карла после коронации 800 года принимает характер «церковного государства», основанного, по мнению историка, на идеях, высказанных в книге Августина «О граде Божьем», которые Карл переработал, приспосабливая к реалиям своей эпохи
Перспективы рецепции римского образа власти
Однако вера в Спасителя Иисуса Христа – важнее закона, поскольку христианин оправдывается перед Богом именно этой верой (Рим. 5:1), закон же властен над человеком только при жизни, после смерти же христианин будет отчитываться перед Господом за свою веру, а не за исполнение земного закона там, где он уже не властен – на Небесах (Рим. 7:1-3).
Какое же отношение у христианина должно быть к власти, закон устанавливающей, к поставленному над верующим правителю? Павел однозначно отвечает на этот вопрос: всякая душа должна быть покорна высшим властям, «ибо нет власти не от Бога». Существующие власти (а значит, и власть римского императора) установлены Господом, поэтому противящийся власти противится Самому Богу и навлекает тем самым на себя Его осуждение (Рим. 13:1-2). Напротив, делающий добро получает похвалу от власти, «ибо начальник – Божий слуга» (Рим. 13:3-4). Совершающий злые дела должен бояться светской власти, поскольку в руках её – меч, карающий злодеев (Рим. 13:4). При этом повиноваться власти надо не из страха, но по совести (Рим. 13:5).
Реальность Римской империи I-III веков н.э. эры стала суровым испытанием как и для христианства в целом, так и для христианской концепции покорности высшей светской власти: языческие императоры без тени сомнения отправляли преданных вере Христовой людей на растерзание диким зверям к восторгу невежественной толпы. Рождались вереницы святых мучеников христианской церкви, явившие пример кротости и смирения перед всесилием власти кесаря. Концепция апостола Павла оказалось чрезвычайно живучей, и вскоре ей суждено было приобрести совсем иное звучание. Пока же, находясь в условиях пассивной идеологической оппозиции Римскому государству, церковные авторы лишь изредка высказывались по вопросам власти: одного из них – Мефодия Олимпийского (ок. 260 – 312 гг.), богослова из Ликии320 – можно считать человеком, начавшим воссоздание христианской концепции власти в трудных реалиях языческой Империи: в сочинениях «Слово на неделю Ваий» и «Слово о Симеоне и Анне» Мефодий говорит об обязанностях земных царей, облачённых в «блестящие порфиры и светлые диадемы», возносить хвалу Господу и быть богобоязненными. Свои тезисы Мефодий подкрепляет, в том числе, ссылками на книги царств321. год стал годом одного из самых значимых событий в мировой истории: Медиоланский эдикт, принятый императором Константином I (306-337) сделал христианство легальным вероисповеданием, равным по статусу другим культам Империи. За год до этого принявший христианство в качестве личной веры Константин в 325 году стал инициатором определения и закрепления догматов христианства – созвал в Никее Первый Вселенский собор христианской церкви, на котором председательствовал лично322. С этого момента согласно христианской концепции власти начинается становление христианской монархии как воплощения этой концепции: впервые со времён иудейских царей библейская потестарная парадигма возвращается в плоскость реальности и практики. Это выразилось, прежде всего, в появлении нового жанра литературы – «церковной истории» («historia ecclesiastica»), подлинной истории, приходящей на смену историческим трудам, создаваемым язычниками. Являясь пионером нового жанра, епископ Кесарии Евсевий Памфил (265-340 гг.), автор «Церковной истории», «Приготовления к Евангелию», «Доказательства в пользу Евангелия»323 явился одновременно и автором новой концепции власти, которую греческий писатель воплотил в образе своего господина – императора Константина. Данную концепцию можно охарактеризовать как идею христианской империи, создателем которой и выступил благочестивый император первой четверти IV века. Именно тогда христианская идея власти и политическая реальность Римской империи наконец совпали: эпоха Константина и Евсевия – время, когда христианский властный концепт впервые получил практическое воплощение в христианском государстве, становление которого Евсевий описывает в своём панегирическом сочинении «Vita Constantini» (в русской историографической традиции традиции, пользующейся переводом с греческого - «О жизни блаженного василевса Константина»)324.
Императорская власть в представлении Карла Великого
Как поясняют многочисленные пересказы этих событий известными историками619, майордом Пипин Короткий и папа Захарий I крайне нуждались друг в друге: первому, фактическому хозяину Франкского королевства, был необходим королевский титул. Папе же нужна была защита от лангобардского короля, стремившегося поставить понтифика под свой контроль. Поэтому Пипин, поняв благоприятность ситуации, отправил папе послание, в котором просил ответить на вопрос: правильно ли, когда королевским титулом обладает тот, у кого нет реальной власти. Речь шла о безвластном, по мнению дошедших до нас хроник, Меровинге Хильдерике III. Разумеется, папа, теснимый лангобардами, положительно ответил на вопрос майордома, фактически санкционировав этим смещение Хильдерика с трона. После того как Пипин при поддержке вассалов и, вероятно, перешедшего на его сторону двора, заточил Хильдерика в монастырь, предварительно лишив его атрибута сакральности франкских королей – длинных волос, начинается период теснейшего сотрудничества новоиспечённого франкского короля и римского папы: Пипин разбивает лангобардов, затем, в 756 году, дарит уже новому папе Стефану II значительные территории вокруг Рима, в том числе отторгая земли у Византии (Равеннский экзархат). Ещё до этого, Стефан II помазывает на царство двух сыновей Пипина Карла и Карломана. Анналистика эпохи Карла
Reich. Mnchen, 2014. S. 20-37. Восходят эти утверждения к сообщению Эйнхарда о нищете Меровингов и земельных богатствах и именитости майордомов-Каролингов. См.: Einhardi Vita Karoli Magni / Post G..H. Pertz recensuit G. Waitz. Ed. VI. Curavit O. Holder-Egger // MGH. Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum separatim editi. S. 3-4. 619 Уже историк «третьего сословия» Ф. Гизо обосновывал союз пап с «австразийскими франками» взаимной выгодой сторон, подробно описывая все перипетии этого альянса. Гизо Ф. История цивилизации во Франции. Т. 2. С. 72-78. Среди современных историков эту тему наиболее полно развил В. Ульманн, настаивая на ведущей роли папства в установлении союза. См.: Ullmann W. History of Political Thought: The Middle Ages. P.; Ullmann W. The Growth of Papal Government in the Middle Ages: A Study in the Ideological Relation of Clerical to Lay Power. P. 52-74.
Великого, о чём будет подробно рассказано в следующем параграфе, описывала эти события так, будто Пипин с первых же лет правления в качестве короля искренне проникся своей особой ролью защитника Святой Римской церкви, поэтому его сын Карл смиренно и талантливо продолжил дело отца. Эта позиция «перекочевала» в труды крупнейших католических историков церкви, А. Хаука и Й. Лортца, которые подчёркивали естественность союза франков и Рима, чем в немалой степени способствовали теологические разногласия с Византией (на почве иконоборчества) и успешная деятельность уполномоченного Римом «апостола Германии» Винфрида Бонифация по распространения христианства среди германских племён620. Эту позицию, в целом, переняли и французские историки последнего времени, сделав, однако, акцент на стремлении папы заручится помощью могущественного светского покровителя, который бы смог защищать интересы суверена патримония святого Петра621.
Не так давно В. Ульманн высказал точку зрения, что варвар Пипин, скорее всего, плохо представлял, что от него хочет папа римский, и всего лишь решал текущие политические задачи622. В представлениях Пипина, о чьей грамотности нам мало, что известно, и чей род предпочитал решать политические задачи исключительно силой, вряд ли могло свободно ужиться геласианское учение о «двух мечах» и, даже, идея христианской империи Константина623.
Тем не менее, главное значение союза франкского короля и церкви заключалось в обретении Пипином сакральности, священного христианского ореола. Помазанный благочестивым Винфридом Бонифацием, Пипин стал помазанником Божьим, а вслед за ним – весь род Каролингов. Этим сакральным актом, как и союзом с папой, «официально» стиралась германская сущность Каролингов, их варварский furor, и создавалась почва для расцвета на франкской почве христианской концепции власти. Эту почву усердно «удобрили» и более поздние события: борьба за «чистоту» католичества с иконоборческой Византией, очищение от проникавшей из Испании ереси адоптианства и, наконец, обретение титула римского императора, сделавшего Карла не просто христолюбивым государем, но и преемником Константина Великого, что было усердно приправлено фабрикацией в те годы «Константинова дара», буквально поделившего мир между императором и папой скорее в пользу последнего, чем первого.
Второй чертой этого периода были защита и расширение территории Франкской державы. Это была как защита территории Галлии и прирейнских земель от возможного отпадения и притязаний опасных соседей (Лангобардского королевства, Баварского герцогства, Аварского каганата), так и присоединение новых, германских по своему этническому происхождению, племён к Франкскому королевству. Тесный союз с папой не только облегчал Пипину и Карлу эти задачи (все их внешнеполитические враги немедленно объявлялись врагами церкви, а, значит, и христианской веры), но и придавал завоевания франкских королей характер военного паломничества во имя веры, объявлял их походы священными воинами за утверждение христианства в областях, ещё скованных тьмой язычества. Христианская экспансия франкских государей, таким образом, предрасполагала к тому, что образцовый монарх их времени должен был предстать борцом за веру с мечом в руках.
Германская ипостась власти в каролингской литературе
С целью охарактеризовать Карла не просто как второго Давида, но Давида, нового, христианского, Алкуин не жалеет красивых слов: «И не я один, последний и ничтожный раб нашего спасителя, должен радоваться преуспеянию и превознесению вашей светлейшей власти; вся святая церковь в единодушном порыве должна будет воздать хвалу всемогущему Господу Богу, который в своем милосердии послал нам столь благочестивого, 809 В частности, в письме №217 Алкуин обращается к старшему сыну Карла Великого следующим образом: «Мужу выдающемуся и за все почести долженствующему быть именуемым (omni honore nominandum) королём Карлом Юным и прославленным» (viro inlustri et omni honore nominando Carlo regi Iuveni). Ibid. Ep. 217. S. 360. Очевидно, что в данной инскрипции Алкуин делал смысловое ударение на слова «король Карл», а отнюдь не на «Карл Юный», сравнивая, таким образом, сына с отцом. мудрого и разумного правителя и защитника в эти последние времена мира и при тех опасностях, которые угрожают христианскому народу; ты исправляешь злых, поддерживаешь справедливых, превозносишь святость, распространяешь с радостью имя Всевышнего Господа Бога по всем концам мира и зажигаешь свет католической веры в последних пределах вселенной. Вот, о сладчайший Давид, твоя слава и награда на день Страшного суда и на вечное пребывание со святыми: ты заботливо старался исправить народ, вверенный Богом вашему величеству, вывести на свет истинной веры те души, которые оставались долгое время ослепленными во мраке невежества »813.
В этом невероятно патетическом пассаже Алкуин отразил основы основ концепции христианской империи и власти христианского государя. В приведённом фрагменте Карл предстаёт, прежде всего, христианизатором, монархом, зажигающим свет католичества на территориях, прежде верных язычеству. Образ этот диктовался реальностью расширения христианской державы Каролингов, и не мог не культивироваться Алкуином, понимавшим, вслед за предшествовавшими писателями, христианизацию как основную миссию христианского государя.
Кроме этого Карл – истовый защитник церкви и опора справедливых – как и первые христианские императоры, начиная с Константина. Алкуин, прекрасно эрудированный мыслитель, не привносит ничего нового в образ 813 «Non solum ego ultimus servulus Salvatoris nostri, congaudere debeo prosperitati et exaltationi clarissimae potestatis vestrae: sed tota sancta Dei Ecclesia unanimo charitatis concentu gratias agere Domino Deo omnipotenti debebit, qui tam pium, prudentem et iustum, his novissimis mundi et periculosissimis temporibus populo Christiano perdonavit clementissimo munere rectorem atque defensorem: qui prava corrigere, et recta corroborare, et sancta sublimare omni intentione studeat, et nomen Domini Dei excelsi per multa terrarum spatia dilatare gaudeat, et catholicae fidei lumen in extremis mundi partibus incendere conetur. Haec est, o dulcissime David, gloria, laus et merces tua in iudicio diei magni, et in perpetuo sanctorum consortio; ut diligentissime populum, excellentiae vestrae a Deo commissum, corrigere studeas, et ignorantiae tenebris diu animas obcaecatas ad lumen verae fidei deducere coneris». Ibid. S. идеального христианского правителя, лишь иллюстрируя его современным ему примером франкского короля.
Интересен и восходящий к Евсевию и Августину мотив «исправления злых», то есть непосредственной ответственности монарха за то, чтобы действия подвластного ему народа соответствовали христианским нормам. С этой идее мы ещё встретимся ниже, когда ненадолго обратимся к законодательным памятником эпохи Карла.
По мысли Алкуина, франкский король не только способен на успешные действия в пользу христианства: со времён Евсевия Кесарийского, подобные деяния государя неотделимы от его личного благочестия. Этой норме соответствует и Карл, который, по утверждению автора письма, благочестив, мудр и разумен814. Рисуя образ идеального монарха, наделенного всеми новозаветными добродетелями, Алкуин называет Карла «сладчайшим Давидом», «превосходнейшим и всякой почести достойным королем»815. Таким образом, именно библейско-христианская составляющая, унаследованная ещё от ветхозаветных книг царств и преображённая в трудах христианских историков поздней Римской империи, является доминирующей в алкуиновской концепции власти. В ее контексте Карл предстает монархом, «исправляющим народ», «защитником» христиан, выводящим души ко Христу накануне Страшного суда816. Эсхатологические ожидания Алкуина очевидны: в письме он прямо говорит о «последних временах мира»817. Роль светского владыки как предстоятеля на Последнем Суде перед Богом за дела народа появилась ещё у Блаженного Августина, который описывал структуру земного града не иначе как в контексте приближающегося Апокалипсиса и грядущего вечного торжества града Божия. В этой связи стоит также упомянуть распространившееся во Франкии в VIII веке «Пророчество Псевдомефодия» (середина VII века), имевшее, вероятно, сирийское происхождение, согласно которому вскоре должен явиться могущественный император («король греков и римлян»), который отразит нашествие апокалиптических народов Гог и Магог, освободит Иерусалим, водворив Золотой век накануне явления Антихриста и последнего судилища818. В контексте этого пророчества очевидно, что воззрения Алкуина были примером распространенного в раннесредневековой Европе комплекса библейских представлений о власти.
Вверенному власти Карла народу остаётся только вести праведную, благочестивую жизнь наравне со своим государем; задача же монарха – способствовать этому. Для этого ему дана Богом фактически тотальная власть: используя её, он приведет христианский народ на Страшный суд. Какой державе, по мнению йоркского клирика и друга Карла, как ни христианнейшей Франкской монархии, быть той мировой империей, которая, таким образом, завершит мировую историю? Для этого во главе неё есть монарх, все силы отдающий делу торжеству христианства в каждой душе – так кратко можно охарактеризовать пафос Алкуина в этом и других письмах, адресованных Карлу Великому.
Тем не менее, недостаточно решённым остаётся вопрос об отношении Алкуина к статусу власти Карла и последовавшей в 800 году имперской коронации. Лишь один факт даёт нам письмо 796 года: Алкуин, обращаясь к Карлу, говорит о «вашей императорской власти» (imperialis regni vestri)819. Однако же imperialis regnum может быть не более чем обозначением высшей власти, т.е. самой успешной из трёх упомянутых Алкуином властных достоинств. Подобный риторический оборот отнюдь не означает, что для Алкуина Карл задолго до 800 года являлся императором. В.Г. Васильевский, например, объяснял раннее именование