Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Правовая культура: понятие, культурно-исторический генезис и типология 21
1.1. Философско-методологические и культурологические подходы к определению правовой культуры 22
1.2. Право и мораль 57
1.3. Генезис права и типы правовой культуры 72
Выводы первой главы 95
Глава II. Аксиология западноевропейской правовой культуры 101
2.1. Политико-правовые идеалы проекта Просвещения 101
2.2. Аксиологические деформации правовой культуры в постмодернистских практиках 127
2.3. Критика права как перманентная ценность западной правовой культуры 151
Выводы второй главы 169
Глава III. Аксиология русской правовой культуры 172
3.1. Традиционалистский ценностный дискурс права в русской культурно-цивилизационной системе 176
3.2. Аксиологический и воспитательный потенциал социалистической правовой культуры 197
3.3. Ценностные доминанты постсоветской правовой культуры 220
Выводы третьей главы 239
Глава IV. Аксиология и формирование современной отечественной правовой культуры 243
4.1. Аксиологическая экспертиза правовой культуры: к вопросу о методе 246
4.2. Аксиологическая экспертиза современного отечественного парламентаризма 273
4.3. Преодоление антиномии права и морали в практиках воспитания гражданской культуры в современной России 299
Выводы четвертой главы 324
Заключение 327
Библиография 335
- Философско-методологические и культурологические подходы к определению правовой культуры
- Политико-правовые идеалы проекта Просвещения
- Ценностные доминанты постсоветской правовой культуры
- Преодоление антиномии права и морали в практиках воспитания гражданской культуры в современной России
Философско-методологические и культурологические подходы к определению правовой культуры
Гуманитарные исследования права имеют продолжительную историю. По сути, мета-вопрос об онтологической, этической, гносеологической и аксиологической сущности права был задан одновременно с генезисом первых правовых культур человеческой цивилизации. Хорошо известны слова Цицерона из I книги диалога «О законах» о том, что «мы должны разъяснить природу права, а ее следует искать в природе человека»2. Эти слова Цицерона служат ответом на соображение его собеседника о том, что «учение о праве следует черпать не из преторского эдикта […], и не из Двенадцати таблиц […], а из глубин философии»3. Эта глубокая мысль, высказанная классиком, во многом объясняет необходимость философской критической рефлексии о букве и духе современных законов и парламентских практик.
Вопрос о праве пересекает множество дискуссий в гуманитарных и общественных науках. Это и вопрос о реальности «идеального» права как сферы долженствования, и вопрос о соотнесении права как идеала с правом в его конкретных воплощениях, когда, по словами выдающегося отечественного мыслителя В.В. Бибихина «в идеале право совпадает со справедливостью и соответствует морали»4. Это и вопрос о релятивизме или универсализме правовых норм, в том числе дискуссия об имплементации международных норм права национальными государствами с их специфической правовой культурой. Дискуссия о статусе правовой культуры и ее соотношения с другими правовыми культурами стран мира также особенно актуальна сегодня в условиях кризиса миграции и сближения различных этнических групп в условиях не только мегаполисов, что всегда являлось довольно типичной чертой больших городов, но и локальных сообществ. Таким образом, сегодня вопрос о границах и суверенитете правовых культур стоит самым острым образом.
Особенно важным в данном контексте нам видится вопрос о ценностном содержании права и правовых культур. Именно недостаточность дискуссии об аксиологии и этике права многие исследователи, включая З. Баумана и Х. Арендт, называли одной из причин становления тоталитарных идеологий XX века5. В этот период произошел существенный сдвиг в сторону следования исключительно букве, а не духу законов, одновременно с искажением понятий «эффективность» и «законопослушность». В результате, следованию правило «закон есть закон» сыграло определнную роль в преступлениях национал-социалистического режима. Репрессивные практики времен сталинизма аналогичными образом проводились в соответствии с действующим законодательством и так называемой «сталинской Конституции». Исполнители репрессивных практик сталинизма, таким образом, руководствовались рациональным правовым осознанием необходимости действовать в соответствии со статьями определенных законов Конституции. Иными словами, неутешительным фактом для юридической теории является осознание того, что сталинские репрессии осуществлялись в рамках действующего тогда законодательства (см. исследования Л.О. Левашко6 и А.А. Макарцева7 про правовые практики эпохи сталинских репрессий).
Суммируя вышесказанное, становится понятным, что выведение дискуссии о праве в мета-контекст является остросоциальной задачей. Это значит, что право должно обсуждаться также и за пределами юриспруденции и теории государства и права. Как искрометно заметил по этому поводу И. Кант: «Чисто эмпирическое учение о праве – это голова (подобна деревянной голове в басне Федра), которая может быть прекрасна, но, увы, не имеет мозга»8.
Также, мы полагаем, что это предприятие интеллектуальное предприятие содержит эвристический потенциал для самой теории права, обогащая ее открытием критических перспектив для дальнейшего развития в соответствии с «духом времени» и новыми запросами социальной реальности. Показательным примером в этом отношении является использование определенных теоретических разработок в области политической философии и социологии выдающегося немецкого философа и социолога современности Ю. Хабермаса в качестве источника для определенных законов Конституции ФРГ.
Одной из стратегических задач каждого национального государства является вопрос о воспитании и привитии ценностей правовой культуры молодому поколению у молодежи. Данный вопрос сегодня является предметом достаточно серьезной социальной полемики, так как можно наблюдать определенный упадок моральных ценностей в среде молодежи. Такие показатели как снижение ценности жизни и здоровья, снижение интереса к своему будущему, в том числе к приобретению профессиональных компетенций, вместе с пренебрежительным отношением к ценностям патриотизма, внушают серьезную тревогу по отношению к развитию новых поколений и будущего нашего государства.
Становится понятным, что вопрос комплексного и систематического подхода к выработке стратегии воспитания молодого поколения на сегодняшний день является одной из важнейших задач государственной политики. В числе прочих, в эту задачу входит выявление морально валидных источников воспитания правовой культуры современного российского гражданского общества. Сегодня этот вопрос видится особо актуальным для молодежи и сферы ее социализации, ввиду развития источников информации, и легкого доступа молодежи к «идолам» современности: блогерам, видеоблогерам, молодежным журналистам, которые, зачастую, имеют полную власть над умами юных зрителей.
Данные фигуры публичной жизни имеют миллионные аудитории, и, соответственно, оказывают значительное воздействие на формирование ценностей молодого поколения. Зачастую, этими ценностями являются «легкое» отношение к жизни, нигилизм по отношению к фундаментальным моральным ценностям, симпатии к употреблению алкоголя, табачных изделий, и «легких» наркотиков, потребление, и жизнь «одним днем». В ситуации отсутствия альтернативных источников влияния на воспитания молодежи, мы предлагаем рассмотреть потенциал актуальных парламентских практик Российской Федерации в качестве ресурса морального воздействия на подрастающее поколение.
Традиционно, российская правовая культура характеризуется выдающимся присутствием власти в публичной сфере. Также, как и традиционно отечественные властные структуры претендуют на статус не только политических, но и моральных авторитетов, задавая движение дальнейшего развития всему обществу. Однако вопрос о том какую морально-педагогическую ценность имеет сама правовая культура государства и его парламентские практики нечасто становится предметом исследований. В нашем диссертационном исследовании мы стремимся ответит именно на этот вопрос, используя метод юридической аксиологии, который В.Н. Гуляихин выделяет как один из основных подходов к анализу правовой культуры, наряду с деятельностным, социологическим, информационно-семиотическим и системным9. Данный подход заключается в адаптации неокантианского учения о ценностях к анализу его реализации в конкретных практиках институтов власти. определяем, является ли партикуляризм норм права в конкретных сообществах достаточным условием их моральной легитимации. Данные выводы мы будем использовать в предпринимаемом нами аксиологическом анализе современных российских парламентских практик. Нам предстоит выяснить, насколько конкретная правовая культура влияет на интерпретацию понятий идеального права. Например, как идеальное понятие «справедливости» может реализовываться в христианском и мусульманском контексте. А также как может меняться интерпретация идеальных понятий права в мобильном контексте социального бытия.
Политико-правовые идеалы проекта Просвещения
Проект Просвещения для западной цивилизации является одновременно предметом гордости, разочарования, недоумения и спора. Мыслители-просвещенцы не только породили плеяду значимых для различных отраслей науки, культуры, права и философии идей: можно говорить о становлении целой парадигмы – этической, политической, экономической, научной, художественной – которую многие по сей день отождествляют с одним из ликов западной культуры. Трудно переоценить значение проекта Просвещения для западноевропейской ментальности и для конкретных политических преобразований, которые последовали за мыслью Просвещения; как известно, теории Просвещения сыграли прямую роль в создании Конституции США и манифестов Великой Французской Революции. Россия также опосредованно испытала влияние просвещенческих идей, однако, эти идеи смогли лишь по касательной соприкоснуться с отечественной наукой и культурой (например, Н. Радищев и др.). Самобытность России оказалась в определенном роде сильнее и устойчивее, чем попытки «просвещенных умов» преобразить русский логос. Соответственно, Россия не знала тех противоречий и негативных последствий проекта Просвещения, которым в XX веке было посвящено значительное количество работ западных мыслителей, таких как М. Хоркхаймер, Т. Адорно, Г. Маркузсе, Ю. Хабермас и др.
Если период с VIII-XIX вв. можно назвать движением Просвещения, то XX веке, особенно послевоенного периода, является движением анти Просвещением или пост-Просвещением. Критике подвергается главным образом идеалы морали, этики, власти, автономии человеческого разума, рациональности и логоцентризма, сформировавшиеся мыслителями проекта Просвещения. Эти идеалы, по мнению критиков Просвещения, в многом являются причиной возникновения системного кризиса западноевропейской культуры, когда именно культивируемый проектом Просвещения рационализм и автономия разума личности, обернулись против детей Просвещения и всей европейской культуры в виде господства «инструментального разума», тоталитарных режимов XX века. Также имеет место быть процесс эмансипации права от необходимости обращаться к мета-аксиологическим и мета-этическим легитимациям. Данный процесс, утверждая самобытность и самодостаточности юридической герменевтики171, однако, свидетельствует о разрыве связи позитивного права и его направленности в сторону соответствия нравственным идеалам.
Выдающийся современный исследователь в области политической философии М.М. Федорова в качестве осевой триады политико-правовых идей эпохи французского Просвещения выделяет такие понятия, как индивидуализм, разумность и прогресс172. В нашем исследовании идея равных индивидов, обладающих автономным разумом, и идея главенства разума как таковая, объедены в одно понятие об автономии разума, такие понятия как верховенство закона и экономическая свобода как политическая ценность выделены в качестве отдельных категорий. В качестве ключевых ценностей, оказавших на становление политико правовой культуры западных национальных государств и во многом сформировавшие ее идентичность, мы выделяем автономию разума индивида и окончательное оформление его правовой ответственности, общеобязательность единого закона и экономическую свободу. Мы полагаем, что именно эти позиции являются ключевыми в характеристике западной правовой ментальности. Остановимся подробнее на характеристике каждого из них.
Автономия разума
Парадигмальной ценностью проекта Просвещения является открытие индивидуальности и субъектности человека, обладающего рациональной автономией и имеющего равный другим индивидуумам статус в гражданском обществе. Причем открытие человека в мысли Просвещения носило иной, отличный от Возрождения статус. Если мыслители Возрождения были заняты реанимацией родовой сущности человека, подчеркивая его особый статус среди остальных живых существ на Планете, то мыслителей Просвещении интересовала более конкретная, политико-правовая индивидуальность человека. Позже проект открытия человека продолжится в экзистенциализме (от Достоевского до Сартра), а также в «понимающей социологии» Вебера и психоанализе Фрейда, где понимание человека как автономного субъекта права перестанет быть удовлетворительным: понятие субъектности углубится, и человек предстанет в работах мыслителей не просто как автономный индивид, но как уникальное, часто непонятное и противоречивое существо, мотивации которого часто не поддаются поверхностному логическому и позитивистскому анализу.
Итак, в Просвещении случается открытие политической автономии индивида, обладающего неотчуждаемыми правами. Такое понимание человека является стандартом аксиологии политико-правовой парадигмы Просвещения, а дифференциация человека как субъекта права со своей политической автономией становится нормативным фундаментом понятия правового государства. При этом, власть и гражданское общество, состоящее из равных, разумных, автономных индивидов, становятся равноправными субъектами правовых отношений. Предпосылкой открытия политической автономии индивида и выделение его правовой идентичности связано с приписыванием ему правовой ответственности, что, в свою очередь, является результатом автономизации рациональной способности индивида.
Нормативизм идеи разума как источника справедливости и политической истины для политико-правовых идей без преувеличения разделялась буквально всеми мыслителей эпохи Просвещения (Т. Гоббс, Дж. Локк, Б. Спиноза, Ж. Ж. Руссо, Вольтер, Ш. Монтескье). Именно рациональный индивид способен обладать правовой ответственностью, а значит, он может иметь право на свою политическую автономию. Следующие слова Клода Жильбера могут служить своеобразным лозунгом этой установки Просвещения: «Следуя разуму, мы не зависим более ни от кого, кроме самих себя, и тем самым становимся в некотором смысле богами»173. Индивид Просвещения больше не вписан в единый космический порядок сущего, объединяющий людей и богов, где один человек не дифференцирован от социального сообщества, в котором он обитает. Индивид в Просвещении обладает правом самостоятельно принимать в том числе и политико-правовые решения, «руководствуясь только разумом», как последней инстанцией легитимности своих поступков.
Как отмечает М. М. Федорова: «Эта идея […] означала построение политического проекта общества, основополагающим и упорядочивающим моментом которого является не трансцендентное начало, а свобода и правовое равенство индивидов, руководствующихся в своих действиях […] своей волей и разумом»174. Таким образом, ценностный идеал разумной и автономной личности имеет прямое значение для идентичности для западной правовой культуры.Трудно переоценить значимость идеи разумной индивидуальности для эпохи Просвещения.
Так, Джон Локк, как представитель шотландского просвещения, пишет: «Бог, отдавший мир всем людям вместе, наделил их также разумом, чтобы они наилучшим образом использовали этот мир для жизни и удобства»175. Имея в виду, что вообще призыв к мужеству пользования своим умом в процессе мыслительной деятельности и принятия решений, предложенный И. Кантом, является синонимом слова «просвещение», то соответственно, мужество пользования своим умом также в полной мере относилось к появлению индивида на политической арене, где каждый индивид – это потенциальный член парламента, имеющий способность к самостоятельному принятию решений и участию в принятии политических решений или обсуждении законов. Понятие правового индивидуализма, напрямую зависимое от признания автономного индивидуального разума, фундировало тот вид западной правовой реальности, который мы можем наблюдать сегодня: «современно такое отношение к миру, при котором человек заявляет о себе как о силе основания (своих поступков и представлений, основания истории, истины, закона)»176, – заключает М.М. Федорова. Индивидуальность, обладающая автономным разумом, становится онтологической единицей мейнстрима западных правовых учений.
Автономия разума приводит также к автономизации морали. Именно разум человека, а не трансцендентные и метафизические законы, теперь диктует ему нормы морального поведения. Мораль, таким образом, оказывается имманентной человеческому разуму и достижима с его помощью. Просвещение также снимает проблему метафизических санкций для отступления от норм морали. Кант делает значительный шаг в этом направлении и «аналитически постулирует морально ответственную личность в статусе изолированного агента родовой жизни всего человечества»177, – метко суммирует вклад немецкого классика Э.Ю. Соловьев.
Ценностные доминанты постсоветской правовой культуры
Проанализировав ценности некоторых ветвей традиционного отечественного дискурса права и его вариации в советской политико-правовой теории, нами были выявлены репродукции важных ценностных констант. В данной части нашего внимания мы предпринимаем попытку анализа и классификации аксиологических доминант, присущих современному дискурсу отечественного учения о праве. Их значительную часть составляют разработки по трансформации социалистического прошлого России с постсоветскую и современную практику, где исследовательский интерес составляет переход от одной политико-аксиологической парадигмы к другой. Одним из устойчивых мотивов современного отечественного дискурса права является указание на уход советской идеологии и на отсутствие новой общезначимой национальной идеи.
Также в рамках этого направления исследований, часто анализируются изменения парламентских практик на фоне изменившейся экономической ситуации перехода от командно-распределительной системы к рыночной экономике и капитализму. Также весомый вклад составляют неконсервативные подходы к праву и парламентским практикам. Мы ставим своей целью выяснить, воспроизводятся ли установленные нами нравственная ценностная доминанта отечественного права в современных подходах, которая весьма доходчиво выражена в словах М.В. Шугурова о том, что «тезис о непоколебимой связи права с моралью и представление о насыщенности права моральными долженствованиями представляет собой смысловую ось так называемого русского подхода к праву, русской идеей права»391.
Каждый из этих подходов строится вокруг какой-то ценности, которая, согласно нормативным аргументам представителей этих течений, рассматривается ключевая для развития отечественной политико-правовой культуры. Мы обозначаем эти подходы как: дискурс «постсоветского пространства», дискурс стабильности, дискурс неоконсерватизма. Эти три дискурса, как мы полагаем, характеризуют современную российскую теорию права в аксиологических, исторических, философских и культурологических воззрениях. Как мы выяснили в первой части нашего исследования, мы полагаем, что на сегодняшний день невозможно говорить о выработке единой идеи для всего государства. Скорее, можно говорить о ценностных константах политико-правового дискурса, которые являются общезначимыми и способны поддержать многообразие общезначимых для государства идей.
Дискурсы постсоветского аксиологического пространства
Одним из самых неоднозначных на сегодняшний момент направлений в отечественных исследованиях права является так называемый дискурс «постсоветского пространства». В рамках этого подхода обсуждается целый ряд значимых для российского общества и бывших союзных государств вопросов, например, экономическое развитие, политические стратегии, научно-техническое развитие, социальная этика и аксиология, вопросы культуры и искусства и др. Суть данного дискурса состоит в восприятии российского государства как трансформирующегося после распада советского союза и соответствующего ему распада советской системы регуляции жизни в этих областях. Этот дискурс строится на координатах «перехода» и «становления»: когда материальные и духовные ориентиры жизни в советском обществе оказались больше не работающими, как утверждают теоретики данного направления, Россия встала на путь выработки новых стратегий развития и организации общественной жизни в указанных областях. Данный подход распространяется также на отечественные исследования в области права. Перед исследователями права и мыслящими интеллектуалами России встал вопрос о путях дальнейшего развития государства, о восстановлении утраченных в советский период отечественных культурных артефактов и о наработке новых концепций развития государства с учетом опыта попытки построения коммунистического общества. Представителями развития такого дискурса политико-правовом поле можно называть А.Н. Медушевского, В.Я. Гельмана, У.Э. Батлера, А.И. Соловьева, А.Н. Левушкина, Ю.А. Нисневича.
Безусловно, после распада советского союза и после ухода марксистско-ленинской политико-правовой парадигмы, в отечественном дискурсе права освободилось место для рефлексии над опытом последних десятилетий и формирование видения будущего государства. Вполне логично, что на данном пространстве действительно возникает место для метавопросов о сущности права и справедливости в целом. Также актуализировались вопросы о том, в какую сторону «движется» государство, в чем состоит суть национальной идентичности его граждан, какие ценностные положения остаются общими и неизменными для всей нации, несмотря на значительные изменения во всех сферах общества. Как отмечает современный исследователь А.Н. Медушевский: «Спор об этических основах конституционного права и политических решений […] актуален для обществ переходного типа. […]»392, ведь именно России постсоветского периода, пишет автор, «конфликт права и справедливости достиг […] высокой степени напряженности, а для его разрешения необходимы полноценная научно-обоснованная стратегия и эмпирические исследования»393. Данное исследование автора увидело свет в 2012 году, и в нем по-прежнему, автор рассматривает Россию в терминах постсоветского государства, утверждая, что «социальный диалог по проблемам права и справедливости, равенства, распределения собственности и, в целом, выработки «правил игры» по базовым вопросам политической конкуренции […] находится на начальной стадии»394.
Одной из имплицитных посылок данного дискурса является положение о «правовом прогрессе», что «новый» дискурс права в России должен стать «лучше», чем его советский идеологизированный предшественник. Часто понимание «лучшего» права интерпретируется в терминах построения в России правового государства, где общеобязательный закон, а не идеология, имеет реальную силу: «В настоящее время правовая реформа концентрируется на коренных задачах демократического преображения России – на создании правовой основы демократии, рыночного хозяйства, а в итоге – на создание правового государства»395, – писал С.С. Алексеев в 1995 году. Безусловно, зарождение такого дискурса во времена Перестройки и первые годы после распада советского союза весьма правомерны, когда отечественная система права действительно находилась в стадии фактической трансформации своего законодательства в систему права демократического государства. Такими словами описывает этот процесс С.С. Алексеев в 1995 году: «Российское право сейчас на перепутье. Известные шаги в сторону правового прогресса еще не привели к формированию в России права современного гражданского общества»396. Одним недостатком подходов данного направления нам видится имплицитная или эксплицитная установка на демократизацию России.
При этом программа демократизации выходит за рамки предложенной С.С. Алексеевым программы по становлению в России независимого суда, демократического законодательства и развития демократических парламентских практик, направленных на признание ценностей плюрализма и гуманности. Программа по демократизации России подразумевала конкретные меры по трансформации экономической, культурной и политической системы постсоветской России в либерально-демократическое государство западного типа.
В.Я. Гельман является одним из примеров такого подхода, и в своем исследовании 2001 года, помещая «кейс» трансформации Российского государства в контекст дискуссий о сравнительной политологии, страноведения, советологии, и демократизации как изучающей эмпирические процессы перехода стран к демократическим режимам политологической дисциплины. Так, проводя свое исследование в 2001 году, Гельман рассуждает в терминах становления России как демократического государства, что включает в себя вопросы институциональной политики, изменения электоральных структур, политической конкуренции.
Преодоление антиномии права и морали в практиках воспитания гражданской культуры в современной России
В заключительной части настоящего исследования, мы обратим внимание на выявленную в процессе аксиологической экспертизы проблему нарушенной коммуникации между решениями парламента и рецепцией парламентских практик российским обществом. В процессе анализа, становится очевидным тот факт, что уровень правовой культуры и правового воспитания современного российского общества не достаточен для компетентной рецепции современных парламентских практик.
В то время как именно уровень парламентской культуры общества, то есть умения жить в формате представительной формы правления, является определяющим в вопросах уровня развития общества и его способности к независимому и самостоятельному политическому поведению, как во внутренней, так и во внешней политике. В этом свете нам предстоит определить потенциал современного отечественного парламентаризма в вопросе правового воспитания общества и, соответственно, восстановлении смысловой и профессиональной коммуникации между актуальными парламентскими практиками и их рецепцией гражданским обществом.
Антиномия «Закона» и «Благодати» как фактор, препятствующий воспитанию правовой культуры общества
О том, что уровень компетенции общества в вопросах парламентской деятельности является значительным показателем уровня гражданского воспитания и ответственности, говорят результаты многих исследований. Например, о взаимосвязи уровня правовой культуры в обществе и уровне парламентаризма говорит отечественный исследователь Е.Л. Сысолятина: «парламентская культура напрямую зависит от отношения граждан к институту выборов. Чем ниже процент граждан, участвующих в выборах, тем ниже уровень парламентской культуры»519. В этом случае, отношение к выборам является прямым результатом отсутствия заинтересованности граждан в проявлении своей ответственности за судьбу политической жизни государства, что негативно сказывается на парламентской культуре общества в целом. Особое волнение в этом вопросе вызывает уровень правовой и парламентской культуры молодежи.
Сегодня отечественная социология, педагогика, юриспруденция, этика, социальная философия и другие отрасли гуманитарных наук переживают настоящий взрыв интереса к проблеме правового воспитания молодежи. К сожалению, в реальности прогресс в этом вопросе не всегда соответствует темпам тематических исследований, а вопрос правового воспитания молодежи для современного российского государства, стоит самым острым образом. Трудность современной ситуации состоит в том, что проблему состоит не столько криминализация молодежи, уровень которой существенно снизился за последние два десятилетия. Сегодня проблема стоит в духовной пассивности и нигилистическом цинизме современной молодежи. Даже университетская молодежь скептически относится к получаемым знаниям, проявляя пассивность и отсутствие интереса к своему профессиональному будущему. Как мы полагаем, это также означает собой симптом недостаточного понимания молодежью своего гражданского статуса и ответственности за будущее своего государства, где каждый молодой человек представляет собой будущего профессионала, который делает свой вклад в развитие своей Родины, будучи не только частным индивидом, но и участником более глобальных политико-правовых процессов. Таким образом, становится очевидным дефицит гражданского сознания в российском обществе. Как заключает по этому поводу И.В. Емелькина, «мы могли бы предполагать, что право должно на данный момент занимать одно из значительных мест в сознании граждан. На практике мы можем констатировать, что у россиян по-прежнему не возникло должного отношения к праву как к ценности»520.
Мы полагаем, что поиск истоков такого положения дел стоит искать не только в поверхностных причинах (например, экономический кризис, последствия постсоветской трансформации), но в самом ценностном каркасе отечественной правовой ментальности. Как мы выяснили в предыдущей части нашего исследования, отечественной правовой ментальности свойственно постоянное воспроизводство аксиологической антиномии «Закона» и «Благодати» почти на каждом этапе своего развития. Это означает собой особое острое чувствование «Благодати» как идеала высшей справедливости и свободы, не нуждающейся в юридическом принуждении и «Закона» как вынужденной санкции для удерживания «грешного» мира от окончательного распада и не способного в полной мере выразить «истинную» и «подлинную» справедливости. Истина, справедливость и свобода, таким образом, традиционно понимаются отечественной правовой ментальностью в метаюридическом ключе, вне связи с позитивным правом и соответствующей политической деятельностью, например, парламентской практикой. Крайней степенью устремленности к мета юридической сфере и пренебрежением позитивным законом является отечественная «версия» феномена правового нигилизма.
Однако, несмотря на безусловную значимость острого чувствования русским народом высшей «Благодати», встает вопрос о практической полезности данного ценностного общественного идеала для реального общественного устройства и для укрепления государственного суверенитета России, который, безусловно, требует строгого юридического мышления, гражданской консолидации, вместе с укреплением ценности парламентаризма. Возникает вопрос о том, как преодолеть эту антиномию и как выработать путь воспитания общества и парламентариев при сохранении ценностной установки на постижение высшей «Благодати» как идеала нравственного и благочестивого сознания.
Рассмотренные нами в прошлом параграфе первые самобытные попытки отечественной правовой науки разрабатывать свои первые концепции в области теории и философии права (В.С. Нерсесянц, В.Н. Жуков) уже являются достаточно существенным вкладом в развитие этого проекта. В заключительной части нашего исследования, таким образом, мы предлагаем отыскать возможность построения позитивное отношение к праву отечественной правовой ментальности, исходя из отечественных же правовых и парламентских практик. Рассматривая возможность воспитание правосознания исходя из самой аксиологии национальной культуры, появляется возможность работать со специфическими проблемами данной конкретной культуры, а не с универсальными критериями оценки правовых культур.
Мы полагаем, что каждая национальная правовая культура имеет свой индивидуальный горизонт абсолютов, которые задают вектор ее нравственного бытия. Соответственно, искать решения проблем стоит исходя из возможностей, предоставляемых самой национальной культурой права, что в контексте нашего исследования будет означать актуальные парламентские практики. Для этого необходимо раскрыть духовные опции права, а также позитивные эмпирические импликации, которые бы резонировали с отечественной правовой ментальностью и способствовали преодолению «диссонанса между легальными основаниями парламентаризма и готовностью общества реально применять навыки парламентских отношений»521. Сначала мы охарактеризуем антиномию «Закона» и «Благодати» как фактор, препятствующий развитию культуры положительного отношения к позитивному праву в отечественной правовой ментальности. Затем мы рассмотрим возможности выхода на духовные смыслы позитивного права в отечественном духовном наследии, которые бы резонировали с отечественной ментальностью.
Наконец, мы рассмотрим потенциал современных парламентских практик к вопросе воспитания самобытной правовой культуры гражданского общества в России, которое бы заключалось в нахождении самобытного пути к укреплению чувства гражданской ответственности и установлению прочной практической связи между патриотизмом, гражданской ответственностью, парламентской культурой и положительным отношением к позитивному праву, без свойственного вариациям иларионовского «Закона» скепсису к возможностям юридической организации жизни общества.
Итак, как было нами установлено, свойственной отечественной правовой ментальности разрыв между «Благодатью» и «Законом» как устремление к метаюридической свободе и справедливости является одной из самых значительных детерминант отечественного дискурса права. Устремленность отечественной правовой ментальности к поиску высшей справедливости также распространяется на частично унаследованным от Византии почтительным отношением к государственной власти, также выраженному в работе Илариона, которая связывается не с позитивным законом, а с высшей справедливостью. В современной отечественной мысли антиномия «Закона» и «Благодати» особенно ярко и комплексно была развита Б.П. Вышеславцевым: «Христос утверждает, что законом спастись нельзя… […] А если бы можно было спастись законом, то Спаситель был бы не нужен! (курсив Б. П. Вышеславцев)»522. В этих словах, пожалуй, выражена квинтэссенция антиномии «Закона» и «Благодати», где закон при всех своих позитивных функциях не выполняет главного – не обеспечивает спасения души и выполнения ее трансцендентного предназначения. При этом, Вышеславцев не находит позитивного выхода из этой антиномии, постулируя вечный трагизм разрыва земного закона и небесной благодати: «несовместимость закона и благодати совсем не есть только теоретическая антиномия, философская, этическая и нравственно-богословская; нет, это жизненный трагизм, развертывающийся в истории и, быть может, повторяющийся в жизни каждого из нас»523. В этих словах заключает вся суть антиномии отечественного разрыва между позитивным законом и высшей справедливость за пределами закона.