Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Начало Реформации
Шведское общество накануне реформации стр. 31
Густав Ваза и бюргерство накануне Реформации стр. 50
Шведская церковь до и накануне Реформации стр. 58
Начало проникновения реформационных идей в Швецию. Ханс Браск и борьба против Реформации . стр. 77
Глава 2. Вестеросский риксдаг стр. 86
Глава 3. Ранняя реформация и шведское общество
Начало Реформации и экономическая политика Густава Вазы стр. 114
Бюргерская редукция церковных земель в Швеции стр. 122
Собор в Эребру. Ранняя реформация и духовенство стр. 145
"Королевская реформация" и дальнейшая эволюция церкви стр. 154
Особенности антнреформационных выступлений в Швеции 1520-х - 1540-х гг. стр. 159
Реформация и шведский суд в 20-е - 40-е гг. XVI в. стр. 165
Начало Реформации в Финляндии стр. 177
Глава 4. Олаус Петри: программа реформатора Олаус Петри и Швеция. Социально-политические взгляды Олауса Петри стр. 184
Богословские диспуты ранней Реформации стр. 195
Учение Лютера в понимании Олауса. Олаус об оправдании верой. стр. 204
"Слово Божие" в понимании Олауса Петра стр. 209
Олаус Петрн и традиции средневековой проповеди стр. 213
Христианская церковь и проблема религиозной терпимости в "Шведской хронике" стр. 217
Заключение
Источники
Литература
- Шведское общество накануне реформации
- Начало проникновения реформационных идей в Швецию. Ханс Браск и борьба против Реформации
- Собор в Эребру. Ранняя реформация и духовенство
- Христианская церковь и проблема религиозной терпимости в "Шведской хронике"
Шведское общество накануне реформации
В начале XVI в. Швеция была сравнительно малонаселенной страной с крайне неравномерным распределением населения. Наиболее заселенными были районы вокруг озер Меларен и Хьельмарен и ряд районов южношведских провинций: Вестерйетланда, Эстерйетланда и, частично, Смоланда. Наиболее малонаселенной была периферия: территории, граничащие с Данией, области Нэрке и Вестманланд и северная провинция Норланд. В Финляндии заселенные районы практически ограничивались береговой зоной и районами крупнейших озер. Население составляло до 700.000 - 900.000 человек в метрополии и около 250.000 человек в Финляндии1. Подавляющее большинство жителей королевства были задействованы в аграрном секторе. Городское население насчитывало лишь около 5%. Крупнейшим городом был Стокгольм. На начало правления Густава Вазы его население составляло около 9 000 жителей, из них лишь около 300 полноправных бюргеров. Среди других городов выделялись торговые порты Кальмар, Седерчепинг, Нючепинг, Нюледесе (совр.Гетеборг), а также Або и Виборг в Финляндии. Важную роль в жизни страны играли также центры диоцезов - Упсала, Линчепинг, Скара, Стренгнес, Вестерос, Векше.
Главной особенностью социального строя Швеции было наличие класса свободных крестьян-бондов, в руках которых находилось 45% всей обрабатываемой земли. Бонды владели своими земельными участками на условии уплаты налога-скатта в пользу короны.
В собственности короны к началу правления Густава Вазы находилось лишь 6% обрабатываемой земли. 24,3% дворов составляла дворянская земля. Чуть более - 24,6% дворов принадлежало церкви. Земли короны, светских дворян-фрельсе и церкви обрабатывались зависимыми держателями-ландбу.
С конца ХШ в. в Швеции появилось деление на 2 сословия: фрэльсе и уфрэльсе. Фрэльсе - неподатное сословие - было освобождено от налогов и было обязано нести рыцарскую службу - обязательное условие владения поместьем (fralsegods). От налогов были освобождены как лично фрэльсманы, так и их земельные владения, за рядом исключений: дворянские и церковные держатели - ландбу должны были нести т.н. фудринг (повинность постоя-кормления как один из собираемых короной налогов) и платить экстраординарные подати.
Дворянство в целом было малочисленным: около 500 семей на начало правления Густава Вазы2. Владения неподатного сословия в основном сосредотачивались в традиционных районах: Упланд - окрестности Меларена, йетские земли, юго-западная Финляндия, Смоланд и Даларна.
Большая часть дворянской земли находилась в руках высшего дворянства -узкого круга аристократических семей, помимо поместий, державших в своих руках крупные, экономически и стратегически значимые лены. Из высшего эшелона светского дворянства - рыцарей и младших рыцарей (свенов) избирался государственный совет-риксрод, без "совета" и "согласия" которого король не имел права править страной и принимать сколько-либо важные политические решения3.
Аристократия отнюдь не была единой: экономические и политические интересы ее различных групп нередко сталкивались, между ними шла борьба за власть, контроль над страной и из-за ленов. В этой борьбе, начиная с середины XV в., один из противоборствующих лагерей аристократии делает ставку на выход Швеции из неравноправной для нее Кальмарской унии с Данией и Норвегией (1397 - 1523). Высшее дворянство разделилось на две партии: первая - продатская - сохраняла заинтересованность в сильном короле унии, находящемся "далеко" - в Копенгагене, т.е. не вмешивавшимся в их политику, идеалом другой партии - прошведской - была независимая Швеция во главе с правителем-шведом, представителем шведского дворянского рода4. В результате широкомасштабной антидатской агитации, проводимой "прошведской" партией, борьба против Дании вылилась в широкое движение за выход из Кальмарской унии, в котором участвовали все слои общества. Объективной предпосылкой этого была заинтересованность различных слоев населения в сильном национальном правителе. Бонды, горожане, горняки надеялись на значительное улучшение своего положения с приходом национального правителя, который, как они ожидали, отменит "несправедливые" налоги, не освященные древним обычаем и не утвержденные законами страны и не будет проводить невыгодную для Швеции политику, в частности, внешнюю. Традиционно претендовавшие на важную роль в политической жизни королевства бонды были удобным объектом дворянской антидатской пропаганды и убежденными носителями антидатской идеологии. Заинтересовано в национальном правителе было и мелкое дворянство, зачастую зависящее от "милости" правителя. На разных этапах борьбы антидатское движение поддерживало духовенство, однако его позиция, особенно церковной верхушки, как и позиция светской знати в целом не была однозначной: духовенство стремилось соблюсти свои интересы и интересы церкви как института, и во многом этим определялись его "прошведские" или "продатские" симпатии.
В значительной степени в достижении государственной независимости и усилении центральной власти были заинтересованы города, политическое и экономическое значение которых в жизни страны росло в течение позднего Средневековья. Борясь за свои политические свободы, экономические интересы на внутреннем и внешнем рынках, города были заинтересованы в контактах с центральной властью, сотрудничестве с ней, которое особенно усиливается при правителях второй половины XV - начала XVI вв., и в еще большей степени - при Густаве Вазе.
Общей предпосылкой складывания национального государства с достаточно высокой степенью централизации была экономическая интеграция страны, складывание внутреннего рынка, в котором участвовали все сословия. Этому процессу отвечала и определенная степень культурной и языковой интеграции, развитие общешведского самосознания - при всей стойкости регионально-областных различий.
Начало проникновения реформационных идей в Швецию. Ханс Браск и борьба против Реформации
Традиционное изображение начала Реформации в Швеции таково: поначалу (примерно до 1524 г.) король был противником Реформации, и даже издал запрет на ввоз, хранение и распространение книг Лютера. Однако в ходе сотрудничества с Лаврентиусом Андреэ и Олаусом Петри, осознав выгоды Реформации, король меняет курс. Этому способствует отсутствие компромисса с папским престолом. Уже в 1525 г. ориентация Густава Вазы на Реформацию очевидна.
Следует, однако, отметить, что лояльность Густава I римскому престолу даже в 1523 г. более чем сомнительна. В частности, пресловутого запрета на сочинения Лютера, похоже, издано не было. "Открытое письмо" к жителям Швеции, содержащее этот запрет, написано по-латыни; шведский перевод отсутствует: для Швеции того времени это равносильно абсурду.48 Скорее всего, "Открытое письмо" никогда не рассылалось по стране и не зачитывалось публично. В письме Хансу Браску 8 июля 1524 г. король заявляет о своем нежелании запрещать сочинения Лютера: "По поводу того, что вы пишете о книгах Лютера, что нам следует запретить их покупку и т.д., мы не знаем, как это можно сделать разумно, пока они не будут признаны негодными судом беспристрастных судей, а не его противников". Король указывает при этом, что несправедливо запрещать ввоз и распространение книг Лютера в условиях свободного ввоза и распространения антилютеранской литературы. Далее Густав Ваза развивает мысль о необходимости авторитетного разбирательства по поводу сочинений Лютера, а также заявляет, что следование учению Лютера не является обстоятельством, мешающим брать кого-либо под защиту (Браск ранее обвинил короля в покровительстве последователям Лютера). Содержащийся в "Регистратуре Густава Г текст королевского запрета является, таким образом, документом, составленным, так сказать, "на экспорт", для отведения обвинений в причастности к учению Лютера. Проект документа, как явствует из переписки Ханса Браска, был составлен Иоханнесом Магнусом (см. ниже).
Запрет на сочинения Лютера, на мой взгляд, не единственный документ, принятый для того, чтобы создать иллюзию лояльности Риму. Схожую роль, вероятно, играл и менее примечательный внешне документ - изданный Густавом Вазой формуляр охранного и рекомендательного письма для паломников в Компостеллу к мощам Св. Иакова. 0 В источниках нет свидетельств о том, что в это время готовилось какое-либо шведское паломничество в Испанию. В целом, число людей в Швеции, которые в принципе могли совершить такое путешествие, было крайне ограниченно. Но гробница Св.Иакова, будучи одной из главных католических святынь, имела определенное значение и конкретно для Швеции: туда совершила в свое время паломничество Св. Биргитта; там она получила одно из своих знаменитых "откровений". Утверждение королем формуляра охранного письма внешне демонстрировало его лояльность по отношению к католическим святыням и католической догматике - комплексу вопросов, связанных с учением о добрых делах и накоплении заслуг. В то же время, с реформистской точки зрения, в паломнических поездках как таковых не было ничего предосудительного: они могут способствовать христианскому просвещению, наставлению в вере и т.д.
Не менее декларативны, если не сказать фиктивны, были поиски компромисса с папским престолом. Конфликт с Римом был, во многом, продолжением конфликта Стена Стуре младшего и Густава Тролле. Репрессии Кристиана П, осуществленные с санкции тогдашнего архиепископа, дали Густаву Вазе и его противникам важный пропагандистский козырь. Густав Ваза, под предлогом того, что церковь потерпела огромный ущерб в результате злодеяний Кристиана П и Густава Тролле, считал необходимым "реформировать" церковь в стране. Слово "реформировать" (лат. reformare, шв. reformera) употреблялось как в значении, близком современному(провести преобразования), так и в значениях; восстановить (что-то разрушенное, пришедшее в упадок), перестроить, улучшить.
Густав Ваза, таким образом, как бы возлагал на поддержанных Римом Кристиана П и Густава Тролле ответственность за ущерб, принесенный церкви и ее бедственное положение. Но самым актуальным был вопрос о свободных епископских кафедрах. Два епископа были репрессированы Кристианом П, вакантным после бегства из 2 страны Густава Тролле оставался архиепископский престол в Упсале; еще два 2_ епископа умерли естественной смертью: таким образом незанятыми были четыре епископских кафедры из шести. В отсутствие утвержденных Римом епископов возникала проблема с коронацией Густава I. Эта проблема и составляла главный предмет переписки Густава I с Римом. В первом письм (август 1523 г., вскоре после коронации)(папеіпведский король уже говорит о необходимости "реформ", которые, как он надеется осуществит посланный в Швецию Иоханнес Магнус.51 Но несколько позже, начиная с октября 1523 г. король ведет себя в отношении Рима агрессивно. В ответ на отказ папы утвердить избранных шведскими капитулами новых епископов, он угрожает самостоятельно "реформировать" церковь (4 октября 1523 г.), и лично конфирмовать новоизбранных епископов "от имени единого высшего священника -Христа" (a solo et summo pontifice Christo) " Как показал С. Челлерстрем в специальном исследовании о Реформации, политика Густава Вазы была направлена не на конструктивное решение проблемы конфирмации епископов и коронации, а на эскалацию конфликта с Римом. Королю, по сути, хотелось, чтобы епископов утвердил он, а не папа.
С этим, в целом, был связан общий вопрос о кадрах шведской церкви. На протяжении всего своего правления Густав Ваза боролся за инициативу и контроль в области назначений не только высшего, но даже и приходского духовенства. Это стремление короля формировать клир по своему усмотрению нашло отражение, е частности, в Вестеросских ордонансах 1527 г.
Собственную кадровую политику Густав I начал проводить еще до своего избрания королем, весной-летом 1523 г. крупнейшим успехом Густава Вазы на этом этапе было проведение угодных ему выборов архидиакона упсальского кафедрального собора; упсальский капитул в целом пошел навстречу Густаву Вазе, введя, в частности, по его просьбе в свой состав королевского капеллана Юхана (Иоганна) Сассе.53 По-видимому, попыткой короля упрочить свою поддержку обусловлено привлечение им на высшие церковные должности т.н. "итальянских шведов" - Иоханнеса Магнуса, Педера Монссона, и некоторых других. Это были образованные шведы, длительное время находившиеся при папской курии, но сохранившие связь с родиной и пользовавшиеся в Швеции уважением. Густав I пытался, безусловно, использовать эти обстоятельства, также как и гуманистическую образованность и, так сказать, прогрессивность этих людей, осознание ими необходимости реформ. В Риме, очевидно, сознавали опасность этого, равно как и нацеленность Густава азы на конфликт. Поэтому папа занял непримиримую позицию, которая на первый взгляд крайне нелогична, но в действительности была отчасти оправданной, отчасти вынужденной: папа отказывается утвердить избранных шведских епископов, требует восстановления скомпрометировавшего себя Густава Тролле и верных Риму кандидатов в епископы, среди которых были иностранцы (что в Швеции воспринималось как неприемлемое требование). По-видимому, Адриан VI справедливо усмотрел в политике Густава I угрозу реформации: в этой ситуации папа делает ставку на то, что при предсказуемом обострении политического кризиса в Швеции местное духовенство поддержит Рим, а не короля.
Интересным источником о начале борьбы вокруг реформационных идей в Швеции является корреспонденция Ханса Браска. В 1523 г. - а этот год можно условно считать началом Реформации в Швеции, Браск повел интенсивную антиреформационную пропаганду.
Собор в Эребру. Ранняя реформация и духовенство
Относительно вопросов веры заключительный документ Вестеросского риксдага ( 1527 г.) - Вестеросский рецесс - постановлял, чтобы "отныне повсеместно Слово Божье чисто и ясно проповедовалось".
Можно ли считать постановление Вестеросского риксдага постановлением о реформе в области вероучения? "Старые" историки, в том числе, И. Андерссон, отвечали на этот вопрос положительно, считая данную формулировку введением лютеранской веры86. Однако в современной историографии утвердилось мнение, что в вопросах реформы культа постановление Вестеросского риксдага не было "введением" Реформации в области вероучения, а создавало известные предпосылки для последующей реформы культа.
Проповедь "Слова Божьего" - обычный лозунг реформаторов в Европе этого времени. Вопрос заключается в следующем: что конкретно подразумевается под этим в данной исторической ситуации. Носила ли резолюция о проповеди Слова Божьего характер общей формулировки, обеспечивающей идейное обоснование королевской Реформации и будущей реформы культа? Очевидно, что это было так. Но в то же время, была ли, со стороны духовенства, эта формулировка в той или иной степени программной, вкладывался ли в нее фактически какой-либо конкретный смысл? В данном разделе я попытаюсь частично ответить на этот вопрос.
Вестеросские Ордонансы включали в себя ряд статей, касающихся области культа как такового:
" Также в школах отныне должно изучаться Евангелие среди прочих занятий, ибо ведь это христианские школы."
Также епископы пусть никого не посвящают в священники, кроме тех, кто может проповедовать народу Слово Божье."87
Нетрудно, впрочем, заметить, что последний параграф примыкает по содержанию к "политическому" блоку вопросов. Понятно, что в случае с Вестеросскими Ордонансами мы имеем дело с законом, политическим документом. Вопрос в другом: можно ли "одинокую" статью об изучении Евангелия понимать как программную? А требование проповеди Слова Божьего - "растворилось" ли оно, подчинилось ли оно политическому смыслу статей, в которых оно содержится? Или же можно говорить, что и они, в духовном смысле, тоже были программными?
За текстом Вестеросских Ордонансов, как показал С.Челлерстрем, стоял Лаврентиус Андреэ. Он же был председателем церковного собора в Эребру в 1529 г. -первого, постановившего о нововведениях в области культа.
Как политический сценарий Вестеросского риксдага, так и текст Вестеросских ордонансов, испытали на себе влияние известных политических событий и законодательства в Дании - именно, Уложения Кристиана II и риксдага в Оденсе. И здесь двоякой могла быть роль Лаврентиуса Андреэ - как соавтора сценария и соавтора документа.
Текстологические совпадения ряда статей LandsloVa и ордонансов - в частности, совпадения соответствующих статей, предписывающих преподавание "Слова Божьего" в школах - выявлены Л.Вейбуллем, Остается сделать следующий очевидный шаг. Датский историк Оскар Андерсен в своей работе Overfor Kirkebudet показывает, что требование это, как и ряд других требований, в т.ч. проповеди Слова Божьего, в законодательстве Кристиана II были продиктованы т.н. "долютеровским гуманизмом", испытав на себе влияние т.н. "гуманистического", интеллектуального направления в Реформации (в совр. западной литературе - т.н. Bibelhumanismus). Это интересно по ряду соображений, в частности:
1) к рядам реформаторов "интеллектуального" направления некоторые авторы причисляют Олауса Петри - по сути, главного идеолога и лидера Реформации в Швеции этого времени.
2) Если проповедь Слова Божьего - некая конкретная программа, то она могла быть близка прогрессивному, образованному духовенству.
Последнее, безусловно, нисколько не противоречит тому доказанному факту, что формулировка "проповедь Слова Божьего" была тактически и стратегически выгодна как короне, так и реформаторам.
Итак, что же постановили участники собрания? В резолюции собора в Эребру можно выделить две четко выраженные части:
1) собственно постановление;
2) "разъяснительная" или "просветительская" часть, разъясняющая народу смысл духовных таинств88.
Начнем с первой части. Бросается в глаза, насколько эта часть близка постановлениям Вестеросского риксдага, и особенно - Вестеросским Ордонансам. При этом вводная статья содержит, по существу, подробно изложенное постановление о проповеди Слова Божьего.
" Мы... (далее следуют имена собравшихся - А.Щ.) ныне собрались и, держав совет во имя Святой Троицы в Эребру, объявляем, что поскольку мы знаем и признаем, что все мы по своей должности обязаны разъяснять, распространять и проповедовать Слово Божье, соглашаемся мы все и желаем так установить, что оно по всему королевству и во всех церквах, как кафедральных соборах так и других, чисто и немногословно проповедоваться должно; и будем мы, епископы, тщательно следить за нашими приходскими священниками, каждый в своей епархии, чтобы они это так делали, сами или через кого-либо другого, кто сведущ в Писании... и хотим постановить, что в каждом кафедральном соборе должно проводить по меньшей мере одну лекцию в день о Священном Писании, с хорошим и правильным разъяснением, которое не только те, кто в кафедральном соборе, но и равным образом те священники, которые в городе, могли бы посещать и наставления получать в Слове Божьем. То же самое должно иметь место во всех школах, чтобы там каждый день одна лекция была в Священном Писании, которую могли бы выбранные священники посещать, особенно если им до того никакие другие лекции до того не читались, и следует им поэтому давать (на то) поручения, чтобы у них на то было время и час.
Также мы, епископы, должны каждый в своих школах обеспечить, чтобы дьяконство не имело недостатка в книгах Нового Завета на латыни, и чтобы в городах назначались ученые мужи церковными священниками, к которым другие, несведущие, священники, которые в округе живут, могли бы обратиться, когда им требуется какое-либо наставление в Слове Божьем; к которым и он временами мог бы ездить и проповедовать в их собраниях.
Также в городах, в которых есть монастыри, следует в этих монастырях после полудня проповедовать так, чтобы не чинилось ущерба той проповеди, которая в городской церкви совершается до полудня. И пусть проповедники не обвиняют взаимно друг друга с кафедры, когда у них случится диспут, но лишь позволят друг другу высказать свою точку зрения и в чем они видят ошибку в проповеди друг друга, чтобы не сердить народ.
Христианская церковь и проблема религиозной терпимости в "Шведской хронике"
В "Шведской хронике" Олауса Петри очень важное место занимает проблема христианизации страны и средневековой церкви в целом. На мой взгляд, отношение к этим проблемам, выраженное в "Шведской хронике" во многом показательно и дополняет его портрет как реформатора.
Как справедливо отмечалось в исследовательской литературе, история представляется Олаусу Петри результатом постоянного божественного вмешательства. Но, возможно, как раз поэтому, история в его хронике - это и совокупность процессов, постоянная эволюция общества. Это и развитие языка, законов, городов, торговли, финансов, обычаев и обрядов. Это и эволюция и главного предмета Олауса Петри -политических режимов средневековой Швеции.
У изменений, однако, есть и обратная сторона: они подчеркивают то, что неизменно, то, что повторяется из века в век. Это и обуславливает, по мнению Олауса, целесообразность изучения прошлого, особенно его негативных явлений - войн, конфликтов, ибо они неизменно похожи: "мир всегда подобен самому себе". Уже на основании этого можно предположить, что отношение Олауса к средневековой церкви в целом может быть показательно и в плане его отношения к современным ему реалиям.
В различных местах "Шведской хроники" и особенно во введении, Олаус подчеркивает культурную и языковую близость народов германского мира, германские народы - немцы, англичане, датчане, шведы - восходят к единому общегерманскому народу, что подтверждается свидетельствами античных авторов о германцах и рядом других источников. На исконное родство этих народов указывает историческая общность языков, языческих культов, сходство традиционного административного деления ("сотни"). Олаус таким образом отвергает модную в Швеции XV - XVI вв. "гетицистскую" теорию, возводившую шведов - "гетов" - к готам, в свою очередь происходящим от скифов. Согласно этой теории, разделявшейся многими представителями интеллектуальной и политической элиты, древние готы - завоеватели Европы - были высшим народом, носителями высоких моральных качеств. Теория, служившая прославлению шведов, оказала влияние на политическую идеологию и, по-видимому, стимулировала интерес элиты (Олаус Магнус, Иоханнес Магнус, Педер Монссон, Ханс Браск, Густав Ваза) к национальным богатствам и экономике Швеции. Олаус Петри, однако, считал указанную теорию предвзятой, находил в ней много логических и хронологических несоответствий, по его мнению, шведы - просто одна из ветвей, на которые разделился некогда единый германский народ.
Общность германского мира, однако, сохраняется и после разделения на отдельные народы. В наибольшей степени она, безусловно, проявляется у народов скандинавских. Крайне любопытная деталь: в самом начале "Шведской хроники" Олаус, случайно или нарочно, допускает такую оговорку: он указывает, что до него было много хронистов, "как шведских и датских, так и иностранных". Германская культурно-языковая общность способствовала, в частности, распространению христианства в Швеции, постоянными и крайне важными были контакты с Англией и Германией.
В противовес "гетицистам", Олаус демонстративно отказывается от идеализации своих соотечественников. Они смелы, горды, воинственны, самолюбивы, но они же дики, неразумны и грубы. Дикость нравов скандинавов, как и их предков - древних германцев, обусловила то, что дохристианская история скандинавского мира была исполнена войн и кровопролития: это, как указывает Олаус Петри, единственное, что можно с достоверностью заключить об истории этого периода.
Повествуя о распространении христианства в Швеции, Олаус в корне отвергает идею о том, что страна была христианизирована в течение непродолжительного времени, в правление одного короля. Об Олафе Шетконунге - короле-крестителе Швеции он пишет: "было невозможно, чтобы все королевство в его правление стало христианским, ибо было слишком мало праведников для такой большой страны". Олаус далее отмечает, что нехватка священников продолжалась еще несколько столетий (i noghor hundrade ааг), и поэтому изжить идолопоклонство полностью было невозможно: в подтверждение этого Олаус ссылается на церковные разделы областных законов, свидетельствующие о продолжавшейся борьбе с языческими культами.
Несколько скептически подходит Олаус и к другой традиционной вехе христианизации страны - т.н. законодательству Эрика Святого, которое якобы знаменовало переход от языческих законов к христианским. Олаус весьма справедливо полагает, что "Законы Св.Эрика" - по-видимому, чисто условное понятие. "Затем конунг Эрик начал расследовать, что в королевстве следовало устранить и исправить, и издал много полезных законов и указов для пользы простого народа. Но нельзя с достоверностью выделить эти законы из тех, которыми мы сейчас пользуемся, ибо законы с тех пор много раз менялись. Король Биргер в своей книге законов упоминает законы святого Эрика, и повсеместно принято говорить о законах святого Эрика".
Крайне примечательна позиция Олауса Петри по вопросу о способах обращения в христианство. На протяжении всей своей хроники шведский реформатор проводит идею о том, что правитель государства должен учитывать местную специфику, традиции, особенности национального характера и т.д. Это необходимо и при проведении религиозной политики. Примечательно в этом отношении описание религиозного конфликта во времена короля Стенчиля, когда в Швеции проповедовали миссионеры Адальвард и Стафан: тогда вышеназванные Адальвард и Стафан долгое время проповедовали в Сигтуне и ее окрестностях, и сам конунг Стенгаль принял W] — христианство. Стафан отправился в Хельсингланд и обратил там многих в христианскую веру, и был там, как некоторые указывают, под конец убит. Адальвард же остался в Упланде и проповедовал в Сигтуне, Бирке и других местах; при этом он, однако, поспешил свергнуть их (местных жителей) идолов и сжечь их священные рощи. И конунг ему посоветовал не свергать идолов, ибо из-за этого может вспыхнуть восстание как против него, конунга, так и против тех, кто проповедовал. Но Адальвард не обратил внимания на совет конунга Стенчиля, поэтому разразилось большое восстание, и, говорят, сам конунг отрекся от христианской веры, чтобы таким образом успокоить народ; но и это ему не помогло. Поэтому был, сверх того, убит и он; также был убит и Адальвард, которого похоронили в Бирке. Ибо народ был в высшей степени возмущен тем, что его огромных идолов в Упсале низвергли. Добрые люди Адальвард и Стафан имели благие намерения, но им недоставало кротости, и по этой причине вскоре пришло в упадок все то, что они воздвигли своей проповедью. Нужна кротость, чтобы проповедовать неразумным людям и действовать по отношению к ним так, чтобы они исправились. Ибо следовало сперва устранить идолов из их сердца, а затем уже - с алтаря".
Приведенное место из "шведской хроники" служит, на мой взгляд, еще одним доказательством того факта, что терпимость и умеренность Олауса объясняется \ этическими и прагматическими соображениями: 1) следует учитывать местную специфику; 2) нельзя насилием обратить человека в истинную веру.
Олаус считает, что насилие оправдано лишь для преодоления сопротивления врагов христианства, пытающихся помешать распространению христианской веры. Об этом он говорит, описывая крестовые походы ярла Биргера:
"Хотя никого нельзя силой меча принудить стать истинным христианином, господа и князья могут однако, принуждать упорствующих, чтобы те позволяли проповедовать Слово Божие".
Вместе с тем, этика Олауса Петри - это преимущественно новозаветная этика. Это верно, среди прочего, и для представлений Олауса об обращении в истинную веру. Дело в том, что жестокость при обращении язычников, разрушение капищ, низвержение идолов - все это было свойственно не только раннесредневековым "варварским" регионам Европы. Традиция апологии таких действий (в той или иной степени имевших, видимо, место на практике) восходила к Ветхому Завету и продолжалась в раннесредневековых житиях святых