Содержание к диссертации
Введение
Иоганн Георг в историографии
а) Барокко и пиетизм 67
б) Просвещение и перелом. Христиан Эрнст Вайссе 72
в) Историография ХІХв 73
г) Историография XX в 77
д) Иоганн Георг в немецкой несаксонской историографии 90
Предтечи: Веттины и Саксония во второй половине XVI в.
А) Династические структуры и династия в структуре имперских ландшафтов 94
б) Конфессионализацш династии и общества 108
в) Правление отца: опыт «второй Реформации» 118
г) Эпоха регентства 1591-1601 гг.: «вторая лютеранская Реформация»?.... 126
V. Государь и страна в общественной мысли конца XVI - начала XVII в.
A) Общие замечания 137
Б) Историко-генеалогические спекуляции 140
B) Иконография 157
Г) Государь в зеркале духовной литературы 167
Д) Государь в «княжеских зерцалах» 184
Формирование властителя
A) Педагогика: кризис гуманизма? 197
Б) Воспитание и образование. Проблема социализации 217
B) Влияние матери и опекунов 226
Принц стал государем
А) Наследник династических традиций 242
Б) В кругу семьи: нити преемственности и модель воспроизводства 265
Круг повседневности
А) Пространство: между Дрезденом, провинцией и Империей 276
Б) Пространство резиденции. Взаимодействие городского и дворцового ландшафта 288
Семья и двор
A) Семейные отношения: преемственность поколений 305
Б) Двор: историографическое введение 314
B) Внешние параметры: рост институтов? 324
Г) Как создать двор? Принц и его слуги в 1604-1606 гг 335
Д) Двор курфюрста: штаты и бюджет.
Е) Между репутацией и нуждой: «Реформация» 1615 г 356
Ж) Должности: зеркало перемен? 365
3) Элементы церемониала? 374
Придворное общество
A) Люди и должности. Линии преемственности иразрыва 391
Б) Благоволение власти: патронаж: и фаворитизм
как отражение семейных воззрений 402
B) Обратное влияние. Родственная и служебная клиентела. Тайный совет...419.
Г) Оракулы Евангелия: от Лейзера до Веллера 432
Дворянство курфюршества Саксонии
A) Численность и структура 452
Б) Структура ценностей и легитимация 481
B) Семейные ландшафты и пространство повседневности 495
Г) «Старые» роды. Графы, «господа», титулованное рыцарство и семьи «золотого квадрата» 518
Д) Межрегиональная флуктуация. «Иноземные» и «новые»роды 555
Под ударом войны
A) Семья и круг ближнего родства. Эрнестины 579
Б) Пространство и формы повседневности: традиция в борьбе с нуждой...586
B) Придворное общество: фавориты в тисках нужды 600
Г) Война и дворянство 621
Д) Средний эшелон и «иноземные» роды 632
Е) Возвращение мира - возвращение прошлого?
Последние годы жизни 657
Ж) Завещание 1652 г. и проблема уделов 672
Заключение 686
Список сокращений 699
Приложения 701
Библиография
А)Источники 756
Б)Литература 769
- Барокко и пиетизм
- Династические структуры и династия в структуре имперских ландшафтов
- Педагогика: кризис гуманизма?
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В современной исторической науке XVII в. занимает особое место. С ним связывают крупные общественные сдвиги, во многом определившие последующее развитие Запада. Социальная история немецких земель этого столетия лишь недавно стала предметом активных дискуссий немецких историков. Основательно подзабытой остается она в отечественной историографии. Долгое время структуры Старой Империи и прежде всего сословная элита находились на задворках исследовательских интересов, во многом - под влиянием господствовавших в XIX в. политико-государственных воззрений. Возросший интерес к носителям «территориальной власти», к различным группам высшего и низшего дворянства способствовал переоценке и старых представлений о Священной Римской Империи раннего нового времени. В ней сегодня немецкие историки все больше склонны видеть специфическую, весьма жизнеспособную социальную организацию, оказавшуюся в состоянии преодолеть острейшие кризисы XVI-XVH вв. Огромная заслуга в этих переоценках принадлежит историкам т.н. «ревизионистского» направления, сложившегося в западнонемецкой историографии во второй половине XX в.
Однако переосмысление старых, господствовавших со времен XIX в. концепций, ограничивалось в основном попытками «реабилитировать» дворянство в политических сферах. Исследования последних десятилетий констатировали устойчивое лидерство различных групп имперской знати в сословном обществе XVII в., но глубокий социальный анализ был вытеснен общими тезисами о влиянии т.н. «длительных нормативов» и «традиционных ценностей», под которыми подразумевают социокультурные основы сословного общества, ещё не утратившие своего значения в начале нового времени. Главное внимание было даровано политическим аспектам, структурам власти, учреждениям. Во многом подобный подход основывался на старых стереотипах, унаследованных от историографии XIX в. - с ее слабостью к государственно-политической истории.
Следствием выступало то, что при всем внимании к отдельным областям общественной жизни, будь то семейная стратегия, ленное право, патронаж, вассалитет, знать не стала объектом многопланового и всестороннего анализа. Между тем трудами историков-социологов, ранних современников «ревизионистов», прежде всего О. Бруннера, были
разработаны исключительно важные аспекты в изучении элиты не столько в субсистемном, социально-политическом или экономическом разрезе, сколько с учетом более широких социо-культурных основ. Предложенный О. Бруннером подход заключался в стремлении видеть внутреннее единство разнообразных форм повседневности человека сословного мира. Следствием стало появление категории т.н. «общего Дома» - „das ganze Haus», под которым понималось ойкосное начало общественного быта, мало нарушенное бегом столетий со времен античности и до индустриальной эры. Взгляды О. Бруннера, блестяще развернутые в цикле его поздних исследований, удостоились, однако, лишь самых общих, хотя и благосклонных отзывов в трудах «ревизионистов». На словах, разделяя основополагающие тезисы О. Бруннера, историки, как и прежде, сосредотачиваются преимущественно на политической сфере социального быта.
Казалось, определенные сдвиги можно было бы ожидать с появлением концепции конфессионализации немецкого общества в XVI-XVII вв., призванной учитывать все многообразие поведенческих моделей в эпоху религиозного раскола. Но и здесь в последние годы наметился скорее распад единой панорамы исследований на множество частностей, нежели плодотворный синтез. Разумеется, богатство ещё не изученных источниковых пластов побуждает историков к вынужденному сужению горизонта, к превалированию подчас сугубо региональных наблюдений. Однако за пределами внимания остаются весьма важные материи, особенно в свете общего поворота в сторону социальных изысканий, свойственного современной европейской историографии. До сих пор почти не изучен феномен собственно княжеских династий и династического сознания немецкой княжеской элиты в век религиозных потрясений, формы повседневной жизни знати и механизм воспроизводства сословных ценностей на протяжении нескольких поколений на уровне как отдельных владетельных массивов, так и нескольких регионов. Речь, разумеется, не идет об отдельных составляющих этой большой задачи: уже немало сделано в изучении «неформальных» институтов, как, например, ленного права, двора и придворной культуры, социальных статусов владетельных лиц. Но все ещё ощущается недостаток синтеза этих «неформальных» элементов в отношении отдельных династов и отдельных региональных групп знати. Беглые отсылки к хорошо известным постулатам историков-социологов, апробированным в области политических отношений, не могут восполнить многоплановых исследований. Необходимо тщательное и всестороннее изучение основополагающих элементов сословной организации — владетельных семейств - далеко не только в рамках столь привычной для немецкой историографии нового времени вопроса о путях развития «территориального государства» или имперской организации. Не менее
важно принять во внимание формы общественной жизни, которые едва ли соответствовали государственно-правовым или политическим категориям, созданным философией и правоведением XIX - начала XX вв. Перспективным в этой связи видится изучение традиционной элиты без нарочитой привязки к проблемам созидания государственности и институтов власти. Частные наблюдения последних лет позволяют рассчитывать на успех подобного рода исследований. Но речь идет все же лишь о подготовительных этюдах, не подменяющих собой всестороннего исследования человека сословного мира в XVII столетии, долгое время считавшемся «темным веком» немецкой истории (Ф. Пресс).
Вместе с тем открывается возможность выйти на более общие проблемы европейского общества раннего нового времени: в какой мере социальная организация элиты, её социо-культурные основы менялись под воздействием сильнейших потрясений (религиозный раскол, конфессионализация, Тридцатилетняя война), в какой мере можно говорить о существенных сдвигах в общественном развитии, о возникновении качественно иных механизмов и форм, открывавших принципиально новые перспективы? Были ли перемены настолько существенны, чтобы можно было говорить о разрыве с позднесредневековым сознанием и бытом, о возникновении новых реалий, связанных, в том числе, и с развитием первичных форм современного государства? Или же в данном случае немецкая модель побуждает к более скромным и осторожным суждениям?
Жизнь и эпоха курфюрста Саксонии Иоганна Георга I из династии Веттинов, равно как и дворянство курфюршества Саксонии в первой половине XVII в. до сих пор оставались слабоизученными даже в саксонском краеведении. Между тем отсутствие крупных социокультурных штудий резко контрастирует с обилием работ, изучающих роль дрезденских курфюрстов в системе внутриимперских отношений времен Реформации. Фрагментарные исследования последних лет не восполняют внушительных пробелов в воссоздании цельной картины социальной жизни саксонской элиты. В таких условиях частный региональный сюжет может рассматриваться исходной точкой более широких обобщений.
Предметом данного исследования стали социо-культурные аспекты организации династии Веттинов и дворянства курфюршества Саксонии времен правления курфюрста Иоганна Георга I (1585-1656), анализ источников, позволяющий реконструировать характерные черты общественного быта немецкой знати в эпоху религиозного раскола и Тридцатилетней войны.
Хронологические рамки охватывают конец XVI в. и первую половину XVII столетия. Помимо эпохи регентства Фридриха Вильгельма Альтенбургского (1591-1601), правления Христиана II (1601-1611) и
собственно Иоганна Георга I (1611-1656) предприняты также значительные обзоры времен первых альбертинских курфюрстов Саксонии, а также периода после окончания Тридцатилетней войны (Иоганн Георг II, 1656-1680).
Целью исследования является выявление социальных и духовных основ, механизмов социализации и форм общественной жизни курфюрстов из Дома Веттинов и дворянства курфюршества Саксонии в условиях конфессиональной эпохи. Диссертант стремился определить качественные перемены в общественной организации элиты на отрезке между концом XVI в. и окончанием Тридцатилетней войны. Работа также ставит целью не только восполнить очередное «белое пятно» в отечественной и немецкой историографии, но и внести коррективы в современные воззрения на место XVII в. в немецкой истории. Используется метод сравнительного' социологического и культурно-антропологического анализа.
Историография проблемы весьма ярко отражает общественные воззрения представителей немецкой исторической науки минувших столетий. Со времен Просвещения сочетание этатистского подхода с либеральными иллюзиями долгое время выступало характерной чертой немецкой историософии. Общественное благо, как считалось, могло торжествовать лишь под защитой сильного и единого для всех немцев государства. Следствием становился усиленный поиск государственности в прошлом, прежде всего на стыке средневековья и нового времени: с эпохой Реформации и Тридцатилетней войны немецкие историки связывали рождение форм современного для XIX в. государственного быта. Интерес к крупным политическим рубежам, к государственным структурам, учреждениям, к праву, наконец, к лидерам сословного общества, выступавших «новаторами» политического курса, доминировал на страницах исторических штудий.
Жертвой подобного рода воззрений стала прежде всего сама Старая
Империя, в которой видели лишь медленно умиравший со времен
Штауфенов «государственный» организм. Императоры времен Лютера и
Тридцатилетней войны, по мнению историков XIX в., не смогли
преодолеть религиозный и национальный раскол Германии, расширить
весьма узкий горизонт собственных религиозных интересов.
Одновременно большое значение приобретала прусско-лютеранская
трактовка исторического развития немецких земель, видевшая будущее
лишь в единении протестантского духа с бранденбурго-прусской
государственностью. Синтез политических и религиозных ориентиров
состоялся в трудах «малогерманской школы» - одновременно с
рождением Империи Гогенцоллернов. Приоритет отдавался главным
образом политическим лидерам, олицетворявшим силы
«государственного» будущего, владетельным князьям, защищавшим
новый мир, созданный Реформацией в борьбе с католицизмом и Домом Габсбургов. За рамками серьезных научных интересов оказался в первую очередь сам сословный мир Старой Империи, анализ социальных процессов и позиции различных групп в том числе, и знати. Социокультурные обобщения были причислены к маргиналиям научной деятельности, им не уделялось большого внимания.
Лишь катастрофа двух мировых войн и успехи исторической социологии в межвоенную эпоху обозначили новые контуры. В трудах О. Хинце, П. Кирна, Э. Канторовича впервые в центре серьезного внимания оказались проблемы высшего дворянства и не только в политическом контексте. Началось интенсивное изучение казавшихся прежде второстепенных сюжетов (двор, придворная культура, социальная история представительных учреждений). Но лишь с выходом в свет главных работ О. Бруннера в середине века был дан толчок к более глубокому переосмыслению прошлого. В ставших широко известными монографиях и статьях «Сельская жизнь дворянина и европейский дух» (1949) и «Общий Дом и «экономия» Старой Европы» (1956) О. Бруннер подвел итог своим воззрениям на специфику организации сословного мира1. Во многом его усилиями среди немецких историков утвердилось понятие «Старая Европа», подразумевавшее свойственный обществу доиндустриальной эры и лишенный субсистемных структур «ойкосный монизм». Не было «политики», «религии», «экономики» в виде автономных сфер общественного быта: все эти категории сливались в единое пространство «домашнего» мира, основанного на аграрном ландшафте и семейно-родственных отношениях. Сословное общество Старой Европы, прежде всего крестьянство и дворянство формировалось под воздействием «ойкосного» начала.
Отчасти под влиянием идей Бруннера с 60-х гг. наметилась переоценка Старой Империи, её своеобразная реабилитация в социальном аспекте. Важный толчок был задан исследовательскими усилиями П. Морава и Ф. Пресса, по инициативе которых с 1974 г. стал издаваться журнал «Исторических следований» - главный рупор «ревизионистского» крыла в западно-немецкой историографии, ставивший целью исследование элиты не столько в привычном политико-государственном разрезе, сколько в системе социальных отношений в рамках общеимперских структур. Ф. Пресс стал первопроходцем в области приложения «ревизионистских» подходов к проблемам имперского дворянства. Им была поставлена под сомнение к тому времени давно уже сложившаяся концепция кризиса дворянства XVII'в.: по мысли Ф. Пресса и его учеников, элите удалось
1 Вгаппег О. 1) Adeliges Landleben und europaisches Geist. Leben und Werk Wolf Helmgards von Hohberg 1612-1688. Salzburg, 1949 2) Das „ganze Haus" und die alteuropaische „ Okonomik" II Neue Wege der Soziaigeschichte. Vortrage und Aufsatze. Gottingen, 1956. S. 33-61.
вернуть утраченные в позднее средневековье позиции в общественной жизни. Но Ф. Пресс сосредоточил основное внимание все же на социально-политических аспектах: низшем дворянстве и князьях в системе имперских учреждений, в отношениях между короной и регионами. Призывая следовать постулатам Бруннера и изучать «неформальные» основы социальной жизни, тюбингенский историк предпочел заняться более широкой плоскостью - Империей как социально-политической системой.2
Взгляды имперских «ревизионистов» сближались с воззрениями современников Ф. Пресса из берлинской школы (Г. Острайх, С. Скалвейт), также реабилитировавших имперские институты в аспекте более широких общеевропейских процессов. Социальная составляющая этих процессов ставилась в центр внимания, но вновь преимущественно в политико-государственной сфере (концепция роста социальной дисциплины Г. Острайха).3 Возросшее внимание к «неформальным основам», например, к влиянию ленного права или системы патронажа не перерастало в последовательное и всестороннее изучение общественной жизни самой элиты.
С другой стороны, и концепция конфессионализации, разработанная в 70-80-е гг. ныне признанными корифеями немецкой исторической науки В. Райнхардом и X. Шиллингом, не смогла дать всецело исчерпывающую картину, причем не только по причине неизбежной «мозаичности» широко представленной панорамы, но и в виду традиционной верности политическим ориентирам. И новые протестантские вероисповедания, и реформированный католицизм историки изучают, главным образом, в области становления государственных структур. Конфессионализация видится мощным толчком к формированию властных учреждений в немецких землях.4
Вместе с тем возрастал и общий скепсис относительно употребления постулатов О. Бруннера. Одним из ярких выразителей
2 Укажем лишь на основные работы: Press V. 1) Kriege und Krisen. Deutschland 1600-
1715. Milnchen, 1991 2) Das Alte Reich. Ausgewahlte Aufsatze / Hrsg. von J. Kunisch.
Berlin, 1997 3) Adel im Alten Reich. Gesammelte Vortrage und Aufsatze / Hrsg. von F.
Brendle und A. Schindling. Tubingen, 1998.
3 Oestreich G. 1) Geist und Gestalt des modemen Staates. Ausgewahlte Aufsatze. Berlin,
1969 2) Strukturprobleme der frflhen Neuzeit. Ausgewahlte Aufsatze I Hrsg. von B.
Oestreich. Berlin, 1980.
4 Весьма обстоятельный обзор литературы до 1991: Schmidt Н. R. Konfessionalisierung
im 16. Jahrhundert. Milnchen, 1992; По отдельным религиозным направлениям: Die
reformierte Konfessionalisierung in Deutschland - Das Problem der „zweiten Reformation" /
Hrsg. von H. Schilling. Gtitersloh, 1986; Die lutherische Konfessionalisierung in Deutschland
/ Hrsg. von H.-C. Rublack. Gutersloh, 1992; Die katholische Konfessionalisierung I Hrsg.
von H. Schilling. Giitersloh, 1995; Конфессионализация в западной и восточной Европе в
раннее Новое время. Доклады российско-немецкой научной конференции 14-16 ноября
2000 г. / Под ред. А.Ю. Прокопьева. СПб., 2004.
критического настроя стал В. Шульце, подвергший атаке категорию «долгих структур» в трудах «ревизионистов». В цикле своих работ он усомнился в правомочности употребления самого понятия «сословное общество». В противовес идее незыблемости важнейших образующих сословного мира В, Шульце постоянно подчеркивал перемены, все более удалявшие общественную жизнь от образцов позднего средневековья -перемены, во многом предопределившие драматичные потрясения XVII в.5
Но одновременно стали раздаваться голоса, требовавшие более емкого охвата отдельных социальных институтов. Так, например, В. Вебер одним из первых отметил отсутствие интереса у историков к социальному феномену княжеских династий, проблемам «семейной стратегии» и поднял вопрос соотношения династии и государства в раннее новое время. Таким образом «ревизионисты» оказались под огнем критики с двух сторон: во-первых, по причине декларативной верности бруннеровским принципам, за которой скрывался интерес лишь к социально-политическим сферам, и, во-вторых, как раз за верность самим этим принципам, реально едва ли подтвержденных материалом самой истории XVI-XVII в.
Дискуссия явно выдавала концептуальные недостатки и нестыковки,
как школы Ф. Пресса, так и его оппонентов. Нельзя было сетовать на
малое число работ биографического жанра, появились и первые опыты
типологических и «генерационно-типологических» обобщений,
связывавшие группы династов с определенной эпохой. Но ракурс самих
исследований оставался тесно связанным с государственной историей. В
аспекте политического развития и проблемы «абсолютизма» С. Скалвейт
попытался дать обобщающий портрет властителя XVII в. Ф. Пресс,
предпринявший первый опыт широкого обобщения на примере
нескольких поколений южнонемецких князей, также использовал шкалу
социально-политических перемен (от «патриархальной
государственности» кануна Тридцатилетней войны к «абсолютизму» после
1648 г.). М. Рудерсдорф, создавая обобщенный профиль лютеранских
властителей второй половины XVI в. (курфюрсты Саксонии и
Бранденбурга, герцоги Вюртемберга), одним из первых широко
использовал парадигму конфессионализации для анализа своих героев.
Несомненно, важной представляется «реабилитация» в трудах этого
историка забытых «малогерманской» историографией князей времен
Аугсбургского мира и кануна Тридцатилетней войны. М. Рудерсдорф
оправдывает носителей власти неизбежным следствием
5 Schulze W. 1) Deutsche Geschichte im 16. Jahrhundert. Frankfurt am Main, 1987 2) Die standische Gesellschaft des 16./ 17 Jahrhunderts als Problem von Statik und Dynamik II Standische Gesellschaft und soziale Mobilitat I Hrsg. von W. Schulze. Miinchen, 1988.
Weber W. E. J. Dynastiesicherung und Staatsbildung. Die Entfaltung des fruhmodernen Ftirstenstaats II Der Filrst. Ideen und Wirklichkeiten in der europaischen Geschichte I Hrsg. von W. Weber. K61n, Weimar, Wien, 1998. S. 91-136.
конфессионализации. Положение вещей требовало не столько реформ, сколько стабильности и последовательного укрепления церковных и правительственных институтов: Империя после бурь Реформации нуждалась в отдыхе и созидательном труде. Но общий угол зрения на территориальных властителей как на политические фигуры остается неизменным, и мы можем говорить лишь о «политической» реабилитации.7 Сам Ф. Пресс, казалось бы, уделял больше места «неформальным» основам в своей типологии поколений: говорилось о разрыве прежних родственных связей между протестантским севером и католическим югом, о придворной, культуре и персональных наклонностях. Любопытно, как эти характеристики невольно побуждали самого автора к противоречивым заключениям, в частности касательно магистрального пути к «абсолютизму»: выяснялось, что после Тридцатилетней войны палитра территориально-государственного развития была слишком богатой, чтобы использовать модель «абсолютизма» без серьезных оговорок. И все же эти оговорки не мешали Ф. Прессу говорить в первую очередь о государственных приоритетах. Проблемы власти, сословий, представительных и правительственных институтов выступали своеобразным фоном для подобного рода обобщений.
Персоналии также содержали в основном государственно-политический угол зрения. При всем блестяще преподанном материале в биографиях Людвига IV Гессен-Марбургского (М. Рудерсдорф), Максимилиана Баварского (А. Крауз, Д. Альбрехт), Людвига и Христофора Вюртембергских (Ф. Брендле) речь не шла о последовательной рецепции бруннеровских постулатов и даже о проблемном видении исходных посылок (феномен династии, семьи, социализации, династической стратегии). Успешно доказывалась состоятельность самой имперской организации, подкрепленной стратегией региональных лидеров, никогда не ставивших под сомнение
7 Rudersdorf М. 1) Generation der lutherischen LandesvSter im Reich. Bausteine zu einer
Typologie der deutschen Reformationsfurslen II Die Territorien des Reichs im Zeitalter der
Reformation und Konfessionalisierung. Land und Konfession 1500-1650 / Hrsg. von A.
Schindling und W. Ziegier. Bd. 7. Milnster, 1997. S. 137-170 2) Die Reformation und ihre
Gewinner, Konfessionalisierung, Reich und Fiirstenstaat im 16. Jahrhundert II Europa in der
friihen Neuzeit. Festschrift fur G. Muhlpfort I Hrsg. von E. Donnert. Kflln, Weimar, Wien,
2002. S. 115-141. 3) Reformation und Staatsbildung. Die deutschen Fiirsten im
konfessionellen Wandlungsprozess des 16. Jahrhunderts II Конфессионализация в западной
и восточной Европе в раннее Новое время... С. 78-92
8 Kraus A. Maximilian I. Bayerns grofter Kurfurst. Koln, Graz, Wien, 1990; Rudersdorf M.
Ludwig IV Landgraf von Hessen- Marburg 1537-1604. Landesteilung und Luthertum in
Hessen. Mainz, 1991; Albrecht D. Maximilian I von Bayern. Gottingen, 1998; Brendle Fr.
Dynastie, Reich und Reformation. Die wurttembergischen Herzoge Ulrich und Christoph, die
Habsburger und Frankreich. Stuttgart, 1998.
общеимперские ценности. Но это не заменяло опыт гораздо более глубокого социо-культурного анализа безотносительно к политическим сферам. Например, высказанный и неоднократно повторенный Ф. Прессом тезис об изоляции протестантских и католических фракций элиты по признаку родства после 1555 г. так и не получил развернутого исследования.
И все же новые, пусть и робко заявленные, идеи находили отзвук на страницах обобщающих трудов. Помимо провозглашенного Ф. Прессом тезиса о тесной связи имперской организации с династическими структурами элиты (Империя — «несколько десятков породненных семейств»), портретные зарисовки все больше ставили под сомнение сами государственные ориентиры. X. Духхардт, в частности, выражал сомнение относительно синхронного «государственного» развития католических и протестантских княжеств: социо-культурный консерватизм протестантских династов исключал классический путь «абсолютизма» в подвластных землях. Если еще возможно говорить об «абсолютизме» на католическом юге в XVII в., то его следов почти не заметно на протестантском севере. Более того, протестантским государям были совершенно чужды идеи реформаторского подвижничества, липсианского «стоицизма»: лютеранская этика во многом исключала подобного рода тенденции. Но даже в католических лидерах начала XVII в. Максимилиане Баварском и Фердинанде II такие историки как А. Крауз — блестящий знаток немецкой культуры раннего нового времени - склонны видеть консервативные черты: перед читателями предстают прежде всего защитники традиционных ценностей.
Между тем воздействие традиций — в формах повседневности и в социальном укладе — заметно отмечается знатоками быта и литературы, стоящими в стороне от дискуссии вокруг «ревизионизма». Так, например, Р. Ленц, признанный ныне специалист по религиозной литературе XVII в., убедительно доказывает на материалах надгробных проповедей и феномен «общего Дома», и глубокую архаику, свойственную социальным отношениями в кругах элиты. Наконец, В. Вебер в ряде своих работ впервые попытался исследовать собственно феномен княжеских династий, связав его с идеями имперской публицистики XVII в. Биологическое воспроизводство и гарантирование наследственных прав выступало, по его мнению, вообще единственными целями семейной «политики».
Итоги развернувшихся дискуссий позволяют диссертанту констатировать проблематичность дальнейшего исследования элиты лишь в рамках государствообразующих процессов. Во-первых, за последние десятилетия и в основном усилиями «ревизионистов» была поставлена под сомнение категория «территориального государства» как нормативная данность немецких земель XVII в. - речь может идти лишь об очень разных моделях (Ф. Пресс). Кроме того, прежний взгляд на стадиальную
сменность форм - от «патриархального государства» к «абсолютизму» -уступает место асинхронии: «патриархальное государство» сосуществовало с «абсолютистским». Более того, выражается сомнение в наличии «абсолютистских форм» правления в протестантской половине Германии (X. Духхардт). Во-вторых, у сословной элиты обнаруживаются формы и структуры, не связанные лишь только с её властной ипостасью (В. Вебер). Постепенно выявляются «негосударственные», весьма традиционные основы её повседневности. Это обстоятельство побуждает пристальней рассмотреть весь спектр социо-культурной проблематики, связанный с княжескими Домами Империи раннего нового времени.
Дополнительным стимулом выступает и подчеркнутое невнимание к элите исследователей социальных микроструктур, группировавшихся вокруг М. Миттерауэра и Ю. Шлюмбома. Одним из главных тезисов этой группы можно полагать полное отрицание бруннеровской концепции «общего Дома», построенной, по мнению историков этого направления, лишь на риторике домохозяйственной литературы, обманчивых стереотипах из жизни знати и не подтвержденной повседневностью основной массы населения. Воззрения сторонников этой точки зрения, к которым в последние годы присоединяются последователи феминистского толка, очень хорошо отражают своего рода «либеральную» струю в немецкой историографии, призванную оправдать индивидуализацию современного общества: будущее, начиная с раннего нового времени, было за нуклеарной семьей. Но из-под пера историков микроструктур до сих пор так и не вышли крупные обобщающие исследования форм социальной жизни элиты и её подданных. В таких условиях открытым остается и вопрос, почему, собственно, мир Старой Империи выстоял под ударами тяжелейших кризисов, если общественные верхи давно разошлись с низами в основополагающих принципах своей организации, как утверждает школа М. Миттерауэра?
Между тем в исследованиях «ревизионистов» Империя уже давно предстает целостной системой, в основе которой лежала органичная взаимосвязь региональных структур. К сожалению, здесь следует констатировать если и неполное невнимание последователей двух направлений друг к другу, то, во всяком случае, вопиющее небрежение выводами коллег.
Казалось бы, большие успехи заметны на ниве изучения низшего дворянства отдельных земель. Интерес к широким социо-культурным обобщениям в этой области был также во многом спровоцирован «открытием» дворянской темы стараниями школы Ф. Пресса. Но дворянство регионов остается изученным далеко не в равной мере: дворянские ландшафты Австрии, Бранденбурга, Баварии и Гессена изучены гораздо глубже, нежели, например, Лаузица, Саксонии, Вюртемберга и балтийских герцогств. Причем в центре внимания - сфера
отношений с княжеской властью. Тезисы О. Бруннера о необходимости всестороннего исследования духовных и социальных основ словно повисают в воздухе: их повторяют в больших вводных статьях, в программных абрисах (Г. Оксле, В. Паравичини), но дело все ещё не доходит до крупных обобщений. Лишь на материале частных источников (дворянские завещания, акты семейных соглашений, дневники, мемуары, публицистика) делаются выводы, оправдывающие постулаты О. Бруннера и противоречащие известным тезисам знатоков микроструктур. Но речь идет именно о частных выводах, не обобщенных на уровне отдельных регионов.
Современное состояние исследований, таким образом, позволяет диссертанту обнаружить не только очевидные лакуны, но и выбрать собственный угол зрения: социо-культурное, всестороннее' изучение княжеской элиты и низшего дворянства безотносительно к субсистемным категориям, таким как «политика» или «экономика», долгое время выступавшими в виде неизменных образующих исторического процесса в трудах классической историографии. В центре внимания оказываются исходные звенья социального анализа - семья, дом, династия.
Отдельный историографический обзор, приведенный диссертантом, призван показать меняющуюся точку зрения на саксонского курфюрста Иоганна Георга І в немецкой историографии трех последних столетий. Особое внимание уделено переломному рубежу - эпохе Просвещения, когда были написаны труды К. Генриха и К. Э. Вайссе, оказавшие огромное влияние на последующую традицию. Под пером этих историков впервые в полной мере восторжествовал этатистский подход, отдававший приоритет национал-государственным ценностям, политическому прагматизму в духе общественного блага. Краеведческая критика следовала в унисон с менявшимися историософскими воззрениями, свойственными немецкой общественной мысли времен наполеоновских войн и крушения Старой Империи. Наметился разрыв с предшествовавшей версией, восходившей к барокко и Пиетизму и оправдывавшей саксонских властителей с позиций лютеранской сословно-религиозной этики. Следствием перемен стала критика и последующее забвение Веттинов времен Тридцатилетней войны, как не соответствовавших новым государственным идеям. Среди саксонских властителей минувших столетий предпочтение отдавалось лишь правителям, подходивших под мерки эпохи: в центре внимания оказывались «государственно-мыслящие» реформаторы, как, например, братья Мориц (1541-1553) и Август I (1553-1586) или же основатель польско-саксонской Унии Фридрих Август I (1694-1733). «Спящие курфюрсты» XVII в. были неспособны, по мнению историков XIX в., «подняться» до уровня понимания национальных задач и осуществить перестройку государственного организма (К.Ф. Беттигер, К. Пелиц, Ф. Любоятски, Т. Флате). Традиция эта, продолженная и в первой
половине XX в. (Р. Кечке, X. Кречмар, К. Блашке), стала менее выраженной лишь в связи с успехами «ревизионистского» направления. Собственно, уже Ф. Пресс касался политических аспектов реабилитации Иоганна Георга І в Тридцатилетней войне, но в гораздо более полном объеме пересмотр состоялся в диссертации Ф. Мюллера (1997 г.).9 Ее автор первым попытался на основании громадного блока источников объяснить специфику дрезденской дипломатии, исходя из исторически сложившихся приоритетов Саксонии как региона, соседствовавшего с наследственными землями Габсбургов. Однако так и не было предпринято комплексное социо-культурное исследование династии и саксонского дворянства в первой половине XVII в., хотя и нет недостатка в изучении частных фрагментов (очерки и статьи Й. Матцерада, В. Хельда, М. Шатковски, К. Келлер, У. Ширмера, Ф. Гезе).
Исходя из очерченной исследовательской конъюнктуры, диссертант обозначил следующие основные задачи работы:
-
Исследовать общественные воззрения на власть и династию Веттинов первой половины XVII в., возможные изменения при взгляде на статус и функции главы альбертинского Дома, равно как и на дворянство курфюршества Саксонии.
-
Исследовать социо-культурные основы династии Веттинов, её структуру, формы и механизм социализации представителей, династические интересы и способы их достижения в условиях конфессиональной эпохи.
-
Исследовать структуры дворянства курфюршества Саксонии, способы социализации и каналы взаимодействия и взаимовлияния династии и дворянства.
-
Попытаться, насколько возможно, определить круги «социальной близости» курфюрста (семья, двор, надворные учреждения) и вместе с тем - характер взаимодействия с региональной и имперской элитой.
-
Исследовать формы повседневной жизни дрезденского курфюрста в конфессиональную эпоху.
-
Исследовать воздействие Тридцатилетней войны на династию и дворянство курфюршества Саксонии.
Помимо категорий социальной истории О. Бруннера диссертант использовал аналитический метод историка П. Морава: выделение в Империи регионов, расположенных вблизи от наследственных земель императора, и расположенных на периферии. Хорошо известно, что П. Морав использовал этот принцип для выявления ресурсов королевской
4 МіШег F. Kursachsen und der Bohmische Aufstand 1618-1622. Mtaster, 1997.
власти в близких и дальних от наследственных земель императора регионах. Диссертант предлагает использовать схожий принцип, но для анализа социальных связей. В данном случае исходным ядром становится сама династия Веттинов. Анализ строится за счет выявления «ближних» и «дальних» кругов социальных связей правящего Дома. Он распадается на два уровня. С одной стороны исследуется линия: ближние и дальние родственники - породненные имперские династы - корона. С другой: правящая семья — ближний круг подданных (двор) — провинциальное дворянство — имперское несаксонское дворянство. Таким образом, оба исследуемых полюса — династия и дворянство - охватываются едиными рамками исследования, не отрывающими отдельно взятый регион от Империи в целом.
Поставленные задачи предопределяют и выбор источников.
Исследование общественной мысли ХУІГ в. при взгляде на статус и позиции Дома Веттинов и саксонского дворянства требовало привлечения разной по жанрам литературной продукции и памятников изобразительного искусства. Использованы многочисленные историко-генеалогические трактаты и религиозная литература из фондов Саксонской Земской Библиотеки (Дрезден), Российской Национальной Библиотеки (С.Петербург, далее: РНБ) и Библиотеки Российской Академии Наук (С.Петербург, далее: БРАН). Иконографический обзор основывался на живописных памятниках и книжной миниатюре из художественных собраний музеев Дрездена (Галерея Старых Мастеров), отчасти -Саксонской Земской Библиотеки. Источники, реконструирующие самосознание дворянских родов курфюршества, представлены текстами завещаний, биографиями и генеалогиями из фондов Дрезденского Государственного Архива, современной публицистикой, памятниками изобразительного искусства, а также внушительным собранием надгробных проповедей (Leichenpredigten) из Дрезденского государственного Архива, Саксонской Земской Библиотеки, РНБ и БРАН.
Изучение династических структур Дома Веттинов основывается на широком использовании материалов фондов Дрезденского Государственного Архива и архива породненного с Веттинами Вюртембергского Дома (Государственный Архив Штутгарта). Важнейшее значение имеют фонды Тайного Архива саксонских курфюрстов, содержащие помимо официальной корреспонденции, дела, освещающие подготовку и осуществление брачных партий, опекунство (в частности, над Эрнестинской родней в 1605 - 1613 гг.), а также обширные материалы по воспитанию и образованию наследников, позволяющие детально реконструировать социализацию в семье дрезденских курфюрстов. Здесь же были использованы фонды «копий» указанного архива, включающие переписку матери Иоганна Георга Софии и регента Фридриха Вильгельма Веймарского, самого Иоганна Георга и членов его семьи.
Исследование саксонских дворянских родов опиралось на несколько источниковых блоков. Генеалогический фонд Дрезденского Государственного Архива (Genealogica) содержит фамильную корреспонденцию и судебные акты, а также фонд надгробных проповедей, как уже говорилось, дающий обильный материал для реконструкции биографий и карьер отдельных персонажей. Использовалась и весьма богатая справочная литература по генеалогии саксонских родов из собрания РИБ и БРАН. Помимо нее привлечены рукописные генеалогии XVIII в. известного саксонского историка И. Линднера, приложенные к фамильным делам Дрезденского Архива. Другим важнейшим массивом стал фонд ленного двора курфюрстов Саксонии (Lehnhof Dresden), регистрировавший акты ленных жалований по отдельным сеньориям, что помогает осуществить реконструкцию поместных ландшафтов, а также семейную стратегию отдельных кланов. В свою очередь состояние поместного базиса, хозяйственные структуры и динамика развития отражены в отдельном фонде сеньорий (Herrschaften) Дрезденского архива.
«Ближний круг» курфюрста Саксонии, двор, надворные учреждения и придворное общество первой половины XVII в. исследованы по фондам гофмаршальской службы (Oberhofmarschallsamt) Дрезденского Архива. Он включает надворные регламенты, росписи надворных штатов, акты назначений, формулы присяги, а также регламенты и протоколы важнейших событий повседневности (свадьбы, крестины, погребения) как правительственных персон, так и членов придворного общества. Повседневная жизнь курфюрста и его семьи отражена в надворном журнале с записями с 1602 по 1656 гг. Привлечены также опубликованные регламенты двора в издании А. Керна, росписи придворных штатов, изданные И. Циршке и описание курфюршеской резиденции А. Века (1680).
Династия, двор и дворянство в военные годы Г1631 - 1645) изучены с привлечением разнообразных источников, дающих возможность составить целостное представление о влиянии войны на сословное общество. Одним из основных стал фонд «военных дел» Тайного Архива за указанные годы (Kriegs-Sachen). Он содержит преимущественно военную корреспонденцию курфюрста и военных чинов, ходатайства и прошения, а также переписку высокопоставленных придворных по самому широкому кругу вопросов. Помимо этого привлекались документы фонда гофмаршальского ведомства, фамильная корреспонденция Веттинов из собрания Тайного Архива и акты семейных архивов саксонского дворянства.
Подробная характеристика источников дана в соответствующих главах работы.
Научная новизна исследования заключается в том, что впервые в отечественной и немецкой историографии предпринят широкий социо-
культурный анализ элиты в землях курфюршества Саксонии в первой половине XVII в.; подвергнуты критическому разбору старые и новые направления в немецкой историографии в аспекте общество и власть; впервые предпринята попытка выявить типологическое сходство социальной организации княжеской династии и дворянства на примере немецкого княжества XVII в.; дан ответ на вопрос об изменениях общественного быта знати в эпоху конфессионализации (до конца Тридцатилетней войны); поднят вопрос о пересмотре традиционной хронологии немецкой истории раннего нового времени в связи с особенностями социального развития; использованы и уточнены категории социологии О. Бруннера в области изучения традиционной элиты.
Практическая значимость исследования выражается в возможности на основании достигнутых результатов расширить социокультурный анализ высшего дворянства Старой Империи за счет изучения других региональных моделей в целях создания цельной панорамы для конца XVI — первой половины XVII вв. Кроме того, привлеченные источники и данные из смежных областей (просопография) могут использоваться при написании монографий, пособий, при подготовке новых лекционных курсов и семинаров по проблемам сословного общества Старой Империи.
Апробация исследования. Диссертация была, обсуждена на заседании кафедры истории средних веков Санкт-Петербургского государственного университета. Основные положения и результаты работы были изложены в монографии, пособиях, статьях и публикациях автора (объемом более 50 п. л), в выступлениях с докладами на международных и российских конференциях, а также в докладах во время научных стажировок в Германии в 1993 и 1998-1999 гг. (университеты Тюбингена и Дрездена). По теме диссертации в 1996-2004 гг. были подготовлены и прочитаны курсы для студентов-медиевистов кафедры истории средних веков исторического факультета СПбГУ.
Структура исследования. Диссертация состоит из тринадцати разделов, включая введение и заключение, поделенных на подразделы, списка сокращений, использованных источников и литературы.
Барокко и пиетизм
Первые опыты портретных зарисовок саксонского курфюрста следует искать в середине XVII в. в изданных ещё при его жизни сочинениях. На первый взгляд мы обязаны найти рубеж, отделяющий источник от историографии -таковы хорошо известные законы исследовательской работы. Но ниже, разбирая многие из них уже в другой связи, мы увидим вызывающее родство с продукцией второй половины XVII в. В основном речь идет о панегириках эпохи барокко, основанных на абсолютной взаимосвязи духовных и светских ипостасей. Для нас это обстоятельство будет играть немаловажную роль в связи с последующим разговором о мировоззрении власти и общества.
Подавляющее большинство авторов принадлежало духовному кругу, близкому двору и консистории. Однако даже в этом ряду блистательных реплик приуроченных к дням рождения, именинам или крупных торжествам, выделяются настоящие шедевры, как, например, трактат пастора Матфея Лунгвиция, изданный в 1652 г. за четыре года до кончины курфюрста и озаглавленный как «Восхитительное саксонское благочестие». С точки зрения эмблематики и морфологии преподанного материала его по праву можно отнести к самым ярким прижизненным очеркам. Крупную группу текстов образуют и заупокойные персоналии, изданные в 1656-1657 гг. по случаю кончины нашего героя. Однако из всего обилия этого жанра мы выделим одну, на наш взгляд, самую характерную: знаменитую проповедь Якоба Веллера с обширной персоналией покойного государя.
Перед нами разворачивается трактация добродетелей, содержавших подчеркнуто триумфальный тенор. Но сами они облачены в формы привычного лютеранского патернализма, полней всего - во многом в силу специфики жанра - представленного у Веллера. Иоганн Георг черпал благодать свою, помимо взлелеянного с юных лет благочестия, в верности семейным традициям, нерасторжимых с Заветом. Перед нами возвышается грандиозный образ наделенного лучшими качествами библейского патриарха. Угол зрения - от веры и семьи к окружающему миру - ни на минуту не заставляет усомниться в ценностях «домашних» функций, охватывавших и мир подданных, и мир родни, и соседних династов и, наконец, имперского венценосца. Герой состоялся в единстве веры и дела, соединенного в Саксонском Доме, семье «близкой» (родня и многочисленное потомство) и в семье «большой» (соседи и Империя). Очевидно, что категории патернализма ставились во главу угла и выглядели, наряду со стойкостью в вере главными показателями триумфа.
В этом патриархально-религиозном ракурсе легко увидеть приоритеты лютеранской политологии, неизменно подчеркивавшей божественную природу имперской организации и, как следствие - долг перед вассалами короны всемерно защищать её. Притом и сама Империя - лишь часть большой семьи, в которой живет курфюрст Саксонии. Иоганн Георг явлен хранителем сакрально-институционной традиции. Он стойко противостоит врагам веры - и кальвинистам, и тирании «папистов», олицетворенной в Лиге и фельдмаршале Тилли, он неотступно следует завету Лютера и собственному долгу. Таковы плоды веры и верности75.
Подобного рода опция воспроизводилась и позже, преимущественно под пером университетских педагогов и литераторов (А. Бухнер) и духовенства, и нет нужды подробно комментировать типовые тексты.
Некоторые перемены стали ощущаться на рубеже столетий в начавшейся эре польско-саксонской Унии. Они проистекали из множества культурных потоков, все более преображавших духовный климат Германии. Общим фоном выступал находивший все больший отзвук зов пиетизма, обращенный к внутреннему миру и взывавший к обретению Христа в лабиринте собственной души. И хотя в самой Саксонии первоначальный опыт пиетизма окончился печально, изгнанием обеих его творцов Шпенера и Франка, однако местные обстоятельства готовили благоприятную почву к рецепции. Кроме того, все более отчетливые формы стал приобретать эрудитский подход к истории, прежде всего к краеведению, освобождавшийся от слишком тесных религиозных уз и облегченный созданием при Лейпцигском университете в 1699 г. первой кафедры по истории, овеянной славой знаменитого Иоганна Бурхарда Менке .
Но на духовные тенденции наслаивалась динамика больших событий. Одним из них стал переход дрезденских Веттинов в католицизм в 1697 г., глубоко травмировавший огромные массы лютеранского населения, академическую и духовную элиту. Вслед за ним обрушились напасти многолетней Северной войны, ставшей тяжким испытанием для общества и власти. Этим можно объяснить сосуществование двух главных потоков, побуждавших к усиленной рефлексии в область минувшего.
Династические структуры и династия в структуре имперских ландшафтов
Итак, на исходе XVI в. мир тревожных чувств, обостренных апокалипсических страхов проникал - подспудно или явно - в общественное сознание. И неизбежно он должен был ощущаться в покоях дрезденской резиденции. Рождение наследников престола в 1583 и 1585 гг. в очередной раз ставило проблему будущего - не только в плотском созидании наследия, а в духовном, гораздо более важном и определяющем.
Иоганн Георг был вторым в семье Христиана I и Софии Бранденбургской. Родился он 5 марта 1585 г. По обычаю времени на младенца был немедленно составлен гороскоп, что, отметим, всецело проистекало не только из обычая времени, но вполне согласовывалось с конфессиональным стандартом. Желание познать благоволение неба через звезды находило отзвук в провиденционализме, не только не растаявшем со времени позднего средневековья, но и, как мы видели, обостренном апокалипсическим настроем ортодоксов. Обычай этот едва ли находил широкую поддержку среди духовенства и, скорее сообразуясь с католической практикой, выступал в представлении строго религиозных деятелей вещью бесполезной: что суждено, того не миновать. Но страх перед будущим, эвентуально присутствующей в душах княжеской элиты, невольно побуждал к самоуспокоению: маленькому принцу напророчили долгую жизнь. При крещении его нарекли двойным именем в строгом соответствии с традицией Дома.
Имена всегда выступали зеркалом Промысла. Но в обстановке обостренного «психоза» конца времен они должны были особенно подчеркивать конфессиональную твердость Веттинов. Вполне можно предполагать, что их выбор в 1569 и 1583 гг. при рождении двух Христианов следовал под влиянием торжественного настроя на грядущее светопреставление. По свидетельству современников отец Иоганна Георга Христиан сам любил упражняться в трактациях своего имени. «Не кальвинистом и не флацианином, но христианином быть я хочу!» . Годы спустя «государю-христианину», т. е. Христиану II посвящал свое зерцало Иоганн Лорих219. В многократных вариациях имя курфюрста склонялось на страницах духовных проповедей. И тогда и позже Иоганну Георгу, как и старшему брату подносилось немало «символических гратуляций», обильно приправленных рассуждениями об именных достоинствах князя.
В них обнаруживалась комбинация как с династическими добродетелями, так с христианским Заветом. Совокупность родовых добродетелей и христианского подвига должно было предполагаться в словах «Иоганн Георг». Первое обязывало служить вере, подобно Иоанну Крестителю, второе - к тяжкому правительственному труду, к возделыванию поля, ради доброго правления и обретения потом небесного благополучия.
Неутомимый публицист, пастор Лаврентий Фауст живо откликнулся на радостное событие в курфюршеской семье. Его «Пожелание счастья» в стихотворной форме отражала всю указанную комбинацию и было щедро приправлено семейно-династическими ретроспекциями220.
Первые три года жизни Иоганна Георга прошли по обычаю времени в стенах резиденции. Тревоги и радости определялись не слишком большой динамикой жизни. Мальчишка рос, не вызывая больших опасений у родителей -в отличие от единоутробного первенца Христиана, вечного непоседы, набивавшего синяки и любившего покапризничать.
Женщины в первые годы выступали не только кормилицами, но и гофмейстершами юных принцев. Они принуждены были часто жаловаться на самоуправство челяди, и просили помощи у надворных чинов. Хаузмаршал вынужден был собственным вмешательством наводить «дисциплину». Корреспонденция с государем полна всевозможных и обычных для эпохи деталей, позволяющих собрать почти исчерпывающую информацию. Маленький Христиан как тогда, так и позже вызывал тревогу за свое здоровье. То шла носом кровь, то простуда или ушибы в забавах. Кристоф фон Лос сообщает нам трогательную историю, когда ребенок в поисках отца обыскал все уголки своей детской, и почтенному советнику стоило немало усилий успокоить наследника уговорами и обещанием скорой встречи221. Зато Иоганн Георг не давал поводов к излишним огорчениям: крепость телесная угадывалась в нем уже в далеком детстве.
В 1589 г. младенческое состояние подошло к концу. Отныне и на долгие двенадцать лет братья должны были знакомиться с правильным воспитанием. Началась решающая и самая ответственная фаза, побуждающая нас пристальней рассмотреть её в призме разобранных идей.
Нам представляется в высшей мере примечательным, что вплоть до начала XX в. проблеме образования княжеской элиты уделялось весьма скудное внимание: среди обилия больших и малых трудов по истории педагогики сыщется едва ли несколько, где бы пусть скромно, но все же говорилось о детских комнатах конфессиональной эпохи. Недавно мы уже коснулись причин этого подчас презрительно беглого взгляда: Вторая Империя нуждалось в ускоренном реформировании народной школы, глубоко продуманной университетской реформе, способной открыть дорогу в будущее всем сословиям одной великой нации. Реформация всегда выставлялась важнейшим рубежом в истории народного просвещения, и именно от неё отсчитывали рождение народного образования объединенной Германии. В созидание же новой поросли конфессиональных властителей видели мало общего с «магистральным» путем.
Педагогика: кризис гуманизма?
Между тем мы видим, как укоренение лютеранства в Саксонии консолидировало общественные силы. Дух единства веры, государя и его подданных торжествовал на рубеже столетий. Тревоги за будущее, эсхатологический настрой лишь усиливали, так сказать, осознанную необходимость единства. Более того, выше мы уже говорили, как под воздействием этой внутренней консолидации глубже ощущалось родовое единство Дома, идея извечного родства династии и «страны».
Можно смело предположить, что эти же мысли отразились в наставничестве наследников Христиана I. Нам очень повезло с точки зрения сохранности источников: как нигде, в землях Империи дрезденские архивы донесли до нас огромное собрание документов по воспитанию и образованию юных принцев.
Для начала ознакомимся с главными из них. На протяжении десяти лет четырежды составлялись руководящие указания: в 1594, 1595, 1596 и 1598 гг. Кроме того, первый наставник маленьких наследников магистр Себастьян Леонгард где-то ок. 1588 г. составил памятку (очевидно, курфюрсту), на что следовало бы обратить первоочередное внимание. Но примечательно, что все эти обширные документы за исключением двух последних озаглавленные как «Уложения» («Ordnungen») предполагали далеко не только и вообще не столько педагогическую материю, сколько организацию службы при юных принцах. Предписания касались всех ступеней двора «молодой власти» - от гофмейстера до камер-пажей. Слаженная организация призвана была обеспечить нормативную «институцию», но даже самые развернутые программы 1596 и 1598 гг. подчинялись более общим организационно-воспитательным постулатам. «Институция», т. е. воспитание уже по форме, по текстовому объему преобладала над «образованием» в смысле постижения отдельных дисциплин.
Чем объясняется частота «Уложений»? Естественно предположить первопричиной биологическое взросление, и в этом случае можно было бы говорить о восприятии детства в близком современности понимании: определенному возрасту - определенная программа. На первый взгляд дело обстояло именно так. Первый наставник Леонгард был назначен в 1588 г., когда старшие наследники уже достигли возраста правильного обучения. Сам он и его преемники - Элиас Райнхард и Зигмунд Реллинг, излагая свои соображения по поводу учебных дисциплин, придерживались базового принципа «развития Их Курфюршеских Светлостей в ингениуме», т. е. в разуме с возрастом. Возрастные особенности учитывались, в них отдавался ясный отчет. Другая причина также проистекала из педагогических корней: по мере смены наставников требовалась корректировка программ. Покинувший свой пост в 1592 г. Леонгард был заменен магистром Реллингом, которому пришлось немедленно отчитываться в успеваемости подопечных на момент вступления в должность, а позже - перед увольнением. Уложения 1595 и 1596 гг. в свою очередь инициировались при участии нового светила педагогики Реллинга, как и позже - знакомого нам Поликарпа Лейзера. Но далеко не только возраст и смена магистров становилась толчком к новым уставам.
Кончина отца в сентябре 1591 г. влекла кардинальные перемены по меркам сословного общества: менялся сам статус ближайших родственников. Мать стала вдовой, родной дед по матери курфюрст Иоганн Георг Бранденбургский - опекуном, дядя герцог Веймарский Вильгельм - и опекуном и администратором курфюршества Саксонского. Новые лица неизбежно становились причастными к делу воспитания будущих властителей. Статусный сдвиг вынуждал к пересмотру старой программы магистра Леонгарда. Но не менее значимой оказывалась религиозная проблема. Ревность Софии к чистоте веры на фоне возвращения ортодоксии влекла кадровые перемены. Магистр Леонгард, несмотря на публичные заверения в непричастности к «криптокальвинизму», вынужден был просить об отставке летом следующего года. Позже он оставил и Дрезден, хотя и получил причитающееся денежное вознаграждение. Можно полагать его судьбу одной из самых удачных: бывший библиотекарь курфюрста Христиана, обновивший княжеское книгохранилище «гуманистической» в реформатском смысле литературой, ещё несколько месяцев имел доступ в детские покои .