Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Теоретико-методологические и методические предпосылки исследования 20
1.1 Понятие статуса и статусной иерархии 20
1.2 Традиции изучения статусных позиций в трудах отечественных ученых 36
1.3 Эмпирическая база и общие методические предпосылки исследования 52
Глава II. Статусные иерархии в современном российском обществе 66
2.1 Экономический статус представителей массовых слоев 66
2.2 Квалификационный статус работающих россиян 82
2.3 Иерархия властных статусов в массовых слоях населения страны 100
Глава III. Тенденции изменения объективных и субъективных статусных иерархий и их консистентности 119
3.1 Консистентность экономического, властного и квалификационного статусов в современной России 119
3.2 Динамика статусной консистентности в 2008–2018 гг 133
3.3. Проблема соотношения объективных и субъективных статусных иерархий в российском обществе 143
Заключение 160
Список используемой литературы 167
- Традиции изучения статусных позиций в трудах отечественных ученых
- Экономический статус представителей массовых слоев
- Иерархия властных статусов в массовых слоях населения страны
- Проблема соотношения объективных и субъективных статусных иерархий в российском обществе
Традиции изучения статусных позиций в трудах отечественных ученых
Проблемами статусных позиций и иерархий на протяжении многих лет занимались не только зарубежные ученые. Отечественные специалисты также уделяли этому большое внимание. Как мы далее увидим, отдельными исследователями при изучении статуса и его компонентов, а также социальной структуры и стратификации российского общества использовалось и понятие «статусная консистентность». При этом сама концепция статусной консистентности практически не становилась предметом исследования, хотя и нельзя сказать, что она не развивалась совсем.
В целом все имеющиеся отечественные исследования, в которых так или иначе разрабатывался вопрос статусных иерархий, статусных позиций, индикаторов этих позиций и, отчасти, их консистентности, можно объединить в два ключевых направления:
1. Макроисследования, предметом которых чаще всего выступают особенности социальной структуры российского общества в целом. Такие исследования носят фундаментальный характер как в теоретическом, так и в эмпирическом плане. В рамках этих исследований, как правило, осуществляется поиск стратификационных оснований и признаков, обладающих наибольшей дифференцирующей силой. На их основании строятся характерные для современной России статусные иерархии, определяется тип социальной структуры, отслеживаются различные тенденции ее изменения, причем не только путем фиксации отдельных эмпирических показателей, но и на основании сравнения результатов применения различных теоретических подходов и концепций. Все это позволяет с разных сторон оценить полученный результат и определить теоретические основания статусных иерархий с наибольшим эвристическим потенциалом.
2. Исследования на мезо- и микроуровне, направленные на изучение конкретных социальных слоев, классов, групп. Их фокус составляет поиск статусных оснований и признаков, которые, с одной стороны, в рамках той или иной статусной иерархии объединяют людей в эти классы, слои, группы, а с другой стороны, разделяют эти группы между собой.
Отдельно также мы рассмотрим исследования, предметом которых прямо или косвенно выступила именно статусная консистентность, а также те работы, в которых в качестве теоретического основания была использована концепция статусной консистентности, хотя сама она предметом исследований не являлась. Стоит также сразу отметить, что данная концепции в России пока не нашла широкого применения, хотя многие исследователи обращали внимание на ее высокий потенциал и актуальность при изучении современных российских реалий.
Итак, рассмотрим подробнее каждое из выделенных направлений, упоминая прежде всего наиболее релевантные изучаемому предмету нашего исследования работы.
В рамках первого направления следует выделить уже упоминавшийся выше многомерный подход к анализу социальной структуры общества П. Сорокина1, который впоследствии послужил отправной точкой для многих отечественных исследователей, хотя вплоть до 1960-х гг. XX в. исследования социальной структуры находились в СССР под идеологическим контролем и осуществлялись исходя лишь из одной теоретической парадигмы – псевдомарксистской, следовавшей логике наличия в СССР двух основных классов – рабочего класса и колхозного крестьянства, а также прослойки интеллигенции. К тому же, как пишут З.Т. Голенкова и Е.Д. Игитханян, проблемы номенклатуры, бюрократии, элит оставались в тот период темами-табу2. А учитывая выводы, сделанные позднее О.И. Шкаратаном об этакратическом типе советского общества с господствующей в нем властной статусной иерархией3, запрет на исследования этой иерархии накладывал существенные ограничения и на всю тематику исследований социальной структуры и не позволял охватывать ряд важных проблем, в частности, выявлять реальные статусные иерархии.
С наступлением 1960-х гг. ситуация улучшилась, и некоторые исследователи осмелились поставить вопрос о более глубоком изучении различий между социальными слоями и группами, чем было ранее. Утверждению методологического принципа многокритериального выделения социальных слоев способствовали как минимум три масштабных обследования – машиностроителей Ленинграда под руководством О.И. Шкаратана4, сельского и городского населения под руководством Л.Н. Когана1 и села под руководством Ю.В. Арутюняна2.
Так, например, в обследовании О.И. Шкаратана была подробно исследована социально-профессиональная статусная иерархия и сделаны важные выводы о том, что место работника в ней определяется не только уровнем его образования, но и рядом дополнительных престижных статусных характеристик (к примеру, характером труда, дополнительными профессиональными навыками, творческими способностями), обладание которыми способно улучшить положение в указанной иерархии. В этой же работе О.И. Шкаратан косвенно затрагивает вопрос статусной консистентности, говоря о том, что несоответствие между условиями работы в заданном круге профессий и новыми на тот момент социальными нормами является причиной повышенной профессиональной мобильности среди определенных групп работников.
Отдельно в контексте проблематики социальной структуры советского, а затем и российского общества нужно упомянуть и о том, что еще в 1920-е гг. оформился тот слой номенклатуры, который позднее Т.И. Заславская выделила в социальной структуре как высший3. Место номенклатуры в социальной структуре в обществах советского типа было проанализировано, в частности, в получившей большую популярность в среде советских ученых работе В. Веселовски «Классы, слои и власть»4. Впоследствии это отразилось в том, что в публикациях Л.А. Гордона, Т.И. Заславской, О.И. Шкаратана социальная структура советского общества предстала как иерархически организованная, статусная позиция в которой зависит от доступа к дефицитным социальным благам и власти как механизму их распределения5. Наиболее четко эта позиция была сформулирована Т.И. Заславской – общественное положение различных классов и слоев представляет собой, согласно ее подходу, определенную иерархию, в которой одни позиции заведомо выше, чем другие, а основаниями для такой иерархии служат властный ресурс, а также сложность или ответственность выполняемого труда. С возрастанием сложности труда, а, следовательно, и с увеличением ответственности за полученный результат, возрастают и требования к образованию, растет материальное вознаграждение и, соответственно, меняется образ жизни работника1. Последнее, в отличие от властного ресурса, относится, по ее мнению, относилось только к массовым слоям населения.
В период перестройки 1980-х и реформ 1990-х гг. и трансформаций структурные исследования с применением ранее нетрадиционных для отечественной науки теоретических концепций и методик приобретают особую актуальность и все большую распространенность. С началом масштабных трансформационных процессов внутри российского социума отпала необходимость придерживаться лишь одной исследовательской парадигмы (псевдомарксистской), и социальная структура стала пониматься как система организации людей в многомерном, иерархически организованном социальном пространстве, в котором социальные группы и слои различаются между собой степенью обладания собственностью, а также властью и престижностью их позиций в общественной иерархии2. Следует отметить, что до этого времени понятием статуса (статусной позиции) в явной форме практически не оперировали. Только с конца 1980-х гг. стала осознаваться и декларироваться также дифференцирующая сила характеристик индивида, не связанных с его экономическим статусом. Таким образом, объективное резкое изменение социальной структуры совпало во времени с возможностью использовать для ее изучения новые подходы и инструменты. Это способствовало возникновению многообразия трактовок складывающейся социальной структуры российского общества и ее элементов (в том числе трактовок оснований социального статуса, его индикаторов и ключевых статусных иерархий), что в какой-то мере характерно и для сегодняшней ситуации.
Экономический статус представителей массовых слоев
Переходя непосредственно к эмпирической части нашей работы, стоит отметить, что статусная позиция индивида в любой рассматриваемой иерархии тесно соотносится с объемом материальных и нематериальных ресурсов, необходимых для нахождения на ней. Однако напомним, что данные ресурсы должны быть релевантными рассматриваемой статусной позиции, соответствующим образом использоваться и способствовать повышению социального престижа индивида. Последнее, в свою очередь, может выражаться как в общественном признании со стороны его окружения, так и в постепенной смене той статусной позиции, которую занимает индивид в обществе в целом.
C учетом особенностей имевшихся эмпирических данных, в качестве основных индикаторов экономического статуса мы использовали: индивидуальный ежемесячный доход, наличие второго жилья, наличие сбережений, наличие автомобиля иностранной марки не старше 10 лет, наличие дачи / садового домика, наличие платной медицинской страховки. Каждому индикатору нами присваивались определенные значения1. Так, доход предполагал отнесение респондента в одну из групп по доходам относительно региональной медианы2. Если ежемесячный индивидуальный доход в месяц у респондента составлял от 0 до 1,25 медиан доходного распределения в своем регионе3, то он получал 0 баллов, за доход в диапазоне от 1,26 до 2 медиан ему присваивался один балл, и, наконец, если доход респондента превышал 2 медианы, он получал два балла. Следующий использованный нами показатель экономического статуса – наличие сбережений. Если респондент отвечал, что за последние 30 дней он откладывал сбережения, то ему присуждался один балл. Третий показатель отражал наличие у респондента в собственности недвижимости, помимо занимаемого жилья – если у респондента имелось дополнительное жилье (квартира), то ему присуждался еще один балл. Также за наличие каждого индикатора прибавлялся балл, если у респондента имелось: дача или садовый домик, иномарка не старше 10 лет и платная медицинская страховка. Таким образом, нами была составлена семимерная (от 0 до 7 баллов) шкала, которая затем была преобразована в четырехмерную1 и позволила зафиксировать объективные показатели экономического статуса работающего населения страны (рис. 2.1.1).
Экономические ресурсы, обеспечивающие нахождение на том или ином уровне экономической статусной иерархии, как и другие виды ресурсов, дефицитны. Как видно из рисунка 2.1.1, для основной массы работающего населения России характерно сейчас отсутствие каких-либо экономических ресурсов помимо заработной платы. У большей части работающих фиксируется один и тот же показатель экономического статуса в ноль баллов, экономический статус остальной их части (64,8%) дифференцирован от 1 до 3–7 баллов.
Если посмотреть на характер распределения показателей экономического статуса по различным использованным нами индикаторам, то видно, что для большинства респондентов, помимо редкого наличия каких-либо дополнительных экономических ресурсов в виде автомобиля, дополнительного жилья или медицинской страховки, характерны еще и низкие показатели их ежемесячного дохода, который в 70% случаев не превышает 1,25 медиан с поправкой на регион проживания (табл. 2.1.1)1.
В то же время при определенных условиях даже относительно низкий доход может сочетаться с дополнительной недвижимостью плюс к занимаемому жилью или со сбережениями. Однако это скорее исключение из общего правила, поскольку отсутствие положительных индикаторов экономического статуса характерно в каждом случае более чем для 70% работающих россиян. Интересно в этой связи также отметить, что, согласно данным массовых опросов, сбережениями россияне считают сумму, которая начинается примерно от 398 тыс. руб.1
В целом, как видно из таблицы 2.1.1, выделяются 3 группы, имеющие разные показатели экономического статуса. Первая группа, характеризующаяся показателями экономического статуса в ноль баллов, отличается от последующих двух других низкими доходами, а также полным отсутствием каких-либо дополнительных экономических ресурсов. Следующую группу занятых составляют обладатели показателей экономического статуса в 1 и 2 балла. Данная группа более дифференцирована, однако качественно отличается от предыдущей и последующей. От группы с нулевыми показателями она отличается, во-первых, тем, что для значимой части этой группы (31% в подгруппе с 1 баллом и 51% в подгруппе с 2 баллами) характерен уровень дохода, превышающий 1,25 медианы, а во-вторых, наличием у представителей данной группы в значимом количестве дополнительных индикаторов, свидетельствующих об их более высоком положении в экономической статусной иерархии. От группы же с тремя-семью баллами по шкале экономического статуса они отличаются тем, что доходы срединной группы в большинстве случаев не превышают 2-х медиан, а также тем, что в этой группе реже встречаются все остальные индикаторы повышенного экономического статуса. Следующую группу, применительно к нашей шкале, можно условно назвать высокостатусной2. Для данной группы характерны не только высокие доходы, но и наличие сравнительно новых иномарок и какой-либо недвижимости помимо занимаемого жилья. Но и в ней сбережения, а также улучшенные возможности медицинского обслуживания, имеет менее половины группы.
Таким образом, говоря о дифференциации по экономическому статусу, стоит принимать во внимание тот факт, что, несмотря на решающую роль доходов в определении этого статуса, в современной России существуют группы, отличающиеся своим положением в иерархии экономических статусов, которое не всегда жестко обусловлено величиной текущих доходов1, особенно, как будет показано далее, если мы говорим об относительно высокостатусных позициях в этой иерархии. Однако, прежде чем перейти к этому сюжету, разберемся все же подробнее в дифференциации по ключевому основанию данной иерархии – доходу.
Согласно данным РМЭЗ НИУ ВШЭ (рис. 2.1.2), свыше половины группы, имеющей ноль баллов по нашей шкале - это люди, имеющие ежемесячный доход в диапазоне от 12 тыс. руб. до 22 тыс. руб. Верхняя же граница доходов этой группы составляет 43 тыс. рублей. Среди представителей следующих групп (имеющих показатели экономического статуса в один-три балла) уровень доходов постепенно повышается.
Распределение дополнительных индикаторов экономического статуса, помимо текущего дохода, в разных доходных группах выражено довольно ярко, хотя жесткой связи между ними, как видно из таблицы 2.1.2 и как мы уже отмечали выше, все же нет. Сильнее всего дифференцирует эти группы наличие платной медицинской страховки.
При этом стоит отметить, что стратегия откладывания сбережений не популярна среди всех доходных групп, что может свидетельствовать о недостаточно высоком размере дохода для популяризации указанной стратегии даже среди относительно обеспеченных слоев населения. Это подтверждают и данные о значительно большей популярности кредитов (31%), распространенных примерно в одинаковой мере среди работающего населения вне зависимости от величины текущего дохода1. Об этом свидетельствуют также данные исследовательских центров о росте числа россиян, имеющих опыт получения банковских кредитов (58% в 2014 г. и 67% в 2018 г.), причем половина из них (47%) имели неоднократный опыт обращения к этой стратегии. Важно и то, что, согласно данным РМЭЗ НИУ ВШЭ о целях, для которых брался займ работающими гражданами, наиболее распространенными являются потребительские кредиты (42%) или кредиты на покупку конкретного товара в магазине (33%). Автомобили или жилье в кредит берут гораздо реже – 15% и 9% соответственно. Таким образом, как занятое население, так и россияне в целом избирают стратегии видимого поддержания своего экономического статуса (демонстративное потребление), но эти стратегии зачастую скорее негативно влияют на упрочение их экономического положения. С ростом дохода при этом более значимым становится приобретение или инвестирование в нематериальные аспекты своего экономического статуса. Наряду с этим растет и доля обладателей дополнительного жилого имущества, которое, к тому же, новее, а, следовательно, и лучше по своим потребительским характеристикам1.
Итак, в сложившихся условиях главным для большинства индивидов является реализация привычных потребительских паттернов, характерных для того социального слоя, к которому они хотят принадлежать2. В итоге у большей части занятого населения России доминируют социальные установки, которые описал еще в 1949 г. Дж. Дьюзенберри – «жить не хуже, чем другие» и «жить не хуже, чем раньше»3. При таких установках с учетом массовости низких зарплат среди занятого населения, они не имеют возможности и даже цели откладывать сбережения или приобретать дополнительные экономические ресурсы, которые бы со временем, по результатам использования этих ресурсов, положительно отразились на показателях их экономического статуса4.
Иерархия властных статусов в массовых слоях населения страны
Доступ к власти выступает одним из ключевых оснований социальных неравенств2 и ресурсом, прямо влияющим на социальный статус человека через неэкономические его составляющие – престижность занятости, степень автономности труда и т.д. Поэтому анализ места индивида в иерархии властных статусов является важной составной частью анализа его статуса в целом. При этом в данном параграфе речь пойдет не о тесно связанной с властью элите в классическом ее понимании, и даже не о субэлитных группах, а о статусной позиции в этой иерархии представителей массовых слоев населения.
При измерении статусной позиции во властной статусной иерархии для массовых слоев населения мы будем ориентироваться преимущественно на ресурс административной власти. Поскольку нас интересует именно властный статус, то есть положение человека в заданной статусной иерархии, а не властный ресурс, то мы предприняли попытку сконструировать шкалу для замера властного статуса, основанную на различных индикаторах, так или иначе связанных с престижностью соответствующих характеристик в современном российском обществе. Соответственно, для шкалы властного статуса мы отобрали следующие индикаторы: наличие подчиненных, их суммарное количество, а также статус владельца (совладельца) организации или предприятия, на котором работает индивид. Эти индикаторы нередко используются и в западных концепциях изучения социального статуса при определении места индивида во властной иерархии1.
Расчет Индекса властного статуса осуществлялся следующим образом. За наличие у респондента подчиненных ему присваивался 1 балл. Следующий показатель – количество подчиненных – подразумевал отнесение респондента в одну из выделенных нами групп: от 0 до 10 подчиненных – 0 баллов, что означает, что управленческая деятельность для руководителя такой группы не является основной2. За количество подчиненных от 11 до 20 присуждался 1 дополнительный балл, от 21 и выше – 2 балла. За то, что респондент являлся владельцем или совладельцем предприятия, на котором он работал, присваивался еще один дополнительный балл. На основе перечисленных индикаторов была построена шкала для замера властного статуса индивида, находившаяся в диапазоне от 0 до 4 баллов. Она позволила зафиксировать текущее состояние властного статуса респондентов, а также оценить его связь с другими объективными и субъективными показателями.
Рассмотрим теперь показатели властного статуса в различных социальных группах для определения взаимосвязей властного статуса с другими характеристиками, способными оказывать влияние на его величину.
Связь властного статуса индивида с его профессиональной принадлежностью предопределялась уже самой использованной нами мето дикой его расчета. Так, показателями властного статуса в 2 и 3 балла обладали около 6,8% работников, что в целом совпадает с численностью занимающих руководящие должности работников по нашей выборке (7%), а также с соответствующими данными ФСГС РФ1. Однако интересна также ситуация с властным статусом в других профессиональных группах (выделенных по ISCO-08). Мы видим в таблице 2.3.1, что ненулевые характеристики властного статуса присутствуют в значимом объеме и среди работников нефизического квалифицированного труда, хотя встречаются они и среди представителей 4, 5 и 7 групп.
Однако более высокие показатели властного статуса работников, занятых нефизическим трудом, не означают, что рабочий заведомо не может иметь высоких его показателей. В нашей выборке совокупно около 6% квалифицированных рабочих (7-я и 8-я группы) имели властный статус в 2 и более баллов, что вообще встречается в российском обществе достаточно редко.
Данное явление объясняется тем, что некоторые рабочие руководят бригадами, численность которых может составлять более 10 человек (табл. 2.3.2). В случае же, когда человек является неквалифицированным рабочим (9 группа), вероятность обладания ненулевым властным статусом приближается к нулю.
Напомним, что при построении шкалы властного статуса нами учитывался еще один показатель – является ли работник владельцем или совладельцем предприятия (включая индивидуальных предпринимателей и самозанятых). Однако их доля во всех профессиональных группах была невелика2, но все же различалась по отдельным группам и составляла: у руководителей – 20%; у специалистов – 1%; у полупрофессионалов – 1%; у работников рутинного нефизического труда – 0,4%; у работников сферы торговли и услуг – 2%; у квалифицированных рабочих занятых ручным трудом – 2%; использующих машины и механизмы – 1%.
Таким образом, с понижением предполагаемого работой уровня квалификации существенно уменьшается и вероятность обладания властным статусом во всех его формах. Данное заключение подтверждается проверкой статистической связи между принадлежностью к профессиональной группе и величиной властного статуса1. Что же касается уровня образования работника и властного статуса, то взаимосвязь между этими переменными есть, хотя и довольно слабая2. В целом, как видно из таблицы 2.3.3, высшее образование является «нормой» для наиболее высокостатусных с точки зрения их места в иерархии властных статусов работников. Однако это происходит не во всех случаях, так как, к примеру, более четверти обладателей максимального властного статуса такого уровня образования не имеют. В группах с 2–4 баллами эта доля еще выше. Это не позволяет однозначно утверждать, что властный статус индивида является своего рода немонетарной рентой на полученное им образование. Скорее можно говорить о том, что степень сложности труда является одной из ключевых характеристик, дифференцирующих работающее население с точки зрения властного статуса.
В этой связи стоит отметить, что наблюдается поляризация работающего населения по властному статусу. Причем она является более резкой, нежели поляризация работников по показателям экономического и квалификационного статусов. Наиболее высокими значениями по нашей шкале обладают представители более престижных профессий1. Все остальное население в большинстве своем обладает нулевыми показателями властного статуса и занимает нижнюю позицию во властной статусной иерархии. Такое распределение может быть вызвано не только разницей в характере труда или в уровне образования, но и особенностями российской системы управления. Так, по данным отечественных исследований, в российских организациях и компаниях власть в лице руководства дистанцируется от работников, что проявляется в низких абсолютных показателях вовлеченности российских работников в процессы принятия решений и планирования внутри компаний2. Также есть мнения, что такая дистанцированность вызвана тяготением российской культуры к «традиционно-религиозным» ценностям, при доминировании которых отношение к власти характеризуется как отстраненно-уважительное. Вследствие этого мотивы работников к участию в принятии решений являются слабыми3. Это подтверждается данными эмпирических отечественных и сравнительных исследований. Так, Н.Е. Тихонова отмечает, что влияние на принятие решений в России не всегда обеспечивается даже занятостью на руководящих позициях. К примеру, согласно данным 2008 г., 16% руководителей разного уровня отмечали, что они не могут повлиять на принятие решений ни в масштабах предприятия, ни в масштабах своего подразделения. Для остальных социально-профессиональных групп этот показатель был еще выше4. В то же время в Великобритании, согласно данным сравнительных исследований, отсутствие возможности оказать влияние на принятие решения характеризует только самую неквалифицированную часть занятого населения1.
Проблема соотношения объективных и субъективных статусных иерархий в российском обществе
При использовании различных подходов к изучению социальной структуры общества наряду с объективными показателями важны также и субъективные оценки индивидами своего положения. Во-первых, при субъективной оценке индивид руководствуется гораздо большим числом факторов, чем исследователь может учесть при анализе объективных показателей. В этом смысле такие оценки позволяют лучше понять объективную модель, а также то, насколько объективная реальность приближена или, наоборот, оторвана от субъективных представлений индивидов о том обществе, в котором они живут. Во-вторых, субъективное измерение стратификации значимо для оценки легитимности политической, экономической, социальной и иных систем общественных отношений в глазах населения, а также прогнозирования поведения людей в той или иной ситуации1.
В данном исследовании субъективное измерение стратификации рассматривается с точки зрения двух аспектов: 1) сопоставления объективных показателей социальных статусов и субъективных оценок собственного положения индивидов в рамках четырех статусных иерархий (экономической, властной, квалификационной и интегральной), а также 2) сопоставления показателей объективной и субъективной статусной консистентности в динамике с 2008 по 2018 гг.
Важно отметить, что комбинация объективного и субъективного подходов, согласно мировому опыту изучения распределения статусов и статусной консистентности, является оптимальной, поскольку, во-первых, не все члены общества имеют представление о неустойчивости собственных статусов в силу специфики своего образа жизни, и поэтому могут никак не реагировать на ситуацию их неконсистентности2; а во-вторых, индивид в любом случае редко идентифицирует свои статусные позиции в терминах консистентности или неконсистентности1. Тем не менее, особенности статусных идентичностей носителя согласованных или рассогласованных статусов выступают важным фактором при прогнозировании различных аспектов его поведения2.
Перед тем как перейти к эмпирическому анализу соотношения объективных и субъективных статусных иерархий, напомним использованную нами методику конструирования статусных шкал и расчета статусной консистентности с точки зрения субъективного подхода. Статусные шкалы конструировались на основании вопросов о субъективной оценке своего положения в рамках экономической, квалификационной, властной и интегральной статусных иерархий по девятимерной шкале. Затем шкалы были трансформированы в трехмерные для возможности сопоставления их с объективными показателями и градуировались следующим образом: показатели в 1–3 балла считались низкими, 4–6 баллов – средними, 7–9 баллов – высокими. Показатели статусной консистентности для субъективных оценок вычислялись по той же формуле, что и для объективных показателей – использовалась классическая формула Г. Ленски3.
Если рассматривать взаимосвязи пар объективных и субъективных статусов, то наиболее тесной оказывается связь между субъективными оценками экономического статуса и его объективными показателями, причем в динамике эта связь усиливается. С другой стороны, связь между субъективными оценками квалификационного и властного статусов с соответствующими объективными показателями очень слаба, что говорит об отсутствии в общественном сознании четких критериев принадлежности к тем или иным позициям в рамках соответствующих иерархий (табл. 3.3.1). Возможно поэтому на протяжении довольно продолжительного времени, и особенно после распада Советского Союза, повлекшего катастрофическое падение уровня жизни населения, россияне склонны при субъективных оценках своего положения в интегральной статусной иерархии руководствоваться прежде всего уровнем дохода или экономического благополучия1. В то же время на образование, квалификацию и властные полномочия при субъективных оценках своей интегральной статусной позиции ориентируются чаще всего те, кто уже сумел обеспечить себе определенный уровень материального благополучия и имеет высокие позиции в соответствующих объективных и субъективных статусных иерархиях2.
Учитывая относительно слабые связи между субъективными оценками своего статуса и объективными показателями места в различных статусных иерархиях, можно выдвинуть предположение об их неконсистентности как характерной особенности современного российского общества. Об этом свидетельствует и динамика соотношения индексов объективной и субъективной статусной консистентности на протяжении последнего десятилетия (рисунок 3.3.1). При этом уровень статусной консистентности по объективной шкале весь этот период заметно ниже, чем по субъективной (особенно учитывая относительно небольшой шаг при расчете показателей от 0 до 3 пунктов), а с 2011 –2012 гг. просматривается и тенденция усиления расхождения между ними.
Низкая скорость изменений может рассматриваться с двух сторон – во-первых, как свидетельство завершения формирования ко второй половине 2000-х гг. структуры статусных позиций в российском обществе, причем такой структуры, для которой характерна неконсистентность и неустойчивость этих позиций (за исключением составляющих большинство общества «низов»); во-вторых, напротив, как своего рода пауза перед стартом следующего цикла развития нашего общества, предвещающего изменения в структуре статусных позиций и формирования более консистентных позиций, а следовательно – и более гомогенных социальных групп в стратификационной иерархии российского общества. Какое из этих предположений окажется верным, покажет время. Пока же отметим лишь, что два этих вывода не противоречат друг другу, а взаимодополняют один другой. Завершение одного этапа развития какого-либо явления, в данном случае социальной структуры, и есть начало следующего этапа его развития – проблема лишь в продолжительности существования в «точке равновесия» между ними.
Отметим, что на протяжении 2008–2018 гг. субъективная оценка работающими россиянами своего положения в системе статусных иерархий чаще всего базировалась на их субъективных самоощущениях уровня своего профессионального мастерства и объема административных полномочий (см. приложение 5, табл. 1) – тенденция, о которой уже говорилось выше применительно к данным 2018 г. Субъективный уровень материального достатка в структуре субъективной оценки своего места в обществе «выстреливал» при этом обычно лишь в периоды резкого ухудшения материального положения населения (2009 г., 2015 г.).
Однако если рассуждать о взаимосвязи самооценки своего интегрального статуса с позициями в трех основных объективных статусных иерархиях, то на первый план выходит экономический статус. Уровень квалификации и должностных полномочий при этом гораздо менее тесно связаны с объективной интегральной оценкой своего положения в статусной иерархии общества. То есть, как мы уже неоднократно отмечали выше, в сознании занятого населения их интегральный социальный статус, престижность собственного положения в социуме определяется исходя из нематериальных признаков статуса – квалификации и административных полномочий. В то же время с объективной точки зрения средние и высокие позиции в квалификационной и властной иерархиях являются для них наименее доступными. В этих условиях мерилом социального статуса в массовых слоях населения становится именно место в экономической статусной иерархии, и на это мы также уже обращали внимание ранее. Анализ динамики статусной консистентности позволяет добавить к этому, что все эти особенности являются устойчивыми и фиксируются уже на протяжении уже ряда лет, что говорит о них как о характеристиках сложившейся сейчас в России модели социальной структуры.