Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Природа правопритязаний 18
1. Правопритязание как категория общеправовой теории 18
2. Характеристика составляющих природы правопритязаний 41
3. Выражение природы правопритязаний в механизме их реализации 63
Глава 2. Содержание правопритязаний 82
1. Общая характеристика содержания правопритязаний 82
2. Субъективные права как юридический аспект содержания правопритязаний 99
3. Правовое воздействие и правовое регулирование в определении содержания правопритязаний 122
Заключение 149
Список используемой литературы 160
- Правопритязание как категория общеправовой теории
- Выражение природы правопритязаний в механизме их реализации
- Субъективные права как юридический аспект содержания правопритязаний
- Правовое воздействие и правовое регулирование в определении содержания правопритязаний
Правопритязание как категория общеправовой теории
Значимость человека в правовой реальности подчеркивается в современных научных исследованиях, посвященных проблеме субъекта права. Например, С.И. Архипов отмечает, что «личность, выступающая в качестве творца всего правового, истинного источника права, создателя всех правовых идей, величайшей правовой ценности, заслуживает того, чтобы правовая наука придала ей должное значение. Позитивизм настолько глубоко проник в научное правосознание, так его деформировал, что целые поколения российских правоведов не могут иначе воспринимать субъект права, как только в качестве элемента состава правоотношения. Такое восприятие субъекта права очень точно передает отношение отечественной юриспруденции к правовой личности»1. В свете пристального внимания научного сообщества к указанной проблеме, можно выделить комплексное учение о субъекте права посредством анализа различных тем общей теории права несмотря на то, что единая теория субъекта права отсутствует. Однако, вопрос о том, каким образом, человек добывает и отстаивает свое право, как правило, остается без ответа. К примеру, в качестве одного из структурных элементов правоотношения принято выделять реальное, или фактическое, поведение субъектов правоотношения. Но что же собой представляет это реальное поведение (его характеристика, структура, динамика, закономерности, особенности и проч.), в каком роде действий оно воплощено, не раскрывается. Более того, как отмечает С.И. Архипов, позитивистская интеллектуальная модель не предполагает в качестве образующего центра или своего исходного начала человека, его притязания1. В классической же модели правоотношения смыслообразующими полюсами будут являться право одной стороны и обязанности другой.
Логичным следствием того факта, что право – это объективный и закономерный продукт человеческого общежития, является вывод о том, что такие же объективные и закономерные деяния человека ведут к праву, приводя в действие механизм правообразования. В юридической науке такие деяния эксплицируются как притязания или правопритязания.
Концепты «притязание» и «правопритязание» не являются новыми для теории права, хотя и были подвергнуты научному анализу сравнительно недавно. Иной раз отмечается ситуация, когда автор задействует понятие правопритязание без экспликации его содержания, и которое, в свой черед, не всегда очевидно явствует из контекста2.
В научной литературе отсутствует единство мнений о природе и содержании правопритязаний. Более того, подходы исследователей к понятию «притязание» разнятся в диапазоне от позиции беспроблемной определенности, сводящей притязание к одному из элементов субъективного права3, до позиции, констатирующей отсутствие постановки самой проблемы в общесоциальном ракурсе4. Первое суждение, являющееся следствием советского правового дискурса (его инерцией), основано на достаточно узком понимании правопритязания. Второе суждение требует некоторых уточнений, так как проблема правопритязания все же поставлена и подвергнута научному анализу5. Таким образом, обе позиции представляются как нерелевантные действительному положению вещей.
В современной правовой науке термин «правопритязание» имеет несколько значений, характеризующих различные феномены правовой жизни. В целом эти значения можно свести к специально-юридическому (инструментальному) и общетеоретическому. При этом в исследовании поставлена задача не столько терминологического обозначения правопритязания посредством анализа ряда его признаков с акцентом на каком-либо из них, сколько экспликация природы и содержания правопритязаний.
В качестве юридического термина «притязание» (нем. Anspruch1), (который с немецкого языка можно перевести также как «правопритязание»), в свое время применил Б. Виндшейд, подразумевая под ним такое основание (факт), когда одно лицо требует что-либо у другого и имеет право на такое требование. Иными словами, притязание представляет собой право на подчинение чужой воли, «власть что-либо требовать от другого»2. Собственно, в этом смысле, Б. Виндшейд говорит о притязании как о функции права3. Если требование вытекает из обязательства, то притязание вытекает из самого права и может быть направлено не только в отношении определенного обязанного лица, но в отношении всякого.
При этом необходимо учитывать, что Б. Виндшейд является представителем классической немецкой правовой догматики, чьи работы во многом посвящены исследованию римского пандектного права («Об обязательствах по римскому праву», «Учебник Пандектного права», заслуженно считающийся классическим для данного направления правовой науки и др. работы), что обусловило специфическую характеристику «притязания». Как следствие, мы отмечаем несколько ключевых моментов в такой характеристике, которые коренятся в преемственности концептуальных моделей римского частного права, а также интерпретации права как системы нормативных предписаний. Таким образом, притязание, во-первых, – это экспликация римского actio, или судебного преследования. В этом смысле actio является таким притязанием, которое в случае чего может быть защищено в судебном порядке: «желая сказать, что кто-нибудь имеет право требовать что-либо от другого, римляне говорят, что он имеет право отыскивать перед судом то, чего он требует от другого»1 – пишет исследователь. Притязание по своему содержанию шире понятия иска, будучи обращенным к обязанному лицу, оно может быть удовлетворено им без обращения к судебному разбирательству. Во-вторых, источником акта притязания является норма права (jus), либо возможность судебной защиты actio, которая свидетельствует о наличии защищаемого права.
Резюмируя подход Б. Виндшейда, мы говорим о том, что притязание – это технико-юридическое понятие, обозначающее претензию лица по отношению к другому лицу, с расчетом на правовую защиту своей претензии, вплоть до судебного разбирательства. Такое притязание является ничем иным как субъективным правом лица в виде притязания, правом на защиту, «функцией права»2. Что также отражено в немецкой юридической лексике, где термин «Anspruchs» обозначает предъявление иска3.
Именно данный подход к притязанию в последующем трансформировался, образовав специально-юридическое понятие «правопритязание» (или иначе – право-притязание, право притязания, право на обращение за судебной защитой нарушенного права).
Традиционно, в современной научной юридической литературе, правопри-тязание рассматривается как один из элементов субъективного права человека – правомочие, состоящее в «возможности обратиться за защитой своего нарушенного права в правоохранительные, судебные или иные органы»4. В данном случае, основным содержанием правопритязания является именно «возможность привести в действие аппарат государственного принуждения против обязанного лица»1. Содержание этого правомочия позволяет отграничить его от двух других обязательных элементов субъективного права – правомочия на собственные действия (права положительного поведения) и правомочия на действия обязанного лица (права требования). При этом право притязания является логическим следствием права требования в случае неисполнения или нарушения лицом своей юридической обязанности. Притязание, преследуя цель защиты нарушенного права (интереса), адресовано к компетентному государственному органу, который, в свою очередь, принимает соответствующие меры принуждения к обязанному лицу.
Следует отметить, что единая точка зрения среди ученых-правоведов на проблему субъективных прав и юридических обязанностей, их соотношение, отсутствует. Дело в том, что в классической правовой традиции сложилось два основных подхода к теории правоотношений. В рамках каждого из подходов, при известном абстрагировании, можно выделить определенную теоретическую конструкцию, раскрывающую процесс реализации субъективных прав и обязанностей, их содержание. Различение данных подходов может иметь значение для определения и понимания правопритязания (в узком смысле), в виду того, что оно имеет непосредственную связь с субъективными правами и обязанностями, к которой мы обратимся ниже.
Выражение природы правопритязаний в механизме их реализации
Анализ природы правопритязаний позволил выделить такие ее составляющие, которые закономерно приводят к формированию правопритязаний. Между тем, эти составляющие тесно связаны между собой посредством правосознания и взаимодействуя, функционируют определенным образом, в виду чего целесообразно представить выражение природы правопритязаний в виде особого механизма их реализации, обеспечивающего «становление и воспроизводство действительного, а не возможного права»1.
В условиях построения правого государства, декларирующего в качестве высшей ценности человека, его права и свободы2, природа правопритязаний приобретает значение наиболее существенного маркера для деятельности субъектов правового регулирования (прежде всего, субъектов правотворчества). Поэтому, к примеру, одной из основных целей правового мониторинга постулируется создание такого эффективного механизма правотворчества и реализации его результатов, который предполагает отражение общественных потребностей как на стадии правотворческой, так и на стадии правоприменительной деятельности, а также стадии осуществления правосудия3. Вместе с тем, возникает закономерный вопрос: «что же собой представляют эти самые общественные потребности и интересы, какие они, и в чем выражаются?». Извечность поставленного вопроса соответствует степени его актуальности сегодня.
Не меньшим юридическим значением в правовой жизни обладает воля и намеренность. Например, законодатель в п. 2, ст. 1 Гражданского РФ указывает, что правовые акторы «приобретают и осуществляют свои гражданские права своей волей и в своем интересе»1. Выявление намерений и мотивов правопритязаний позволяет установить факт злоупотребления субъективными правами, когда правовой актор реализует потребности и интересы в соответствии с законом, однако фактически действует вразрез не только с нравственными нормами, но правами и свободами других лиц, причиняя социальный вред2.
Таким образом, для того, что выявить содержание актуальных потребностей и интересов, намерений и мотивов правового актора, необходимо обратиться к одному из основных способов их инициативного выражения – правопритязаниям, в частности механизму их реализации, в котором находят свое функциональное выражение прежде всего составляющие природы правопритязания.
Тем не менее, следует отметить, что реализация потребностей и интересов возможна и противоправными способами, однако учитывая непризнание и социальное осуждение (как способа реализации, так и самих «интересов», мотивов и намерений, обычно безнравственных по своей сути), а также их абсолютное статистическое меньшинство в сравнении с правопритязаниями, правонарушение как методологическая предпосылка для выявления и анализа актуальных потребностей и интересов, как правило, не применяется. Однако, юридическая практика свидетельствует о том, что такой подход полностью исключать нельзя. Например, при реализации правопритязаний в форме забастовки, которая в последующем признается судом незаконной, данные правопритязания также формально-юридически признаются произволом и оцениваются как неправомерные, что влечет соответствующую юридическую ответственность ее участников. При этом потребности и интересы участников забастовки четко артикулированы в излагаемых ими требованиях. Впрочем, согласимся с мыслью А.И. Клименко о том, что добываемые права «всегда балансируют на грани права и индивидуального произвола»1.
В современной юридической науке проблема интересов в праве по-прежнему остается дискуссионной. Так, в отечественной науке относительно содержания категории «интерес», условно можно выделить два основных подхода – объективный (Г.М. Гак, Г.Е. Глезерман, С.Н. Братусь, В.В. Ситнин и др.) и субъективно-объективный, с различной конфигурацией акцентов на одном из аспектов (А.П. Грибанов, А.Г. Здравомыслов, Д.А. Керимов, В.Г. Нестеров и др.). Г.М. Гак пишет, что «интерес трактуется как объективная данность, связанная с бытием предмета, а не сводится к проявлению внимания и воли»2. В свою очередь, Д.А. Керимов контраргументирует – «при всей правильности положения об объективности интереса нельзя забывать о другой его стороне – субъектив-ной…потребности приобретают “смыслообразующую силу” через интерес, т.е. полное понимание, схватывание существа потребности и необходимости ее удовлетворения… Следовательно, интерес представляет собой то своеобразие, которым обладает переход от объективного к субъективному через преодоление, выражаясь гегелевским языком, “произвола потребностей”. Но реализованные потребности и интересы приводят к изменению объективного, то есть по существу являются обратным переходом от субъективного к объективному. Отсюда вытекает единство объективного и субъективного в понятии интереса»3.
Поэтому чтобы сохранить определенность при разрешении данной проблемы, интерес эксплицируется в настоящем исследовании во взаимосвязи с другими составляющими природы правопритязаний (правосознанием, волей, намеренностью и мотивами), в контексте механизма их реализации, на основании существенных признаков, характерных для такой взаимосвязи.
Д.Н. Узнадзе подчеркивает, что человеку имманентны не только витальные (жизненные) потребности, но и потребности высшего порядка – интеллектуальные, моральные, эстетические, на удовлетворение которых направлена деятельность человека1. В правовой жизни человек стремится удовлетворить их наряду с витальными потребностями посредством приобретения и реализации субъективных юридических прав. Следует отметить, что потребности высшего порядка объективированы в правовой идеологии в виде идей порядка, справедливости, свободы, ответственности, меры, закона, договора, равенства, демократии, общечеловеческих ценностей, гражданственности и др2. В свою очередь правопритяза-ния реализуется сквозь призму этих идеологических представлений. Ярким примером может послужить осмысленная потребность высшего порядка в справедливости, воплощенная в интересе беспристрастного разрешения дела независимым судом на основании принципов состязательности, равенства сторон, гласности, законности, уважения прав и правопритязаний других лиц. Кроме того, из предпосылки, что потребности человека могут быть рядового и высшего порядка, мы можем говорить о соответствующей классификации целей притязания – рядовые (витальные) и высшие цели. Таким образом, мы обращаем внимание на то, что природу правопритязаний образует не только жизненно-необходимое в строгом смысле этого слова (как то, что обеспечивает физическое существование индивида и социальное существование личности), но прежде всего то, что является собственно «человеческим» – справедливость и порядок, знание и истина, честь и достоинство и т.д.
Солидаризируясь с вышесказанным, В.Н. Кудрявцев предлагает конкретизированную классификацию потребностей на основании их уровня, степени и социально-исторического типа. В соответствии с данной классификацией, для потребностей характерны следующие уровни: а) биологический (в сложной, социализированной форме), б) социально-психологический, в) мировоззренческий (духовный, идейно-ценностный); степени: а) жизненно-необходимые (минимальные), б) стандартные (нормальные) присущие определенному типу личности, в) допустимые в перспективе, но не ставшие общественной нормой, г) извращенные (чрезмерные). В свою очередь, тип потребностей зависит от того, к какой социальной группе или классу он принадлежит1.
В виду того, что правопритязания опосредованно нацелены на удовлетворение данного спектра потребностей, то можно опираться на вышеперечисленные критерии их дифференциации, предложенные В.Н. Кудрявцевым.
Таким образом, мы выделяем, во-первых, правопритязания, присущие определенной группе правовых акторов, социальной страте или классу. Так, в случае с частной правовой ситуацией (т.е. на индивидуальном уровне2) целесообразно учитывать, оценивать, защищать и примирять опосредуемые правопритязаниями потребности и интересы отдельных правовых акторов, включенных в данную правовую ситуацию, с целью обеспечения в процессе ее правового регулирования справедливости, гибкости и оперативности, максимального учета индивидуальных потребностей и интересов, прав и свобод. В свой черед, на социальном уровне целесообразен мониторинг и обеспечение компромисса, конвенции и справедливого баланса потребностей и интересов разных социальных групп, что особенно актуально для правовой политики, правовой идеологии.
Выявление потребностей и интересов, их ранжирование, предварительное согласование, разработка системы сдержек и противовесов, прогнозирование развития – неотъемлемые условия правотворческого процесса. Потребности и интересы – это те параметры, которые устанавливаются в результате социологических исследований и на основании которых законодатель может предполагать о вероятных правопритязаниях. К сожалению, отечественный законодатель (в особенности, на примере Гражданского кодекса, как Республики Беларусь, так и Российской Федерации) свободно оперируя категориями «потребность» и «интерес», воздерживается от дефинитивного определения обоих.
Субъективные права как юридический аспект содержания правопритязаний
Следует отметить, что тезис о некотором соотношении между субъективными правами и правопритязаниями не нов для общеправовой теории. Например, из дореволюционных отечественных исследователей Ф.В. Тарановский концептуализирует правопритязание («правовое притязание») как предъявление своего субъективного права1. «Где нет притязания, там нет субъективного права»2 – констатирует их неизбежную когерентность русский ученый. Г.Ф. Шершеневич напротив, размежевывает субъективное право и правопритязание3, делая в своих размышлениях вывод о «сомнительной полезности»4 категории «правопритяза-ние» для понимания и разъяснения субъективного права.
Диаметрально противоположные углы зрения свидетельствуют о полемике по поводу, прежде всего, содержания субъективных прав, а также их связи с пра-вопритязаниями, что обусловлено широкой вариативностью смыслов данных категорий и, следовательно, их связей.
Следует констатировать и тот факт, что в дореволюционной юридической науке категория «правопритязание» употребляется, как правило, в более широком значении (в сравнении со значением, традиционно используемым современной теорией права, о котором мы говорили выше) – как предъявление своего права (обычно – субъективного)5, или иначе – как форму воздействия над поведением обязанного лица6. Несмотря на концептуальное значение идей дореволюционной правовой мысли, все же проблема правопритязания не ставилась как самостоятельная, а природа и содержание феномена не раскрывались. Вместе с тем, общетеоретическое (широкое) понимание правопритязания не было воспринято советской юридической наукой, которой, однако, принадлежит заслуга в основательной проработке теории субъективных прав.
Прежде чем обратиться к вопросу взаимосвязи содержания правопритяза-ний и субъективных прав, необходимо ответить на, возможно несколько наивный, вопрос: «Что такое субъективное право?». Эксплицируем понятие «субъективное право», тем самым проложив путь к выявлению характера его связи с правопритя-заниями.
Проблема субъективных юридических прав и обязанностей относится к тому кругу проблем, решение которых при первом знакомстве представляется очевидным, что, однако, не совсем так. Данная тема по-прежнему остается в плоскости научной полемики, несмотря на свою актуальность и активное использование, как в теории права и отраслевых юридических дисциплинах, так и в юридической практике. Проблема субъективных юридических прав и обязанностей является непростой и составляет объект самостоятельного диссертационного изыскания1. Поэтому рамки такой экспликации обусловлены задачами и целью настоящего исследования.
В отечественной правовой науке концепция субъективных прав уходит своими корнями в теорию правоотношений. В первом параграфе настоящего исследования нами были отмечены два основных подхода к теории правоотношений и, следовательно, к проблеме субъективного права, сложившихся в классической научной юридической традиции на сегодняшний момент времени. Каждый из подходов, представляющий определенную теоретическую конструкцию, затрагивает содержание субъективных прав и юридических обязанностей. Притом, ни в одном из них не рассматривается как природа и содержание правопритязаний, так и механизм их реализации. В свою очередь, следует отметить, что определение и понимание субъективных прав и юридических обязанностей является непременным условием, необходимым для формирования верного, научного представления о связи данных феноменов правовой жизни. Кроме обозначенных, существуют и иные подходы к пониманию категории субъективного права, вплоть до отрицания самой концепции субъективных прав1.
Достаточно оригинально смотрятся концепции «субъективного права» презентуемые «волевой» теорией права и «юриспруденцией интересов». Например, Б. Виндшейд определяет субъективное право как предоставленную юридическим порядком «власть или господство»2, «дозволенность воли (Wollen-Drfen)»3. В свою очередь, Р. Иеринг, критикуя «волевую» теорию права (впрочем, как и историческую школу права), в качестве сущности субъективного права выделяет интерес4. Так, германский правовед пишет, что в борьбе за субъективное, или конкретное право, «интересу управомоченного в сохранении права противостоит интерес другого в неуважении этого права»5. Предпринимались попытки синтеза указанных концепций с акцентом на одном из аспектов. Например, Г. Еллинек выдвинул тезис, согласно которому сущность субъективного права составляет как интерес, так и воля6.
Однако, Л.И. Петражицкий, Г.Ф. Шершеневич (как видные представители психологического и позитивистского правопонимания соответственно), и немного позже Я.М. Магазинер, провели последовательный и критический разбор подходов «волевой» теории права и «юриспруденции интересов» к проблеме субъективного права, результаты которого, несомненно, заслуживают внимания научного сообщества. Предшествующие воззрения на сущность субъективного права были опровергнуты1. Поэтому, лишь отметив данный факт, подробно останавливаться на приводимой указанными учеными критической аргументации не будем.
В самом общем виде субъективное право раскрывается как право отдельного лица, составляющее «меру дозволенного поведения, обеспеченную юридическими обязанностями других лиц»2. Вместе с тем, традиционно, теория «абсолютных правоотношений» раскрывает структуру субъективного права через правомочия на собственные действия, на чужие действия («право-требование»), и в виде притязания. Иногда выделяются и другие виды правомочий. Более того, в научной юридической литературе можно столкнуться с такой ситуацией, когда сущность субъективного права раскрывается исключительно через правомочия3. Такая традиция имеет под собой определенные исторические и теоретические основания, о которых шла речь выше. Точности ради отметим, что тут существуют исключения: например, о притязании нетривиально (то есть в широком смысле) пишет О.С. Иоффе, однако по-прежнему размещая его в структуре субъективного права4 и, что более существенно, не выделяя в качестве самостоятельного объекта научного анализа природу и содержание правопритязаний.
Рассуждая о правопритязании как волевом и осознанном, намеренном деянии, облеченном в соответствующую языковую форму и направленном на приобретение или реализацию права, а, в свою очередь, под субъективным правом подразумевая точную меру возможного поведения, обусловленную определенными юридическими фактами и, как правило, пределами, очерченными нормой объективного права, возникает закономерный вопрос: «Каким образом понятие “право-притязание”, являющееся полностью автономным, функционирует лишь как элемент структуры понятия “субъективное право”?». Иначе говоря, в данной интеллектуальной конструкции осуществляется экспозиция «причины», как структурного элемента «следствия», что есть contradictio in adjecto1. Таким образом, тезис о том, что правопритязание выступает элементом структуры субъективного права, представляется как искажающий подлинное понимание правовых и социокультурных реалий.
Вместе с тем, целесообразность конструирования субъективного права из правомочий также представляется спорной, чему способствует несколько обстоятельств. Во-первых, руководствуясь логикой, заложенной в самой структуризации, получается, что правомочия на чужое поведение и на защиту нарушенного права немыслимы без правомочия на собственные действия, а, в свою очередь, правомочие на защиту нарушенного права (правопритязание в узком значении) является тем же правомочием на чужое поведение только лишь с тем отличием, что оно обращено к компетентному юрисдикционному органу (как правило, суду). Притом правомочие на собственные действия, взятое в строгом смысле, обособленно, не сопряжено с поведением других правовых акторов (что мы могли наблюдать на вышеупомянутом примере «Робинзона Крузо»). Связь данного правомочия с поведением других правовых акторов выражается, как минимум, в расчете на оценку, признание с их стороны, иначе оно не имеет никакого юридического смысла. Как итог, традиционная интеллектуальная конструкция субъективного права получается неточной, что подтверждается также фактом продолжающейся научной полемики вокруг проблемы определения данной структуры: мнения варьируются от тезиса отсутствия каких-либо правомочий вовсе2, до тезиса о необходимости разделения данных правомочий на множество видов по различным основаниям3.
Правовое воздействие и правовое регулирование в определении содержания правопритязаний
Тезис о том, что право действует определенным образом, является одним из тех научных фактов, который всецело признается научным сообществом. Дискуссия же возникает на этапе последующих научных изысканий, отталкивающихся от данного факта.
Обращаясь к вопросу правового регулирования общественных отношений необходимо отметить, что одной из его основных проблем является то, что регу ляционное воздействие права зачастую не достигает своих целей или вовсе при водит к противоположному результату, когда не принимаются во внимание суще ствующие или потенциальные правопритязания правовых акторов, объективирующие потребности и интересы, что приводит к их реализации вразрез содержанию и назначению норм права или путем совершения правонарушений. На наш взгляд, эвристическим потенциалом в разрешении указанной проблемы обладают антропологическая и социологическая методологии, в рамках которых концептуализируются понятия «правовой актор» и «правопритязание».
В научной юридической литературе существует тезис, согласно которому предметом правового регулирования выступают общественные отношения1. Между тем, общественные отношения всегда есть следствие совместной деятельности людей2, а правовое регулирование направлено на их упорядочение и регламентацию: определенное состояние, модель и логика общественных отношений являются целью и планируемым результатом правового регулирования, его смыслом. В то же время правовой актор посредством правопритязаний вступает в правовые отношения, развивает их, а также может быть включен в правоотношения через правопритязания других правовых акторов (например, в качестве субъекта признания). То есть, правопритязания являются субъективным началом общественных отношений и обычно эксплицируются как наиболее динамичная их составляющая. Поэтому, исходя из смысла понятий «объект» и «пред-мет»1, представляется целесообразным рассмотрение общественных отношений в качестве объекта правового регулирования, а содержания правопритязаний как предмета правового регулирования.
Отметив, что содержание правопритязаний обладает объективным выражением, а также принимая во внимание функциональное назначение и природу пра-вопритязаний, можно говорить о нескольких основаниях взаимосвязи правового воздействия и содержания правопритязаний, их «точках соприкосновения». Так, поскольку правопритязание позволяет приобрести и реализовать субъективные юридические права и обязанности благодаря определенным инициативным деяниям, постольку целенаправленное воздействие на содержание правопритязаний осуществляется посредством правового регулирования. И если в одних случаях правовое воздействие осуществляется намеренно, целенаправленно (например, через акты реализации прав и обязанностей2, акты применения права, правосудие и т.п.), то в других случаях – оно реализуется косвенно (например, через правовые принципы и ценности, правовые идеи и идеологемы, а также правовую информацию и проч.).
Таким образом, целесообразен анализ природы и содержания правопритяза-ния с учетом оказываемого на него влияния права, концептуализируемого, как правило, в классических для отечественной общеправовой теории категориях «правовое воздействие» и «правовое регулирование».
Категории «правовое воздействие» и «правовое регулирование» не тождественны друг другу по форме и содержанию, хотя и близки по смыслу. В научной юридической литературе проведена детальная и обоснованная дифференциация указанных понятий по разным основаниям, а в ответ на вопрос об их соотношении сформулирован тезис, согласно которому правовое воздействие является более широким понятием, чем правовое регулирование1.
Понятие правового воздействия охватывает своим объемом весь многосторонний процесс влияния права на общественные отношения, поведение индивидов и их сознание2, в то время, как под правовым регулированием в научной юридической литературе обычно понимается «воздействие норм права на поведение людей посредством юридических способов и средств в целях упорядочения и совершенствования общественных отношений»3.
Таким образом, если право в аспекте его действия, можно представить как процесс превращения возможностей («заархивированных» в правовых формах) в действительность4, то правовое регулирование также можно представить как процесс трансформации правовых предписаний (как первичных, так и вторичных правил) в правовую реальность или, как отмечает С.С. Алексеев, процесс достижения «правового результата»5. Отличие заключается в том, что понятие правового регулирования является более узким по сравнению с понятием правового воздействия, так как предполагает наличие конкретизирующего акцента, обусловленного сущностью понятия «регулирование».
Особое место категории «правовое регулирование» в отечественной общеправовой теории обусловлено рядом присущих ей признаков. Так, правовое регулирование: а) как правило, имеет властный (в частности, государственно-властный) характер; б) проводится целенаправленно и регулярно; в) предполагает достижение определенного результата (в виде правовой модели); г) используется специальный комплекс правовых средств (механизм правового регулирования); д) воздействует на субъективные юридические права и обязанности, правосубъектность, компетенцию и полномочия (правомочия) субъектов права, изменяет первичные (базовые) и вторичные правила1; е) осуществляется на основе и при помощи норм права (в особенности, вторичных правил)2.
Ярким примером правового регулирования является принятие (изменение) законодателем нормативного правового акта, либо их совокупности, объединенных одним назначением (в т.ч. основывающихся на них правоприменительных актов), посредством которых регламентируются правовые статусы субъектов права, устанавливаются (изменяются) субъективные юридические права и обязанности, а также другие нормы права, которые в своей совокупности предназначены для урегулирования общественных отношений, стимулирования правовых акторов к определенным действиям или удержанию от их совершения. Причем определение круга субъектов права является первым шагом для того, чтобы некоторым образом урегулировать отношения между ними, поэтому в строгом смысле слова такой «субъект» относительно правового регулирования оказывается «объектом», которому возможность действия (бездействия) лишь предписывается законодателем.
Если результатом правового регулирования стало подчинение общественных отношений определенной логике, заложенной, например, в нормативных правовых актах, то мы говорим о достижении цели правового регулирования и характеризуем эти отношения как урегулированные. Содержание правопритяза-ний, входящие в предмет такого правового регулирования, также артикулируется как подлежащее или неподлежащее признанию, изменяется форма выражения правопритязаний, условия и критерии формально-юридического признания и легализации1.
Правовое воздействие, как и правовое регулирование, являются сложными категориями теории и философии права потому, что перспектива действия права сообразно заложенным в нем закономерностям человеком, и, одновременно, отчужденная от него, вновь сталкивается с самим человеком: его сознанием и действиями, притязаниями и актами признания. Несмотря на относительно высокую эффективность упорядочения общественных отношений, правовое регулирование не лишено своих недостатков, например, в виде сложно прогнозируемых аномалий права (или практически не прогнозируемых – для правового воздействия), отклонений всевозможного рода, вплоть до получения результата обратного запланированной цели, модели – несоблюдении норм права, отказа в подчинении правовым предписаниям, исполнении обязательств, совершение правонарушений. Особенно рельефно данная проблема проявляется при столкновении разных пра-вопорядков2.