Содержание к диссертации
Введение
Глава 1 Университет как социокультурный институт: цивилизационная миссия первых европейских университетов 30
1.1 «Гомосфера» как интегральное научное понятие и культурный феномен 30
1.2 Гомосфера средневекового университета: институциализация, корпорация, интернационализация 48
1.3 Миссия европейских национальных университетов Европы в философско-культурологических дискурсах XIX–ХХ вв. 54
Глава 2 Российский императорский университет в пространстве культуры: к характеристике среды и гомосферы 79
2.1 Национально-цивилизационная миссия российских университетов XVIII–XIX вв. 80
2.2 Гуманитарное пространство российского университета 103
2.3 Гомосфера классического и специализированного университетов в России XIX в 115
Глава 3 Российский университет эпохи индустриализации: гомосфера инженерно-технических институтов 128
3.1 Трансформация модификаций российских университетов XIX–ХХ вв 130
3.2 «Гений места»: образ русского инженера 154
Глава 4 Гуманитарные формы современного университета: проектные гипотезы и креативные практики 172
4.1 Совместимость инноваций, коммерциализации и гуманитарных стимулов в университете 173
4.2 Гомосфера технического университета: синергия креативных идей и вековых традиций инженерного вуза (на примере проектов Самарского государственного технического университета) 197
Заключение 231
- «Гомосфера» как интегральное научное понятие и культурный феномен
- Национально-цивилизационная миссия российских университетов XVIII–XIX вв.
- Трансформация модификаций российских университетов XIX–ХХ вв
- Гомосфера технического университета: синергия креативных идей и вековых традиций инженерного вуза (на примере проектов Самарского государственного технического университета)
«Гомосфера» как интегральное научное понятие и культурный феномен
Термин «гомосфера» был впервые отмечен выдающимся учёным Д.С. Лихачёвым как актуальная вербальная конструкция ещё в 1984 г. [305]. По мысли академика, подобное обозначение – находка, которой не хватало во многих гуманитарных проектах. Оценивая это понятие спустя несколько десятилетий, нельзя не отметить, что оно адекватно вписывалось в значительный круг новых проектов, связанных с сохранением культурного наследия, памятников культуры.
В основе культурологической концепции, созданной Лихачёвым в 1980-е гг., лежит проблема гуманизации жизни людей и назревшая необходимость переориентации воспитательных идеалов и всей системы образования, определяющие общественное развитие на современном этапе. По мысли Лихачёва, культура представляет собой историческую память, а гомосфера – огромную сферу, которая создана самим человеком в результате его культурной деятельности; она охватывает и выражает гуманистическую сущность общества, заключающую в себе основы человечности, гуманности, одухотворённости: «Художественное, гуманитарное начало невидимо заключено во всех науках, в нашем поведении, в технике. Гуманитарная культура нужна, ибо она развивает столь необходимую во всех науках, во всяком творчестве интуицию» [306, с. 529]. В комментариях академика понятие «гомосфера» сопрягается с «человекоокружением», а также с потерянными городскими именами и памятниками, забытыми концепциями учёных-гуманитариев [там же, с. 265]. Дефиницию «память» учёный выделял как культурное наследие человечества, способное творить, действовать и противостоять времени. Новые культурные проекты, направленные на восполнение памяти и культурных наследий, по его мнению, продвигает гуманитарное знание, определяющее феномены культуры, создающее «выразительное и говорящее бытие» [46, с. 393] и способствующее в итоге пониманию современности [см.: 466].
Таким образом, появление феномена «гомосфера» оказалось своевременным: к концу ХХ в. стали актуальны концепции, обосновывающие роль гуманитарных факторов в развитии общества. Для определённого круга гуманитариев ХХ в. неоспоримой была идея о том, что ни точные науки, ни общество в целом не могут развиваться без динамичного формирования гуманитарной компоненты в разных феноменах культуры. Подчёркивая, что человек живёт в пространстве созданных им культурных ценностей (языковых, моральных, художественных и пр.) и солидаризируясь с определёнными научными концепциями, Лихачёв немало сделал для создания интегрального научного понятия «гомосфера». Аналогия с ноосферой В.И. Вернадского не была случайной, но акцентировала принадлежность к современным научным традициям. Так, учение Вернадского о ноосфере представляет собой «убеждённость в возможности человечества организовывать жизнь по законам разума, добра и красоты», поскольку, по мнению учёного, «человечество является не только дополнительной угрозой для планеты, но и её последней надеждой» [476, с. 381].
В нескольких записанных и опубликованных интерпретациях Лихачёва выделено взаимопродолжение и даже слияние «гомо» + «сфера», предполагающее следующую семантическую последовательность. Морфема «гомо» (лат. – homo) означает «человек» [555], «humanus» – человеческий. Возникнув как логическое продолжение схоластики, гуманитарное знание, сформулированное французским философом Ж.Л. Д Аламбером в XVIII в., представляет собой науки о человеке. В их основе лежат гуманитарные смыслы, представляющие дух, особую ауру homo sapiens – человека разумного, мыслящего, образованность которого связана с ещё одним из многочисленных производных понятий – Studia Humanitatis («занятия гуманитарные»). Благодаря исследованиям Л.М. Баткина стало известно, что, начиная с эпохи Возрождения, Studia Humanitatis (языки, философия) – это, прежде всего, дискурсы гуманистов («гуманитариев»), нашедшие впоследствии своё воплощение в массовом развитии университетов [см.: 30].
Морфема «сфера» отсылает, прежде всего, к трактовке слова «sphare» (от греч. sphaira – «шар»): область, объём, универсальная оболочка, при этом сферой человека является «пространственно представляемая область свободы действия и могущества личности» [см.: 597]. Дефиниция «сфера» часто используется в научных гуманитарных исследованиях. Так, например, по учению выдающегося философа И. Канта, мир человека делит на сферу явлений, где человек под влиянием чувственных воздействий и склонностей проявляет себя как природно-чувственное существо, и сферу знаний, где человек рассуждает и совершает поступки в соответствии с высшими принципами разума. Именно сфера разума, по Канту, и есть специфическая человеческая сфера моральности, культуры и социальности [см.: 222].
Смысловая конструкция «гомосфера», привлёкшая Лихачёва, указывает на принадлежность к «сфере», созданной разумным, мылящим человеком: будь то гомосфера города, гомосфера определённого времени или гомосфера университета. Повторим, что термин «гомосфера» удачно совпадал и маркировал стержневую идею фундаментальных проектов сохранения культурных наследий России, которые столь активно продвигал в этот период Лихачёв. Выделение «гомосферы» как в высшей степени актуального термина указывает на близкий учёному философско-культурологический контекст: связанные между собой биосферный и эколого-культурный походы обозначают проблемы культуры в тесном соотношении с теориями выдающихся гуманитариев современности: ноосферы Вернадского [см.: 95] и Т. Де Шардена [см.: 523], гомосферы Лихачёва, семиосферы Ю.М. Лотмана [см.: 313] и др.
Уточняя актуальность лихачёвского термина «гомосфера», выделим ряд наиболее важных методологических контекстов, которые трансформировали его до уровня научного методологического понятия [367]. Прежде всего, «гомосфера» – это понятие, востребованное самой жизнью. Экзистенциальный аспект занимал ещё Вернадского, который замечал: «Наука не является логическим построением, ищущим истину аппаратом. Познать научную истину нельзя логикой, можно лишь жизнью» [99].
Важной методологической характеристикой понятия являются также различия философско-культурологических и естественно-научных дискурсов, зафиксированные данным понятием. Французскому философу А. Бергсону принадлежат известные размышления о функциях гуманитарных наук, звучащие весьма актуально и сегодня: «Наука всегда имеет в виду практическую полезность, но созданные ею средства не заменяют целей жизни, лежащих в области духа» [52].
Разнообразные методологические дискурсы «гомосферы» актуальны и в наши дни. Исследователь Р. Коллинз, удачно объединяющий различные направления современной философии и социологии, идёт вслед за своими предшественниками, полагая, что не может быть технических целей жизни – могут быть лишь технические средства; цели же жизни всегда лежат в другой сфере – в области духа. «Войти в физический мозг (либо внутрь компьютера) – ложный путь для восприятия идей, поскольку идеи обнаруживаются в процессе общения между одним мыслящим человеком и другим, и мы воспринимаем идеи другого мозга, только получая их сообщёнными нам» [246, с. 46].
Гомосфера дифференцирована, в ней сопрягаются высокодуховные, сохраняющиеся столетиями и актуально-адаптированные слои. К примеру, массовая притягательность «спасительных» цитат Э. Фромма, транспонирующих древние религиозные постулаты, доступные всем граффити относятся к гомосфере также, как философские построения, принятые разными эпохами [см.: 181].
Функционал гомосферы можно схематично представить в виде треугольника, в основании которого лежат вызовы цивилизации, выдвинувшей университет как корпорацию знаний. В свою очередь локальные измерения показаны как запросы науки и линии гомосферы (гуманитарных пространств), кристаллизующаяся в различных формах. Визуальная модель функций гомосферы представлена на Рисунке 1.
Национально-цивилизационная миссия российских университетов XVIII–XIX вв.
Традиционно история первых российских университетов рассматривалась в документоведческом аспекте, представляющем фактическую последовательность событий: академии и «протоуниверситеты», вышедшие из монастырей; домашние школы для высокопоставленных молодых людей; наконец, Академия наук в Санкт-Петербурге, совмещённая с небольшим количеством студентов; затем открытие университетов – в Москве, а потом Санкт-Петербурге, Дерпте, Казани, Харькове и в других городах Российской империи [см.: 15, 191].
Одним из побочных результатов подобной экспозиции является сравнение возраста университетов Западной Европы и университетов России. Как уже было показано первом главе, в западноевропейских городах первые университеты формируются в XII–XIV вв., тогда как в России их зарождение приходится на XVII–XVIII вв., эпоху Петра Первого, Елизаветы и Екатерины. Рождение высших школ в России было продиктовано личной ангажированностью царствующих особ, сформировавшейся в непосредственном общении с такими выдающимися просветителями как Г.В. Лейбниц, Д. Дидро, М.Ф.А. Вольтер и др. В рамках этого подхода, как правило, выпадают средовые и градообразующие роли университета для развития национальной культуры в целом, а также присущая России стремительность в накоплении научного и культурного слоя, порождённого университетами.
Другая университетская концепция, растиражированная в советское время, рассматривала университеты как основные очаги освободительной борьбы: «Вся история университетов в царской России рассматривалась как непрерывная конфронтация их с самодержавием и искусственно разделялась на досоветскую и советскую части, отрицали наличие общих университетских традиций, советский период изображали только в восторженных тонах» [4, с. 37].
Подобные подходы при всей их значимости или допустимости уводят на периферию анализ проблемы цивилизационного, национально-культурного и регионального значения университетов. Это серьёзный методологический пробел, поскольку именно в России университет был не только образовательно-научным учреждением, но и институтом, порождавшим поколения людей нового типа и новые формы социокультурной жизни. В Москве и Санкт-Петербурге и тем более в провинциальных городах первые университеты становились не только очагами образования и науки, но и локомотивами развития данного региона и всей России. Важный вывод формулируют авторы междисциплинарного исследования, посвящённого Казанскому университету: «Наряду с бюрократической и военной лестницей в Российской империи была создана ещё одна лестница социального происхождения – научная» [106, с. 302].
Поставим и другой основополагающий для нашего исследования методологический вопрос: что даёт измерение хронотопа (в том числе, темпов развития университетов) в пространстве российской культуры? Вот что пишет об актуальности и методологии подобного подхода известный немецкий учёный К. Шлегель: «До сего времени индикаторами развития общества считались производственные показатели, потребление, рост населения, к тому же в их статистическом и количественном измерении, но существуют иные, временные и качественные индикаторы, которые чрезвычайно важны для анализа модернизационных процессов» [594, с. 430]. Заметим, профессор Шлегель – автор многочисленных работ, посвящённых русской культуре, в которых исследователь разрабатывает и использует методы измерения культурной диффузии и циркуляции: через время распространения газет, книг, моды, а также темпы роста знаний и культурных достижений, позволявших выйти на мировую арену учёным, композиторам или художникам.
Особенности стремительного развития российских дореволюционных университетов благодаря сочетанию национального языка, кадров и опыта международной научной деятельности, активности влияния интернациональных институтов на русскую культуру в целом являют собой своеобразный феномен. Значительную роль в этом процессе сыграли также формы внутренней организации, которые закрепляли специфические национальные культурные коды.
Близкий нам подход к исследованию этоса и миссии университета на основе его хронотопа, институтов развития и персонализации разрабатывали в течение ряда лет культурологические школы в Екатеринбурге, Самаре, Саранске, Ярославле [см.: 120; 189; 304; 192; 447; 82; 194]. Таким образом, трансдисциплинарный подход, формулирующий миссию университетов, включающий исторические, политические, науковедческие и культурологические аспекты и изучение темпов развития, имеет высокую актуальность в наши дни, когда вновь пересматривается модели высших учебных заведений в стране. На этом фоне особенно поучительно возвращение к опыту старейших университетов, сумевших в короткое историческое время завоевать международное признание и дать своей родине выдающуюся плеяду учёных мирового класса.
Междисциплинарная проблема первых российских университетов обладает особой актуальностью [см.: 389]. Рассмотрим, как именно молодой университет формировал городское пространство, воплощая свою особую миссию в повседневных формах, опережавших развитие страны.
Одним из фундаментальных сюжетов следующей эпохи был фактор подготовка кадров для государственной службы как у себя на родине, так и за рубежом. Например, в 1696 г., в соответствии с одним из первых указов молодого царя Петра, 67 человек «стольников» были отправлены учиться разным наукам в Италию, Голландию и Англию, 6 человек находились в составе Великого посольства и учились вместе с молодым царём [см.: 169]. Все они были из аристократических семей: 23 князя (Б.И. Куракин, трое Голицыных, двое Долгоруких, двое Хилковых, Гагин, Черкасский, двое Урусовых, Репнин, Трубецкой, Лобанов, Козловский, Прозоровский, двое Шаховских, Оболенский, Волконский, Шейдяков). Согласно инструкции, составленной лично царём, каждый отправлявшийся за границу, обязан был пройти там курс наук по мореходству, математике, философии, «дохтурскому искусству, изучить чужестранные нравы и европейские языки», а по возвращении в Россию сдать экзамен. Как пишут авторы современной Летописи дипломатической службы: «Позже многие из этих лиц займут видное положение в Российском государстве» [там же].
Заметим, что подобные процессы глобализации переживала не только Россия, посылавшая свою молодёжь учиться в Европу, но также и выдающиеся европейские умы. Как замечает Б. Гройс, «в XVIII веке... представление европейца о единстве традиции... окончательно пошатнулось. Из относительно однородной греко-христианской эта традиция превратилась в крайне плюралистическую, включив в себя историческое прошлое разнородных культур» [155, с. 105]. Мировая литература и история стали предметом размышлений Гердера, Гёте, Лейбница [см.: 590].
Организация обучения в выбранных странах Европы была самой подходящей формой и институтом, влиявшим на подготовку университетов России. Быстро и качественно организованное обучение российской высокопоставленной молодёжи приближало европейские формы образования к России, толкая к созданию множества новых институтов, структур и личных связей. На лицо были процессы, называемые сегодня «интернационализацией» и«глобализацией». Как пишет М. Арчер, «под глобализацией понимают процесс, который приводит к всеобъемлющему, всемирному связыванию структур, институтов и культур» [23, с. 53].
Первыми в ряду образовательных проектов Петровской реформы были проекты академий, университетов, школ, обсуждавшиеся при участии выдающегося деятеля Просвещения, немецкого философа и учёного Готфрида Лейбница в результате его многолетнего диалога с царём Петром Первым [см.: 137; 429; 438; 583]. В дореволюционных источниках, а также в современных зарубежных изданиях даётся высокая оценка значимости этого уникального общения. В то время в советское время имя Лейбница и его влияние на русского царя были девальвированы и почти не упоминались.
Не вступая в дискуссию, мы хотели бы обратить внимание на бесспорное: комплексность, которая присутствует во всех документах, касающихся Петра Первого и Лейбница. Примечательно, что оба участника диалога выстаивали сложные иерархии «наука – университет – развитие», «Россия – мост между Европой и Китаем». Первые русские университеты мыслились как участники этих цивилизационных концепций.
Добавим, что вся «дорожная карта» молодого русского царя уже в его первом европейском путешествии поражает и сегодня нацеленностью на определённые практические отрасли и формирование их научного фундамента: кораблестроение (Голландия, Амстердам); организация власти, налоговой системы; вооружение армии и создание заводов (Англия, Лондон); наука, университеты и европеизация России (Германия, Ганновер). Все названные отрасли, связывающие разные направления развития внутри страны, выводили на глобальную концепцию роли России. Таким было передовое мышление эпохи Просвещения, заявленное и развивавшееся в переписке и беседах Петра Первого и Лейбница.
Встреча царя Петра с Лейбницем в Ганновере была до известной степени случайной. Однако встреча глобалиста и государственника стала судьбоносной: молодой российский император и уже немолодой энциклопедист эпохи Просвещения стремились создать проект, который бы системно вписывал российские университеты и академии наук в управленческие и образовательные системы.
Трансформация модификаций российских университетов XIX–ХХ вв
Различные названия инженерно-технических институтов («специализированный вуз», «высшая техническая школа», «технический университет», «политехнический вуз», «политех» и др.) часто фиксируют внимание современных исследователей [см.: 383]. Многие сотрудники университетских кафедр и НИИ сходятся на том, что новые инженерно-технические вузы несравнимы с классическим университетом: цели, кадры и учебные программы задают разный кругозор, в том числе, и общекультурный. В качестве примера приведём одно типичное рассуждение современного автора, критика которого базируется на практиках 1990–2000-х гг. и коммерческом распространении названия «университет». Так, исследователь Д.С. Ткач настаивает на принципиальных различиях названий «университет», «институт» или «высшее техническое училище»: «Испокон веков чисто техническая «Бауманка» называлась училищем, а «Плешка» – институтом. Институтами были и МГИМО, и МФТИ, и ВГИК, и ГИТИС, а «Гнесинка» и «Строгановка» были училищами. Даже ВПШ не называли университетом. Также как лицеем (даже профессиональным) не могло называться ПТУ, а колледжем – культпросветучилище. Заметим, что и на Западе никому не приходит в голову называть университетом мощный «политех» США – Массачусетский технологический институт. Сегодня в высшем образовании на постсоветском пространстве есть профильные университеты, а в школьном – универсальные профили. Хоть одно, хоть другое – это нелепые симулякры постмодернистской эпохи. А если к взятому зачем-то в кавычки словесному кентавру типа «медицинский университет» (либо «медицинский», либо «университет») или «университет путей сообщения» добавить неблагозвучную аббревиатуру типа ГБОУ ВПО НИУ, то содержательная каша и обезличивание учреждения гарантированы. «Как вы судно назовёте, так оно и поплывёт». Вот и плывут по никак не иссякающим мутным постперестроечным водам эти странные конгломераты, в названии которых есть слово «университет» [524, с. 5].
Впрочем, проблема есть и, как нам представляется, кроется она не в названии. В XX в. происходит столкновение разнообразных модусов высшего образования, что остро переживается не только внутри вузов, но и на уровне общественного мнения. Первая волна сомнений во втузах нового профиля пришлась на 1920–1930-е гг., а беспрецедентный рост переименований на 1990-е гг., когда специализированные вузы повсеместно превращались в университеты.
Изучение вузовских названий при всей конкретности подобного подхода, на наш взгляд, лишено предмета рассмотрения. Понятен пафос авторов 1990-х гг., шокированных появлением переименований специализированных университетов, а также целой отрасли коммерческих университетов. Тем не менее, старые инженерные вузы, будучи по названию «институтами», «высшими техническими школами» и т.п. были новой модификацией университетов эпохи индустриализации. Они отличались высоким уровнем фундаментальной науки и большим вниманием к сохранению университетского гуманитарного духа.
Обратимся к опыту одного из старейших высших учебных заведений России. В Указе о создании Московского технического училища в 1830 г. обозначена его основная задача: подготовка высококвалифицированных специалистов для российской промышленности «служащих для усовершенствования ремёсел, знающих новейшие улучшения по сим частям и способных к распространению оных» [416, с. 113]. Задачами профессионального инженерного образования в этом российском вузе, который долгие годы именовался «высшей технической школой», подразумевали фундаментальную университетскую подготовку [548, с. 32].
Примечательно, что наряду с ориентацией на освоение фундаментальной науки и прикладные компетенции, в современной концепции МГТУ имени Н.Э. Баумана выделена задача формирования «высокой мировоззренческой, методологической культуры специалистов-выпускников на основе гармоничного сочетания фундаментального, естественнонаучного, технического и гуманитарного образования с высоким уровнем практической подготовки в конкретных областях науки и техники» [341]. Укажем, например, что именно в этом вузе был создан уникальный учебник по культурологии, подготовленный под руководством профессора Н.Г. Багдасарьян и рекомендованный для технических вузов всей страны [см.: 280].
Ещё пример: будучи одним из флагманов развития фундаментальной науки и производства в СССР, легендарный «Физтех» – Московский физико-технический институт – также именовался «институтом». Обращает на себя внимание не только «несоответствие» названия «институт», но и фундаментально-инновационный уровень научных разработок этого вуза, одного из ведущих высших учебных заведений сегодня. Выдающиеся учёные мира, приезжая в Россию, посещают «Музей МФТИ», представляющий в новых формах славную и драматичную историю этого института [357]. Физтех был известен всей стране также формами студенческой культурной жизни: интеллектуальные турниры КВН, многотомные издания песенного фольклора с авторскими и народными сочинениями [см.: 269; 577]. Любопытно, что в исследовании, проведённом в 1997 г. социально-гуманитарной кафедрой института, студенты отмечали необходимость обзорных курсов по гуманитарным наукам: к примеру, курс французской или японской литературы, а также обобщающий курс мировой литературы [591]. Мотивация студентов сводилась к тому, что «естественнонаучная элита» должна быть фундаментально образована и в гуманитарной области.
Во все периоды своего существования данный институт нацеливал студентов на познание приёмов разума как во внешней среде, так и во внутреннем мире человека. Если «вначале было Слово», то оно должно быть познано и в естественнонаучном, и в гуманитарном вариантах» [там же].
Обсуждая проблему названий (не университет, а институт, вуз, высшая школа), можно бы сослаться также на примеры выдающихся специализированных художественных вузов (выше уже шла речь об университетском потенциале первой русской консерватории в Санкт-Петербурге с её инфраструктурными объектами и культом общегуманитарного образования) Выдающиеся учёные мира, приезжая в Россию, посещают «Музей МФТИ», представляющий в новых формах славную и драматичную историю института [357]. Приведём в качестве примера также Санкт-Петербургскую государственную художественно-промышленную академию имени А.Л. Штиглица – один из авторитетнейших российских вузов, основанный в 1876 г., ведущий подготовку специалистов в сфере изобразительного, декоративно-прикладного искусства и дизайна, но также отличавшийся широким и многосторонним гуманитарным образованием. Эти и другие специализированные вузы, готовившие кадры для театров, музеев, оркестров, всегда были привлекательной площадкой для вузовской интеллигенции и профессуры. Причём наименование «консерватория», «театральный институт» и др. не мешало специализированным вузам художественного профиля иметь высочайшую академическую репутацию, гордиться выдающимися специалистами и интеллектуалами универсального профиля.
Подобный формат можно наблюдать в целом ряде специализированных вузов, по заслугам переименованных в университеты в 1990-е гг. Однако современные аббревиатуры ФГБОУ ВО и НИУ не гарантируют наличие необходимых университетских характеристик. Подчеркнём: гуманитарная составляющая весьма дифференцировано представлена в реальных вузах, в том числе, инженерно-технических.
Безусловно, названные примеры касаются элитных специализированных институтов, где название «институт» или «высшая школа» предполагало фундаментальное профессиональное образование, прямую связь с практикой, а также присущий университетам гуманитарный кругозор. Сошлёмся ещё и на опыт ряда известных специализированных вузов Европы, отказавшихся от наименования «университет», однако, признаваемые в мире как высшие учебные заведения с универсальной общей и специальной подготовкой высокого университетского уровня. Так, один из лучших европейских медицинских университетов в Германии называется «Высшая медицинская школа в Ганновере». Вместе с тем именно здесь успешно работает уникальная кафедра истории, этики и философии медицины, на которой вышли в свет десятки исследований о связи медицины с социумом. Через гуманитарные семинары и курсовые проекты по профессиональной этике, истории и культурологии проходят все студенты того вуза [см.: 629].
Гомосфера технического университета: синергия креативных идей и вековых традиций инженерного вуза (на примере проектов Самарского государственного технического университета)
Как видно из приведённых выше примеров, университет сегодня является интеллектуальным флагманом, актуализирующим новые тенденции, задающим новые импульсы к движению и тренды развития города, региона и даже страны. В этом плане университет обладает феноменальными возможностями, связанными не только с консолидацией студентов и преподавателей, сотрудников вуза, но и с гуманитаризацией городской среды.
Так, университетские фестивали - традиционно внутренние, корпоративные праздники - и сегодня не перестают влиять на город [см.: 387; 388]. Университетский фестиваль рассматривается нами в широком историко-культурном контексте, начиная от праздников старейших университетов и кончая масштабными Универсиадами и университетскими фестивалями в городах-миллионниках. Мы интерпретируем их именно как феномен культуры, с одной стороны, в целом влияющий на развитие города, а, с другой стороны - связанную с формированием «человеческого капитала» и гуманизацией городской среды. При этом внутренние функции университетских фестивалей трактуются как консолидация преподавателей и студентов, а внешние – как формирование духа города и горожан.
Не менее важная и творческая форма гуманитарного пространства современного университета – музей, который выступает рупором корпоративной культуры вуза. Сегодня созданием и/или обновлением корпоративных музеев разных типов озабочены не только крупные промышленные предприятия и заводы, но и образовательные учреждения – школы, колледжи и университеты. Первыми университетскими музеями были, конечно же, музеи Московского государственного университета: зоологический, которому уже более 225 лет, музей антропологии, музей землеведения и др. Региональным же рекордсменом по числу музеев сегодня является Томский государственный университет, под крышей которого в составе экскурсионно-музейного комплекса работают сразу 9 музеев: музей истории ТГУ, зоологический музей, гербарий им. П.Н. Крылова, палеонтологический музей им. В.А. Хахлова, минералогический музей им. И.К. Баженова, музей археологии и этнографии Сибири имени В.М. Флоринского, музей истории физики, музей (отдел) редких книг научной библиотеки, Сибирский ботанический сад. Многие из них были открыты в 1880-х гг. – практически спустя несколько лет после открытия самого университета в 1878 г. Практически ровесником самого вуза является и музей Самарского технического университета. Эти факты указывают на то, что университетские музеи никогда не возникали спонтанно, представляя сборную коллекцию старой ненужности. Организация музейного пространства при университете как корпорации знаний было делом государственной важности, музей указывал на престиж учебного заведения и его целевые ориентиры. В этом плане университетский корпоративный музей представляет собой пространство для коммуникации широкого круга участников, место для распространения информации социокультурного значения и генерации идей. Иными словами, музей – это уникальный коммуникационный узел, позволяющий расширять границы межкультурного общения и взаимодействия.
Признанным инструментом формирования единого культурного, гуманитарного пространства вуза является издательская деятельность. В процессе модернизации современная высшая школа стала самостоятельной в проведении медийной и издательской политики, грамотная реализация которой помогает университету решать важнейшие социокультурные задачи, поскольку это гуманитарное направление является признанным инструментом формирования единого культурного пространства в локальном и масштабном понимании.
Итак, проанализируем университетские фестивали как феномен гуманитаризации городской среды и консолидации преподавателей и студентов. Но прежде чем перейдём к рассмотрению самарского опыта, обратим внимание на емкий календарь университетских праздников, которые появлялись и становились традицией в каждом университете Европы. Окидывая взглядом географию первых европейских университетов, можно увидеть неизменно университетские фестивали музыки и театра; программные торжества, посвященные вековому юбилею университета, юмористические празднества по поводу защиты диссертации; обязательные чтения стихов и хоры на торжествах по поводу выборов ректора или канцлера университета и т.д., и т.п. Университеты рождались в наиболее развитых и обладающих транспортно-логистическими преимуществами городах и, несомненно, продвигали свои города. Этому способствовал не только учебный процесс, но и особый феномен культуры: формирование личности студента на университетских праздниках и фестивалях. Здесь складывалось особое, гуманитарное пространство и новый тип личности специалиста и горожанина. Именно в университетской среде и, в том числе, на университетских фестивалях, рождались новые общественные идеи.
Напомним, что начиная с XI–XIV столетий и до наших дней университеты были и остаются «градообразующим универсумом». Развитие города и региона, их престиж и имидж, кадры и деловые контакты центрируются на базе университетов. Ни один город мира, ни одна цивилизация не может расти и развиваться без идей, ценностей и кадров, которые их воспроизводят. Одна из универсальных форм воспитания студентов – будущих специалистов и представителей городской культуры – смелые, дерзкие и увлекательные университетские фестивали творчества и искусств.
Во Флоренции, признанной лаборатории эпохи Возрождения, городе Данте, Петрарки, Микеланджело, Боттичелли, Рафаэля, полагали, что знание языков, философии и украшение города произведениями культуры делают город городом, а жителей – горожанами. Титаны Возрождения называли себя «гуманистами», что в понимании той эпохи обозначало: знатоками гуманитаристики и авторами грандиозных художественных празднеств.
Напомним, что возрожденческая Флоренция была не только городом гуманитариев, но одним из богатейших банкирских центров Европы. Во Флоренции впервые создавалась банковская система, обеспечивавшая новую, народжающуюся капиталистическую и индустриальную цивилизацию. В этом же городе, как и в других университетских городах работали выдающиеся учёные-натурфилософы: Леонардо да Винчи, Галилео Галилей, Джордано Бруно, Томас Моор, Томмазо Компанелла. Универсальные фестивали науки «Пико делла Мирандола», «Марсилио Фичино» поражали современников и становились университитетом для флорентийских богачей, банкиров и великих художников.
Сопоставим эти великие примеры «градообразующей роли» фестивальных феноменов в старейших университетах мира с более близкими нам по эпохе реалиями. Вспомним, пожалуй, главный праздник всех российских студентов – день основания Московского университета, 12 (23) января 1755 г. За два с половиной века сложилась традиция празднования – в этот день не только молятся Святой Великомученице Татьяне, но и пьют медовуху, участвуют в уличных гуляниях. Праздник посвящения в студенты является обязательным сегодня в каждом российском вузе. Еще один феномен университетской среды – это «студенческие вёсны» - традиция и фестиваль, появившийся в российских вузах еще в советское время и сформировавший ряд выдающихся драматургов, режиссеров, музыкантов, среди которых, к примеру, Г.И. Горин, М.А. Захаров и М.Г. Розовский. Очевидно, что гуманитарное и фестивальное пространство университета формировало дух студенчества, а также дух города.
Уместно было бы вспомнить в этой связи о креативных создателях особого вузовского, фестивального пространства в крупнейшем региональном вузе – Самарском государственного техническом университете (ранее Куйбышевский индустриальный институт, Куйбышевский политехнический институт). Интересно, что в 1950-х гг. здесь действовало шесть различных кружков художественной самодеятельности (драматический, хоровой, хореографический кружки, струнный, эстрадный и духовой оркестры), радиокомитет, киностудия «КИИфильм». Сюжеты, снятые в институте под руководством главного инженера Куйбышевской студии кинохроники М.Н. Ельнера, периодически показывали в эфире Куйбышевского телевидения.
Широкую известность в городе получил и студенческий театр эстрадных миниатюр (СТЭМ) Куйбышевского индустриального института под руководством заслуженного артиста РСФСР Ю. Соколика. Ответственным за репертуар СТЭМа был назначен выпускник КИИ, инженер-нефтяник А.Б. Разлацкий – один из зачинателей движения КВН в Куйбышеве, а также Грушинского фестиваля, членом жюри которого он был неоднократно. Правда, после постановки большого сатирического обозрения «12 месяцев» на университетской сцене он был осужден на 5 лет за антисоветскую деятельность и пропаганду, деятельность политеховского СТЭМа также пришлось прекратить.