Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Жанр автобиографии: черты и противоречия 13
Глава 2. Автобиография в культурно-историческом контексте 28
Глава 3. Биография и автобиография: сравнительный анализ 63
Глава 4. Философские автобиографии: теоретическое и экзистенциальное 100
Заключение 121
Список литературы 125
- Автобиография в культурно-историческом контексте
- Биография и автобиография: сравнительный анализ
- Философские автобиографии: теоретическое и экзистенциальное
Введение к работе
Актуальность темы исследования.
Современная культурная ситуация характеризуется глубочайшим кризисом идей гуманизма, этого предельного основания всех иных этажей человеческого существования. В наши дни оказались затронутыми разрушением не какие-то отдельные традиции (европейская, например) или элементы общественного целого, но сам язык гуманистической традиции, выражающий опыт сознания и самосознания в мире, а ведь именно он в классических культурных образованиях обеспечивал онтологическую непрерывность «Я».
Интеллектуальная история западной культуры, начиная с конца XIX столетия - это непрерывная рефлексия над собственными основаниями; это критическое неприятие прежних гуманистических идеалов и метафизических конструкций, очень часто оборачивающееся парадоксальной неспособностью активизировать внутреннюю связь с культурно-историческим пространством. На смену героике и целостности классического европейского субъекта, фундированного в реальности чистой ментальной стихии, пришло повседневное существование простого индивида, сумерки бессознательного, разорванность маргинального внутреннего мира.
Все это нашло свое непосредственное выражение в изменении предметного поля философии. Если классическая философия была сосредоточена на самой линии преемственности культурных образцов, то новейший интеллектуализм «с головой» ушел в эмпирическую данность культуры и человека. Современный специфический интерес к культуре есть в первую очередь интерес к антропологической ее составляющей с особым упором на тему утраченной субъектом самоидентичности. Каково человеческое Я? Как переживает человек этапы своей жизни и ее ключевые повороты? Каким образом он оказывается способен выразить свои внешние проблемы и события своей души? Ответы на эти вопросы философия XX и начала XXI века ищет прежде всего в текстах, причем не только в отстраненных и строгих теоретических произведениях, но и в личных историях, письмах, дневниках. Именно там можно получить ответы на вопросы о личности и ее самоощущении в культуре.
В этом контексте представляется весьма своевременным и, безусловно, необходимым (как теоретически, так и практически) исследование такого совершенно уникального и в то же время известного и популярного литературного жанра как автобиография. Представляется, что этот специфический культурный феномен способен пролить свет на трансформирующееся бытие человека в культуре. Автобиография, всегда подразумевающая наличие особого текстового пространства и времени, своеобразные выразительные средства, позволяет избежать приписывания людям тотального «кризиса идентичности», она дает возможность исследователю увидеть то, как человеческое самосознание решительно свидетельствует само о себе - без внешних посредников и интерпретаторов.
Актуальность выбранной темы исследования обусловлена не только социокультурными проблемами эпохи, но и определенными эпистемологическими причинами. Дело в том, что феномен автобиографии является в первую очередь предметом специального изучения в лингвистике и литературоведении. Однако вскрытие глубинных антропокультурных смыслосимволов возможно только на пересечении самых разных гуманитарных дисциплин. Сам этот факт интересен в условиях методологического плюрализма современной науки и философии. Сегодня уже нельзя при анализе культурных явлений ограничиться только внутренними установками какой-то одной дисциплины. В этом отношении специфически культурологическое исследование автобиографии актуально как переход на некий метауровень по отношению к конкретным гуманитарным дисциплинам.
Конечно, обращение автора диссертационного исследования к такому весьма своеобразному предмету как автобиография во многом зиждется на личном интересе к этому жанру, а анализ соответствующей литературы показывает, что есть еще масса «белых пятен» в понимании того, каковы роль и смысл его бытия в культуре.
Объектом диссертационного исследования является литературный жанр автобиографии.
Предметом исследования выступает культурно-исторический аспект рассмотрения автобиографического текста
Степень разработанности темы исследования.
Анализ современной гуманитарной литературы показывает, что автобиография еще не становилась предметом специального монографического или диссертационного исследования, осуществленного в рамках философско-культурологического подхода. Вместе с тем вопрос об автобиографии рассматривался в рамках теории и истории литературы, лингвистики, социологии, психологии, и наработки, существующие в этих областях знания, должны быть учтены.
Большую роль для выработки методологической философско-культурологической позиции автора сыграли работы таких исследователей как С.С.Аверинцев, Р.Бернс, Г.Вдовин, Ю.В.Видинеев, ЭЛ.Голосовкер, М.К.Мамардашвили, А.В.Михайлов, А.В.Панченко, П.Рикер, М.Фуко,, П.Хант.
Начало исследованию автобиографии как культурного феномена на уровне именно философской тематизации было положено в трудах таких ученых как Лотман Ю.М., Бахтин М.М., Баткин Л.М., Знанецкий Ф.
Идеи этих авторов определили понятийный аппарат исследования и повлияли на построение структуры диссертации. Приведем здесь два разных взгляда на автобиографию, один из которых задает социологический , а другой - культурологический ракурс видения.
Польский социолог Флориан Знанецкий в качестве теории и методологии исследования автобиографии предлагает парадигмальное решение дифференциации «наук о природе и «наук о духе». Специфику автобиографии ученый раскрывает прежде всего на уровне понимания ее как определенного опыта познавательной деятельности, направленной на человека, на исключительно ментальную реальность со всеми вытекающими отсюда последствиями, связанными с отличием «наук о духе» от естествознания. Предметное поле автобиографии - «гуманистические явления, будучи интерпретированы с точки зрения изучающего культуру, обязательно представляют собой конкретно-личностные, «чейные факты»( в отличие от «ничейных», абстрактных). Они являются объектами переживаний, ощущений или деятельности, мыслительных или практических действий членов нашей собственной и других социальных групп. Эти конкретные личности точно также как и мы, видят, переживают и осмысляют гуманистические явления в той мере, в которой эти последние «даны» им. Мы воссоздаем эти объекты и деятельность по историческим источникам и памятникам такими, какими, по нашему представлению, они существовали в сознании тех или иных личностей в прошлые эпохи»1. Ставя задачу социологического исследования автобиографии Знанецкий следующим образом дифференцирует свою задачу: «В отличие от психолога, социолог рассматривает автобиографа в его социальном окружении, в нерасторжимом единстве с ним. В отличие от историка, социолог изучает общественную среду, в которой живет автобиограф, в тесной связи с его личностью, его социальная среда и он сам образуют единое целое. ...Но, с другой стороны, социологу безразлично, рефлексирует ли индивид по поводу своих действий и как именно он рефлексирует. Социолог заинтересован только в том, проявляются ли эти действия. .. .Во-вторых, социолога не интересует эта среда сама по себе, .. .Напротив, его задача - увидеть эту среду так как видел ее автор своей биографии...
Для социолога, принявшего эту позицию, автобиография становится несравненно более ценным научным документом, чем для историка или психолога»2.
Иную модель рассмотрения автобиографии как специфического культурного текста предложил Баткин Л.М. Именно данный автор выводит культурно-историческое определение жанра и указывает ту логико-смысловую
грань культуры, в которой автобиография как определенный текст выполняет существенные конститутивные функции. По мнению ученого, любой жанр и автобиография в особенности есть «культурная форма», которая представляет собой «явленный способ мироотношения (или «стиль», или «логика», или поэтика», как бы эту явленность не называть)». Этот культурный формализм выражает собой некую «универсальную» сверхзадачу автобиографии -самовыделение индивида в историческом пространстве-времени. Эту задачу Баткин называет «субстанциональным оправданием автобиографизма как такового»1.
Разумеется, наше исследование тяготеет к позиции Л.М.Баткина, хотя совсем избежать вкраплений социологического взгляда оказывается практически невозможно.
Как мы уже отмечали, специального монографического исследования автобиографического жанра как специфического культурного феномена нет, однако есть целый пласт работ литературоведческого плана, достижения которых нельзя не учитывать при разработке заявленной темы. Наиболее значимыми для диссертации стали работы таких авторов как Атарова К.Н., Александров Н.Д., Апенко Е.М., Берестнев Г.И., Бермант О.В., Билинскис М.Я., Бугрина Н.А., Габридов И.Х. Гинзбург Л.Я., Гловинская М.Я., Жуков Д.А., К;азаркин А.П., Калакуцкая Е.Л., Кардин В.Л., Коваленко А.Г., Круглик Л.Я., Лесскис Г.А., Машинский СТ., Мережинская А.Ю., Монин М.П., Плюханова М.Г., Померанцева Г.Е., Ранчин A.M., Сарот Н., Сент-Бев Ш., Тартаковский А.Г., Ультрих Л., Урбан А., Чернец Л.В., Хмельницкая Т.Ю., Эйхенбаум Б.М. и ряд других авторов. В них ставятся и решаются проблемы жанрового своеобразия автобиографии как особого повествования от первого лица; исследуются грамматические, стилистические и структурные особенности автобиографии как особого образования в системе письменной ментальносте.
В психологическом аспекте тема автобиографии на большом массиве материалов рассматривается В.В.Нурковой в книге «Свершенное продолжается: психология автобиографической памяти личности».
Таким образом, по разным аспектам диссертационной работы имеется немалое количество работ, в которых рассматриваются те или иные стороны жанра автобиографии, предлагаются обобщения историко литературоведческого характера, наконец, выдвигаются определенные стратагемы специфического логико-исторического анализа автобиографии. Однако, несмотря на бесспорную значимость этих исследований, в них, как правило, не ставилась цель специального фплософско-кулыпурологического анализа феномена автобиографии. Хотя бы отчасти восполнить этот аналитический пробел призвана наша работа.
Цель и задачи исследования.
Основная цель диссертационного исследования может быть определена как философско-культурологический анализ жанра автобиографии. Для достижения поставленной цели в диссертации рассматриваются историко-литературные, социальные, теоретические и экзистенциальные аспекты автобиографического творчества.
В соответствии с поставленной целью в настоящей работе решаются следующие исследовательские задачи:
- описать черты и раскрыть внутренние противоречия автобиографии как культурно-личностной саморефлексии индивида;
- установить связь экзистенциально-психологических самоописаний в автобиографии с изменениями культурных контекстов эпохи;
- провести сравнительный анализ биографии и автобиографии как близких, но различных культурных феноменов;
- проанализировать специфику философской автобиографии.
Теоретическая и методологическая основа исследования.
Теоретическую основу диссертационного исследования составляет активно развиваемый в настоящее время социокультурный подход к анализу явлений духовной культуры. При этом автор сознательно придерживается
позиции, выработанной в рамках диалогической традиции и обязывающей объяснять сущность культурных феноменов как неотделимых от самосознательной деятельности человека. Этим же обусловлено и понимание специфики культурологического анализа автобиографии, который хоть и делает акцент на антропологической составляющей исторического процесса, но при этом видит самого человека вписанным в культурно-смысловое поле его времени1.
Источниковедческую основу диссертации составили автобиографические произведения отечественных и западных мыслителей, писателей, философов. Следует подчеркнуть, что исследование выполнено прежде всего на российском автобиографическом материале. Именно поэтому мы не включили в оборот целый ряд знаменитых философских и литературных автобиографий западных авторов XX века: К.-Г.Юнга, А.Швейцера, С.Моэма и др. Будучи знаком с этими произведениями, автор диссертации не счел возможным еще более расширять круг анализируемых текстов. Кроме того, говоря об автобиографии как о последовательном, обращенном к прошлому описании истории собственной жизни, мы исключили из рассмотрения такие близкие к автобиографии литературные формы как интимные дневники, воспоминания, письма. Дело в том, что в этих жанрах речь нередко идет либо о других людях, либо описание строится день за днем и не является ретроспективным выстраиванием связной автобиографии.
Определенная сложность темы исследования, проблемный характер ее предметного определения (связь с другими гуманитарными дисциплинами),
цель исследования, его конкретные задачи определили методологическую позицию автора. В ее центре диалектический принцип единства исторического и логического, рассмотрения духовных явлений культуры в их конкретной взаимозависимости и социокультурной обусловленности при безусловном соблюдении иных методологических приемов изучения явлений социально-исторической действительности, выработанных в традиции социального познания. В ходе проведения исследования автор опирался также на метод сравнительного анализа, приемы текстологической работы по отношению к конкретным автобиографическим произведениям.
Научная новизна исследования может быть выражена в следующих положениях:
- описаны черты и раскрыть внутренние противоречия автобиографии как культурно-личностной саморефлексии индивида;
- установлена связь экзистенциально-психологических самоописаний в автобиографии с изменениями культурных контекстов эпохи;
- проведен сравнительный анализ биографии и автобиографии как близких, но различных культурных феноменов;
- проанализирована специфику философской автобиографии.
Все это позволяет говорить о том, что цель, заданная себе автором, достигнута: осуществлен анализ феномена автобиографии с философско-культурологических позиций.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Литературоведческий, социологический и психологический анализ автобиографии должны быть дополнены философско-культурологическим ее осмыслением, позволяющим установить связь между экзистенциальной рефлексией индивида, выражаемой в автобиографическом тексте, и конкретными культурно-смысловыми контекстами.
2. Как культурный феномен автобиография имеет ряд противоречий:
- Противоречие между стремлением автора создать свой собственный образ и апелляцией к позиции Другого (читателя), который должен этот образ выстроить и завершить;
- Противоречие между исторической документальностью и субъективной версией событий, определяемой «Я-концепцией» пишущего. Это противоречие часто разрешается в пользу субъективной версии в силу того, что автор практически всегда видит в себе «положительного героя»;
- Противоречие между стремлением автора собственной биографии выработать самоидентичность (целостность Я) и цепью сменяющихся самооценок, которые неизбежны в тексте, повествующем об «истории жизни»;
- Противоречие между Я-субъектом, выступающим как автор-повествователь, и Я-объектом, выступающим в качестве предмета описания: хараткеристик, оценок, мнений.
3. История российских автобиографических текстов демонстрирует нам тесную связь развития экзистенциальной рефлексии с изменениями культурно-исторических условий:
- первые автобиографии конца 17 века являются описаниями духовного пути автора, создают образ цельной личности, стремящейся к религиозному идеалу;
- автобиографии 18 века начинают отражать противоречивость личности, наличие у нее эмоций и противоречий, хотя внешнее описание себя отсутствует;
- на рубеже 18-19 веков автобиографии наполняются автопортретными описаниями и конкретными деталями;
- в 19 веке автобиографическое описание становится не только автопортретом, но и автоинтерпретацией, здесь присутствует активная соотнесенность с мнением Других, в полный рост встает проблема самосознательности Я и его целостности;
- автобиографическая проза XX века характеризуется тенденцией к максимальной самообнаженности, в ней практически не остается запретных тем, для современных автобиографических текстов характерна неоднородность Я (видение себя же со стороны) и стремление к обретению единства личности.
4. Биография и автобиография едины и различны: они презентируют читателю противоположные способы осмысления личности в культуре. Биография стремится организовать опыт своего героя как культурно-значимое деяние, как завершенную целостность, но при этом описание остается внешним по отношению к «опыту Я». Автобиография, напротив, открыта для показа внутренних противоречий личности, ее изменений. Ее особенность в том, что она написана человеком, продолжающим жить, имеющим открытые временные горизонты. Это описание саморефлексивного опыта Я.
5. Автобиография, как обычная, так и философская, практически всегда выступает специфическим выражением этоса культуры, являет нравственное лицо эпохи, формулирует в интимно-личностной форме ведущие культурные ценности и установки.
6. Специфика философской автобиографии в отличии от автобиографии как обычного описания жизненного пути состоит в единстве экзистенциального и теоретического. Философская автобиография есть описание интеллектуального и духовного пути автора, где ведущими оказываются не внешние, а внутренние события: концептуальные находки и прозрения автора.
Теоретическая и практическая значимость исследования.
Результаты диссертационного исследования могут быть использованы в научных исследованиях проблем теории и истории культуры, семантике и семиотике, лингвокультурологии и лингвофилософии, а также в разработке и чтении лекционных курсов, планов семинарских занятий, методических пособий междисциплинарного (общегуманитарного) и специального назначения.
Структура исследования.
Структура диссертационного исследования отвечает сформулированной цели и решению поставленных задач. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения и списка использованной литературы, включающего 300 наименований. Общий объем диссертации составляет 142 страницы.
Автобиография в культурно-историческом контексте
Открытие «личности» и «индивидуальности» - достаточно позднее явление в истории культуры. «В классическом мышлении, - отметил М. Фуко, — тот, для кого существует представление, тот, кто в нем себя представляет, признавая себя образом или отражением, тот, кто воссоединяет все пересекающиеся нити «представления в картине», - именно он всегда оказывается отсутствующим. Вплоть до конца XVIII века человек не существовал. Не существовал, как не существовала ни сила жизни, ни плодотворность труда, ни историческая толща языка, Человек — недавнее создание, которое творец всякого знания изготовил своими собственными руками не более двухсот лет назад; правда, он так быстро состарился, что легко вообразить, будто многие тысячелетия он лишь ожидал во мраке озарения, когда, наконец, он был бы познан»1.
Рассмотрим некоторые фундаментальные особенности
автобиографического жанра на примере его исторического развития в рамках русской литературы. При этом нашей основной целью будет выявление специфических культурных смыслов, синтетически выражающих тематизацию «я» в культуре.
Восемнадцатое столетие в России стало временем окончательного утверждения автобиографического жанра именно как жанра, когда последний стал в том числе выражать и специфическое смысловое содержание культуры. Это время последовательного расширения сфер изображения деятельности и частного бытия повествователя и обращение к его внутренней жизни, «жизни сердца». «Нагоняющая Россия XVIII столетия вынуждена была почти одновременно разрешать, по крайней мере, три антропологические проблемы: антропофизическую («персональную»), актуальную для всякого Возрождения поисками лада меж цельным еще субъектом и универсумом; психофизическую, мучившую совсем еще недавно западноевропейскую мысль XVII века вопросами об отношениях «Я» и мира, Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. М., 1977. с. 41. зо наконец, психофизиологическую, задававшую Европе XVIII в. загадки отношений «Я» и тела, чреватую будущей психологической проблемой» .
В автобиографической прозе XVIII в. постепенно «Я» выделяется из «мы», становится «осуществляющим самое себя», но (в первой половине XVIII века) еще «не ощущающим самое себя»3.
Так, первые русские автобиографические произведения XVIII века: записки кн. Б.И. Куракина и графа Г.П. Чернышева - строятся как перечень основных событий жизни их авторов, при этом материал группируется по летам, внутренняя же жизнь повествователя еще не служит предметом описания, например: «1694 — 20 июль 1695 июля по 20 число. Того года в зиме, январе, царя Иоанна Алексеевича не стало. Той же зимы родилась дочь княжна Татьяна Борисовна, января первое число, а тезоименитство января 12 число. В марте пошли на Воронеж ...И я в тот поход, другой Азовский, я был в поручиках у первой роты, в команде полковника Чамберса»4.
В русских автобиографических сочинениях XVIII в. повествователь предстает, как правило, еще нерефлексирующей «персоной», а его «я» интерпретируется прежде всего как идеальная деятельность или стремление к ней. Автохарактеристики строятся или с учетом доминанты «каков сызмалу был», или по принципу «высокий пример» - «подражание ему». «Особенность индивида состояла, строго говоря, не в его Я как таковом, но в общезначимом пороке или добродетели»1 - пишет Л.М.Баткин. К точке зрения Баткина мы еще вернемся. Этому автору принадлежит очень авторитетное исследование культурных смыслов автобиографичности. А пока отметим, что такой подход сохраняется и в ряде автобиографических произведении, законченных уже в начале XIX века, но верных традициям века XVIII. Так в «Записках» Леонтия Травина, завершившего свое жизнеописание в 1806-1808 гг., отсутствует психологический самоанализ или история становления «я», а номинации пороков и добродетелейпоявляются только при описании деятельности автора и его борьбы с «врагами». Всё индивидуальное отбрасывается автором как случайное и бренное в человеке, внутренняя же жизнь лица отражается в тексте только при обращении к абсолютному, вечному: «...Занимаясь чтением, избегал праздности, клонящей к нерадивому житию; ...читая жития святых, отчасти приходил во умиление и страх Божий, чаянием воздаяния праведным, а грешным вечного и нестерпимого мучения; ...из чтения поучений и преданий премудрых и святых вселенских учителей, вкоренялось во уме моем понятие и смысл к делам, которые я обязан был исполнить по должности моей... кто внимает прилежно о своей душе и ищет ей вечного блаженства, тот ясно увидит кроющийся змиин яд, погубляющий оную...»2.
Связь развития автобиографии с ростом самосознания ярко отражает эволюция употребления лексических единиц семантических полей этики и особенно эмоций в текстах этого жанра. Становление автобиографии как открытие своего я и процесс обогащения словаря лексикой, обозначающей чувства, эмоциональные состояния и внутренние психологические установки, протекают обычно параллельно.
Первые русские автобиографии, как уже отмечалось, появляются в конце XVII века в связи с переходом от жития к автоагиографии (Жития Елеазара Анзерского, Епифания, Аввастма) В них и ими «осуществлялась смена референции, воспитывалась универсальная для людей Нового времени способность воспринимать житие как биографию...». Святость стала свойством самосознания, результата выбора на жизненном пути . Человек в автоагиографии был поднят над сферой профанного, в связи с этим ценными и значительными оказываются его эмоции. Однако в житиях Елеазара и Епифания, в которых есть и элементы жанра видения, используется ещё сравнительно небольшое число лексических единиц, служащих для обозначения собственно эмоций: радость, печаль, грусть, тоска, ужас, страх, гнев, среди них доминируют слова радость и тоска, противопоставленные друг другу. В Житии Аввакума число существительных -номинаций эмоций - несколько меньше, чем в Житии Епифания, но при этом значительно расширяется круг предикатов, обозначающих различные эмоциональные состояния, которые увидены автором в динамике. «Ни один из писателей средневековья не писал столько о своих переживаниях, как Аввакум, - заметил Д.С. Лихачев. - Он «тужит», «печалится», «плачет», «боится», «жалеет», «дивится» и т.д. В его речи постоянны замечания о переживаемых им настроениях: «мне горько», «грустно гораздо», «мне жаль»... И сам он, и те, о ком он пишет, то и дело вздыхают и плачут: «плачуть миленькие глядя на нас, а мы на них»... Подробно отмечает Аввакум все внешние проявления чувств: «ноги задрожали», «сердце озябло»2.
В то же время эмоции в автоагиографических текстах XVII века недостаточно дифференцированы, они изображаются преимущественно как нечто внешнее по отношению к душе человека, отсюда устойчивые сочетания, обозначающие их появление или исчезновение: «И от сердца моего отыде тоска, и радость на меня найде»; «И нападе на меня печаль; и нападе на меня ужас велик»1.
Устойчивый характер носят и обозначения повторяющихся эмоциональных состояний и проявлений основных эмоций.
Биография и автобиография: сравнительный анализ
Раскрытие культурной специфики автобиографического жанра невозможно без сопоставления его с жанром биографии, поскольку их конечные культурно-исторические перспективы сходятся фактически в одной точке - создании единого образа личности как самостоятельной смыслосимволической единицы. В первой главе мы достаточно подробно рассмотрели характерологические особенности автобиографии как жанра, как определенной культурной формы, выражающей собой не просто факт истории литературы, но, прежде всего, уникальный опыт самосознания отдельного человека. Теперь представляется необходимым рассмотреть некоторые жанровые особенности биографии с целью выявления неальтернативного характера автобиографии как такого культурного текста, который выступает формой связи всеобщего и единичного в конституировании субъективности, репрезентируя определенное историческое пространство-время.
В данном случае необходимо подходить к решению поставленной проблемы с точки зрения возможности «выражения», «проглядывания» самого человека сквозь тот или иной текст, через его типовые особенности. Обратимся к позиции Ю.М. Лотмана, который как раз таки попытался раскрыть культурно-смысловое содержание биографии.
Как отмечает ученый, в обществе всегда был повышенный интерес к биографии. Зачастую он диктовался стремлением узнать в отношении прежде всего известных людей (писателей, политиков, военных, артистов, крупных преступников и т.д.) не только конкретное содержание их деяний, произведений в независимости от их ценностного статуса, но и ту специфическую жизненную канву, которой человек приходит к тем или иным результатам своей деятельности. Нередко такое стремление фундировано именно в обыденном сознании. Внутреннее смысловое разграничение мира повседневности как правило «заинтересовано» в чужом опыте (вспомним слова Бисмарка о том, что умный учится на ошибках других людей). Однако статусом самодостаточного культурного образования обладает только текст биографии, который в достаточно объективированной форме пытается представить жизнь другого человека. Однако здесь есть большая трудность, уловить которую порой почти невозможно.
Ю.М. Лотман пишет: «Говоря об особенностях биографического жанра, хотелось бы подчеркнуть следующее: серия, основанная Горьким, не случайно называется «Жизнь замечательных людей», а не «Жизнь великих людей». Вторая формула заключала бы в себе противопоставление человека великого простому, между тем, как отмечал еще Л. Толстой, примечательным, достойным внимания и памяти потомков может быть и самый обычный, ничего не написавший и не изобретший человек. И не случайно в «Войне и мире» Толстой убеждал читателя, что так называемые великие люди скучны, стандартны и не примечательны, а жизнь неизвестных людей полна замечательного.
Однако биография неизвестного человека - тема для романиста: она почти недоступна для историка-биографа, поскольку неизвестность подразумевает отсутствие источников - препятствие, перед которым исследователь в бессилии отступает»1. Таким образом, если биографический текст понимать как строгую реконструкцию жизненного пути пусть даже «простого» человека, опирающуюся на фактический материал, свидетельства современников и близких, то среди множества написанных биографий только часть и то, небольшая, может претендовать на то, чтобы быть полным объективным воспроизведением уникального единичного опыта человеческого «Я». Более того, вряд ли вообще «научно» собранные «данные» о жизни кого-то, даже если они день за днем воссоздают жизненный путь от рождения до смерти могут представить это уникальное образование «Я».
Следует также согласиться с мнением Юрия Михайловича Лотмана и в Лотман Ю. Биография - живое лицо // Новое время. 1985. №2 с. 228. 66 том отношении, что если речь идет о биографии творческой личности (писатель, ученый и т.д.), то анализ, воссоздание его произведений никогда нельзя будет поставить на место самой субъективности, хотя они могут входить в круг ее смыслового отождествления и различия. То есть нельзя подменять биографию монографией о творчестве.
С этим и связано фундаментальное различие биографии и автобиографии: цель и ценность для общества, культуры биографии определяется степенью ее подлинности, документальности, выверенное максимально возможного числа утверждений, но как раз именно это обстоятельство уводит биографический жанр в иную смысловую плоскость, нежели автобиография. Последняя не стремится к документальности, поскольку никакая «объективность», «фактичность» не способны передать сам феномен «Я». Можно сказать, что опыт самосознания, осуществляющийся и онтологически закрепляющийся в тексте есть своего рода стихийный поток. Здесь как раз-таки нет направляющей руки автора биографии, выписывающей в соответствии с некой «логикой» фактов вехи жизненного пути.
С другой стороны, любопытствующее повседневное сознание привлекают прежде всего не сухие «протоколы», отчитывающиеся перед абстрактным читателем о «проделках» выбранного человека, а интригующие полудетективные истории, содержащие в себе пикантные подробности, курьезы и т.п. Однако зародится интрига может только на ниве определенного вымысла или, как минимум, с привнесением элемента толкования. В этом случае, и это тоже коренное отличие биографии от автобиографии, факты сочленяются между собой всегда в прошлом времени, под воздействием пера автора, а, говоря точнее, в «режиме» той логики и той семиотичности, которой живет культура не героя биографии, а ее автора. Поэтому, по нашему глубокому убеждению, текст биографии вряд ли может быть текстом однозначного «этоса» культуры. Здесь происходит наложение двух временных (да и пространственных) плоскостей. Если с помощью автобиографии можно прочитать код культуры (допустим, через «Мемуары» Сен-Симона увидеть особую систему смыслов и значений рокайльной культуры Франции эпохи регентства и Людовика XV), можно вступить в реальный диалог с Другим (культурным смыслом), то герой биографии всегда закрыт, открытым же является автор биографии. Что именно он хотел донести до читателя, воссоздавая жизненный путь того или иного человека. Вот как об этом пишет Елена Мещеркина: «Центральная социальная функция биографии заключается в производстве или концептуализации непрерывности жизненного пути. Приобретая тот или иной жизненный опыт, действующий субъект расширяет свое предшествующее и повышает свою готовность впоследствии ориентироваться в сложных или неожиданных ситуациях. Наслоение жизненных практик в биографии объективирует индивидуальные жизненные образцы (удачных-неудачных карьер, успешных-неуспешных браков, миграции, стратегии выживания и т.д.), «отдавая» их в пространство наследуемого социального опыта и изменяющегося социального времени. Этот процесс превращения субъективного в интрасубъективное и далее в объективированное, процесс выкристаллизовывания социальности.
В понятии опыта заложен двойной временной горизонт прошлого и будущего. Опыт создает такие типизации, которые одновременно закрепляют и «разбавляют» для применения в будущем прошлые фиксации событий. В двойном горизонте прошлого и будущего прошлое изменчиво, оно подвергается реинтерпретации в той мере, в какой этого требует актуальная Я-концепция»1.
Философские автобиографии: теоретическое и экзистенциальное
Рассмотрев в первых главах культурологическое содержание жанровой определенности и исторического развития автобиографии мы пришли к ряду ключевых моментов, раскрывающих суть бытия авторефлексивного текста в культуре. Теперь нашей непосредственной задачей является характеристика именно философской автобиографии. Обратимся к ней.
Если культурные смысла обычной «нефилософской» биографии выражаются в тексте, обращенном к жизненным ситуациям, повседневным мыслям и чувствам автора-героя, то философская автобиография, является особым опытом авторефлексии. Она находится в плоскости философского, специфически теоретического размышления. Возникает интересная картина: с одной стороны, речь идет о самонаблюдении, о синтезе индивидуального содержания под формой «я», но, с другой, сферой отождествления выступает теоретическое как таковое (ибо в чем, как не в этом, главная определенность философской стратегии самообращения?). Таким образом, философская автобиография как особый феномен культуры есть сфера соприкосновения и интенсивного взаимодействия двух измерений самого текста и тематизации субъективности в культуре - это теоретическое и экзистенциальное.
История западной культуры и ее интеллектуальной составляющей, максимально выраженной именно на уровне философского самосознания (начиная с Гегеля с этой мыслью были согласны все крупные философы новейшего времени) содержит в себе массу примеров обращения к истории своего «я» в рамках соответствующей логической традиции (в смысле особенностей структурообразования текста и развертывания смыслов). Не является исключением в этом отношении и отечественная философия XIX-XX веков.
Говоря так, следует, по нашему мнению, проводить различие между автобиографическим «текстом вообще», автором которого может быть фигура, вошедшая в историю философии, и автобиографическим текстом, написанным именно философским «пером», т.е. с целью специфически философской реконструкции формообразований собственной
субъективности. Это очень важно, поскольку если, например, речь идет об «Исповеди» Аврелия Августина (уже рассматривавшейся ранее),то ее нельзя сводить исключительно к философской истории автора. Августинова автобиография - это своего рода матрица, текст-ключ жанра. Она положила начало и дала образец традиции авторефлексивного текста в европейской культуре. Примером же специальной философской автобиографии может быть «Самопознание» Н.А. Бердяева, другие философские автобиографии, созданные именно в современной западной и русской традиции.
Для того, чтобы выявить характерологические особенности философской автобиографии, мы обратимся к бердяевскому произведению, поскольку оно, на наш взгляд, очень хорошо демонстрирует проблемность соотношения двух основных граней этого жанрового образования -теоретической и экзистенциальной.
Достаточно четко Николай Бердяев формулирует основную цель и задачи специфически философского автобиографизма. Уже в «Предисловии» «Самопознания» философ с самого начала дистанцирует свою автобиографию от произведений того же Августина, Руссо, Герцена и др. авторов выдающихся примеров автобиографий вообще. Философская же автобиография, отмечает Бердяев, качественно иная: «Моя книга не принадлежит вполне ни к одному из этих типов. Я никогда не писал дневника. Я не собираюсь публично каяться. Я не хочу писать о событиях жизни моей эпохи, не такова моя главная цель. Это не будет и автобиографией в обычном смысле слова, рассказывающей о моей жизни в хронологическом порядке. Если это и будет автобиографией, то автобиографией философской, историей духа и самосознания»1 (выделено нами). Данная формулировка вполне может служить предметной и познавательной экспликацией специфики философской автобиографии.
Заметим, что русский мыслитель вводит один новый, но чрезвычайно существенный момент в характеристику жанра - это не просто и не столько сам опыт самосознания, сколько история самосознания, история его трансформации от абстрактной определенности простого центрирования до сложноорганизованного многообразия конкретной субъективности.
Укажем вслед за ним, что отличие философской автобиографии состоит прежде всего в том, что основа повествования это не просто и не столько хронографирование, память. Как отмечает философ, отличие любой автобиографии вообще - это сочленение фактов жизни и определенного вымысла. На примере «Поэзии и правды моей жизни» Гете философ показывает, что автобиография в принципе есть всегда творческий акт, лежащий между фактами жизни и книгой о них. Отличие же философской автобиографии в том, что суть творческого акта здесь это не вымысел, а философское познание: «В книге, написанной мной о себе, не будет выдумки, но будет философское познание и осмысливание меня самого и моей жизни. Это философское познание и осмысливание не есть память о бывшем, это есть творческий акт, совершаемый в мгновении настоящего. Ценность этого акта определяется тем, насколько он возвышается над временем, приобщается ко времени экзистенциальному, то есть к вечности»1. Тем самым Бердяев вводит фундаментальную дифференциацию сущности философского познания как основы философской автобиографии, а именно, заложенный в его недра творческий акт есть приобщение осмысливаемых, осознаваемых фактов к некоторой неэмпирической данности «я», к его метафизике. Эту данность философ обозначает как «экзистенциальное время» или «вечность». Таким образом, философский автобиографизм специфицируется прежде всего именно «за счет» выхода на уровень человеческой экзистенции или, другими словами, проблем человеческого существования вообще. Касаясь в целом проблематики так называемой экзистенциальной философии, Бердяев отмечает, что ее основная задача 1 Бердяев Н.А. Указ. соч. с познание человека как существующего - противоречива, поскольку речь идет о Другом. Это основное противоречие способна разрешить как раз таки философская автобиография, являющаяся опытом метафизического самопознания. Как пишет Бердяев, «Наиболее экзистенциально собственное существование. В познании о себе самом человек приобщается к тайнам, неведомым в отношении к другим. Я пережил мир, весь мировой и исторический процесс, все события моего времени как часть моего микрокосма, как мой духовный путь. На мистической глубине все происшедшее с миром произошло со мной. И настоящее осмысливание заключается в том, чтобы понять все происшедшее с миром как происшедшее со мной»1. Из этого следует, что философская автобиография в принципе разрешает основную проблему автобиографии в целом. Т.е. экзистенциальный самоанализ, осуществляемый в философской автобиографии, одновременно является глубинным познанием мира -трансцендентного, природы, других людей.
Другими словами, в философской автобиографии теоретическое и экзистенциальное принципиально взаимозависимы. Если оторвать одно от другого, то распадется и само значение автобиографии как философского творчества.
Тематизация собственного жизненного пути, осуществляемая Бердяевым в философском самопознании, реализуется как некий текст, организованный иначе, чем обычная автобиография. Важнейшее отличие -это коллизия пространства-времени экзистирующего «я». «Книга моя написана свободно, она не связана систематическим планом. В ней есть воспоминания, но не это самое главное. В ней память о событиях и людях чередуется с размышлением, и размышления занимают больше места. Главы книги я разместил не строго хронологически, как в обычных автобиографиях, а по темам и проблемам, мучившим меня всю жизнь. Но некоторое значение имеет и последовательность во времени. Наибольшую трудность я вижу в том, что возможно повторение одной и той же темы в разных главах. Единственное оправдание, что тема вновь будет возникать в другой связи и другой обстановке. Я решаюсь занять собой не только потому, что испытываю потребность себя выразить и отпечатлеть свое лицо, но и потому, что это может способствовать постановке и решению проблем человека и человеческой судьбы, а также пониманию нашей эпохи»1.
Сущность философского самопроникновения, как ее характеризует Бердяев, это не реконструкция «я», его пройденного пути, а это есть непосредственно «созидание» «я». Отмечая фундаментальное значение самопознания для культуры, Бердяев пишет, что само рождение философии в античной цивилизации было прежде всего рождением самосознания человека. Такого самосознания, которое осуществлялось средствами не внешних образов, понятий или иных приемов, а изначально было запрограммировано как движение в кругу самого же самосознающего «я». Однако в самой греческой культуре, по мнению мыслителя, не могла родиться подлинная автобиография. Античность была сориентирована на некий универсальный Космос, и даже человеческое тело, столь ярко и широко представленное в греческом искусстве, не было антропологической данностью в собственном смысле этого слова. Это было неопределенное тело, которое не принадлежало никому конкретно и в тоже время было культурной формой телесности каждого. Прорыв автобиографии и Личности в культуре - это явление Николай Александрович связывает с развитием христианской культуры. Именно в ее рамках актуализируется тема существования тварного человека, в котором огромную роль играет именно самонаблюдение, исповедь, стремление к самоочищению и т.п. И, как указывает философ, «лишь литература исповедей, дневников и воспоминаний прорывается через эту объективность к экзистенциальной субъективности»1, и именно в силу этого автобиография становится подлинно философским свершением. Здесь оказываются соседствующими настоящая антропология и метафизика.
Реальное проблемное содержание бердяевской автобиографии - это вовсе не какие-то отвлеченные метафизические искания. Автор стремится как раз таки к наиболее полному изложению всех основных событий и линий своей жизни. Сюда, прежде всего, относятся проблема рождения «я», воспитания, влияния традиций аристократизма и осознание резкой контрастности миров элиты и плебеев. Кроме того, это различные аспекты личностного формирования, такие как искание смысла жизни, эротическая жизнь, осознание своего одиночества на метафизическом уровне и безразличия к окружению социальному и т.д.
Важнейшая особенность философской автобиографии Николая Бердяева, на которую он сам специально указывает - это то, что противоречивая тождественность теоретического и экзистенциального позволяет действительно преодолеть дистанцию между субъектом и объектом повествования. Как пишет философ, «тут субъект слишком заинтересован в своем предмете, относится к нему страстно и пристрастно, склонен к самовозвеличению, к идеализации того самого «я», которое так часто бывает ненавистно. И для этой моей книги ставится для меня вопрос о правдивости и искренности, о непереходимых границах самопознания»2.