Содержание к диссертации
Введение
Глава 1 Универсалии «свобода», «смирение», «покой» в философских и художественных контекстах 12
1.1 Универсалии как теоретико-аксиологические единицы 12
1.2 Триада «свобода – смирение – покой» в социокультурном сознании романтиков 25
1.3 Художественная система М. Ю. Лермонтова в аспекте культурных ценностей романтизма 37
Глава 2 Репрезентация тринитарной модели в поэтической практике М. Ю. Лермонтова 54
2.1 Проявление свободы лирического героя через состояния «бегство», «странничество», «изгнанничество» 54
2.2 «Трагизм индивидуализации» – путь постижения личностной свободы мятежными героями М. Ю. Лермонтова 79
2.3 От трагического восприятия бытия к теоцентрически ориентированной поэтической картине мира 123
Заключение 160
Библиографический список 164
- Универсалии как теоретико-аксиологические единицы
- Художественная система М. Ю. Лермонтова в аспекте культурных ценностей романтизма
- Проявление свободы лирического героя через состояния «бегство», «странничество», «изгнанничество»
- От трагического восприятия бытия к теоцентрически ориентированной поэтической картине мира
Введение к работе
Актуальность исследования дополнительно связана с состоянием современного научного мышления, основанного на идее преемственности научной мысли и культурного наследия, на понимании вечной актуальности классики и неограниченных возможностях научной мысли, реализующихся на её материале, на интеграционных связях литературы с другими научными областями.
Кудрин, О. Величие неактуальности / О. Кудрин // Октябрь. – 2014. – № 12. – С. 159.
Степень разработанности проблемы. В настоящее время сложился научный базис, посвященный исследованию творческого наследия М. Ю. Лермонтова в разных аспектах.
Для осмысления феномена творчества М. Ю. Лермонтова, его
сущности и значения для истории культуры диссертант обращается к
работам по философии культуры: М. С. Кагана, В. М. Межуева,
Э. А. Позднякова, В. Н. Поруса, М. Б. Туровского и др. Культурологическим
проблемам лермонтовского творчества посвящены исследования
Г. М. Агеевой, А. П. Давыдова, Е. В. Сединой, О. И. Улановой.
М. Ю. Лермонтов как художник и мыслитель привлекает внимание иностранных специалистов – культурологов и историков: А. Карбоне, Л. Келли, А. Мейер-Франц, Л. Фон Паль, А. Труайя, А. Ямадзи и др.
Значимый вклад в исследование лермонтоведения внесла русская религиозная философия. Н. А. Бердяев, Н. О. Лосский, С. Л. Франк, П. А. Флоренский в своих трудах рассматривают творчество как способ самоопределения личности, способной вмещать в себя универсальное содержание. Религиозно-философские основы творчества поэта исследуются в работах В. Н. Аношкиной, А. А. Герасименко, Г. Е. Горланова, И. А. Киселевой, В. Ю. Троицкого и др. Научные работы О. И. Бирюковой, В. Г. Бондаренко, Е. Л. Демиденко, О. В. Зырянова, Г. В. Косякова, В. Ф. Михайлова, И. Б. Роднянской, Е. Л. Сосниной и др., подробно исследуя круг идей Лермонтова, рассматривают философичность как важный атрибут творчества поэта.
Помимо работ по теории и истории культуры для настоящего исследования важным было обращение к научно значимым трудам в области лермонтоведения: И. Л. Андроникова, В. Г. Белинского, В. В. Виноградова, П. А. Висковатого, В. А. Мануйлова, Б. В. Томашевского, Б. М. Эйхенбаума, а также трудам по общим проблемам теории литературы М. М. Бахтина, Б. О. Кормана, Н. В. Павлович, В. Е. Хализева В. Б. Шкловского. Интерес представляли исследования, в которых представлены сведения: о биографии поэта и его окружении (В. Э. Вацуро, Э. Г. Герштейн, А. И. Журавлева, И. П. Щеблыкин и др.); о романтизме как контексте культурной деятельности М. Ю. Лермонтова (Н. Я. Берковский, В. В. Ванслов, Л. Я. Гинзбург, В. М. Жирмунский, Ю. В. Манн и др.); о проблеме «лермонтовского человека» (А. М. Гуревич, Д. Е. Максимов, Б. Т. Удодов и др.); о мотивных связях в поэзии художника (Б. М. Гаспаров, С. И. Ермоленко, И. З. Серман, Л. А. Ходанен, Т. Т. Уразаева и др.).
Исследователями творчества поэта Т. А. Алпатовой, Д. Д. Благим, А. И. Журавлевой, Ю. М. Лотманом, Г. П. Макогоненко, В. Ю. Троицким и др. неоднократно отмечалось, что для лермонтовского художественного мира характерна необычайная целостность, повышенная концептуальность, порождающая множественность смыслов. В немалой степени это достигается посредством системы культурных универсалий, способных дополнять друг
друга, образовывать подчас взаимоисключающие сочетания. В аспекте настоящего исследования к таким универсалиям диссертант относит «свободу», «смирение», «покой», нашедшими свою реализацию в жизненном и художественном пространстве М. Ю. Лермонтова.
Выдвигаемая гипотеза исследования заключается в том, что в творчестве М. Ю. Лермонтова можно выделить тринитарную модель, основанную на сочетании бинарных оппозиций (свобода - смирение, свобода - покой, смирение - покой), имеющую смыслопорождающее значение в художественной картине мира поэта и культуре XIX века. Лирический герой, желая обрести абсолютную свободу, через смирение ищет внутреннего покоя. Лермонтов разрывает круг метафизических позиций, включает в него человека, его судьбу, характеризующуюся одиночеством и гордым стоицизмом, неприятием личностью окружающего мира, внутренней убежденностью, что возможности личности безграничны, но при этом личность и её внутреннее состояние дисгармоничны.
Объект диссертационного исследования - жизнетворчество М. Ю. Лермонтова как уникальное культурологическое явление XIX в.
Предмет исследования - культурологическая интерпретация тринитарной модели творчества М. Ю. Лермонтова.
Цель диссертационной работы - исследовать особенности репрезентации тринитарной модели творчества М. Ю. Лермонтова как феномена художественной культуры XIX в.
В соответствии с заявленной целью в работе решаются следующие
задачи:
доказать, что свобода, смирение, покой как доминирующие константы поведения и сознания человека связаны в творчестве Лермонтова с важнейшими философскими и мировоззренческими понятиями («выбор», «ответственность», «самоопределение») и определяют аксиологические аспекты бытия лирического героя;
представить специфику культурологической репрезентации триады «свобода - смирение - покой» в поэтических, прозаических и драматургических произведениях Лермонтова. Для этого:
- изучить специфику воплощения абсолютной (внутренней) свободы в
лирике поэта;
- исследовать соотношение понятий «своеволие / бегство /
странничество / изгнанничество» в аспекте развития мотива свободы в
художественной практике Лермонтова;
- описать своеволие как доминанту в образах мятежных демонических
героев (на примере поэмы «Демон» и романа «Вадим»);
- доказать, что «трагизм индивидуализации» - это основной путь
достижения личностной свободы в романе «Герой нашего времени»;
– исследовать образ христианской семьи в контексте оппозиции «смирение – своеволие» на примере поэмы «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова»;
– доказать, что покой – путь к обретению внутренней гармонии лирическим героем и средство отражения авторского представления о «Земном Отечестве».
Теоретико-методологическая основа диссертационного
исследования. Настоящее исследование обобщает методологию таких
научно-исследовательских отраслей гуманитарного знания, как
культурология, философия, история, литературоведение. В связи с этим
работа выполнена в русле комплексного междисциплинарного подхода,
позволившего выработать тринитарную модель творчества
М. Ю. Лермонтова через категории теории и истории культуры. В основу положен принцип системности, определивший набор соответствующих методов исследования:
– интегративный метод, позволяющий использовать данные различных областей гуманитарного знания применительно к решению задач, поставленных в настоящем исследовании;
– герменевтический метод, направленный на культурологическое прочтение художественных текстов М. Ю. Лермонтова и связанный с истолкованием их содержания согласно общенаучным принципам системности, конкретности и историзма;
– аксиологический метод, позволяющий рассмотреть художественный мир поэта как «проекцию его идеалов и жизненных ценностей»1;
– метод концептуального моделирования, помогающий создать тринитарную модель творчества М. Ю. Лермонтова и интерпретировать её особенности с точки зрения культурологии.
Современная гуманитарная наука нуждается во всестороннем исследовании триады «свобода – смирение – покой» в творчестве Лермонтова в культурологическом аспекте, т. к. с помощью культурологической интерпретации можно обобщить накопленный науками материал по изучению творчества Лермонтова и выявить путь дальнейшего развития русской культуры в контексте отечественных и мировых традиций. В связи с этим, новизна диссертационного исследования заключается, во-первых, в выборе нового ракурса изучения наследия М. Ю. Лермонтова, связанного с выявлением особенностей функциональности и идейно-художественной значимости триады «свобода – смирение – покой» в произведениях автора; во-вторых, в создании тринитарной модели художественного мира М. Ю. Лермонтова, воспроизводящей духовное развитие поэта и его героя через осмысление трагического конфликта индивидуальности с мироустройством в целом; в-третьих, в том, что на
1 Киселёва, И. А. Творчество М. Ю. Лермонтова как религиозно-философская система : монография / И. А. Киселева. – М. : МГОУ, 2011. – С. 82.
основе анализа обширного культурологического и литературного материала доказано, что путь от свободы к смирению и покою в сознании и творчестве М. Ю. Лермонтова не выражен в абсолютной логичной последовательности, в том числе и хронологической.
Положения, выносимые на защиту:
-
Тринитарная модель творчества М. Ю. Лермонтова («свобода – смирение – покой») – это результат восприятия бытия в его культурном, социальном, историческом проявлениях. Реализованная в творчестве поэта триада отражает динамику внутренних связей в его художественном мире, этапы становления личности, которая ищет и достигает консенсуса между чувствами и желаниями, настроением и идеалом.
-
Категории «свобода», «смирение», «покой» являются базовыми в системе ценностных ориентиров лирического героя М. Ю. Лермонтова и характеризуются, с одной стороны, самостоятельностью и автономностью, а с другой – взаимозависимостью и взаимодополняемостью.
-
Являясь основанием, прежде всего, романтической гносеологии, свобода в творчестве М. Ю. Лермонтова приобретает тотальный характер, становится формой бытия личности, обуславливает принципы её существования и мировосприятия. Реализация категории «свобода» в творческой практике поэта проходит путь от изображения политической (социальной) свободы («Предсказание», «Жалобы турка», «Приветствую тебя, воинственных славян», «Последний сын вольности» и др.) через «демоническое отрицание» и «своеволие» («Демон», «Вадим») к абсолютизации свободы личности («Выхожу один я на дорогу…»).
-
Мотив одиночества, который имеет глубоко личный характер, связанный с неприятием лирическим героем основ миропорядка, несовместимостью в его сознании категорий «добра» и «зла», «свободы» и «смирения», «правды» и «лжи», «света» и «тьмы», обусловил проявление «свободы» через состояния «своеволие», «бегство», «странничество», «изгнанничество». Эти лексически близкие понятия переплетены в сознании поэта и наполнены его трагическим мироощущением. Лермонтовские странники, скитальцы, изгнанники (Печорин, Демон, Измаил-Бей, Джюлио и др.) избранны благодаря своей исключительности и несоизмеримости с окружающими. Отречение от мира, его неприятие, уход, одиночество для таких героев – единственно реальное ощущение абсолютной свободы.
-
«Покой» и «смирение» относятся к тем лермонтовским мотивам, которые с наибольшей очевидностью отражают жизненное кредо лирического героя, и идут вразрез с устоявшейся поэтической традицией. Если в ранней лирике «покой» и «смирение» были противопоставлены «свободе», означали потерю связи с окружающим миром, утрату страстей, смерть, то зрелый М. Ю. Лермонтов демонстрирует «покой» и «смирение» как состояния, способные дать чувство полноты жизни. Автор соединяет прежде взаимоисключающие друг друга понятия: «свобода – смирение –
покой».
6. Полифонический мир триады «свобода – смирение – покой» в поэтике М. Ю. Лермонтова глубоко своеобразен и реализуется на структурных уровнях текста:
– на уровне интерпретации поэтом личного духовного опыта,
– на уровне мотивов,
– на уровне образной структуры,
– на уровне использования устойчивых языковых оборотов в стихотворной и прозаической речи.
Достоверность исследования обеспечивается использованием традиционных подходов и методов культурологии, современных исследовательских технологий, выбором наиболее репрезентативных произведений М. Ю. Лермонтова, реализующих триаду «свобода – смирение – покой».
Теоретическая значимость работы определяется тем, что настоящее диссертационное исследование позволяет по-новому интерпретировать творчество М. Ю. Лермонтова как тринитарную систему, что концептуально расширяет рамки лермонтоведения, ориентируя его на интеграцию с культурологией, философией, эстетикой, историей и т.д. Выводы диссертации систематизируют представления о специфике лермонтовского феномена в контексте историко-культурных процессов, способствуют более глубокому пониманию эволюции творчества Лермонтова, самобытности художественной системы автора, оригинальности идейно-тематического диапазона лермонтовского мира.
Практическая значимость исследования. Материалы диссертации, ее основные положения и выводы могут способствовать дальнейшему исследованию личности и творчества М. Ю. Лермонтова с культурологических позиций. Диссертационное исследование может конструктивно использоваться при чтении учебных курсов по культурологии и литературоведению. Некоторые положения работы могут оказаться методологически полезными для школьных преподавателей мировой художественной культуры, русского языка и литературы.
Апробация результатов исследования. Результаты проведенного исследования и ряд положений диссертации излагались автором на научно-практических конференциях разного уровня: Международных (Саранск, 2014, 2015; Тамбов, 2015; Тюмень, 2016; Волгоград, 2017), Всероссийских (Саранск, 2014, 2015, 2016; Чебоксары, 2014); на аспирантских семинарах.
По теме диссертации опубликовано 12 работ, в том числе три статьи в ведущих рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК РФ, и учебное пособие «Мотив своеволие / смирение в русской литературе XIX века и его художественная трансформация (на примере творчества А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова)» (в соавторстве) объёмом 5,8 п.л. / 2,9 п.л.
Соответствие паспорту специальности. Проблематика и выводы диссертации соответствуют паспорту специальности 24.00.01 – Теория и история культуры, а именно п. 1.2 Теоретические концепции культуры, 1.23. Личность и культура; 1.30. Художественная культура как целостное образование, ее строение и социальные функции.
Структура и объем работы. Структура работы обоснована раскрытием заявленной темы в рамках поставленных цели и задач. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка, включающего 222 наименования. Общий объем исследования – 182 страницы.
Универсалии как теоретико-аксиологические единицы
В связи с тем, что ключевыми понятиями в нашей работе являются категории «свобода», «смирение», «покой», и, учитывая различные их интерпретации в многообразных областях науки, считаем важным акцентировать внимание на значениях вышеобозначенных терминов, на которые мы будем опираться в ходе исследования.
В современной социокультурной действительности трудно найти понятие, более часто употребляемое, чем понятие «свобода», которое имеет множество значений и оказывает существенное влияние на жизнеустройство человека. Оставаясь непреходящей ценностью, в истории и сознании человека понимание «свободы» претерпело длительное развитие – от «отрицательной» трактовки (свобода «от») до «положительной» (свобода «для»).
В философии понятие «свобода» трактуется, как одна из основополагающих идей европейской культуры, отражающая «отношение субъекта к своим актам, при котором он является их определяющей причиной» [25, с. 1070]. Размышляя о свободе, философы Аристотель, Сократ, Эпикур, Августин Блаженный, Фома Аквинский пропагандировали фаталистический подход и соотносили понятие «свобода» с понятием «судьбы» как необходимости, имеющей сверхъестественный характер. На смену фаталистическому подходу пришёл субъективистский подход (А. Бергсон, А. Камю, Ф. Ницше, А. Шопенгауэр, К. Ясперс), который отрицал объективные закономерности в истолковании понятия «свобода». Представители гносеологического подхода (Г. В. Ф. Гегель, Р. Декарт, Э. В. Ильенков, И. Кант, Т. И. Ойзерман, Б. Спиноза, Э. Фромм) описывали свободу как оппозицию необходимости в познании.
Прокомментируем некоторые положения выше обозначенных философов, при этом уточнив, что в западной философии вариативность подходов к определению свободы огромна. Так, в XVII веке Б. Спиноза связал проблему свободы с проблемой осознанной необходимости [99, с. 562]. Г. В. Ф. Гегель с идеалистических позиций дал развернутую трактовку диалектического единства свободы и необходимости [6, с. 156]. И. Кант, отмечая «то обстоятельство, что человек может обладать представлением о своем «Я», бесконечно возвышает его над всеми другими существами, живущими на земле» [75, с. 21], доказывал то, что человек становится человеком, осознавая свое «Я». Философ выдвинул гипотезу о том, что свобода – единственный способ достойного человеческого самоопределения, который сочетается с внутренней самодисциплиной и чувством долга.
Таким образом, формирование человека на ранних этапах его эволюции, по мнению философов, происходило через освобождение от природной зависимости, внутреннее противостояние, поиск гармонии. Человек пытался в мыслях создать и построить свой мир, постепенно обретая свободу.
В эпоху Нового времени понимание свободы получило новый импульс «в контексте проблемы разума, способного осознать взаимосвязь и взаимообусловленность явлений и понять, что же влияет на поведение человека» [83, с. 99]. Свобода стала рассматриваться как способность человека познавать разумом природные и социальные закономерности бытия. Мыслители эпохи Нового времени высказывали различные, порой противоположные, точки зрения о роли свободы в жизни человека. Однако, как справедливо отмечают О. А. Бакланова и И. С. Бакланов, «все существующие подходы являются равноправными, дополняющими друг друга концепциями, отвечающими поставленным перед ними задачам» [9, с. 98], утверждающими, что свобода является одной из главных духовных ценностей эпохи, позволяющих человеку обрести смысл и цель его земного существования.
Философия свободы, являясь предметом размышлений И. Канта и Г. В. Ф. Гегеля, А. Шопенгауэра и Ф. Ницше, Ф. Бэкона и Р. Декарта, К. Ясперса и Ж.-П. Сартра, Н. Бердяева и В. Соловьева, Б. Спинозы и др.,1 рассматривалась ими и в соотношении с необходимостью («познанная необходимость»), с произволом и анархией, с равенством и справедливостью. Так, свобода по Ф. Бэкону – результат овладения культурой. Для Б. Спинозы, напротив, свобода – это «свобода мудреца, познавшего необходимость поступать определенным образом и способного обуздывать свои страсти и желания, повинуясь голосу разума» [Цит. по 82, с. 72]. Р. Декарт в качестве неразрешимой загадки, заданной Богом человеческому уму, также назвал свободную волю человека. «Чтобы быть свободным, мне нет никакой нужды быть безразличным при выборе одной из этих двух возможностей. Напротив, чем более я склоняюсь к одной из них – поскольку либо я с очевидностью усматриваю в ней определенную меру истины и добра, либо Бог таким образом располагает содержанием моих мыслей, – тем свободнее я ее выбираю» [49, с. 59].
Новая «философия свободы» была предложена экзистенциалистами. Ж.-П. Сартр проанализировал категорию «свободы» и пришёл к заключению, что «свобода есть свобода выбора» [168, с. 445]. Это означает по Ж.-П. Сартру, что «человек, осужденный быть свободным», существует свободно, выбирая свою сущность, возвышаясь до уровня личности, становясь самим собой. С точки зрения философа, в действительности существует лишь человек, свободно выбирающий, делающий сам себя, являющийся создателем собственного выбора. Следовательно, личностью становится человек, осуществляющий свободный выбор своей судьбы, каждого поступка и своего будущего в целом. По Сартру, «быть – значит, выбирать себя», а «выбирая себя, я создаю мир» [168, с. 439]. Выбор широк и вмещает в себя отношение к себе, к другому, к обществу, к жизни, к смерти. С понятием «свобода» тесно связана ответственность, которую свободный человек постоянно испытывает перед окружающим миром и людьми. Ответственность является подтверждением того, что любой поступок, действие оцениваются, прежде всего, самим человеком. По Ж.-П. Сартру, свободный человек несёт на собственных плечах тяжесть всего мира, за который он ответственен, как и за самого себя, и это – способ его существования. Таким образом, экзистенциализм возлагает ответственность за всё происходящее на человека, утверждая при этом, что «человек осужден быть свободным. Осужден потому, что не сам себя создал; и все-таки свободен, потому что однажды брошенный в мир отвечает за все, что делает» [147, с. 327].
Каждый из перечисленных философов, обращаясь к теме свободы, доказывает, что человек – это единство материального и духовного. Двойственная сущность человека, интегрирующая в себе духовное и физическое начала, делает его жизнь проблемной, противоречивой. Человек не только ощущает свою принадлежность к материальному миру, но и глубоко осознает свою духовность. В связи с этим он всю жизнь стремится к свободе, пытаясь привести к гармонии обе области своей жизни. «Проблема свободы, – замечает В. Е. Кемеров, – связана со спецификой человеческой истории; на разных этапах истории, в различных типах социальности она обретает конкретную размерность, по-своему осмысливается» [78, с. 765], что говорит о множестве оснований свободы.
Типологизация свободы (индивидуальная, социальная, внутренняя, духовная и т.д.) показывает, что ощущение и проявление свободы возрастает или наоборот снижается в зависимости от того, как действует субъект, социальная свобода или способствует индивидуальной свободе, или ограничивает её. А. М. Бекарев, анализируя в своей монографии «Свобода человека в социальном пространстве» [12] (1992) феномен свободы, правомерно отмечает, что традиционную свободу всегда переносят куда-то в будущее, в перспективу, хотя она – факт, имеющийся в наличии и остающийся незамеченным (в качестве примера философ приводит образ Христа, которого прокляли, а затем казнили, т. к. немногие понимали сущность его свободы). Можно предположить, что человеку достаточно трудно найти истину в себе и в окружающем мире. Поэтому «свобода» – это категория противоречивая, неразрешимая и вечная.
В связи с вышеизложенным необходимо говорить о деятельностном подходе, рассматривающем понятие «свобода» в аспекте диалектики познания и социальной деятельности (Я. Ф. Аскин, В. П. Барышков, В. А. Лекторский, Т. А. Погрешаева, В. Б. Устьянцев, В. С. Швырев), и аксиологическом подходе, осмысливающем понятие «свобода» в качестве ценности (Вольтер, Ж. Ж. Руссо, К. С. Аксаков, М. А. Бакунин, Н. А. Бердяев, Ф. М. Достоевский, В. С. Соловьев).
В аспекте нашего исследования особый интерес представляют концептуальные основы, предложенные представителями аксиологического подхода, исследующие феномен природы духовного человека, анализирующие общественное поведение человека как проявление свободы, взаимодействие человека и природы. В связи с этим правомерно обращение к русской религиозной философии, работам П. А. Флоренского, С. Н. Булгакова, Н. А. Бердяева, Вл. Соловьева, И. А. Ильина, Н. О. Лосского1. Вариативность предложенных философами концепций свободы дает основание выделить несколько определений анализируемого понятия:
онтологическое понимание свободы. Человек, существующий по своим внутренним законам, обладает свободой. Важное свойство природы человека -свобода воли, внутреннее самоопределение личности.
внешняя свобода (социальная) представляет собой совокупность прав и обязанностей личности в государстве, в обществе. С другой стороны - это влияние на него извне запретов и предписаний. «Внутренняя свобода есть первая и священная основа духовного характера, а внешняя свобода нужна человеку для того, чтобы стать духовным центром, чтобы приобрести внутреннюю свободу. А внутренняя свобода есть не что иное, как живая духовность человека» [88, с. 353].
духовная свобода (с христианской точки зрения - она самая важная). В русской религиозной философии доминирует мысль о том, что без духовно-нравственной свободы немыслимо истинное творчество, человек не существует как личность.
Художественная система М. Ю. Лермонтова в аспекте культурных ценностей романтизма
Обозначенная концептуальная триада «свобода – смирение – покой», являясь своего рода духовным ориентиром эпохи романтизма, формировала ценностные основания романтической картины мира М. Ю. Лермонтова. Ю. М. Лотман отмечает как незыблемую константу мира поэта «абсолютную полярность всех основных элементов, составлявших его сущность. Можно сказать, что любая идея получала в сознании Лермонтова значение только в том случае, если она, во-первых, могла быть доведена до экстремального выражения и, во-вторых, если на другом полюсе лермонтовской картины мира ей соответствовала противоположная, несовместимая и непримиримая с ней структурная экстрема» [122, с. 21]. Двоемирие, которое характерно для романтизма как художественного направления I половины XIX века, широко представлено в творчестве художника. А это значит, что, следуя выражению М. М. Бахтина, необходимо исследовать «принцип видения и предмет видения» [11, с. 180] в творчестве М. Ю. Лермонтова.
Выдвинутый тезис подтверждает А. Л. Гришунин, который в статье «Автор как субъект текста» отмечает, что «при всей несомненности закономерного развития литературы, ее социальной обусловленности и типологических схождений искусство всегда индивидуально неповторимо, и одна из главных задач искусствоведения (при всем внимании к объективному смыслу произведения) – выявление авторского взгляда на изображаемое» [43, с. 12]. Проблема автора, авторской позиции, авторского сознания и специфика их реализации в художественном произведении были, есть и длительное время будут оставаться предметом особого интереса и острых споров. Из многочисленных и авторитетных трудов, рассматривающих проблему авторского присутствия в тексте (С. С. Аверенцева, В. В. Виноградова, Г. А. Гуковского, Б. О. Кормана, Ю. М. Манна, Н. А. Нестеренко, С. С. Перевалова, Н. Т. Рымарь, В. П. Скобелева и др.), считаем важным обратиться к концепции М. М. Бахтина, который рассматривает проблему в философском аспекте, уточняет отдельные понятия, устанавливает их связи с другими теоретико-литературными и культурологическими категориями.
В книге «Эстетика словесного творчества» (глава «Автор и герой в эстетической деятельности») ученый пишет: «Творческое сознание автора-художника никогда не совпадает с языковым сознанием, языковое сознание только момент, материал, сплошь управляемый чисто художественным заданием… Нужно понять не технический аппарат, а имманентную логику творчества, и прежде всего нужно понять ценностно-смысловую структуру, в которой протекает и осознает себя ценностно творчество…» [11, с. 168]. Для М. М. Бахтина творчество наполнено понятиями «текст», «автор», «герой», которые являются сквозными, т.к. они существуют не только в пространстве художественного творчества, но скрепляют самые разные культурологические пласты. Ученый опирается на субъектно-субъектные отношения, противостояния формы материала форме содержания, показа и рассказа. «Когда автор творил, он переживал только своего героя и в его образ вложил все свое принципиально творческое отношение к нему; когда же он в своей авторской исповеди … начинает говорить о своих героях, он высказывает свое настоящее отношение к ним, уже созданным и определенным, передает то впечатление, которое они производят на него теперь как художественные образы, «...» они стали уже независимы от него, и он сам, активный творец их, стал также независим от себя – человек, критик, психолог или моралист» [11, с. 9]. Автор охватывает сознание героя, его представления о мире, наполняя его собственным видением, иногда, по мнению М. М. Бахтина самому герою недоступном. Такую позицию, когда происходит неосознанное слияние автора и героя, философ называет позицией «вненаходимости». Отношение автора и героя носят эстетический характер, а художественное произведение понимается онтологически. Герой в качестве героя создается под влиянием и взглядом смотрящего (по словам М. М. Бахтина «любующегося») на него автора. Вместе с тем «активность автора направлена на человека как на человека» [11, с. 160], а это есть важнейшее условие для совершения эстетического события.
Фундаментальной дихотомией, лежащей в основании любого человеческого действия и поступка (в том числе и мысленного), Бахтин полагает дихотомию «я – другой». И если естественные науки основываются на принципе «я как другой», то есть предельном «овнешнении» внутреннего, то культура предполагает принцип «другой как я» – это предельное вживание во внешнее. Такой перевод проблематики из одного русла в другое не подменяет одного другим, а способствует его разрешению в конкретно-единственном бытии, в котором человек существует. Таким образом, М. М. Бахтин акцентирует внимание на, казалось бы, самоочевидном факте – культура, художественное творчество и жизнь имеют своим источником человека. Этот факт не просто теоретически осмысляется, он превращается мыслителем в методологический принцип.
Неосознанное слияние автора и героя, растворение в социокультурной ситуации, осознание художественной деятельности как диалогической по своей природе, переход от традиционного гносеологического понимания автора литературного произведения только как субъекта сознания к его использованию как субъекта художественной деятельности, сутью которой является диалог художника с жизнью, – все это нашло отражение и в реализации авторской позиции М. Ю. Лермонтова. Писатель носил в себе то видение русской культуры, которое «виртуозно применял в своем анализе человеческой реальности» [47, с. 28], пытаясь понять «что такое способность быть личностью, которая творит «из себя» [47, с. 29]. М. Ю. Лермонтов является знаковой фигурой в истории русского романтизма. Творчество поэта – это «завязка» одного из важнейших в XIX веке этапов нового, утверждающегося в художественной форме, понимания души человека, осознание целей и смысла бытия. Его романтизм – романтизм особого состояния, отражающий потенциальную готовность литературы к качественным переменам. Сложность такого мировидения заключалась в том, что многое, приобретённое поэтом интуитивно, домысливалось и переоценивалось, становясь ведущим творческим принципом.
Возникнув в условиях последекабрьской действительности, романтизм характеризовался ощущением давления на человека и убеждением в торжестве справедливости. Отзываясь на актуальные вопросы бытия, которые «мрачат душу, леденят сердце» [13, с. 216], поэт отразил в своем творчестве трагизм эпохи, сохранив при этом желание воспевать высокий гуманистический идеал. Отсюда сочетание в его поэзии ощутимых контрастов ненависти и любви, радости и горя, скорби и пророчества, сарказма и патриотического пафоса. Поэтический мир М. Ю. Лермонтова – мир гроз и бурь, мир смелых дум и гордых стремлений. Согласимся с Вл. Соловьевым, который в 1899 г., обратившись к творчеству М. Ю. Лермонтова, отметил важнейшую способность поэта: «…способность переступать в чувстве и созерцании через границы обычного порядка явлений и схватывать запредельную сторону жизни» [182, с. 280]:
Он душу младую в объятиях нёс
Для мира печали и слёз,
И звук его песни в душе молодой
Остался – без слов, но живой.
Душа поселилась в творенье земном,
Но чужд ей был мир [109, с. 213].
Чувство «мировой скорби» – основа поэзии М. Ю. Лермонтова, форма жизни, претерпевающая глубокие внутренние изменения, а трагизм есть главное, преобладающее умонастроение, основа эстетического мировидения поэта. Трагизм становится «смысловым ядром художественного содержания творчества поэта» [115, с. 31]. «Если Пушкин, – по мнению В. И. Коровина, – говорит жизни «да», то Лермонтов чаще бросает ей «нет», хотя лермонтовское отрицание, безусловно, предполагает положительный идеал» [89, с. 18].
Ноты безнадежности, отчаяния, надрывности и внутреннего дискомфорта в творчестве поэта начинают играть доминирующую роль, а трагизм становится преобладающим настроением, основой как мировоззрения, так и содержания творчества М. Ю. Лермонтова. Во многом поэтому национальная культурная саморефлексия, достигшая своей вершины в трудах религиозных мыслителей конца XIX – начала XX вв., увидела в нем явление сверхлитературное, тип поэта-пророка, которому дано было предчувствовать, предугадать будущее России. Вл. Соловьев впервые применил к М. Ю. Лермонтову гулявшее тогда по умам и душам слово ницшеанство, сверхчеловек, увидев в нем задатки «могучего вождя людей на пути к сверхчеловечеству» [182, с. 284] (в смысле – богочеловечеству) в его стремлении к высшей, бессмертной природе. Но, увы, констатировал философ, эти задатки, этот дар и призвание так по-настоящему не состоялись – в силу непобежденного в самом поэте «злого начала, которое тянет ... вниз» [182, с. 285], начала самоутверждающейся самости, «демона гордости» и злобы.
В русской литературе 30-х годов XIX века господствовали принципы бессознательно-духовного творческого начала Ф. В. Шеллинга, которые характеризовались единством противоположностей плоти и духа, души и тела. Немецкий философ выдвинул идею о том, что человеческое сознание – это что-то «сложное, двойственное, противоречивое по самой своей сути. Это арена беспрестанной и напряженной борьбы противоположных начал, клубок острых и неразрешимых противоречий» [45, с. 153]. Под влиянием взглядов Ф. В. Шеллинга сформировалось представление М. Ю. Лермонтова о душе как внутреннем, психическом мире человека, лишенном совершенства.
Проявление свободы лирического героя через состояния «бегство», «странничество», «изгнанничество»
В лермонтоведении не раз высказывалась мысль, что главной идеей, лежащей в основе творчества М. Ю. Лермонтова, является идея свободы личности, что, несомненно. Но художественную интерпретацию свободы личности можно обнаружить и ранее. Как доминирующая она представлена в поэзии Дж. Г. Байрона, А. С. Пушкина, К. Ф. Рылеева. Следовательно, пафос свободы не сам по себе является новым в творчестве М. Ю. Лермонтова, а его идейно-художественное наполнение, выраженное в максимальной предельности и заостренности. Художник утверждает в своем творчестве не просто свободу, а высшую свободу человека, высшее достоинство сильной, активной в мысли и действиях личности. Сфера интересов такой личности – не микромир, а макромир: ее интересует все зримо видимое, окружающее и даже то, что выходит за пределы земного.
Личностно-поэтическая концепция М. Ю. Лермонтова основывается на авторском понимании и переосмысливании традиционной интерпретации понятия «свобода». Внутренняя собранность и целеустремленность, гражданственность и стремление к подвигу, – вот что характеризует поэта-лирика. Преобладающим жанром становится философский монолог лирического героя, в котором господствует исповедь души, утверждение идеалов, поиск ответов на вечные вопросы бытия, а это значит – появляются принципиально новые интонации для русской медитативной лирики. В частности, как было отмечено исследователями (В. М. Архиповым, Н. А. Любович, Д. Е. Максимовым, Д. С. Мережковским, А. Л. Рубанович, П. Н. Сакулиным, Вл. Соловьевым, С. В. Шуваловым), прерывается всякая связь с античными образами, неизменно служившими неотъемлемым содержательно-художественным элементом поэзии, в русскую литературу входит мотив неоднозначного отношения к Богу. М. Ю. Лермонтов разрывает круг метафизических позиций, включая в него человека, его судьбу, характеризующуюся одиночеством и гордым стоицизмом, неприятием личностью окружающего мира, внутренней убежденностью, что возможности личности безграничны, но при этом личность и её внутренне состояние дисгармоничны (обладая желанием обрести абсолютную свободу, лирический герой, не осознавая, ищет внутреннего покоя).
Творчество М. Ю. Лермонтова, приходящееся на 1830-е гг., весьма полно отразило новый этап эволюции общественного сознания. Через лермонтовское мировосприятие читатель видит трагичность общественной жизни после разгрома декабристов. Поражение декабристов, переживаемое в кругах прогрессивной дворянской интеллигенции как личное, отчаяние, мучительные раздумья о закономерностях развития истории, ощущение распадающейся связи эпох, отсутствие общественной активности и нежелание мириться с политической несвободой, утверждение прав личности и утрата веры в существование идеалов – всё это в своей совокупности предопределило характер лермонтовской поэзии, ее трагически-протестующие, вопрошающие и сомневающиеся интонации.
Важно отметить, что мотив свободы в творчестве М. Ю. Лермонтова прошел сложный путь, характеризующийся идейно-художественной трансформацией. Первоначально он возникает на основе традиций вольнолюбивой лирики и поэзии декабристов («Жалобы турка» (1829), «Песнь барда» (1830), «Плачь! плачь! Израиля народ» (1830)). Наиболее последовательное воплощение мотива свободы наблюдаем в произведениях и о новгородской вольности («Новгород» (1830), «Приветствую тебя, воинственных славян…» (1832), «Последний сын вольности» (1831)). Поэт имеет в виду, прежде всего, свободу гражданскую, отсюда наличие приема политических аллюзий и декабристской фразеологии («тиран», «рабство», «цепи», «сыны славян», «отчизна» и т.п.). На этой идейной основе, выраженной в абстрактных поэтических образах, пока рационалистических, складывается первоначальное лермонтовское представление о свободе. В количественном отношении в творчестве М. Ю. Лермонтова корпус произведений, утверждающих политическую (гражданскую) свободу, невелик. Это объясняется тем, что мотив свободолюбия у поэта носит «тотально романтический характер» [114, с. 292], когда речь идет не о конкретных формах политической свободы, а о безграничной свободе для себя и для общества, когда «человеческое бытие есть бытие свободы, ответственности за свой путь, за себя иного, чем другие» [10, с. 90].
Высказанный тезис подтверждают многие произведения, в которых лирический герой – это вольная одинокая личность, готовая постоянно действовать и жертвовать всем во имя достижения личной свободы:
Кто силится купить страданием своим И гордою победой над земным Божественной души безбрежную свободу [109, с. 282].
Так, в поэме «Последний сын вольности» (1831) Вадим Новгородский мстит за поруганную гражданскую свободу и гибнет как герой с индивидуальной судьбой, с личной независимостью и оскорбленным личным достоинством. В драме «Испанцы» (1830) бунт главного героя метафизичен и однозначен и направлен против национального и индивидупльного угнетения. Личная свобода оказывается ступенью к свободе всего мирового общества и в трагедии «Menschen und Leidenschaften» (1830), где Юрий Волин, исповедуясь, утверждает: «Любовь мою к свободе человечества почитали вольнодумством – меня никто после тебя не понимал» [111, с. 141]. Стремлением к всеобъемлющей свободе проникнуты лермонтовские произведения разных жанров и тем, важные для понимания мировосприятия поэта, демонстрирующие проявление внутренней свободы лермонтовского героя (борьба с «земными» страстями в собственной душе, со «светом», «толпой», враждебной судьбой, бунт против Бога и т.д.).
Понятия «свобода» и «воля» переплетаются в художественном мире М. Ю. Лермонтова, но это не синонимичные понятия, хотя очень близкие и часто взаимозаменяемые. Если «свобода» ориентирована на философский и культурно-исторический контекст, то «воля» связана с исконно природным, народным (фольклорным) пониманием, составляющим абсолютную значимость личностного бытия:
И вольность мне гнездо свила,
Как мир – необъятное! [109, с. 196] или:
Дайте раз на жизнь и волю,
Как на чуждую мне долю,
Посмотреть поближе мне [109, с. 334]. или:
Дайте волю – волю – волю –
И не надо счастья мне! [109, с. 584] Стремление лирического героя вырваться из темницы, представленное в выше заявленных строках, развернуто: герой называет приметами «рая» соперничество с судьбой, грозу, буйство стихий, простор и в то же время наслаждение красотой природы (краски сада, журчание воды) и созданий искусства (высокий дворец, мраморный зал с фонтаном). Он согласен остаться наедине с мечтами («Беззаботен и один...»), уснуть волшебным сном («Чтоб фонтан не умолкая... Усыплял и пробуждал...»). Однако одиночество и даже смерть несравнимы с восторгом от «буйного спора» с миром, от осуществления мечты. Лирический герой оказался в темнице не воображаемой, а реальной, перечисляются детали, свидетельствующие, что быт арестанта знаком ему не понаслышке («стены голые», «луч лампады»). Контраст заостряется, внутренний и внешний миры становятся полюсами.
Стихотворение «Узник» (1837), благодаря его художественным особенностям, воспринимается как обвинение силам, сковывающим человека. Возможности человека небезграничны: он не может вырваться из темницы, преодолеть стены, замки, решетки, двери. Но его душа не смиряется с неволей, и даже из неживой тишины и темноты доносятся его крики, в которых не жалоба или призыв помочь, а стремление предъявить личностные требования к миру. М. Ю. Лермонтов утверждает, чем больше ограничена свобода и чем меньше остается надежды на её обретение, тем сильнее выражено стремление к воле.
Мотив воли возникает в творчестве М. Ю. Лермонтова, с одной стороны, как антитеза цивилизации («Кинжал» (1838), «Новгород» (1830)), с другой – как осмысление «естественного» бытия человека. Второй контекст использования мотива воли часто соотносится с изображением Кавказа, «жилища вольности простой». В зрелом творчестве поэт критикует индивидуализм, подвергая художественному пересмотру не теряющие значимости мотивы свободы и воли. Это дает нам основание говорить не только об индивидуальной воле, а о своеволии, что связано с тем, что избранная личность отрицает абсолютную свободу как предмет притязаний (заявленный тезис будет доказан ниже на примере интерпретации романов «Вадим» и «Герой нашего времени»). Сложные лексические и идейно-художественные связи мотивов «свобода» и «воля» дают возможность использовать их в едином контексте в настоящей работе.
От трагического восприятия бытия к теоцентрически ориентированной поэтической картине мира
В поэтической картине мира М. Ю. Лермонтова бинарные оппозиции («свобода / смирение», «я / другой», «земля / небо» и др.), соединяющиеся в концептуальную триаду «свобода – смирение – покой», представлены на протяжении всего творческого пути поэта. Смысловое напряжение в рамках обозначенных оппозиций достигается путём постановки вопросов о свободе человека, предопределенности его судьбы, вопроса о взаимоотношении человека и Бога. Двойственность, противоречивость, «сознательное закрывание самого себя» [171, с. 196], трагический отпечаток и «таинственная способность предугадывать свою собственную судьбу» [171, с. 196] были характерны для творчества поэта на протяжении всего его пути, и именно в этом заключается глубочайший внутренний конфликт лирического героя.
Выше было отмечено, что странник, гонимый миром, выступает то в образе ищущего бури Паруса, затерянного в «тумане моря голубом», то в образе Демона, врывающегося в поэтический мир, «носясь меж тёмных облаков», то в образе «дубового листка», который «оторвался от ветки родимой», то в образе «тучки золотой», которая умчалась, «по лазури весело играя», то в образе ветки Палестины, которая чьей-то неведомой рукой занесена в чужие края, то в образе Ангела, летящего «по небу полуночи». Лирический герой М. Ю. Лермонтова не может найти места ни на земле, ни в небе. Странствие – это судьба, отрада и страдание, состояние души лирических героев поэта, поэтому герои лермонтовской лирики лишены Дома:
Мой дом везде, где есть небесный свод,
Где только слышны звуки песен,
Всё, в чём есть искра жизни, в нём живёт,
Но для поэта он не тесен.
До самых звёзд он кровлей досягает,
И от одной стены к другой –
Далёкий путь, который измеряет
Жилец не взором, но душой [113, с. 134]. В душе лирического героя нет смирения, что порождает его вечную неуспокоенность. Он не принимает существующее мироустройство, в котором нет места искренним порывам и стремлениям, а пророк изгнан и отвержен:
С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья [109, с. 491]. Лирический герой стоит перед выбором: какой путь выбрать – путь бунта и богоборчества или путь гармонии и молитвы. Бунт и смирение, буря и покой противопоставлены и не поддаются сближению. Свой выбор герой лирики М. Ю. Лермонтова должен совершить в пользу одного из них. Если романтический «покой» – это высшее состояние, концентрирующее в себе всю гармонию бытия, то буря, неравнозначная проявлению душевных или житейских волнений и тревог, представляет собой состояние, противоположное гармонии, необузданной свободы и борьбы. Если лирический герой встаёт на путь борьбы, бросая вызов земле и небесам, то рождаются такие произведения, как «Мой Демон» (1830-1831), «И скучно и грустно…» (1840), «Дума» (1838), «Как часто пёстрою толпою окружён…» (1840), «Прощай, немытая Россия…» (1841). В лирике М. Ю. Лермонтова наряду с бунтарством присутствует стремление к гармонии, смирению и покою, что является ведущим лейтмотивом таких стихотворений, как «Молитва» («Я, матерь божия, ныне с молитвою…») (1837), «Ангел» (1831), «Когда волнуется желтеющая нива…» (1837), «Выхожу один я на дорогу…» (1841), «Родина» (1841).
Если раннее лермонтовское творчество поражает необычной напряжённостью внутренней жизни, непрекращающимся «бореньем дум» и «пылом страстей», когда деятельный, гордый герой не приемлет покоя, то в творчестве периода 1837-1841 гг. иное личностное восприятие действительности. Поэт признаётся:
В себя ли заглянешь? – там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и все там ничтожно [109, с. 426].
Вместо жажды действия, стремления к борьбе приходит усталость и душевный надлом:
Подожди немного, отдохнешь и ты [109, с. 446], – успокаивает поэт.
Герой …праздный отдал бы покой
За несколько мгновений
Блаженства иль мучений [109, с. 273].
Характерно, что для раннего Лермонтова «покой» – антитеза не только жизни, но и свободы.
Для доказательства выдвинутого тезиса сравним три стихотворения, связанных общей («тюремной», «узничества») темой: «Желанье» (1832), «Узник» (1837) и «Пленный рыцарь» (1840) («Таблица 1»). «Таблица 1»
Сравнительно-сопоставительный анализ показывает, что в первом стихотворении лирический герой мечтает о воле и желает вырваться из темницы. Во втором мечтам о свободе приходят на смену грустные раздумья об их несбыточности. Наконец, в «Пленном рыцаре» герой понимает, что покинуть пределы тюрьмы невозможно, а его единственным утешением становится мысль о смерти.
Обозначенную нами логическую цепочку продолжают и стихотворения позднего этапа. Лермонтовская «Молитва» (1839) дышит умиленьем и кротостью:
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко –
И верится, и плачется,
И так легко, легко… [109, с. 415]
Другое стихотворение М. Ю. Лермонтова – «Гляжу на будущность с боязнью» (1837) – проникнуто тоской по идеалу, желанием начать «жизнь иную», полную веры и любви.
В стихотворении «Благодарность» (1840), с одной стороны, с дерзостью представлен гордый вызов Богу:
Устрой лишь так, чтобы тебя отныне Недолго я еще благодарил [109, с. 445], а с другой – мечта о смерти, желание смириться и успокоиться.
Однако не стоит думать, что путь от свободы к смирению и покою в творчестве М. Ю. Лермонтова выражен в абсолютной логичной последовательности. С самого начала поэт отходит от современной ему традиции, уравновешивающей «покой» – «счастье». «Известную поэтическую антитезу «страдание» – «счастье» он заменяет другой: «покой» – «страсти», включая «страдание» [152, с. 302]. Это объясняется тем, что «страсти» у поэта выступают некой формой движения. Например, в ранней лирике («Я видел тень блаженства; но вполне…» (1830), «Челнок» (1832), «Поток» (1831) и др.) страсти уподобляются движению человека и именно им М. Ю. Лермонтов отдает предпочтение перед «мертвенным» покоем, который отождествляется со смертью:
Он не годится – и на воле! Погиб – и дан ему покой! [109, с. 343] Хотя богоборческие мотивы, эмоции всеразрушающего отрицания весьма активны у раннего М. Ю. Лермонтова, они все же не абсолютны. Уже в «Парусе» высказана мысль об относительности покоя: «Как будто в бурях есть покой».
Порой лирический герой, ощущая гармонию с Вселенной, устремляется в небеса – на свою духовную родину («Мой дом» (1830-1831), «Звезда» (1830), «Небо и звезды» (1831), «Ангел» (1831)). Его душа стремится навстречу Богу, природе, людям. Она открывается любви и добру, стремится к покою.