Введение к работе
Культура, трактуемая как механизм ценностного регулирования исторически определенного со-бытия людей, в частности, культура России XX века, может быть рассмотрена сквозь призму бинарных оппозиций типа: узаконенное—преследуемое, демонстрируемое — скрываемое, поощряемое — запрещаемое, официальное — неофициальное. При этом пласт неофициальной культуры (в том числе «контркультуры») всегда был подозрителен в плане изучения, особенно в обществе жестко регулируемом, каким была Россия до начала 1990-х годов. Информация о нравах мест заключения, разгуле «неуставных отношений» в вооруженных силах, «дедовщине», царящей в профтехучилищах, детской и взрослой преступности, быте и ценностях прозападно ориентированных молодежных течений и групп, проникнутых восточным мистицизмом, — все это до последнего времени находилось вне сферы научных поисков российских социологов.
Существует однако и еще один слой культуры, не являющийся официальным, но не принадлежащий и к слою делинквентно-девиант-ной культуры. Речь идет о таком слое культуры, который мы можем назвать латентным, то есть скрытым, потайным, неявным. В отличие от самодеятельной культуры, так или иначе санкционированной решением официальных властных структур, латентная культура никем не санкционирована и не претендует, в отличие от андеграунда, на преодоление «подпольности», на обнародование, публичность.
Латентная культура представляет собой сложное образование, включающее ряд компонентов. К вербально выраженным компонентам латентной культуры мы относим рукописи как особый феномен, находящий воплощение в личной переписке, личных дневниках, альбомах и потаенные жанры городского (главным образом детского) фольклора. Особой эмоционально-поведенческой формой бытия социокультурно обусловленных душевных переживаний является плач. Латентная культура включает в себя также модели группового поведения в замкнутых сообществах, способы индивидуальной интерпретации некоторых символико-экзистенциальных феноменов (смерти, любви, страха).
Актуальность исследования латентной культуры — ценностного ядра и форм ее выражения — заключается не только в полной неисследованности этого слоя культуры, традиционно находившегося за пределами привычных объектов научного анализа. Внимание обращается на сокровенные, глубоко личные структуры душевной жизни, которые не менее, а возможно и более прочны, чем «открытые» идеологические слои сознания. Процессы демократического обновления России немыслимы без обращения к глубинным, интимным слоям сознания людей, для них недостаточны изменения в сфере идеологических, теоретических и религиозных ориентации. Не с этим ли связаны факты частого несовпадения предпола-
гаемых преобразований с их результатами? Не с тем ли, что латентная составляющая культуры не учитывается в социальных проектах?
И действительно, если культурный пласт существует, то это значит, во-первых, что он выражает какую-то социально-духовную потребность, которую не способны удовлетворить другие культурные образования, а во-вторых, что он сам является мощным источником формирования определенных ценностных ориентации, моделей мировосприятия и поведения. Иными словами, не познав его сущность и структуру, общество не может адекватно оценивать ход социализации (молодежи) и вырабатывать оптимальные методы его регулирования.
Актуальность изучения латентной культуры, таким образом, обусловлена потребностью общества в более полном познании собственных культурных механизмов в целях эффективного социального регулирования.
Степень разработанности проблемы.
В отечественной науке уровень обыденного сознания, феномен повседневности — а это тот уровень, где формируется латентная культура — долгое время находился на периферии исследовательской мысли. Поэтому не только нельзя говорить о каких-то сложившихся направлениях в области изучения латентной культуры, но по сути нельзя назвать даже единичных работ, посвященных данной проблеме.
Отдельные проблемы социогуманитарного познания, так или иначе затронутые в нашем исследовании, разрабатывались различными исследователями.
Так, изучение исторически* типов ментальности — некоего коллективного подсознательного —: стало отличительной чертой школы «Анналов» во французской медиевистике. Наиболее известные представители этого направления — М. Блок, Ф. Бродель, М. Вовель, Ж. Ле Гофф, Л. Февр. Среди отечественных исследователей, непосредственно занимавшихся анализом неявных мыслительных ап-риорий, можно назвать М. М. Бахтина, В. С. Библера, С. И.Великов-ского, А. Я. Гуревича.
На анализ личных документов (писем) как значимый для социолога способ постижения социальной реальности обратил внимание Ф. Зна-нецкий.
Наше исследование в значительной степени строилось на анализе детской (довзрослой) среды. Детство — наименее разработанный пласт социологической науки, а также наименее слабо официализиро-ванный пласт социальной реальности вообще. Отношения внутри детских сообществ почти целиком строятся на «подпольной» системе отношений, лишь спорадически тревожимой вторжениями взрослых. Подлинные ценностные ориентации невзрослой части населения практически не изучались. Подтверждением может служить тот факт, что едва ли не полвека детский городской фольклор даже не фиксировался, да и традиционный (сельский) детский фольклор разрешалось фиксировать только в отрыве от этнографического контекста, социально-
бытовых реалий и к тому же далеко не полностью. Редким исключением в этом смысле являются работы М. В. Осориной, сумевшей синтезировать фольклорный, социально-психологический и социокультурный анализ отдельных пластов детского сообщества. В 1990-е годы появились публикации М. Новицкой, С. Тихомирова, Л. Успенского и др., посвященные отдельным жанрам детского фольклора и связанным с ними социально-психологическим проблемам довзрослой среды. В целом же разработка проблем детского сообщества—его ценностей и традиций — находится в самом начале. Пожалуй, только таллиннский двухтомник «Школьный быт и фольклор» можно считать сколько-нибудь значимой попыткой многостороннего анализа дет-ско-подростковой латентной культуры. [10].
Отдельно следует остановиться на осмыслении социокультурных оснований невербального, в частности, эмоционального поведения. Эта тема в настоящее время исчерпывается разработкой проблем смеха, смеховой культуры, смеховой стихии. Данный культурно-психологический феномен был предметом внимания А. Бергсона, Г. Плесснера, 3. Фрейда, Й. Хейзинги. Особую роль в открытии неофициального, «народного» смеха сыграли труды М. М. Бахтина. Вслед за ним тему смеха развивали А. Я. Гуревич (западная медиевистика), Д. С. Лихачев (история российской культуры). Ю. М. Лотман (семиотика), Г. О. Нодиа (культурфилософия), В. Я. Пропп, О. М. Фрейден-берг (фольклористика, этнография). Различным аспектам смеха посвящены также работы Л. В. Карасева, А. М. Панченко, Н. В. Понырко, Б. А. Успенского и др. Другие же социально-психологические феномены практически не подвергались социологическому анализу. Исключение составляют разве что стыд (Л. В. Карасев, В. С. Малахов) и страх (В. А. Андрусенко).
Один из рубежей, отделяющий классическую философию от неклассической — это проблематизация смерти. Особая роль здесь принадлежит М. Хайдеггеру, К. Ясперсу, французским экзистенциалистам, философам и социологам Франкфуртской школы. Историческая вариативность в восприятии смерти проанализирована Ф. Ариесом. Различные аспекты функционирования символа смерти в общественном сознании анализировались Ж. Бодрийяром, М. Вовелем, Ж. Ле Гоффом, Р. Моуди и др.
Отечественная философская и социологическая мысль издавна всматривалась в феномен смерти. Достаточно назвать имена Н. А. Бердяева, С. Булгакова, Л. П. Карсавина, В. В. Розанова, Н. Ф. Федорова, П. Флоренского, Г. В. Флоровского и других мыслителей начала XX века. Оригинальные разработки этой темы имеются у современных философов — Э. В. Ильенкова (самоубийство человечества для обновления Вселенной), В. В. Налимова (смерть как деперсонализация сознания), М. К. Мамардашвили (символология смерти). Проблема смерти челозека в различных аспектах рассматривалась в работах И. В. Вишева, Б. Т. Григорьяна, Д. И. Дубровского, Л. Н. Когана, М. А. Малышева, А. И. Москаленко, С. Ф. Рашидова, В. Ш. Сабирова, В. Ф. Сержантов а, Е. Черносвитова, И. Т. Фролова и др. Однако
3 ^'
социологические исследования типов смертепереживания в отечественной научной литературе практически отсутствуют, если не считать двух публикаций, посвященных старожилам Сибири и старообрядцам Прибалтики (А. Ф. Белоусов, Г. С. Виноградов).
Наше исследование в значительной степени базируется на изучении девичьего контингента. Тем самым оно может быть рассмотрено в контексте научных публикаций, посвященных изучению женщины. Социологические и психологические аспекты женского бытия рассматриваются в работах О. Ворониной, Р. И. Муксинова, М. Малышевой, Е. Токаревой Л. Н. Тимошенко, С. Федорович, В. Щеголева и др. Однако латентные аспекты девичьего бытия практически не исследовались.
Наконец, следует сказать об исследованности обыденного сознания в социологии, так как латентная культура во многом связана именно с этим слоем общественного сознания. За рубежом данная проблематика разрабатывалась большей частью в рамках т. н. «понимающей социологии», особенно в ее феноменологическом (А. Шутц) и этнометодологическом вариантах (Г. Гарфинкель, А. Сикурель). Проблемы повседневности исследовала Е. Анчел, ими занимались западногерманские ученые («история повседневности»), отечественные философы и социологи — Е. К. Быстрицкий, И. А. Бутенко, Б. А. Грушин, А. Я. Гуревич, В. Г. Федотова.
Таким образом, говоря о разработанности проблемы, можно констатировать, с одной стороны, наличие целого ряда глубоких исследований в пограничных с исследуемой темой областях, а с другой стороны отметить практически полное отсутствие работ, посвященных социологическому изучению латентных феноменов культуры (и в частности, девичьей культуры).
Теоретическая и методологическая основа исследования.
Особенности предмета исследования обусловили и необходимость применения большей частью не математико-статистических методов, а «мягких», социогуманит арных подходов. В исследовании использовались методы семиотического анализа, элементы герменевтики, методы структурного анализа в духе В. Я. Проппа и традиции «понимающей социологии» А. Шутца. Из методов сбора информации предпочтение отдавалось беседам, свободным и глубинным интервью, анкетам.с открытыми вопросами, инициированию автобиографий и сочинений на заданную тему. Получение дневников, личной переписки и альбомов вообще не может быть связано с использованием каких-то определенных методов. Следует указать, что эмпирической базой исследования явилось более 100 девичьих альбомов, более тридцати личных дневников, несколько сотен единиц личной переписки, более двухсот сочинений и автобиографий.
По-видимому, говорить о едином и непротиворечивом методологическом поле в нашем случае еще не приходится. Ведь речь идет о конституирозании самой проблемы, предмета исследования, складывании концептуального аппарата. Поэтому,
на наш взгляд, выработка адекватного и эффективного социологического инструментария еще впереди.
Цель и задачи исследования.
Целью работы является анализ отдельных форм латентной культуры на примере личных документов девушек и их влияния на процесс социализации молодежи, складывание ценностных ориентации.
Исходя из поставленной цели в исследовании решались следующие задачи:
исследовать основные феномены латентной культуры и рукописные формы ее выражения;
выявить специфику девичьих рукописных источников (тематика, жанры, формы);
выявить основные ценностные характеристики латентных форм группового и индивидуального поведения девушек;
обобщить представления учащейся молодежи о бытии души после смерти;
наметить основные методологические принципы изучения латентных феноменов культуры.
Выполнение поставленных задач позволило бы говорить о научном конституировании проблем латентной культуры, об артикуляции ее как значимого для социологического и социокультурного изучения объекта.
Научная новизна исследозгния.
совокупность представленных работ является одним из первых исследований социологическими методами специфической формы латентной культуры, представленной в виде личных эпистолярных и дневниковых документов;
уточнено понятие латентной культуры, которое выступает частью внутренней культуры индивида и связано с теми сторонами его жизни, которые он не хочет делать доступными для других людей;
автором рассмотрены малоизученные до настоящего времени характерные черты ментальности молодежи, связанные с коренными, «вечными» проблемами культуры — проблемами смерти, смысла жизни, любви, дружбы и т. д.;
автор представленной совокупности работ показывает преемственность российской молодежной ментальности, в частности, высокую ценность для женской мололежи верной, самоотверженной любви, рыцарского отношения к женщине и т. д. — от начала XIX века (альбомы институток и гимназисток) до настоящего времени;
изучение показало, что рукописные источники влияют на формирование способов поведения в межличностных контактах с лицами противоположного пола.
Научно-практическая значимость.
Выводы и гипотезы, высказанные в исследовании, могут послужить основой для выработки методологических основ исследования латентных феноменов культуры. Они способны послужить фундаментом для создания единой теории латентной культуры. Результаты
исследований девичьих личных документов обнаруживают значимое влияние последних на процесс социализации молодежи. Определенную лепту могут внести результаты проведенных исследований в разработку проблем внутригруппозой коммуникации, межко-гортной трансляции социокультурного опыта. Некоторые положения реферируемых публикаций ставят ряд новых вопросов в области социологии пола, социологии и этнографии детства, социологии деви-антного поведения, социологии искусства (массовое искусство, искусство примитива).
Анализ ценностных составляющих эмоционального и группового поведения, осуществленный в исследовании, развивает отдельные положения социологии личности и социальной психологии.
Проведенные исследования показывают, что дальнейшая разработка проблем социологии латентной культуры может осуществляться лишь на базе междисциплинарного синтеза.
О научно-практической значимости сборника «Тридцать девичьих рукописных любовных рассказов» может свидетельствовать включение его в библиографический обзор отечественной литературы в книге И. С. Кона «Сексуальная революция в России» (США, Free Press, 1993).
Наконец, результаты исследований могут быть использованы в преподавании соответствующих социогуманитарных курсов в высших учебных заведениях.
Апробация и внедрение результатов исследования.
Основные идеи и результаты исследований отражены в 28 публикациях, в том числе сборнике рукописных текстов, извлеченных из альбомов девушек, с научным комментарием. Общий объем публикаций — 13,4 п. л. В печати находится три статьи объемом 1,45 п. л. и сборник текстов с научным комментарием объемом 6 п. л.
Результаты исследования прошли апробацию на всесоюзных и республиканских конференциях в Уфе (1989), Новосибирске (1990), Усть-Каменогорске (1990), Барнауле (1990), Челябинске (1991), Санкт-Петербурге (1992), Березниках (1992), Твери (1993). Научные сообщения по теме исследования делались также на Герценовских чтениях (1990) и на кафедре социологии РГПУ им. А. И. Герцена (1991) в Санкт-Петербурге, на региональной конференции в Шадринске (1993), на кафедре социологии Уральского Государственного Университета им. А. М. Горького (1993), на кафедре общественных наук Шадринского пединститута.
Логика исследования с содержании предстазлениых к защите работ.
Смысловым ядром исследования является группа работ, посвященных феномену рукописности как ведущему компоненту латентной культуры. Альбом как разновидность рукописности рассмотрен в статье «Девичий альбом в рукописной культуре» (1 990). Ведущий альбомный жанр — рукописный девичий любовный рассказ — открыт и проанализирован нами как в вышеназванной статье, так и в серии других работ — «Девичий рукописный любовный рассказ в контексте
школьной фольклорной культуры» (1992), «Квазифольклорные руко
писные тексты как нетрадиционный источник социологической ин
формации» (1992), сборник «Тридцать рукописных девичьих
любовных рассказов (1992), «Желтые тюльпаны — вестники разлуки»
(1992) и др. Рукописной балладе посвящен материал «Рукописная бал
лада «Медальон» как историко-культурный документ Уральского
региона» (1992). О личной переписке мы вели речь в материале «Роль
рефлексии в творческой деятельности (на примере анализа феномена
личной переписки)» (1990). Дневник как род латентной культуры рас
смотрен нами в статьях «Подлинная пси^-ттГия — это психоло
гия индивидуальности» (1990) и «Личные документі как источник суи
цидологической информации» (1993). Жанр альбомной ла
тентной культуры — эротический рассказ — проанализирован в статье
«Эротические тексты как средство сексуального самообразования»
(1989) и письме в журнал «Иностранная литература» (1989). Латентный "жанр устного нарратива рассмотрен в материале «Страшные рассказы детей: к вопросу о специфике жанра» (1991). Еще один латентный культурный слой рассмотрен в статье «Смехоэротический континуум народного творчества» (1991).
Ценностные аспекты невербального латентного поведения изучались в статьях, посвященных феномену плача: «Плачевая культура: к постановке проблемы» (1990), «Плачево-смеховая культура: к постановке проблемы» (1990) и в статье «Благородные девицы, «беспредел» и некоторые вопросы политической истории СССР» (1991). Анализу феномена смерти посвящены следующие публикации: материал «Смерть. Рефлексия. Творчество.» (1990), рецензии «Предназначена для?..» (1990) и «Рецензия или пустая похвала?» (1990), письмо в «Отклик» (1989). Собственно социологическому анализу типов индивидуального смертепереживания девической учащейся молодежи посвящены статьи «Жизнь после смерти и вера в Бога» (1992), «Символы смерти в молодежном сознании» (1993), а также уже упоминавшиеся статьи «Квазифольклорные тексты...» (1992), «Личные документы...» (1993) и сборник «Тридцать рукописных девичьих любовных рассказов» (1992).
Таким образом, в совокупности представленных к защите работ проанализированы основные компоненты латентной культуры.