Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Доктринальные предпосылки учения о договорах средневековых правоведов . 37
1. Разрозненные положения о договорах в римском праве Свода Юстиниана. 37
1.1. Концепции договоров в «древнем праве» Свода Юстиниана. 44
1.2. Концепции договоров в «новом праве» Свода Юстиниана. 71
1.3. Причины отсутствия учения о договоре в Своде Юстиниана. 90
2. Христианская религиозно-этическая трактовка договорных отношений в
Священном Писании и канонах Декрета Грациана. 102
2.1. Разнородность религиозно-этических предписаний о договорных отношениях между христианами 106
2.2. Соотношение христианской этики с положениями римского договорного права. 112
3. Аристотелевская философская основа схоластической интерпретации договорных отношений. 141
3.1. Этическая трактовка отношений обмена Аристотелем. 143
3.2. Нереализованный замысел Цицерона по упорядочению права и договорных обязательств на основе греческой философии. 150
3.3. Схоластическое осмысление договорных отношений Фомой Аквинским. 157
Глава 2. Становление договорных теорий в работах глоссаторов и декретистов XII–XIII вв. 173
1. Схоластические основы договорных доктрин правоведов зрелого Средневековья. 173
2. Договорные теории болонских глоссаторов. 189
2.1. Выбор основного фрагмента учения о договорах: титул Дигест «О пактах». 189
2.2. Закрепление понятия договора-соглашения (пакта). 191
2.3. Соотношение основных понятий договорного права. 196
2.4. Классификация пактов и контрактов. 199
2.5. Обязательность пактов и теория «одеяний» 202
2.6. Основание (кауза) пактов. 208
2.7. Типы договоров («природа контрактов»). 215
2.8. Применение положений о купле и стипуляции к иным контрактам по аналогии. 219
3. Договорные теории декретистов. 224
3.1. Расположение канонов о договорных отношениях в Декрете. 225
3.2. Выделение юридического содержания канонов Декрета о договорных отношениях. 227
3.3. Приоритет понятия договора-обещания в канонистике. 230
3.4. Обязательность договоров-обещаний 233
3.5. Обязательность договоров-соглашений 238
3.6. Пробелы в учении декретистов о договорах. 240
Глава 3. Учение о договорах правоведов средневекового римско канонического права XIII–XV вв. 246
1. Развитие схоластического подхода комментаторов и декреталистов к
договорным доктринам 246
2. Договорные теории комментаторов. 254
2.1. Источники договорных доктрин комментаторов . 255
2.2. Порядок изложения учения о пактах и контрактах 260
2.3. Понятие пакта. 262
2.4. Классификация пактов и контрактов. 266
2.5. Обязательность пактов и теория «одеяния». 268
2.6. Правовое основание (кауза) пактов. 277
2.7. Типы договоров 283
3. Договорные теории декреталистов. 292
3.1. Источники договорных доктрин декреталистов. 293
3.2. Порядок изложения договорных доктрин. 299
3.3. Понятие пакта и его соотношение с обещанием. 303
3.4. Обязательность всех соглашений и обещаний в канонистике. 306
3.5. Основание (кауза) договоров 312
3.6. Утрата договором обязывающей силы. 315
3.7. Классификация договоров по цивильному праву 318
4. Римско-каноническая договорная доктрина. 321
4.1. Необходимость взаимодействия комментаторов и декреталистов в сфере договорного права. 321
4.2. Обязательность неформальных соглашений и теория «одеяний». 326
4.3. Учение об основании (каузе) договоров. 331
4.4. Отсутствие общего римско-канонического учения о договоре. 334
Глава 4. Учение о договоре правоведов раннего Нового времени (XVI в.) 342
1. Возникновение доктринальной основы учения о договоре в научной
юриспруденции XVI в 342
1.1. Кризис схоластической правовой науки комментаторов-бартолистов 343
1.2. Обновление цивилистики французскими правоведами-гуманистами 348
1.3. Обновление римско-канонической правовой науки испанскими вторыми схоластами. 360
2. Непоследовательное обобщение положений о договорах в доктринах комментаторов-бартолистов . 376
2.1. Предпосылки обобщения положений о договорах. 376
2.2. Отсутствие целостного учения о договоре 380
2.3. Причины отсутствия учения о договоре 381
3. Становление учения о договоре в трудах французских правоведов гуманистов 386
3.1. Источники договорных теорий «галликанского обыкновения» 387
3.2. Критика договорных теорий бартолистов 389
3.3. Дискуссия о соотношении терминов договорного права. 394
3.4. Определение договора в цивильном праве 397
3.5. Обязательность неформальных соглашений и стипуляции 406
3.6. Основание (кауза) договоров 414
3.7. Классификация договоров. 417
3.8. Содержание договоров. 420
3.9. Обобщение положений о договорах.
3.10. Место договоров в системе цивильного права. 425
3.11. Предпосылки учения о договоре 431
3.12. Нерешенные проблемы учения о договоре. 437
4. Формулировка учения о договоре в работах испанских вторых схоластов. 442
4.1. Источники договорных теорий вторых схоластов. 443
4.2. Место договоров в системе частного права. 453
4.3. Порядок изложения договорной доктрины. 455
4.4. Понятие договора 457
4.5. Обязательность договоров. 467
4.6. Условия действительности договоров. 480
4.7. Содержание договоров. 488
4.8. Классификация договоров. 494
4.9. Разнородная основа ключевых положений учения о договоре. 498
4.10. Противоречия и пробелы учения о договоре. 503
Заключение 513
Список сокращений. 525
Библиография. 529
- Разнородность религиозно-этических предписаний о договорных отношениях между христианами
- Закрепление понятия договора-соглашения (пакта).
- Источники договорных доктрин комментаторов
- Непоследовательное обобщение положений о договорах в доктринах комментаторов-бартолистов
Разнородность религиозно-этических предписаний о договорных отношениях между христианами
Цель и задачи диссертационного исследования.
Целью настоящего исследования является комплексная реконструкция процесса формирования учения о частноправовом договоре в доктринах ведущих ученых-правоведов континентальной Западной Европы Средневековья и раннего Нового времени (XII–XVI вв.). Для достижения поставленной цели предполагается решить следующие задачи: – изучить содержание первых вариантов учения о договоре в правовых трактатах позднего Средневековья и раннего Нового времени; – исследовать причины отсутствия учения о договоре в древнеримской и ранневизантийской юриспруденции по материалам Свода цивильного права Юстиниана; – выявить основные правовые, религиозно-этические, философские и методологические предпосылки формирования учения о договоре в правовой науке Западной Европы исследуемого периода; – выделить периоды формирования учения о договоре и оценить значение каждого из них для изучаемого процесса; – проанализировать доктринальное происхождение основных положений учения о договоре; – определить пробелы и противоречия в первых вариантах учения о договоре; – оценить значение целенаправленной формулировки учения о договоре для доктрин договорного права раннего Нового времени. Объектом исследования является договор как правовой инструмент, закрепленный в источниках римского, канонического, партикулярного права и используемый в западноевропейском обществе XII–XVI вв. для регулирования отношений между частными лицами по передаче имущества, совершению работ, оказанию услуг на возмездной или безвозмездной основе.
Предмет исследования составляют доктринальные представления ведущих западноевропейских ученых-правоведов XII–XVI вв. о понятии договора в частном праве и его признаках, а также о положениях, общих для всех или для большей части его разновидностей. Хронологические рамки исследования охватывают зрелое и позднее Средневековье (XII–XV вв.), раннее Новое время (XVI в.) и определяются предметом и целью исследования. Первые значительные результаты доктринального осмысления договоров и обещаний восходят к Болонской правовой школе середины XII в. (самые ранние суммы глоссаторов, составление Декрета Грациана). К концу XVI в., как показывает данное исследование, учение о договоре обрело ясное выражение в произведениях отдельных ученых юристов Франции и Испании. При этом на протяжении XII–XVI вв. правовая наука стран Западной Европы опиралась на общую основу (методологию, источники, терминологию, язык), которую в историографии принято именовать римско-каноническим правом (ius commune).
Источники исследования в целом подразделяются на три группы, по степени убывания их важности для решения поставленных задач: 1) доктринальная юридическая литература XII–XVI вв., 2) сборники цивильных законов и церковных канонов, известные под названиями Свода цивильного права Юстиниана и Свода канонического права, а также средневековое партикулярное законодательство, 3) неюридическая литература, необходимая для реконструкции культурного контекста развития договорных доктрин XII–XVI вв. (философские, этические, богословские, логические трактаты мыслителей Античности и Средних веков).
1) Доктринальная юридическая литература XII–XVI вв. является главным объектом исследования, поскольку именно в ней нашли наиболее полное выражение представления ученых юристов о договорах и обещаниях. Речь идет о доктринальных произведениях на латинском языке представителей основных правовых школ Западной Европы, написанные в XII–XVI вв. В их числе комментарии, трактаты, глоссы по цивильному и каноническому праву глоссаторов, комментаторов, декретистов и декреталистов, правоведов-гуманистов, вторых схоластов. В работе использованы их печатные издания XV–XVII вв., изученные диссертантом за время нескольких стажировок в библиотечных и архивных фондах Института истории европейского права научного общества им. Макса Планка (Франкфурт-на-Майне, Германия) и Гарвардской школы права (Кембридж, США).
Объем этой литературы огромен. В исследовании доктрин XII–XV вв. мы ограничились наиболее важными работами, которые в силу авторитета их авторов сами средневековые юристы (ученые и практики) признали выражением «общего мнения» (communis opinio) докторов права. Благодаря данному статусу эти научные произведения не только определили взгляды юридического сообщества, но и стали основой принятия решений в судах, применявших римско-каноническое право40. Произведения такого уровня распространялись, изучались и применялись вместе с основными нормативно-правовыми памятниками ius commune (Сводом Юстиниана, Декретом и сборниками декреталий), а значит, в значительной степени определяли их смысл. Таким образом, основные моменты развития договорных доктрин средневековой правовой науки получили отражение в данных произведениях.
Для цивилистов (знатоков Свода цивильного права) таковыми являлись: «Золотая сумма» Ацо к Кодексу Юстиниана (2-я ред. 1208–1210 гг.), «Ординарная (Большая) глосса» Аккурсия к Своду Юстиниана (ок. 1220–1230 гг., свыше 6000 стр. in folio), комментарии Бартола и Бальда к Своду Юстиниана. У канонистов (знатоков церковных канонов) общим признанием пользовались аппарат глосс Иоанна Тевтонца к Декрету Грациана (ок. 1216 г.) в переработке Бартоломео Брешианского (после 1245 г.), «Золотая сумма» Генриха Сузанского (1250-е гг.), «Ординарные глоссы» к сборникам папских декреталий Бернарда Пармского (на Liber Extra, 1234–1266 гг.), Иоанна Андреа (к Liber Extra, нач. XIV в., к Liber Sextus, 1310-е гг., к Клементинам, 1320-е гг.). Стандартным процессуальным трактатом являлось «Судебное зерцало» Дуранта (редакции 1271–1291 гг. с дополнениями Иоанна Андреа, сер. XIV в., немногим менее 1500 стр. in folio)41.
Наряду с основными доктринальными произведениями римско-канонического права в работе использованы и менее известные трактаты в той мере, в какой они позволяют дополнить картину обобщения положений об отдельных договорах и обещаниях. Дополнительные сведения о них мы приводим в тексте соответствующих глав.
Для периода раннего Нового времени основными источниками информации о формировании общего учения о договоре становятся не сборники общепризнанной доктрины, а трактаты, систематизирующие цивильное или римско-каноническое право иначе, нежели это было принято ранее у комментаторов и декреталистов. В числе таких знаковых работ — «Комментарии к цивильному праву» французских правоведов-гуманистов Франсуа Коннана (изданы посмертно в 1553 г., затем повторно в 1557 г. с дополнениями Франсуа Отмана) и Гуго Донелла (часть комментариев по договорам издана в 1590 г.), а также трактаты «О справедливости и праве» вторых схоластов Доминго де Сото (издан посмертно в 1564 г. ), Луиса де Молины (1593–1600 гг.), Леонарда Лессия (1605 г.).
2) Второй по значимости блок источников данного исследования — сборники цивильных законов и церковных канонов, известные под названием Свода цивильного права Юстиниана и Свода канонического права. На их авторитете основана правовая наука римско-канонического права, доктринальная литература которой является развернутым толкованием (комментариями) их содержания. К XVI в. возросло значение актов партикулярного (королевского и местного) законодательства.
Собрание цивильных (римских) законов, именуемое в Средние века чаще не как Свод, а как «законные книги» (libri legales), представляет собой составленную по распоряжению Юстиниана в VI в. компиляцию фрагментов из произведений римских юристов I–III вв. (Дигесты), сборника императорских конституций II– VI вв. (Кодекс), учебника римского права (Институции), а также сборника конституций Юстиниана, изданных после обнародования итоговой (второй) редакции Кодекса (Новеллы). Глоссаторы разделили всю компиляцию на пять томов: Дигесты составляли первые три тома, в четвертый том входило девять первых книг Кодекса, а пятый том включал остальные три книги Кодекса, все Институции, сборник новых конституций Юстиниана в переводе на латинский язык, а также отдельные указы средневековых императоров и сборник феодальных обычаев Северной Италии. Правоведы-гуманисты XVI в. приложили немало усилий, чтобы очистить позднеантичный сборник от средневековых наслоений и подготовить его критическое издание42.
Закрепление понятия договора-соглашения (пакта).
Религиозно-этические воззрения западных богословов поздней Античности и раннего Средневековья не представляли собой целостного учения о договорах и соглашениях. Об этом свидетельствует, во-первых, разнородность соответствующих текстов (п. 2.1). а во-вторых, заключенные в них внутренние несогласованности и противоречия, которые становятся особенно заметными при сопоставлении текстов с более четкими положениями римского договорного права (см. п. 2.2). 1) Основные положения Священного Писания.
Тексты христианской традиции принято делить на Священное Писание и основанное на нем Священное Предание. Вплоть до XI в. на Западе завершенный корпус текстов (и готовый объект для схоластического толкования) представляли только тексты Писания. Уже с сер. IV в. известны полные сборники новозаветных книг сначала на греческом языке (т. н. Синайский и Ватиканский кодексы), а затем и составленный Иеронимом перевод Библии на латинский язык (т. н. Вульгата, IV в.)
Уже отцы Церкви признали положения Библии крайне сложными для понимания и толкования ввиду афористичного языка и наличия скрытых смыслов. Аврелий Августин (354–430) утверждал, что к чтению Писания верующии должен долго готовиться и полагаться более на веру, нежели на свой интеллект249. Сказанное в полной мере относится к фрагментам, которые могут быть отнесены на счет обещаний, соглашений и договоров между верующими.
К их числу прежде всего следует отнести этические предписания Нового Завета: О четырех различных толкованиях Библии см.: Воскобойников О.С. Тысячелетнее царство. С. 40 сл. 107 – призыв к честному поведению, соблюдению данных обещаний, осуждение клятв и обмана ближнего (Мф 5.33–37); – разрешение любых споров между христианами полюбовно, при посредничестве Церкви (епископа) (Мф 18.15–17); – осуждение стяжательства, как несовместимое со служением Богу (Мф 6. 24; Лк 16, 13) и с «богатством благости» (Еф 3.8; Рим 2.4); – одобрение честного труда и платы за такой труд (Мф 10.9–10; 1 Кор 9.14; 1 Тим. 5.18); – осуждение формализма и буквализма (1 Кор 3.6); – осуждение ростовщичества (Лк 6.34–35). Перечисленные моральные правила зачастую сформулированы метафорическим языком и, как показала богословская практика на Западе, допускают различные толкования. Кроме того, единообразному пониманию Писания не способствовало расхождение некоторых положений Нового Завета (I в.) и Ветхого, возникшего гораздо раньше (XIII–VI вв. до н.э.) и в иной культурной среде. Хотя Христос явился не нарушать Закон, а исполнить его (Мф 5.17), привнесенный христианством дух любви и благодати вступал в противоречие с ветхозаветным духом строгого подчинения заповедям и их формального исполнения250. Так, Ветхий Завет допускал клятвы (Исх 20.16; Лев 19.12; Числ 30.3; Втор 23.21-23)251, взимание процентов с иноплеменников (Втор. 23, 19–20), не содержал выраженного осуждения богатства и акцентировал строгое следование букве Закона. В то же время оба Завета сходились в запрете лжесвидетельства (Исх. 20.16), осуждении клеветы (Книга премудрости Соломона, 1.11) и подчеркивали важность честного поведения в отношении ближнего.
Именно формальный подход фарисеев к исполнению Завета осуждает апостол Павел. О полном по форме и строгом исполнении Закона как единственно возможном пути к спасению в учении фарисеев см.: Мальцев В.Г. Культурные традиции права. С. 240. Не вполне согласующееся со смыслом третьей заповеди (Исх 20, 7), которую толкуют как запрет клятвы именем Божьим, особенно ложной клятвы. См.: Юревич Д. Десять заповедей // ПЭ. Т. 14. С. 459–473. Расхождения в указанных этических предписаниях Ветхого и Нового Завета, их разрозненность и многозначность предопределили наличие разногласий в последующей христианской традиции. 2) Основные положения церковных канонов в Декрете Грациана.
Наряду со Священным Писанием, важнейшим источником церковного права издавна считались правила Священного Предания. Принято считать, что изначально Церковь получила их от апостолов устно, а затем, раскрывая их смысл, постепенно облекла в письменную форму в виде произведений отцов Восточной и Западной Церкви, постановлений церковных соборов («каноны» в узком смысле), а позднее на Западе также папских писем и пенитенциалиев (книг с перечнями грехов и установленного за них покаяния)252.
На протяжении раннего Средневековья эти тексты входили в состав нескольких сборников, ни один из которых не отличался высокую степенью упорядоченности и репрезентативности253. Во второй половине XI – первой половине XII вв. потребности развития западного богословия привели к составлению нескольких более объемных и организованных собраний текстов правил, или канонов Священного Предания254.
Несмотря на солидный объем, данные сборники содержат лишь часть обширной церковной литературы поздней Античности и раннего Средневековья и по необходимости представляют собой во многом субъективную выборку различных религиозных текстов, составленных в разные периоды и в разных регионах, коллективно или отдельными авторами, в не всегда известном контексте, а потому зачастую противоречащих друг другу, Учитывая разнообразие «канонов», они с трудом поддавались упорядочению. При этом ни в одном из сборников идея договоров или обещаний не являлась таким концептуальным центром, вокруг которого составители решились бы сгруппировать церковные тексты. Не исключение и наиболее важный для развития канонического учения об обещаниях и соглашениях сборник канонов — Декрет Грациана.
Сборник монаха Грациана, кратко именуемый Декретом255, благодаря официальному признанию иширокому распространению в университетах и был признан основным объектом юридического изучения и толкования канонов, составленных до XII в. Подобное решение канонистов XII–XVI в. избавляет исследователя от необходимости обращаться к иным сборникам и отдельным канонам, не вошедшим в Декрет, при изучении раннесредневекового наследия в договорных учениях декретистов и декреталистов (см. главы 2–3). Декрет стал для канонистов отправной точкой развития их правовых учений, сопоставимой по значимости с «древним правом» Дигест Юстиниана для цивилистов.
Само составление Декрета, подборка канонов, и тем более их привязка к определенным юридическим казусам представляют собой юридизацию текстов Священного Предания на начальном этапе развития канонистики. С этой точки зрения Декрет целесообразно анализировать в следующей главе настоящего исследования. В данном параграфе Декрет рассматривается в плане авторитетной подборки раннесредневековых канонов и иных текстов, как иллюстрация разнородной и разрозненной западной традиции Священного Предания.
Несмотря на внушительное количество канонов в Декрете Грациана, с обещаниями, клятвами и соглашениями изначально (или позднее, в процессе их изучения юристами в университетах) были связаны немногие из них. Немногочисленность канонов по «договорному праву» соответствует состоянию богословской литературы до XII в., в которой регулирование имущественных отношений между верующими не являлось доминирующим предметом для обсуждения.
Источники договорных доктрин комментаторов
Сравнивая пакт с простым разговором, глоссаторы поясняли направленность первого на достижение правового результата. «Если, к примеру, мы с тобой придем к соглашению, что Сократ — камень, то это не пакт, и такое согласие не обязывает ни меня, ни тебя», — утверждал Ацо в «Золотой сумме»466. «... поскольку предмет договоренности не касается юридических обязанностей», —уточнил его мысль Аккурсий в глоссе «transigendique» к D. 2.14.1.3, и продолжил: «Нужно, чтобы пришли к согласию о том же самом, то есть дать или сделать что-либо по тем или иным душевным побуждениям, после этого (стороны считаются) договорившимися о совершении или передаче чего-то определенного».
Глоссаторы прибегли к не вполне корректному сравнению пакта со специальным термином pollicitatio (одностороннее обещание в пользу общины)467, чтобы подчеркнуть двусторонний характер пакта. Все они единодушно утверждали, что пакт отличается от одностороннего обещания тем, что pollicitatio — это обещание одного, тогда как пакт — согласие двоих (или нескольких). По словам Ацо, «Пактом называют согласие двоих, чем он и отличается от одностороннего обещания…». Поэтому, продолжает ту же мысль Аккурсий в глоссе «duorum (двоих)» к D. 2.14.1.2, pollicitatio «имеет значение лишь в отдельных случаях…»468.
Ограниченная сфера применения pollicitatio, по мнению глоссаторов, связана именно с «неполнотой» одностороннего акта по сравнению с двусторонним. В одностороннем обещании не возникает согласия контрагентов и связанного с ним доверия сторон. По словам Одофреда, пакт обладает «большей эффективностью», поскольку «более прочно то, что поддерживается двумя, чем одним».
Глоссаторы не могли обойти вниманием конвенцию, названную Ульпианом «общим наименованием», имеющим отношение ко всем контрактам и обязательствам (D. 2.14.1.3). По их мнению, конвенция тесно связана с пактом, но имеет два смысла. В широком смысле это акт согласия, тождественный согласию. В узком смысле конвенция — синоним «простого разговора».
Первоначально разницу между которыми трудно передать на русском языке различие проявлялось в использовании двух близких по смыслу латинских фраз,— consentire in idem и consentire in eodem «соглашаться об одном и том же». Оба выражения встречаются в Дигестах (D. 2.14.1.2–3). Однако постепенно на первый план выдвинулось различие в целях достижения согласия. Аккурсий в глоссе «transigendique» к D. 2.14.1.3 охарактеризовал конвенцию как согласие, не предполагающее намерение сторон вступить в обязательство «дать или сделать что-либо»470. Пакт и контракт. Превратив пакт в основное понятие своих учений о договорах, глоссаторы сравнительно редко толковали концепцию контракта (договора), столь важную для римских юристов. Насколько нам известно, ни в одном из значительных произведений школы глоссаторов нет определения контракта. Контракты не становились объектом деления или классификации отдельно от пактов.
Смысл контрактов определялся через их соотношение с пактом как видового понятия с родовым. Контракт есть пакт с исковой защитой (Плацентин) или «одетый пакт» (Ацо, Аккурсий)471. На такое соотношение указывают все классификации пактов, непременно включавшие контракты как их разновидности (см. п. 2.5). Кроме того, существительное «контракт» в суммарном изложении титула «О пактах» в «Золотой сумме» Ацо появляется именно в связи с объяснением такой разновидности пактов как «одетые пакты»472. Видовыми отличиями контракта от пакта считаются «собственное наименование» (nomen) и способность порождать иски.
В концептуальном плане установление родо-видовой связи между пактом и контрактом является следствием схоластического толкования Дигест Юстиниана. Оно подкрепляет значение пакта как центрального понятия договорной доктрины болонской школы. Но оно породило немало сложностей при классификации различных контрактов и пактов из Свода Юстиниана.
Классификация пактов и контрактов составляет основу учений глоссаторов о договорах, как по своему объему и проработанности, так и по значимости для целостного изложения, для разрешения предполагаемых противоречий в тексте Свода Юстиниана. Как показывает изучение правил об отдельных пактах и контрактах (см. п. 2.9), классификация стала не просто главным, а единственным инструментом, который позволил глоссаторам на момент составления завершающих доктинальных произведений первой трети XIII в. объединить все многообразие договоров Свода Юстиниана. Именно многоступенчатое деление позволило его первым профессиональным толкователям установить связи между всеми фрагментами Свода, посвященным пактам и контрактам, создать общую систему координат для толкования римского договорного права. И именно данная система дает нам основание усматривать в произведениях наиболее известных болонских ученых-юристов конца XII – первой половины XIII вв. взаимосвязанное учение о договорах, а не отдельные замечания о тех или иных фрагментах Дигест или Кодекса.
Несомненно, глоссаторы столкнулись с крайне сложной задачей упорядочения пактов и контрактов, учитывая их разнообразие в Своде, а также предполагаемую принадлежность к общему родовому понятию. Наиболее подходящим видом упорядочения разнообразного материала в арсенале древней логики глоссаторов должно было стать многоступенчатое деление. Главной проблемой для них стал поиск основания деления. Нужное решение было найдено далеко не сразу. Авторы первых суммарных изложений цивильного права 1140-х – 1160-х гг., начиная с Рогерия, попытались строить классификации пактов с учетом всех их правовых последствий, но потерпели неудачу. Их преемники во второй половине XII в. — первой трети XIII в. (Плацентин, Ацо, Аккурсий) пришли к необходимости пожертвовать множеством оснований ради главной характеристики пактов — их способности порождать иск по цивильному праву473.
Исследователи не раз отмечали значимость «открытого» общего критерия классификации всех пактов и контрактов римского права. Г. Дильхер приветствовал введение Плацентином деления на «одетые» и «голые» пакты как отказ от систематики закрытого перечня контрактов римского права474. Р. Воланте считает достоинством перечня «одеяний» пактов в учениях Ацо и Аккурсия не только его открытый характер, но и однородность (в отличие от попыток ранних глоссаторов объединить различные критерии деления в рамках одной классификации пактов)475. И. Бирокки, комментируя классификацию глоссаторов после Плацентина, писал, что система контрактов, известная Гаю и Юстиниану, была разобрана и собрана снова вокруг понятия «одеяния» пакта476. Однако даже в собранном виде система договоров представляет собой скорее лоскутное одеяло из множества «микросистематизаций» (А. Падоа-Скьоппа), нежели единообразный порядок видов и подвидов из одного родового понятия. В договорном праве, как и в иных разделах цивильного права, по точному замечанию Дж. Гордли, первые болонские правоведы добились упорядочения договоров в результате установления перекрестных ссылок между фрагментами Свода Юстиниана, которые изначально не были связаны единой классификацией477.
Непоследовательное обобщение положений о договорах в доктринах комментаторов-бартолистов
Однако в теоретическом плане наука mos italicus обнаружила явные слабости. Бартолисты сделали объектом своего толкования не первоисточники, а комментарии известных докторов права и местные нормативные акты. Это вело к искажению смысла авторитетного текста, умножению противоречивых мнений едва ли не по каждому вопросу. Устаревшие правила цивильного права менялись изобретением новых исключений и оговорок. Решение юридических вопросов превращалось в балансирование между различными нормативными актами, доктринами, правилами, исключениями, и зависело в первую очередь от умения юриста выделить в конкретном споре «общее мнение докторов права» (communis opinio). И чем больше посредственной юридической литературы печатали частные типографии, тем менее определенной становилось сама доктрина ius commune.
Неопределенность научной доктрины создавала значительные затруднения для отправления правосудия. Компетентый адвокат должен был полагаться на свои ораторские способности и умение манипулировать возможно большим числом авторитетов, чтобы как можно убедительнее доказать «общее мнение» докторов права судьям, которые зачастую выносили решение произвольно и безмотивно772. Может быть, не так далек от истины гротескный образ судьи Бридуа из романа Рабле («Гаргантюа и Пантагрюэль. кн. 3, гл. 39), который выносил приговоры с помощью игральных костей и превратного толкования Дигест Юстиниана.
В стремлении упорядочить работу судебных инстанций государи разных стран Европы начиная с XV в. ограничивали многообразие научных авторитетов с помощью «законов о цитировании». Так, в королевстве Кастилии и Леона на исправление запутанной ситуации с цитированием «общих мнений докторов» была направлена прагматическая санкция (торжественный королевский указ) Хуана II от 1427 г., запретившая ссылаться на юристов, писавших после 1357 г. по цивилистике (год кончины Бартола) и после 1348 г. по канонистике (год смерти Иоанна Андреа). Более поздние трактаты считались ненаписанными. Позднее аналогичные указы приняты в Арагоне и Кастилии в 1499 г., затем закон кортесов в Торо 1505 г., в Потругалии ордонанс Мануэля 1521 г., в Каталонии конституция 1599 г., в Урбино указ герцога 1613 г. 773.
Однако повторные издания подобных законов указывают, что они не достигали своей цели. Новые комментарии бартолистов на признанные законом комментарии так же успешно плодили мнения авторитетных докторов права. Ограничение числа цитируемых юристов не решало проблемы схоластической науки в теоретическом плане.
Потребность в альтернативном научном решении первыми выразили интеллектуалы-гуманисты — Лоренцо Валла в письме против Бартола (1433)774, Эразм Роттердамский в «Похвале глупости» (1511, гл. 51), Франсуа Рабле в «Гаргантюа и Пантагрюэле» (первая часть, ок. 1532, X 90; V. 90)775. Впрочем, упреки со стороны неюристов за варварскую латынь, незнание истории права и философии, превратное толкование античных понятий и др. не затрагивали смысл юридического ремесла и, по меткому выражению Р. Ван Канегема, скатывались как вода со спины утки до тех пор, пока правоведы Франции и Испании не поставили перед юриспруденцией новые научные цели и не предложили альтернативные методы их достижения.
Новизна правовой науки XVI в. связана со школами юридического гуманизма и второй схоластики. Школа юридического гуманизма пользуется наиболее широкой известностью и признанием ученых776. В научной литературе появление гуманистической юриспруденции связывают с общим влиянием гуманитарной науки Возрождения, ставшей по меткому выражению Доменико Маффеи, «культурным воздухом эпохи». Именно гуманитарии-гуманисты добились прогресса в историческом и филологическом знании, открыли неизвестную в Средние века Античность (древнеримское право классического периода, а также связанную с ним древнегреческую этико-философскую мысль). Кроме того, следует учесть влияние на правоведов методологических дискуссий рамизма, а также философские и теологические споры раннего Нового времени о роли личности, значении свободы воли, отношения к материальным благам и др. В области образования сложилось представление о педагогической функции изучения права, призванной формировать достойного человека.
Влияние гуманизма в разной степени испытало большинство правоведов XVI в. Но наиболее благоприятные условия для его распространения сложились во Французском королевстве (по-латински, Галлии), куда «светоч (правовых) знаний» был перенесен из Италии777. Именно здесь утвердилось особое «галликанское обыкновение изучения и преподавания права» (mos gallicus iura docendi). Его общую основу составляли принципы, которые казались совместимыми с правовой культурой комментаторов-бартолистов: во-первых, эрудиция правоведов в античной культуре в целом; во-вторых, пиетет к гению римских юристов классического периода; в-третьих, возвращение к изучению первоисточников; в-четвертых, отказ от изучения канонического права; в-пятых, общая реформа юридического образования. 1) Эрудиция правоведов в античной культуре (истории, этике, философии, изящной словесности), в том числе к греческой, открывала ученым юристам возможности по изучению эллинистической культуры и византийского права778. Гуманисты уверовали в том, что без такой эрудиции невозможно ни подлинное знание, ни преподавание римских законов, ни воспитание добродетельного человека. Данное убеждение противопоставлялось замкнутости комментаторов на тексты Свода Юстиниана и их «готской», по словам Валлы, латыни779. 2) Пиетет к гению знатоков права периода высшего развития римской юриспруденции оттеснил на задний план плоды компиляции византийских правоведов VI в., и даже сделал их объектом критики. Наиболее известным критиком составителей Свода Юстиниана стал Франсуа Отман, автор памфлета с говорящим названием «Анти-Трибониан» (1603 г.). Впрочем, Ф. Виакер резонно заметил по поводу такой позиции, что правоведы-гуманисты, освободившись от давления одного авторитета, попали под очарование другого780.