Социальная субъектность финансистов в российском обществе Волков Юрий Юрьевич

Содержание к диссертации

Введение

Глава I. Теоретико-методологически основания исследования социальной субъектности финансистов в российском обществе 32

1.1 Социальная субъектность финансистов: социологическая категоризация 33

1.2 Теоретические подходы к исследованию социальной субъектности финансистов 50

1.3 Специфика и динамика социальной субъектности российских финансистов в социологическом измерении: методология исследования 65

Глава II. Социальная субъектность финансистов в контексте социоструктурных изменений в российском обществе 87

2.1 Становление социальной субъектности финансистов в контексте социоструктурных изменений в российском обществе 88

2.2 Социальное позиционирование финансистов в российском обществе как индикатор социальной субъектности 105

2.3 Социальная субъектность финансистов в контексте социальных противоречий

в российском обществе 121

Глава III. Социальная субъектность финансистов в российском обществе: институциональное измерение 142

3.1 Институционализация финансовой деятельности и формирование социальной субъектности российских финансистов 142

3.2 Финансовые практики в российском обществе: институциональная классификация 166

3.3 Влияние формальных и неформальных норм на социальную субъектность финансистов в российском обществе 186

Глава IV. Ценностное измерение социальной субъектности российских финансистов 207

4.1 Ценностная картина российского общества и образы финансистов 208

4.2 Ценностные ориентации и реализация социальной субъектности финансистов в российском обществе 225

4.3 Ценностный выбор и социальная субъектность российских финансистов в

отношениях с обществом и государством 245

Заключение 269

Список использованной литературы 275

• Теоретические подходы к исследованию социальной субъектности финансистов
• Специфика и динамика социальной субъектности российских финансистов в социологическом измерении: методология исследования
• Социальное позиционирование финансистов в российском обществе как индикатор социальной субъектности
• Ценностные ориентации и реализация социальной субъектности финансистов в российском обществе

Введение к работе

Актуальность темы исследования. Российское общество

переживает непростой период в своем развитии. Отношения в обществе
характеризуются социальной напряженностью и необходимостью

сбалансированной социальной и экономической политики, что

обусловлено сложной геополитической ситуацией, техногенными и природными рисками, структурными ограничениями, заложенными в экономике, и длительными финансово-экономическими кризисами, которые, как отмечает Г.Г. Силласте, породили специфическое явление XXI века – эконоцид¹, крайне неблагоприятно отражающийся на динамике и показателях общественного развития России.

Изменения в общественном настроении демонстрируют тенденцию движения российского общества к социально ориентированной экономике и устойчивому социальному развитию, в связи с чем можно говорить о формировании у россиян запросов на жизнь в справедливо и разумно устроенном обществе. Данные социологических исследований, в частности Института социологии РАН, эту тенденцию подтверждают².

Критики социально-экономического курса российского

правительства указывают на то, что российское государство сосредоточило
усилия на развитии сырьевого, банковского секторов и сферы услуг, не
уделяя внимания и не обращаясь к проекту реиндустриализации
российского общества. В спорах, возникающих по поводу роли
финансистов как группы, ориентированной на реализацию финансовых
операций, кредитования, инвестирования, накопления, выносятся

¹ Силласте Г.Г. Эконоцид – социальное последствие мирового финансового
кризиса // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены.
2011. № 2(102). С. 132-142.

² Горшков М.К. Мечты россиян и реальность демоскопии // Полис.
Политические исследования. 2013. № 5. С. 9.

суждения о групповом эгоцентризме или нацеленности на действия по схеме самовоспроизводства финансового капитала.

В контексте изложенной позиции финансисты представляются либо группой «иностранного влияния», либо группой, заинтересованной в пролонгации трудностей российской экономики с целью удорожания финансовых операций, при этом речь не идет о юридической незакрепленности финансового капитала в собственности/распоряжении за определенными лицами. Более важным представляется определение субъектности финансистов на коллективном и индивидуальном уровнях как группы специалистов, влияющих на социальные процессы посредством концентрации, конвертации и капитализации финансовых ресурсов.

Также актуальным с социологической точки зрения является вопрос
о социальной субъектности финансистов как социально-профессиональной
группы, ориентированной на социальную легитимацию и

самолегитимацию на основе профессиональной компетентности,

автономности действия и трансформационного влияния на развитие
российской экономики и российского общества. Расхождения между
наращиванием финансового капитала, встроенного в систему современных
рыночных отношений, и субъектностью финансистов, выражаемой в
социально-аномийных практиках, таких как теневизация, использование
финансовых схем для вывода заработанных денег и нежелании финансово-
промышленных групп действовать в рамках реализации
консолидированной социальной политики, вызывают в российском
обществе в целом негативную реакцию в отношении этой социально-
профессиональной группы.

Финансовая стабилизация постоянно провозглашается главным экономическим успехом в развитии страны, но вне привязки к социальной сфере сложно говорить о достаточных условиях экономического роста и

модернизации российского общества³. Российское общество пережило немало скандалов, нанесших урон репутации отечественных финансистов, когда финансовая стабилизация обеспечивалась во многом за счет «пирамид» и являлась механизмом прибыли зарубежных и отечественных финансовых спекулянтов. Это относится к недавнему прошлому, но и на современном этапе можно согласиться с тем, что повышение социальной субъектности финансистов как социально-профессиональной группы, ее переход из отчасти закрытой для общества сферы в сферу деятельности, основанную на прозрачности финансовых схем и демократическом контроле, является не менее актуальной проблемой в ряду других масштабных социальных проблем.

Дело в том, что российское общество испытывает дефицит
социальной субъектности на профессиональном уровне. Это отражается на
качестве государственного управления, а также сложившихся социальных
и экономических отношений. При всем том, что действуют финансовые
мегарегуляторы, вероятно, вклад финансистов как социально-

профессиональной группы в развитие страны можно было бы считать
более значимым, если бы реализовалась схема взаимной ответственности
Центробанка и функционирующих финансово-кредитных структур. А это
может стать возможным в условиях обретения финансистами социальной
субъектности, т.е. принятие формулы взаимной ответственности в рамках
профессиональной автономии в координации действий с

государственными структурами.

Можно констатировать, что в сложившейся социальной иерархии российского общества до сих пор воспроизводится должностно-рентная матрица, которая определяет отношение к социальной субъектности

³ Горшков М.К. Роль неэкономических факторов в использовании потенциала экономического роста, модернизации и консолидации российского общества и регионов РФ // Вестник Тюменского государственного университета. 2014. № 8. С. С. 7-18.

преимущественно через кратологические, а не социально-

профессиональные критерии, и российские финансисты как социально-
профессиональная группа в большей степени ориентированы на
социальную субъектность как адекватный способ представительства и
реализации групповых интересов. Это, как свидетельствует опыт
становления отечественного финансового сообщества, связано с тем, что
условием оптимизации финансовой деятельности является достижение
баланса автономии финансистов и включенности в процессы

государственного управления.

С этой точки зрения актуальным и социально значимым
представляется социологический поиск совокупности факторов и условий,
которые бы позволили российским финансистам эффективно работать и
занять свою нишу в социальной системе российского общества. Для этого
требуется глубокий социологический анализ социально-статусных
позиций финансистов в рамках не только утвердившихся теоретических
схем, но и в пространстве эмпирических разработок и исследований,
базирующихся на четкой системе критериев и показателей,

характеризующих социальную субъектность финансистов.

Отсутствие подобных прикладных разработок в отечественной социологии, а также методологического базиса их обеспечения определяет эвристичный характер постановки проблемы социальной субъектности российских финансистов в социологическом контексте.

Ценность социологического измерения социальной субъектности
финансистов объясняется также тем, что российские финансисты как
социально-профессиональная группа могут реализовать различные
социальные стратегии и, тем самым, активно формировать

соответствующую социальную и деловую среду. При всем различии их
взглядов достижение действительной согласованности между ними, а
также создание соответствующей модели для проведения

консолидированной политики являются важными шагами на пути
формирования модели устойчивого социального развития. В этой связи
социологическое изучение социальной субъектности финансистов в
российском обществе приобретает особую значимость и в центре
исследовательского внимания должны находиться не только

инновационность их профессиональной деятельности для относительно молодой рыночной экономики России и формы ее реализации, но и факторы, детерминирующие противоречивый процесс становления и развития социальной субъектности финансистов.

Таким образом, актуальность предложенной темы заключается в:

необходимости глубокого социологического исследования субъектности российских финансистов в контексте сложившегося социально-репутационного капитала этой социально-профессиональной группы и утвердившихся форм взаимодействия с государственными и общественными структурами;

потребности в выявлении субъектов трансформационных процессов на современном этапе развития российского общества и определении трансформационного и ресурсного потенциала финансистов как социально-профессионально й группы, переходящей из состояния неузнаваемости в общественном сознании в состояние группы, имеющую отчетливый публичный дискурс, а это, в свою очередь, формирует научный и общественный интерес к уровню ее социальной компетентности, социальной ответственности и социального влияния, а также других составляющих социальной субъектности;

- социологическом измерении социоструктурных,
институциональных и ценностных параметров социальной субъектности
российских финансистов как индикаторов социально-экономических
изменений и тенденций в развитии российского общества, что
предполагает проведение прикладных социологических исследований с

последующей эмпирической верификацией структурных элементов теоретической матрицы социальной субъектности финансистов.

Указанными позициями определяется, как научная актуальность, так и социальная значимость предложенной темы диссертационного исследования, а также наш исследовательский интерес к ней.

Степень научной разработанности темы. Определенное

осмысление проблемы субъектности финансистов закладывается в трудах классиков социологии. Так, в трудах Э. Дюркгейма делается упор на то, что разделение труда влечет формирование производственной гильдии. Финансисты как гильдия обязаны придерживаться реститутивных социальных установок и содействовать благу общества. Аномийное разделение труда создает предпосылки для интерпретации финансового капитала как инструмента усиления социальных отклонений (патологий⁴).

Наибольший вклад в изучение этой проблемы внес австрийский
экономист Й. Шумпетер, который заложил основу для понимания того, что
деятельность финансистов – это способ решения не только экономических,
но и социальных проблем. Й. Шумпетер пишет об эволюционном
характере развития финансовой деятельности, объясняя его тем, что
финансовая деятельность формирует определенные социальные и
политические отношения, влияя тем самым на экономическую жизнь⁵. Для
Й. Шумпетера истинная степень влияния, оказываемого финансовым
капиталом на общество, зависит от социальной атмосферы, от того, что
возникает из отношения к капиталистическим интересам⁶. Указывая, что
социальная атмосфера влияет на функционирование финансов,

Й. Шумпетер подчеркивает, что финансы – это не деньги, что финансовый капитал предполагает не упрощенную экономическую трактовку и его

⁴ Дюркгейм Э. О разделении труда. М., 1998. С. 72–93.

⁵ Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М., 1995. С. 114–124, 158–
170, 194–197.

⁶ Шумпетер Й. Капитализм. Социализм. Демократия. М., 1995. С. 212.

механизм действия направлен на выявление того, каким образом государство и рыночные механизмы могут осуществлять распределение, руководствуясь идеей достижения максимального результата.

Социологическая мысль М. Вебера достигает понимания причин, по
которым увеличивается влияние финансистов в обществе. Ученый
объясняет это тем, что деятельность финансистов, наряду с бюрократией,
демонстрирует господство рациональных отношений в современном
обществе. Отрицая субстанциональность финансового капитала, М. Вебер
связывает рост влияния финансистов с усложнением общественной
структуры, с рационализацией общественной жизни, которая

характеризуется экономической целесообразностью и господством
формально-правовых норм. Подобно тому, как бюрократия

руководствуется критерием эффективности управленческой деятельности, таким же образом финансист определяет свои задачи в увеличении рентабельности финансовых операций. Деятельность бюрократов и финансистов идентична в том, что ее можно квалифицировать как ориентацию на целерациональную деятельность⁷.

В работах Г. Зиммеля подчеркивается, что исторически финансовый
капитал связан с логикой накопления и требует организованности,
рациональности и формирования совместных интересов и практик
представителей финансового капитала. Финансовый капитал

концентрируется в сфере экономики и рыночных отношений, задавая векторы социальной и культурной жизни таким образом, чтобы создать личность, соответствующую капиталистическому духу эпохи⁸.

В. Зомбарт, в отличие от Г. Зиммеля, утверждал, что финансовый капитал связан со строем хозяйственной жизни, что гражданские качества

Вебер М. Избранное. Образ общества. М., 1994. С. 231–260, 330–354. Зиммель Г. Избранное. Т. 2. М., 1996. С. 349–376, 429–496.

представителей финансового капитала определяются монопольной позицией финансовых ресурсов в развитии экономики.⁹

Для Т. Парсонса свойственно включение финансового капитала в процесс модернизации общества¹⁰. Если его предшественник К. Манхейм критикует капитализм за социальные диспропорции и видит возможность планирующего внесения идеологии¹¹, то Т. Парсонс полагает, что финансовый капитал связан с процессами индустриализации, урбанизации, что деятельность финансовых групп «сверхдетерминистична» по отношению к государству и рынку, направлена на то, чтобы выяснить, какими функциями обладают финансы как гарант современных социальных институтов.

Концепция социального пространства П. Бурдье раскрывает
деятельность финансистов с позиции ее функциональной природы,
имеющей двойственный характер: с одной стороны, обладание

финансовыми ресурсами имеет социально-номинирующее значение, а с
другой – финансовый капитал репродуцируется, транслируется,
формируется в виде политического, культурно-символического

господства. Финансовая сфера интерпретируется как субполе

деятельности, ориентированной на конвертацию финансового

(экономического капитала) в другие виды капитализации, что отражает
двойственность положения финансистов в социальном пространстве, то
есть субъектность финансистов характеризуется структурацией,

социальным позиционированием под влиянием объективированных условий, а также социальным конструированием, которое выявляется в восприятии и оценке схем социально-профессиональной деятельности¹².

⁹ Зомбарт В. Избранные работы. М., 2005. С. 90–118.

¹⁰ Парсонс Т. Система современных обществ. М., 1998. С. 60–66, 90–93.

¹¹ Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 284–311.

¹² Бурдье П. Социология политики. М., 1993. С. 55–59, 71–80, 114– 125.

Работы представителей социально-критической школы

(Дж. Фридмен, В. Краус¹³, Дж. Волф¹⁴) посвящены тому, что называется рукотворностью финансовых кризисов. Социологическая значимость исследований этой школы заключается в том, что финансовая сфера признается подобной взгляду за кулисы цирка: открытие тайны состоит в том, что переход к основной финансовой практике – кредитованию – вызывает рыночную переоценку. В современном мире существуют системные риски, возникшие из-за конфликта между ориентацией финансистов на критерий ликвидности и неявно подразумеваемой миссией демократии в решении социально-экономических проблем путём стимулирования социально-инвестиционных проектов. В настоящее время деятельность финансистов воспринимается как ограничение любых популистских воздействий, фиксируется расхождение между интересами общества и стремлением финансистов к дерегулированию финансовой деятельности. Таким образом, выявляется, что современная финансовая сфера нуждается в социальной прогностике, в информации о том, какие рыночные операции являются провальными с точки зрения интересов общества и государства и нуждаются в правовом ограничении.

В работах представителей новой постиндустриальной волны -
Л. Туроу, А. Этциони, Т. Стюарта, Ч. Хэнда¹⁵ отрицается

неприкосновенность финансовых регуляторов и отстаивается позиция, согласно которой финансовая деятельность, обеспечивая удовлетворение индивидуальных человеческих благ, требует привития коммунитарных социальных ценностей. Стратегии финансистов иллюстрируют конфликт между частными интересами и социальными ожиданиями по поводу общего блага.

¹³ Фридмен Дж., Краус В. Рукотворный финансовый кризис. М., 2012. С. 105–
108, 113–119.

¹⁴ Волф Дж. Преднамеренный кризис. М., 2013. С. 25–49.

¹⁵ Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 1999. С. 123–245.

Российская социологическая мысль учитывает специфику

формирования групп финансистов в российском обществе, поэтому
нацелена на трактовку возникновения групп финансистов в рамках
действия этатистской (номенклатурной) концепции (О. И. Шкаратан),
согласно которой финансовый капитал включен во властную иерархию в
континууме, отражающем слияние власти и собственности¹⁶. К этой же
позиции примыкают рассуждения Б. В. Дубина, Л. А. Гудкова¹⁷.

Обосновывается утверждение о том, что российский финансовый капитал
работает по схеме инструментального активизма, и потому

самоограничивается в социальном позиционировании.

В работах И. Е. Дискина, Ю. В. Латова, А.Ю. Чепуренко¹⁸

подчеркивается важность принятия критериев рекрутирования и
вертикальной интеграции в анализе субъектности российского

финансового сообщества. В работах Т. И. Заславской, Н. Ф. Наумовой
говорится о том, что заданность финансистов на создание относительно
открытой социальной структуры, предоставляющей свободу выбора
траектории движения в социальном пространстве, расходится с
дробностью стратификационного пространства, с приоритетом более
выгодных структур, транзита из реального сектора экономики в сферу
коммерции и финансов¹⁹. Подчеркивается, что если в эпоху глубоких
трансформационных процессов приоритетная роль принадлежала

политической элите, то в современных условиях объективно возрастает

¹⁶ Шкаратан О. И. Социология неравенств: теория и реальность. М., 2012. С. 323.

¹⁷ Пути России: существенные ограничения и возможные варианты. М., 2004. С.
233 – 239

¹⁸ Чепуренко А. Ю. Предпринимательство как сфера социальных исследований:
Россия и международный опыт // СоцИс. 2013. № 9. С. 32–42.

¹⁹ Заславская Т. И. Современное российское общество: социальный механизм
трансформации. М., 2004. С. 104–106, 117–133

роль финансистов, знающих о финансовых механизмах влияния на социально-экономическую и социально-политическую жизнь общества²⁰.

Г. Г. Силласте, А. А. Аузан считают, что финансисты, будучи профессиональной группой российского общества, влияют на становление рыночных структур и механизмов и закрепление позиций финансового сообщества в развитии институциональной сферы как основные социальные акторы. Сфера финансовой деятельности, как полагают ученые, есть отражение сквозного вертикального среза общества, эта сфера выявляет наиболее показательные стратифицирующие воздействия и демонстрирует взаимосвязь с такими социальными феноменами, как богатство²¹, насилие и свобода. Важным является формирование социального контракта, выступающего в роли общественной конвенции для осуществления социальных и экономических реформ²² и успешной социально-экономической адаптации населения в рамках финансовой деятельности²³.

Изменения статуса финансистов и их роли в институциональной динамике российского общества выявляются в работах Н. Е. Тихоновой²⁴, М. К. Горшкова²⁵, З. Т. Голенковой²⁶, Ю. Г. Волкова²⁷, М.А. Шабановой²⁸.

²⁰ Наумова Н. Ф. Человек и модернизация России. М., 2006. С. 51–67, 82–115

²¹ Силласте Г. и др. Формирование новой экономической интеллигенции России
и Болгарии в условиях рыночной экономики. М., 2007. С. 122–159.

²² Пути России: существенные ограничения и возможные варианты. М., 2004. С.
33–40.

²⁴ Тихонова Н. Е. Социокультурная модернизация в России: динамика и
перспективы / Россия реформирующаяся. Вып. 11. М., 2012. С. 62– 82

²⁵ Горшков М. К. Российское общество как оно есть. М., 2011. С. 130– 158, 222–
250.

²⁶ Голенкова З. Т. Новые тенденции в формировании процессов социальной
дифференциации, интеграции российского общества. // Социальная стратификация
российского общества. М., 2003. С. 69–99

²⁷ Волков Ю.Г. Креативный класс и российское государство: перспективы
взаимодействия. // Власть. 2014. №3. С. 16

Позиция авторов состоит в том, что вне финансовой деятельности трудно представить модернизацию российской экономики и общества, но вместе с тем дефицит взаимного доверия и серьезные социальные противоречия снижают эффективность финансового капитала.

А. А. Воронов²⁹, Ю. А. Зобнин³⁰, А. А. Филатов³¹, рассматривая социальную политику банков, исходя из деятельностного подхода, приходят к выводу, что становление социальной субъектности финансистов зависит от социальной инициативы и социального проектирования банковского топ-менеджмента.

Л. Н. Коновалова³², А. Е. Чирикова³³, Е. В. Богданова³⁴ в рамках теории социального доверия исследуют становление отношений «банки – клиенты», подчеркивая роль доверия в социальной субъектности финансистов как «ставки на будущее» в развитии финансовой деятельности.

²⁸ Шабанова М.А. // 2011. Т. 3. С. 23-38.

²⁹ Воронов А. А. Региональная социальная политика: место и роль
коммерческих банков // Известия Саратовского университета. Сер. Социология.
Политология. – 2009. – № 3. – С.17–19.

³⁰ Зобнин Ю. А. Социологическое исследование государственного управления
банковской системой Российской Федерации / Ю. А. Зобнин, О. М. Барбаков //
Социологические науки. – 2014. – № 8. – С. 761–766.

³¹ Современная практика корпоративного управления в российских компаниях /
Под ред. А. А. Филатова, К. А. Кравченко. – М.: Альпина Бизнес Букс, 2007.

³² Коновалова Л. Н. Управление социальными программами компании / Л. Н.
Коновалова, М. И. Корсаков, В. Н. Якимец; под ред. С. Е.Литовченко. – М.:
Ассоциация менеджеров, 2003. – С. 41.

³³ Бизнес как субъект социальной политики : должник, благодетель, партнер? /
А. Е. Чирикова, Н. Ю. Лапина, Л.С.Шилова, С.В.Шишкин; Независимый институт
социальной политики. – М.: Государственный университет – Высшая школа
экономики, 2005.

³⁴ Богданова Е. В. Структура доверия в отношениях «Клиент-банк» // Журнал
социологии и социальной антропологии. – 2005. – № 1. – С. 91.

Ученые Юга России, и в частности, Хунагов Р.Д.³⁵, Харитонов Е.М.³⁶, Самыгин С.И., Верещагина А.В.³⁷, Белоусов В.М.³⁸ также внесли существенный вклад в исследование проблем социальной субъектности финансистов в российском обществе, акцентируя внимание на развитии человеческого потенциала региона на основе включения финансового сообщества в социальную активность через сложившиеся формы этнического, экономического и потребительского поведения населения.

Обзор существующих теоретических разработок по теме

диссертации позволяет сказать, что в ее исследовании сложились три
подхода. Первый, структурно-функциональный, определяет

стратифицирующее влияние деятельности финансистов на социальные отношения в российском обществе и основывается на том, что стратегии финансистов отражают вертикальный социальный срез, связанный либо с номенклатурным происхождением, либо с накоплением, либо с инновационностью механизмов финансовой сферы по сравнению с традиционными механизмами социальной мобильности.

Второй, институциональный подход, переключает исследовательское внимание на то, что финансовая сфера становится основным институтом модернизации российского общества, и на то, что в условиях социальных неравенств российские финансисты ориентированы на финансовые практики как способ наращивания социальной субъектности.

³⁵ Хунагов Р.Д., Соловьева М.Н. Финансы как фактор конструирования
российского общества в условиях финансово-экономического кризиса // Социально-
гуманитарные знания. 2015. № 11.

³⁶ Харитонов Е.М. Финансовые ресурсы в системе этнических отношений на
Юге России // Гуманитарий Юга России. 2015. № 4. С. 23-31.

³⁷ Самыгин С.И., Верещагина А.В. Финансовая безопасность России: основные
риски и направления государственного регулирования // Гуманитарные, социально-
экономические и общественные науки. 2014. № 12

³⁸ Белоусов В.М. Социальная ответственность предпринимательства в регионе
как фактор социальной политики // Инженерный вестник Дона. 2012. № 2. Т. 20.

Третий, структурно-конструктивистский подход, базируется на утверждении, что в российском обществе социальная субъектность финансистов связана с достижением ими инновационного потенциала, способности воздействовать на других социальных субъектов российского общества с целью повышения статуса финансистов как группы «практического социального действия».

В то же время, в работах исследователей не в полной мере отражен вопрос, чем обусловлен рост социальной субъектности финансистов в российском обществе. Наличие оценочных суждений и рецессивность обобщений и выводов в условиях отсутствия серьезных методологических оснований и эмпирических разработок в данной проблемной области ограничивает возможность исследования социальной субъектности финансистов в российском обществе, которая еще не выступала предметом самостоятельного концептуального теоретического и прикладного социологического исследования. На этом основании можно сделать вывод о наличии серьезных научных лакун в социологическом поле исследования социальной субъектности российских финансистов, что и определяет интерес к ней, а также постановку исследовательской цели и задач.

Цель диссертационной работы – разработка социологической концепции социальной субъектности финансистов в российском обществе.

Достижение этой цели осуществляется через постановку следующих задач:

1. осуществить категоризацию понятия «социальная субъектность финансистов» в контексте развития социологической мысли;

2. охарактеризовать сложившиеся теоретические подходы к социологическому исследованию социальной субъектности финансистов;

3. разработать методологический конструкт исследования становления и реализации социальной субъектности финансистов в российском обществе;

4. раскрыть социоструктурные условия формирования социальной субъектности финансистов в российском обществе;

5. раскрыть специфику социальной субъектности финансистов с позиций социального позиционирования этой социально-профессиональной группы в социально-экономическом пространстве российского общества;

6. определить влияние социальных противоречий в российском обществе на характер социальной субъектности финансистов;

7. выявить характерные черты процесса институционализации финансовых практик в российском обществе;

8. классифицировать финансовые практики по критерию целей финансовой деятельности в контексте функционирования института финансов в российском обществе;

9. определить соотношение формальных и неформальных норм как параметров финансовой деятельности, влияющих на социальную субъектность российских финансистов;

10. показать специфику ценностной картины российского общества и определить влияние доминирующих в обществе тенденций в области динамики ценностей на восприятие социальной субъектности российских финансистов;

11. выявить влияние ценностных ориентаций финансистов на легитимацию их социальной субъектности в российском обществе;

12. исследовать ценностный выбор российских финансистов в контексте определения перспектив их социальной субъектности.

Объект исследования - российские финансисты как социально-профессиональная группа.

Предмет исследования – социоструктурные, институциональные и ценностные индикаторы становления, реализации и измерения социальной субъектности финансистов в российском обществе.

Гипотеза исследования заключается в том, что российские
финансисты, как социально-профессиональная группа, обладающая
потребностью и способностью к самореализации и автономности в
социально-профессиональной деятельности, ориентирована на социальное
позиционирование в статусе высокопрофессиональной группы,

потенциально претендующей на социальное участие в разработке и реализации сценария социально-экономического развития российского общества. Потребность в социальной субъектности инициируется запросом на рост социально-репутационного капитала через конвертацию финансовых ресурсов, реализуемых в инвестиционных финансовых практиках. Социальная субъектность финансистов в российском обществе, таким образом, определяется социально-ресурсным потенциалом и выбором корпоративных ценностей как значимых в реализации социальной субъектности в российском обществе. В качестве критериев социологического измерения социальной субъектности финансистов на теоретическом и эмпирическом уровнях предлагается трехмерная модель, включающая социоструктурные, институциональные и ценностные индикаторы как наиболее адекватно отражающие характер и тенденции трансформационных процессов в современном российском обществе.

Теоретико-методологическую основу диссертационного

исследования составляет концепция социального пространства П. Бурдье,
в рамках которой используется модель определения социальной
субъектности финансистов в российском обществе, построенная на основе
выявления структурно-институциональных (социального

позиционирования финансистов и финансовых практик) и деятельностно-
мотивационных (восприятия финансистов в российском обществе в
контексте его ценностной картины и ценностных ориентаций

финансистов) критериев.

Для разработки теоретического конструкта исследования социальной
субъектности финансистов использовалась методология логики

группообразования М. Вебера и Г. Зиммеля, а в рамках изучения социального позиционирования финансистов в оборот были введены положения структурно-функционального анализа (теория социальной интеграции и дифференциации Т. Парсонса).

Финансовые практики в работе анализируются с помощью институционального подхода, а при изучении ценностной картины российского общества и ценностных ориентаций российских финансистов использовались положения структурно-конструктивистского подхода.

Также в диссертационном исследовании использованы положения,
изложенные в трудах российских ученых о финансистах как наиболее
динамично развивающейся в российском обществе социально-

профессиональной группе (Г. Г. Силласте), об актуализации социальной
субъектности финансистов в контексте социальных изменений

российского общества (Н. Ф. Наумова), о ценностных ориентациях россиян в контексте прагматического поворота массового сознания (Н. И. Лапин).

В качестве вспомогательных использовались социально-

статистические и социально-сравнительные процедуры.

В качестве эмпирической базы диссертационного исследования использованы результаты экспертного опроса «Социальный портрет финансиста в России» (2014 г.) (50 человек – менеджеры и специалисты финансовых учреждений Ростова-на-Дону, Краснодара, Таганрога), предпринятого автором диссертации путем вероятностной выборки с апреля по июль 2014 года.

В диссертации используются также результаты трех

социологических исследований, проведенных автором диссертации

совместно с Е. С. Луговой^39: анкетный опрос сотрудников сети банковских структур Волгограда и Волгоградской области (Волжский, Камышин, Михайловка, Урюпинск, Фролово) «Отношение сотрудников к реализации социальной политики банковским сектором» (февраль – март 2013 г., n = 350), экспертный опрос руководителей банковских отделений Волгограда и Волгоградской области (Волжский, Камышин, Михайловка, Урюпинск, Фролово) «Отношение руководителей банковских структур к реализации социальной политики банковским сектором» (март – апрель 2013 г., n = 12), анкетный опрос клиентов банковских офисов, расположенных на территории Волгограда и Волгоградской области (Волжский, Камышин, Михайловка, Урюпинск, Фролово) «Отношение клиентов к реализации социальной политики банковским сектором» (апрель – май 2013 г., n = 400).

Кроме того, в эмпирическую базу диссертации вошли материалы
социологических исследований других авторов и социологических
центров, которые были подвергнуты вторичному анализу: опросы
общественного мнения россиян ВЦИОМ о социальном самочувствии,
восприятии бедных и богатых, причин и размеров бедности⁴⁰, Левада-
центра⁴¹, результаты исследования государственного управления

³⁹ Эмпирические социологические исследования («Отношение сотрудников к
реализации социальной политики банковским сектором», 2013 г.; «Отношение
руководителей банковских структур к реализации социальной политики банковским
сектором», 2013 г.; «Отношение клиентов к реализации социальной политики
банковским сектором», 2013 г.), проведены совместно с Луговой Е.С., соискателем
кафедры философии и социологии Волгоградского филиала Российской академии
народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, управляющей
операционным офисом в Южном филиале ООО «Хоум Кредит энд Финанс Банк».

⁴⁰ Индексы социального самочувствия. URL:
(Дата обращения
04.02.2014); Богатые и бедные - вчера и сегодня. – ВЦИОМ. Пресс-выпуск №2878.
URL:

⁴¹ Общественное мнение – 2014. – М.: Левада-Центр, 2015; Экономическая
политика России. URL:

банковской системой Российской Федерации» (2014 г., Ю. А Зобнин), в ходе которого было опрошено 82 эксперта в сфере управления банковской системой Москвы и Тюмени⁴²

Также в рамках социологического исследования подверглись интерпретации социологические данные и выводы всероссийских социологических исследований «Готово ли российское общество к модернизации?» (2011 г.), «О чем мечтают россияне?» (2012 г.), «Бедность и неравенства в современной России: 10 лет спустя» (2013 г.), «Средний класс в современной России: 10 лет спустя» (2014 г.), исследования по динамике финансовой сферы в российском обществе РОМИР 2012-2014 гг.

Комплекс указанных эмпирических источников, представленных авторскими социологическими исследованиями и материалами других исследователей и научно-исследовательских центров, в достаточной мере репрезентируют ключевые тенденции в области становления и реализации социальной субъектности финансистов в условиях социоструктурной, институциональной и ценностной динамики российского общества.

Научная новизна диссертационного исследования состоит в следующем:

рассмотрена категория «социальная субъектность финансистов» в системе социологического знания, определено ее аналитическое значение и обосновано, что финансисты как социально-профессиональная группа обладают социально статусными позициями в структуре общества на основе монополии на финансовую деятельность, а ее социальная субъектность характеризуется как способность к

Россияне о «модных» занятиях. URL:

⁴² Зобнин Ю.А. Социологическое исследование государственного управления банковской системой Российской Федерации / Ю.А. Зобнин, О.М. Барбаков // Социологические науки. – 2014. – № 8. – С. 761–766.

социальной легитимации и самолегитимации путем конвертации финансовых ресурсов в социальные и социально репутационные, связанные с возможностями расширения и алгоритмизации финансовых практик в обществе;

определено, что исследование социальной субъектности финансистов осуществляется в рамках трех ключевых социологических парадигм: структурно-функциональной, институциональной и структурно-конструктивистской с явной тенденций к переходу в качестве доминирующей к структурно-конструктивистской парадигме, базирующейся на объяснении и изучении социальной субъектности с позиций социального позиционирования, социальной ресурсности, ценностных ориентаций финансистов, что позволяет преодолеть недостатки конкурирующих подходов в исследовании становления и реализации социальной субъектности;

сформирован теоретико-методологический конструкт исследования становления и реализации социальной субъектности финансистов в российском обществе, который основывается на трехмерной модели, включающей социоструктурные, институциональные и ценностные параметры социальной субъектности, что соответствует специфике формирования социальной субъектности финанситстов российском обществе в условиях дефицита рыночной культуры и необходимости социальной легитимации и самолегитимации финансистов;

раскрыты социоструктурные детерминанты социальной субъектности российских финансистов, которые проявляются в притязаниях финансистов на высокостатусные социально-профессиональные позиции;

охарактеризована социальная субъектность финансистов с позиций анализа специфики их социального позиционирования в

российском обществе и доказано, что она находит свое выражение в

ориентации российских финансистов на отношения социальной автономности в рамках взаимодействия с государственными структурами и легитимацию в массовом сознании как группы профессионалов;

проанализирована социальная субъектность российских финансистов в контексте наиболее актуальных социальных противоречий в российском обществе и доказано, что в ее основе противоречия между богатыми и бедными как отражение роста социального неравенства не являются приоритетными, уступая место противоречиям из области социальных диспропорций, связанных с конфликтом интересов бюрократии и населения;

исследованы институциональные условия деятельности финансистов в российском обществе и показано, что характер социальной субъектности этой социально-профессиональной группы определяется дефицитом институциональных ресурсов для легитимации социальных позиций в российском обществе, что и формирует социальную субъектность финансистов по типу готовности к деятельности, базирующейся на принципах паритетности обязательств между государством и финансовыми структурами;

проанализирована специфика финансовых практик в российском обществе и обосновано доминирование адаптивных финансовых практик, связанных с актуализацией формулы «действовать по возможности» в условиях статуса института финансов как «специализированного», ориентированного на социальное развитие в жесткой детерминации с потребностями рынка, что значительно ограничивает финансистов в ориентации на участие в инновационных проектах и реализации инновационных практик;

исследовано соотношение формальных и неформальных норм, регулирующих сферу финансовой деятельности в российском обществе и

доказано, что сложившаяся конфигурация неформальных и формальных

ограничений институционального пространства финансовой деятельности снижает интерес к консолидированной позиции финансистов на основе социальной и правовой инициативы и формирует условия для принятия в качестве определяющей социальную субъектность финансистов стратегию и логику корпоративизации;

определена специфика сложившейся в российском обществе ценностной картины и влияние ценностных диспозиций в границах соотношения терминальных и инструментальных ценностей на развитие субъектности российских финансистов и их восприятие в массовом сознании как носителей инструментальных ценностей, адекватных общероссийским тенденциям роста инструментального активизма;

выявлены ценностные ориентации российских финансистов, ядро которых составляют корпоративные ценности, обеспечивающие накопление финансистами символического капитала и процесс самолегитимации социальной субъектности, и обосновано, что перспективы социальной субъектности связываются российскими финансистами с принятием этатистской традиции при значимости ценностей социально-профессиональной самореализации и допустимости социальной активности ради возможности легитимно изменять правила финансовой деятельности.

Научные положения, выносимые на защиту:

1. Категория «социальная субъектность финансистов» вводится в дискурс социальной мысли в конце XIX века, что связано с социал-реформизмом (Й. Шумпетер), и в этом смысле имеет, скорее, не аналитический, а идеологический смысл. М. Вебер, анализируя идеальные типы социального действия, приходит к выводу, что целерациональный тип действия создает условия для формирования группы финансистов, нацеленных на получение ренты в сфере производительной экономики. Согласно позиции Г. Зиммеля, финансовая деятельность имеет

символические последствия, так как формирует финансистов в качестве
группы, обладающей осознанием ценности финансовой деятельности, как
деятельности, опирающейся на власть и могущество. Таким образом,
можно констатировать, что категория «социальная субъектность
финансистов» как описывающая социальное позиционирование

финансистов дефинировалась в контексте классической социологии под
влиянием теории социоструктурных детерминант (Э. Дюркгейм, Й.
Шумпетер) с акцентом на поведенческом измерении финансовой
деятельности (М. Вебер). Статус категории, интерпретируемой как
ориентация на социальную легитимацию/самолегитимацию, «социальная
субъектность финансистов приобретает в структурно-конструктивистском
измерении в рамках постнеклассической социологии (концепция
социального пространства П. Бурдье). Указанные направления

социологической категоризации социальной субъектности финансистов определили формирование теоретического пространства ее исследования в социологической науке.

2. Существующие в социологии теоретические подходы к

исследованию социальной субъектности финансистов в системе
общественных отношений представлены тремя ключевыми парадигмами:
структурно-функциональной, институциональной и структурно-

конструктивистской. Если в пространстве структурно-функциональной
парадигмы акцентируется внимание на выявлении структурных
(объективных) параметров деятельности финансистов, имеющей

целерациональную направленность, то институциональная парадигма базируется на изучении финансистов в контексте доступа к формальным (правовым и финансовым) и неформальным (социальные и деловые связи) ресурсам. Если с позиций структурно-функционального подхода наибольшее значение имеют объективные обстоятельства логики развития рынка, то институциональный подход ориентирован на исследование

института финансов как позволяющий финансистам ассоциироваться с
социальными позициями, объективированными институтом финансов и, в
силу этого обстоятельства, отождествлять себя с определенными
социально профессиональными привилегиями (преимуществами).

Специфика структурно-конструктивистского подхода заключается в том, что в его рамках акцентируется внимание на формировании финансовой сферы как социального поля, в котором структурные параметры субъективируются в схемах социального действия.

3. Изучение специфики и динамики социальной субъектности финансистов в российском обществе базируется на операционализации трехмерной модели, включающей социоструктурное (социальное позиционирование), институциональное (финансовые практики) и социально-ценностное измерения, что согласуется с пониманием социальной субъектности финансистов как ориентации на социальную и профессиональную самостоятельность, готовность к социальному участию и формирование в массовых настроениях россиян позитивного образа финансистов. Данная методологическая стратегия предполагает принятие в качестве критериев социологического измерения социальной субъектности финансистов социально-статусных показателей (имущественный, профессиональный, образовательный), показателей социальной оценки финансистов в массовых настроениях российского общества, отношение (уровень доверия/недоверия) россиян к институту финансов, финансовые практики, социальная значимость финансовой деятельности и позиций финансистов в ценностных позициях россиян, а также ценностные ориентации и ценностный выбор финансистов в контексте отношений с обществом и государством.

4. Становление социальной субъектности финансистов является результатом социоструктурных изменений в российском обществе. Специфика формирования финансистов как социально-профессиональной

группы в российском обществе заключается в приоритетных позициях власти над богатством, что характеризуется созданием корпоративных альянсов в финансовой сфере и градацией финансистов по степени приближенности/удаленности от власти. Сложившиеся в российском обществе социальные неравенства продуцируют осознание социальных и культурных различий финансистов по сравнению с другими социально-профессиональными группами в качестве различений, воспринимаемых как потребность финансистов в социальной самолегитимации через рост социальной субъектности. Эта позиция соответствует запросу российского общества на социальную субъектность как становление социально профессиональных групп, обладающих достаточным уровнем социальной автономии и ответственности.

5. Обладание финансовыми ресурсами позволяет конструировать социальные позиции, вследствие чего финансисты в российском обществе оценивают собственное положение как высокопрофессиональное и влияющее на позиции российских элит. Можно констатировать, что социальное позиционирование финансистов выражается в понимании собственной автономности внутри российской элиты и формировании контрактных отношений с другими социально-профессиональными группами. Воспроизводя вертикальные отношения внутри финансового сообщества, финансисты используют гибкие методы социального и делового воздействия в налаживании горизонтальных отношений с целью расширения адресатности финансовых услуг и продуктов, что повышает уровень застрахованности от политической и рыночной конъюнктуры.

6. Социальные противоречия в российском обществе, которые фиксируются в массовом сознании, как противоречия между бедными и богатыми, формируют отношение к финансистам, как элитному слою, тем не менее, «закрытому» для их восприятия как «виновников» избыточных социальных неравенств в силу социальной легитимации в рамках

современной социально-профессиональной группы. Российские

финансисты нейтрализуют негативные социальные оценки в массовом
сознании россиян посредством демонстрации высокого

профессионального статуса, привлекательности работы в финансовом секторе и отношений социальной зависимости в контексте практик кредитования, охватывающих различные слои населения. Таким образом, социальные противоречия проецируются в сферу финансовых практик посредством включения механизма двухуровневого кредитования, влияющего на социальную субъектность финансистов путем введения «фильтров кредитоспособности» населения.

7. Институционализация финансовой деятельности в российском

обществе содержит разнонаправленные тенденции. С одной стороны,
можно констатировать формирование рыночных механизмов,

ориентированных на прозрачность финансовых правил и действия в
рамках модели рыночного финансирования. С другой стороны,
интенсивное развитие финансовой деятельности сопровождается ростом
дисфункциональности финансовой сферы, которая характеризуется
участием финансовых структур в иллегальных практиках отмывания денег
и нелегального вывоза капитала за границу. Учитывая это обстоятельство,
развитие внутриинституциональных отношений по логике

институционального самовоспроизводства выражает заинтересованность
финансистов в стабильных и легальных правилах «игры». Сложность
институционализации финансовой деятельности выражается в том, что
внедрение показателей ликвидности и рентабельности, как основных для
оценки финансовой деятельности, основывается на сохранении схемы
институциональной неоднородности, в которой «крупные» финансисты
действует по правилам институциональных преимуществ по сравнению с
акторами микрофинансовых операций. Социальная субъектность

финансистов в данных условиях приобретает характер готовности к

деятельности по принципу паритетности обязательств между государством и финансовыми структурами.

8. Финансовые практики в российском обществе можно классифицировать как адаптивные, инновационные и «промежуточные». Доминирование адаптивных финансовых практик, связанных с актуализацией формулы «действовать по возможности», связаны с положением института финансов как «специализированного», ориентированного на социальное развитие, но в рамках удовлетворения рыночных целей. Также на адаптивный выбор финансовых практик влияет недостаточный уровень институционального доверия, который ограничивает финансистов в ориентации на участие в инновационных проектах. Инновационные практики характеризуются приемлемыми при правовых и финансовых гарантиях государства, а также долевом участии государства в финансовых проектах и связаны с приоритетом эффекта «отдачи от вложений». В основном инновационные практики финансистов ориентированы на развитие сектора высоких технологий, и объясняется это тем, что, с одной стороны, российские финансисты нацелены на репутацию «современных финансистов», с другой – для российских финансистов характерна стратегия выборочного отношения к инновациям как проявление реализации «промежуточных» практик, адаптивных по основным целям, но содержащих возможность селективного финансирования привлекательных по критерию деловой и социальной репутации инновационных проектов.

9. Сложившееся соотношение неформальных и формальных норм финансовой деятельности закрепляет ситуацию «частичной» социальной субъектности финансистов в российском обществе, так как формальные регуляторы создают коридор возможностей для актуализации социальной субъектности в рамках корпоративного профессионализма. Неформальные нормы определяют позиционирование российскими

финансистами социальной субъектности в рамках налаживания

неформальных договоренностей с другими социальными группами, а
формальные нормы одобряются на уровне улучшения механизмов
взаимодействия с государственными структурами. Сложившаяся

конфигурация неформальных и формальных норм в сфере финансовой
деятельности снижает интерес финансистов к консолидированной позиции
на основе социальной и правовой инициативы и определяет использование
«зонтичных», корпоративных структур как структур представительства
интересов в контексте логики адаптации к государственному

регулированию финансовой деятельности. Иными словами, в качестве
определяющей социальную субъектность финансистов выступает

стратегия и логика корпоративизации с акцентом на неформальных нормах с целью сохранения или расширения позиций в сфере финансовой деятельности.

10. Ситуация ценностных разрывов и расколов в российском

обществе в контексте конвенционального ценностного консенсуса
«порядок – законность – стабильность» формирует умеренную оценку
финансистов, как социально-профессиональной группы: финансисты по
сравнению с бизнесменами воспринимаются образцами деловитости,
прагматизма, энергичности и, главное, высокой профессиональной
квалификации, социальной полезности, что способствует снижению в
оценке финансистов крайних позиций, связанных либо со стигматизацией
образа финансистов, либо закреплением за финансистами статуса
лидерской группы. Инструментальный активизм, доминирующий в
социально-мотивационных установках россиян, определяет «дрейф» в
массовом восприятии финансистов носителей инструментальных

ценностей. Результаты эмпирических исследований позволяют

утверждать, что финансисты, не являясь группой социальной

референтности, воспринимаются модернистской группой, для которой

свойственен ценностный компромисс в виде сочетания ценности личной свободы (независимости) и корпоративных (коллективных) обязательств. Это обстоятельство определяет отношение к финансистам в российском обществе как ориентированным на профессиональную самореализацию и социальную самостоятельность.

11. В российском обществе ценностные ориентации финансистов

испытывают влияние коллективного опыта «удаленности от власти» и
следования корпоративным ценностям с параллельным сужением
значимости для финансистов гражданских ценностей. Умение «делать
деньги» как критерий нового профессионализма снижает интерес к
социальной активности и определяет принятие кодекса профессионального
поведения, в котором корпоративные (профессиональные) ценности имеют
большее влияние по сравнению с традиционными гражданскими. Это
выражается в том, что предпочтительными вариантами реализации
социальной субъектности в контексте воспроизводства корпоративного
этоса и корпоративного интереса являются социальная

благотворительность и участие в совместных акциях с властными структурами (особенно на региональном уровне). Вместе тем, результаты авторского экспертного опроса сотрудников финансовых учреждений позволяют утверждать, что в отношении ценностного выбора российские финансисты стремятся реализовать компромиссную позицию в виде баланса личных, корпоративных и государственных интересов. Стремясь осуществить стратегию реализации корпоративных ценностей, российские финансисты разделяют позиции непротиворечивости корпоративизма и социального участия. Социальная субъектность финансистов в российском обществе характеризуется ориентацией на социальное участие в качестве группы «предписанной ответственности», что означает допустимость социальной активности для изменения условий финансовой деятельности. В данном контексте социальная субъектность финансистов связывается с

определением позиций финансистов в отношениях с обществом и государством по схеме «взаимного соблюдения прав и обязательств». Таким образом, финансисты связывают перспективы социальной субъектности с принятием и одобрением этатистской традиции российского общества при значимости ценностей социальной и профессиональной самореализации и возможности легитимно изменять правила финансовой деятельности.

Научная и практическая значимость работы состоит в том, что
положения и выводы диссертационного исследования представляются
полезными и актуальными дл развития социологического знания и могут
использоваться в качестве теоретико-методологической основы

дальнейшего изучения финансовой сферы и финансовой деятельности в российском обществе. Проделанная научная работа методологически значима и для других сфер социального и социально-экономического знания: социальной философии, социальной психологии, экономической теории.

Концептуальные положения исследования и материалы диссертации могут быть использованы при разработке и чтении лекционных курсов по общей социологии, экономической социологии, социологии труда, социологии культуры, спецкурсов по социологии финансов и финансовой деятельности.

В рамках развития связей финансовых структур и общественности материалы диссертационного исследования могут быть применены для практических рекомендаций по социальному аудиту финансово-банковской системы, социальной рекламе, составлению и реализации программ социальной политики банков, а также процедур социально-профессионального тестирования (отбора и карьерного развития) работников финансовых учреждений.

Апробация работы. Результаты диссертационного исследования
обсуждались и докладывались на Всероссийской научно-практической
конференции «Социально-культурная консолидация в условиях

модернизации современной России» (Майкоп, март 2013), Всероссийской
научно-практической конференции «Формирование российской

идентичности как фактор национальной безопасности» (Майкоп, апрель
2014), Всероссийской конференции «Путь в науку» (Ростов-на-Дону,
2013–2015 гг.), Международной научной конференции «Научное
обеспечение регионального развития» (Ростов-на-Дону, 2015),

Всероссийской научно-практической конференции «Этносоциальные процессы и риски на юге России» (Майкоп, 2015).

Основное содержание диссертационного исследования отражено в 32 научных публикациях автора, в том числе в четырех монографиях и 19 статьях в изданиях, рекомендованных ВАК РФ, двух статьях в журналах, включенных в международную реферативную базу данных Scopus, трёх брошюрах. Общий объем публикаций составляет около 40 п. л.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованной литературы и восьми приложений.

Теоретические подходы к исследованию социальной субъектности финансистов

В диссертации проанализированы также результаты трех социологических исследований, проведенных автором диссертации совместно с Е. С. Луговой37: анкетный опрос сотрудников сети банковских структур Волгограда и Волгоградской области (Волжский, Камышин, Михайловка, Урюпинск, Фролово) «Отношение сотрудников к реализации социальной политики банковским сектором» (февраль – март 2013 г., n = 350) (см. Приложение № 3), экспертный опрос руководителей банковских отделений Волгограда и Волгоградской области (Волжский, Камышин, Михайловка, Урюпинск, Фролово) «Отношение руководителей банковских структур к реализации социальной политики банковским сектором» (март – апрель 2013 г., n = 12) (см. Приложение № 4), анкетный опрос клиентов банковских офисов, расположенных на территории Волгограда и Волгоградской области (Волжский, Камышин, Михайловка, Урюпинск, Фролово) «Отношение клиентов к реализации социальной политики банковским сектором» (апрель – май 2013 г., n = 400) (см. Приложение № 5).

Кроме того, в эмпирическую базу диссертации вошли материалы социологических исследований других авторов, которые были подвергнуты вторичному анализу: опрос общественного мнения россиян ВЦИОМ «Индексы социального самочувствия» (14.12.2013, n = 1600)38, «Общественное мнение.

Эмпирические социологические исследования («Отношение сотрудников к реализации социальной политики банковским сектором», 2013 г.; «Отношение руководителей банковских структур к реализации социальной политики банковским сектором», 2013 г.; «Отношение клиентов к реализации социальной политики банковским сектором», 2013 г.), проведены совместно с Луговой Е.С., соискателем кафедры философии и социологии Волгоградского филиала Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, управляющей операционным офисом в Южном филиале ООО «Хоум Кредит энд Финанс Банк». 38 URL: http://wciom.ru/zh/print_q.php?s_id=940&q_id=64716&date=14.12.2013 (Индексы социального самочувствия. Дата обращения 04.02.2014). 2014» «Левада-центр» (2014 г. п= 160039), «Социологическое исследование государственного управления банковской системой Российской Федерации» (2014 г., Ю. А Зобнин) - опрос 82 экспертов в сфере управления банковской системой Москвы и Тюмени с целью выявления основных факторов, позволяющих придать социально ориентированный характер управлению российскими банками40.

Также в рамках социологического исследования подверглись интерпретации социологические данные и выводы всероссийских социологических исследований «Готово ли российское общество к модернизации?» (2011 г.), «О чем мечтают россияне?» (2012 г.), «Бедность и неравенства в современной России: 10 лет спустя» (2013 г.), «Средний класс в современной России: 10 лет спустя» (2014 г.), исследования по динамике финансовой сферы в российском обществе РОМИР 2012-2014 гг.

Научная новизна диссертационного исследования состоит в следующем: рассмотрена категория «социальная субъектность финансистов» в системе социологического знания, что определяется ее аналитическим, а не только описательным значением; указывается, что финансовая деятельность представляет сочетание рыночных экономических и социально-ориентированных инструментариев и может выступать способом конструирования модели сотрудничества или дистанцированности между финансистами и другими слоями населения; определено, что исследование социальной субъектности финансистов характеризуется возникновением социологических подходов, претендующих на роль объяснительной теории - теории среднего уровня; отмечен переход от структурно-функциональной парадигмы анализа социальной субъектности финансистов к структурно-конструктивистской парадигме исследования; сформирован теоретико-методологический конструкт исследования специфики и динамики социальной субъектности финансистов в российском обществе, который основывается на трехмерной модели, включающей объективные (структурные), субъектные (институциональные) и субъективные (ценностные) параметры социальной субъектности; раскрыты социоструктурные детерминанты социальной субъектности российских финансистов, которые проявляются в притязаниях финансистов на высокостатусные социально-профессиональные позиции; выявлена социальная субъектность финансистов как способ социального позиционирования в российском обществе, что выражается в ориентации российских финансистов на отношения социальной автономности в рамках взаимодействия с государственными структурами и легитимацию в массовом сознании как группы профессионалов; проанализирована социальная субъектность российских финансистов в контексте социальных противоречий в российском обществе, что определяется не приоритетом противоречия между богатыми и бедными, а смещено в сферу социальных диспропорций, связанных с конфликтом интересов «бюрократов» и населения; охарактеризованы институциональные условия деятельности финансистов в российском обществе, которые определяются дефицитом институциональных ресурсов для легитимации социальных позиций в российском обществе; проанализированы финансовые практики по критерию инновациионности\адаптивности; отмечено, что адаптивные финансовые практики имеют причиной действие формулы «по возможностям» и инновационные практики одобряются по степени гарантированности финансовых вложений со стороны государства; исследовано соотношение формальных и неформальных норм в сфере финансовой деятельности, что создает ситуацию неопределенности по отношению к социальной субъектности финансистов в рамках реализуемых финансовых практик в российском обществе; выявлено влияние ценностной картины российского общества на границы и содержание социальной субъектности российских финансистов, которое заключается в сближении терминальных (фундаментальных) и инструментальных ценностей финансистов и других профессиональных групп в контексте прагматизации социальных отношений; раскрыты ценностные ориентации российских финансистов, которые определяются формированием корпоративных ценностей, нацеленных на накопление финансистами символического капитала; определены перспективы изменений социальной субъектности российских финансистов, что определяется ценностным выбором в пользу корпоративных ценностей и связано с переходом к стратегии участия в социальных и экономических мегапроектах.

Категория «социальная субъектность финансистов» вводится в дискурс социальной мысли в конце XIX века, что связано с классовым анализом (В. И. Ленин), социал-реформизмом (Й. Шумпетер), и в этом смысле имеет, скорее, не аналитический, а идеологический смысл. М. Вебер, анализируя идеальные типы социального действия, приходит к выводу, что целерациональный тип действия создает условия для формирования группы финансистов, нацеленных на получение ренты в сфере производительной экономики. Согласно позиции Г. Зиммеля, финансовая деятельность имеет символические последствия, так как формирует финансистов в качестве группы, обладающей осознанием ценности финансовой деятельности, как деятельности, предполагающей власть и могущество.

Специфика и динамика социальной субъектности российских финансистов в социологическом измерении: методология исследования

Социальная субъектность российских финансистов, может пониматься в двух трактовках: либеральной – как свобода от обязательств и действия по возможностям, и социально-ориентированной – как действия по формуле социальных обязательств. В этом смысле избыточные социальные неравенства создают больший тренд в пользу первой трактовки, так как легитимируют свободу от обязательств в условиях, стесняющих действия финансового капитала, и осознанным выбором выступает социальная избирательность. Это дает основания утверждать, что для субъектности российских финансистов если и характерна трактовка социальной ответственности, то для сохранения достигнутого баланса сил внутри социального пространства.

Масштаб внутрикорпоративной социальной политики задается целой группой факторов, основными среди которых являются масштаб бизнеса, прибыльность, конъюнктура рынка, уровень конкуренции на рынке труда, потребность удержания и развития персонала, экономическая выгода, сохранение и развитие социальной инфраструктуры, потребности развития и расширения бизнеса, следование традициям, как наиболее эффективному механизму поддержания управляемости персоналом, индивидуальные ценности топ-менеджеров, собственников, их внутренняя мотивация, давление со стороны работников корпораций.133

Применительно к финансовой деятельности эти обстоятельства действуют за редким исключением. Необходимо отметить, что в российских условиях, где традиции финансовой деятельности не имеют исторических аналогов, следование традициям можно понимать как имиджевую политику, также как и индивидуальные ценности топ-менеджеров характеризуются высоким уровнем заимствования зарубежных образцов и, следовательно, содержат немалый имитационный эффект. Давление со стороны работников корпораций в условиях престижности и камерности финансово-банковской сферы выглядит проблематичным: на фоне «умеренных» зарплат в российском обществе профессия занятого в финансово-банковской сферы, даже имея низкий социально-профессиональный статус, неизбежно воспринимается как заведомо престижная по сравнению с другими социально-профессиональными статусами.

Финансовые структуры слабо привязаны к территории. Если и действуют в интересах территории, то это определяется альянсированием с определенной промышленной группой (Норильск и ХМАО). Поэтому социальная субъектность финансистов, если и формируется как внутренний запрос, прежде всего, связана с имиджевой политикой и только отчасти с масштабом бизнеса и конъюнктурой рынка. В период 2000 годов наряду с развитием финансово-банковской сферы, расширением ее влияния на рыночную экономику и сферу кредитования, резко снизился уровень конкуренция на рынке труда: в банковскую сферу пришла масса выпускников финансовых вузов, что определило определенный виток девальвации статуса работников этой сферы, создал ситуацию переизбыточности кадров и дефицита вакансий.

Приведенные выводы связаны с тем, что российские финансисты соревнуются, прежде всего, по масштабности бизнеса и уровню прибыльности, что заметно снижает направленность внутренней социально-субъектной мотивации, а на внешнем уровне определяется часто принудительным воздействием государства или ожиданиями извлечения прибыли в условиях перекредитования.

Следует отметить, что социальное позиционирование, как индикатор социальной субъектности, выражается в том, что путем обмена финансовых ресурсов на социально-репутационный капитал усиливается конкурентность социальных позиций, приоритетность не только в финансовом субполе, но и в других полях экономической деятельности, существенно изменяется в зависимости от масштаба и специализации финансовой деятельности. Отраслевые банки надежно защищены репутацией связанных с ними промышленных групп («Газпромбанк», «Фондсервисбанк»).

Для них социальная субъектность ассоциируется с социальной капитализацией афиллированных структур. В иерархии региональных банков («Россия», «Банк Санкт-Петербург», «МДМ банк») просматривается тенденция укрепить субъектность как сферу коллективного социального влияния, на основе регионализации, повысить престижность финансового учреждения путем создания региональной инфраструктуры. Таким образом, российские финансисты используют региональный ресурс для повышения прочности и, не менее важно, для погашения негативного эффекта территориальных различий.

Величие «Газпрома» как бренда современной российской экономики, проецируется на репутацию «Газпромбанка», который заинтересован в привлечении состоятельных клиентов и, как правило, не занимается мелкооптовыми кредитными операциями. В то же время, отраслевые финансовые структуры позиционируют себя как акторы инвестиционной деятельности, то есть определяют свое влияние на уровне поддержки экономики, как естественного залога социального роста. Необходимо отметить, что социальная субъектность по критерию масштабности определяет деятельность Сбербанка, позиционирующего себя как народный банк. Действительно, ни одна российская банковско-финансовая структура не может похвалиться количеством клиентов и доступом к разнообразным финансовым операциям различных слоев населения. Это, безусловно, делает существенным разрыв между Сбербанком и остальными финансовыми структурами в социальной привлекательности.

Однако организационный потенциал финансистов имеет и определенные ограничения. В контексте социального позиционирования социальная субъектность представителей Сбербанка ограничена тем, что они вынуждены действовать, исходя из позиции банка, доступного для всех. Это означает, что приходится осуществлять высокие транзакционные издержки на поддержку этого имиджа. Действия по возможности ограниченной стесненностью в рыночном выборе, а действия «по обязательствам», часто невозможны по причине избыточной государственной регуляции.

Такое социальное позиционирование не располагает к региональной дифференциации, к работе с территориями. Унифицированность финансовой деятельности определяет заданность субъектности, как имеющей предсказуемый и цивилизационный характер по сравнению с мелкими и средними финансовыми структурами. При этом не следует забывать, что внутренняя социальная мотивация финансовой деятельности неизбежно снижается. Сбербанк является банковской структурой, которая наиболее последовательно осуществляет процессы реструктуризации и оптимизации кадрового состава под влиянием внешних рыночно ограничивающих обстоятельств, определяемых логикой оптимизации расходов на осуществление финансовой деятельности.

Следует отметить, что социальная субъектность российских финансистов имеет два аспекта: первый связан с социальным позиционированием как способом реализации собственных целей; второй – с обретением социальной репутации и идентичности. Можно сказать, что лишь с распадом советской финансовой системы финансовая деятельность формировалась вне жестких институциональных рамок. Правовая регламентация пришлась на начало 2000 годов. Период спонтанного накопления финансового капитала привел к тому, что наиболее выгодные позиции в финансовом субполе заняли альянсированные с государством, доверенные банки. Введение правовой регламентации принесло им конкурентные преимущества по отношению к банкам, которые вынуждены были наращивать, обретать финансовый капитал при плотном государственном регулировании, рисках санкционированного рейдерства.

Социальное позиционирование финансистов в российском обществе как индикатор социальной субъектности

Примечательно, что иерархия финансовой деятельности соответствует сложившимся практикам. Практически мелкие и средние банки не занимаются инновационными практиками. Так как сфера адаптивных практик плотно освоена, вырастает нездоровая конкуренция. Почему же, несмотря на привлекательность, инновационные практики не становятся стимулом финансовой деятельности и соответствующим образом возрастания социальной субъектности финансистов? Можно сказать, что в финансовой сфере, как отмечала Г. Г. Силласте, достаточно невысока инновационная культура. Принятие российским обществом финансовых практик основывается на легитимности государства, а не банковских структур. Это связано с тем, что финансовый капитал исключает возможности попадания в институциональные ловушки, ситуации, в которой институциональные ресурсы могут быть растрачены на изменение институциональных норм.

Анализируя инициативную деятельность в целях получения прибыли, свободу и автономность экономических решений, личный риск и личную ответственность, как субъективные условия204, следует понимать, что ориентированность на развитие собственного дела до сих пор шла в рамках адаптивных стратегий. Смешанные практики дают возможность считать себя потенциально готовыми к принятию инновационных действий. В большинстве крупных российских финансовых структур действуют маркетинговые службы. При этом есть стремление удовлетворить максимальный запрос.

Здесь возникает препятствие: в российском обществе инновационные запросы не являются значительными и социальные последствия инновационных финансовых практик затрагивают только узкий социальный сегмент. Для того, чтобы с наибольшей степенью оценить изменения, происходящие в позициях российских финансистов, следует, во-первых, отметить, что смешанные практики – шаг вперед по сравнению с периодом поиска «диких» денег. Во-вторых, дифференциация внутри финансовой сферы принуждает к конкурентности и пониманию ограниченности адаптивных практик. В-третьих, несовпадение интересов по отношению к финансовым практикам выражается в том, что на субъектном уровне свобода и автономность решений становятся более значимым моментом, чем сам процесс деятельности в целях получения прибыли.

Финансовые практики, таким образом, коррелируются не столько с масштабом финансовой деятельности, величиной финансовых ресурсов, сколько с алгоритмами финансовой деятельности, представляемой как самостоятельный или вынужденный выбор. По этому поводу можно сказать, что обладатели финансового капитала видят горизонт своих возможностей в том, чтобы закрепляться постепенно. Анализ позиций показывает, что главным является фактор веры в собственные силы (48 % респондентов). Кроме того, надо учесть, что при отборе финансовых стратегий вступает в действие фактор индивидуального или группового опыта. В результате адаптивные или промежуточные стратегии оцениваются как наиболее приемлемые в сложившейся институциональной системе.

Этим характеризуется состояние институциональных ресурсов правовых, социальных и организационных. Если в организационном аспекте российские финансисты ушли вперед, представляя собой ассоциированное состояние на общестрановом и региональном уровнях, то нормативный аспект можно назвать средним, так нормативно-правовая база позволяет, в принципе, функционировать финансовой деятельности без видимых ограничений, то, собственно социальный, социально-мобилизационный и социально-консолидационный факторы выявляются слабо. Это выражается в том, что, несмотря на потребность в совершенствовании механизмов социального влияния, социальной капитализации, рычаги институциональной дисциплины используются не в смысле «идеи» института, а как средство достижения собственных целей. Финансовые практики находятся в соответствии и с ростом адаптивного потенциала финансовых институтов. И в этом отношении примечательно, что со стороны финансистов не звучит инициатива, вернее, если возникает запрос, то он связан с частичными, паллиативными изменениями.

Можно предположить, что основные финансовые практики не ориентируют на то, чтобы институциональные изменения связывались с повышением социальной субъектности финансистов. Существующие каналы социального взаимодействия отчасти закупорены тем, что происходит институциональное самовоспроизводство и круг проблем замыкается на внутриинституциональном функционировании. Из-за этого обстоятельства следует возможность осторожного допуска внешних влияний через смешанные практики. Но, в принципе, так как в обществе не существует представления о том, каким должным образом и как должен функционировать институт финансов (на этот счет имеются разноречивые мнения у модернистов и традиционалистов), точкой отсчета становится, собственно, представление и об институте финансов, и о финансовых практиках.

Такой аутизм приводит к тому, что финансовая сфера получает слабые импульсы со стороны, вернее, эти импульсы проходят через систему государственных институтов, существенно искажаясь через неформальные социальные каналы. Также можно говорить о том, что в финансовых практиках легальность подвергается атакам со стороны проникновения неокриминальных тенденций. Имеется в виду даже не воздействие криминальных групп ОПГ как в 90 годы, а снижение морального и делового уровня общественной жизни. Повышение значения правовых потребителей финансовых услуг. Но в этом случае и финансовые практики зависят от влияния неправовых воздействий. Имеется в виду, что, несмотря на правовую обеспеченность, финансисты вынуждены играть «наверняка», используя судебные механизмы. Поскольку финансовые практики не вызываются системой взаимных обязательств, то инновационный посыл воспринимается норм связывается с обеспечением правовых обязательств со стороны в том же ключе, что и удовлетворение рутинных финансовых услуг. Это уравнение удобно для регулирования финансовых процедур, но не является оптимальным для того, чтобы направить профессиональные усилия на внедрение инноваций.

Говоря о том, что инновационные практики вызывают новые стимулы, несколько снижается под влиянием консолидированной позиции «действовать по возможностям». В рамках кооперации между государством и финансовым бизнесом декларируется развитие делового партнерства. Судя по тому, что финансисты работают по общему, а не отраслевому принципу, также ослабляется инновационные посылы. Решение вопросов, связанное с коррекцией правовых и организационных норм, делает перевод на инновационные практики слабо учтенным факторам. Имеется в виду, что активность группы финансистов в освоение инновационных практик, как правило, запаздывает за реальными запросами.

Можно также говорить и о том, что инновационность рассматривается как вариант, который возможен только при, обкатанности адаптивных финансовых практик. Принимая участие в инновационных проектах, финансисты нуждаются в том, чтобы их усилия и затраты оценивались реально и не выступали чистой формой благотворительности. Предпочтения в этом смысле определяются как умеренные: с одной стороны, не отрицается роль финансового капитала в реализации инновационных проектов, включении финансов как основной составляющей в инновации, но, с другой стороны, следует понимать, что российский финансовый капитал, хотя и включен в глобализируемую систему, нуждается в лоббировании интересов на уровне российской власти и сильно ощущает свою зависимость от того, что государство считает первостепенными проектами.

Ценностные ориентации и реализация социальной субъектности финансистов в российском обществе

Гражданские ценности в этом ряду представляются личным ценностным выбором, хотя не приветствуются, если связаны с рисками выхода из рамок профессионализма: никто не хочет рисковать нажитым в том смысле, чтобы оказаться жертвой собственного финансового непровидения или некомпетентности. Так сложилось, что российские финансисты, актуализируя формулу корпоративной идентификации, не заинтересованы в том, чтобы прибегнуть к иным формам идентифицирования, в чем убеждает низкая результативность запросов на национальную ориентированности финансовой деятельности или, наоборот, на примыкание к глобальному капиталу.

Все эти предположения связаны с социальным позиционированием и, следовательно, социальная субъектность российских финансистов не может быть определена притягательностью конкретного ценностного рядка: модернистского или традиционалистского. Важное место в ценностном самоопределении финансистов имеет выбор модусного состояния, как наиболее желательной характеристики социальной активности, достижений, целей.265 Это положение подтверждается тем, что базовые (терминальные) ценности не имеют интегрирующего смысла, не обладают той степенью значимости, чтобы вынуждало конструировать на их основании финансовые стратегии и стремиться сбалансировать инструментальные и базисные ценности. В связи с этим наиболее перспективным представляется выведение ценностного выбора как основного в социальной субъектности финансистов. Приверженность к той или иной ценности незначительна, а выбор ценности достаточно аналитичен для того, чтобы говорить о конкретной степени субъектности, о том, что понимается под идеальной субъектностью.

Если согласиться с тем, что ценностные ориентации российских финансистов обусловлены степенью адаптации различных социальных групп к новым социально-экономическим условиям,266 выходит, что их ценностный выбор обусловлен устоявшимися или достигнутыми социальными позициями. Критерием доверия к ценностям выступает их распространенность и укорененность в финансовой среде. Лидерами корпоративного этоса могли бы выступить крупные собственники, но так как между ними и средними и мелкими собственниками не существует негласного договора, своего рода профессионального контракта, результатами является то, что крупные финансовые собственники ориентированы на представительство интересов всего финансового сообщества, но не проявляют внимания к тому, что называется внутрикорпоративной консолидацией. Вероятно, полагается, что мелкие и средние собственники не претендуют на самостоятельную позицию и работают относительно независимо от крупных собственников, чтобы считать их хотя и сомнительным, но союзником.

В движении к ценности порядка у финансистов обнаруживается то, что хотя идея порядка и воспринимается практически единогласно, способы достижения порядка трактуются неодинаково: для крупных собственников – это возможность через правовые ресурсы добиться высокой степени защищенности, мелкие и средние собственники более ориентированы на неформальные способы достижения целей финансовой деятельности. Это порождает различия значимости ценностного выбора внутри финансового сообщества, который для крупных собственников укладывается в схему высокой адаптированности, для мелких и средних – является сугубо индивидуальным.

Существенные перемены, которые произошли с социальным позиционированием российских финансистов в 2000 годы по мере наращения социальных, экономических и культурно-символических ресурсов, делает возможным завершение периода профессионализации, и потребность в культурно-символической власти, достигаемая через достижение богатства и профессионализма, является недостаточной, чтобы утвердиться социально Там же. С. 248 репутационно. Из вышесказанного следует, что запрос на самостоятельный ценностный выбор актуализируется в позициях представителей финансового капитала. Это проявляется в явной форме (попытке конструирования российского варианта либеральных ценностей) и в неявной форме, в том, что российские финансисты поддерживают политику включения в формируемое ценностное большинство российского общества. На фоне структурных изменений в российском обществе социально-имущественное деление уступает место критерию профессиональной самореализации, к тому, чтобы испытать чувство общности с реализующими аналогичные жизненные траектории другими социальными слоями и группами.

Следует подчеркнуть, что для российских финансистов важным является то, чтобы, утверждая себя частью российского цивилизационного поля, иметь возможность налаживать в деловых интересах отношения со своими зарубежными партнерами. Так или иначе, приходится демонстрировать свой модернизационный потенциал. Можно говорить о том, что для социальной субъектности российских финансистов это обстоятельство имеет конструктивное значение, так как отражает стремление иметь собственное лицо, не стать частью безликого глобального капитала. На слуху рассказы об огромных состояниях и гламурной жизни за пределами России, о том, что российские финансисты демонстрируют стиль демонстративного потребления. С этим можно было бы согласиться, если не считать, что на позиции финансистов действует осознание принадлежности к российской культурной цивилизации потому, что на основе предъявления материальных богатств можно выглядеть только «нуворишем».

Время от времени поднимается вопрос о социальной ответственности российских финансистов, о том, каким образом заслужить доверие в российском обществе. Это не прихоть, а долгосрочная тенденция, связанная с тем, что использовать коллективный и индивидуальный опыт можно только с встроенностью в российское рыночное общество. Ценностный выбор российских финансистов, таким образом, осуществляется на открытом уровне, осознании своей родственности с Россией как страной не только зарабатывания денег, но и страной собственной судьбы. Вместе с тем российские финансисты осознают, что от их ценностного выбора, от того, какой системе ценностей они привержены, зависит доверие в обществе, как важная социальная составляющая профессионального успеха.

Более практическое, а точнее, приоритетное значение приобретает осознание того, что является полноценным вступлением в позднесовременное общество.267 Имеется в виду переход к постматериалистическим ценностям, но не в смысле потребительских интенций, как ценности досуга, а в овладении новыми профессиональными навыками, чтобы укрепить значение ценности профессионализма и корпоративизма. Говоря об этом, мы имеем в виду, что для 24,8 % участников экспертного опроса характерно отношение к ценностному выбору как выбору профессионально зрелого человека. Иными словами, ценностное позиционирование может быть позиционированием поверхностным, связанным с демонстрацией культурности, духовности, но вне профессионального статуса выбор теряет свою значимость. Достижение профессиональной зрелости, особенно через то, чтобы стать современным технологически грамотным человеком больше означает, чем позитивное восприятие рынка или демократии.

В этом смысле ценностный выбор российских финансистов является результатом профессионального самоопределения: от того, каким стал человек и кем стремиться быть, зависит соответствие жизненных стратегий с ценностным выбором. Не страдая комплексом «нормативизма» по поводу отставания от зарубежных партнеров, российские финансисты считают, что для них социальная миссия состоит в том, чтобы вернуть российское общество в состояние профессионализма, так как именно от недостатка профессионализма, от неразработанности экспертных решений страдает экономическая жизнь.