Введение к работе
Актуальность темы исследования. Тема настоящего исследования актуальна, по меньшей мере, в трех отношениях. Во-первых, она актуальна с точки зрения овладения собственным историческим прошлым, в отношении к которому среди обществоведов преобладают два основных подхода. Одни пытаются совершенно вычеркнуть из отечественной истории ближайшие к нам 70 лет, начав отсчет с постперестройки или, по крайней мере, с перестройки, иными словами, сделать бывшее небывшим и начать «с чистого листа». По странной аберрации сознания, сторонники этого подхода убеждают всех, что это и должно считаться «возвращением в историю». Вторые согласны принять, хотя и с оговорками, советский исторический опыт, но избирательно, вычеркнув из него «сталинщину».
Подобное отношение к социальной действительности демонстрирует «зашоренность» исследователей, выдающих собственные предрассудки и предвзятые, политически обусловленные мнения за научно обоснованные позиции. Плох или хорош был Сталин, в плохом или хорошем (с точки зрения нынешних социологов и политологов) обществе жили советские люди, — именно это общество представляет собой тот грунт, на котором неизбежно приходится возводить сегодняшнее социального здание. Попытки же представить дело так, словно можно создавать новое общество, забыв об этом грунте, весьма напоминают строительство нового общества в первые годы советской власти. Большевики считали, что они «сломали» и уничтожили все, что только возможно, и начинают историю с «чистого листа»; на деле они, как и все взбаламученное и перемешанное революцией российское общество, находились под воздействием тысячелетних традиций, вер, способов поведения и мышления.
Попытки забыть о том, что было на самом деле, чреваты большими неприятностями для самих «строителей»: в лучшем случае отсутствием сколько-нибудь заметных успехов (как это происходит сейчас), в худшем — полным провалом попыток со-
циальных преобразований. Иначе говоря, политическая и социальная стабильность в современной России практически недостижима до тех пор, пока советский период не будет полноценно и полноправно интегрирован в историю России, причем интегрирован не «выборочно», а целиком — в. единстве как «положительных», так и «отрицательных» сторон. Для того чтобы осуществить такую интеграцию, как раз и необходимо исследование, которое показало бы, что в Советской России было советского и в чем она была и оставалась Россией, причем показ этот должен основываться не на идеологических предпочтениях, а на объективном анализе средствами эмпирической социальной науки.
Во-вторых, тема настоящего исследования актуальна с точки зрения происходящих ныне социальных реформ. Под этим углом зрения задача исследования может быть сформулирована так: анализ предпосылок и условий успешности или неуспешности крупномасштабных социальных преобразований на примере реформ, происходивших в первое десятилетие советской власти.
Вопреки характерному для формационнои концепции пред
ставлению о тотальности происходящих в ходе и в результате
революции изменений, в работе на большом эмпирическом ма
териале показывается, как реально идущие процессы детерми
нированы не только сознательной волей инициаторов изменений,
но и неосознаваемыми традиционными нормами и представле
ниями. В силу этого тотальный вроде бы разрыв с прошлым ока
зывается на деле синтезом изменения и преемственности. Точно
так же вопреки предполагаемому формационнои концепцией
представлению об одномоментное изменений (одномоментно
происходящее изменение формы владения средствами произ
водства неким мистическим образом производит революцию
практически одновременно во всех сферах общественной жизни)
автор стремится продемонстрировать долговременный характер
процессов изменения, состоящий во взаимной адаптации и вза
имной переработке преобразовательных планов большевиков, с
одной стороны, и традиционных норм и правил российской соци
альной и политической жизни— с другой. ...,:-.
Опыт нынешних социальных реформ в России уже неоднократно демонстрировал, что у них отсутствует сколько-нибудь продуманное теоретическое и методологическое основание. Отсутствие подобного обоснования ведет к весьма неприятным последствиям, главное из которых — дискредитация реформаторского проекта как такового. Настоящее исследова-
ниє, хотя и не ориентировано непосредственно на выработку й формулирование теории и методологии реформ, представляет собой исследовательскую основу для создания такого рода теории и методологии. В нем делается попытка системного рассмотрения общественных преобразований в первые годы Советской власти.
В первых двух пунктах речь шла о практической социальной и политической актуальности темы диссертационного исследования. В-третьих, исследование актуально в теоретико-методологическом смысле. Несмотря на то, что об исторической социологии в нашей социологической литературе говорится и говорилось (в том числе, в советское время), довольно много, сколько-нибудь последовательные представления о том, что такое историческая социология, в чем состоит ее предмет, каков ее понятийный аппарат и т.д. — отсутствуют. Поэтому представляется в высшей степени актуальным теоретико-методологическое исследование исторической социологии как аналитического орудия, чему целиком посвящена первая глава диссертации.
Предмет исследования — институциональные изменения (изменения институтов) в Советской России в первое послереволюционное десятилетие, поскольку именно в них наиболее полно выражены значимые изменения структуры социальной системы, позволяющие говорить о возникновение нового типа общества.
Что собой представляет социальный институт? Одно из наиболее общих определений дано И. Гофманом1 в работе о тотальных институтах, к которым он относит принудительные сообщества,-то есть организации, вся жизнь членов которых строго регламентирована и находится под тщательным контролем, а потребности четко определены и. удовлетворяются организацией. Образцами для данной модели служили школы-интернаты, армейские казармы, психиатрические больницы, тюрьмы.
В условиях тотальных институтов любое отклонение от правил тут же пресекается и наказывается, а в идеале вообще не допускается. Индивиды здесь отрезаны от общества и содержатся в «закрытом» режиме ,дл!йг того, чтобы добиться изменения их идентичностей. Той же цели служит унификация внешнего вида в результате использования форменной, общей для всех одежды (лишение индивида такой поддержки идентичности, как пользо-
1 Goffman Е.' Asylums: Essays on the. Social Situation of Mental Patients and Other Inmates. New York, 1961.
вание собственной одеждой), ограничения на личное впадение и передвижение, строгий распорядок дня (деятельности) и обязательное подчинение персоналу института.
Основным отличием тотальных институтов от всех других видов сообществ, институтов и организаций является то, что их члены лишены права выбора: вступив в них добровольно (за исключением исправительных заведений), они не могут по собственной воле покинуть их, будучи удерживаемыми в них силой. В определенном смысле именно тотальным институтом — по последствиям членства в ней —оказалась РКП(б).
Понимание социальных институтов как структурных компонентов общества, с помощью которых организуются основные виды социальной активности и удовлетворяются возникающие социальные потребности, широко применялось в социологии, прежде: всего в функционалистской традиции от Спенсера до Парсонса. Так понимаемые социальные институты могут принимать форму организаций, групп или типов деятельности, которые социально обязательны, высоко интегрированы, организованы и стабильны. В этой трактовке проводится принципиальное различение между структурами и процессами, происходящими в обществе.
Подобное понимание термина преобладало, пока в социологической теории господствовал функционализм. Пересмотр многих теоретических положений его, в частности, тезиса о принципиальном различии между структурой и процессом, институтом и функцией, привел к отказу от подобного «статического» понимания институтов в пользу «динамического» их рассмотрения. Стало ясно, что институты постоянно находятся в становлении, переживая стадии формирования, изменения и упадка, и.что именно этот процесс заслуживает наибольшего внимания. При таком подходе институты рассматриваются как образцы поведения, в соответствии с которыми люди оказываются связанными со своей ролью в процессе формирования идентичности. Следовательно, социальное поведение всегда оказывается более или менее институционализированным, иными словами, предполагает большую или меньшую степени формализации, сопровождаемой определенным ценностным настроем и эмоциональными обертонами, чем, в конечном счете, и объясняется сопротивление изменениям и ориентация на сохранение практикуемых поведенческих моделей.
Возникновение новых, образцов поведения или отношений может происходить как под воздействием авторитета хариз-
матического лидера, так и в результате нововведений в ситуации политических, социальных или культурных взрывов. Но даже когда изменения приняты и усвоены, действующие индивиды стремятся представить собственное поведение относительно предсказуемым и постоянным, поскольку без подобной уверенности трудно нормально существовать. Результатом оказывается рути-низация новых образцов и моделей поведения. Такого рода процесс становления социальных «габитусов», или высоко формализованных образцов поведения, ценностно значимых и незначительно изменяющихся с течением времени, как раз и представляет собой то, что ныне именуется институциоиализа-цией. Когда-то «институт» противопоставлялся «процессу», ныне возникновение институтов (институционализация) как процесс стало центром исследовательского интереса. Как новые формы поведения или стили жизни обретают точку опоры и находят последователей в обществе, каким образом они распространяются, усваиваются, сочетаются с другими социокультурными моделями и структурными образованиями? Эти вопросы находятся в центре внимания социологии коллективного поведения и социологии социальных движений; именно решения этих вопросов, полученные в рамках названных дисциплин и создают концептуальные рамки, очерчивающие и выделяющие специфический предмет данного исследования, — процессы институционализации новых форм жизни и деятельности и становление новых социальных институтов в Советской России.
Методология исследования. Изменения, происходящие в научном знании за последние пару десятилетий и особо интенсивно идущие с конца 70-х годов, связаны, в терминологии B.C. Швыре-ва, со становлением неклассической «исторической формации науки»2, пришедшей на смену классической науке и выражающей новое понимание реальности в эпоху постмодерна. Постулатами этой новой «формации науки» являются: (1) признание гетерогенности предметов и объектов познания, (2) видение целостного мира как структуры взаимодействий и связей, а не как особой «сущности», (3) представление о развитии как процессе много- и разнонаправленном, разворачивающемся через флуктуации и проходящем точки бифуркации, (4) идея многообразия как необходимого основания исторического полиморфизма.
2 Швырев B.C. Научное познание как деятельность. М., 1984. С. 6.
Но, разумеется, лишь общих принципов «новой науки» недостаточно. Требуется определенная методология для каждого специфического предмета исследования. В данной работе это — историческая социология. Обращение именно к исторической социологии с ее сильнейшим инструментом познания — сравнительным анализом обусловлено по меньшей мере тремя основными обстоятельствами: во-первых, «многоукладностью» социальной жизни страны, в которой одновременно наличествовали все мыслимые и немыслимые для человека XX века модели жизни и мысли — от первобытных (шаманизм) до современных высокоорганизованных, во-вторых, огромными региональными различиями, превращавшими страну в своеобразную модель мира со своим «центром» и «периферией», в-третьих, междисциплинарным характером самой исторической социологии, обеспечивающим ей возможности связи с целым рядом социально-научных дисциплин как теоретического, так и социально-практического характера.
Начнем с последнего аспекта. В рамках исторической социологии социальные изменения выступают в качестве тематического связующего звена между социологией и другими науками, в особенности социальной философией и социальной историей, как показал Нисбет3, политической наукой, антропологией и экономической наукой. Когда с понятием социальных изменений необходимо связывается представление о том, что его можно объяснить воздействием независимых переменных на зависимые переменные, тогда это понятие становится сердцевиной социо-техники и начальным пунктом социальной работы, политики и социологии развития (того, что может быть названо методологией реформ). Возникающие в процессе направленной деятельности изменения можно обозначить как запланированные изменения, из практики которых теория социальных изменений получила значительный импульс, связанный прежде всего с учетом побочных последствий. К числу последних относятся негативные последствия и эффекты планирования, исследование предпосылок управляемого запланированного изменения, проблемы неравномерного изменения разных секторов общества (культурный лаг и т.п.) или воздействие изменений в одном секторе на другие. Именно потому, что запланированное изменение непосредственно связано с интересами и потребностями практики, в настоящей
3 Nisbet R.A. Social Change and History. London, 1968. 8
работе обсуждаются вопросы фаз изменений, роли «агентов» и «клиентов» изменений, управленческого вмешательства и т.п.
Теория социальных изменений, под которыми понимаются «значимые изменения социальных структур (то есть социальных действий и взаимодействий), включая последствия и проявления этих структур, воплощенные в нормах (правилах поведения), ценностях, культурных продуктах и символах»4 включает практически всю социологию, в том числе вопросы социальных, ценностных, а также культурных изменений. В ней существует огромное множество частных подходов (конфликтные, структурно-функциональные, диалектические — гиперэмпиризм Гурвича). Именно к этой сфере относятся такие ключевые для современной ситуации понятия, как модернизация, инновация, конфликт.
Все это объясняет, почему именно историческаяхоциология в совокупности ее дисциплинарных опосредствовании является наиболее адекватным инструментом анализа социальных реформ и, пожалуй, наиболее перспективным средством создания и понимания природы прикладных социально-научных дисциплин.
Помимо указанных выше, связанных со спецификой исторической социологии, назову еще два методологических принципа, сыгравших важную роль в этой работе. Первый из них — так называемый принцип двойной конституции исторических процессов, формирующихся прежде всего в ходе повседневной деятельности: с одной стороны, как детерминация жизнедеятельности людей теми условиями и обстоятельствами, которые они застают, а с другой — как влияние исторической практики людей на формирование структур.
Второй из отмеченных принципов опирается на идею Макса Вебера о том, что в основе деления наук лежат не «фактические» связи «вещей», а «мысленные» связи проблем: «...Там, где с помощью нового метода исследуется новая проблема и тем самым обнаруживаются истины, открывающие новые точки зрения, возникает новая «наука»5.
Согласно этой точке зрения отдельные социальные и гуманитарные науки отличаются друг от друга не «предметами» изу-
4 Moore W.F. Social ChangeZ/lnternational Encyclopedia of the Special
Sciences. New York, 1968. Vol. 14. P. 366.
5 Вебер M. Объективность социально-научного и социально-поли
тического познания // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С.
364.
чения, которые у них часто общие, а постановкой проблем и используемыми методами. Науку конституируют специфический взгляд на предмет, формулировка проблемы, методы ее исследования и достигнутые результаты. Научные концепции меняются вместе с изменением характера проблем, к которым обращаются ученые. Как дифференциальное исчисление не нужно для определения скорости колесницы, так для объяснения социальных изменений в ходе революций в рамках исторического материализма было вполне достаточно прогрессистских линеарных воззрений, при использовании которых бралось в расчет лишь генеральное направление развития в виде идеологически заданного.
Поэтому, хотя в следующих разделах, в частности, в разделе, посвященном степени исследованности проблемы и обзору литературы, приводится много материалов, посвященных как исторической социологии, так и изучению реалий Советской России 20-х годов, это не будет означать, что все эти статьи и книги представляют собой последовательные шаги в одном и том же направлении, в одном ряду с которыми располагается (будучи в определенном смысле его завершением на данный момент) и настоящая диссертация. Наоборот, специфика постановки проблемы (специфика вопросов, обращенных к реальности) обусловливает специфичность теоретико-методологического подхода. Если заострить это суждение, то можно сказать, что каждая книга, а также каждая диссертация, вообще каждая теоретически значимая работа — это наука в себе.
Степень разработанности темы исследования. Тема исследования, как было показано выше, имеет двоякий характер: это одновременно и теоретико-методологическое исследование в сфере исторической социологии, и историко-социологическое исследование социально-культурных реалий Советской России 20-х годов. Если брать второй аспект темы, то можно сказать, что о нем написано бесконечно много, как у нас в стране, так и на Западе. Однако, если подойти с точки зрения специфики избранного автором историко-социологического подхода, окажется, что на самом деле тема разработана весьма слабо. Есть лишь ограниченное число работ, а тем более подходов. Это, в первую очередь, концепция тоталитаризма. Имеется в виду не тоталитаризм как политический режим или система власти (подход, великолепно разработанный Х.Аренд в ее классическом исследовании «Истоки тоталитаризма»), но тоталитаризм как определенный тип
социального устройства традиционных и современных обществ, организации сознания и способа бытия их членов, определенные менталитет и национальная психология6.
Следующей важной опорой данного исследования выступает традиция отечественной теоретической истории, уделяющая особой внимание категориальному аппарату и методологии исторического познания, в частности, работы М.А.Барга, И.Д.Ковальченко, А.С.Уйбо и др.7
Особую роль играли исследования классиков социологии,
прежде всего М. Вебера, К.Маркса, Э. Дюркгейма, западных уче
ных — специалистов в области исторической социологии: Р. Мер-
тона, Н. Элиаса, Ф. Абрамса, В. Конце, Т. Скочпол, Ч. Тилли, С. Кен
та, О. Рамштета,Ш,Эйзенштадта, П. Штомпки и многих других,
чьи идеи и подходы инспирировали данное исследование. Труд
но переоценить значение работ французских историков школы
«Анналов»* прежде всего М. Блока и Ф. Броделя, а также А. Гуре-
вича и сложившейся в последние годы группы исследователей
ментальности в нашей стране. ,.,, . ':
Несмотря на выдающуюся роль, которую играла история в трудах основоположников социологии, их последователи до конца 50-х годов создали крайне мало важных в историческом плане работ. Рост интереса к исторической социологии отразился в журнальном буме, начало которому было положено историком Сильвией Трапп, основавшей в 1958г. журнал «Сравнительные исследования общества и истории» (Comparative Studies in Society and History), за ним последовали: с 1963г. — «История труда» (Labor History), с 1967г. — «Журнал социальной истории» (Journal of Social History), с 1970г. — «Журнал междисциплинарной истории» (Journal of Interdisciplinary History), с 1975г. — «Журнал семейной истории» (Journal of Family History) и «Социальная история»1 (Social History), с 1976г. — «История социальной науки», (Social Science History), с 1988г. — «Журнал исторической социологии» (Journal of Historical Sociology) и целый ряд других.
На протяжении 60-х годов число исследований, носящих междисциплинарный характер, как и количество публикаций на темы исторической социологии, продолжало возрастать. При-
Тоталитаризм как исторический феномен. М., 1989. 7 Барг М\А. Категории и методе исторической науки. М., 1984; Барг М. А. Эпохи и идеи. Становление историзма. М., 1987; Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования М., 1987; Уйбо А.С. Теория и историческое познание. Таллин, 1988.
мерно в то же время начинают появляться первые работы сход-ной.тематики в Советском Союзе, ^то-было связано как с усиле-
нием контактовсзападными коллегами и возможностью получения информации из первых рук, обращением к современной западной литературе, так и расширением теоретического круга интересов советских ученых. Работы Ю.Н.Давыдова, БАГрушина, А.Я.Гуревича, В:З.Дробижева, Л.МДробижевой, И.С.Кона.у' Л.ПЛашука, Б.Н.Миронова, Б.Ф.Поршнева, А.И.Ракитова, 8-З.Роговина и многих других способствовали достижению того
-уровня исследований, который сделал возможным зрелый и последовательный анализ средствами исторической социологии конкретных социальных вредлен и явлений.
Источники. При написании работы были использованы следующие виды источников.
Во-первых, официальные документы и издания: конституции, распоряжения правительства, решения партийных съездов и конференций, сборники статистических материалов, в том числе партийных переписей. Сюда же относятся работы партийных вождей — В.И.Ленина, И.В.Сталина, Л.Д.Троцкого, Н.И.Бухарина, Г.Е.Зйновьева, Каменева, А.И.Рыкова, М.Н.Томского, Ф.Э.Дзержинского.
Во-вторых, богатейшая, но ныне сравнительно малодоступная авторская литературы 20-х годов: статистические и экономические обзоры, книги и статьи историков, социологов, экономистов, демографов тех лет. Это работы Б.Бруцкуса, Ю.Ларина, А.Аникста, А.Исаева, Ал.Леонтьева, Л.Б.Минца, А.И.Хрящевой, С.Г.Струмилина, А.В.Чаянова, С.Н.Прокоповича, Н.Д.Кондратьев; А.Рашина, Я.И.Гиндина, И.Ходоровского, П.А.Сорокинах;реева, В.И.Герье и др.
В-третьих, мемуарная литература — воспоминания, дневники участников событий, хотя использование этого рода источников, как, впрочем, и книг, издававшихся начиная примерно с 1926 г., требует значительной осторожности. К этому разряду относятся публикации архивных материалов, появившихся в нашей стране с конца 80-х годов: это и переиздания опубликованного ранее на Западе, в частности, репринт 22-томного «Архива русской революции», изданного И.В.Гессеном по свежим следам в 1923-1925 гг. в Берлине, но главное — уникальные документы, ставшие доступными после открытия архивов. Назову лишь два издания — «Звенья», начавший выходить с 1991г., и «Неиз-
вестная Россия», публиковавшийся с 1992г. и насчитывающий 4 выпуска.
Четвертой важной составляющей источниковедческой базы стали журналы тех лет — «Большевик», «Большевичка», «Коммунистический Интернационал», «Красная Новь», «Пролетарская революция и культура», «Под знаменем марксизма», «Жилищная кооперация», «Жилец», «Научное слово», «Научный работник». Особо отмечу издававшийся за границей «Социалистический Вестник», содержавший. прекрасный анализ событий в Советской России.
Научная новизна и практическая ценность. Настоящее исследование является первым в отечественной литературе, в котором период становления основных социальных институтов советского общества рассматривается с точки зрения системы понятий исторической социологии. При этом автору пришгось решать как ряд основных, так и значительное количество вспомогательных (технико-методологического плана) научных проблем
I. Систематически проанализированы этапы возникновения,
становления и развития исторической социологии как тео
ретической и прикладной дисциплины в социально-историческом
контексте. Рассмотрены и систематизированы основные понятия
этой дисциплины.
Несмотря на то, что исторической социологии у нас еще в советское время было посвящено довольно значительное количество работ, настоящее исследование принципиально отличается от них, ибо является первым в отечественной литературе масштабным исследованием в этой области, которому не угрожала идеологическая цензура. Хотя сам по себе этот факт не является, конечно, заслугой автора, автор получил (и постарался достойно использовать) счастливую возможность свободного исследования в этой.сфере. Факт этот тем более важен, что сейчас социология переживает период обостренного интереса и внимания к исторической проблематике, вызванных ощущением недостатка перспективы, когда границы собственно социологии не позволяют получать исторически фундированных обобщений.
II. Главной теоретической проблемой,, которая решается в
работе, является проблема «двойной конституции» исторических
процессов, осуществляющейся путем последовательного пере-.
хода от одновременно существующих и возникающих предпосы
лок комплексных взаимоотношений между «несущими конструк
циями» структур и практикой субъектов к условиям жизни, произ-
водства и власти и завершающейся;анализом опыта и образа действий людей. Это означает включение в теоретический сценарий различных аспектов повседневной деятельности. Под повседневностью понимается та сфера, где действия и опыт, структура и практика находятся в состоянии постоянного взаимовлияния. Понятие «повседневность» охватывает совокупность процессов, протекающих во всех общественных сферах и всех социальных классах — господства и подчинения, аккумуляции и сохранения материальных, социетальных и иных благ, борьбы за влияние в идеологии, в сферах производства товаров, и услуг, восстановления рабочей силы. При этом важным моментом изучения указанных процессов является анализ их взаимной обусловленности. Именно в результате анализа сферы повседневности конструируется двойное видение социальной действительности: с одной стороны, как детерминация жизнедеятельности мужчин и женщин теми условиями и обстоятельствами, которые они застают, а с другой — как влияние исторической практики людей на формирование структур.
III. Проанализированы и осмыслены в качестве концепту
альных орудий исторической социологии понятия «социальное
изменение», «социальный институт», «институционализация» и
др. основные понятия, открывающие возможность историко-
социологического исследования периода социальных преобразо
ваний первого десятилетия советской власти.
Впервые в отечественной литературе вводятся в научный оборот такие понятия, как «приемлемость», «переносимость», «социальная цена» социальных изменений, позволяющие анализировать аспекты изменений, до сих пор не улавливавшиеся системой социологических категорий.
IV. Продемонстрированы особенности формирования основ
ных социальных институтов нового общества путем выявления
механизма их создания и функционирования. Для каждого из ис
следуемых образований показано, что основной формой их вы
работки оказалось конструирование, то есть создание по заранее
заданным принципам с целью осуществления сознательно по
ставленных партией задач, а основной формой существования —
принуждение. В то же время они продемонстрировали (и продол
жают демонстрировать вплоть до настоящего времени) высокий
уровень инерционности и стабилизационного (социально стабили
зирующего) потенциала, что объясняется, преЖде всего, их глубин
ной, хотя часто неосознаваемой самими «конструкторами», свя
зью с традициями российского общества и культуры. Особенно
ярко эту инерционность демонстрируют советская семья и советская наука.
V. При посредстве указанных в пункте III концептуальных
орудий проанализированы следующие институты и сферы жизни
советского общества 20-х годов: коммунистическая партия, обра
зование и наука, рынок труда и домашняя экономика, семья и
сексуальность, социальное отклонение и ряд других институтов и
практик повседневной жизни.
Несмотря на то, что все эти институты и нормативные структуры принципиально различны по своим исходным основаниям, по месту и роли в социальной жизни, анализ обнаружил, что в ходе их становления в советской жизни 20-х годов можно наблюдать две коренные тенденции, выражавшие два направления их развития, которые можно обозначить как «органическое» и «организованное». Если первое, то есть органическое, представляло собой результат стихийной институционализации в согласии с традиционными моделями и образцами деятельности, то второе, то есть организованное, являлось результатом сознательного, целенаправленного воздействия на социальное поведения. Причем желаемых целей в этом направлении власти добивались, что называется, любой ценой, не останавливаясь перед применением насилия по отношению к социальным субъектам.
При анализе институтов и социальных практик выделяются, наряду с двумя этими основными, и другие, промежуточные модели институционализации, но именно эти две представляют собой наиболее выразительные идеально-типические целостности, которые могут быть истолкованы как полюсы «континуума институционального развития* в раннюю советскую эпоху.
VI. Но самым главным, о-точки-зрения автора; результатом
исследования можно считать вывод о том, что, несмотря на
упорное и часто насильственное проведение того, что названо
здесь организованной моделью институционализации, результат
складывался во взаимодействии органической, основанной на
традициях и устойчивом менталитете модели институционализа
ции, и сознательно реализуемой организованной модели. Это
означает, что социально преобразовательные намерения боль
шевистской партии и ее лидеров не смогли быть реализованны
ми в чистом виде. Новые институты и новые жизненные модели
Советской России оказались не столько новыми, сколько плодом
компромисса нового со старым, результатом взаимодействия
проекта и традиции, намерения и привычки.
Это означает, что в 20-е годы в России происходило не столько становление нового общества, сколько становление нового типа общества, основанного на старых российских традициях. Именно этот главный вывод подробно аргументируется в диссертации.
В приведенных пунктах (I-VI) выражена научная новизна диссертации. С точки зрения ее практической ценности, работа может: (а) использоваться в образовательном процессе — в лекциях и лекционных курсах как исторического, так и социологического профиля, (б) выступать в качестве элемента необходимого теоретико-методологического обоснования конкретных мероприятий в рамках программы социальных реформ в России, (в) рассматриваться в качестве одного из первых шагов в деле выработки общей методологии реформаторской деятельности, в чем, как полагает автор диссертации, крайне нуждается наша страна на современном этапе ее развития.
Апробация полученных результатов. Основные положения и полученные результаты нашли свое отражение в публикациях автора, общим объемом свыше 50 п.л., в том числе в монографическом исследовании «Становление России советской. 20-ые годы в зеркале социологии» (объем 17 п.л.), депонированной в ИНИОН РАН № 51672 от 27.06.96 г., в выступлениях с докладами на конгрессах, конференциях и симпозиумах, в том числе международных, в частности, в Варшаве на конференции «Участие женщин в политике» (декабрь 1988 г.), в Торонто — «Реформирование российского социума» (май 1994 г.), в Хиль-десхайме — «Проблемы исторического развития социологии в странах Центральной и Восточной Европы» (ФРГ, ноябрь 1994 г.), на заседании Школы молодых социологов в Алуште (октябрь 1993 г.), на конференциях в Красноярске «Проблемы становления гражданского общества в России» (апрель 1996 г.) и Москве «Будущее России и новейшие' социологические подходы» (февраль 1997 г.).
Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения и списка литературы. Тематически в работе выделены 3 системных блока-раздела: I — Теория и методология исследованая (гл. 1), II — Социально-структурные изменения и процессы институционапизации (гл. 2, 3) и III — Способы частной жизни: на что жили, как жили (гл 4,5).