Концепция "культурного ландшафта" в применении к горнозаводской цивилизации Урала Тюленева Наталия Игоревна

Содержание к диссертации

Введение

Глава I. Концепция «культурного ландшафта» и её аспекты 20

1.1. Основные теоретические подходы в построении теории «культурного ландшафта» 20

1.2. Вопросы исследования мифологических образов «культурного ландшафта» 47

Глава II. «Культурный ландшафт» горнозаводской цивилизации Урала как система образов пространства 59

2.1. Представления о пространстве: пространственно-временной континуум Урала 59

2.2. Механизмы формирования образа горнозаводского Урала 67

2.3. Локально-мифологические основания «культурного ландшафта» горнозаводской цивилизации Урала 103

Заключение 135

Список литературы

• Основные теоретические подходы в построении теории «культурного ландшафта»
• Вопросы исследования мифологических образов «культурного ландшафта»
• Механизмы формирования образа горнозаводского Урала
• Локально-мифологические основания «культурного ландшафта» горнозаводской цивилизации Урала

Введение к работе

Актуальность темы исследования. Отношение людей к пространству своего обитания (территории, земле, ареалу, региону, местности, месту) выражается в образах культуры и ценностных ориентациях. Формируемые в этом отношении образы составляют основу концепции культурного ландшафта. На это формирование решающее влияние оказывает модернизация общественного устройства. Модерни-зационные процессы в России, как и во всем мире, сопровождаются возрастающей мобильностью населения, что ведет к росту временного характера проживания людей и умалению постоянного (явление неокочевничества). Возникают вопросы, насколько устойчивыми оказываются образы, которые лежат в основе жизни людей? Что передается в традиции, и что должно передаваться и сохраняться во времени? Каким образом отношение к месту обитания формирует людей и закрепляется в их культуре? Актуальность ответов на эти вопросы означает актуальность концепции культурного ландшафта.

Потребность в разработке концепции культурного ландшафта определяется также необходимостью осознания и сохранения самобытности регионов в качестве условия единства российского государства. Исследование региона с позиций концепции культурного ландшафта позволяет связать истоки идентичности региона, историю его территории и общеисторические процессы России. Таким образом, это открывает возможности для научного объяснения образов культуры, присущих только данной местности, являющихся также своего рода константой культуры. Другими словами, концепция культурного ландшафта служит инструментом для утверждения региона в качестве уникального явления в единстве целого.

Исследования, посвященные формированию культурного ландшафта Урала, обусловлены интересом, который вызывает территория Урала в качестве локальной цивилизации, «пояса» между Европой и Азией, «хребта России». Здесь концепция «культурного ландшафта» проходит проверку на достоверность через применение к материалу «горнозаводской цивилизации» Урала.

Исследования культурного ландшафта Урала во многом были предопределены утверждением, сделанным в начале XX века профессором П. С. Богословским о существовании «горнозаводской цивилизации». С этой точки зрения горнозаводской Урал предстает как геокультурная единица страны в целом, а его культурный ландшафт - целостное и сложное (многослойное) образование, в котором заключено единство уникальных природных и культурных компонентов пространства, выраженное посредством «ядерных» образов уральского ландшафта. В настоящее время выявление образов пространства региона представляется актуальным и перспективным, поскольку позволяет сформировать единую картину мира и концепцию культурного ландшафта горнозаводского Урала.

Такие исследования актуальны в условиях необходимости развития единства и разнообразия российского общества в целом, а также обострения споров о связи истории и современности.

Концепция культурного ландшафта представляет собой междисциплинарное направление, в котором естественные науки наделяются гуманитарным измерением, а гуманитарные объективными основаниями. В условиях, когда все больше событий совершается, «повинуясь щелчку компьютерной мыши» (удачное выражение Б. Линдси), необходимость в действенном единстве естественных и гуманитарных наук заключается в смягчении «технологического детерминизма».

Степень научной разработанности проблемы. Анализ научных исследований и литературы позволяет констатировать, что работы, посвященные вопросу о применении концепции «культурного ландшафта» к горнозаводской цивилизации Урала, открывают возможности для дальнейшего изучения мифологических образов этого региона.

Понятие «культурный ландшафт» введено в научный оборот одним из родоначальников политической (антропо-) географии Ф. Ратцелем для решения вопроса о соотношении природных условий и условий развития государства. Основоположником концепции «культурного ландшафта» считается Карл Зауэр, изучавший целое, образованное людьми в результате обработки места своего обитания.

В отечественную науку одним из первых понятие «культурный ландшафт» ввел географ Л. С. Берг. Понятие «географический пейзаж» (французская калька немецкого «ландшафта») использовал В. П. Семенов-Тян-Шанский в работе «Район и страна» (1928), выделяя его основные типы, прежде всего - первобытный и культурный.

В настоящее время концепция «культурного ландшафта» характеризуется разнообразным спектром определений, понятий и подходов к исследованию. В этом контексте имеют значение древние представления о взаимодействии и взаимовлиянии природы и человека, которые основываются на интерпретации знаков на земной поверхности - геомантики. Отголоски этой традиции можно найти и в современных исследованиях культурного ландшафта^ согласно которым выдвигаются идеи о том, что ландшафт способен предопределять морфологию культуры (О. Шпенглер), что образы культурного ландшафта имеют свою проекцию на земной поверхности (О. А. Лавренова), идеи о «чтении» ландшафта (В. Л. Каганский), символизации (В. В. Абашев) и интерпретации географического пространства (Д. Н. Замятин, И. И. Митин) и др.

Наиболее близкими к сущностному пониманию «культурного ландшафта» являются античное выражение «genius loci» и теория филолога, литературоведа Н. К. Пиксанова о «культурных гнездах». Эти идеи получили развитие в работах культуролога Д. Н. Замятина, где говорится о вживании художников и писателей в родную местность, пространство изнутри, в результате чего рождаются внутренние

уникальные пространства, насыщенные локальными образами, а также в работах философа В. А. По дороги, в которых прослеживается «ландшафтная интерпретация» философских текстов.

Проблемы теоретико-методологического исследования ландшафта в контексте пространственных категорий (взаимодействия культуры и пространства) широко освещены и обобщены в работах философского направления О. А. Лавреновой, А. В. Никитиной и культурологического - Д. Н. Замятина.

Становление концепции «культурного ландшафта» в русле классической географии приходится на пик научного интереса к пространственным категориям (М. М. Бахтин, Ф. Бродель, И. Валлерстайн, Ф. Гваттари, Ж. Делёз, Ю. Кристева, Ю. М. Лотман, В. М. Топоров) исследований середины XX века. Данные работы внесли существенный вклад в дальнейшую актуализацию проблем взаимодействия культуры и пространства и предопределили направленность культурологических исследований культурного ландшафта конца XX - начала XXI веков. О. А. Лавренова рассматривает культурный ландшафт как знаковую систему и явление семиосферы и говорит об иконографичности ландшафта. В. Л. Каганский исследует культурный ландшафт как «текст» и структурно-семантическое образование.

В контексте пространственных категорий на рубеже XX - XXI веков вновь возвращается интерес к проблемам мифа и мифологических образов. И. И. Митин предлагает рассматривать культурный ландшафт в виде модели палимпсеста или множественности пространственных представлений, образующих пространственные (локальные) мифы конкретной территории. Работы Д. Н. Замятина также посвящены локально-мифологическому аспекту изучения культурного ландшафта, в которых локально-мифологические образы являются структурным элементом «культурного ландшафта». В данных теоретических построениях представители культуроцентричного направления гуманитарной географии исходят из структурно-семиотического подхода (Р. Барт, Вяч. Вс. Иванов, Ю. Кристева, Ю. М. Лотман, К. Леви-Стросс, Ю. М. Лотман, Е. М. Мелетинский, В. Н. Топоров, Б. А. Успенский и др.), где миф рассматривается как древнейшая знаковая форма, несущая в себе глубинную мифологическую семантику и фольклорные архетипы. Ценные исследовательские концепции по отношению к мифу и его применимости к культурному ландшафту, с точки зрения формирования символов и образов мифологии, разработаны также в рамках истории религии (М. Элиаде), символического (Э. Кассирер, А. Ф. Лосев) и психоаналитического (К. Г. Юнг, К. Кереньи) подходов.

На региональном уровне проблемы символизации ландшафта и становления образа Урала в русской литературе разрабатываются в лоне геопоэтического направления (В. В. Абашев, М. П. Абашева, М. А. Литовская, Е. В. Милюкова, М. П. Никулина, А. С. Подлесных, Л. М. Слобожанинова, Е. К. Созина, Е. В. Харитонова, А. В. Фирсова). Геопоэтической доминантой Урала в исследова-

6 ниях данного направления становится вектор хтонических подземных глубин, которому подчиняется описание уральского природного ландшафта и горнозаводской формы организации жизни на Урале - «камень, пещера, гора» (М. П. Никулина), «река, гора, лес» (В. В. Абашев), «гора, завод» (Е. В. Харитонова). Уральский горнозаводский ландшафт рассматривается также в ряде работ с позиций его мифологических, мистических, фантастических коннотаций (М. П. Никулина, Ю. С. Подлубнова). Отдельно отметим работу В. Н. Демина «Уральская гиперборея», посвященная феномену архетипичности «бажовской мифологии».

В контексте исследования различных территорий страны и феномена культурного ландшафта тема «пространства Урала» затрагивалось в работах Д. Н. Замятина, В. Л. Каганского, Г. М. Казаковой, О. А. Лавреновой, в которых прослеживается устойчивое восприятие территории Урала как срединного пространства и пространства уникальной горнозаводской культуры, существование которой утвердили в начале XX века П. С. Богословский и В. П. Семенов-Тян-Шанский¹. В начале XXI века идеи ученых зазвучали с новой силой в творчестве современного писателя Алексея Иванова, работы которого посвящены «матрице» горнозаводской цивилизации (и Урала в целом).

К аспектам культуры горнозаводского Урала обращаются исследователи в области искусствоведения (Е. А. Баженова, А. С. Жарова, И. П. Козловская), в области исторических наук профессор Н. А. Невоструев исследует в срезе комплексной общественно-исторической и социально-культурной панорамы жизни региона этого времени проблемы становления российского гражданского общества на Урале во второй половине XIX - начале XX века. К историческому исследованию горнозаводской культуры также обращены работы С. В. Голиковой, Я. А. Самоделкина, В. А. Оборина, А. Б. Тимохина, Г. Н. Чагина.

В современных исследованиях наблюдается тенденция к возврату изучения территорий с позиций локальных цивилизаций, где объектом становится не ограниченный административными рамками регион, а пространственно-временной ареал социокультурных процессов. Так, Р. Ю. Фёдоров предлагает изучать территорию Урала с позиций существования на определенных исторических этапах конкретных локальных цивилизационных ландшафтов.

Исследование современных «локальных цивилизаций» тесно переплетено с проблемами изучения феноменов региональной культуры и идентичности, которыми в области культуры Урала занимаются А. Э. Мурзин, И. Я. Мурзина, значительный вклад в разработку темы региональной идентичности (или «культурной миссии») Урала внесли работы Г. М. Казаковой.

Утверждение Урала как региона уникальной народной культуры берёт своё начало с конца XIX - начала XX веков в работах А. А. Дмитриева, Н. К. Чупина,

¹ Богословский П. С. О постановке культурно-исторических изучений Урала Уральское краеведение. Вып. 1. Свердловск, 1927.; Семёное-Тян-Шанский В. П. Район и страна. - М.-Л., 1928.

В. Н. Шишонко, где наряду с историко-культурным и краеведческим материалом, находятся упоминания о легендах и преданиях горнозаводского Урала. Колоссальный фольклористский материал (во многом повлиявший на исследовательский интерес и творчество П. П. Бажова) горнозаводских легенд и преданий собран Е. М. Блиновой в сборнике «Тайные сказы рабочих Урала» (1941 г.) и В. П. Бирюковым в сборнике «Дореволюционный фольклор на Урале» (1936 г.). Последний, по мнению В. В. Блажеса, относится к одному из самых авторитетных фольклорных сборников, к которому обращаются все исследователи народной культуры. К числу более поздних работ, посвященных горнозаводскому фольклору, можно отнести сборник А. И. Лазарева «Предания рабочих Урала как художественное явление» (1970 г.).

Объектом исследования является культурный ландшафт горнозаводской цивилизации Урала.

Предметом исследования служит система мифологических образов пространства горнозаводской цивилизации Урала.

Цель диссертационного исследования - анализ особенностей локально-мифологических образов горнозаводской цивилизации Урала посредством концепции культурного ландшафта.

В соответствии с поставленной целью определяются следующие задачи исследования:

-обосновать актуальность, применимость и эффективность концепции «культурного ландшафта» для анализа горнозаводской цивилизации Урала;

-определить основные механизмы, формирующие культурный ландшафт Урала;

- выявить основные синхронические и диахронические векторы формирования мифологических образов культурного ландшафта Урала;

-выделить основные мифологические образы, раскрывающие сущность культурного ландшафта Урала, и проследить их репрезентацию в текстах культуры (на материале сказов П. П. Бажова).

Хронологические рамки определяются временными границами с XVII -по рубеж XIX - XX веков, связанными со становлением и развитием явления горнозаводской цивилизации, где нижняя временная граница связана с активным освоением природных богатств региона и началом строительства первых медеплавильного (Пыскорский, 1634 г.) и железоделательного (Красноборский, 1640 г.) заводов на Урале. Верхняя временная граница: рубеж XIX - XX веков ознаменовался фундаментальными изменениями не только в области промышленности (вторая индустриальная революция, новые организационные формы, технические новшества), но и в экономической и общественно-политической жизни страны.

Территориальные рамки. Ввиду масштабности территории Урала, мы считаем необходимым локализовать «ядро» горнозаводской цивилизации в пределах

Среднего Урала в границах Пермской губернии 1796 года. В состав Пермской губернии этого периода входили двенадцать уездов: Пермский уезд, Верхотурский уезд, Екатеринбургский уезд, Ирбитский уезд, Камышловский уезд, Красноуфим-ский уезд, Кунгурский уезд, Осинский уезд, Оханский уезд, Соликамский уезд, Чердынский уезд, Шадринский уезд.

Теоретические основания работы. В качестве основы исследования использована четырехуровневая когнитивная модель пространственных представлений Д. Н. Замятина . Согласно данной модели культурный ландшафт, в силу своей ви-зуальности, представляет собой высшую степень сознательных репрезентаций и интерпретаций различных локальных сообществ, он «вырастает» из утопающих в бессознательном географических образах и, располагающихся несколько выше к идеальному сознанию, локально-мифологических образах. Смена и переход от одной страты к другой происходит в результате мощного ментального сдвига (от бессознательного к сознательному).

Идеи о существовании системы взаимосвязанных и взаимодействующих знаков, символов, архетипов и стереотипов, достаточно ярко и просто характеризующих какую-либо территорию, дополнены диссертантом теориями о коллективном бессознательном К. Г. Юнга и о «материнских ландшафтах» культуры О. Шпенглера.

Методологические основания работы построены на основе методологии концепции культурного ландшафта. Эта методология включает в себя междисциплинарные подходы:

культурно-исторический метод, использующийся в исследовании становления устойчивого образа Урала через образы, возникающие на определенных этапах осмысления территории;

герменевтический метод, необходимый для интерпретации образов географического пространства Урала, которые являются смыслообразующими компонентами культурного ландшафта Урала;

метод образного конструирования, позволяющий создать целостную картину образов культурного ландшафта горнозаводской цивилизации Урала.

Привлечение широкого спектра теоретических исследований для изучения исследуемого объекта потребовало обращение к культурологическим принципам анализа, позволяющим реализовать синтетический подход к отбору теоретического материала, постановке проблемы и способам её решения.

Исходным положением исследования является идея о том, что ядром концепции культурного ландшафта Урала являются культурно-географические и локально-мифологические образы горнозаводской цивилизации.

Научная новизна диссертационного исследования заключается в следующем:

² Замятин Д. Н. Культура и пространство. Моделирование географических образов. М., 2006.

1. посредством применения современных достижений концепции культурного ландшафта проведен анализ особенностей мифологических, прежде всего пространственных, образов культурного ландшафта горнозаводской цивилизации Урала;

2. уточнены и описаны фундаментальные образы горнозаводского Урала, а именно «гора» и «путь», формирующие внутреннее и внешнее содержание культурного ландшафта Урала, объединяемые в одно целое образом «человека-мастера», или рабочего человека;

3. предложена одна из возможных моделей концепции культурного ландшафта горнозаводского Урала, построенная на взаимосвязи его традиционных пространственных образов горы, пути и человека-мастера, географических условий и горных заводов;

4. на основе исследования мифологических образов культуры горнозаводской цивилизации Урала предложено описание механизма, в котором освоение природного ландшафта становится творческим, формирующим началом отношения человека к миру, а также результатом художественной обработки людьми места своего обитания.

Положения, выносимые на защиту:

5. концепция (и концепт) «культурного ландшафта» схватывает целое, образованное отношением людей к месту своего обитания, или то постоянное, что закрепляется в образах культуры, прежде всего, первичных из них - пространственных, приобретающих мифологические формы существования, характерные для локальных цивилизаций; в диссертации показано, что это относится и к горнозаводскому Уралу;

6. в диссертации подтверждается, что «культурный ландшафт» есть образ («дух») местности (недр земли), установленный и существующий в отношении людей к окружающему их миру; «культурный ландшафт» является синтезом особенностей природно-географического пространства (его природных и географических доминант) и процессов, связанных с освоением данной местности, т. е. человеческим участием, или культурой;

7. мифология места несет в себе механизм создания образов абсолютной реальности, сочетающий в себе полноту представлений человека о мире и творческое отношение к природному ландшафту. Уральский ландшафт и заключенные в нем географические образы являются основой, на которой возникла в результате культурной маркировки пространства уральская мифология;

8. культурный ландшафт горнозаводской цивилизации Урала устанавливается в системе координат трех базисных образов Урала: гора (восприятие территории «изнутри» и внутреннее формообразование культурного ландшафта), путь (восприятие территории «извне» и внешнее формообразование культурного ландшафта) и мастеровой человек; положение В. П. Семенова-Тян-Шанского о том, что

«круг географии», замыкается человеком , в диссертации развивается и уточняется утверждением, что культурный ландшафт горнозаводского Урала формируют образы горы, пути и человека-мастера;

5. образы культурного ландшафта проявляют себя в диахроническом и синхроническом измерениях истории культуры, например, от древних верований коренных народов Урала через фольклор к современным литературным произведениям, что хорошо прослеживается на примере сказов П. П. Бажова. Основные векторы культурного ландшафта горнозаводского Урала трансформируются в уральскую мифологию сказов П. П. Бажова, где архетипические мотивы раскрываются через обращение к фольклорно-мифологическим истокам горнозаводской цивилизации и мифологической связи человека с окружающим миром;

6. концепция «культурного ландшафта» имеет актуальный характер в рамках исследования образов горнозаводской цивилизации Урала, служит эффективным инструментом изучения локальных цивилизаций, раскрывающим своеобразие сложного процесса преобразования природного ландшафта в культурный.

Теоретическая и практическая значимость работы.

Диссертационное исследование продолжает разработку теоретических и методологических основ изучения культурного ландшафта Урала. Выводы диссертации могут быть использованы в культурологическом осмыслении тенденций и направлений в гуманитарных науках, исследованиях проблем идентичности региона.

Материалы и результаты диссертации могут быть использованы в разработке специального учебного курса «Культурный ландшафт Урала» для студентов по направлениям подготовки «Культурология», «Социально-культурная деятельность», «Туризм». Материалы и результаты исследования могут быть реализованы через внедрение в содержание учебных курсов, посвященных проблемам и перспективам формирования идентичности Урала, проблемам культурной регионалистики, основам региональной культуры и т. п. Кроме того, материалы исследования могут быть применимы при создании научно-методических пособий, серий программ просветительского характера в социально-культурной деятельности.

Соответствие диссертации паспорту научной специальности. Работа выполнена в соответствии со следующими пунктами паспорта специальности 24.00.01. - Теория и история культуры: 1.2. - теоретические концепции культуры; 1.3. Исторические аспекты теории культуры, мировоззренческие и ментальные аспекты теории культуры; 1.9. Историческая преемственность в сохранении и трансляции культурных ценностей и смыслов; 1.11. Взаимоотношение универсального и локального в культурном развитии; 1.17. Компоненты культуры (наука, мораль, мифология, образование, религия, искусство).

³ Семенов-Тян-Шанский В.П. Район и страна. - М.-Л., 1928. - С. 41.

Личный вклад автора работы состоит в самостоятельной разработке концепции исследования, отборе и классификации теоретического материала и источников, выработке методологии, отвечающей поставленным в диссертации задачам.

Апробация результатов исследования. Основные положения диссертационного поиска отражены в научных изданиях (журналах и сборниках научных статей). Материалы по теме диссертации представлялись автором на Международной научно-практической конференции «Русское слово: восприятие и интерпретации» (Пермь, 19-21 марта 2009 г.), Международной научных конференции «Культура как предмет междисциплинарных исследований» (Томск, 11-13 мая 2010 г.), Международном гуманитарном форуме «Русский язык в диалоге культур» (Пермь, 10 июня 2014 г.) и отражены в 7 публикациях (в том числе 3 - в рецензируемых журналах, рекомендованных ВАК РФ).

Структура и объём диссертации. Полученные цели и задачи определили структуру диссертационного исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав, включающих 5 параграфов, заключения, библиографического списка, насчитывающего 265 источников, списка иллюстративного материала и девяти приложений. Общий объём диссертации составляет 168 страниц.

Основные теоретические подходы в построении теории «культурного ландшафта»

Архетипы, оставаясь неизменными по существу и определению, способны реализовываться в различных формах. Так, в каждом культурном ландшафте закреплены и воплощены определенные «мифологические архетипы» (термин введён К. Г. Юнгом и К. Кереньи [261, с. 91]), которые окутывают ландшафт мифологическим «облаком смыслов». Однако сами архетипы являются лишь первичной схемой образа, образ возникает и обретает содержательную целостность при наполнении этой схемы смыслами. Архетипы могут стать образами пространства в том случае, если они являются «носителями» определенных свойств и характеристик конкретного ландшафта. Будучи выражены в определенных образах (географических, мифологических), архетипы выстраивают культурный ландшафт.

Пытаясь структурировать в ментальном отношении основные элементы культурного ландшафта (образы пространства, производимые и поддерживаемые человеческими сообществами различных иерархических уровней, разного цивилизационного происхождения и локализации), культуролог Д. Н. Замятин выделяет четыре страты [74], которые мы берем в своем диссертационном исследовании за теоретико-методологическую основу. Следует отметить, что Д. Н. Замятин предлагает лишь содержательное наполнение концепции культурного ландшафта и даёт дальнейший импульс (вектор) исследованиям: от изучения географических образов территории к культурному ландшафту через призму локально-мифологического материала. При этом чётких формулировок понятия и трактовок явления «культурный ландшафт» ученый не дает, так как предметом его исследования является географический образ.

Предложенную Д. Н. Замятиным модель мы можем описать в следующем виде: на условной вертикальной оси, направленной вверх (сознательное), располагаются четыре слоя-страты, образующие треугольник, размещенный своим основанием на горизонтали (бессознательное).

Культурный ландшафт, как высшая ступень от бессознательного к сознательному осмыслению территории, выступает как надстройка над такими понятиями и категориями, как «географические образы», «локально-мифологические образы», «региональная идентичность».

В силу своей доминирующей визуальности культурный ландшафт находится ближе всего к сознательным репрезентациям и интерпретациям (как локальных сообществ, так и отдельных представителей) [74].

По Замятину географический образ «утопает» в бессознательном и представляет собой «систему взаимосвязанных и взаимодействующих знаков, символов, архетипов и стереотипов, ярко и в то же время достаточно просто характеризующих какую-либо территорию (место, ландшафт, регион, страну)» [72, с. 13].

На основе определенных географических образов на локальном уровне строится мифология ландшафта. С одной стороны, локальная мифология прибегает к заимствованию универсальных архетипов и мифологем, адаптирует, например, элементы древнегреческой, христианской, библейской и языческой мифологии. В этом контексте рассматривал феномен «бажовской мифологии» В. Н. Дёмин в работе «Уральская Гиперборея» [61]. С другой, локально-мифологические образы заполняют образно-географическое пространство легендарным, сказочным, фольклорным нарративом, характерным только для данной местности (например, развитие бажовской уральской мифологии на основе хтонических горных образов [169]).

Таким образом, мы можем заключить, что культурный ландшафт обладает своим «культурным фокусом» (понятие М. Херсковеца): наличием одновременно отличительных черт и «универсалий». Эти черты он наследует от характеристик географических и локально-мифологических образов, которые вырастают из духовных начал местности {genius loci), «духа местности» [73]. Таким образом, «дух» ландшафта (его «образ») состоит из совокупности географических и локально-мифологических образов, запечатленных в различных текстах культуры (в искусстве, народном фольклоре) (интересно, что по-польски понятие «ландшафт» наиболее насыщено идеями знаково-символической функции пространства -«крайобраз» [108]).

Имажинальный (имгатативный) подход Д. Н. Замятина направлен на изучение способов и типов репрезентации и интерпретации географических образов, их особенностей и закономерностей формирования, структуры, специфики моделирования [72, с. 12]. В. Л. Каганский охарактеризовал этот подход как «акцентировка образов ландшафта, вплоть до его сведения к образно-символической составляющей» [90, с. 62 - 70].

При этом Д. Н. Замятин не отходит от традиционного для гуманитарной географии понимания культурного ландшафта, но отмечает его трансформацию, суть которой заключается в «процессе видения» природных явлений. «Культурные ландшафты (вулканы, облака, водопады) стали восприниматься как мощные, плотные и интенсивные (при этом вполне самодостаточные) геокультурные образы, которые могут мигрировать, перемещаться, путешествовать в собственных, аутентичных пространствах» [74]. «Процесс видения» ландшафта (заключающийся в процессах восприятия и интерпретации) во многом предполагает множественность различных представлений о географическом пространстве. Согласно Д. Н. Замятину, к этой проблеме мы можем подойти с двух точек зрения, в результате которых формируются географические образы территории, путешественника (наблюдатель «извне») и местного жителя (наблюдатель «изнутри»).

Согласно И. И. Митину, бесконечное число представлений о пространстве анализируется и синтезируется в качестве пространственных (локальных) мифов [156]. Каждое пространственное представление может быть рассмотрено как самостоятельный пространственный миф. Эта идея лежит в центре внимания авторского мифогеографического подхода [155; 157].

Пространственный миф по И. И. Митину - «повествование о конкретном месте, отражающее некоторое относительно устойчивое пространственное представление, возникающее в процессе интерпретации (наделения новым значением) реальности материальных объектов и/или её географической характеристики и/или ранее созданного представления» [155, с. 30]. В данном суждении Митин исходит из схемы построения мифа Р. Бартом, где миф - это интерпретация естественного языка и знаки исходного языка насыщаются новым смыслом и значением. Так, в процессах обращения к разным аспектам места, семиозисе: бесконечной интерпретации пространственных представлений и наделения места новыми смыслами и значениями [157, с. 29-32], создаётся множество реальностей одного места, во многом связанное с множественностью самих авторов. В результате место представляет собой палимпсест - обладающая вариативной иерархией совокупность бесконечного числа автономных пластов.

Данные суждения нас вновь и вновь отсылают к герменевтической традиции толкования текстов, и вслед за В. Л. Каганским И. И. Митин развил мысль о ландшафте как тексте: географическое пространство (место) воспринимается у него «не просто как текст, а как "интертекст"», включающий в себя «сочетание текстуальных наслоений, различающихся по времени создания и сохранности» [157, с. 29-32]. Ландшафт рассматривается им в качестве многослойной структуры, хранящей следы различных эпох, где наряду с системой материальных элементов, комплексной культурно-географической характеристикой места стоит некоторое пространственное представление (пространственный миф, географический образ).

Вопросы исследования мифологических образов «культурного ландшафта»

Роль рек не ограничивается лишь только историческим вопросом освоения Урала и Сибири. Они имеют колоссальное культурологическое значение в последующем становлении культурного ландшафта горнозаводской цивилизации Урала. Как мы видим, первое проникновение русских на Урал шло по рекам и по двум направлениям, которые мы можем так же уложить и в последовательные исторические этапы. Соответственно, и культурный ландшафт испытывал два влияния - северное (новгородское, поморское) с промысловыми и ремесленническими артелями, и южное (московское) с крестьянскими общинами. Следует отметить, что в дальнейшем эти два течения трансформируются в Строгановский и Демидовский миры горнозаводской цивилизации.

Горнозаводская цивилизация берёт своё начало с момента, когда переселенцы, наслышанные от коренных народов этих мест о богатстве земных недр, начинают кустарную и неорганизованную добычу драгоценных металлов и железной руды, переросшую позднее в крупномасштабную горнозаводскую промышленность. Промышленной добыче руд были подчинены и все остальные природные богатства края: леса и реки.

Если первоначально реки использовались только как водный путь к освоению новых земель, то с развитием горной промышленности они уступают эту роль сухопутным путям и становятся важнейшими транспортными магистралями горнозаводского мира. Реки утрачивают свое значение важных транспортных магистралей лишь с появлением железной дороги на Урале.

Путь - дорога. Рассуждая о расширении Московского государства новыми землями Урала и Сибири, Ф. Бродель отмечает, что «завоевание пустых или почти пустых пространств, легкость их завоевания характерны и для великого продвижения русских в XVI веке», «это было быстрое, хотя и хрупкое - но оттого тем более заслуживающее восхищения — мирное завоевание» [32]. К началу XVI века русские уже хорошо знали о географических особенностях и природных условиях края. Именно в русских источниках этого периода появляются правильные сведения о Северном Урале: была верно определена вытянутость хребта с севера на юг: «а Камени в оболоках не видать, коли ветрено ино оболока раздирает, а длина его от моря до моря» [19, с. 248], и впервые приводится название горной цепи, точно осуществив перевод с коренных языков североуральских народов на русский язык название гор - Камень [212].

С конца XVI века Урал и Сибирь становятся стратегическим направлением и необходимым условием формирования мощного единого Московского государства, что подразумевало централизованный контроль над всеми территориями, полученными в результате присоединения обширных земель Новгорода Великого (1478 год), в том числе и земель Северного Урала, укрепление на этих территориях своей власти и дальнейшего активного хозяйственного освоения земель. Во исполнение этих целей Московскому государству необходима была надёжная сухопутная дорога, соединяющая земли Урала и Сибири.

В 1595 году царем Федором Ивановичем был издан указ, повелевающий «охочим людям» разведать более прямой и удобный путь в Сибирь.

Таким человеком стал Артемий Бабинов из деревни Верх-Усолка (расположенной недалеко от Соликамска) [13], впоследствии его именем была названа и сама дорога - Бабиновская. Согласно преданию, эта дорога проходила по потаённой тропе вогулов (манси), которая вела через Уральские горы: от Чаньвинской пещеры к верховью реки Туры [238].

В отличие от Вишеро-Лозьвинского пути Бабиновская дорога (Приложение 4) была сухопутной и значительно сокращала путь между Солью Камской и Верхотурьем (примерно в восемь раз). А в скором времени дорога была продлена в Сибирь: до Тюмени и Тобольска.

На протяжении 150 лет Бабиновская дорога была «своеобразной стержневой магистралью освоения сибирских земель» [238], которую возможно сравнить по своей значимости с Великим шёлковым путём, долгое время соединявшим разные цивилизации - Восток и Запад. Несмотря на то, что Бабиновская дорога была сухопутной, она представляла собой тяжёлый таёжный путь. В XVII веке во время активного освоения просторов Сибири «через узкое горлышко Бабиновской дороги в несколько метров шириной» проникали в Сибирь «значительные людские массы, не говоря уже о безмерных объемах грузов» [114, с. 30].

Дорога стала причиной возникновения множества населенных пунктов (Сурмог, Верх-Яйва, Чикман, Молчан, Верх-Косьва, Растес, Павда, Караул) и культурно-исторических памятников, выраженных в архитектурно-ландшафтном облике городов Соликамск и Верхотурье, вдоль которых она пролегала (памятники храмового и гражданского зодчества, крупнейшие монастыри).

Бабиновская дорога в этом смысле приобрела сакральное значение паломнического пути. Уникальные храмы и соборы, рождённые главным образом Строгановским миром, воспринимаются сегодня как «"корабли", идущие на Восток и несущие атрибуты русской государственности и духовной культуры» или «духовные маяки этой историко-географической магистрали», несущей в себе следы ушедшей эпохи, запёчатлённой в памятниках материальной и духовной культуры [238].

С Бабиновской дорогой связано и открытие Григорием Демидовым одного из первых в России ботанических садов (1731 год), который явился «существенно опережающим свое время учреждением науки и культуры» [202, с. 27] и центром сосредоточения научной мысли.

Механизмы формирования образа горнозаводского Урала

На неизведанной и малознакомой земле Урала реки становятся и символом направления, определяющего векторы судьбы: общечеловеческое и индивидуальное (личное) тесно и плотно переплетены между собой.

В этом аспекте реки предстают и в качестве символа движения на Восток, которое заканчивается на просторах Сибири. Именно водный путь является путём освоения Сибири Ермаком. А. Н. Афанасьев пишет, что «речь и река происходят от одного корня» [12, с. 205] - звучащее слово подобно текучей воде. Так и реки Урала способны «рассказать» о начале освоения первопроходцами Урала и в дальнейшем Сибири.

В воспоминаниях уральского писателя К. Боголюбова имеется свидетельство о том, что П. П. Бажов многие годы собирал материалы о подвигах прославленных русских землепроходцев: «Глубокое изучение Урала нашло отражение и в сказах «Малахитовой шкатулки». При этом Павел Петрович всегда придерживался научного объяснения. Так, например, он отстаивал версию об уральском происхождении Ермака еще задолго до опубликования своих «Ермаковых лебедей»» [28, с. 58]. Бажовский сказ даёт новую оценку образа русского землепроходца, его новое историческое осмысление, облеченное в форму народной легенды.

О пути в Сибирь по Чу совой рассказывали Ермаку местные жители, о чем повествуют сибирские летописи тех времен. Не случайно чусовской путь, еще не освоенный должным образом, но зато более прямой и простой, был избран для похода в Сибирь в 1581 году.

Неудержимое стремление на восток раскрывается, будучи тесно связанным с водной стихией, в образе лебедей, летящих на восток: «покружились над городком и на восход солнца улетел и» [16, т. 1, с. 318] («Ермаковы лебеди»). Образ Лебедя в мифологии и фольклоре так же амбивалентен, как и образ реки. Он ассоциируется и с божественным началом (их образ часто сравнивался с Солнцем, сочетая в себе две стихии: воздуха и воды, лебедь является птицей жизни), и в то же время может олицетворять смерть: в русских сказках гуси-лебеди служат Бабе-Яге, славянской богине смерти, а в финских легендах лебедь олицетворяет мертвые воды реки, текущей в загробном мире.

В сказе «Ермаковы лебеди» лебеди как посланники верхнего мира «гор», им подвластна устремленность ввысь и ведом им глубинный «тайный» мир гор: лебеди «речные дороги показали, ... открыли ему все здешнее богатство. Поднимет лебедь правое крыло, как покажет на горку какую, либо на ложок, поглядит Василий на то место и увидит насквозь: где какая руда лежит, где золото да каменья. Поднимет лебедь левое крыло, и Василию весь лес на берегу на многие версты откроется: где какой зверь живет, какая птица гнездится. Ну, как есть все. ... Подведут лебеди лодочку к какому-нибудь крутику, похлопают крыльями, и откроется в том крутике ходок, как проточка малая. Заведут лебеди лодку в эту проточку, а там как пещера выкопана, и в ней поесть и попить приготовлено» [16, т. 1, с. 312] («Ермаковы лебеди»). Надо отметить, что хтонические существа гор обладают такими же возможностями. С помощью своих дочерей Змеевок Полоз спускал золото по рекам и проводил через камень.

Во многом это описание возможностей лебедей отсылает к русской мифопоэтической традиции, где образ Лебедя составляет часть сказочного сюжета, имеющего варианты перевоплощения Лебедя в девицу и девицы в Лебедя (Царевна-Лебедь).

Устремление на восток и полученное Строгановыми право на владение чусовскими землями сыграли важную роль в проникновении русских в горную часть Среднего Урала, а затем и на восточный его склон. Поднимаясь вверх по Чу совой, русские попадали и в притоки этой реки. Уже в самый ранний период владения Чусовой они вышли на Сылву, Серебрянку, Межевую Утку и другие притоки, о чем имеются записи в строгановских документах последних десятилетий XVI века [123].

Двигаясь по Чусовой и ее правому притоку Серебрянке, русские достигли восточного склона Среднего Урала. Из крупных рек этого склона они ранее других познакомились с Тагилом, по которому Ермакова дружина спустилась в сибирские реки.

После похода Ермака чусовской путь в Сибирь практически оказался в руках Строгановых, и весь участок гор, по которому этот путь проходил, стал известен русским.

Таким образом, в период освоения Урала и Сибири реки стали магистральными путями исторического процесса, и внутри этих границ-рек таился скрытый и во многом необъяснимый мир Уральских гор. С течением времени и смещением историко-культурных, экономических акцентов появляются сухопутные дороги.

Сибирский тракт был единственной большой дорогой («Васина гора») после Бабиновской, по которой двигались в Сибирь служилые люди, купцы, переселенцы, ученые, путешественники.

«Сибирский тракт гудел», «По главному Сибирскому тракту шли и ехали ... без передышки днем и ночью» [16, т. 2, с. 114] («Васина гора»). По этой дороге медленно шли и осуждённые на каторжные работы в Сибирь. На Уральском хребте, на Березовой горе стоял столб с надписью «Европа-Азия». Здесь заключенные останавливались, вставали на колени, брали горсть земли, завертывали в тряпку и несли с собой, как память о России, родной земле. И вновь в этих фактах появляются образы Урала, раскрывающиеся через «границу», «мир свой/чужой», «путь».

Путь - это и символ преодоления трудностей, гора на дороге дана людям для проверки. В сказах путъ понимается как глубинное осмысление избранного направления и как мифологема «трудного пути». Мы можем рассматривать путъ не только в горизонтальном направлении - Запад -Восток, но и в вертикальном, направленном вглубь (к рудам Уральских гор, тяжелому и каторжному труду горных рабочих: «не всякая гора наружу выходит, гора - это работа» [16, т. 2, с. 118] («Васина гора»), горные рабочие погружаются в хтонический мир гор, каждый раз пересекая границу мира реального и потустороннего; и направленном вверх: «гора-то на дороге силу людскую показывает ... случится ему [человеку] на гору подняться ... с гребешком, да поглядит он назад, тогда и поймет, что он сделать может. ... Ну, и слабого человека гора в полную меру показывает: трухляк, дескать, кислая кошма, на подметки не годится» [16, т. 2, с. 117-118] («Васина гора»), «это такая гора, что и поглядеть страшно, а ведь одолели. Сами не знали, что в народе столько силы найдется, а гора показала. Все равно, как новый широкий путь народу открыла» [16, т. 2, с. 118] («Васина гора»). О трудном пути не раз говорится Ермаком в сказе Бажова: «Вижу, вовсе трудная у меня дорога пойдет», «трудная наша дорога» [16, т. 1, с. 316, 318] («Ермаковы лебеди»).

Путь - это и символ течения времени: «годы-то наши, как вешний ручей с горы, бегут, крутятся, что и глазом не уследишь» [16, т. 2, с. 116] («Васина гора»).

Горнозаводская культура выросла на дорогах, а «где дорога, там и путь» [55, с. 138]: «наши заводские тоже ведь на большой дороге выросли» [16, т. 2, с. 115] («Васина гора»). Образ пути - один из основополагающих элементов пространства Урала: это и жизненный путь человека, и ход исторического процесса. Этим образом, помноженный на вертикаль гор насквозь пронизан культурный ландшафт горнозаводского Урала и его мифологический образ.

Локально-мифологические основания «культурного ландшафта» горнозаводской цивилизации Урала

Иначе говоря, nullus enim locus sine genio est («ибо нет места без духа»). Несомненно, что «дух местности» лежит в плоскости восприятия территории.

Д. Н. Мамин-Сибиряк утверждал, что вся земля Урала пропитана легендами о происхождении гор: «На Урале каждый большой камень имел за собой неумиравшие предания» («Семья Бахаревых»). Вас. Немирович-Данченко в книге «Кама и Урал» писал: «Миром легенд кажется вся эта даль, заставленная мрачными горами» [цит. по: 105, с. 59].

Б. Пастернак, впервые увидев природу Урала из окна поезда, описал метафорами сказочную картину уральского ландшафта, в котором и густые хвойные леса, бронзовые громады горных массивов, и мифическое рождение рассвета землей, и мифические персонажи обитателей гор («лесной печник Горыныч»), и т. д. [175, с. 33]: Коптивший рассвет был снотворным. Не иначе: / Он им был подсыпан - заводам и горам-/Лесным печником, злоязычным Горынычем, /Как опий попутчику опытным вором.

В стихотворении «Урал впервые» Б. Пастернак очень чётко выделил основные доминанты горнозаводского ландшафта, характеризующие его смысловое поле и оформляющие его целостность. Первая доминанта -природа края, которая «напрямую связана с уральским горным ландшафтом» [183]. Вторая доминанта - завод как «типичная форма организации жизненного уклада» [248]. Заводы - неотъемлемая часть уральского антропогенного пейзажа. Они явились вполне предсказуемым следствием богатства земных недр старейших гор на земле.

Многие исследователи феномена горнозаводской культуры (главным образом в области филологии) отмечают теллурический вектор её онтогенеза. По существу теллуризм выражает специфику геокультурного пространства Урала: устремленность в земную глубину, вглубь Уральских гор является преобладающим вектором формирования геокультурного образа Урала [4, с. 25 - 26] и мифологических образов культурного ландшафта в целом. В. В. Абашев, характеризуя уральскую идентичность, говорит о том, что в её основе лежит «чувство земных глубин», которое объединяет воедино локальные векторы уральской идентичности - пермский, екатеринбургский и челябинский, каждому из которых присущ свой преобладающий оттенок теллуризма [1, с. 23].

Действительно, при описании Уральских гор речь не идёт об их устремлённости ввысь, а, наоборот, о глубине и недрах, хранящих сокровища. Так, например, Л. Скорино начинает предисловие к собранию сочинений П. П. Бажова с описания природы Урала: «Могучий горный хребет прорезает с севера на юг необозримые просторы русских равнин. Это Урал, в недрах которого хранятся несметные природные богатства: золото и драгоценные камни, медь и каменный уголь, мрамор и малахит» [206, с. 3].

Образ горы на Урале попадает скорее в контекст «земных» и потусторонних ориентиров, в контекст земного жизненного пути, «отношения человека с камнем, ... с подземельем, ... с тайной силой» [168, с. 63]. Влечение к «тайной силе» и «открытость навстречу земным недрам» [211, с. 13] формируют образный ряд и основу концептуализации культурного ландшафта горнозаводского Урала.

Горнозаводская культура Урала предполагала устойчивое мифологическое мировоззрение. Ю. С. Подлубнова пишет, что «тайная сила будь то горные духи или доселе не изученные природные явления - всегда манила уральца, заставляла его двигаться в путь и, в конце концов, награждала за мужество и смелость или губила» [183]. Однако, по словам Ю. С. Подлубновой, «теллуризм как преобладающий вектор уральского культурного ландшафта, уральской геопоэтики заявил о себе достаточно поздно в прозе XIX века» [183]. С чем, конечно, мы согласны отчасти, так как в художественных текстах теллуризм окончательно сформировался именно в XIX веке (мотивы горнозаводского фольклора мы можем найти в творчестве Ф. М. Решетникова, Д. Н. Мамина-Сибиряка, Вас. Немировича-Данченко). И этот период мы можем обозначить, как первое появление образа Урала в искусстве. Но сам горнозаводский фольклор создавался на протяжении длительного исторического периода. Так, с 70-х годов XIX до середины XX века были изданы многочисленные работы, в которые вошли записи рабочих рассказов Урала, легенды, предания, сказки, возникавшие на протяжении длительного исторического периода, начиная с зарождения уральской горнозаводской промышленности и открытия первых заводов на Урале [48;62; 65; 178; 216].

Следует отметить, что действительно в русском искусстве XVI - XIX веков образ Урала отсутствовал, что объясняется особенностями горнозаводской культуры. А. Э. Мурзин отмечает, что «светское искусство в России было искусством дворянским, уральские губернии дворянскими не были. Хозяева заводов на Урале не жили. Социальная структура населения была однородной: новые промышленники (вчерашние купцы, крестьяне, мастеровые), как правило, сохраняли тесные связи с народной средой. Той культуры, к которой принадлежало творчество Пушкина и Лермонтова, в крае не было. Соответственно, "своих" певцов у Урала не нашлось» [160, с. 19].

Таким образом, к середине XIX века образовалась лакуна единого локально-мифологического образа территории, которая была не четко выстроена, неоднородна и хаотична.

Устойчивый образ Урала окончательно сложился лишь в 1930-е годы и связан с именем П. П. Бажова. Творчество П. П. Бажова заставило взглянуть на многовековую историю Урала иначе, чем прежде. Он наполнил географическое пространство художественными образами и мифологическими смыслами, в результате чего был пройден предел восприятия территории только с позиций промышленной истории страны и сформировался ясный геокультурный образ Урала.

В. Н. Дёмин, исследуя феномен «бажовской мифологии» (по аналогии с «гомеровской мифологией»), отметил, что «в совокупном своем восприятии бажовские сказы - это подлинная теллурическая мистерия и хтоническая феерия» [61]. «Бажовская мифология», вышедшая из духа ландшафта и основанная на историко-культурном контексте, сформировала идентичность региона - горнозаводскую цивилизацию как культурный феномен.