Аристократия в составе раннестюартовской титулованной знати :1603-1629 Федоров Сергей Егорович

Содержание к диссертации

Введение

Аристократия и титулованная знать в дискурсах конца XVI -XVII веков 55

1.1. «Aristocratia» в лексическом дискурсе конца XVI -XVII веков 55

I. II. Знать в антикварном дискурсе конца XVI —XVII веков 77

I. III. Титулованная знать в дискурсе официальных протоколов и регламентов ПО

I. IV. Титулованная знать в дискурсе пэрского права 134

Часть П Накануне смены династий 164

II.I. Английская титулованная знать между 24 марта и 21 июля 1603 года 165

П.І.І. Групповая и внутригрушювая структура 165

II.I.II. Политические карьеры титулованной знати: позднетюдоровская аристократия 185

П.П. Ирландская титулованная знать между 24 марта и 21 июля 1603 года 211

II.II.I. Групповая и внутригрупповая структура 211

II.II.II. Титулованные ирландцы и формирование ирландской аристократии 224

П.III. Шотландская титулованная знать между 24 марта и 21 июля 1603 года 232

П.ІІІ.І. Групповая и внутригрупповая структура 232

П.Ш.П. Шотландская титулованная знать и формирование аристократии 246

Часть Ш. Раннестюартовская титулованная знать и аристократия: Английский порядок (1603-1615) 296

III.I. Знать династии 297

III.I.II. Номинанты: индивидуальные судьбы и мотивы 301

III.I.II.I. Креации 301

III. III. II. Продвижения 317

ПШ1.Ш.Реабилитации 320

Ill.I.II.rV. Структура подгруппы 324

Ш.И. Титулованная знать:

групповая и внутригрупповая структура 340

III.III. Политические карьеры титулованной знати: структура аристократии 342

Часть IV. Раннестюартовская титулованная знать и аристократия: Английский порядок (1616-1629) 384

IV.I. Знать династии 384

IV.I.II. Номинанты: индивидуальные судьбы и мотивы 392

rV.I.II.I. Родственники 395

rVI.II.II. Клиенты 404

rV.IJI.ni. «Покупатели» 425

IV. І.Ш. Структура подгруппы 446

ГУЛІ. Титулованная знать в 1616-1629 годах: групповая и структура 462

ПМП.Политические карьеры раннестюартовскои титулованной знати: структура раннестюартовкой аристократии 467

Часть V. Британская периферия 533

V.I. Шотландская титулованная знать и аристократия (1603-1629) 533

VII. Ирландская титулованная знать и аристократия (1603-1629) 562

Заключение 622

Источники и литература 634

• «Aristocratia» в лексическом дискурсе конца XVI -XVII веков
• Групповая и внутригрупповая структура
• Номинанты: индивидуальные судьбы и мотивы

Введение к работе

Даже на фоне масштабных трансформаций, изменивших социальную организацию английского общества со времен Реформации, раннестюартовская эпоха занимает исключительное место. Именно при Якове I и Карле I Стюартах интенсивность этих процессов достигла своей кульминации, определив содержание одного из ведущих конфликтов в ходе Великого мятежа.

Целостное осмысление структурных сдвигов в английском обществе, предшествовавших событиям середины XVII века, должно базироваться не только на определении форм и направлений социальной мобильности, изучении структуры различного рода новообразований и институтов, но и на исследовании традиционных групп, представлявших общество старого порядка.

Важность и перспективность изучения социальных сдвигов, происходивших в коллективном портрете раннестюартовской знати¹ (от ее титулованных представителей до эсквайров), были осознаны британской историографией еще в ходе знаменитой дискуссии о природе английского джентри, но и за прошедшие с того времени десятилетия тема не потеряла своей актуальности. С одной стороны, полемика о «тюдоровской революции» и ее последствиях не только открыла новые горизонты в изучении внутренней организации «политического класса», переключив внимание историков на исследование титулованной знати, но и продемонстрировала условность ее отождествления с наиболее привилегированной частью английского общества - аристократией. С другой стороны, локальные исследования, а также работы, обобщающие накопленные при анализе провинциальных сообществ материалы, продемонстрировали необходимость переосмыслить тезис о «кризисе аристократии». При этом актуальной становилась не столько задача, ориентирующая историков на изучение углублявшегося в середине XVI - первой половине XVII веков процесса политической консолидации титулованной знати, сколько перспектива, связанная с

исследованием форм и механизмов распределения властных полномочий внутри самого «политического класса». Очевидно, что под влиянием наметившейся за последние два десятилетия тенденции рассматривать предреволюционные события в рамках единого британского контекста такая перспектива могла бы открыть ранее не известные аспекты.

Аналитические подходы и практики, закрепившиеся в историографии за последние два десятилетия, не только способствовали моделированию исторических процессов первой половины XVII века, но и раскрыли в социальной истории Англии раннего нового времени аспекты, требующие дополнительного изучения. В частности, перспективы культурно-антропологического метода, продемонстрированные при изучении движений городской бедноты, деревенских пауперов, протопролетарских новообразований, народной культуры в целом, остаются пока не реализованными в рамках исследований как по истории раннестюартовской аристократии, так и титулованной знати в целом. Тем не менее, использование этого метода может способствовать более точному внесению корректив в устоявшиеся концепции и при этом исключить возможную при «ревизиях» такого рода упрощенную интерпретацию изучаемого материала.

Предметом данного исследования является раннестюартовская аристократия в составе английского, ирландского и шотландского порядков титулованной знати.

Хронологические рамки работы формально ограничены 1603-1629 годами. Нижняя граница определяется кончиной Елизаветы Тюдор и воцарением Якова I Стюарта на английском троне; верхняя - роспуском последнего предреволюционного парламента Стюартов и началом «персонального правления» Карла I, с одной стороны, затяжной паузой в креациях и продвижениях знати - с другой. С точки зрения исследуемой проблематики это был период наиболее интенсивных и значительных за всю историю британской титулованной знати изменений в составе английского, ирландского и шотландского порядков, отражавших основное содержание династической программы первых Стюартов. Динамика развития пэрской политики Якова I и Карла I позволила выделить в

рамках рассматриваемого периода основной водораздел - 1615 год, который был связан с началом возвышения всесильного фаворита двух первых Стюартов Джорджа Вилльерса, будущего герцога Бекингема, активно влиявшего - в отличие от своих предшественников (Филипп Герберт, граф Монтгомери и Роберт Карр, граф Сомерсет) - на персональный состав креаций и продвижений.

Цель исследования состоит в том, чтобы на основе методов культурно-антропологического и социологического анализа определить состав и групповую динамику раннестюартовской аристократии и титулованной знати в указанный период.

Историография, связанная с изучением раннестюартовской аристократии и более широко - титулованной знати, обладает рядом особенностей системно-методического (позднее - методологического) и концептуального характера, позволяющих видеть в ее развитии то ослабевающую, то усиливающуюся преемственность. Уже в первой половине XVII века формируются основы двух активно используемых и впоследствии развиваемых подходов, определяющих рамки соответствующих объектов исследования.

В первом случае речь идет об отдельных представителях английской титулованной знати и аристократии, индивидуальные портреты которых тщательно создаются в соответствии с возможностями историко-биографического метода. Второй подход предусматривает анализ этих двух социальных феноменов с точки зрения их групповой целостности; при этом независимо от объема воссоздаваемого материала исходным для историков служит варьируемый в различных пределах просопографический материал (сначала данные генеалогии, затем по мере совершенствования самого исследовательского приема -ономастики, сфрагистики, нумизматики, демографии и т.д.).

Со второй половины XVIII и по сей день каждый из указанных подходов начинает испытывать на себе влияние сначала различных философских, а позднее - социологических, антропологических и культурологических теорий,

определявших дискурс методологических исканий самих исследователей, но при этом сохраняет общие рамки «ремесленной» технологии.

В 20- 30-е годы XX века концептуальная сторона таких исследований
значительно обогащается, проявляясь в стремлении рассматривать

раннестюартовскую аристократию либо как одну из составляющих

последовательного развития тюдоровской знати, либо как самостоятельный феномен, отражающий качественно новую фазу изменений в правящей элите, знаменовавшую собой начало длительного поступательного процесса, приведшего Англию к становлению одного из вариантов социальной структуры индустриального типа.

В послевоенное время в связи с дебатами относительно методов социальной истории феномены раннестюартовской аристократии и титулованной знати за редкими исключениями теряют в работах исследователей самодостаточный характер. Оба явления не только активно включаются в масштабные схемы «национальных» и «локальных» стратификации, но и постепенно становятся частью не менее впечатляющей по своим последствиям дискуссии о социальных предпосылках английской революции середины XVII века.

Интерес к целостной трактовке феномена раннестюартовской титулованной знати был до известной степени характерен уже для ее современников. В рамках так называемого антикварного движения предпринимаются первые попытки реконструировать историко-генетический аспект этого социального явления главным образом через призму его понятийно-терминологических соответствий. Технология, характерная для «исследовательского» почерка антиквариев, позволяла устанавливать необходимую логическую связь понятий и их смысловых предикатов, с легкостью преобразуемую в структуру изучаемого явления (У. Кэмден, Д. Гвиллим, У. Сегар, Дж. Селден и др.). Именно тогда, в первой половине XVII века, антиквариями воссоздается тот начальный источниковый массив, часть из которого и по сей день составляет исследовательскую базу для историков.

В конце XVII - XVIII века «научная» традиция постепенно обогащается новыми материалами, появление которых было связано с активизировавшейся в те годы практикой издания исторических памятников, относящихся к истории отдельных знатных семей и родов. Развитие исследований в этот период в значительной степени подкрепляется совершенствующимися приемами антикварной деятельности (Д. Николе) и новыми веяниями европейского энциклопедизма (А. Коллинз). В работах возрастает роль описательных приемов в изучении не только отдельных персоналий, но и в реконструкции коллективных портретов знати³.

В XIX веке на общем фоне публикаций историко-биографического плана⁴ расширяются возможности просопографических исследований. Создаются первые своды истории родов британской титулованной знати,⁵ в которых точность реконструкции индивидуальных биографий знати определяет основные черты коллективного образа реконструируемой таким образом группы. При этом работающие в таком ключе историки впервые выделяют в качестве своей особой задачи историю различных групп знати (пэрство, собственно титулованная знать, выморочные или угасшие титулы и семейства). Именно в этот период такие группы начинают осознаваться в качестве элементов политической истории, а характерные для них признаки рассматриваются в качестве основы для первичной групповой классификации⁶. Однако подобные примеры системного исследования оставались единичными: число публикаций, ориентированных на воссоздание отдельных биографий знати⁷, значительно перекрывает количество просопографических исследований⁸.

Появление фундированных сводов, объединявших историю многих знатных родов, способствовало оживлению интереса к проблематике со стороны представителей историко-правовой школы. Значительным вкладом в изучение вопроса была серия работ Г. Раунда. Ему принадлежит заслуга первого обобщения по проблемам так называемого пэрского права⁹. Опираясь на отчеты Королевской комиссии по привилегиям, и в первую очередь на опубликованные

Ридесдейловским комитетом материалы, Раунд не только систематизировал

средневековые источники по пэрскому праву, но и предпринял попытку

рассмотреть титулованную знать в контексте споров английских судей и юристов

о статусе британских пэров. Он был близок к тому, чтобы видеть в

раннестюартовских лордах особый сословно-правовой институт - аристократию,

сохранивший в себе многовековую преемственность. Раунд, таким образом, первым

среди британских исследователей попытался снять царившую в их работах

терминологическую путаницу, отождествив групповые рамки английской

аристократии с наследственным пэрством и исключив тем самым синонимическое

употребление обоих понятий. Подход Раунда получил дальнейшее развитие в

работах его последователей Дж. Эллиса и Ф. Палмера уже в послевоенное время ю

Вариант концептуального осмысления накопленного материала индивидуальных и коллективных биографий титулованной знати, представленный работами Раунда, оставался длительное время единственной в своем роде попыткой. Только в 1930-е годы в исследованиях американского историка Д. Уилсона, заслуги которого в изучении данной проблематики несправедливо замалчиваются современными историографами, обозначаются контуры еще одного, ставшего впоследствии общепринятым подхода. В его работах проблематика, связанная с изучением раннестюартовсой титулованной знати, обретает совершенно новые черты, теряя прежнюю характерную для работ его предшественников самодостаточность. Английские лорды и титулованные особы впервые начинают рассматриваться как неотъемлемая часть крупномасштабной проблемы - двух гражданских войн или революции середины XVII столетия. Было бы ошибочным утверждать, что до Уилсона титулованная знать не фигурировала в исследованиях по истории гражданских войн, но ее присутствие в работах такого рода носило скорее вспомогательный, в некоторых случаях иллюстративный характер. Это были упоминания об отдельных представителях знати, проявивших себя главным образом на административном, военном или религиозном поприще. Никто из его

предшественников не ставил перед собой задачи осмыслить роль титулованной знати в событиях середины XVII столетия.

Уилсон впервые исследовал механизмы политической активности титулованной знати в первой половине XVII века, полагая, что именно в этот период она начинает оформляться в подобие политического класса, посредством патроната завоевавшего государственный аппарат и укрепившего авторитет со стороны короны. Уилсон был первым среди американских исследователей прошлого столетия, обратившим внимание на определенный разрыв в процессах формирования тюдоровской и стюартовской титулованной знати. Он полагал, что в XVI и XVII веках, несмотря на известную схожесть внутригрупповой динамики, складываются независимые друг от друга условия для политической консолидации знати и джентри. Отмечаемые Уилсоном процессы отличались тем, что только при Стюартах прежние, основанные на принципах социально-имущественного единства групповые признаки знати окончательно вытесняются, и она безвозвратно становится «политическим классом». В этом тезисе усматривается влияние его университетского коллеги Д. Нотестейна, активно в те годы выступавшего с позиций функционализма ^и.

Уилсон, как известно, не принадлежал к плеяде социальных историков, и его выводы о природе изменений в коллективном портрете титулованной знати вытекали из метких наблюдений над политической и административной историей предреволюционной Англии. Тем не менее его выводы во многом предвосхитили тот интеллектуальный подъем, который определил более конструктивный интерес к проблеме титулованной знати среди американских историков конца 1950-1960-х годов. Этот подъем был связан с попыткой уточнить возможности социального анализа в интерпретации событий первой половины XVII века.

Д. Хекстер, а затем П. Загорин, упоминавшие в своих работах заслуги Уилсона, сформулировали ряд положений, предопределивших дальнейшую исследовательскую перспективу. Речь шла о системе тезисов, тогда еще не во всем доказанных, рассчитанных главным образом на углубление научного представления

о социальных факторах революции. Позиция Хекстера и Загорина определялась их тесными контактами с британскими историками, в то время активно спорившими о джентри и одновременно пытавшимися сформулировать очередную программу исследований в области социальной истории .

К моменту выхода в свет работ Хекстера и Загорина знаменитый спор о джентри вступил в новую фазу. Сторонники Р. Тоуни, с одной стороны, и X. Тревор-Роупера - с другой, продолжили дальнейшее размежевание, обнаружив необходимость дополнительных аргументов в предлагаемых ими интерпретациях. Часть из них видели дальнейшую перспективу в «переписывании» социальной истории Англии «снизу» и предлагали создать схемы социальной структуры в национальном масштабе; другие усматривали выход из сложившейся ситуации в исследовании локальных или провинциальных сообществ с характерной для них стратификацией.

Интеллектуальные споры поражали своей остротой, но ситуация с созданием масштабных схем «национальной» стратификации складывалась далеко не в пользу участников спора о джентри. Дело в том, что, по справедливому наблюдению Л.П. Репиной, первенство в подобного рода построениях принадлежало марксистским историкам,¹ среди которых лидировали Э. Хобсбоум и К. Хилл.¹⁵ В этом смысле активно сотрудничавшие с британскими историками Хекстер и Загорин, заинтересованные в создании своей собственной модели национальной стратификации, не могли не осознавать, на каком направлении будут сосредоточены усилия их английских коллег-марксистов. Предложенная ими схема, должно быть, уже тогда подавалась как альтернатива той, что разрабатывали единомышленники Хобсбоума и Хилла.

Хекстер и Загорин ориентировали историков на известный пересмотр традиционного представления о расстановке сил в подготовке гражданских войн середины XVII столетия. «Переписывая» заново известные события, эти историки предложили рассматривать основное содержание периода как реализацию готовившейся на протяжении предшествующих десятилетий «великой

конституционной революции», главными антагонистами в которой выступали представители различных подгрупп «политического класса».

Использование понятия «политический класс» в качестве исходного для последующего анализа облегчало идентификацию основного конфликта эпохи в среде правящего класса. Пришедшая на смену «умеренной» революции «демократическая волна» была лишь временным успехом тех групп, которые по традиции были исключены из так называемой «политической» нации, в то время активно группировавшейся и тем самым испытывавшей текущие сложности.

Отрицание позитивных сдвигов в расстановке политических сил в ходе гражданских войн середины XVII столетия во многом способствовало выдвижению на первый план тезиса о несущественном характере социальных последствий революции, так и не затронувших принципиальных моментов в организационном устройстве общества. На практике это означало, что события середины века рассматривались Хекстером и Загориным как результат политической консолидации правящей элиты и титулованной знати в целом, начавшейся еще при последних Тюдорах.

Д. Эймлер, начинавший в те годы свои исследования по истории предреволюционной Англии, ученик Хилла, но при этом идейный сторонник Тоуни, опубликовал в 1963 году свой первый капитальный труд, посвященный борьбе за конституцию. В целом далекая от сюжетов, разрабатываемых Хекстером и Загориным, эта книга, тем не менее, своими отдельными сюжетами касалась поднятой ими проблематики. Оставаясь на протяжении всей своей жизни весьма далеким от того, чтобы вслед за свои учителем признать в событиях середины XVII века революцию, он все-таки не разделял убежденности своих американских коллег относительно ее итогов. Полагая, что ограниченные сдвиги имели место практически во всех сферах английской жизни того времени, он затронул важнейший момент, связанный с интересующей меня тематикой. Выйдя за рамки собственно конституционных и религиозных проблем середины столетия, он указал на значение, которое имели социальные и экономические различия для поляризации

сил в ходе гражданских войн. В частности, он оставался убежденным сторонником включения геоэкономических компонентов в создание любых стратификационных схем, описывающих состояние английского общества той поры. Он был далек от категоричности Загорина, однозначно разделявшего политические силы на «двор» и «страну», и полагал, что экономические различия между отдельными английскими графствами и регионами имели куда более важное значение для политической ориентации обитавшего на их территориях населения, чем это было принято считать. Предвосхитивший во многом подходы, характерные для представителей локальной истории, он предложил рассматривать национальную стратификацию как сочетание, возникающее из сложного переплетения локальных стратификации, подчеркнув при этом, что один человек, будучи составным элементом различных по своему значению иерархий, мог обладать различными статусами и выдвигать, следовательно, неоднозначные требования. Тем не менее при наличии всех этих различий он допускал возможным выделять два основных фактора, определявших размежевание сил в ходе гражданских войн. Восточные и юго-восточные, густо населенные и экономически развитые графства давали один наиболее распространенный тип стратификации и способствовали ориентации элементов и групп такой структуры на интересы «парламента». Менее населенные и отсталые в экономическом отношении северные графства были на стороне короля и представляли собой иной тип стратификации. Знать, руководившая такими локальными сообществами, обретала в его исследовании соответствующие отличные друг от друга черты, определявшиеся геоэкономическими характеристиками таких территорий.

После выхода в свет монографии Эйлмера интерес к созданию масштабных стратификации заметно ослабевает, и затем эта тема на продолжительное время перестает волновать британских историков, занятых изучением XVII века. На этом фоне марксистская историография весьма активно продолжает осваивать предложенную Томпсоном тематику, и число работ, посвященных «обездоленным» классам и массам, резко возрастает. При этом ощутимой становится известная

диспропорция тематических исканий британских историков, указавших в свое время на необходимость исследований групповых размежеваний в среде «политического» или господствующего класса. Вплоть до появления фундаментального труда Л. Стоуна эта диспропорция оставалась непреодолимой.

В 1948 году Л. Стоун опубликовал статью, в которой выступал за обновление исследовательской практики специалистов по истории XVI-XVTI веков при

помощи так называемой «социально-научной истории» . Статья была вкладом ученого в так называемый спор о джентри и известным подспорьем к тезису его университетского наставника Р. Тоуни.

Как известно, в 1941 году Тоуни опубликовал свою программную работу, в которой выдвинул тезис о «возвышении джентри» во второй половине XVI -

первой половине XVII веков. Обобщив в этой работе итоги своих многолетних исследований в области экономической истории¹⁹, Тоуни попытался показать, каким образом на протяжении почти ста лет в Англии совершался переход от старой феодальной собственности к собственности буржуазной. При этом, следуя логике манориальных подсчетов, он полагал, что накануне революции соотношение этих видов собственности складывается в пользу последней. В социальном плане это означало упадок старой аристократии и возвышение новой, групповая композиция которой оказывалась разнородной. Называя сложившуюся ситуацию «новым земельным балансом», Тоуни отождествлял владельцев рентабельных в экономическом отношении хозяйств-маноров (новая/ое знать/дворянство в его прочтении) с купечеством и прочими городскими предпринимательскими элементами, объединяя их в единый по своей природе класс.

Именно тогда, в 1940-е годы, Стоун, следуя логике благодарного ученика, активно поддерживал своего учителя, пытаясь на примере елизаветинской аристократии найти не столько известные доказательства правоты тезиса о подъеме джентри, сколько развить одно из выдвинутых в рамках этого тезиса положения. Речь идет о высказанном Тоуни предположении об упадке аристократии. Стоун, основываясь на принципах анализа своего учителя, попытался вскрыть причины

этого упадка, связав их не столько с нерентабельными методами управления экономикой манора, сколько с расточительностью знати. Снабдив свои рассуждения извлеченными из архивных материалов доказательствами, он подсчитал, что две трети здравствующих в конце елизаветинского правления графов и баронов испытывали серьезные финансовые трудности и были близки к экономическому краху.

Вариант интерпретации одного из положений Тоуни, предложенный Стоуном, вызвал критику со стороны X. Тревор-Роупера, указавшего на серьезные ошибки в определении размеров задолженности знати. Стоун, опубликовавший ответ, согласился с рядом выдвинутых замечаний, но остался верен предложенной в предыдущей статье концепции, усилив ее отдельные положения новыми статистическими данными.²¹

Тревор-Роупер, не удовлетворенный результатами полемики с учеником Тоуни, выступил с разгромной статьей, детально разбиравшей ошибки университетского наставника Стоуна. Он считал, что отмеченная Тоуни динамика является не более чем «оптическим обманом». Джентри, столь высоко возносимое Тоуни, оставалось даже перед революцией весьма раздробленным в политическом отношении образованием. Часть джентри, должно быть, наиболее преуспевающая, была задействована в управлении страной еще со времен Генриха VIII, часть же оставалась у себя в провинции, жила на доходы со ставших уже нерентабельными хозяйств и, естественно, была недовольна успехами своих прежних соседей, имевших доходные места при дворе. Разразившийся в середине XVII века конфликт, по мнению Тревор-Роупера, был инициирован именно той частью джентри, которая была лишена доступа к институтам власти. Склонная к религиозному радикализму, она поддержала индепендентов и, по существу, была ответственна за казнь короля.

Полемика между Стоуном и Тоуни , с одной стороны, и Тревор-Роупером - с другой, помимо основного сюжета затронула еще один важный момент, который касался структуры «политического класса». Предлагаемая Тоуни комбинация

объединяла в единое целое представителей старой феодальной знати и тех земельных собственников, которые управляли своими манорами, используя новые рентабельные технологии: первые, очевидно, составляли ядро имущего класса, вторые образовывали его интенсивно развивающуюся периферию. Основной конфликт эпохи, таким образом, по меньшей мере раздваивался, образуя клубок противоречий как в среде земельных собственников, так и за ее пределами. Тревор-Роупер, напротив, заметно упрощал схему, ограничивая сам конфликт рамками «основного земельного класса». Именно этот аспект полемики стал решающим для многих отечественных историков, касавшихся в своих работах самой дискуссии о джентри, и, естественно, критиковавших если не реакционность, то ограниченность взглядов Тревор-Роупера и поддерживавших, хотя не без оговорок, позицию Тоуни²⁴.

Дальнейшее развитие полемики было связано с участием историков экономического направления, переместивших акценты в критике позиции Тоуни исключительно на использованный им статистический материал. Недостатки «языка цифр», положенного в основу доказательств тезиса «о подъеме джентри», стали предметом пристального внимания со стороны Д. Купера,²⁵ позиция которого во многом способствовала росту популярности концепции, предложенной Тревор-Роупером . Только в конце 1950-х годов благодаря усилиям К. Хилла и П. Загорина²⁷ авторитетность тезиса «об упадке джентри» значительно пошатнулась. Оба ученых выступили против упрощения ряда социальных терминов в интерпретации Тревор-Роупера. Они считали неоправданным объединение в единое целое среднего и мелкого джентри, отождествление последнего с испытывавшей финансовые сложности категорией; им виделось преждевременным утверждение как об обязательной нерентабельности аграрного сектора экономики, так и прибыльности придворных должностей; религиозный радикализм был обязан своему распространению не только факторам экономического упадка, но был порождением более сложных перемен, произошедших в английском обществе;

индепендентская «партия» выражала не только интересы среднего джентри, но и более зажиточных слоев и т.д.

Сложившаяся вокруг спора о джентри ситуация убеждала в наличии слабых сторон в обеих интерпретациях причин и событий середины XVII века. Выступивший с обширной статьей Д. Хекстер²⁸ постарался расставить необходимые акценты, упрекнув Тоуни в излишней увлеченности марксизмом, Тревор-Роупера в некритичном отношении к школе Л. Нэмира, а Стоуна в неверной интерпретации финансовой задолженности аристократии. Считая, что Стоун, завышая размеры долгов елизаветинских пэров, неверно трактовал причины «кризиса аристократии», он выдвинул положение, согласно которому основной причиной упадка аристократии в XVI веке была потеря военного контроля над крупным джентри. При этом ослабление былого могущества аристократии привело к тому, что инициатива в стране постепенно перешла от палаты лордов к общинам, собственно, повинным в эскалации конституционного и религиозного конфликта.

В 1965 году почти сразу же после выхода его капитального исследования²⁹ Стоун публикует упоминавшуюся хрестоматию «Социальные сдвиги и революция в Англии. 1540-1640», где в историографическом введении уточняет контуры своей новой концепции, ориентируя специалистов не на прежний тезис «о подъеме джентри», а на новый тезис «кризиса аристократии».

В самом общем виде предложенная ученым интерпретация «кризиса» выводила
науку на признание трудностей, которые тюдоро-стюартовская аристократия
испытывала в связи с необходимостью адаптироваться в условия

постреформационного общества. Болезненный переход сказался на всех сферах жизнедеятельности последней, затронув как сферу экономических и финансовых интересов аристократии, так и область ее этических и религиозных представлений.

«Панорама» кризиса разворачивалась Стоуном с учетом прежних критических замечаний, полученных от Тревор-Роупера и Хекстера в ходе полемики о джентри, но при этом сохраняла общую логику, намеченную исследователем в статье о елизаветинской аристократии. Стоун, соглашаясь с Хекстером, утверждал, что во

второй половине XVI века аристократия теряет свое прежнее военное могущество, но при этом, следуя логике своего учителя, указывал на оскудение ее богатства и сокращение территориальных владений. Новым аспектом кризиса, ранее не присутствовавшим в его статьях, оказывалось падение престижа и общественного положения.

Доходы аристократии заметно таяли уже при Генрихе VIII (утверждение, кстати, вызвавшее впоследствии заслуженные нарекания медиевистов), достигнув критической отметки в годы правления Елизаветы. Причиной оскудения аристократии при последних Тюдорах были, по мнению Стоуна, завышенные расходы, вызванные возросшей пышностью двора. Ситуация заметно изменяется с приходом к власти первых Стюартов, активно жаловавших фаворитам и новой аристократии земли и щедро расточавших всевозможные денежные дары, гранты и пенсии. Лишь незначительная часть старой аристократии смогла воспользоваться королевскими пожалованиями: на общем фоне подъема титулованной знати при Стюартах традиционное пэрство продолжало клониться к упадку. Назревавшая дисфункция раннестюартовсой аристократии усугублялась факторами политического и религиозного характера. Монархия под влиянием новой титулованной знати стала поддерживать непопулярные в обществе конституционные и религиозные преобразования, которые в конечном счете привели страну в состояние гражданской войны. Все составляющие кризиса умело подкреплялись статистическими выкладками, новыми архивными материалами и, как полагал сам Стоун, скорректированной методикой подсчета маноров.

Закрепившийся благодаря фундаментальному труду Стоуна подход к исследованию социальной элиты второй половины XVI - начала XVII веков оформил на долгие годы своеобразную систему представлений о тюдоро-стюартовской аристократии. Лежавшая в ее основе исследовательская модель и интерпретаторские приемы утверждали, по существу, конец традиционного группового единства, акцентируя внимание на кризисных, негативных тенденциях ее дальнейшего развития. В его концепции общество и элита поляризовались по

мере того, как на смену старым приоритетам и ценностям приходили новые, до той поры неизвестные. Трансформация социальных отношений в позднетюдоровской Англии привела к возникновению нового типа экономического и социокультурного единства, в рамках которого «традиционному» аристократу не оставалось места.

Усилившая доминировавший аспект позиции Тоуни в дискуссии о джентри с X. Тревор-Роупером, концепция Стоуна модернизировала смысл социальной дихотомии английского общества конца XVI - первой половины XVII веков и в этом смысле упрощала исходную задачу исторической реконструкции. Отождествив аристократию с пэрством, Стоун открыл для себя возможность воссоздать коллективный портрет анализируемой группы, расписав его характеристики в соответствии с принятой в те годы практикой малых социологических анкет. После знаменитого свода Кокейна это была вторая значительная попытка реконструкции персонального состава английской титулованной знати.

Можно спорить о точности осуществленной Стоуном выборки, упрекать его за излишний англоцентризм, определивший диспропорцию собственно английского, ирландского и шотландского материалов, но тем не менее его труд и по сей день остается непревзойденным ни по объему, ни по качеству использованного массива источников. Остается сожалеть, что критики, обрушившие свои замечания сразу после выхода книги в свет, обстоятельно разбирали в основном всю ту же манориальную статистику и препарировали опубликованный материал исключительно в русле полемики о джентри, оставляя за кадром исключительно важные вопросы³⁰.

Помимо ключевой темы исследования, которая, как явствует из его заметок, опубликованных в том же 1965 году , воспринималась им как перспективная и открытая для дальнейших изысканий историков и представителей смежных областей гуманитарного знания, монография о кризисе аристократии ставила массу проблем, решить которые в рамках одной, пусть даже такой фундаментальной публикации, было невозможно. Неясным оставалось, является ли

рост джентри синонимом численного возрастания группы, как считал Тоуни, или же речь должна идти о росте реального могущества его отдельных представителей, вливавшихся в состав титулованной знати. Каковы были политические и экономические причины несомненного упадка или кризиса определенной части джентри и отдельных представителей пэрства? Что по тем временам было более перспективным и прибыльным занятием: эффективное, с привлечением новых технологий ведение хозяйства или доходное место при дворе? Чьи интересы представляли парламентские лидеры в 1642 году, или какие силы реально стояли за их плечами? И многое другое. Тогда в полемике вокруг книги Стоуна эти вопросы остались незамеченными, но ответы на них последовали потом.

Прежде чем анализировать дальнейшее развитии историографии, хотел бы отметить существенные черты в эволюции представлений самого Стоуна. На протяжении 70-х - начала 90-х годов взгляды Стоуна не без влияния развернувшейся вокруг книги полемики претерпевают известную эволюцию, содержательные моменты которой были сформулированы в монографии об английской элите XVI-XIX веков, естественно, выходящей за рамки раннестюартовской тематики . В общем виде суть этих изменений сводится к следующему.

Социальные приоритеты, действовавшие в Англии со времен последних Тюдоров, обеспечивали достаточно свободный доступ нетитулованных особ к системе властных институтов и с легкостью определяли перспективу аноблирования. Лидирующее положение Англии во всевозможного рода технологических новациях и повсеместной индустриализации создавало достаточно терпимое отношение земельной элиты к адаптации в составе социальной верхушки преуспевающих предпринимателей и бизнесменов и их последующему «оземеливанию». Англия всегда отличалась наличием стабильной и достаточно гибкой политической системы, обеспечивавшей действия механизмов социальной адаптации и манипулирования традиционными привилегиями знати и расширявшей традиционное представление об аристократии как титулованном

пэрстве до границ, открывавших доступ практически всем представителям крупной земельной собственности. Относительный промышленный и экономический упадок Великобритании за последние сто лет активно способствовал закреплению вышеназванных тенденций в целях сохранения политических интересов общества.

Нетрудно заметить, что коррективы, которые Стоун внес в концепцию «аристократии», во многом определялись тем влиянием, которое на него оказали работы X. Хабаккука³³. Идея «кризиса» уступает место стадиальным обновлениям, носящим более или менее регулярный характер и организующим пэрство в подобие открытого класса.

При этом Стоун сохраняет известный интерес к проблематике своей знаменитой книги на протяжении всей оставшейся жизни. Дело было даже не в том, что, следуя традициям британской университетской практики, он издает в 1967 году сокращенный, рассчитанный на студенческую аудиторию вариант монографии о кризисе аристократии³⁴, а затем в начале 1970-х заново возвращается к основным моментам предреволюционной ситуации, пытаясь осмыслить ее с точки зрения популярной в те годы теории структурно-функционального равновесия и дисфункции. ⁵

Как представляется, Стоун, продолжая разделять во многом программные задачи своего исследования, избирает объектом изучения ту часть общей «панорамы» кризиса, которая, по справедливому замечанию Д. Эйлмера, оказалась в его исследовании так и непревзойденной . В общем виде эту тему можно определить как «мир английского аристократа». Стоун очень успешно занимался

- 37 ЧЯ

образовательными симпатиями знати , ее досугом и увлечениями , охотно разбирал типы загородных жилищ аристократии³⁹, наконец, весьма обстоятельно исследовал социально-демографические проблемы благородного сообщества.

Брак и семья в жизни аристократа - проблематика, которая волновала Стоуна до самого последнего времени, оказалась не самой удачной в его научном наследии⁴⁰. Оппоненты заслуженно критиковали историка не только за достаточно вольное обращение с соответствующими свидетельствами источников, но и за излишнюю

категоричность, приводившую, по их мнению, к «педалированию» сроков распространения нуклеарной семьи среди аристократов⁴¹. Его отказ следовать в русле «эмансипаторских» тенденций современной «женской» историографии нередко служил поводом для нападок со стороны феминистски ориентированных историков.

Научное наследие Л. Стоуна и по сей день остается одним из наиболее цельных явлений современной британской историографии , занятой изучением различных аспектов раннестюартовской аристократии. Тем не менее с момента ожесточенной полемики специалистов относительно природы английского джентри британская историческая наука, в центре внимания которой оставалась предреволюционная эпоха, проделала свой самостоятельный путь, дав по интересующей меня теме ряд ценных наблюдений.

Вопросы, поставленные Стоуном в его монографии о кризисе аристократии, во многом, тогда, в середине 1960-х годов, остались без ответа, поскольку историки, занятые изучением социальной динамики тех лет, предпочли заниматься локальной историей, отказавшись от исследования этого явления на национальном уровне. Тому было несколько причин, но главной оставалась открывшаяся в начале 50 -60-е годы возможность исследовать семейные архивы. Правительство Великобритании, заинтересованное в привлечении частных коллекций для изучения специалистами, активно поощряло их владельцев сдавать веками накопленные материалы в архивы по графствам или же предоставляло квалифицированных служащих для описи их на местах.

Открывшиеся возможности были использованы впоследствии известными специалистами для защиты основанных на локальных архивных материалах диссертаций по истории отдельных семей⁴⁴, имущественному положению аристократических кланов⁴⁵ и финансовым проблемам самого джентри.⁴⁶ Среди первых работ , выполненных в рамках этого направления, безусловный интерес представляют исследования Э. Эверитта, сформулировавшего концепцию так называемой локальной автономии.

Эверитт исходил из широко распространенного в те годы тезиса о преобладании вертикальных связей внутри локального сообщества над горизонтальными, полагая при этом, что представители низших слоев не представляли в такой стратификации самостоятельной силы. Реальное «лицо» такого сообщества представляли имущие группы, объединявшиеся в английском варианте в различные категории провинциальной знати и джентри. Связанные между собой «локальным патриотизмом», они ощущали самодостаточность не только своих социальных ниш, но и представлявшего эти ниши провинциального сообщества. Особое, неповторявшееся на уровне отдельного графства сплетение таких ниш поддерживалось специфической по своей сути культурой, распространявшей свое влияние на все сферы жизнедеятельности объединявшейся ее авторитетом округи и дававшей каждому провинциальному миру устойчивый тип местной централизации.

Анализируя проявление этих особенностей на примере Саффолка, Кента, Нортгемптоншира и других графств, Эверитт пришел к выводу об источниках противостояния функционировавших на их территории провинциальных миров централизаторской политике Долгого парламента и до этого - самого Карла I. Подчеркивая консерватизм местной знати, Эверитт считал недопустимым отождествление этого явления с пережитками прошлого, полагая, что подобного рода настрой провинциальной знати формировался под влиянием и во многом зависел от экономических успехов самой территории графства. Недооценивая социальной динамики английского общества первой половины XVII века, он, по существу, отрицал возможность создания каких-либо стратификационных схем, объединявших английскую знать в единое целое.

Концепция локальной автономии Эверитта нашла поддержку со стороны Р. Хоуэлла, А. Рутса, Э. Хасселл-Смита.⁴⁹ Д. Андердаун и затем К. Холмс, разделяя общий план исследований Эверитта, попытались восполнить недостающие звенья в его концепции, исследуя механизмы обратной связи, формируемой за счет влияния, которое представители столичной аристократии пытались оказать на провинциальное сообщество.⁵⁰ Э. Флетчер уточнил ряд механизмов, определявших

«корпоративность» провинциального сознания знати, указав на более сложную структуру «локального патриотизма» и полагая, что для определенной части провинциального сообщества он определялся общим индифферентным настроем в отношении высокой политики; для другой - решающее значение имели родственные связи и клановые интересы. Религиозные и экономические проблемы образовывали, по мнению Флетчера, второй уровень мотивации, но оказывались для большинства представителей знати лишь дополнительными аргументами, редко влиявшими на конечную позицию аристократа, джентри или прочего провинциального обывателя.

Только в работах П. Кларка и Д. Моррилла влияние концепции Эверитта значительно ослабевает. Кларк по счастливому стечению обстоятельств исследовал социальные процессы в Кенте, т.е. в том же графстве, материал которого лег в основу первичных выводов Эверитта. Задействовав практически идентичный свод источников, он пришел если не к противоположным, то, во всяком случае, к весьма модифицированным заключениям. Отчасти поддерживая выдвинутый Флетчером тезис о многоуровневой организации «провинциального сознания», он указал на наличие более острых конфликтов между его отдельными напластованиями, усилившимися под влиянием радикальных пуританских идей. Помимо традиционного деления социальной структуры графства на известные составляющие, он предложил рассматривать ее в тесной связи с меняющейся политической обстановкой, которая могла вызывать образование так называемых субструктур типа «приходской олигархии», как правило, возглавляемой представителями знати и джентри, «новой деревенской верхушки-элиты», образуемой за счет преуспевающих арендаторов и йоменов. В сложной цепи взаимоотношений между этими субобразованиями не выдерживали традиционные семейные узы и принципы родства. Формировались конфликты, часть из которых сохраняла свою злободневность и после революционных событий.

Моррилл еще более усилил аспект политического размежевания в провинциальном сообществе, показав на примере Чешира, как менялась ситуация в

этом графстве на протяжении 30 лет (1630-1660). Предложив рассматривать политическую стратификацию провинциального общества как сочетание радикальных и умеренно настроенных групп, объединявших представителей различных социальных статусов, он только позднее⁵³ укажет на ее характерную особенность. Политические и прочие интересы национального масштаба оставались не чуждыми английским провинциалам, в первую очередь джентри и знати, которые, однако, препарировали их «государственный» контекст через призму своих локальных интересов. Дисфункция провинционализма была возможна, но только тогда, когда религиозные разногласия достигали особого накала.

Локальные исследования внесли существенный вклад в понимание региональной специфики социальных процессов, протекавших в Англии в стюартовскую эпоху. Созданные представителями этого направления варианты провинциальных стратификационных схем продолжали и в 70-е годы прошлого века оставаться примером локальных моделей, так и не включенных в макроконтекст национальной истории. Только в 80-х годах последовали попытки осмыслить опыт таких исследований и представить обобщенный вариант стратификации⁵⁴.

Должно быть, под влиянием осмысляемого материала К. Райтсон и Ч. Фитиян-Эдамс во многом сохраняют принятую в локальных исследованиях фразеологию, лишь только в некоторых случаях вводят новые термины. Исходным в построениях этих ученых являются три ключевых понятия, которые представляют собой «стыковые» элементы в осуществляемой ими реконструкции. «Семья « - понятие, позволяющее определить многообразие стратификационных связей низового уровня: это наиболее устойчивый концепт, позволяющий осуществлять исходную верификацию индивидов. «Локальное сообщество» организует возникшие на низовом (исходном) уровне связи и преобразует их собственно в региональную систему. «Стратификация национального масштаба» - категория, указывающая на границы, в рамках которых происходит преобразование последнего уровня: мир

региональных систем объединяется в новую организацию, подчиняющуюся системе «макро-принципов», конституирующих собственно национальное.

Поясняя систему макропринципов («национальных нормативов»), Райтсон значительно четче, чем Фитиян-Эдамс указывает на необходимость исследования их консолидирующей функции, считая, что при этом традиционное внимание к таким понятиям, как «государственный интерес» и «общее благо», явно недостаточно. Райтсон предлагает и частично реализует программу такого исследования, в рамках которого все - от норм обыденного поведения до системы коммуникаций и торговли - должно быть расставлено в соответствии со своими «организующими» и «консолидирующими» функциями.

Оба исследователя обращают внимание на переходный характер английского общества конца XVI - XVII века, сочетавшего в своей стратификации («социально-пространственных структурах») элементы сословной и протоклассовой организации. Момент чрезвычайно важный, перекликающийся по форме с идеями, отстаиваемыми в работах К. Хилла и других марксистски ориентированных историков.⁵⁵ Предлагаемая модель национальной структуры определяла сложную комбинацию «исходных» объединений (семей), социальных пространств среднего уровня (локальных сообществ), образующих многопорядковые соединения уже на последнем уровне. Очевидно, что преобладавшие на двух первых уровнях вертикальные связи должны были модифицироваться, и возможный вариант «национального» синтеза преобразовывал их параметры в соответствии с традиционной системой неравенства и власти. На деле это означало, что провинциальные общества, продолжая сохранять определенную специфику, интегрируются в национальную структуру и, должно быть, при этом утрачивают часть своего своеобразия. При этом структура или комбинация «политического класса» должна была включать в себя не только наиболее устойчивые в социально-экономическом и политическом отношении элементы локальной стратификации, но и, очевидно, тех, кто имел реальные способности выжить в условиях нарастающего конфликта.

Предложенный Райтсоном и Фитиян-Эдамсом вариант объединения провинциальных обществ в единую национальную структуру заставляет меня вернуться к той ситуации, которая складывалась в британской историографии в 50 - начале 60-х годов прошлого века, и вспомнить историю еще одного начинания. Именно тогда в Оксфорде уже упоминавшимся Д. Эйлмером была защищена диссертация, посвященная персональному составу центральной администрации Карла I,⁵⁶ которая впоследствии была опубликована в виде отдельной монографии.⁵⁷ Увлеченный в те годы идеями Г. Моски, Г. Михельса, он активно конструировал английский вариант «бюрократического государства», детально воссоздавая его организационную структуру и персонал. Именно в части реконструированного состава среднего и низшего звена королевских слуг того времени работа Эйлмера остается непревзойденной и по сей день.

Составляя исходный материал для просопографии, он много и упорно работал в региональных и столичных архивах, проделав работу, практически равную той, что и его коллеги по локальной истории. Относясь с известным вниманием к

концепции «локальной автономии» , он тем не менее предпочитал видеть в ней
лишь один из вариантов проявления специфики английского общества той поры.
Отдавая должное региональным структурам власти, он все-таки видел в
центральной администрации определенный залог стабильности английского
государства и общества в целом. Следуя известной со времен Т. Таута⁵⁹ схеме, он
рассматривал местную систему власти как одну из модификаций

общенациональной (т.н. «делегированный вариант») и в этом смысле не видел сложностей для их цельного рассмотрения.

Коллективный портрет королевских слуг, воссозданный в его исследовании, был, таким образом, с известными допущениями уже готовым вариантом структуры «политического класса», о котором писали участники спора о джентри и к реконструкции которого как одной из задач синтеза призывали Райтсон и Фитиян-Эдамс.

Продолжив серию своих работ, Эйлмер опубликовал аналогичные исследования, посвященные сначала республике и протекторату, а затем периоду Реставрации,⁶⁰ решив тем самым задачи напрашивавшейся перспективы. Эпохой Якова I Эйлмер предпочитал по вполне понятным причинам не заниматься, ссылаясь при этом на известную историю с появлением знаменитого труда Д. Юма.

Работы Райтсона и Фитиян-Эдамса оказали стимулирующее воздействие и побудили многих ученых выступить с аналогичными обобщающими схемами, «переосмысливающими» социальные процессы XVII века⁶¹. Однако уже в исследованиях Д. Эйлмера, Д. Шарпа и Т. Когсуэлла масштаб и логика «обновления» социологических интерпретаций уступает место более последовательному объяснению политических (отчасти конституционных) и религиозных обоснований характерных для этой динамики составляющих, весьма категорично отождествлявших начальный этап революции с конфликтом в среде «политического класса».

Снижение общего интереса к проблематике, поднятой в свое время в дискуссии о джентри, интерпретированной в новом ключе представителями локальной истории, было связано с развитием одной тенденции, набиравшей силу в 1970-х годах в историографии по обе стороны Атлантического океана. К. Расселл (Великобритания), Д. Фарнелл (США) и П. Кристиансон (Канада) выдвинули почти одновременно программу «обновления» политической истории событий середины XVII века. Помимо общего стимулирующего воздействия на изучение истории английской политической системы, «пересмотр» роли нижней палаты парламента в подготовке и в ходе революции ⁶³, возглавленное впоследствии Расселлом направление предопределило интерес сначала к феномену королевского двора, а затем к проблемам так называемой «композитарной» монархии.

Ключевым моментом в развитии западной историографии по проблемам королевского двора стала дискуссия между Дж. Элтоном и Д. Старки о сущности и характере административно-политических преобразований первой трети XVI века и месте двора в государственной системе Англии раннего нового времени.

Основной тезис Элтона сводился к утверждению, что в 30-е годы XVI века в
Англии происходит так называемая «тюдоровская революция в управлении»,
которая означала переход от методов «хаусхолд-управления» (термин,
предложенный в свое время Таутом) к долгосрочным стратегиям

бюрократического администрирования. На смену королевскому двору, выполнявшему роль своеобразного центра административной деятельности, приходит система органов управления, относительно независимых от прямого королевского вмешательства и контроля со стороны двора.

Системообразующими элементами новой организации управления становятся не только Тайный совет, но и финансовые структуры во главе с Казначейством, где концентрируются лучшие силы английской «бюрократии». Двор сохраняет за собой функции по обслуживанию личных потребностей монарха, и уже при последних Тюдорах превращается в место сосредоточения знати и интриг.⁶⁴

Концепция Дж. Элтона была принята большинством историков и стала определяющей на протяжении последующих двадцати лет, поскольку позволяла придать административной истории XVI-XVII веков не только целостный вид, но и большую осмысленность в контексте революционных событий.

В конце 1970-х годов с критикой концепции Элтона выступила группа ученых во главе с его учеником Д. Старки, пытавшихся в своих работах оспорить основные положения концепции «тюдоровской революции».⁶⁵ Дискуссия велась в достаточно жестких тонах. Старки и его единомышленники на основе изучения архивных материалов пришли к выводу об отсутствии каких-либо серьезных «революционных» изменений в управлении, связанных с деятельностью Т. Кромвеля. Они полагали, что многое из того, что по мнению Элтона, определяло содержание «реформ», было внедрено задолго до его прихода и явилось результатом длительной эволюции в системе управления. При этом королевский двор по-прежнему сохранял за собой основные «административные» функции и являлся центром принятия политических решений⁶⁷.

.»

Тайный совет возникает как часть королевского хаусхолда и остается таковым на протяжении XVI и первой половины XVII вв. Снижение влияния Королевской Палаты при Генрихе VIII за счет передачи контрольных функций над финансовой системой Казначейству, не означало, по мнению Старки, что доминирующими становятся методы административного управления. Активно формирующаяся в этот период Ближняя палата, помимо функций по организации ближайшего окружения монарха, приобретает статус основной административно-хозяйственной доминанты в управлении государственными финансами. Реальными носителями власти, таким образом, становится не бюрократия, как полагал Элтон, а лидеры придворных фракций и высшие королевские слуги. Степень их влияния зависела от допустимых пределов близости к монарху, которая, в свою очередь, определялась господствующим «стилем» королевского управления. Генрих VIII и Яков I, по мнению Старки, относились к типу правителей, которые культивировали так называемые «приватные» принципы в отношениях со своим ближайшим окружением; Генрих VII и Карл I, напротив, предпочитали дистанцироваться. Несмотря на различия в стиле и принципах государственной политики XVI-первая половина XVII веков были периодом абсолютного господства «придворного управления».

Стимулирующий эффект дискуссии Элтона и Старки был многозначен, но в интересующем меня аспекте он во многом способствовал закреплению концепции постепенной аристократизации основных государственных структур позднетюдоровского и раннестюартовского обществ. Появление работ Л. Пэк о яковитском дворе достаточно убедительно продемонстрировало, каким образом вытеснявшая джентри из придворных структур титулованная знать, решала свои финансовые проблемы, обострившиеся, как известно, при последних Тюдорах⁶⁸ Опубликованная под ее редакцией коллективная монография значительно расширила представление об аристократизации придворной культуры при Якове I.⁶⁹

В русле предложенного Старки и его единомышленников подхода ко двору как к государственному институту выполнена работа Ч. Гивен-Уилсона, проследившего эволюцию придворных институтов и социальный состав королевского хаусхолда на протяжении XIV - XV вв.⁷⁰ Исследование Д. Лоудза⁷¹ представляет тюдоровский двор в качестве инструмента утверждения королевского авторитета, центра управления, патронажа и культуры. Персональный состав и карьеры королевских

слуг и придворных изучают М. Прествич, Л.Л. Пек, Р. Шрайбер и К. Браун.

Работы американского историка М. Сматса и немецкого исследователя Р. Аша
ставят вопрос о необходимости интеграции придворных исследований с

комплексом проблем, связанных с изучением английской революции. М. Сматс предлагает обратить более пристальное внимание на те институты, которыми пренебрегали последователи К. Расселла. Королевский двор в силу своей специфики обладает космополитическими ориентациями и поэтому является общенациональным и интернациональным центром всего общества. Р. Аш, рассматривая двор Карла I, подчеркивает его роль как центра интеграции ведущих социальных и политических сил общества, форума для принятия политических решений, «рынком» патроната, места единения правителя с политической и социальной элитой.

Термин «композитарная монархия» был впервые использован Д. Расселлом для обозначения особенностей политического ландшафта ряда европейских государств, объединенных усилиями испанских Габсбургов⁷⁴. Настаивавший на существенных различиях «континентального» и «островного» (в данном случае британского) вариантов, Эллиотт не допускал его использования для анализа раннестюартовской модели государственности, считая ее «составной монархией». Очевидно, выдвигая свою гипотезу, Эллиотт опирался на традицию, берущую свое начало с опубликованной в 1985 году статьи Д. Стивенсона⁷⁵, в которой британский вариант политического режима Стюартов 1603-1707 годов был назван «составной монархией» (multiple kingdom). Известно, что предложенный Стивенсоном вариант был в свое время поддержан К. Расселлом⁷⁶, авторитет

которого способствовал его последующей популяризации среди историков, изучающих XVII век⁷⁷. Тем не менее разделение опыта европейских государств и стюартовской монархии представлялось некоторым исследователям искусственным, поскольку и в том и другом случае просматривалось определенное единство династических стратегий, ориентировавшихся не только на более полную централизацию, но и на схожие методы религиозной и культурной ассимиляции различных «частей» королевства. В этом смысле термин «композитарныи» виделся более точным, устанавливающим акцент не на многоуровневом объединении (англичане, шотландцы и ирландцы), а на его желаемой британской составляющей⁷⁸.

Исследования историков, разделявших эту точку зрения, привели к известному

пересмотру традиционных трактовок англ о-шотландской унии , с одной

R1 R2

стороны, и противоречий в англо-ирландских отношениях - с другой. Определенным итогом обозначившихся таким образом перспектив стало известное обновление подходов в изучении социальных процессов в шотландском и ирландском обществе второй половины XVI- XVII веков и рост интереса к титулованной знати. Наряду с признанием характерной для этих двух регионов специфики такие исследователи, как К. Браун, М. Мейкле и Д. Гудэе (Шотландия) и Д. Бекетт К. Брэди, Ф. Джеймс, В. Тридуэлл (Ирландия) рассматривают структуру благородного сообщества в едином британском контексте .

Современная западная историография, таким образом, пришла к необходимости объединения усилий специалистов, изучающих титулованную знать и аристократию Англии, Шотландии и Ирландии конца XVI -XVII веков. Пока в этом направлении предприняты лишь самые общие усилия, далекие от того, чтобы вылиться в обобщающий труд. Интеграция, к которой в свое время призывали Райтсон и Фитиян-Эдамс, должна осуществляться не только и не столько на уровне «национально» ориентированных исследований, а с учетом теперь уже очевидного британского контекста.

Методологическая сторона таких масштабных проектов, без сомнения, будет сопровождаться повышением роли просопографических методик, о которых в свое время писал Стоун, акцентируя внимание на необходимости исследования не только индивидуальных биографий, истории отдельных семей, но и более широко -

~ 84

социально-этнических моделей.

Отечественная (главным образом, марксистская) историография проделала немалый путь в изучении причин и хода английской революции. От первых

конкретных исследований в данной области до обобщающих работ историко-теоретического плана⁸⁶ были вскрыты особенности развития аграрных отношений в конце XVI - XVII веков,⁸⁷ народных и крестьянских движений,⁸⁸ левеллерства и индепендентства;⁸⁹ активно изучалась политическая борьба в период Второй республики⁹⁰ и Реставрации,⁹¹ колониальная политика английской короны.⁹² Многое было сделано для понимания природы английского абсолютизма и его

і 93 т-т ^ >-> "

специфики . При этом тематика, связанная с английской титулованной знатью и аристократией, затрагивалась в силу определенных причин лишь в рамках общих схем, констатирующих те или иные взаимоотношения «классов-союзников» (буржуазии и нового дворянства) в ходе нарастания революционного кризиса.

В 1990-е годы в связи с новыми методологическими исканиями отечественных историков интерес к событиям в Англии середины XVII века и социальным революциям вообще заметно ослабевает. Тем не менее именно в этой области продолжают успешно работать исследователи, постепенно осваивающие новые для нашей историографии аспекты, связанные с изучением истории английской аристократии. М.В. Винокурова уже многие годы плодотворно работает над выявлением владельческой структуры территориальных владений графов Пемброков. О.В. Дмитриева, автор единственного обобщающего очерка об английском дворянстве,⁹⁵ успешно изучает политическую культуру елизаветинского двора. СВ. Кондратьев, занимаясь историко-правовой проблематикой, внес существенный вклад в понимание профессиональных

ориентации знати.

B.C. Ковин, Н.А. Журавель и М.А. Буланакова защитили кандидатские
диссертации, связанные с различными аспектами жизнедеятельности

позднетюдоровской и раннестюартовской знати." Рубежи антикварного сознания успешно осваивает А.А. Паламарчук.¹⁰⁰

Степень изученности темы определила постановку задач исследования:

1. реконструировать взгляды современников на аристократию и титулованную знать как систему дискурсов;

2. изучить возможности использования содержательных компонентов данных дискурсов для разработки основной проблематики исследования;

3. восстановить персональный состав раннестюартовской титулованной знати; и с этой целью исследовать:

a. состав позднетюдоровской титулованной знати на момент смерти
Елизаветы Тюдор (английский и ирландский порядок) и раскрыть при
этом ее основные групповые характеристики;

b. состав шотландской титулованной знати накануне Унии корон и ее
основные социометрические характеристики;

c. изменения в составе английской, ирландской и шотландской
титулованной знати в 1603-1629 годах;

4. обосновать преимущества использования династического критерия при анализе групповой структуры каждого из порядков;

5. на основе анализа политических карьер позднетюдоровской и яковитской (доуниатской) знати проследить механизмы формирования английской, ирландской и шотландской аристократии, показав специфику ее региональных вариантов до 1603 года;

6. продолжив анализ политических карьер титулованной знати всех трех порядков в 1603-1629 годах, выяснить изменения в региональных вариантах аристократии.

7. сконструировать общую рабочую модель феномена раннестюартовской аристократии.

Выбор источников определялся основными задачами исследования.

Организация всего массива источников осуществлена в работе в соответствии с основными рубриками исследования.

Взгляды современников на титулованную знать и аристократию. Отбор источников, связанных с реконструкцией взглядов современников на те или иные социальные явления конца XVI-XVII веков, сопряжен с необходимостью выявления устойчивого ряда высказываний, образующих не только подобие концепции, но и цельную с точки зрения внутренней структуры рефлексию современников на подобные явления. Помимо этого, при отборе материала учитывались исключительно те памятники, которые напрямую отражали взгляды современников на структуру и границы благородного сообщества. При этом из массива анализируемых источников были исключены литературные произведения и ряд других памятников, которые не дают, как правило, подобного рода развернутых свидетельств.

Исходный понятийный словарь позднетюдоровских и раннестюартовских авторов был восстановлен по бинарным англо-латинским и латино-английским словарям Джона Райдера, Френсиса Холи-Оука, Эдварда Филипса Элайши Колза, Кристофера Вайса и Уильяма Янга, представлявших разновидность современных тезаурусов и, следовательно, вбиравших в себя смысловые оттенки используемых

понятии.

Наиболее репрезентативным с точки зрения выбранного ракурса исследования оказался комплекс трактатов представителей так называемого антикварного движения, включавший в себя произведения У. Кэмдена, У. Сегара, Т. Миллза, Д.

1П?

Гвиллима, Г. Спелмана, Э. Эшмола и М. Картера . С целью выяснить специфику антикварного сознания в работе были привлечены трактаты предшественников антиквариев (Д. Фортескью, Э. Дадли, Т. Старки и Т. Смита,)¹⁰³, а также некоторых

современников (У. Уорнера, Т. Уилсона, Э. Кока, М. Колемана и Д. Слатайера и др.) , касавшихся в своих сочинениях сходных тем.

Официальные протоколы и регламенты составляют вторую по репрезентативности группу источников. Работу с этими видами источников облегчает наличие уже систематизированных и введенных в научный оборот материалов. Обширный по своему объему комплекс регламентов и официальных протоколов собран в публикациях Кристофера Янга¹⁰⁵, А. Коллинза и Н. Николаса¹⁰⁶, а также Т. Уиллимента¹⁰⁷. Отсутствующий в собрании Янга коронационный регламент Генриха VI был восполнен по копии, хранящейся в рукописном собрании Бодлеанской библиотеки (Оксфорд).¹⁰⁸

Особенности так называемого пэрского права в раннестюартовский период были восстановлены благодаря обширным публикациям Ридесдейловского комитета. Учрежденный в 1820 году, он опубликовал четыре отчета (First Report [25 мая 1820 г.] , Second Report [26 июля 1820 г]., Third Report [29 июля 1822 г.], Fourth Report [4 июля 1825 г.] соответственно), содержавшие беспрецедентную по тем временам выборку архивных документов, среди которых тяжбы, приходившиеся на первую половину XVII века, занимали видное место.

Персональный состав был восстановлен по своду британского пэрства, опубликованному Д. Кокейном, а затем значительно расширенному В. Гиббсом¹⁰⁹. Отдельные исходные позиции для шотландской и ирландской титулованной знати уточнялись по изданиям Д. Пола и Д. Лоджа соответственно.¹¹⁰ Преемственность титулов британской знати выверялась по генеалогиям.¹¹¹ Для внесения известных корректив в исходный список персоналий ирландской знати были использованы издания Берка, обновленные и заново отредактированные в 70-х годах прошлого века.¹¹²

Структура креаций, продвижений и реституций реконструировалась с использованием известной публикации Р. Триммера, в которой помимо дат этих событий указаны точные сведения о сроках выдачи патентов. Полученная информация сопоставлялась со свидетельствами, содержащимися в упомянутых

сводах пэрства и генеалогиях. В тех случаях, когда полученные сведения расходились, в качестве дополнительного источника привлекались парламентские журналы и акты Тайного совета¹¹⁴, включавшие в себя, как известно, списки всех номинантов с точным указанием дат возведений, продвижений и реституций.¹¹⁵ Мотивы креаций, продвижений и реституций восстанавливались с известными трудностями, поскольку упоминаемые в патентах причины выдвижения номинантов в большинстве случаев оставались весьма формальными и интереса для анализа практически не представляли. Исходя из этого обстоятельства, в работе возможный ход событий реконструируется с опорой на весь оказавшийся доступным материал. Помимо документальных источников с этой целью привлекались в первую очередь свидетельства самих патронов и их агентов, так или иначе ответственных за подвижки в составе английского пэрства. В работе были использованы архивные материалы, хранящиеся в Государственном архиве Великобритании (Фонд государственных бумаг) , Британской национальной

117 1 1 Я

библиотеки , а также в Бодлеанской библиотеке (Оксфорд) , отражающие

именно эту сторону протекавших «переговоров» по поводу получения того или

иного титула. Значение имели свидетельства очевидцев происходившего, людей,

близких к кругу самих номинантов, зафиксированные в переписке¹¹⁹ и мемуарной

литературе¹²⁰

Социально-демографические характеристики титулованной знати выявлялись в

основном с опорой на материал сводов, опубликованных Кокейном, Лоджем и

Полом.

Индивидуальные карьеры восстанавливались с учетом свидетельств,

1^1

содержащихся в Календарях государственных бумаг , парламентских журналах и актах Тайного совета и шотландского парламента и Конвента сословий¹²², а также частных коллекциях, опубликованных Королевской комиссией по манускриптам.¹²³ Образовательные симпатии знати выявлялись с учетом анализа университетских матрикулов и книг судейских корпораций¹²⁴. Работу с ирландским материалом значительно облегчало наличие просопографии Д. Хагса. ¹²⁵Там, где это было

возможно, использовались сведения, приводимые в словаре Национальных биографий.

Научная новизна исследования определяется прежде всего тем, что в нем впервые целостно рассмотрены английский, ирландский и шотландский порядки титулованной знати 1603-1629 годов и характерную для каждого из них региональную модель аристократии; внесены коррективы в представления о феномене раннестюартовской аристократии; обоснованы преимущества использования династического критерия при анализе основной проблематики исследования; уточнена и частично обновлена научная терминология.

Практическая значимость исследования заключается в том, что его выводы и материалы могут привлекаться при подготовке лекционных курсов как на исторических, так и факультетах смежных специальностей, а включенный в работу обширный просопографический материал открывает возможности для его последующего использования при написании трудов, посвященных социальной структуре раннестюартовского общества;

Работа состоит из введения, пяти частей, поделенных на разделы и подразделы, заключения, примечаний и списка использованных источников и литературы.

Здесь и далее по нескольким соображениям используется термин «знать» взамен устоявшегося в отечественной историографии термина «дворянство». Во-первых, рыцарское держание в Англии было отменено только в 1646 году, и, следовательно, две известные к тому времени формы владения землей были в начале XVII века еще не уравнены по статусу. Во-вторых, социальная организация «политического класса» в Англии мутировала значительно медленнее, чем ее континентальные аналоги, и, следовательно, сам термин «nobilitas» сохранял и по форме, и по смыслу средневековую коннотацию.

Более подробно об этом: Репина Л.П. «Новая историческая наука» и социальная история. М, 1998. С. 8-73. Эта работа остается по сей день непревзойденной как в плане оценки основных тенденций развития социальной истории в Великобритании

и, отчасти в США, так и с точки зрения анализа отдельных концепций современных авторов. Выстраивая основную линию исследования, Л.П. Репина высказывает также ряд ценных наблюдений по поводу намечавшихся в 1980 - начале 1990-х годов тенденций, теперь превратившихся в самостоятельные направления. Приводимые ниже оценки школы локальных исследований, работ К.Райтсона и Э. Фитиян-Эдамса во многом созвучны оценкам, данным в свое время Л.П. Репиной.

Collins А. 1) Historical Collection of the Noble Families of Cavendishe, Holies, Vere, Harley, and Ogle. London, 1752; 2) Peerage of England. Augmented and continued by Samuel Egerton Brydges. 9vols. London, 1812; Nichols J. The Progresses, Processions, and Magnificient Festiv'es, of King James the First. Society of Antiquares. 4vols. London, 1822 (первое издание 1789).

Наиболее типичными в этом плане были сочинения: Birch Т. The Life of Henry Prince of Wales. Dublin, 1760; Carte J. The Life of James, Duke of Ormond. 6 vols. Oxford, 1851; Burnet G. The Memoirs of the Lives and Actions of James and William Dukes of Hamilton and Castle-Herald. Oxford, 1852; Sanford J. The Great Governing Families of England. 2vols. Edinburgh, 1865 и др.

Cokayne G. The Complete Peerage. 8 vols. London, 1887-1898 (первый том полного издания труда вышел уже посмертно в начале следующего века: The Complete Peerage. New Edition / Ed. by V. Gibbs. 13 vols. London 1910-1953).

Brydges S. Reflections on the late Augmentations on the English Peerage. London, 1798; Beatson R. A Political Index to the Histories of Great Britain and Ireland: or, a Complete Register of the Hereditary Honours, Public Offices, and Persons in Office, from the Earliest Periods to the Present Times. 3 vols. London, 1806; Broun R. The Baronetage for 1844. London, 1844; Craik G. The Romance of the Peerage. 4vols. London, 1849; Burke B. A Genealogical History of the Dormant, Abeyant, Fortified and Extinct Peerages of British Empire. 3vols. London, 1866;

Townshend D. The Life and Letters of the Great Earl of Cork. London, 1904; Cecil A. A Life of Robert Cecil first Earl of Salisbury. London, 1915 Craven W. The Earl of Warwick, A Speculator in Piracy II The Hispanic-American Historical Review. X. 1930. p. 457-479; Stopes С The Life of Henry, Third Earl of Southampton. Cambridge, 1922. Thomson A. John Holies II The Journal of Modern History. VII. 1936. P. 145-172.

Pixley F. A History of the Baronetage. London, 1900; Shaw W. The Knights of England. 2vols. London, 1906; The Scots Peerage I Ed. by J. Paul. 9 vols. Edinburg, 1904-1914.

Round H. 1) Studies in Pedigree and Family History. Westminster, 1901; 2) Peerage and Pedigree. Studies in Peerage Law and Family History. 2 vols. London, 1910.

Ellis G. Earldoms in Fee. A Study in Peerage Law and History. London, 1963; Palmer F. The Peerage Law. London, 1976.

Wilson D. 1) The Earl of Salisbury and the «Court» Party in Parliament, 1604-1610 II American Historical Review. XXXVI. 1931. P. 274-294; 2) The Privy Councilors in the House of Commons. 1604-1629. Minneapolis, 1940. Notestein W. The Winning of the Initiative by the House of Commons II Proceedings of the British Academy. 1924-1925. Vol. XI.

Hexter J. New Framework for Social History II Hexter J. Reappraisals in History. Aberdeen, 1962. P. 14-15 (эта статья была опубликована впервые в середине пятидесятых годов); Zagorin Р. 1) The Social Interpretation of the English Revolution II Journal of Economic History. 1959. Vol. 19. P. 376-401; 2) The Court and the Country. The Beginning of the English Revolution. London, 1969.

Свидетельством определенной методологической близости Хекстера и Загорина с их британскими коллегами является хрестоматия, опубликованная Л. Стоуном в 1965 году, где фрагменты из работ этих историков включены наряду с английскими: Stone L. Social Change and Revolution in England, 1540-1640.London, 1965.

Репина Л.П. «Новая историческая наука» и социальная история. М., 1998. С.56. Известно, что первой крупной работой такого плана была монография Э. Томпсона о становлении английского рабочего класса: Thompson Е. The Making of the English Working Class. London, 1963.

Позднее оба историка опубликуют свои программные проекты, тогда в начале 1960-х годов звучавшие в их устных выступлениях: Hobsbawm Е. From Social History to

the History of Society II Daedalus. 1971. Vol. 100. P. 20-45

Aylmer G. The Struggle for the Constitution, 1603-1689: England in the 17^th Century. London, 1963. Более детальный анализ концепции Д. Эйлмера: Репина Л.П. «Новая историческая наука»...С.77-78.

Stone L. The Anatomy of Elizabethan Aristocracy II Economic History Review. Vol. 18. 1948. No. 1-2.

Tawney R. The Rise of the Gentry. 1558-1640 II Economic History Review. 2 ser. Vol. XI. 1941. P. 45-83.

Tawney R. 1) The Agrarian Problems in the Sixteenth Century. London, 1912; 2) Religion and the Rise of Capitalism. Murray, 1926

Trevor-Roper H. The Elizabethan Aristocracy: an Anatomy Anatomized II Economic History Review. 2^nd ser. Vol. III. 1951.

Stone L. The Elizabethan Aristocracy. A Restatement II Economic History Review. Vol. 4.1952.No.3.

Trevor-Roper H. The Gentry. 1540-1640 II The Economic History Review Supplement. London, 1953

Ответ на критические выступления Тревор-Роупера был опубликова: Tawney R. The Rise of the Gentry: A Postscript II Economic History Review. 1954. Vol. VII. No. 1.

Шарифжанов И.И. Современная английская историография буржуазной революции XVII века: Основные идейно-методологические тенденции и направления. М., 1982

Cooper J. The Counting of Manors II Economic History Review. 1956. Vol. VIII. No. 3.

Тревор-Роупер, заметно воодушевленный поддержкой Купера, опубликовал свой знаменитый памфлет, где еще раз обстоятельно изложил свою точку зрения на динамику социальных сил накануне революции: Trevor-Roper Н. The Social Origins of the Great Rebellion II History Today. 1955. June.

Hill С Recent Interpretations of the Civil War II Puritanism and Revolution. London, 1958; Zagorin P. The Social Interpretations of the English Revolution II Journal of Economic History. Vol. XIX. 1959.

Hexter J. Storm over the Gentry II Encounter. Vol. X. 1958.

Stone L. The Crisis of the Aristocracy, 1558-1640. Oxford, 1965.

Наиболее полно объем критических замечаний осмыслен и проанализирован: Bernard G. Introduction II The Tudor Nobility I Ed. by G. Bernard. Manchester, 1992. P. 1-49.

Stone L. Introduction II Social Change and Revolution in England, 1540-1640. London, 1965. P.XIV.

Stone L , Fawtier- Stone J. An Open Elite? England 1540-1880. Oxford, 1984.

Habukkuk J. Landowners and the Civil War II Economic History Review. V. 18. 1965.

Stone L. The Crisis of the Aristocracy. Abridged Edition, Oxford, 1967.

Stone L. The Causes of the English Revolution. London, 1972.

Aylmer G. The Crisis of Aristocracy. 1558-1641II Past and Present. Vol. 32. P. 113-125.

Stone L. The Size and Composition of the Student Body II The University in Society /Ed. by L. Stone. Princeton, 1974. См. Также его более ранние статьи: The Original Endowment of Wadham College II Wadham College Gazette. CXLVI.l 959.

Stone L. Cole Green Park, Herts. II The Country Seat I Ed/ by H. Colvin. London, 1970

Stone L. The Residential Development of the West End of London in the Seventeenth Century II After Reformation I Ed. by B. Malament. Philadelphia, 1980; Stone L.& Fawtier-Stone J. County Houses and Their Owners in Hertfordshire, 1540-1879 II Dimensions of Quantative Research in History/ Ed. by W. Aydelotte et al. Princeton, 1972. См. также его более раннюю статью: Stone L. The Building of Hatfield House II Archaeological Journal. Vol. CXII. 1956.

Stone L. 1) Family and Fortune: Studies in Aristocratic Finance in the 16^th and 17^th Centuries. Oxford, 1973; 2) Patriarchy and Paternalism in Tudor England II Journal of British Studies. V. 13. 1974; 3) The Family, Sex and Marriage in England, 1500-1800. New York, 1977; 4) Road to Divorce: England 1530-1937. Oxford, 1990; 5) Uncertain Unions. Oxford, 1992; 6)Uncertain Unions and Broken Lives. Oxford, 1995.

Bonfield L. Marriage Settlements, 1601-1740. Cambridge, 1984;Brundage J. Law, Sex, and Christian Society in Medieval Europe. Chicago, 1987; Cressey D. Birth, Marriage and Death, Ritual, Religion, and Life-Cyrcle in Tudor and Stuart England. Oxford, 1997; Houlbrooke R. Death, Religion, and the Family in England, 1480-1750. Oxford, 1998.

Lewalski B. The Writing Jacobean Women. London, 1997; Harris B. English Aristocratic Women. Oxford, 2002.

Репина Л.П. «Новая историческая наука»...С.79-81 и др.

Cross М. The Career of Henry Hastings 3^rd Earl of Huntingdon, 1536-1595 (Unpublished Cambridge Ph. D. thesis, 1959); Spence R. The Cliffords Earls of Cumberland, 1579-1646 (Unpublished London PH.D. thesis, 1958)

Batho G. The Household Accounts of Henry Percy, 9 Earl of Northumberland
(Unpublished London M.A. thesis, 1953); Finch M. The Wealth of Five
Northamptonshire Families, 1540-1640 (Unpublished Oxford Ph.D. thesis, 1952) -
позднее опубликована под тем же названием отдельным изданием:

Northamptonshire Record Society Publications. Vol. XIX. 1955.

Cliffe J. The Yorkshire Gentry on the Eve of the Civil War (Unpublished London Ph.D. thesis, 1960); Simpson A. The Wealth of the Gentry, 1540-1640 (Unpublished London Ph.D., 1959) - позднее опубликована под тем же названием в качестве отдельной монографии в издательстве Чикагского университета (Chicago University Press, 1961).

До этого времени опубликованные на локальную тему исследования затрагивали в основном проблемы местной администрации и управления: Willcox W. Gloucestershire: A Study in Local Government, 1540-1640. New Haven, 1940; Hursfield J. County Government, 1530-1660. London, 1657.

Репина Л.П. «Новая историческая наука»... С.86-88. Everitt А. 1) The Community of Kent and the Great Rebellion, 1600-1660. Leicester, 1966; 2) The Local Community and the Great Rebellion. London, 1969. Концентрированное изложении самой концепции см.: Everitt A. The County Community II The English Revolution, 1600-1660 I Ed. by E. Ives. London, 1968. Любопытной в плане намечающихся подходов является его более ранняя работа, посвященная Саффолку (Everitt A. Suffolk and the Great Rebellion, 1640-1660. Ipswich, 1960) и представлявшая собой печатный вариант его докторской диссертации (Leicester, 1958)

Howell R. Newcastle-upon-Tyne and the Puritan Revolution. Oxford, 1967; Roots I. The Central Government and the Local Community II English Revolution I Ed. by E. Ives. London, 1968; Hassell-Smith A. County and Court: Government and Politics in Norfolk, 1558-1603. Oxford, 1974.

Underdown D. Somerset in Civil War and Interregnum. Newton Abbot, 1973; Holmes С The Eastern Association in the English Civil War. Cambridge, 1974.

Fletcher A. County Community in Peace and War: Sussex, 1600-1660. London, New York, 1975.

Morrill J. Cheshire, 1630-166-: County Government and Sociey during the English Revolution. Oxford, 1974. Я обращаю внимание лишь на наиболее характерные и в первую очередь связанные с моей темой исследования положения концепции Д. Моррилла. Л.П. Репина дает более обстоятельный анализ его взглядов, обращая внимание, в частности, на их эволюцию. Репина Л.П. «Новая историческая наука»...С.92-94.

Morrill J. The Revolt of the Provinces: Conservatives and Radicals in the English Civil War, 1630-1650. London, 1976

Любопытно, но британская историография не всегда правильно оценивает вклад К. Райтсона в развитие социальных исследований середины 1980-х годов. В отечественной науке заслуги Райтсона были впервые верно оценены Л.П. Репиной ( Репина Л.П. «Новая историческая наука» ...С.66-68). Wrightson К. English Society.1580-1680. London, 1982; Phythian-Adams С. 1) Re-thinking English Local History. Leicester, 1987. Позднее Фитиян-Эдамс представит более сжатый вариант своей концепции, уточнив ряд используемых понятий: Local History and National History//Rural History. 1991. Vol. 2. No. 1. P. 1-23.

Hill С A Bourgeois Revolution? II Three British Revolutions: 1641, 1688, 1776 I Ed. by J. Pocock. Princeton, 1980. P. 109-139; Hobsbawm E. The Seventeenth Century in the Development of Capitalism II Science and Society. 1960. Vol. 24. No. 2. P. 97-112.

Aylmer G. Studies in the Institutions and Personnel of English Central Administration (University of Oxford, Ph.D. thesis, 1954)

Aylmer G. The King's Servants. The Civil Service of Charles I. 1625-1642. London, 1961. (второе издание: London, 1974).

Aylmer G. Rebellion or Revolution? England 1640-1660.Oxford, 1986. (Д. Эйлмер. Восстание или революция? Англия 1640-1660 гг / Перевод с англ А.А. Паламарчук и СЕ. Федорова. СПб., 2004).

Tout Т. Chapters in the Administrative History of Medieval England. 6Vols. Manchester, 1920-1933.

Aylmer G. 1) The State's Servants. The Civil Service of the English Republic, 1649-1660. London, 1973; 2) State's Servants. 1661-1685. Oxford, 2002.

Об этом влиянии см.: Репина Л.П. «Новая историческая наука»...С. 69. Помимо упоминавшейся работы Д. Эйлмера (Oxford, 1986) следует назвать работы Д. Шарпа и Т. Когсуэлла: Sharpe J. Early Modern England: F Social History. Oxford, 1987; Cogswell T. The Blessed Revolution. Cambridge, 1989.

Russell C. The Crisis of Parliament: English History 1509-1660. Oxford, 1971; Farnell J. The Aristocracy and Leadership of Parliament in the English Civil War II Journal of Modern History: 1972. Vol. 44. No. 1. P. 79-86; Christianson P. The Causes of the English Revolution: A Reappraisal II Journal of British Studies. 1976. Vol. XV. No. 2. P. 40-75.

Thompson С Parliamentary History in 1620s: In or Out of Perspective. Wivenhoe, 1986; Cope E. Politics Without Parliaments, 1620-1620. London, 1987; Reeve L. Charles I and the Road to Personal Rule. Cambridge, 1989; Sharpe K. The Personal Rule of Charles I. New Haven, 1992.

Elton G.R. 1) The Tudor Revolution in Government. Cambridge, 1953; 2) England under Tudors. London, 1958; 3) Reform and Renewal: Thomas Cromvell and Common Wealth. Cambridge, 1973; 4) Reform and Reformation in England, 1509-1558. London, 1977; 5) Studies in Tudor and Stuart Politics and Government. 2 vols.London, 1987; 6) «Tudor government». The Points of Contract III: The Court II Transactions of the Royal Historical Society. 1976. 5^th ser. Vol.26. P. 211-228.

Revolution Reassessed: Revisions in the History of Tudor Government and

Administration. I Ed. by С Coleman and D. Starkey. Oxford, 1986.; The English Court:

from the Wars of the Roses to the Civil War I Ed. by D. Starkey. London, 1987. 66

Elton G. R. Reform and Reformation in England, 1509-1558. London, 1977. P. 219-220. Starkey D. 1) From Feud to Faction II History Today. 1982. Vol. 32. P. 16-22.; 2) Tudor Government: The Facts? II The Historical Journal. 1988. Vol.31. No.4. P. 921-923.

Starkey D. 1) Court and Government II Revolution Reassessed... P.29-58.; 2) Which Age of Reform?// Revolution Reassessed... P.13-28.

Peck L. Court Patronage and Corruption in Early Stuart England. London, 1990 (второе издание: London, 1993)

The Mental World of Jacobean Court I Ed. by L. Peck. Cambridge, 1991.

Given-Wilson Ch. The Royal Household and the King's Affinity: Service, Politics and Finance in England, 1360-1461. New Haven, 1986.

Loades D. The Tudor Court. London, New Jersey, 1986.

Prestwich M. Cranfield: Politics and Profits under the Early Stuarts. Oxford, 1966.; Peck L.L. Northampton: Patronage and Policy at the Court of James I. London, 1982.; Schreiber R.E. The First Carlisle: Sir James Hay, First Earl of Carlisle as Courtier, Diplomat and Entrepreneur, 1580-1636 II Transactions of the American Philosophical Society. 1984. Philadelphia. V.74. No.7; Brown K. Courtiers and Cavaliers: Service, Anglicanization and Loyalty among Royalist Nobility //The Scottish National Covenant in Its British Context I Ed. by J. Morrill. Edinburgh, 1990. P. 193-212.

Smuts M. Introduction II The Stuarts Court and Europe. Essays in Politics and Political Culture I Ed. by M. Smuts. Cambridge, 1996 P. 1-20; AschR.G. 1) Introduction: Court and Household from Fifteenth to the Seventeenth Centuries II Princes, Patronage and the Nobility: The Court at the Beginning of the Modern Age, c.1450-1650/ Ed. by R.G. Asch and A.M.Birke. Oxford, 1991. P.l-40; 2) Der Hof Karls I von England: Politik, Provinz und Patronage, 1625-1640. Koln, 1994.

Elliott J.H. A Europe of Composite Monarchies II Past & Present. Vol. 137.1992. P. 48-71.

Stevenson D. Scotland Revisited: the Century of the Three Kingdoms II History Today. March. 1985. P. 28-33

Russell С The Causes of the English Civil War. Oxford, 1990. P.51

Morrill J. The National Covenant in its British Context II The Scottish National Covenant in Its British Context I Ed. by J. Morrill. Edinburgh, 1990. P. 1-30; Perceval-Maxwell M. Ireland and the Monarchy in the Early Stuart Multiple Kingdoms II Historical Journal. Vol.34. 1991.P. 279-295.

Lee M. The Road to Revolution: Scotland Under Charles I. Urbana, 1986; Kishlansky M. A Monarchy Transformed. Britain, 1603-1714. London, 1996.

Levack B.P. Towards a more Perfect Union: England, Scotland and the Constitution II After the Reformation/ Ed. by D. Malament. Manchester, 1980; Grant A. Independence and Nationhood: Scotland, 1306-1469. Edinburgh, 1984.

Cuddy N. l)Anglo-Scottish Union and the Court of James I, 1603-1625 II Transactions of Royal Historical Society. 5^th ser. Vol. 39. 1989. P.107-124; 2)The Revival of the Entourage: The Bedchamber of James I, 1603-1625 II The English Court from the War of

Roses to the Civil War I Ed. by D. Starkey. London, 1987. Scots and Britons: Scottish Political Thought and the Union of 1603/ Ed. by R. Mason. Cambridge, 1994.

Bagwell R. Ireland under the Stuarts. 3Vols. London, 1953 (first ed. 1909-1916); Clarke A. Old English in Ireland, 1625-1642. London, 1966; Duffy P. The Territorial Organization of Gaelic Landownership and its Transformation in County Monaghan, 1591-1640 //Irish Geography. Vol. XIV. 1981. P. 1-26.

Natives and Newcomers: Essays on Making of Irish colonial Society, 1534-1641 I Ed. by C. Brady and R. Gillespie. Dublin, 1986; Arnold LJ. The Restoration Land Settlement in County Dublin, 1660-1688. Dublin, 1993; Carty A. Was Ireland Conquered? International Law and the Irish Question. London, 1996; Ford A. The Protestant Reformation in Ireland, 1590-1641. Dublin, 1997; Treadwell V. Buckingham and Ireland, 1616-1628. A Study in Anglo-Irish Politics. Four Court Press, 1998.

Brown K. 1) Bloodfeud in Scotland, 1573-1625. Edinburgh, 1986; 2) Noble Society in Scotland. Wealth, Family and Culture from Reformation to Revolution. Edinburgh, 2000; Meikle M. The Invisible Divide: The Greater Lairds and the Nobility of Jacobean Scotland II The Scottish Historical Review. Vol. LXXI. 1992. P. 70-87.Goodare J. The Nobility and the Absolutist State in Scotland, 1584-1638 //History. Vol. 78. 1993. P.160-182; Beckett J. The Cavalier Duke: A Life of James Butler, First Duke of Ormond, 1610-1688. Belfast, 1990; Brady С The Chief Governors: The Rise and Fall of Reform Government in Tudor Ireland. Cambridge, 1994; James J. Lords of Ascendancy: The Irish House of Lords and its Members. 1600-1800. Washington, 1995; Treadwell V. Buckingham and Ireland, 1616-1628. A Study in Anglo-Irish Politics. Four Court Press, 1998.

Stone L. 1) Prosopography II Historical Studies I Ed. by F. Gilbert & S. Graubard. New York, 1972. P. 107-140; 2) Family History in the 1980s II The New History: the 1980s and Beyond. Studies in the Interdisciplinary History/ Ed. by L. Stone. Princeton, 1982. P. 51-87.

Кудрявцев A.E. Великая английская революция. Л., 1927.

Барг М.А., Черняк Е.Б. Великие социальные революции XVII-XVIII веков. М., 1989.

Архангельский СИ. Аграрное законодательство Великой английской революции. М., 1935; Семенов В.Ф. Огораживания и крестьянские движения в Англии XVI века. М., 1949; Лавровский В.М. 1) Проблемы исследования земельной собственности в Англии XVII-XVIII вв. М., 1957; 2) Исследования по аграрной истории Англии XVII-XIX вв. М., 1966.

Архангельский СИ. Крестьянские движения в Англии в 40-50-х годах XVII века. М., 1960; Сапрыкин Ю.М. 1) Народные движения в Англии и Ирландии в XVI в. М., 1963; 2) Социально-политические взгляды английского крестьянства XIV-XVTI вв. М., 1972; Барг М.А. Народные низы в Английской буржуазной революции середины XVII в. М., 1967.

Левин Г. Р. Демократическое движение в Английской буржуазной революции Л., 1973.

Павлова Т.А. Вторая английская республика М., 1974

Лабутина Т.Л. Политическая борьба в Англии в период Реставрации Стюартов. М, 1982

Сапрыкин Ю.М. Английская колонизация Ирландии в XVI - начале XVII в. М., 1959; Т.С. Осипова. Освободительная борьба ирландского народа против английской колонизации М., 1962.

Штокмар В. В. 1) Очерки по истории Англии XVI в. Л., 1957; 2) Экономическая политика английского абсолютизма в эпоху его расцвета. Л., 1962.

Винокурова М.В. 1) Английское крестьянство в канун буржуазной революции середины XVII в. М., 1992; 2) Мир английского манора. М., 2004.

Дмитриева О.В. Английское дворянство в XVI- начале XVII в.: границы сословия // Европейское дворянство XVI-XVII вв.: границы сословия / Под ред. В.А. Ведюшкина. М., 1997.

Дмитриева О.В. 1) «Новая бюрократия» при дворе Елизаветы Тюдор // Двор монарха в средневековой Европе / Под ред. Н.А. Хачатурян. М., 2001. 2) «Древняя и достойнейшая процессия»: репрезентация королевской власти в парламентских церемониях второй половины XVI- начала XVII веков // Королевский двор в политической культуре средневековой Европы / Под ред. Н.А. Хачатурян. М., 2004.

Кондратьев СВ. Идея права в предреволюционной Англию Тюмень, 1987.

Кондратьев СВ. Юристы общего права в елизаветинской и раннестюартовской Англии // Федоров С.Е., Кондратьев СВ., Питулько Г.Н. Англия XVII века: Социопрофессиональные группы и общество. СПб., 1997.

Ковин B.C. Королевские слуги и яковитский двор в раннестюартовской Англии. СПб., 1999; Журавель Н.А. Католическая оппозиция при дворе Елизаветы Тюдор. СПб., 2001; Буланакова М.А. Знатная женщина и стюартовское общество в Англии XVII века. СПб., 2002.

Паламарчук А.А. Английская Nobilitas на рубеже XVI-XVII веков и королевская власть: особенности восприятия современников // Человек. Природа. Общество. Актуальные проблемы. СПб., 2001.

Rider John. Bibliotheca Scholastica: A Double Dictionarie, Penned for All Those that Would Have with in Short Space the Use of Latine Tongue, either to Speak, or Write. Oxford, 1589 (первое издание); Holy-Oke Francis. Rider's Dictionary Corrected and Augmented. London, 1649; Phillips Edward. A New World of English Words or, A General Dictionary. London, 1658; Coles Elisha. A Dictionary, English-Latine, and Latine-English. 3^rd. ed. London, 1693; Wase Christopher. Dictionarium Minus: A Compendious Dictionary: English-Latine, and Latine-English. London, 1662; Young William. A New Latine-English Dictionatiy: Containing all the Words Proper for Reading the Classic Writers... to which is Prefixed; a New English-Latine Dictionary. London, 1664.

Camdeno G. Britannia sive Florentissimorum Regnorum, Angliae, Scotiae, Hiberniae et Insularum. Londini, 1590; Segar W. Honor Military and Civil. London, 1602; Milles T. Nobilitas Politica vel Civil. London, 1608; Gwyllim J. A Display of Heraldy. London, 1611; Selden J. Titles of Honor. London, 1672. Spellman H. Glossarium Archaiologicum. London, 1664; Ashmole E. The Institutions, Laws and Ceremonies of the Most Noble Order of Garter. London, 1672. Ashmole E. The History of the Most Noble Order of Garter. London, 1734; Carter M. Honor Redivivus, or an Analysis of Honor and Armory. London, 1673.

Fortescue J. De Laudibus Legum Angliae I Ed. by S.B. Crimes. Cambridge, 1942; Smith T. De Republica Anglorum. Cambridge, 1906; Dudley E. The Tree of Commonwealth. Cambridge, 1948; Starkey T. A Dialogue between Cardinal Reginald Pole and Thomas Lupet. London, 1871.

Warner W. Albion's England. A Continued Historye of the Same Kingdome from the Originals of the First Inhabitants thereof. London, 1586; Wilson T. The State of England. A.D. 1600 II Camden Miscellany. 3^rd ser. London, 1936; Coleman M. The Genealogies of King James I and Queen Anne his Wife, from the Conquest. London, 1608; Slatyer W. The History of Great Britain from the First Peopling. London, 1621; Coke E. The Reports of Sir Edward Coke, Knight I Ed. by H. Thomas, Y. Eraser. 6Vols. London, 1826. Vol. 1.

Young Ch. 1) Order of Precedence. London, 1851; 2) Privy Councillors and Their Precedence. London, 1860; 3) Ancient Tables of Precedency (n.p; n.d.).

Collins A. Proceedings, Precedents and Arguments on Claims and Conclussions concerning Baronies by Writ and other Baronies. London, 1735; Nicolas N.H. Observations on the Clauses containing Grants of Precedency in Patents of Peerage. London, 1831.

Willement T. Facsimile of a Contemprorary Roll of the Spiritual and Temporal Peers. London, 1829.

Bodleian Library. Ashmolean MS. 857. Fols. 142-4.

Cokayne, G. 1) The Complete Peerage of England, Scotland and Ireland. 8 Vols. London, 1887-1898; 2) Complete Peerage of England, Scotland, Ireland, Great Britain and the United Kingdom I Rev ed. by V. Gibbs et al. 14 Vols London, 1910-1959

Lodge J. The Peerage of Ireland, or a Genealogical History of the Present Nobility of that Kingdom I Rev ed. by M. Archdall. 7Vols. Dublin, 1789; Paul J. The Scots Peerage Containing a Historical and Genealogical Account of the Nobility of that Kingdom.

9Vols. Edinburgh, 1904-1914.

Miscellanea Genealogica et Geraldica. 31 Vols. London, 1868-1938; The Genealogist. 45Vols. London, 1877-1922.

Burke's Landed Gentry of Ireland I Ed. by L. Pyne. London, 1978; Burke's Irish Family Records I Ed. by H. Montgomery-Massingberg. London, 1976; Burke's Peerage and Baronetage I Ed. by. R. Townend. London, 1970.

t$ Trimmer, R. Douglas. Lists of Creations of Peers and Baronets, Compiled from Original

Documents in the Public Record Office. Richard III to Charles I (1483-1646) II 47th Annual Report of the Deputy Keeper of the Public Records. Appendix 6. London, 1886. P. 78-138.

Acts of the Privy Council (1613-1627). 10 vols. London, 1921-1938; Acts of the Privy Council of England, 1613-1631.15 Vols. London, 1921-1964.

Journals of the House of Lords [1509-1847]. Vol. II - VI; Acts of the Privy Council (1613-1627). 10 vols. London, 1921-1938.

,«r

Public Record Office. State Papers. 14/9a/8; 14/9a/9; 14/19/18; 14/19/178; 14/28/63; 14/ 34/41; 14/ 86/16; 14/87/24; 14/ 88/9; 14/ 88/55; 14/90/24; 14/93/28; 14/ 94/11; 14/ 97/126; 14/98/ 78; 14/109/59; 14/ 110/69; 14/124/75; 14/138/5; 14/142/8. 16/ 1/67; 16/ 6/35; 16/ 21/2; 16/ 29/22; 16/ 29/82; 16/ 29/31; 16/ 38/10; 16/ 55/26; 16/ 55/27; 16/ 67/40; 16/75/83; 16/ 84/93; 16/ 84/94;16/ 96/36 ; 16/108/72 16/145/7. 81/ 19/178.

Additional Manuscripts. 27962A; 32464; 34727; Cotton Manuscripts. Titus. B.VII; Harleian Manuscripts. 383. Fol. 61; 383. Fol. 62; 1581. Fol. 328 ; 4304. Fol. 18; 4304. Fol. 19; 7002. Fol. 476 (verso); 7002. Fol. 477; 7006. Fol. 4; 7006. Fol. 17; Lansdowne Manuscripts. LXXIX; Stowe Manuscripts. 150.

Tunner Manuscripts. 290.

Cabala, Sive Scrinia Sacra: Mysteries of State and Government, in Letters of illustrious Persons... in the Reigns of King Henry the Eighth, Queen Elizabeth, King James, and King Charles... 2 vols. London, 1691; [Chamberlain, John.] The Letters of John Chamberlain I Ed. by Norman Egbert McClure. 2 vols. Philadelphia, 1939; Clifford, Arthur (ed.). Tixall Letters; or the Correspondence of the Aston Family, and their Friends, During the Seventeenth Century. 2 vols. London, 1815; Callier, J. Payne (ed.). The Egerton Papers. The Camden Society. London, 1840; Collins, Arthur (ed.). Letters and Memorials of State in the Reigns of Queen Mary, Queen Elizabeth, King James, King Charles I, part of the Reign of King Charles II, and Oliver's Usurpation... from the originals at Penshurst... and for his Majesty's Office of Papers ["Sidney Papers"]. 2 vols. London, 1746; Devereux, Walter Bourchier. Lives and Letters of the Devereux, Earls of Essex. 2Vols. London, 1853; D'Ewes, Sir Simonds. The Autobiography and Correspondence of Sir Simonds D'Ewes, Bart., during the Reigns of James I and Charles I. 2 Vols. London, 1845; Ellis, Sir Henry (ed.). Original Letters Illustrative of English History. 3 Vols. London, 1824; Gardiner, Samuel Rawson (ed.). 1) The Fortescue Papers. The Camden Society. London, 1871; 2) Letters from Sir Henry Wotton to King James I and Others II Archaeologia. Vol.XL. (1886). P. 257-284; [Gawdy, Philip.] Letters of Philip Gawdy...to various Members of His Famaly 1579-1616 I Ed. by Isaac Herbert Jeayes. London, 1906; Grosart, Alexander B. (ed.). The Lismore Papers. 10 vols. London, 1886-1888; Johnson, George W. (ed.). The Fairfax Correspondence. Memoirs of the Reign of Charles the First. 2 Vols. London, 1848; Maclean, John (ed.). Letters from George Lord Carew to Sir Thomas Roe, Ambassador to the Court of the Great Mogul. 1615-1617. The Camden Society. London, 1860; Naunton, Sir Robert. Fragmenta Regalia. Found in Carey, Robert, Earl of Monmouth, Memoirs of the life of Robert Cary, Baron of Leppington and Earl of Monmouth. Second edition. London, 1759; Original Letters of Sir Thomas Pope, Knt. Communicated by Evelyn Philip Shirley, Esq., M. A., M. P II

Miscellanies of the Philobiblion Society. Vol. IX. P. 1-18; Original Papers Addressed to K. James I and K. Charles I on the subject of the Duke of Buckingham, and Robert Carr, Earl of Somerset// Archaeologia. Vol. XVII. (1814). P. 280-289;

Aikin, L. 1) Memoirs of the Court of King Charles the First. 2 Vols. London, 1833; 2) Memoirs of the Court of King James the First. 2 vols. London, 1822; Brydges, Sir Samuel Egerton. 1) Memoirs of the Peers of England during the Reign of James the First. London, 1802; 2)Reflections on the late Augmentations of the English Peerage. London, 1798; Carey, Robert, Earl of Monmouth. Memoirs of the Life of Robert Cary, Baron of Leppington and Earl of Monmouth. Second edition. London, 1759; Cavendish, Margaret, Duchess of Newcastle to which is Added the True Relation of my Birth Breading and Life I Ed. by C.H.Firth. London, 1906; Dalrymple, David, Lord Hailes. 1) Memorials and Letters Relating to the History of Britain in the Reign of Charles the First. Glasgow, 1766; 2) Memorials and Letters Relating to the History of Britain in the Reign of James the First. Glasgow, 1766; Feilding, Cecilia, Countess of Denbigh. Royalist Father and Roundhead Son. Being the Memoirs of the First and Second Earls of Denbigh 1600-1675. London, 1915; Goodman, Godfrey. The Court of King James the First I Ed. by John S. Brewer. 2 vols. London, 1839; Hackett, John. Scrinia Reserata: A Memorial Offer'd to the great deservings of John Williams. 2 Parts in one volume. London, 1693; Harington, Sir John. Nugae Antiquae: Being a Miscellaneous Collection of Original Papers, in Prose and Verse; written during the Reigns of Henry VIII, Edward VI, Queen Mary, Elizabeth, and King James I Ed. by Thomas Park. 2 vols. London, 1804; Holies, Gervase. Memorials of the Manuscripts of the Holies Family 1493-1656 I Ed. by A. С Wood. The Camden Society. London, 1937; Lloyd, David. Memoirs of the Lives, Actions, Sufferings and Deaths of those...Excellent Personages, that saffered...for the Protestant Religion, And the Great Principle thereof, Allegiance to their Soveraigne, in our late Intestine Wars, from the Year 1637, to the year 1660.... London, 1668; Lloyd, David. State-Warthies, or the State-Men and Favorites of England Since the Reformation. Second edition. London, 1670; Lodge, Edmund. Portraits of illustrious Personages of Great Britain. 4 vols. London, 1821-34; Oglander, John. The Oglander Memoirs: Extracts from the MSS of Sir J. Oglander, Kt (1595-1648) I Ed. by W. H. Long. London, 1888; Osborne, Francis. Some Traditionall Memorialls on the Reign of Queen Elisabeth II Scott, Sir Walter (ed.). Secret History of the Court of James the First. Vol. I. Edinburgh, 1811; [Pepys, Samuel.] The Diary of Samuel Pepys I Ed. by Henry B. Wheatley. 9 Vols. Boston and New York, 1899; Prynne, William. Brief Animadversions on the Forth Part of the Institutes by Sir Edward Coke. London, 1669; Rymer, Thomas. Foedera. Second edition. 20 Vols. London, 1704 -1735; Sawyer, Edmund (ed.). Memorials of Affairs of State in the Reigns of Q. Elizabeth and K. James I collected (chiefly) from the original papers of the Right Honourable Sir Ralph Winwood, Kt. 3 Vols. London, 1725; Wake, Joan. (ed.). The Montagu Musters Records of the Convention of Royal Burghs of Scotland/ Ed. by J. Marwick et al. 7 Vols. Edinburgh, 1866-1918.Book A. D. 1602-1623 II Northamptonshire Record Society Publications. Vol. VII. Peterborough, 1935; Warwick, Sir Philip. Memoirs of the Reign of

King Charles the First. Edinburgh, 1813; Weldon, Anthony. The Court and Character of King James. Found in Scott, Sir Walter, ed. Secret History of the Court of James the First. 2 vols. Edinburgh, 1811; Melville J. Memoirs of His Own Life I Ed. by T. Thomson. Edinburgh, 1882.

Calendar of the Carew Manuscripts Preserved in the Archiepiscopal Library at Lambeth I Ed. by J.S.Brewer and William Bullen. 6 vols. London, 1867-1873; Calendar of State Papers. Domestic Series. 1603-1625 I Ed. by Robert Lemon et al. 5Vols. London, 1857-1872; Calender of State Papers. Domestic Series. 1625-1641/ Ed. by John Bruce et al. 17Vols. London, 1858-1882; Calendar of State Papers and Manuscripts Relating to English Affairs Existing in the Archives and Collections of Venice I Ed. by Horatio F.Brown and Allen Hinds. Vol .X-XXVII. London, 1900-1924; Calender of State Papers: Ireland, 1603-1625 I Ed. by Chrostopher Russell et al. 5Vols. London, 1872-1880; Calendar of State Papers Relating to Ireland 1625-1660 I Ed. by Robert P.Mahaffy.4Vols. London, 1900-1904; Calendar of State Papers Relating to Scotland I Ed. by J. Bain et. al. 13 vols. Edinburgh, 1898-1969.

Acts of the Parliaments of Scotland I Ed. by N. Thomson et al. lOvols. Edinburgh, 1814-1844; Records of the Convention of Royal Burghs of Scotland/ Ed. by J. Marwick et al. 7 Vols. Edinburgh, 1866-1918.

Historical Manuscripts Commission. Reports. 1874 (продолжающееся издание);Appendix to the Second Report. London, 1874; Appendix, Fourth Report. London, 1874;Appendix to the Seventh Report. London, 1878; Eighth Report of the Royal Commission on Historical Manuscripts. London, 1881; Calendar of the Manuscripts of the Most Hon. The Marquess of Salisbury, preserved at Hatfield House, Hertfordshire. 18 Vols. London, 1883-1940;Tenth Report of the Royal Commission on Historical MSS. 6 parts in three volumes. London, 1885;Manuscripts of the Earl of Westmoreland, Captain Stewart, Lord Muncaster and Others. Appendix. Tenth Report. Part IV. London, 1885; Eleventh Report of the Royal Commission on Historical MSS. 7 parts in three volumes. London, 1887-88; Manuscripts of the Earl Cowper Preserved at Melbourne Hall, Derbyshire. Appendix, Twelfth Report. 3 Vols. London, 1888; The Manuscripts of His Grace the Duke of Rutland Preserved at Belvoir Castle. Appendix. Twelfth Report. Part IV. 4 vols. London, 1888-1905; The Manuscripts of the Duke of Beaufort, the Earl of Donoughmore, and Others. Appendix. Twelfth Report. Part IX. 4 Vols. London, 1891; Report on the Manuscripts of His Grace the Duke of Portland, preserved at Welbeck Abbey. 10 Vols. London, 1891-193 l;The Manuscripts of the Earl of Lonsdale. Appendix. Thirteenth Report. Part VII. London, 1895; Reports on the MSS of the Duke of Buccleuch and Queensberry. 3 Vols. In four. London, 1889-1926; Report on Manuscripts in Various Collections. 8 Vols. London, 1901-1913; Calendar of the Manuscripts of the Marquess of

Ormonde, Preserved at Kilkenny Castle. 8 Vols. London, 1902-1920; Report on the Manuscripts of the Earl or Mar and Kellie. London, 1903; Calendar of the Manuscripts of the Marquis of Bath. Preserved at Longleat, Wiltshire. 3 Vols. London, 1904-1908; Report on the Manuscripts of the Earl of Ancaster Preserved at Grimsthorpe. Dublin, 1907; Report on the Laing Manuscripts Preserved in the University of Edinburgh. 2 Vols. London, 1914; Report on the Manuscripts of the Marquess of Downshire Preserved at Easthampstesd Park Berks. 4 Vols. London, 1924-1940; Supplementary Report on the Manuscripts of the Earl or Mar and Kellie. London, 1930.

Venn J. & J.A. University of Cambridge, Matriculations and Degrees, 1544-1659. Cambridge, 1913; Clark A. Register of the University of Oxford. Oxford, 1887. Vol. 2; Records of Lincoln Inn. London, 1896. Vol. 2; Sturges H. Register of Admissions to the Middle Temple. London, 1949. Vol. 1; Foster J. Register of Admissions to Grey's Inn. London, 1889; Members of Inner Temple, 1547-1660. London, 1877.

Patentee Officers in Ireland, 1173-1826, Including High Sheriffs, 1661, 1761-1816 I Ed. by J. Hughes. Dublin, 1960.

Dictionary of National Biography I Ed. by Leslie Stephen and Sidney Lee. 22 Vols. New

York, 1908-1964.

«Aristocratia» в лексическом дискурсе конца XVI -XVII веков

Область терминологических обобщений обладает завидной притягательной силой для историка, занятого реконструкцией социальных явлений прошлого. Связанная с необходимостью выравнивания по меньшей мере двух культурно-исторических контекстов - собственно реконструируемого и современного авторского, - она составляет исходную часть научных теорий и гипотез, но оказывается при этом наиболее уязвимой и открытой для последующей критики сферой исследовательского опыта. Историк, вынужденный оперировать понятной для его времени и окружения терминологией, подчас «приподнимает» анализируемые явления над хронологической нишей, в рамках которой они функционировали. Так произошло в свое время со средневековым нобилитетом, который под влиянием определенных словообразовательных процессов постпетровской России был уподоблен русскоязычной аналогии «дворянство», лишь только в общих чертах отражавшей специфику западноевропейского материала.

История с использованием понятия «аристократия» для идентификации соответствующих реалий средневекового общества начинается, очевидно, на рубеже XVII- XVIII веков с постепенного отказа от значения, закрепленного за ним еще Аристотелем, как известно, связывавшим его смысловые границы скорее с формой государственного правления, нежели со сферой социальных институтов общества3. На смену отходящему в прошлое значению пришло сформулированное Ш. Монтескье определение с его главным акцентом на признаках социальной солидарности и группового иммунитета .

Усвоенное западными историками XIX в., это значение легко адаптировалось в научном языке индустриального общества и затем весьма успешно интерполировалось для характеристики социальных процессов прошлого. Так аристократия стала неотъемлемым элементом социальной системы западноевропейского общества как «старого порядка», так и того, что приходит ему на смену. Смысловой континуитет был в этом плане очевидным и бесспорным условием.

Русскоговорящий историк, пишущий о социальных реалиях европейского общества средних веков и раннего нового времени, ориентируясь на опыт своих западных коллег, попадал под влияние характерных для их языковой практики смысловых параллелей. Он также отталкивался от значений термина, смысловые границы которого закрепились в конце XVIII в., и затем конструировал желаемые соответствия для более отдаленных эпох. Получаемая аналогия оказывалась близкой в общих чертах реалиям и понятной языку и культуре позапрошлого века, но, как представляется, не обязательно соответствовала значению, которые вкладывали в это понятие очевидцы реконструируемых реалий.

Помимо влияния, которое отечественная историческая наука испытывает, обобщая опыт западной историографии, определенную роль играют независимые по сути словообразовательные процессы, происходящие в русском языке. Активная «интернационализация» повседневной лексики, усилившаяся в первой половине XIX в., способствовала не только переносу, но и закреплению иноязычной практики. Так, уже в словаре В. И. Даля у термина «аристократия» значительно ослаблен античный контекст; при этом внутренняя структура новообразованного значения по аналогии с романскими и германскими параллелями существенно расширена.

Как следует из современных работ по истории аристократии дореформенной России, его содержание вобрало в себя как традицию первой половины XVIII в., подразумевавшую под этой социальной группой «вельмож, знать, высших бояр, окольничих, высшее сословие по праву рождения, родовую знать», так и, по всей видимости, опыт конца XVIII - начала XIX вв., когда понятие «аристократия» уже включало в себя «все дворянство вообще» или как минимум «дворянство титулованное (князья, графы) и знатнейшие столбовые роды». Тогда же выделяются дополнительные значения - «аристократия богатства» и «аристократия учености»: оказалось, что «во всяком сословии и звании могут быть своего рода аристократы, считающие себя от природы и без заслуг выше других». «Аристократы династии» утратили к этому времени свои позиции и влияние; к противоречиям потомков боярской знати в последнюю треть XVIII в., видимо, добавилось осознание собственной значимости «аристократов образованности и духа»5. Общую схему описания аристократии настойчиво повторяют и современные словари русского языка, выделяя в качестве двух главных показателей «аристократизма» родовитость, а затем привилегированность.

Англоязычная традиция использования термина «аристократия» в основных чертах соответствует общей логике развития нашей - отечественной. Определение Аристотеля постепенно утрачивает доминирующее значение в начале XIX в., уступая место толкованиям, связанным с представлениями Монтескье. Уже в словаре Д. Вуда6 наблюдается четкая тенденция видеть в аристократии особым образом оформленную группу, по определенным признакам допускавшую ее отождествление со знатью или, во всяком случае, с ее титулованной частью; наметившиеся особенности в интерпретации основного значения понятия «аристократия» закрепляются и в наиболее авторитетном издании - Большом Оксфордском словаре английского языка.

Означает ли это, что современная историография настойчиво использует термин «аристократия», смысловой контур которого оформился уже в новое время, но отсутствовал как в пределах, очерченных античной греко-латиноязычной средой, так и в рамках, характерных для ученой культуры латинского средневековья?

Отсутствие в словарном запасе англичан первой половины XVII в. эквивалента французского «aristocrate»7, введенного Монтескье и производного от него или собирательного «aristocratie», казалось, не смущало специалистов, вводивших такие научные определения аристократии, которые, по существу, «реанимировали» явление через ретроспективный и гипотетически заданный набор признаков. Таковыми оказывались либо сумма критериев, соответствовавших реалиям начала позапрошлого столетия, либо параметры, бывшие результатом искусственного научного моделирования.

Предпочтение критериев, характерных для социального опыта XIX столетия, приводило к смещению необходимых акцентов, а попытки раскрыть смысл понятия «аристократия» через определенную синонимию с понятием «дворянство» естественным образом искажало факты.

Остальные закрепляемые за термином «аристократия» значения обычно зависели от специфики тех областей, на которых сосредоточивался научный интерес создававших эти значения историков. Многое определялось также группами источников, которыми оперировали ученые. Ряд отечественных специалистов (частично А.Н. Савин, более определенно - Е.А. Косминский, В.Ф. Семенов, СИ. Архангельский, В.М. Лавровский, М.А. Барг, Ю.М. Сапрыкин)8, равно как представители западной историографии (Р. Тоуни, Л. Стоун, Д. Кэрридж, Д. Хаббакук, Д. Буш)9, известные своими изысканиями в социально-экономической истории, видели в аристократии прежде всего крупных земельных собственников, располагавших иммунитетными привилегиями, достаточным материальным благополучием для поддержания соответствующего их статусу образа жизни. X. Тревор-Ропер, Д. Повис10 расширяли состав аристократии за счет преуспевающего джентри, по экономическим показателям сопоставимого со знатью. Последователи историко-правовой школы (Д. Эллис, Р. Палмер) усматривали в аристократии главным образом титулованную знать, обладавшую в Англии известными сословными привилегиями.

Ученые, занятые изучением властных или более широко - административно-государственных институтов, предпочитали рассматривать аристократию как политическую элиту, обладавшую преимуществом на осуществление в обществе особых полномочий господства . В том или ином варианте предлагаемые специалистами определения акцентировали существование особого рода признаков (крупная земельная собственность, пэрское право, доступ к властным полномочиям), сам факт присутствия которых мыслился решающим для выделения внутригрупповой связи.

Групповая и внутригрупповая структура

Ирландская титулованная знать на момент кончины Елизаветы Тюдор насчитывала 25 человек46. Состав и динамика этой группы лишь частично отражены в монографии Л. Стоуна. Им приведены отрывочные сведения, проливающие свет на общее количество титулованных ирландцев к весне 1603 года и дающие основание полагать, что маститый историк либо недооценивал значения этой группы знатных особ, либо испытывал некоторые сложности при поиске реальных сведений о ее составе. Даже при определении обобщенной картины стюартовских креаций в среде ирландцев он заимствовал данные, приведенные в статье Д. Мейза47.

Достаточно сложно судить о реальных обстоятельствах, заставивших Стоуна прибегнуть к такому решению этой проблемы: его собственные пояснения на этот счет отсутствуют. Очевидным остается одно, что даже в той неполной статистической картине, которая весьма эпизодично воссоздается в его работе, он допускает целый ряд неточностей.

Так, при определении динамики елизаветинских креаций в отношении ирландцев он приводит данные только о трех возведениях. В приложении к его работе указано, что в период между 1564 и 1568 годами состоялось одно возведение, а между 1574 -1578 годами - еще два. Поскольку обобщенные в таблицах данные не персонифицированы, то я могу лишь предполагать, что под первой креацией Стоун имеет в виду Дональда Мак Карти, известного также как Мак Карти Мор (ум. 1597), которого Елизавета возвела одновременно в графское достоинство Кланкара и баронское достоинство Валеншиа 24 июня 1565 года; дальнейшая судьба этого титула покрыта тайной: известно только то, что Дональд Мак Карти отказался от титула незадолго до своей кончины. Отсутствие прямых наследников, видимо, было поводом для «забвения», однако формально титул так и не стал выморочным:. В первой половине XVII века наследственных прав на этот титул, насколько мне известно, никто не выдвигал.

Следующие две креаций, отмеченные Стоуном, до конца не поддаются идентификации, поскольку на период с 1574 по 1578 год падает только один и то весьма спорный с формальной точки зрения случай. Речь идет о креаций Турлоха О Нейла (ум. 1596), подтвержденной королевским патентом на графское достоинство Кланконелла от 18 мая 1578 года, но так и никогда не ставшей «реальной». Патент, скрепленный Большой королевской печатью, по неизвестным причинам так и не был вручен адресату.

Непонятным образом в статистику Стоуна не вошли сведения о вполне известных персонажах, облагодетельствованных Елизаветой за проявленнуто лояльность к английской короне. Речь идет о двух креациях, падающих на 1569 год и связанных с появлением баронского достоинства Дромма и виконтского 213

Десиза. Далее следуют два возведения, состоявшиеся 16 мая 1580 года и принесшие Джону Бурку (или де Бургу) баронский титул Арденри, а его далекому родственнику Уильяму Бурку - виконство Бурков из Коннелла соответственно. Следующие далее, но опущенные Стоуном два аноблирования 1583 года стали в свое время поводом для включения в состав ирландской знати баронских титулов Каира (или Кахира) и Лейтрима - персоножей также весьма почтенных и, более того, известных. И хотя Джон Бурк, первый барон Лейтрим (род. 1556) был убит 11 ноября 1583 года, т. е спустя шесть месяцев после состоявшейся креации, это не дает основания исключать его из числа возведенных Елизаветой знатных особ. Значительно более удачливый Томас Батлер, второй барон Каир - сын тюдоровского креанта Теобальда Батлера (ум. 1596) скончается только в январе 1627 года: отсутствие этого титула в числе инициированных Елизаветой ставит под сомнение «прочность» приводимой

Стоуном статистики уже за 1603 год .

Приводимая ниже таблица демонстрирует композицию титулов ирландской знати, пережившей смену династий на английском троне, а сопровождающие ее примечания идентифицируют ее персональный состав. 16а 4" 5е 0 0 0 Общеизвестно, что процесс формирования ирландской титулованной знати отличался от аналогичного, имевшего место в Англии. Титулованные ирландцы, несмотря на их подчас английское или смешанное англо-ирландское происхождение, образовывали с незапамятных времен самостоятельный порядок, бывший в рамках имевшей место градации менее значительным, чем основной -английский.

Начиная с классического средневековья число «самостийных» титулов среди ирландцев всегда превышало «реальные», признаваемые английской короной.

Только при Тюдорах (первоначально в 1542 году, а затем в 1587 году) постепенно начинает формироваться подобие устойчивой общности (собственно формализованный порядок), образованной на принципах лояльности к официальным властям. Но, несмотря на распространившееся к этому времени в среде ирландской титулованной знати поименование «лорд», понятие «пэрство» в отношении ирландской nobilitas nominata по-прежнему подчеркнуто не применялось.

Представленная в таблице структура титулов при всей заманчивости ретроспективных параллелей с английской должна считаться учрежденной Тюдорами. В ряде случаев Генрих VIII и Елизавета подтверждали прежние, инициированные «самостийно» титулы (в первую очередь Килдаров, Кланрикардов, Ормондов, Томондов и др.), но чаще всего прибегали к созданию новых. В структуре «легализованных» титулов преобладали баронские, значительная часть из которых, должно быть, воспринималась короной в качестве противовеса более авторитетным графским достоинствам. Титулы виконтов, столь же малочисленные, как и английские, значительной роли не играли: в их внедрении в состав ирландской титулованной знати следует видеть единственную цель - уподобить ее структуру английской.

Как показывает таблица, состав ирландской титулованной знати не включал достоинств маркиза и герцога. Последнее оказывалась исключением для жителей зеленого острова на протяжении всего средневековья, в то время как титул маркиза (в данном случае Дублинского) дважды даровался, правда, только англичанам, но без должного среди них успеха: известно, что уже Тюдоры отказались от его последующего восстановления.

Номинанты: индивидуальные судьбы и мотивы

. Современники оставили нам достаточно подробное описание процессии, сопровождавшей Якова Стюарта в ходе его официального переезда в Лондон. По своей пышности и по количеству участвующих в ней вельмож ей не было равных в английской истории. Джон Чемберлен, относившийся скептически к новой династии, писал об атмосфере, царившей во время процессии: «прибыв первым, первым же и получишь, - в том была цель всех идущих»11. Яков, довольный оказываемым приемом, был щедр и не скупился, одаривая своей благосклонностью приветствовавших его англичан. Современники отмечали, что Лондон опустел, поскольку все столичные обитатели двинулись на встречу новому королю, стремясь использовать ситуацию в своих интересах: «титулы и новые назначения были их заветной целью» 2 .

Вскоре после въезда короля в столицу сэр Роберт Сесил напишет одному из своих друзей в провинцию: «Ни под каким предлогом не приезжай в Лондон до тех пор, пока я не призову тебя; там столько людей, что даже королю сложно найти место для того, чтобы сесть... у него похоже много друзей или, во всяком случае, тех, кто себя таковыми называет» .

Нельзя не признать, что прибывший в столицу король должен был определенным образом следовать традиции, которая обязывала его к известной щедрости. Так, во всяком случае, поступали его предшественники, демонстрируя приближенным перспективы новой династии. Однако король был далек от слепого «подражания» и, должно быть, имел к этому времени далеко идущие планы. Показательно, что его первое официальное «обращение» было сделано заочно, т.е. до того, как было принято делать какие-либо официальные заявления. И касалось оно, помимо прочего, титулованной знати.

В официальном послании Тайному совету от 22 мая 1603 года он обрисовал в общих чертах политику, которую намеревался проводить в отношении производства новых титулов и должностей. Тон заявления свидетельствовал о том, что у него к тому времени уже существовали некоторые разногласия с советниками. Скудность документальной базы не позволяет реконструировать последовательность складывавшегося конфликта, но факт состоявшегося, опять-таки заочного, обмена мнениями очевиден. Члены Тайного совета, представлявшие за небольшими исключениями знать отжившей свой век династии, опасались, что их позиции будут известным образом «расшатаны». Естественным было то, что они призывали короля к сдержанности, намекая ему на всем известную осторожность, с какой его предшественница относилась к возведению новой знати. Должно быть, этот «намек» был решающим, ибо уподобляться Елизавете Яков был не склонен. Со свойственной ему категоричностью он отбрасывал предостережения, делая свое отношение к «намекам» достаточно прозрачным. Разрывая «спасительную» для советников связь, указывал на то, что у него есть свои веские и, как он любил подчеркивать, «естественные основания».

Судя по всему, он предпочитал акцентировать «особое мнение», под которым подразумевалась «особая программа». Его размежевание с тайными советниками легко улавливается за фасадом использованных словесных приемов. Рассуждая о легитимности подготовленных изменений, он, не называя имен кандидатов, начинает с того, что «вознаграждения неминуемы» в начале нового правления14. Но его «милость» будет скорее избирательной, чем традиционной. Он не считал «себя обязанным... даровать новые титулы...исключительно кавалерам ордена Подвязки» - и что самое важное «членам самого Тайного совета». В планы или «программу» Якова входило совсем другое. Он намеревался «оказать должное внимание лишь достойнейшим мужам королевства», но таким образом, «чтобы число возведенных и продвинутых особ...было оправданным и не превышало разумных пределов»15. Так или иначе, но контуры будущей политики были очевидны, а «намек» на реальные границы новой знати династии высвечивал очертания зарождающегося феномена.

Действительно, Яков I был достаточно разборчив и пожаловал первые титулы в основном «достойнейшим» и известным по тем временам особам. Среди них лидируют те, кому он был обязан поддержкой еще при жизни Елизаветы (сэры Роберт Сесил, Роберт Сидни и Уильям Ноллиз). Эти креации материализовали благодарность монарха за «услуги», оказанные либо самим номинированным, либо членами его семьи или клана. Очевидно, что при этом часть таких возведений падала непосредственно на тех, кто обладал, как тогда говорили, определенным «блеском» и, следовательно, был влиятелен при старой династии и мог составить достойное окружение нового монарха. Это были главным образом влиятельные елизаветинские чиновники и придворные, подчас обладавшие незаурядными способностями и талантами.

Далее следует группа особ, которые не были связаны напрямую с престолонаследной борьбой. Их могло отличать определенное равнодушие к персоне нового монарха, некий нейтралитет или молчаливая лояльность, но при этом они составляли «ядро» елизаветинской администрации и в силу этого пользовались огромным влиянием, которое известный своим прагматизмом Яков намеревался использовать.

Обе группы характеризовались однородным потенциалом. Значительная часть номинантов принадлежала к среде «профессионалов». Это были «политики», администраторы в лучшем смысле этого слова, испытывавшие удовольствие от собственных занятий. Каждый из них стремился быть востребованным. Обративший на них внимание король мог с достаточной долей уверенности рассчитывать на их профессионализм и связанную с ним лояльность. Существенным моментом в биографии каждого был известный каждому религиозный конформизм, приверженность официальной доктрине английского протестантизма. В этом смысле действия и выбор Якова выглядят вполне логичными, а мотивы креаций и продвижений достаточно прозрачными. Однако «профессионалы» были далеко не единственными среди тех, на которых обрушились милости нового монарха.

Возведенные в первое десятилетие XVII века знаменитые елизаветинские «оппозиционеры» имели за плечами опыт противостояния короне и не отличались верностью протестантским идеалам. Оба обстоятельства — весьма значительные, чтобы ими можно было пренебрегать. Но и в этом случае логика не отказывала королю. Фигурирующие среди ранних яковитских продвиженцев члены могущественного клана Говардов были известны своими католическими симпатиями. Но именно они приняли активное участие в «деле» Марии Шотландской, а их вражда с Тюдорами была испытана временем. Уцелевшие участники не менее известного заговора Эссекса и их потомки, возведенные Яковом, образовывали группу знати, с действиями которых король связывал один из вариантов восхождения на английский трон. Яков питал удивительную слабость ко всем, кто тем или иным образом «противоречил» Елизавете, всячески их поддерживал и возвышал.

Менее логичным, но вместе с тем вполне объяснимым было и то, что среди ранних яковитских креаций должное место занимали королевские фавориты. Яков спешил, но при этом оставался верен традиции и не отличался оригинальностью.