Античная цивилизация и варвары Северного Причерноморья в условиях этнических миграций (3-я четверть I в. до н. э. – 3-я четверть IV в. н. э.) Ярцев Сергей Владимирович

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Античные государства и народы Северного Причерноморья во второй половине I в. до н.э. – первой половине III в. н.э .

1.1. Северное Причерноморье в начале римского периода 86

1.2. Варвары на службе античных государств: боспорский опыт .97

1.3. Царство Фарзоя и северопричерноморская буферная зона Римской империи в I в. н. э. 118

1.4. Римская стратегия и создание эшелонированной обороны империи в Северном Причерноморье во II – начале III в. н. э .143

Глава 2. Готы в Северном Причерноморье во второй трети III – второй трети IV в. н.э .

2.1. Проблема продвижения готов к земле «Ойум» 183

2.2. Поход Филимера и проблема гибели Крымской Скифии .191

2.3. Образование варварских объединений тервингов и грейтунгов 201

2.4. Легендарные походы Эрманариха: между войной и экономикой 212

Глава 3. Херсонес, Боспор и меотийские варвары в III в. н.э .

3.1. Возникновение меотийской группировки и первые морские походы варваров 223

3.2. Морские походы варваров 258-269 гг. и их особенности .244

3.3. Этнический состав меотийской группировки варваров 254

3.4. Херсонес в период морских походов варваров 261

3.5. Последний морской поход меотийской группировки варваров .269

Глава 4. Херсонес, Боспор и варвары Северного Причерноморья от эпохи Константина до периода правления Валента

4.1. Варвары Крыма и Приазовья в борьбе Константина и Лициния 288

4.2. Стратегия императора Константина и восстановление буферной зоны в Северном Причерноморье .305

4.3. Херсонес, Боспор и варвары Северного Причерноморья накануне появления гуннов 325

4.4. Стратегия императора Юлиана и создание эшелонированной буферной зоны в Северном Причерноморье .340

4.5. Стратегия императора Валента и попытка модернизации эшелонированной буферной зоны в Северном Причерноморье 359

Глава 5. Идеологический кризис в Северном Причерноморье и римская культурная экспансия в первых веках нашей эры

5.1. Особенности религиозной жизни варваров Северной Европы в первых веках нашей эры 390

5.2. Особенности религиозной жизни варваров Северного Причерноморья в первых веках нашей эры 400

5.3. Особенности религиозной жизни населения античных центров Северного Причерноморья и их ближайшей округи в первых веках нашей эры .426

5.4. Христианство у тервингов и грейтунгов .458

5.5. Распространение христианства на территории Херсонеса и Боспора 468 Заключение 503 Список источников и исследований .523

Список сокращений

• Варвары на службе античных государств: боспорский опыт
• Образование варварских объединений тервингов и грейтунгов
• Херсонес в период морских походов варваров
• Стратегия императора Константина и восстановление буферной зоны в Северном Причерноморье

Введение к работе

Актуальность темы исследования определяется в первую очередь тем, что в Северном Причерноморье в античную эпоху впервые на территории европейской части нашей страны зародилась государственность – важнейший фактор развития Восточной Европы. При этом важным ключом к пониманию особенностей исторического процесса на данной территории являются взаимоотношения античной цивилизации и варварского мира. Особенно отчетливо указанное взаимодействие просматривается на материале первых веков нашей эры, в эпоху римского протектората над Северным Причерноморьем. Именно тогда фундаментом буферной зоны империи стали античные государства, которые не только должны были контролировать свою территорию, заселенную в том числе и оседлым зависимым варварским населением, но и при необходимости оказывать помощь римлянам в сдерживании враждебных племен. Античные государства шли на союз с Римом добровольно, понимая, что только империя в это неспокойное время могла обеспечить им безопасность и территориальную целостность. Непростая ситуация, которая складывалась в Северном Причерноморье, на первый взгляд свидетельствовала о громадной пропасти между античной цивилизацией и варварским миром. Однако здесь необходимо учитывать, что римское влияние в Северном Причерноморье в период расцвета империи распространялось и за границы римского государства. Захватывая чужие территории, империя вынуждала варварское население включаться в различные виды контактов как внутри единого государства, так и за пределами его рубежей. В последнем случае это касалось даже враждебно настроенных, независимых от Рима племен.

Впрочем, и сами варвары в римский период истории отличались высоким уровнем мобильности. В Барбарикуме именно с этого времени активизировались миграционные процессы, а выходцы из районов Северной Европы вскоре вплотную подступили к границам Римской империи. Все это в значительной степени способствовало расширению племенных контактов с античной цивилизацией и усилению процессов этнических, социальных и религиозных изменений внутри традиционных варварских обществ. Однако если одним этническим группам удавалось создать вокруг себя крупные варварские объединения, то другим же, наоборот, везло гораздо меньше, и они быстро распадались, полностью растворяясь в бурных событиях того времени. У многих племен в ходе миграций трансформировалась внутренняя сущность, и, расселяясь на новом месте, они фактически превращались в совершенно новые этнические образования, сохраняя при этом прежние названия.

Особую роль в вышеуказанных процессах, безусловно, сыграли пришедшие с севера готы. Именно они создали в Северном Причерноморье первые так называемые «дружинные» государства оседлого варварского населения, в пределах которых под властью готских вождей объединилось и значительное количество местного населения. Не вызывает сомнений, что именно в решении так называемой «готской проблемы» и заключаются ответы на многие вопросы первого этапа исторического феномена Великого переселения народов. Несмотря на огромное количество исследований, посвященных данной теме, до сих пор отсутствует единая точка зрения на маршруты передвижения, районы расселения и особенности взаимоотношений готов как с другими варварами, так и с античными причерноморскими государствами и Римской империей. Нет единого мнения и по многим другим вопросам, касаю-

щимся мира племен Северного Причерноморья. Даже история античных государств в регионе, несравненно лучше представленная в источниках, продолжает вызывать многочисленные споры. А ведь указанное время в истории Северного Причерноморья является ключевым для понимания последующих трагических страниц римской истории. Именно события, которые произошли здесь во 2-й половине IV в., привели к резкому изменению военной ситуации в пользу варваров и в конечном итоге к упадку Римской империи. Все это свидетельствует о том, что античную цивилизацию и варварский мир Северного Причерноморья необходимо рассматривать как через их сосуществование, так и через взаимодействие с Римской империей. Только такой подход может обеспечить решение многочисленных вопросов и противоречий в истории региона, и в первую очередь проблемы так называемой «большой римской стратегии» в Северном Причерноморье. Не вызывает сомнений, что именно отсутствие ясности с логикой имперского стратегического мышления мешает воссоздать целостную историческую картину этой северной периферии римского мира.

Интерес к первым векам н. э. в истории Северного Причерноморья вызван еще и тем, что в данное время в римском мире происходило постепенное превращение христианства из преследуемого учения в государственную религию. Однако в Северном Причерноморье картина распространения новой религии все еще остается не совсем ясной. Наибольший интерес здесь представляет степень влияния на процесс христианизации римской культурной экспансии, приобщение людей к культуре империи. Все это происходило в период глубокого идеологического кризиса, когда, с одной стороны, в духовном мире варваров и населения античных государств отмечались сложные процессы трансформации традиционных культов, с другой – для римлян неуклонно увеличивалась потребность идеологического обоснования власти императора на всем пространстве зависимого от них мира.

Объектом исследования являются античная цивилизация и варвары Северного Причерноморья в период 3-й четверти I в. до н. э. – 3-й четверти IV в. н. э. через свое сосуществование и взаимодействие с Римской империей.

Предметом исследования являются особенности этнических миграций, эволюция римской стратегии, римская культурная экспансия, трансформации традиционных культов и специфика распространения христианства в Северном Причерноморье в римский и позднеантичный догуннский периоды.

Хронологические рамки исследования охватывают период от 3-й четверти I в. до н. э. до конца 3-й четверти IV в. н. э. С одной стороны, этот период частично соответствует первому «германскому» этапу Великого переселения народов по классификации В. П. Будановой, охватывая, в том числе время, от Маркоманнских войн до Адрианопольского сражения¹. Однако в связи с тем, что в Северном Причерноморье данный «германский» этап непосредственно связан с историей так называемых «готских» объединений, применительно для северных берегов Черного моря первый период Великих миграций можно условно именовать «готским». При этом отметим, что история восточно-готских образований IV в. своими корнями уходит в предшествующую римскую эпоху, в период появления здесь первых северных дружин и неизвестных кочевников с востока, резко изменивших этническую карту Северного

Буданова, В.П. Варварский мир эпохи Великого переселения народов. М., 2000. С. 6–7.

Причерноморья в I в. н. э. Все это, безусловно, стало одной из причин последующего, почти беспрепятственного проникновения в приморские районы готов и других северных варваров.

С другой стороны, хронологические рамки нашего исследования полностью охватывают римский и позднеантичный догуннский периоды истории Северного Причерноморья, которые, безусловно, не только отличаются особым своеобразием, но и неразрывно связаны между собой. Начало римского периода однозначно относится ко времени, когда после гибели Митридата VI Евпатора народы северопричерноморского региона вступили в тесное взаимодействие с Римской империей. В результате этого процесса к началу III в. римлянами в Северном Причерноморье была возведена масштабная эшелонированная система обороны дальних подступов к империи. Однако через некоторое время она была прорвана варварами, которые с этой целью использовали ее наиболее слабые и уязвимые места. В последующий поздне-античный период отчетливо выделяется IV в. Именно в данное время в ходе реформ Диоклетиана и Константина окончательно сложилась система домината, были проведены административная и военная реформы, создана новая боеспособная армия, успешно противодействующая угрозе варварских нападений. Благодаря стабилизации обстановки, достигнутое равновесие с варварским миром сохранялось вплоть до появления гуннов и битвы при Адрианополе в 378 г. При этом император Константин и его преемники в своей политике по отношению к Северному Причерноморью опирались на прошлый имперский опыт по организации буферной зоны в регионе. Именно данное обстоятельство не позволяет рассматривать историю Северного Причерноморья IV в. в отрыве от событий предыдущего римского периода.

Всеми указанными обстоятельствами и обусловлены хронологические рамки нашего исследования.

Степень научной разработанности темы отличается не только особой дискусси-онностью. Несмотря на длительный период изучения Северного Причерноморья, очень мало ученых обращалось к написанию обобщенных аналитических трудов по истории этого региона, не говоря уже о рассмотрении его через фактор развития «большой» римской стратегии. Авторы, как правило, посвящали свои исследования конкретным античным центрам Тире², Ольвии³, Херсонесу⁴, Боспору⁵ или отдельным варварским

² Сон, Н.А. Тира римского времени. Киев, 1993; Карышковский, П.О., Клейман, И.Б. Древний город Тира. Киев,
1985; Зубарь, В.М., Сон, Н.А. Северо-Западное Причерноморье в античную эпоху: Основные тенденции социально-
экономического развития / МАИЭТ. Supplementum. Вып. 3. Симферополь, 2007.

³ Крапивина, В.В. Ольвия. Материальная культура I–IV вв. н.э. Киев, 1993; Крыжицкий, С.Д., Русяева, А.С., Крапиви
на, В.В., Лейпунская, Н.А., Скржинская, М.В., Анохин, В.А. Ольвия. Античное государство в Северном Причерномо
рье. Киев, 1999.

⁴ Кадеев, В.И. Очерки истории экономики Херсонеса в I–IV вв. н.э. Харьков, 1970; Зубарь, В.М. Херсонес Тавриче
ский в античную эпоху (экономика и социальные отношения). Киев, 1993; Сорочан, С.Б., Зубарь, В.М., Марченко, Л.В.
Жизнь и гибель Херсонеса. Харьков, 2000.

⁵ Гайдукевич, В.Ф. Боспорское царство. М.; Л., 1949; Блаватский, В.Д. Пантикапей: Очерки истории столицы
Боспора. М., 1964; Кругликова, И.Т. Боспор в позднеантичное время. М., 1966; Шелов, Д.Б. Танаис и Нижний Дон в
первые века н.э. М., 1972; Болгов, Н.Н. Закат античного Боспора: Очерки истории Боспорского государства позд-
неантичного времени (IV–V вв.). Белгород, 1996; Он же. Проблемы истории, историографии, палеогеографии Се
верного Причерноморья IV–VI вв. Белгород, 2002; Масленников, А.А. Население Боспорского государства в первых
веках н.э. М., 1990; Он же. Семейные склепы сельского населения позднеантичного Боспора. М., 1997; Он же.
Эллинская хора на краю Ойкумены. М., 1998; Он же. Древние земляные погранично-оборонительные сооружения
Восточного Крыма. М., 2003; Он же. Античное святилище на Меотиде. М.; Тула, 2006; Зубарь, В.М., Зинько, В.Н.
Боспор Киммерийский в античную эпоху: очерки социально-экономической истории / БИ. Вып. XII. 2006.

народам (сарматам⁶, поздним скифам⁷, готам⁸ и др.), что не позволяло им за многочисленными событиями и опубликованными древними памятниками разглядеть единую взаимосвязанную историческую картину Северного Причерноморья.

Большой проблемой представляется и идеологический кризис в Херсонесе и на Боспоре в позднеантичный период. Очевидно, что рассматривать его необходимо в рамках изменений в культах и верованиях народов всего Северного Причерноморья. Однако, несмотря на то, что указанная тема является достаточно популярной среди исследователей, не все ее аспекты изучены с одинаковой степенью. Вышло немало трудов, посвященных религии населения Боспора⁹, Херсонеса¹⁰, Тиры¹¹, Ольвии¹² и окрестных варваров¹³. В них нередко прямо или косвенно затрагиваются изменения в

⁶ Смирнов, К.Ф. Савроматы. М., 1964; Он же. Сарматы и утверждение их политического господства в Скифии. М.,
1984; Абрамова, М.П. Центральное Предкавказье в сарматское время (III в. до н.э. – IV в. н.э.). М., 1993; Она же.
Ранние аланы Северного Кавказа III-V вв. н.э. М., 1997; Хазанов, A.M. Очерки военного дела сарматов. М., 1971;
Виноградов, В.Б. Сарматы Северо-Восточного Кавказа / Тр. Чечено-Ингуш. НИИ. Грозный, 1963. Т. IV; Скрипкин,
А.С. Нижнее Поволжье в первые века нашей эры. Саратов, 1984; Он же. Азиатская Сарматия: Проблемы хроноло
гии и ее исторический аспект. Саратов, 1990; Он же. К вопросу этнической истории сарматов первых веков нашей
эры // ВДИ. 1996. № 1. С. 160–169; Мошкова, М.Г. Среднесарматская культура // Степи европейской части СССР в
скифо-сарматское время. М., 1989. С. 177–191; Она же. Позднесарматская культура // Степи европейской части
СССР в скифо-сарматское время (Археология СССР). М., 1989. С.191-202; Мошкова М.Г. Анализ сарматских по
гребальных памятников II-IV вв. н.э. // Статистическая обработка погребальных памятников Азиатской Сарматии.
Вып. IV. Позднесарматская культура. М., 2009. С. 21–165.

⁷ Шульц, П.Н. Исследования Неаполя Скифского (1945–1951 гг.) // История и археология Древнего Крыма. Киев,
1957. С. 61-93; Высотская, Т.Н. Поздние скифы в Юго-Западном Крыму. Киев, 1972; Она же. Скифские городища.
Симферополь, 1975; Она же. Неаполь – столица государства поздних скифов. Киев, 1979; Она же. Усть-
Альминское городище и некрополь. Киев, 1994; Дашевская, О.Д. Поздние скифы (III в. до н.э. – III в. н.э.) // Степи
европейской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1989. С. 125–146; Пуздровский, А.Е. Политическая исто
рия Крымской Скифии (II в. до н.э. — III в. н.э.) // ВДИ. 2001. №3. С. 86–118; Он же. Этническая история Крым
ской Скифии (II в. до н. э. – III в. н. э.) // ХСб. 1999. Вып. X. С. 208–225.

⁸ Ременников, А.М. Борьба племен Северного Причерноморья с Римом в III в. н.э. М., 1954; Он же. Борьба племен Сред
него Дуная с Римом в 350–370 гг. н.э. // ВДИ. 1960. №3. С. 105–123; Он же. Борьба племен Подунавья и Северного При
черноморья с Римом в 275–279 гг. н.э. // ВДИ. 1964. №4. С. 131–138; Wagner, N. Getica: Untersuchungen zum Leben des
Jordanes und zur frhen Geschichte der Goten. B., 1967; Иордан. О происхождении и деяниях гетов (Getica) / Вступ. ст.,
пер. и коммент. Е.Ч. Скржинской. М., 1960; 2-е изд.: СПб., 1997; Буданова, В.П. Готы в эпоху Великого переселения
народов. СПб., 2001; Вольфрам, Х. Готы. СПб., 2003; Магомедов, Б.В. Черняховская культура. Проблема этноса. Lublin,
2001; Щукин, М.Б. Готский путь (готы, Рим и черняховская культура). СПб., 2005; Kazanski, M. Les Goths (I ^er– VII ^e
siecles aprs J.-C.). P., 1991; Казанский, М.М. Готы на Боспоре Киммерийском // Сто лет черняховской культуре. Киев,
1999. С. 277–297; Шаров, О.В. Боспор и варварский мир Центральной и Восточной Европы в позднеримскую эпоху (се
редина II – середина IV в. н.э.): Автореф. дис. … д-ра ист. наук. СПб., 2009; Он же. Данные письменных и археологиче
ских источников о появлении германцев на Боспоре (проблема выделения «германских древностей» на Боспоре) //
STRATUM plus. 2010. №4. С. 251–285; Зиньковская, И.В. Королевство Эрманариха: Источники и историография. Воро
неж, 2010; Она же. Росомоны Иордана в свете германской эпической традиции и этимологии // Вестн. Воронеж. гос. ун
та. История. Политология. Социология. 2008. №2. С. 25–36; Рябцева, М.Л., Болгов, Н.Н., Сбитнева, Ю.Н. 308 готских
мучеников эпохи гуннского нашествия // БЧ. 2009. Вып. X. С. 356–362; Болгов, Н.Н., Рябцева, М.Л. О характере герман
ских влияний на Боспор периода Великих миграций // STRATUM plus. 2013. №4. С. 261–267.

⁹ Гайдукевич, В.Ф. Боспорское царство. М.; Л., 1949.; Блаватский, В.Д. Пантикапей: Очерки истории столицы
Боспора. М., 1964.; Алексеева, Е.М. Культы Горгиппии // СА. 1986. №4. С. 34–52; Горончаровский, В.А. Илуратские
богини // БФ. 2002. Ч. I. С. 167–171; Молева, Н.В. Очерки сакральной жизни Боспора. Н. Новгород, 2002; Маслен
ников, А.А. Сельские святилища Европейского Боспора. М.; Тула, 2007.

¹⁰ Кадеев, В.И. Херсонес Таврический: Быт и культура (I–III вв. н.э.). Харьков, 1996; Зубарь, В.М. Боги и герои ан
тичного Херсонеса. Киев, 2005; Русяева, А.С., Зубарь, В.М. Религиозное мировоззрение // Херсонес Таврический в
середине I в. до н.э. – VI в. н.э.: Очерки истории и культуры. Харьков, 2004. С. 333–430.

¹¹ Сон, Н.А. Греческие культы Тиры первых веков нашей эры // Исследования по античной археологии Северного
Причерноморья. Киев, 1980. С. 125–140; Самойлова, Т.Л. Основные тенденции развития религиозного мировоззре
ния эллинов в Тире // БЧ. 2007. Вып. VIII. С. 276–279.

¹² Русяева, А.С. Религия и культы античной Ольвии. Киев, 1992.

¹³ Сымонович, Э.А. Магия и обряд в черняховскую эпоху // СА. 1963. №1. С. 49-60; Он же. О культовых представ
лениях населения юго-западных областей СССР в позднеантичный период // СА. 1978. №2. С. 105–116; Мошкова,
М.Г. Хозяйство, общественные отношения, связи сарматов с окружающим миром // Степи европейской части

религиозной сфере, происходившие в римское время. Есть и значимые обобщающие труды, касающиеся данной тематики¹⁴. Однако еще никто не проводил сравнительный анализ изменений в сфере идеологии среди населения античных центров и варваров Северного Причерноморья в указанное время. Много вопросов возникает и в ходе изучения римского влияния на культуру населения античных городов и живших рядом варваров. Не на все важные моменты здесь, по нашему мнению, ученые обращали равное внимание. До сих пор нет четкого осознания римской культурной экспансии как глубоко продуманного процесса по целенаправленному изменению идеологических представлений у народов Северного Причерноморья. Давно назрела необходимость определения роли этого важнейшего направления римлян в системе своих внешнеполитических действий. Материал по Северному Причерноморью, в том числе и позднеантичного времени, по нашему мнению, вполне позволяет провести такое исследование.

В этой связи открытым вопросом продолжает оставаться процесс христианизации народов Северного Причерноморья. Главной проблемой здесь является недостаточность археологических данных и сложность интерпретации выявленных памятников. Даже сейчас сложно понять, какие объекты необходимо искать и на что в первую очередь нужно обращать внимание. Есть сложности с интерпретацией христианских надгробий, символов и культовых сооружений в Северном Причерноморье в IV в.¹⁵.

Сложившаяся ситуация неизбежно привела к таким выводам, что, например, в Херсонесе христианизация населения происходила крайне замедленно¹⁶. Правда в последнее время набирает силу и другая точка зрения, которая принципиально сдвигает процесс начала активной христианизации города, по крайней мере в IV в.¹⁷ Со схожими проблемами столкнулись исследователи и в ходе изучения христианства на Боспоре. С одной стороны, затрагивая данную тематику в своих исследованиях, многие ученые не упускали из вида III–IV вв.¹⁸. Н. Н. Болгов, например, первую волну христианизации Боспора справедливо связывает с догуннским периодом¹⁹. По мне-

нию Е. А. Зинько, со 2-й половины III – начала IV в. начинается уже второй, а с 1-й четверти IV в. – третий периоды христианизации Боспора²⁰. Однако с другой стороны, в изучении раннего христианства на Боспоре наметились и сложности. Они хо-

СССР в скифо-сарматское время (Археология СССР). М., 1989. С. 202–214; Пуздровский А.Е. К вопросу о культе женского божества у поздних скифов Крыма // БФ. 2002. Ч. II. С. 105–115; Левада, М.Е. Готские древности в Северном Причерноморье: Храмы и святилища // БЧ. 2007. Вып. VIII. С. 201–203.

¹⁴ Болгов, Н.Н. Культурный континуитет в Северном Причерноморье IV-VI вв. Н. Новгород, 2002; Русанова, И.П. Исто
ки славянского язычества: Культовые сооружения Центральной и Восточной Европы в I тыс. до н.э. – I тыс. н.э. Чернов
цы, 2002; Русяева, А.С. Религия понтийских эллинов в античную эпоху: Мифы. Святилища. Культы олимпийских богов
и героев. Киев, 2005; Масленников, А.А. Сельские святилища Европейского Боспора. М.; Тула, 2007.

¹⁵ Юрочкин, В.Ю. Древнейшее изображение Креста Господня // Православные древности Таврики: Сб. материалов по
церковной археологии. Киев, 2002. С. 21–50; Труфанов, А.А. Символ в раннехристианском изобразительном искусстве //
Православные древности Таврики: Сб. материалов по церковной археологии. Киев, 2002. С. 56–67.

¹⁶ Зубарь, В.М. Проникновение и утверждение христианства в Херсонесе Таврическом // Византийская Таврика.
Киев, 1991. С. 8–29; Он же. Проникновение и утверждение христианства // Херсонес Таврический в середине I в.
до н.э. — VI в. н.э.: Очерки истории и культуры. Харьков, 2004. С. 556–627; Цукерман, К. Епископы и гарнизон
Херсона в IV в. // МАИЭТ. 1994. Вып. IV. С. 545–561.

¹⁷ Фомин, М.В., Шевцова, А.А. О раннехристианских комплексах Херсонеса // Вiсн. Харькiв. нац. ун-ту iм.
В.Н.Каразiна. Харькiв, 2013. № 1087. Сер. «Iсторiя». Вип. 47. С. 22–33.

¹⁸ Гайдукевич, В.Ф. Боспорское царство. М.; Л., 1949. С. 465–466.

¹⁹ Болгов, Н.Н. Закат античного Боспора … С. 104.

²⁰ Зинько, Е.А. Процесс христианизации Боспорского царства // БИ. 2010. Вып. XXIII. С. 425–428.

рошо проявились в обобщающем труде В. М. Зубаря и А. И. Хворостяного «От язычества к христианству»²¹, в котором ученые, опираясь в основном на материал Хер-сонеса и Боспора, подвели итог многолетним исследованиям по вопросам проникновения и утверждения христианства в Крыму. Учитывая малочисленность материала III–IV вв., связанного с христианством в указанных античных центрах, В. М. Зубарь пришел к выводу о начале массовой христианизации населения античных городов Таврии только в VI в., когда появились вполне понятные с точки зрения современности христианские материальные объекты (храмы и предметы культа). При этом ученые связали данный процесс с активной политикой империи в Северном Причерноморье. Однако империи IV в. почему-то было отказано в проведении такой политики, хотя и признано, что в указанный период тот же Херсонес являлся важнейшим опорным пунктом империи в Таврике. Распространение христианства в данное время в Херсонесе и на Боспоре было связано исключительно с трансформацией религиозных верований, распространением новых синкретических религий, тягой населения к монотеизму и появлением выходцев из римских провинций, с которыми тесно был связан крымский город. Очевидно, что основной проблемой здесь вновь является специфика археологического материала догуннского периода, имеющего отношение к христианству, современная интерпретация которого крайне затруднена.

В этой связи необходимо особо отметить работы Е. А. Зинько²² и И. А. Завад-ской²³, посвященные раннему христианству на Боспоре и Херсонесе, в том числе и знаменитым крымским христианским расписным склепам IV–VI вв. Работы этих ученых отличаются комплексным подходом к изучению памятников и привлечением большого количества источников и аналогий. Исходя из них, очевидно, что уже к концу IV в. ситуация с христианизацией на полуострове стала однозначно меняться в пользу новой религии, что сразу же наводит на мысли о результатах целенаправленной политики римлян в данном направлении в предшествующее время. И хотя для IV в. у нас по-прежнему еще мало материала, который можно было бы однозначно связать с христианством²⁴, не вызывает сомнений, что догуннский период позднеантич-ной эпохи является важнейшим этапом в появлении и распространении новой религии на территории полуострова.

Из других исследований по раннему христианству на полуострове выделяются работы одного из крупнейших отечественных специалистов по средневековой истории Крыма Ю. М. Могаричева, ряд трудов которого напрямую касается и IV в.²⁵.

Таким образом, очевидно, что многие сложные вопросы истории Северного Причерноморья указанного периода, даже достаточно узкого характера, невозмож-

²¹ Зубарь, В.М., Хворостяный, А.И. От язычества к христианству. Начальный этап проникновения и утверждения
христианства на юге Украины (вторая половина III — первая половина VI в.). Киев, 2000.

²² Зинько, Е.А. Христианские мотивы в росписях Пантикапейских склепов // МАИЭТ. 2003. Вып. X. С. 78–89; Она
же. Христианские склепы некрополя Боспора IV–VI вв. н.э. // МАИЭТ. 2007. Вып. XIII. С. 56–67.

²³ Завадская, И.А. Христианизация ранневизантийского Херсонеса (IV–VI вв.) // МАИЭТ. 2003. Вып. X. С. 402–
426; Она же. Декоративно-символическая система росписи херсонесских христианских склепов: проблемы хроно
логии и генезиса // МАИЭТ. 2005. Вып. XI. С. 258–288; Она же. Христианские расписные склепы Крыма в контек
сте развития погребальной росписи в ранневизантийский период // МАИЭТ. 2009. Вып. XV. С. 89–131.

²⁴ Зинько, Е.А. Актуальные проблемы раннехристианской истории Боспора // БФ. 2013. С. 327.

²⁵ Могаричев, Ю.М. К вопросу о Житиях первых херсонских епископов // Сугдейский сб. Киев; Судак, 2010. Вып.
IV. С. 166–172; Он же. Православные святые средневековой Тавриды. Симферополь, 2012; Он же. Крымская Го-
тия: от язычества к христианству // Восточная Европа в древности и средневековье. Язычество и монотеизм в про
цессах политогенеза. М., 2014. С. 197–202; Могаричев, Ю.М., Сазанов, А.В., Саргсян, Т.Э., Сорочан, С.Б., Шапош
ников, А.К. Жития епископов Херсонских в контексте истории Херсонеса Таврического. Харьков, 2012.

но решить без подхода к региону как к единому, взаимосвязанному миру, а также без анализа римской стратегии в данной части античной цивилизации. Без этого трудно будет не только понять многие нюансы исторического процесса непростого периода в истории региона, но и разобраться в более сложных частных вопросах, в том числе и в особенностях масштабных этнических миграций, буквально захлестнувших в первых веках н. э. Северное Причерноморье.

Из попыток рассмотреть античную цивилизацию и варварский мир Северного Причерноморья римского и позднеантичного догуннского периодов в качестве взаимосвязанного процесса, помимо классических обобщающих трудов М. И. Ростовцева, необходимо отметить следующие работы. Так, достаточно высоким уровнем выделяется комплексное исследование Е. С. Голубцовой «Северное Причерноморье и Рим на рубеже н. э.» ²⁶. Однако в указанном труде очень слабо представлен археологический материал, что значительно снижает его ценность, а тематика исследования ограничилась довольно узкими хронологическими рамками. В целом подобным образом характеризуется и работа О. В. Кудрявцева «Эллинские провинции Балканского полуострова во втором веке нашей эры» ²⁷. Правда здесь исследование ограничилось еще и конкретным регионом. Работы Т. Д. Златковской ²⁸, И. Т. Круг-ликовой ²⁹, Д. А. Мачинского ³⁰, Д. Б. Шелова ³¹, В. Д. Блаватского ³², Н. А. Чаплыгиной ³³, Ю. Е. Журавлева ³⁴, Ю. Г. Виноградова ³⁵, Д. А. Костромичева ³⁶ посвящены достаточно локальным районам и не выходят на обобщения.

Отдельно выделим крупные обобщающие работы Ю. К. Колосовской «Рим и мир племен на Дунае I–IV вв. н. э.» ³⁷, А. И. Айбабина «Этническая история ранневи-зантийского Крыма» ³⁸ и И. Н. Храпунова «Этническая история Крыма в раннем железном веке» ³⁹, где на основе комплексного изучения источников предпринимается попытка представить целостную картину этнической и политической истории, в том числе и римского времени. Тем не менее ограничение вышеуказанных исследований только Придунавьем или Крымом не позволило авторам в достаточной степени проследить динамику масштабных и неразрывно связанных между собой процессов, происходивших на обширных степных пространствах всего Северного Причерноморья.

²⁶ Голубцова, Е.С. Северное Причерноморье и Рим на рубеже н.э. М., 1951.

²⁷ Кудрявцев, О.В. Эллинские провинции Балканского полуострова во втором веке нашей эры. М., 1954.

²⁸ Златковская, Т.Д. Мёзия в I–II вв. М., 1951.

²⁹ Кругликова, И.Т. Дакия в эпоху римской оккупации. М., 1955.

³⁰ Мачинский, Д.А. Некоторые проблемы этногеографии восточноевропейских степей во II в. до н.э. – I в. н.э. //
АСГЭ. 1974. Вып. 16. С. 122–132; Он же. К вопросу о территории обитания славян в I–VI веках // АСГЭ. 1976.
Вып. 17. С. 82–100.

³¹ Шелов, Д.Б. Танаис и Нижний Дон в III–I вв. до н.э. М., 1970; Он же. Танаис и Нижний Дон в первые века н.э.
М., 1972; Он же. Римляне в Северном Причерноморье во II в. н.э. // ВДИ. 1981. № 4. С. 52–63.

³² Блаватский, В.Д. Античная археология и история. М., 1985.

³³ Чаплыгина, Н.А. Население Днестровско-Карпатских земель и Рим в I – начале III в. Кишинев, 1990; Она же.
Римляне на Дунае (I–III века н.э.). Кишинев, 1990.

³⁴ Журавлев, Ю.Е. К вопросу об установлении политических связей Северного Причерноморья с Римской респуб
ликой // Дон и Северный Кавказ в древности и средние века. Ростов н/Д, 1990. С. 48–55.

³⁵ Виноградов, Ю.Г. Полемон, Херсонес и Рим // ВДИ. 1992. № 3. С. 130–139.

³⁶ Костромичёв, Д.А. Римское военное присутствие в Херсонесе в начале I – первой половине V в. (по данным ар
хеологии) // STRATUM plus. 2011. №4. С. 15–164.

³⁷ Колосовская, Ю.К. Рим и мир племен на Дунае. I–IV вв. н.э. М., 2000.

³⁸ Айбабин, А.И. Этническая история ранневизантийского Крыма. Симферополь, 1999.

³⁹ Храпунов, И.Н. Этническая история Крыма в раннем железном веке / БИ. Вып.VI. 2004.

Значительным шагом вперед в исследовании Северного Причерноморья римского периода с позиций многогранного исторического процесса стали труды В. М. Зу-баря⁴⁰, а также работа, написанная им в соавторстве с Н. А. Сон ⁴¹. Однако при всех достоинствах указанных сочинений все же очевидно, что главной их задачей являлось подробное изучение многочисленных аспектов взаимодействия античных государств с Римской империей. Этой же теме посвящена и диссертация И. Ю. Булкина «Этапы и характер римского военного проникновения в Северное Причерноморье (I в. до н. э. – III в. н. э.)» ⁴². В ней ученый основное внимание уделяет военным акциям Рима в Северном Причерноморье, присутствию здесь римских гарнизонов, их составу и местам дислокации.

Таким образом, во всех данных работах почти не затрагивается собственно тема римской стратегии, если понимать под ней способы достижения «большой» цели. При этом необходимо учитывать и постоянную трансформацию этой самой цели, что неизбежно меняет как план по ее достижению, так и состав главных участников предполагаемых действий. К тому же материал по варварскому миру Северного Причерноморья использовался в вышеприведенных работах в основном только в качестве вспомогательного. Так, совершенно не учитывались собственные интересы племен в ходе миграций и характер их взаимоотношений как с античными государствами, так и непосредственно с Римской империей. В свою очередь, у самих римлян варварские племена Северного Причерноморья также занимали не последнее место в собственной стратегии, несмотря на ее постоянную эволюцию.

Из последних крупных работ по данной тематике отметим диссертацию А. Р. Панова, в которой автор обстоятельно рассмотрел взаимоотношения государств Северного Причерноморья и Закавказья с Римом как явления одного порядка ⁴³. При этом в своем исследовании автор сделал упор не на изложение фактического материала, а на выделение и изучение структурообразующих основ международных отношений, проведя анализ особенностей стратегии и тактики в организации внешнеполитических мероприятий. Однако исследование А. Р. Панова хронологически лишь частично совпадает с римским периодом истории Северного Причерноморья, что мешает проследить всю динамику эволюции римской стратегии в регионе.

Особо выделим также фундаментальный труд археолога, ведущего специалиста по черняховской культуре и варварской периферии античного мира М. Б. Щукина «Готский путь» ⁴⁴, обобщивший его исследования не только последних лет по «готской проблеме» Европы и Северного Причерноморья, но и всей жизни ученого. Этногенез готов и продвижение этого народа к границам римского мира были рассмотрены автором на таком широком историческом фоне, что указанное исследование по праву занимает выдающееся место среди трудов по истории Северного Причерномо-

⁴⁰ Зубарь, В.М. Северный Понт и Римская империя (середина I в. до н.э. – первая половина VI в.). Киев, 1998; Он
же. Херсонес Таврический и Римская империя: Очерки военно-политической истории. Киев, 1994; Он же. Херсо
нес и римское военное присутствие в Таврике во второй половине II – третьей четверти III в. // Херсонес Тавриче
ский в середине I в. до н.э. – VI в. н.э.: Очерки истории и культуры. Харьков, 2004. С. 73–182.

⁴¹ Зубарь, В.М., Сон, Н.А. Северо-Западное Причерноморье в античную эпоху: Основные тенденции социально-
экономического развития / МАИЭТ. Supplementum. Симферополь, 2007. Вып. 3.

⁴² Булкин, И.Ю. Этапы и характер римского военного проникновения в Северное Причерноморье (I в. до н. э. – III
в. н. э.): Автореф. … дис. канд. ист. наук. Саратов, 1999.

⁴³ Панов, А.Р. Взаимоотношения Рима с государствами Северного Причерноморья и Закавказья в период поздней
республики – ранней империи (II в. до н.э. – начало II в. н.э.): Автореф. дис. … д-ра ист. наук. Иваново, 2009.

⁴⁴ Щукин, М.Б. Готский путь (готы, Рим и черняховская культура). СПб., 2005.

рья римского и позднеантичного времени. Тем не менее автор, учитывая прежде всего главную цель своего исследования – историю готов, не стал подробно разбирать сложные процессы, происходившие в указанное время на территории Крыма. По этой же причине почти отсутствует в работе и анализ римской стратегии, влияние которой на античный и варварский мир региона в данное время было ключевым. Отчасти это компенсировалось выходом монументальной коллективной монографии М. Б. Щукина, М. М. Казанского и О. В. Шарова «От готов до гуннов. Северное Причерноморье в эпоху поздней Римской империи и в эпоху Великого переселения народов» на французском языке ⁴⁵, где с опорой на богатый фактический материал значительно глубже были изложены некоторые сложные моменты указанной темы, но многие проблемы не были решены и в этом исследовании.

Из зарубежных авторов прошлых лет, затронувших в своих исследованиях указанную тему, следует отметить классический труд немецкого ученого Т. Моммзена ⁴⁶, где автор тщательно анализировал некоторые аспекты римской политики в Северном Причерноморье, в частности, на Боспоре; работу английского историка Э. Миннза «Скифы и греки» ⁴⁷, в которой затрагиваются вопросы римской экспансии в северо-восточном направлении; исследования американского ученого Дж. Андерсона ⁴⁸, признавшего вслед за М. И. Ростовцевым огромное геополитическое значение античных государств Северного Причерноморья для Римской империи.

Из зарубежных исследований, непосредственно затрагивающих проблему римской стратегии, важно отметить работы крупного американского ученого Эдварда Люттвака⁴⁹. Огромным достижением является стремление автора проследить характер изменений внешнеполитических целей и способов их достижений, причем на разных этапах развития империи. Однако данный труд, помимо некоторого схематизма построений ученого ⁵⁰, не рассматривает Северное Причерноморье в качестве особого района во внешнеполитической стратегии империи. Тем не менее, Э. Люттвак убедительно доказывает наличие четко продуманной внешнеполитической стратегии в Римской империи практически на всем протяжении ее истории, несмотря на нередко справедливую критику его концепции, не учитывающей многие важные факторы (слабость императорской власти в отдельные периоды, внутригосударственные катаклизмы, отсутствие специальных органов планирования и т. д.), мешающие проведению рациональной внешней политики империи⁵¹. Американская исследовательница С. Маттерн, критикуя позицию Э. Люттвака, особый акцент сделала на географический аспект в данной проблеме. Именно географические ошибки, по мнению ученого,

⁴⁵ ukin, M., Kazanski, M., Sharov, O. Des les Goths aux huns: Le nord de la mer noire au Bas – empire et a I^еepoque des
grandes migrations // Archaeological Studies on Late Antiquity and Early Medieval Europe (400–1000 A.D.): Monogr.
I. British Archaeol. Rep. Intern. Ser. 1535. Oxford, 2006.

⁴⁶ Моммзен, Т. История Рима. Т. 3. Кн. 5: От смерти Суллы до битвы при Тапсе: Основание военной монархии.
СПб., 1995.

⁴⁷ Minns, E. Scythians and Greeks. Cambridge, 1913.

⁴⁸ Anderson, J.G.C. The Eastern frontier under Augustus // САН. 1934. Vol. X. P. 239–283; Ibid. The Eastern frontier from
Tiberius to Nero // САН. 1934. Vol. X. P. 743–780.

⁴⁹ Luttwak, E.N. The Grand Strategy of the Roman Empire: From the First Century A.D. to the Third. Baltimore, 1976;
Люттвак, Э.Н. Стратегия Византийской империи. М., 2012.

⁵⁰ По мнению исследователя, если при Юлиях–Клавдиях основой римской стратегии были передвижные лагеря и
буферная зона из «клиентских» государств, то от Флавиев до Северов фундаментом военной системы стали посто
янные легионные лагеря и превращение «клиентских» государств в провинции (Luttwak, E.N. Op. cit.).

⁵¹ Whittaker, C.R. Frontiers of the Roman Empire: A Social and Economic Study. Baltimore, 1994.

приводили к серьезным просчетам в геополитическом раскладе сил⁵². Тем не менее большинство исследователей приняли концепцию большой римской стратегии, хотя критически переосмыслили многие ее сложные вопросы⁵³.

При этом даже те исследователи, которые продолжали заниматься проблемами взаимоотношений империи с варварскими племенами⁵⁴ или эволюции римской военной системы⁵⁵, в той или иной степени также были вынуждены касаться этой сложной темы. Так, обращает свое внимание на феномен буферной зоны известный британский ученый А. Н. Шервин-Уайт ⁵⁶. В ней он в первую очередь увидел важный инструмент для дальнейшего расширения имперских границ. Уточняет понятие «внешнеполитической клиентелы» в качестве основополагающего в римской стратегии в своих работах английский ученый Э. Бэдиан ⁵⁷. Затрагивает проблемы стратегии Римской империи и Б. Исаак ⁵⁸, правда, в основном, на материале Ближнего Востока. Тем не менее, северопричерноморский регион с этой точки зрения интереса у зарубежных ученых так и не вызвал.

Отчасти пробел в историографии по данной проблеме был восполнен отечественными исследователями, которые при изучении контактов античной цивилизации с варварами⁵⁹ или организации военного дела империи⁶⁰ также нередко были вынуждены касаться вопросов стратегического мышления римлян. Особо отметим

⁵² Mattern, S.P. Rome and the Enemy: Imperial Strategy in the Principate. Berkeley; Los Angeles; L., 1999.

⁵³ Mann, J.C. Power, force and the frontiers of the Empire // Journal of Roman Studies. 1979. Vol. 69. P. 175–183; Dyson, S.L.
The Creation of the Roman Frontier. Princeton, 1985; Isaac, B. The Limits of Empire: The Roman Army in the East. Ox
ford, 1990; Ferrill, A. The of the Roman Empire Grand Strategy. N.Y.; L., 1991; Wheeler, E.L. Methodological Limits and
the Mirage of Roman Strategy // Journal of Military History. 1993. 57. № 1. P. 7–41; № 2. Р. 215–240; Heather, P. The
Late Roman Art of Client Management and the Grand Strategy Debate // The Transformation of Frontiers from Late
Antiquity to the Carolingians. Proceedings of the Second Plenary Conference, European Science Foundation Transfor
mation of the Roman World Project. Leiden, 2001. Vol.12. P. 15–68; Ле Боэк, Я. Римская армия эпохи Ранней
империи. М., 2001; Loreto, L. La storia della grand strategy un dibattito Luttwak? // Per La Storia Militare Del Mondo
Antico: Prospettive Retrospettive. Naples, 2006. P. 67–81; Idem. Il paradosso Luttwakiano power projection, low intensity
e funzione del limes // Per La Storia Militare Del Mondo Antico: Prospettive Retrospettive. Naples, 2006. P. 84–92; Kagan, K.
Redefining Roman Grand Strategy // JMH. 2006. Vol. 70. №2. P. 333–362.

⁵⁴ Braund, D. Rome and the Friendly Kihg. The Character of Client Kingship. L.; N.Y., 1984; Cunliffe, B. Greeks, Romans
and Barbarians: Spheres of Interaction. L., 1988; Томпсон, Э.А. Римляне и варвары. Падение Римской империи. М.,
2003; Голдсуорти, А. Падение Запада. Медленная смерть Римской империи. М., 2014.

⁵⁵ Varadi, L. New Evidence on Some Problems of the Late Roman Military Organisation II Acta Antiqua Academiae Sci-
entiarum Hungaricae. 1961. T. IX. Fasc. 3–4. P. 333–396; Jones, A.H.M. The Later Roman Empire 284–602: A Social,
Economic and Administrative Survey. Oxford, 1964. Vol. I; Southern, P., Dixon, K.R. The Late Roman Army. L., 1996;
Richardot, Ph. La fin de l'arme romaine (284–476). P., 1998 (la troisime dition ouvrage 2005); Le Bohec, Y. L’arme
Romaine sous le Bas-Empire. P., 2006; Idem. L’arme Romaine dans la tourmente. Une nouvelle approche de la «crise du

III sicle». P., 2009.

⁵⁶ Sherwin-White, A.N. Roman Foreign Policy in the East. 168 B.C. to A.D.I. L., 1984.

⁵⁷ Badian, E. Patron-State and Client-State // Imperialism in the Roman republic. N. Y.; Chicago; San Francisco; Atlanta;
Dallas; Montreal; Toronto; L.; Sydney, 1970. P. 102–110; Idem. Foreign clientelae (264–70 B. C.). Oxford, 1984.

⁵⁸ Isaac, B. Op. cit.

⁵⁹ Ермолова, И.Е. Римская империя и федераты в IV веке // Новый ист. вест. 2001. №2 (4). С. 18–28; Она же. Эко
номический аспект отношений поздней Римской империи с внешними народами // Вестн. Рос. гос. гуманитарного
ун-та. М., 2010. №18(61)10. С. 20–32; Дьяков, Н.А. Взаимоотношения Римской империи и варваров в Европе в кон
це III–IV вв.: Автореф. … дис. канд. ист. наук. М., 2009.

⁶⁰ Глушанин, Е.П. Военные реформы Диоклетиана и Константина // ВДИ. 1987. №2. С. 51–73; Лазарев, С.А. Воен
ная организация Римской империи в IV в. н.э. (от Диоклетиана до Феодосия): Автореф. дис. … канд. ист. наук. Л.,
1986; Банников, А.В. Римская армия в IV столетии от Константина до Феодосия. СПб., 2011; Мехамадиев, Е.А. Ви
зантийская армия в IV – начале V в. (проблемы организационной структуры). Автореф. … дис. канд. ист. наук.
СПб., 2012.

работы Н. Н. Болгова⁶¹ и С. М. Перевалова⁶², посвященные специфике римской стратегии на кавказском участке восточной границы Римской империи. По мнению ученых, она состояла здесь не только из укреплений Каппадокийского лимеса, но и из системы «клиентских» государств. Вызывает также интерес исследование А. В. Банникова, в котором затрагиваются сложные вопросы римской стратегии в позднеантичный период⁶³. Однако наиболее выделяются работы ведущего отечественного ученого по истории варварского мира эпохи Великого переселения народов В. П. Будановой. В них тщательно исследуются такие важные вопросы, как парадоксы лимеса, институт федератов и «варварских королевств», анализируются особенности формирования отношений «Свой» и «Чужой» у германских племен в процессе их взаимодействия с Римской империей⁶⁴.

Тем не менее важнейший для Рима стратегический регион – Северное Причерноморье отдельным исследованием в данном аспекте никем из авторов рассмотрен не был. Отсюда многие события того времени так и не обрели свои причинно-следственные связи. Часто они рассматриваются раздельно друг от друга и в конечном итоге надолго остаются в разряде нерешенных проблем. По этой же причине единой, непротиворечивой и взаимосвязанной исторической картины данного региона римского времени нет до сих пор. Отсутствуют приемлемые решения по многим сложным вопросам периода, неразрывно связанным с эволюцией римской стратегии в Северном Причерноморье. Все это, безусловно, определяет необходимость дальнейших исследований по данной теме. Необходимо еще раз самым тщательным образом рассмотреть основные моменты этнических миграций и проблемы военно-политической истории Северного Причерноморья указанного времени, причем нужно постараться это сделать через рассмотрение особенностей римской стратегии в этой части античного мира. Возможно, именно такой подход поможет найти приемлемые решения по большинству сложных вопросов, связанных с историей Северного Причерноморья римского времени.

Целью диссертационной работы является создание целостной картины истории античной цивилизации и варварского мира Северного Причерноморья в 3-й четверти I в. до н. э. – 3-й четверти IV в. н. э. с учетом особенностей этнических миграций и эволюции римской стратегии в регионе.

Для реализации поставленной цели определены следующие конкретные задачи:

– разработать новую историческую периодизацию Северного Причерноморья римского времени с учетом особенностей этнических миграций и эволюции римской стратегии в регионе;

⁶¹ Болгов, Н.Н. К истории клиентских государств на восточной периферии позднеантичного мира (IV–VI вв.): Де
скриптивный обзор // Болгов, Н.Н. Северное Причерноморье позднеантичного времени: Проблемы истории и ар
хеологии: Ст. 1991–2001. Белгород, 2002. С. 31–46.

⁶² Перевалов, С.М. Римская стратегия на Кавказе в Каппадокийское легатство Флавия Арриана // Перевалов, С.М.
Тактические трактаты Флавия Арриана: Тактическое искусство; Диспозиция против аланов (Сер. Древнейшие ис
точники по истории Восточной Европы). М., 2010. С. 302–380.

⁶³ Банников, А.В. Позднеримская военная система (Изменение традиционной структуры и выработка новых форм
организации): Автореф. дис. … д-ра ист. наук. СПб., 2011.

⁶⁴ Буданова, В.П. Варвары и варварство в антропологии цивилизаций // Цивилизация и варварство: Трансформация
понятий и региональный опыт. М., 2012. Вып. I. С. 10–46; Она же. Парадоксы варварства в историческом контек
сте // Цивилизация и варварство: Парадоксы победы цивилизации над варварством. М., 2013. Вып. II. С. 12–41;
Она же. «Чужое» как спасение, «Своё» как тупик // Цивилизация и варварство: механизмы, инструменты и субъек
ты взаимодействия. М., 2014. Вып. III. С. 12–40.

– разработать новую историческую периодизацию Северного Причерноморья позднеантичного догуннского времени с учетом особенностей этнических миграций и эволюции римской стратегии в регионе;

– определить роль готской экспансии в историческом процессе Северного Причерноморья с учетом фактора римской стратегии в регионе;

– провести сравнительный анализ трансформаций религиозной сферы у населения античных центров и варваров Северного Причерноморья в римское и позднеан-тичное догуннское время;

– определить особенности влияния римской культурной экспансии на народы Северного Причерноморья в римское и позднеантичное догуннское время;

– выявить особенности христианизации тервингов и грейтунгов с учетом фактора римской культурной экспансии в регионе;

– выявить особенности христианизации античного населения Херсонеса и Боспора, включая окрестных варваров, в догуннский период с учетом фактора римской культурной экспансии в регионе.

Научная новизна исследования определяется, в первую очередь, введением в научный оборот нового археологического материала (полученного в ходе раскопок 2008–2015 гг. в Крыму), который в значительной степени уточняет многие важные моменты исторического процесса в Северном Причерноморье в первых веках н. э. Диссертационное исследование является первой в историографии работой, в которой предпринята попытка восстановить логику имперского стратегического мышления в Северном Причерноморье в римское и позднеантичное догуннское время. Наиболее значимые вопросы, начиная от времени установления тесных и разносторонних контактов римлян с населением античных государств и народов Северного Причерноморья и заканчивая появлением гуннов в регионе, были рассмотрены именно через этот важнейший фактор развития исторического процесса в регионе. Тем самым указанное исследование заложило основу для решения целого ряда вопросов и поставленных задач:

1. впервые в науке на основе эволюции римской стратегии в регионе разработана новая периодизации истории Северного Причерноморья римского периода;

2. тот же подход был применен для разработки новой периодизации истории Северного Причерноморья в позднеантичный догуннский период;

3. «царство» Фарзоя впервые рассмотрено в качестве главного звена в системе буферной зоны Римской империи;

4. появление в Танаисе равноправной с эллинами общины танаитов в середине II в. н. э. аргументированно связано с образованием первого пояса обороны буферной зоны Римской империи в Северном Причерноморье;

5. с опорой на комплексный анализ источников предложена новая версия событий кризиса III в. на Боспоре;

6. аргументирован водный путь продвижения боранов на Боспор;

7. полученный в ходе раскопок городища «Белинское» и его некрополя новый материал впервые подвел необходимую доказательную археологическую базу под ряд поздних сообщений херсонесского повествования Константина Багрянородного, в том числе имеющих отношение к масштабным разрушениям на Европейском Боспоре 2-й половины III в.;

8. на основе археологического материала, в том числе полученного в ходе авторских раскопок городища «Белинское», предложена новая аргументированная версия кризисных событий в Северном Причерноморье в период противостояния Константина и Лициния;

9. новый археологический материал, полученный в ходе раскопок на городище «Белинское», также лег в основу понимания особенностей миграционных процессов в регионе, в том числе и переселения в пограничные районы Боспора меотийских варваров;

10. впервые исчезновение Боспора из всех письменных источников на 20 лет во время правления императора Констанция II аргументированно связано с необходимостью ослабления Боспора и ликвидации его мощного флота в рамках проведения большой римской стратегии в Северном Причерноморье;

11. предложенная авторская концепция эволюции римской стратегии в регионе стала ключом к пониманию сложной военно-политической ситуации, сложившейся в регионе при императоре Юлиане, сумевшем за короткий срок своего правления восстановить восточный участок буферной зоны в Северном Причерноморье;

12. тщательный анализ всех видов источников позволил предложить новую аргументированную версию нашествия гуннов на грейтунгов и тервингов;

13. впервые беспрепятственное проникновение готов в Северное Причерноморье и быстрое сближение их с Римом объяснены действиями в рамках большой римской стратегии в регионе;

14) собрана необходимая доказательная база, в том числе и в ходе авторских
полевых работ, свидетельствующая о схожести религиозных изменений у населения
античных центров и варваров Северного Причерноморья в римское и позднеантич-
ное догуннское время;

15. впервые предложена аргументированная концепция римской культурной экспансии, которая выступала в качестве одной из главных составляющих имперской стратегии и была в первую очередь направлена на население и народы буферной зоны;

16. христианизация тервингов и грейтунгов впервые рассмотрена в качестве важного и хорошо организованного процесса римской культурной экспансии в регионе;

17. впервые отличия в распространении христианства в Херсонесе и на Боспоре объяснены разным положением этих государств в буферной зоне Римской империи.

Теоретическая и практическая значимость работы. Теоретическая значимость диссертационной работы обусловлена тем, что в ней на основании разработанной автором концепции на основе эволюции римской стратегии в регионе были получены выводы, представляющие совершенно новую информацию, серьезным образом изменяющую традиционные представления о ходе исторического процесса в Северном Причерноморье в первых веках н. э.

Практическая значимость диссертации заключается в том, что ее можно использовать для написания обобщающих работ по истории государств и народов Северного Причерноморья первых веков н. э., учебных пособий, а также для разработки спецкурсов для студентов высших учебных заведений с целью изучения важного опыта разработки внешнеполитической стратегии в древности.

Источниковая база исследования. Источниковая база исследования основана на данных античной и средневековой письменной традиции, материалах археологических исследований, а также данных эпиграфики и нумизматики. Письменные ис-

точники в большинстве своем – это сочинения римских и византийских авторов I–VI вв. и некоторые произведения более позднего времени. Все они различны по жанровым особенностям и сильно дифференцированы по характеру информации и степени ее достоверности.

При использовании данных источников учитывались следующие обстоятельства. Во-первых, разрозненность и фрагментарность сведений об античной цивилизации и варварском мире Таврики и других регионов Северного Причерноморья. Это является общей проблемой античных источников, целенаправленное внимание к сохранению и систематизации которых стало уделяться только в эпоху Возрождения. Многие произведения древних авторов не сохранились, а то, что дошло до нас, нередко представлено в сильно искаженном виде.

Во-вторых, ошибки при копировании, когда переписчик древнего сочинения плохо понимал древний текст и сознательно шел на исправление некоторых его частей, что создает своеобразную специфику античных письменных источников и требует критического подхода к использованию их в исторических реконструкциях.

В-третьих, следует принимать во внимание уже изначальные особенности древних текстов. Это тенденциозность авторов древних сочинений, их стереотипность в описании исторических событий, сведения о которых часто носят книжный, компилятивный характер, традиционность этнической номенклатуры, когда, например, пришлые народы награждались прежними, более привычными варварскими именами. Не последнее место при этом занимают жанровые и некоторые другие особенности конкретных авторов и письменных сочинений.

Труды древних и византийских авторов: Плутарха, Светония, Диодора Сицилийского, Страбона, Помпония Мелы, Дионисия, Аппиана, Клавдия Птолемея, Со-лина, «Писателей истории Августов», Иосифа Флавия, Дексиппа, Полиэна, Евнапия, Зосима, Иордана, Агафия Миринейского, Анонима Валезия, Солина, Псевдо-Арриана, Псевдо-Лукиана, Зонары, Георгия Синкелла, Мовсеса Хоренаци, Фавстоса Бузанда, Леонти Мровели, Тацита, Гая Плиния Старшего, Арриана, Диона Кассия, Аврелия Виктора, Евтропия Флавия, Петра Патрикия, Аммиана Марцеллина, Феста, Фемистия, Прокопия Кесарийского, Лукиана Самосатского, Зенобия, Лукана, Ком-модиана, Павлина из Пеллы, Оптатиана Порфирия, Элия Геродиана и Аркадия; императоров Юлиана и Константина Багрянородного; богословов и представителей церковной историографии: Григория Чудотворца Неокесарийского, Климента Александрийского, Павла Орозия, Евсевия Кесарийского, Сократа Схоластика, Иеронима, Руфина Аквилейского, Кирилла Иерусалимского, Филосторгия, Феодорита Кирско-го, Епифания Кипрского, Авксентия, Проспера Тирона Аквитанского, Созомена, Виктора, Епифания Кипрского, Лактанция, Евстафия Солунского, Исидора; агиографические сочинения «Жития святых епископов Херсонских», о готских мучениках IV в.; а также некоторые документы («Notitia Dignitatum», «Laterculus» Полемия Сильвия, кодекс Юстиниана, «Consularia Constantinopolitana») имеют отличные друг от друга цели и поэтому содержат разный характер сообщаемого исторического материала. Особенно сложно отделить научную основу такого материала от художественного начала сочинения древнего автора, от его мифопоэтического взгляда на освещение произошедших событий. К тому же огромное значение имеют и индивидуальные особенности того или иного источника.

Важное место в исследовании занимают археологические источники. Нередко по многим спорным вопросам они являются единственным источником ценной информации. При этом нами активно использовались материалы собственных археологических раскопок городища «Белинское» и его некрополя, находящихся в Восточном Крыму (начальник экспедиции доктор исторических наук, проф. В. Г. Зубарев). Их значение для проводимой нами работы трудно переоценить. Крупнейшее городище, расположенное на западных рубежах Боспора, уже одним своим временем существования во II–V вв. охватывает как римский период, так и большую часть позд-неантичной эпохи. Более того, есть все основания считать, что именно в данном районе Крымского Приазовья были поселены воинственные меотийцы Нижнего Дона, а впоследствии и группировка носителей черняховской культуры. Все это находит отражение в материалах раскопок.

Отдельное место в исследовании занимает нумизматический и эпиграфический материал. Нумизматический материал является важнейшим источником сведений об экономической, политической истории и культурной жизни того или иного государ-ства⁶⁵. Ведущими отечественными учеными в указанной области Н. А. Фроловой и М. Г. Абрамзоном впервые были проанализированы все данные о боспорских кладах, хранящихся в музеях России, Украины и Польши (Корпус боспорских кладов античных монет)⁶⁶.

Значимость же эпиграфических источников вообще трудно переоценить. Эта важнейшая категория источников обычно делится на лапидарную часть (надписи, высеченные на камне)⁶⁷ и так называемую малую эпиграфику (клейма на керамической таре; надписи, сделанные краской (дипинто) или острым предметом (граффи-то))⁶⁸. При этом выделяется отдельный тип знаков – так называемые сарматские знаки-тамги и тесно связанные с ними личные знаки боспорских царей, которые, бесспорно, являются ценнейшим источником по генеалогии и политическим судьбам тех или иных аристократических кланов изучаемого региона⁶⁹.

Таким образом, несмотря на разрозненность и фрагментарность дошедших до нас сведений, комплекс источников, введенных в научный оборот, вполне позволяет не только воссоздать единую историческую картину Северного Причерноморья римского и позднеантичного догуннского периодов, но и рассмотреть ее через процесс изменения римской стратегии в регионе.

Методологическая основа и методы исследования. Методологическую основу исследования составляют принципы историзма, объективности и комплексного подхода к источникам. Принцип историзма соблюдался нами в первую очередь в ходе исследования наиболее сложного вопроса нашей темы – эволюции римской стратегии в Северном Причерноморье. В частности, именно на основе данного принципа были уточнены главные причины этого явления, выявлены факторы, обусловливающие его возникновение и развитие. В соответствии с данным принципом римская

⁶⁵ Абрамзон, М.Г. Монеты как средство пропаганды официальной политики Римской империи. М., 1995.

⁶⁶ Абрамзон, М.Г., Фролова, Н.А. Корпус боспорских кладов античных монет. Т I (1834–2005 гг.) / БИ. Supplemen-
tum. 2. Симферополь; Керчь, 2007–2008; Абрамзон, М.Г. Корпус боспорских кладов античных монет. Т. II: Клады
из новых поступлений в Керченский историко-культурный заповедник (2009–2010 гг.) / БИ. Supplementum. 7.
Симферополь; Керчь, 2011.

⁶⁷ Соломоник, Э.И. Латинские надписи Херсонеса Таврического. М., 1983; Яйленко, В.П. Тысячелетний боспорский
рейх. История и эпиграфика Боспора VI в. до н.э. – V в. н.э. М., 2010.

⁶⁸ Сапрыкин, С.Ю., Масленников, А.А. Граффити и дипинти хоры античного Боспора. Симферополь; Керчь, 2007.

⁶⁹ Яценко, С.А. Знаки-тамги ираноязычных народов древности и раннего средневековья. М., 2001.

стратегия в регионе представлена нами как целостный процесс, хотя и состоящий из определенных этапов, причинно-следственные связи которых были обусловлены историческими особенностями эпохи.

В своем исследовании мы также старались, насколько это было возможно, придерживаться принципа объективности, опираясь исключительно на факты, которые мы получали после тщательного анализа исторических источников. При этом, стремясь в значительной степени уменьшить субъективизм предлагаемой нами реконструкции исторических событий в Северном Причерноморье в первых веках н. э., мы категорически избегали прямого отождествления прошлого и настоящего. Особенно это касается темы римской стратегии, явления, если понимать под ним искусство планирования и проведения масштабных воинских операций, безусловно, порожденного историческими событиями Нового времени. Именно соблюдение принципа объективности в нашем исследовании позволило прийти к выводу, что римляне все же умели мыслить стратегически и по отношению к Северному Причерноморью, хотя и не всегда действовали рационально и совершали ошибки, но в целом старались выдерживать свои действия с предварительно намеченными и далеко идущими планами. Римское стратегическое мышление, по-видимому, было строго ограничено личностью императора и его ближайшим окружением, объединенных единством взглядов на способы достижения той или иной цели в государственном масштабе.

Комплексный подход к источникам в исследовании выражался в обязательном сочетании сведений письменной традиции с археологическим материалом, а также с данными эпиграфики и нумизматики. Соблюдение данного принципа было обусловлено необходимостью преодоления разрозненности и фрагментарности дошедших до нас сведений по истории Северного Причерноморья в римский и позднеантичный догуннский периоды.

Выбор конкретных методов обусловлен спецификой и особенностями используемых источников. Ведущим методом нашего исследования является метод источ-никового анализа. Он заключался не только в отборе, но и в тщательном изучении всех особенностей того или иного источника, имеющих значение для выявления и расшифровки информации о прошлом. Это и сведения о происхождении (с установлением по возможности авторства), степени сохранности, мотива и времени создания того или иного источника. В ходе работы над выявленными таким образом историческими фактами широко использовались общелогические методы анализа и синтеза.

Использование сравнительно-исторического метода дало возможность выявить не только отличительные признаки, но и серьезные изменения в организации буферной зоны в Северном Причерноморье на различных этапах ее развития. В том числе это касается и римской культурной экспансии, активно проводимой империей на зависимых от нее территориях. Благодаря сравнительно-историческому методу были выявлены сущностные изменения в проведении этой политики, которая ко 2-й половине IV в. все более стала приобретать форму христианизации зависимого населения. Применялся указанный метод также и в ходе проведенного нами сравнительного исследования изменений религиозных представлений населения античных центров с трансформацией варварских культов Северного Причерноморья, в том числе и у жителей тех северных районов Европы, откуда в первых веках н. э. началась миграция людей в южном и юго-восточном направлениях.

Историко-генетический метод позволил углубиться в проблемы эволюции римской стратегии в Северном Причерноморье в условиях этнических миграций. Благодаря этому методу были выявлены принципы эволюции данного феномена, создана целостная картина его генезиса.

При работе с археологическими источниками применялись традиционные для исследований по археологии методы: сравнительно-типологический и картографический. Сравнительно-типологический метод основан на классификации древних вещей по каким-то существенным признакам (сходных по материалу, форме, орнаменту и т. д.). Данный метод в первую очередь помог организовать археологический материал собственных археологических раскопок, имеющий отношение к нашему исследованию. Применялся он и в ходе выделения особых типов погребальных сооружений на некрополе (например, аланских склепов), а также при сравнительном анализе ритуальных захоронений уже на самом городище «Белинское» с подобными типами могил и погребальным обрядом в других культурах.

Применение картографического метода позволило не только получить представление о границах археологических культур и расположении тех или иных памятников, но и наглядно продемонстрировать наличие логики имперского стратегического мышления по отношению к Северному Причерноморью. Более того, без карты невозможно представить результаты нашего исследования по предложенным районам расселения и путям миграций варваров. В этой связи картографический метод позволяет значительно глубже понять и оценить исторический материал, ведь очевидно, что события прошлого происходили не только во времени, но и в пространстве.

Положения, выносимые на защиту

1. Исходя из особенностей этнических миграций и эволюции имперской стратегии в Северном Причерноморье, история данного региона римского периода отчетливо делится на три этапа.

Первый этап датируется нами 2-й половиной I в. до н. э. – последними десятилетиями I в. н. э. (он связан с деятельностью императоров династии Юлиев – Клавдиев), потому что именно в этот период в регионе доминирует определившаяся при Августе внешнеполитическая стратегия, направленная на покорение всей известной римлянам обитаемой земли. Римляне на данном этапе выступают резко против взаимодействия между античными государствами и варварами и выстраивают свои отношения в основном с народами, которые давно уже не являлись «варварами» в чистом виде, а к интеграции в античное пространство допускают лишь племена, подвергнутые эллинизации, или же поддающиеся воздействию греко-римской культуры. Однако в Северном Причерноморье из-за периодического прорыва сюда с востока враждебных орд римляне были вынуждены выстраивать отношения именно с независимыми племенами. Следовательно, главной задачей римлян здесь являлось ослабление, разделение и в конечном итоге полное уничтожение таких племен.

Второй этап датируется нами последними десятилетиями I – 1-й половиной II в. (он связан с деятельностью императоров династий Флавиев и Антонинов), потому что в этот период единственными надежными союзниками римлян в Северном Причерноморье остаются только античные государства вместе с окрестным зависимым населением. Отчасти такая политика была вызвана истощением ресурсов империи, необходимых для продолжения римской экспансии. Тем не менее, несмотря на пере-

ход к оборонительной тактике, от планов мирового господства императорский Рим не отказывается и сейчас.

Третий этап датируется нами второй половиной II – началом III в. (он связан с деятельностью ряда императоров династии Антонинов и Северов), потому что в этот период по причине прорыва сюда позднесарматских орд империи пришлось срочно восстанавливать контакты с могущественными сарматскими кланами, в том числе и со связанными с ними северными наемниками. В итоге буферная зона в Северном Причерноморье приобрела характер глубоко эшелонированной системы обороны дальних подходов к рубежам империи. Непосредственным ядром этой зоны по-прежнему продолжали оставаться античные государства и прилегающие к ним территории, занятые зависимым варварским населением. Роль же первого пояса обороны взяли на себя союзные сарматские орды, кочевавшие в междуречье Дона–Волги и не пропускавшие враждебных варваров из аланского племенного союза в причерноморские степи.

В основу выделенных трех этапов римского периода истории Северного Причерноморья лег ряд выдвинутых нами гипотез:

– «царство» Фарзоя при Нероне являлось одним из самых главных звеньев в системе буферной зоны Римской империи в Северном Причерноморье, закрывавшей внешним врагам подступ к римским границам со стороны степей. Именно данное объединение через санкционированный римлянами союз с северными варварами обеспечило бесперебойную поставку янтаря с Балтийского побережья в империю транзитом через Северное Причерноморье. Все это открыло относительно безопасную и, самое главное, беспрепятственную дорогу на юг готам и другим северным племенам;

– организация в Танаисе равноправной с эллинами общины танаитов, состоящей из отдельных представителей варварской знати, была необходима для успешной координации действий с сарматскими союзниками в рамках создания римлянами первого пояса обороны буферной зоны в Северном Причерноморье. Именно этот пояс эффективно перекрыл все пути в северопричерноморские степи варварам аланского племенного союза.

2. Исходя из особенностей этнических миграций и эволюции римской стратегии, позднеантичная история догуннского периода отчетливо делится на четыре этапа.

Первый этап датируется нами 2-й четвертью III в. – 1-й четвертью IV в., потому что именно в данное кризисное время произошел развал всей системы буферной зоны в Северном Причерноморье. Имперская политика на этом этапе строилась исключительно на стремлении вначале защитить свои интересы в регионе, а затем, после катастрофических событий, связанных с морскими походами и миграциями племен, восстановить римское господство в Таврике и, возможно, на ближайших территориях, с опорой на Херсонес и Боспор. Таким образом, стремясь сохранить контроль над Северным Причерноморьем, именно римляне санкционировали расселение готов на землях Днепровской Луки и заключение с сарматским кланом из Юго-Западного Крыма клятвенного договора на охрану границ не только Херсонеса, но и Боспора. В дальнейшем римляне с целью защиты указанных античных государств продолжили устанавливать отношения с варварами, оказавшимися на сопредельных территориях. При этом речь шла только о тех, кто решил перейти на римскую службу или сильно зависел от местных властей. Конечно, эти действия, напоминающие

римскую стратегию 1-й половины II в., не могли восстановить утраченную сложную систему буферной зоны в регионе. Тем не менее, они способствовали ее скорому возрождению.

Второй этап позднеантичной истории Северного Причерноморья догуннского периода мы датируем временем правления Константина Великого (317–337 гг.) и Констанция II (324–361 гг.) потому, что именно в этот период произошло восстановление буферной зоны в Северном Причерноморье с ориентацией на вариант этой системы эпохи Адриана. Ядро этой территории состояло из античных центров и ближайшего варварского окружения. Степной коридор для прохода враждебных племен к границам империи был перекрыт союзными готами, угроза со стороны моря полностью блокировалась имперским флотом, размещенным в бухте новой столицы. При этом само расположение Константинополя перекрывало варварам морской путь через проливы, а максимальное ослабление Боспора и ликвидация его мощного флота не давали варварам шанса вновь использовать боспорские корабли против империи.

Третий этап позднеантичной истории Северного Причерноморья догуннского периода датируется нами временем правления императора Юлиана (361–363 гг.), потому что в данный период в регионе фактически была воссоздана эшелонированная буферная зона почти в том виде, в каком она функционировала в период позднего принципата. Так быстро этого удалось достичь благодаря действиям по восстановлению суверенитета Боспорского царства, улучшению отношений с готами из-за разворота императора к язычеству и установлению союзных отношений с гуннами. Ядро восстановленной буферной зоны состояло, как и раньше, из античных центров, главным из которых оставался Херсонес и окрестное варварское население, служившее естественной защитой древним городам. Дальние степные рубежи, усиленные возведением крепостей, по-прежнему были перекрыты союзными готами. Первый же пояс обороны взяли на себя союзные орды гуннов, недавно появившиеся в Северном Причерноморье.

Четвертый этап позднеантичной истории Северного Причерноморья догунн-ского периода датируется нами временем правления Валента (364–378 гг.), потому что в этот период император, по-видимому, хотел модернизировать конструкцию буферной зоны посредством превращения тервингов и грейтунгов в зависимое земледельческое население, ориентированное на возрожденные города Тиру и Ольвию. Непокорные же варвары по этим коварным планам, скорее всего, попадали под полное уничтожение или самими римлянами, или же их союзниками гуннами. Первым поясом обороны, как и при Юлиане, должны были оставаться племена гуннского союза. Таким образом, над целью модернизировать буферную зону буквально довлело настойчивое желание Валента всеми возможными способами наказать и покорить строптивых готов и таким образом снискать необходимую славу для укрепления собственной власти. Допущенные ошибки привели к гибели императора и к полному краху всей имперской стратегии в регионе.

В основу выделенных четырех этапов позднеантичного догуннского периода истории Северного Причерноморья легли несколько выдвинутых нами гипотез:

– боспорский царь Фарсанз так же, как и Ининфимей, принадлежал к особой сармато-иранской династической линии, имеющей прямое отношение к группировке нижнедонских сармат и танаитов. При этом на историческую сцену Фарсанз вышел еще в конце 30–40-х гг. III в., когда впервые попытался занять царский трон. С этими

событиями нами связываются разгром Горгиппии, расформирование новым царем Рескупоридом V варварского отряда в Танаисе и возникновение сарматских погребальных памятников в Буджакской степи около середины III в.;

– если в основе идеи морских походов лежало осознанное использование варварами наиболее уязвимого места в обороне северопричерноморской буферной зоны Римской империи – морских коммуникаций, то и вскрытие обороны Боспора должно было произойти по точно такой же схеме. Вместо того, чтобы с боями прорываться к столице через эшелонированную систему сухопутных укреплений, используя морские суда, варвары могли сразу же создать для главного города Боспора реальную угрозу полного уничтожения. Следовательно, бораны двигались на Боспор на малых судах и исключительно по воде: вначале вдоль морского побережья, потом вверх по Днепру и одному из его притоков с волоком в бассейн Северского Донца, который в итоге и вывел варваров к Танаису и на просторы Меотиды;

– разрушения на Европейском Боспоре связываются нами с событиями последнего морского похода варваров в Малую Азию 276 г., совершенного по инициативе боспорских антиримских правителей. Развязавший же войну на Боспоре римский ставленник Тейран преследовал три цели: захватить власть на Боспоре, разорить городища Керченского полуострова, где незадолго до этих событий были расселены варвары, ушедшие в Малую Азию, и пленить их семьи. Последнее было предпринято для принудительного возвращения меотийцев с территории восточных римских провинций;

– грабительский поход на Римскую империю варваров с берегов Меотиды во главе с Равсимодом являлся лишь одним из эпизодов длительной борьбы Константина и Лициния. Данному рейду предшествовало серьезное обострение ситуации на территории Крыма. Целью же меотийцев, доставленных ставленником Лициния царем Рескупоридом IV на боспорском флоте к границам владения Константина, являлся маневр в виде нападения на крепость Бононию, что должно было отвлечь римлян от мест основного прорыва языгов в Паннонии и Верхней Мёзии;

— с договором 332 г. необходимо связать нормализацию отношений римлян не только с готами, но и с меотийцами. В рамках восстановления буферной зоны основная их часть, по-видимому, была переселена в пограничные районы Боспора, о чем свидетельствует археологический материал, анализ которого представлен в диссертации;

– прекращение чекана монет на Боспоре в 341/342 г. не случайно совпадает по времени с самым пиком конфликта Константа и Констанция II. В это время боспо-ряне, искусно используя противоречия между императорами, попытались вернуть утраченный контроль над своими бывшими западными территориями. Тем не менее Констанцию II при помощи отряда херсонитов и в соответствии со стратегическим курсом, направленным на ослабление Боспора, удалось привести боспорян к покорности и превратить государство в автономную часть Херсонеса;

– улучшение гото-римских отношений при Юлиане необходимо рассматривать в контексте изменений отношений императора к Боспорскому царству. Восстановление самостоятельности Боспора неизбежно вело к попытке воссоздания восточного участка буферной зоны в Северном Причерноморье, где функцию основных союзников взяли на себя недавно появившиеся в регионе гунны, а ключевым городом вновь должен был стать Танаис. Это, в свою очередь, подразумевало укрепление и запад-

ного участка буферной зоны (археологическим отражением которого стало возведение крепостей по Днепровской пограничной линии готской территории);

– после заключения договора императора Валента с готами в 369 г. борьба с ними не закончилась, а продолжилась с помощью торговых ограничений и культурной экспансии, проводимых, в том числе, и через взятых у варваров заложников (представители тервингов располагались в Константинополе, грейтунгов – на Боспоре). При этом нападение гуннов на грейтунгов было тщательно спланировано императором Валентом и стало кульминацией этого противостояния. Анализ источников свидетельствует, что данная операция заключалась в разделении союзных гуннских сил на два войска, каждое из которых действовало, исходя из своей конкретной задачи. По-видимому, в то время, когда основные силы кочевников начали продвижение на запад через степи Причерноморья, другая группа была оперативно доставлена боспорским флотом на правый берег Днепра, где и обеспечила подошедшему главному гуннскому войску беспрепятственную и быструю переправу через реку. Очевидно, что такой необычный тайный «переход» через море с помощью боспорских правителей, имеющих, кстати, опыт подобной переброски варварских войск на запад, и послужил причиной зарождения различных слухов, объяснить которые впоследствии пытались в том числе и с привлечением древних легенд.

3. Появившиеся в Северном Причерноморье готы сразу же удачно вписались в римскую стратегию в регионе. Это произошло потому, что в связи с началом разрушения в данное время сложной конструкции буферной зоны у римлян возникла острая необходимость перемещения части восточных германцев на пустующие земли Днепровской Луки, что должно было перекрыть аланам степные пути, ведущие к античным городам и к границам империи. Дальнейшим важным шагом в этом направлении представляется договор императора Константина с готами 332 г. Именно благодаря этому соглашению произошло фактическое восстановление буферной зоны с опорой на готов, которые полностью закрывали подходы к дунайскому лимесу со стороны степей и лесостепей и превращались в защитников возрожденных античных центров Тиры и Ольвии. Тем самым они брали на себя функцию бывшего окрестного населения этих городов, став главной частью новой оборонительной системы дальних подступов к империи.

4. Проведенный анализ источников свидетельствует о схожести религиозных изменений у населения античных центров и варваров Северного Причерноморья в римское и позднеантичное догуннское время на основе всеобщего усиления хтонического начала и защитно-охранных функций традиционных верований. Объяснить этот феномен, по нашему мнению, возможно лишь общими факторами, воздействующими в первые века н. э. на все данные народы, а именно природными (землетрясения, изменения климата) и военно-политическими (миграция племен, войны и грабежи).

5. Римская культурная экспансия являлась важнейшей частью римской стратегии по подчинению и удержанию в покорности населения северопричерноморской буферной зоны империи. В первую очередь она была направлена на приобщение народов буферной зоны к римской культуре и укрепление тем самым позиций империи в регионе. Помимо целенаправленного внедрения культа римских императоров до эпохи Константина на античное население и окрестных варваров это влияние, как правило, оказывалось также в виде прямой или косвенной поддержки получивших распространение на территории империи, нередко модифицированных религиозных

культов. В ответ, с целью противодействия всем этим культурным новшествам, часть людей демонстративно стала обращаться к своим древним верованиям. С такой ответной реакцией мы связываем более глубокую степень трансформации религиозных представлений у варваров, расселенных на территории античных государств, по сравнению с живущими в Барбарикуме народами. При этом для культурного воздействия на варваров буферной зоны и живших в отдалении от римских границ выбирались культы, схожие с их традиционными религиозными представлениями. В значительной степени этому способствовало то, что при Константине культурная экспансия на зависимые народы стала основываться на принципе веротерпимости, известном по Миланскому эдикту.

6. Римская культурная экспансия, направленная на варваров готских объединений, к середине IV в. все более стала приобретать форму христианизации зависимого населения. Первые неудачные попытки на данном идеологическом фронте вынудили римлян обстоятельнее подойти к подготовке указанного направления своей стратегии. По нашему мнению, именно с этим была связаны длительность пребывания одного из готских заложников в империи, его работа по составлению готской азбуки и переводу Библии. Тщательная подготовка к миссии Вульфилы, посвященного в сан епископа Готии, действительно помогла ему достичь высоких результатов в ходе миссионерской деятельности в готской среде. В первую очередь ее оценила готская знать, которая, осознав опасность разрушения идеологических основ своего общества, повела открытую борьбу против новой религии, распространявшейся со стороны империи. Вторая волна христианизации готов, судя по всему, была связана с результатом договора с готами Валента в 369 г.

7. Новый импульс к распространению как на Боспоре, так и в Херсонесе христианство получило только во 2-й половине IV в., когда превратилось в идеологическую основу римской культурной экспансии в Северном Причерноморье. По этой причине именно положение античного центра в буферной зоне стало решающим фактором христианизации. Так, в главном форпосте Римской империи в регионе – Херсонесе - местная знать принятием новой религии демонстрировала свою благонадежность по отношению к Риму. Однако простые жители города принципиально продолжали почитать своих древних богов, культы которых подвергались сильной трансформации и постепенно разлагались. На Боспоре распространение христианства происходило наоборот, снизу вверх. Все началось еще с варварских походов 2-й половины III в., когда вместе с пленными христианами в новую религию стали переходить те, кто еще вчера грабил античные города и поселения. Распространяясь в первую очередь среди простых людей, христианство на Боспоре гораздо раньше, чем в Херсонесе, оформилось в местную епархию. При этом недовольство местной элиты политикой Рима по отношению к Боспору не способствовало быстрому переходу ее в новую религию. Вот почему в отличие от Херсонеса, где христианами являлись в первую очередь самые знатные и богатые люди города, на Боспоре оно еще достаточно долгое время оставалось уделом относительно простых людей. Положение здесь изменилось только после заключения договора римлян с готами в 369 г., размещения на Боспоре готских заложников и повышения роли данного государства в буферной зоне империи. В это время в христианство, причем арианского толка, учитывая вероисповедание Валента, перешла как местная знать, так и жившие на Боспо-ре варвары.

Степень достоверности исследования. Степень достоверности проведенного исследования базируется на тщательной работе с источниками по теме диссертации, сведения из которых отбирались с помощью метода источникового анализа и использовались только после обязательного подтверждения выявленных фактов сообщениями других источников. Достоверность диссертации также основана на привлечении новых археологических материалов, полученных в ходе собственных полевых исследований автора на городище «Белинское» в Восточном Крыму в течение восьми полевых сезонов, с 2008 по 2015 гг.

Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы диссертации изложены в двух монографиях (одна из них в соавторстве с В. Г. Зубаревым и А. Ю. Бутовским), 23 статьях, опубликованных в ведущих рецензируемых изданиях РФ по списку ВАК, а также более чем 40 прочих публикациях в российских и зарубежных научных изданиях.

Результаты исследования докладывались на различных научных конференциях, сессиях, Круглых столах в России и Украине: «Актуальные проблемы истории древнего мира» (Киев, 2009); «Юг России и Украина в прошлом и настоящем: история, экономика, культура» (Белгород, 2009); «Средневековые древности Центрально-Восточной Европы» (Чернигов, 2009); «Историческая наука в начале XXI столетия: проблемы, прошлое, будущее, перспективы» (Херсон, 2009); «Каразинские чтения» (Харьков, 2010, 2011, 2012, 2013); «Боспорские чтения» (Керчь, 2010, 2011, 2012, 2014, 2015, 2016); «Проблемы истории и археологии Украины» (Харьков, 2010, 2012); «Кондаковские чтения» (Белгород, 2010, 2013); «Чтения памяти профессора П. О. Ка-рышковского» (Одесса, 2010, 2013); «Роль университетов и музеев в проведении гуманитарных научных исследований» (Тула, 2011); «Университет XXI века: исследования в рамках научных школ» (Тула, 2013, 2014, 2015); «Университеты мира как центры научных исследований» (Тула, 2013); «Чтения памяти член-корреспондента АН СССР В. Т. Пашуто» (Москва, 2013, 2014, 2015); «Классическая и византийская традиция» (Белгород, 2013, 2014, 2015); «Боспорский феномен» (Санкт-Петербург, 2013); «Цивилизация и варварство» (Москва, 2014, 2015); «Археология и история Боспора» (Керчь, 2015); «Империя ромеев во времени и пространстве: центр и периферия. XXI Всероссийская сессия византинистов» (Белгород, 2016), Научная сессия к 30-летию кафедры всеобщей истории НИУ «БелГУ» (Белгород, 2016).

Соответствие шифру специальности. Диссертация соответствует шифру специальности 07.00.03 Всеобщая история (история Древнего мира); областям исследования 2. История Древнего мира (история Античности), 8. История цивилизации, стран, народов, регионов, 22. История религии и церкви, 25. Историческая география.

Структура исследования обусловлена ее основной целью и задачами. Исследование состоит из введения, пяти глав, заключения, списка источников, литературы и сокращений, приложения.

Варвары на службе античных государств: боспорский опыт

Однако, такой подход вызвал возражение В. Ю. Юрочкина2, который предложил свою концепцию исторических событий произошедших в Крымских предгорьях в III-IV вв. н.э. Ученый, в отличие от вышеперечисленной группы исследователей, решил сдвинуть акцент с событий гуннской эпохи на процессы, происходившие в регионе в догунн-ский период. Именно в них, по мнению автора, и необходимо искать главный фактор формирования своеобразного готского этноса на территории полуострова. Основой концепции стала разработанная совместно с А. А. Труфановым хронология могильников Крыма II-IV вв. н.э. При этом все материалы были разбиты на 6 хронологических групп (кластеров) или фаз: 1) 190/200 – 218/220 гг.; 2) 218/220 – 240/250 гг.; 3) 240/250 – 270/280 гг.; 4) 270/280 – 310/320 гг.; 5) 310/320 – 355/360 гг. – 375/380 гг. При этом данную периодизацию, В.Ю.Юрочкин и А.А.Труфанов связали со своей авторской реконструкцией событий 3.

Спорными концепциями развития Предгорного Крыма, как и вопросами истории Боспора и Херсонеса, не ограничиваются основные проблемы истории полуострова в III – IV вв. н.э. Указанный период включает в себя еще ряд более узких тем, из которых особенно выделяются несколько наиболее важных и дискуссионных.

Так, морские походы варваров с берегов Меотиды, давно являются предметом острых споров среди ученых. Обычно они касаются вопросов хронологии этих походов, точных мест, откуда они начинались и других обстоятельств сопутствующих их проведению4. Актуальность подобной темы для истории Крыма в указанный период, трудно подвергнуть сомнению, ведь, иногда основную базу варваров, локализуют даже в столичном Пантикапее1. Особенно сложной проблемой является определение этнической принадлежности нападавших на античные центры варваров. Многие ученые априори зачисляют всех их к готам и другим германцам, а если и допускают существование некой коалиции племен, то, опять же, при приоритете вышеназванных народов2. Тем не менее, существует и мнение о доминировании в данном варварском объединении местных варваров. Организаторов первых морских нападений - боранов, некоторые исследователи, уже давно считают не германцами, а варварами, принадлежащими к скифо-сармато-аланскому кругу племен3 или даже славянами4.

Большой проблемой интересующего нас периода является и неоднозначное отношение ученых к важнейшему, по нашему мнению, письменному источнику по истории Крыма IV в. н.э. – 53 главе труда Константина Багрянородного «Об управлении империей». События боспоро-херсонесских войн сохранившиеся в труде византийского императора, до сих пор вызывают острые споры в научной среде. Несмотря на положительное отношение к сообщениям этого источника большинства ученых5, сведения позднего рассказа, недостоверными продолжают считать некоторые исследователи6. Надо сказать, что приведенные выше концепции В. А. Сидоренко и В. Ю. Юрочкина, А. А. Тру-фанова, основывались, в том числе и на данных из этого позднего повествования. У нас не вызывает сомнений, что несмотря на его поздний характер, оно явно восходит к кратким записям позднеантичных херсонесских хроник.

Сложным вопросом остаются и трагические события в Северном Причерноморье связанные с появлением гуннов. Попытки реконструкции этого достаточно темного периода в истории региона, предпринимались уже не раз1. Однако до сих пор, многие острые моменты этого периода, остаются необъяснимыми. Это касается, как обстоятельств неожиданного появления в Северном Причерноморье новых врагов на фоне обострения гото-римских отношений, абсолютно неясной картины появления их в Крыму, так и некоторых других, трудно объяснимых моментов их истории (например, странных подробностей нападения гуннов на грейтунгов и тервингов2). Интриги добавляют и недавние археологические исследования крымских гуннских погребений и боспорских городов, которые явно указывают, что новые кочевники появились на полуострове только после своего утверждения в Северном Причерноморье, самое ранее на рубеже IV – V вв. н.э.3 При этом города и поселения Боспора не пострадали4. Объяснить этот особый характер взаимоотношений пришельцев и Боспорского государства, никто из ученых еще не смог.

Большой проблемой представляется и идеологический кризис на полуострове в позднеантичный период. Очевидно, что рассматривать его необходимо в рамках изменений в культах и верований народов всего Северного Причерноморья. Несмотря на то, что указанная тема является достаточно популярной среди исследователей, не все ее аспекты изучены с одинаковой степенью. Вышло не мало трудов, посвященных религии населения Боспора5, Херсонеса6, Тиры1, Ольвии2 и окрестных варваров3. В них нередко прямо или косвенно затрагиваются изменения в религиозной сфере происходившие в римское время4. Есть и значимые обобщающие труды, касающиеся данной тематики5. Однако, еще никто не проводил сравнительный анализ изменений в сфере идеологии среди населения античных центров и варваров Северного Причерноморья в указанное время. Много вопросов возникает и в ходе изучения римского влияния на культуру населения античных городов и живших рядом варваров. Не на все важные моменты здесь, по нашему мнению, ученые обращали равное внимание. До сих пор нет четкого осознания римской культурной экспансии, как глубоко продуманного процесса по целенаправленному изменению идеологических представлений у народов Северного Причерноморья. Давно назрела необходимость определения роли, этого важнейшего направления римлян в системе своих внешнеполитических действий. Материал по Северному Причерноморью, в том числе и позднеантичного времени, по нашему мнению, вполне позволяет провести такую работу.

Образование варварских объединений тервингов и грейтунгов

Значимость же эпиграфических источников вообще трудно переоценить. В отличие от письменных источников эпиграфические надписи одновременны с упоминаемыми в них событиями. Более того, факты, нашедшие свое отражение в эпиграфических памятниках, не упоминаются в сочинениях древних авторов, что значительно повышает их ценность. Эта важнейшая категория источников обычно делится на лапидарную часть (надписи, высеченные на камне)2 и так называемую малую эпиграфику (клейма на керамической таре; надписи, сделанные краской (дипинто) или острым предметом (граффито))3. При этом из различного вида изображений особо выделяется отдельный тип знаков, о котором необходимо сказать особо. Это, так называемые, сарматские знаки-тамги и тесно связанные с ними личные знаки боспорских царей, которые бесспорно являются ценнейшим источником по генеалогии и политическим судьбам тех или иных аристократических кланов4.

Таким образом, несмотря на разрозненность и фрагментарность дошедших до нас сведений, комплекс источников, введенных в научный оборот, вполне позволяет не только воссоздать единую историческую картину Северного Причерноморья римского и позднеантичного догуннского периодов, но и рассмотреть ее через процесс изменения римской стратегии в регионе.

Методологической основой исследования составляют принципы историзма, объективности и комплексного подхода к источникам. Принцип историзма соблюдался нами в первую очередь, в ходе исследования наиболее сложного вопроса нашей темы – эволюции римской стратегии в Северном Причерноморье. В частности именно на основе данного принципа были уточнены главные причины этого явления, выявлены факторы, обуславливающие его возникновение и развитие. В соответствии с данным принципом римская стратегия в регионе представлена нами как целостный процесс, хотя и состоящий из определенных этапов, причинно-следственные связи, которых были обусловлены историческим особенностями эпохи.

В своем исследовании мы также старались, насколько это было возможно, придерживаться принципа объективности, опираясь исключительно на факты, которые мы получали после тщательного анализа исторических источников. При этом, стремясь в значительной степени уменьшить субъективизм предлагаемой нами реконструкции исторических событий в Северном Причерноморье в первых веках нашей эры, мы категорически избегали прямого отождествления прошлого и настоящего. Особенно это касается темы римской стратегии, явления, если понимать под ним искусство планирования и проведения масштабных воинских операций, безусловно порожденного историческими событиями Нового времени. Конечно, во времена Римской империи не было организаций, подобных генеральному штабу армии, не было даже хороших карт, без которых сложно мыслить стратегически, особенно в государственном масштабе. Перенесение всех этих современных реалий в древние времена, явно выглядело бы серьезной ошибкой. Однако именно соблюдение принципа объективности в нашем исследовании позволило нам прийти к выводу, что римляне все же умели мыслить стратегически и по отношению к Северному Причерноморью, хотя и не всегда действовали рационально и совершали ошибки, но в целом старались выдерживать свои действия с предварительно намеченными и далеко идущими планами. Римское стратегическое мышление, по-видимому, было строго ограничено личностью императора и его ближайшим окружением, объединенных единством взглядов на способы достижения той или иной цели в государственном масштабе.

Комплексный подход к источникам в исследовании выражался в обязательном сочетании сведений письменной традиции с археологическим материалом, а также с данными эпиграфики и нумизматики. Соблюдение данного принципа было обусловлено необходимостью преодоления разрозненности и фрагментарности дошедших до нас сведений по истории Северного Причерноморья в римский и позднеантичный догунн-ский периоды.

Выбор конкретных методов был обусловлен спецификой и особенностями используемых источников. Ведущим методом нашего исследования является метод источ-никового анализа. Он заключался не только в отборе, но и в тщательном изучении всех особенностей того или иного источника, имеющих значение для выявления и расшифровки информации о прошлом. Это и сведения о происхождении (с установлением по возможности авторства), степени сохранности, мотива и времени создания того или иного источника. В ходе работы над выявленными таким образом историческими фактами широко использовались общелогические методы анализа и синтеза. При помощи анализа факты далекого прошлого мысленно разделялись нами на составные части, благодаря синтезу, из, казалось бы, разрозненных фактов и явлений мы совершали реконструкцию исторических событий.

При воссоздании целостной и взаимосвязанной исторической картины античной цивилизации и варварского мира Северного Причерноморья в третьей четверти I в. до н.э. – третьей четверти IV в. н.э., нами также использовались не менее важные сравнительно-исторический и историко-генетический методы.

Использование сравнительно-исторического метода дало возможность выявить не только отличительные признаки, но и серьезные изменения в организации буферной зоны в Северном Причерноморье на различных этапах ее развития. В том числе это ка сается и римской культурной экспансии, активно проводимой империей на зависимых от нее территориях. Благодаря сравнительно-историческому методу были выявлены сущностные изменения в проведении этой политики, которая ко второй половине IV в. н.э. все более стала приобретать форму христианизации зависимого населения. Применялся указанный метод также и в ходе проведенного нами сравнительного исследования изменений религиозных представлений населения античных центров с трансформацией варварских культов Северного Причерноморья, в том числе и у жителей тех северных районов Европы, откуда в первых веках нашей эры началась миграция людей в южном и юго-восточном направлениях.

Историко-генетический метод позволил углубиться в проблемы эволюции римской стратегии в Северном Причерноморье в условиях этнических миграций. Благодаря этому методу были выявлены принципы эволюции данного феномена, создана целостная картина его генезиса.

При работе с археологическими источниками применялись традиционные для исследований по археологии методы: сравнительно-типологический и картографический. Сравнительно-типологический метод основан на классификации древних вещей по каким-то существенным признакам (сходных по материалу, форме, орнаменту и т.д.). Данный метод, в первую очередь, помог организовать археологический материал собственных археологических раскопок, имеющий отношение к нашему исследованию. Применялся он также и в ходе выделения особых типов погребальных сооружений на некрополе (например, аланских склепов), а также сравнительного анализа ритуальных захоронений уже на самом городище «Белинское» с подобными типами могил и погребальным обрядом в других культурах.

Применение картографического метода позволило, не только получить представление о границах археологических культур и расположении тех или иных памятниках, но и наглядно продемонстрировать наличие логики имперского стратегического мышления по отношению к Северному Причерноморью. Более того, без карты невозможно представить результаты нашего исследования по предложенным районам расселения и путям миграций варваров. В этой связи картографический метод позволяет значительно глубже понять и оценить исторический материал, ведь очевидно, что события прошлого происходили не только во времени, но и в пространстве.

Херсонес в период морских походов варваров

Дион Кассий рассказывает, что «в Боспоре Киммерийском произошло восстание. Некто Скрибоний, выдававший себя за внука Митридатова и уверявший, что он получил царскую власть от Августа после смерти Асандра, взял в замужество супругу его по имени Динамия, которой было передано мужем управление государством и которая действительно была дочерью Фарнака и внучкой Митридата, и стремился овладеть Боспором. Проведав об этом, Агриппа послал против него Полемона, царя прилежащей к Каппадокии части Понта. Полемон уже не застал в живых Скрибония, так как боспор-цы раньше убили его, узнав о его замысле; когда же они и ему оказали сопротивление из страха быть отданными под его власть, он вступил с ними в битву и одержал победу, но не успел подчинить их себе, пока Агриппа не прибыл в Синопу с намерением идти и на них походом. Тогда они положили оружие и сдались Полемону; Динамия сделалась его женой, очевидно, по решению Августа» (Cass. Dio, LIV, 9).

Вряд ли римляне во всех этих событиях могли быть совсем не причем, как считает А. Р. Панов 5. Скрибоний вполне мог иметь отношение к империи 6 и даже являться прямым агентом римлян 7, ведь маловероятно, чтобы Динамия решила выйти замуж без санкции Рима да еще и взять себе в мужья совершенно постороннего человека без каких-либо прав на трон 8. Тем более что имя этого нового претендента на верховную власть действительно вызывает ассоциации со Скрибонией – разведенной женой Августа или с ее братом консулом Луцием Скрибонием Либоном 9. К сожалению, недостаточ 1 ность сведений не позволяет уточнить все эти острые моменты. Мы даже не знаем официальный статус Скрибония, который он занял при Динамии 1, и был ли он вообще 2. Судя по полному отсутствию упоминания Скрибония в надписях боспорской царицы, Динамия не признавала прав своего мужа на власть 3. Это позволяет более внимательно отнестись к мнению В. Н. Парфенова и Д. Браунда, отметившим, что, по сложившейся в эллинистическом мире практике, если Скрибоний действительно одержал военную победу над Асандром, то он имел полное право провозгласить себя царем 4. Как бы то ни было, но римляне предприняли довольно серьезные усилия по свержению новоявленного царя. Действительно, при проримской политике Скрибония в этом вряд ли была бы необходимость 5, если только в ходе своей миссии он не отошел от своего первоначального задания 6.

Посланному против Скрибония Полемону – царю прилегающей к Каппадокии части Понта – так и не пришлось столкнуться с узурпатором. Его успели убить боспорцы еще до прибытия Полемона на Боспор. Тем не менее Агриппа спешно прибыл в Синопу, намереваясь лично возглавить военную операцию в поддержку Полемона 7. Об этом свидетельствует текст Иосифа Флавия, из которого следует, что даже царь Иудеи знал о планах римлян по военной экспедиции на Боспор (Ios. Ant., XVI, 2, 1–2), хотя, по большому счету, в «Иудейских древностях» ничего конкретно не говорится о флоте Агрип-пы в Таврике 8.

Правда есть и другие сообщения о военной победе Агриппы над боспорцами, после которой они даже вернули римские знамена, взятые в свое время Митридатом VI. Сенат назначил Агриппе триумф за все эти подвиги (Cass. Dio, LIV, 24, 7; Oros., VI, 21, 28). М. Рейнгольд высказал сомнения по поводу исторической реальности указанных событий. Аргументы ученого в основном затрагивали необъяснимый факт отсутствия этого победоносного момента в политическом завещании Августа и то обстоятельство, что некоторое время до этого наблюдалось улучшение римско-боспорских отношений. Однако критика В. Н. Парфеновым взглядов М. Рейнгольда также обоснована. Август мог умолчать об этом факте, учитывая очень непростую ситуацию, сложившуюся с сыном своего уже умершего соратника и друга Агриппы. В любом случае, если Полемон действовал по прямому приказу Августа и Агриппы, то сообщениям о военной победе римлян над боспорцами также можно найти объяснение Однако полностью исключить вероятность кратковременной интервенции римлян на Боспор все же нельзя 1.

После победы Полемона для придания легитимного характера его власти по распоряжению Августа римский ставленник заключает брак с Динамией. Это развернуло Северо-Восточное Причерноморье в русло римского влияния и одновременно закрепило объединение Боспора и Понта в единое целое (Cass. Dio, LIV, 24, 5, 6) 2. Однако данная ситуация сложилась определенно не в пользу тесно связанных с Боспором представителей варварского мира. Действительно, судя по достаточно жестким мероприятиям, которые начал проводить Полемон после прихода к власти, а именно активное взаимоотношение с варварами на Боспоре, вызывало наибольшее раздражение римлян в указанный период. Следовательно, в варварах империя видела главную угрозу распространению своего влияния, а не, например, в гипотетической антиримской политике Динамии, как иногда предлагают считать 3. Царица, напомним, являлась «другом римлян» и именовала Августа и Ливию своими спасителями и благодетелями (КБН, 31, 38, 978, 979, 1046). Даже боспорские Пантикапей и Фанагория в эти годы были переименованы в Кесарию и Агриппию 4. Предполагать при этом, что титул царицы basilissa являлся вызывающим по отношению к Риму 5, также неверно из-за его официального утверждения Римом 6. Другое дело, что все активные действия Полемона в государстве так или иначе были связаны с ослаблением царской хоры и ликвидацией особой роли варваров в ее охране и развитии 7.

Возможно, именно по этой причине варварским гарнизонам на Боспоре в конечном итоге был дан самый настоящий бой. На это, например, указывает тотальное разрушение около 13–12 гг. до н. э. укреплений Узунларского вала, гибель в пожаре всех его башен. Исследователь памятника А. А. Масленников прямо связывает такое уничтожение и, возможно, даже целенаправленное разрушение указанных пограничных сооружений с деятельностью Полемона 1. Приблизительно на рубеже эр гибнет крепость в Кут-лакской бухте, которая в дальнейшем так и не смогла возродиться 2. Видимо, в связи с переменой политики на западных рубежах, в первую очередь по отношению к скифам, Полемон в Херсонесе получил эпитет «спаситель херсонесцев» (IOSPE, I2, 704), а послу Динамии устроили в городе торжественную встречу (IOSPE, I2, 354). Не исключено, что на боспорских царей была возложена защита Херсонеса, который около 25 г. до н. э. получил от Рима права, близкие к автономии 3. На восточных границах Полемон действовал подобным же образом. Так, в конце I в. до н. э. гибнут такие укрепления, как резиденция Хрисалиска, крепость на юго-западном берегу Ахтанизовского лимана, крепость у станицы Анапской близ Горгиппии, Раевское городище и поселение у Широкой Балки 4, меотские поселения на Кирпилях 5. Однако наибольшую известность получили походы Полемона на Танаис, в Колхиду и против аспургиан (Strabo, XI, 2, 3, 11, 18; Cass. Dio, LXII, 4). Наиболее жестокому разгрому на рубеже эр подвергнулся Танаис. Здесь были уничтожены оборонительные сооружения, разрушены ворота, западный район города полностью прекратил свое существование 6. Не исключено, как мы уже говорили выше, использование Полемоном в походе против Танаиса некоторых враждебных та-наитам племен, упомянутых Плинием: «…сюда вторглись скифские племена авхеты, атернеи, асампаты и истребили поголовно танаитов и инапеев» (Plin. NH., VI, 22). Дело в том, что при анализе этого загадочного текста неясного происхождения необходимо учитывать явное противоречие между перечнем древних этнонимов, восходящих к легендам о происхождении скифов и сарматов, и сообщениями из более поздних источников, упоминающих танаитов . Не исключено, что этот текст появился в результате банального домысла при использовании кратких сведений об участии каких-то местных племен в походе Полемона на Танаис.

Стратегия императора Константина и восстановление буферной зоны в Северном Причерноморье

Для установления собственной гегемонии в Северном Причерноморье в первую очередь необходимо было осадить Ольвию и Херсонес и развязать войну с Римом. Дело здесь, по-видимому, заключается не только в мести римлянам. Очевидно, что возглавить многих из местных сарматских кланов или заключить союз с царями поздних скифов можно было бы только на волне антигреческих и антиримских настроений 2, что у Фарзоя и Инисмея получилось лучше всего.

Трудно сказать, какую стратегию выбрали боспорские аристократические круги, тесно связанные с «сармато-иранской» генеалогической партией, и в том числе с потерпевшим поражение Митридатом VIII. Так, на почепском селище горизонта Рахны-Почеп, возникшем в результате кризиса зарубинецкойкультуры и расположенном на подконтрольной царям Фарзою и Инисмею территории, неожиданно появилась преобразованная в результате зеркального отражения тамга Динамии 3. То, что это не случайно, свидетельствует и другой подобный факт – в сарматском погребении вблизи Ольвии вместе с тамгой Фарзоя и другими родственными ему знаками была размещена и тамга боспорского царя Аспурга 4. По мнению С. В. Воронятова, данную экспансию осуществили группировки сарматов, прочно связанные с Боспорским царством и считающие своими покровителями вышеуказанных боспорских царей 5. Если это так, то не могли ли потерявшие власть представители «сармато-иранской» генеалогической партии иметь отношение к указанному нашествию. Во всяком случае, дестабилизацию военно-политической обстановки в Северном Причерноморье такие люди вполне могли использовать в своих интересах, в частности с целью воздействия на ситуацию внутри Боспор-ского царства.

Возможно, что у римлян в сложившейся ситуации оставался только один выход – пойти на уступки и попытаться заключить мир с новым врагом. По большому счету такое решение проблемы вполне соответствовало и внешнеполитическому курсу императора Нерона. Дело в том, что в 63 г., фактически одновременно с событиями в Северном Причерноморье, война Рима с Парфией закончилась мирным договором. Как следствие этого, произошла аннексия и превращение Понта в римскую провинцию. Здесь же был создан понтийский флот, что укрепило позиции империи на Черном море (Suet. Nero, 18; Ios. Flav., De bell. Jud., II, 16, 4). Однако напряженная обстановка в регионе не исчезла. Занявший армянский трон брат парфянского царя Вологеза – Тиридат, который должен был по договору получить власть только из рук Нерона, не спешил это делать (Tac. Ann., XV, 27–29). Ситуация вынуждала римскую администрацию предпринимать меры, побуждающие Парфию и Армению пойти на выполнение обещанного. Возможно, именно эта проблема окончательно подтолкнула Нерона к необходимости военной экспедиции на Кавказ 1. Если верить источникам, а не доверять им нет особых оснований, поход непосредственно готовился против Кавказской Албании (Tac. Hist., 1, 6; Plin. NH., VI, 13, 40; Suet. Nero, 19, 2) 2. Однако заметим, что он, несомненно, вписывался не только во внешнеполитический курс Рима по наращиванию своих позиций в черноморском регионе, но и в целом в стратегию Августа по покорению всей известной обитаемой земли. А военный фактор, как известно, являлся самым действенным аргументом в достижении римлянами поставленных целей. Поэтому не случайно к 66 г., т. е. к концу правления Нерона, уже три тысячи солдат и сорок военных кораблей постоянно контролировали положение дел на Понте (Jos. Flav., De bell. Jud., II, 16, 4), а зависимость античных государств Северного Причерноморья от Рима максимально усилилась 3. По нашему мнению, именно в контексте вышеуказанной римской стратегии необходимо рассматривать и установление союзнических отношений с «царством» Фарзоя и Инисмея. Очевидно и то, что именно беспрецедентное укрепление позиций Рима не только на Понте, но и в Северном Причерноморье создавало необходимые условия для предстоящей военной кампании на Кавказе, что в итоге и вынудило Тиридата в 66 г. отправиться в Рим, где он принял из рук Нерона царскую диадему (Cass. Dio, LXIII, 2, 2, 4; 4, 1; 5, 4; Suet. Nero, 13). Сразу же после этих событий Нерон отказался от восточного похода 1.

Таким образом, есть все основания полагать, что при Нероне «царство» Фарзоя превратилось в одно из самых главных звеньев в системе буферной зоны, расположенной между Барбарикумом и Римской империей, которое значительно затрудняло внешним врагам подступ к римским границам со стороны степной зоны Северного Причерноморья 2. Правда римляне пошли на такой союз исключительно под грузом тяжелых обстоятельств, и по этой причине отношения с независимыми и могучими варварскими царями вряд ли могли быть долговременными. Уже то, что такой договор с достаточно сильным врагом совершенно не вписывался в главную направленность римской стратегии, свидетельствует о нем как о кратковременном дипломатическом явлении, противоречащим как претензиям Рима на мировое господство, так и борьбе римлян против активных контактов цивилизации и варварства на том же Боспоре. Конечно, римская внешняя политика, как и развитие римской стратегии, максимально зависели от личных пристрастий и даже капризов принцепсов 3. Тем не менее, несмотря на всю непоследовательность политики Нерона, договор был заключен и, может быть, даже подкреплен экономическими отношениями. Во всяком случае не исключено, что именно с ним можно будет связать вторую хронологическую волну поступления к сарматам римского импорта, которая датируется второй половиной I – серединой II в. н. э. 4. По-видимому, договор с Фарзоем явился заслугой главным образом Плавтия Сильвана, который действовал с известной долей самостоятельности так же, как, например, и другой выдающийся полководец Нерона – Гней Домиций Корбулон, успешно решивший в это время армяно-парфянскую проблему.

В этой связи необходимо будет рассмотреть еще одно обстоятельство, имеющее прямое отношение к указанным событиям. Речь идет об установлении в данный период загадочных контактов сарматов с северными варварами, что явно не выглядит простой случайностью. Ведущая роль в установлении отношений между сарматскими и германскими вождями, по нашему мнению, вполне может также принадлежать римской дипломатии. Во всяком случае весь известный фактический материал на эту тему свидетельствует именно об этом.

Впервые на связь «царства» Фарзоя с северными варварами обратили внимание в результате обнаружения целого ряда любопытных находок. Так, в богатых курганах «Садовый» и «Высочино» на Нижнем Дону вместе с вещами бирюзово-золотого стиля были выявлены железные умбоны щитов (германские, типа Цилинг I-1), типичные для культур Центральной Европы первой половины I в. н. э. При этом в одном случае щит был, видимо, очень дорог для владельца, так как он был укрыт в тайнике вместе с серебряными сосудами 1.

Более того, на ряде германских копий была выявлена целая энциклопедия инкрустированных серебром сарматских знаков 2, в том числе и тамга Фарзоя. Так как многие из них не находят аналогов среди сарматских знаков, очевидно, что германцы восприняли лишь саму идею тамги, которая получила у них дальнейшее развитие 3. С этим хорошо соотносится и то, что большинство указанных копий датируются второй половиной II – первыми тремя десятилетиями III в. н. э. 4, когда «царства» Фарзоя и Инисмея уже не существовало.

Ученые по-разному интерпретируют данные артефакты. Обычно их считают магическими символами 5, хотя Э. Дроберьяр и Я. Пешка в некоторых знаках видят буквы старшерунического алфавита 6. М. Б. Щукин, наоборот, пишет о том, что громкая слава о Фарзое была широко распространена в военно-аристократической среде и дружеские контакты на уровне воинов-дружинников приводили к заимствованию тамги этого удачливого царя, а наемники с севера могли даже служить его телохранителями 7. Г. Добжаньская говорит о готском нашествии, перед лицом которого кочевники, обитавшие в бассейнах Прута и Днестра, объединились с носителями пшеворской культуры, что и привело к размещению сарматских знаков на германских копьях 8. По мнению же С. В. Воронятова и Д. А. Мачинского, тамги на копьях могли являться трофейными знаками и таким образом, как воплощение силы и удачи, переходить на службу к победителям 9.